(Заседание десятое 31 января 1934 г., утреннее)

Преображенский Евгений Алексеевич

1886-1937

Постышев (председательствующий). Товарищи, объявляю заседание открытым. Слово имеет товарищ Преображенский.

Преображенский. Товарищи, вы, конечно, понимаете то глубокое волнение, с которым я выхожу на эту трибуну, на которой я не был 6 или 7 лет, а последний раз, когда был, выступал здесь против партии. Я очень благодарен товарищам из президиума, которые дали мне возможность выступить открыто перед верховным органом нашей партии относительно всего того, что я сделал против партии за эти годы.

Мы победили в одной шестой части света по территории, по населению — в одной двенадцатой. Одиннадцать двенадцатых еще живут при капитализме, и там две трети, если не три четверти, населения принадлежат к той мелкой буржуазии, которая будет колебаться, с которой много придется возиться коммунистическим партиям. И рупор этой мелкой буржуазии еще будет находить себе отражение на протяжении многих лет в борьбе наших братских партий в ряде стран.

Ничтожная группа ренегатов, превратившаяся в передовой немногочисленный отряд мировой буржуазии, не имеет для нас теперь никакого интереса как сила, и о ней не стоило бы говорить. Но есть полное основание говорить о том большом, что за этим стояло, о том большом, с чем придется нам еще долго иметь дело в нашей борьбе.

Вот что означает ослепление, которое бывает в политической борьбе. Вот что означает забыть о том, что Ленин говорил: неважно то, что делаешь ошибку, лишь бы ошибка была небольшая и если на ней не настаивать. Я делал большие ошибки, и я годы настаивал на этих ошибках. Именно поэтому я оказался в группе, которая в дальнейшем имела самую презренную судьбу.

В этот момент мы особенно усилили наши атаки на партию, особенно 7 ноября. Я вспоминаю теперь эту печальную дату в моей биографии; я долго с хрипотой в голосе с балкона гостиницы «Франция» кричал тогда проходящим колоннам демонстрантов: «Да здравствует мировой вождь пролетарской революции Троцкий!» (Смех).

«Троцкий в настоящий момент выступает ликвидатором коммунистической партии в Германии. Организация «ленинской оппозиции» (вы знаете эти слова, товарищи. — Пр.) получила директиву конструироваться в самостоятельную партию и не выступать больше в качестве фракции коммунистической партии. Одновременно с этим выдвинуто требование организации IV Интернационала».

Шифрин, говоря о стремлении Троцкого пойти на блок с этой «возродившейся», как он называет, социал-демократией, склонен думать, что, пожалуй, было бы целесообразнее подумать о блоке с другой, более серьезной величиной, как СССР, чем с этим IV Интернационалом, который может поместиться на двух диванах, Троцкий в настоящий момент выступает организатором IV Интернационала. Какова его социальная роль? Он высказывается за блок с этой «возродившейся» социал-демократией. По поводу этого перерождения в органе немецких троцкистов, издающемся во Франции, сказаны весьма характерные слова: «не будет уже теперь преувеличением сказать о некоторой консолидации социал-демократии». Вот с этой «консолидированной социал-демократией» Троцкий собирается строить новый «августовский блок», собирается строить IV Интернационал.

Это, товарищи, были ошибки, связанные с определенным периодом нашей борьбы против партии. Я отошел от троцкизма, отошел, разумеется, искренно на определенной стадии, когда увидел, что троцкизм творит дело контрреволюции. Но, вернувшись в партию, я сделал новые ошибки.

Я считался одним из теоретиков троцкизма. Вы знаете мои теоретические работы, в том числе «Новую экономику», которая служила теоретическим оружием в борьбе против партии. Вы знаете, что самая главная ошибка состояла в том, что я, проводя чисто механистически сравнение нашей экономики с капитализмом, построил закон первоначального социалистического накопления; я перенес в это построение то недоверие к крестьянству и то третирование крестьянства, которое было характерной стороной троцкизма. И именно поэтому эта книга сыграла свою роль в борьбе троцкистов против партии. Конечно, у ряда товарищей было много всяких теоретических ошибок, в том числе и по части механического схематизма. То, что я сделал, то, что я построил, превратилось в серьезное оружие борьбы против партии вследствие политической заостренности против партии. Я думал, что путем эксплуатации крестьянства, путем сосредоточения ресурсов крестьянского хозяйства в руках государства, можно построить социалистическую промышленность и развернуть индустриализацию. Это было грубой аналогией с эпохой первоначального капиталистического накопления. Я здесь разрывал с теорией Ленина, которая была применением революционного марксизма на нашей почве и которая учитывала всю совокупность особенностей, в которых ведется борьба пролетариата в союзе с крестьянством. Я порвал с ленинизмом. События целиком опрокинули то, что я говорил, и полностью восторжествовали те прогнозы, которые делал Ленин и которые осуществляла потом партия под руководством товарища Сталина. Коллективизация — ведь в этом все дело! Был ли у меня прогноз коллективизации? Его не было. В форме коллективизации партия осуществила величайшую задачу перестройки миллионов крестьянских хозяйств, осуществила помощь крестьянскому хозяйству, бросая огромные ценности в деревню в виде продуктов нашей промышленности, в виде огромных финансовых средств, в виде организационной помощи со стороны советских органов и партии.

Коллективизация крестьянских хозяйств представляет величайшее из величайших наших завоеваний. Мне, занимавшемуся теоретическими вопросами, может быть это особенно ясно вот с какой стороны. Вы знаете, что ни Маркс, ни Энгельс, которые очень много писали по вопросам социализма в деревне, не представляли себе конкретно, как совершится переворот в деревне. Вы знаете, что Энгельс был склонен думать, что это будет довольно длительный эволюционный процесс. И нужна была величайшая прозорливость. в этом вопросе товарища Сталина, его величайшее мужество при постановке новых задач, величайшая твердость в их осуществлении, глубочайшее понимание эпохи и понимание соотношения классовых сил, чтобы осуществить эту величайшую задачу так, как сделала это партия под руководством товарища Сталина. Это был величайший из переворотов, о которых мы знаем в истории. И здесь, когда мы подводим результаты этой победы, с трудом верится, как быстро была разрешена эта гигантская задача. Мы здесь подводим величайший этап в этой борьбе, мы сосчитываем ряд величайших побед. Величия этих побед мы часто сами еще не осознаем. Их оценит следующее поколение.

В чем здесь состояла моя самая главная ошибка? Самая главная ошибка состояла в том: какой я ни на есть плохой политик; теоретически я прекрасно понимал, что в политике половинчатость, срединные позиции, и особенно в революционный момент, есть самое гибельное дело. Я вернулся в партию совершенно искренно, я порвал с троцкистами совершенно искренно, но чего я не мог сделать и чего я не мог понять? Я мог, товарищи, стрелять в тех, кто перешел на сторону классового врага, но я мог стрелять так, как я хотел, а не так, как партия стреляла. А это был такой период, и мы сейчас переживаем такой период, когда нужно делать так, как партия требует, как партия ведет эту борьбу, и надо понимать, что иначе невозможно. Представьте себе, что на фронте каждый будет по-своему сражаться. Даже в том случае, если он сражается против противника, но будет сражаться по-своему, то против таких бойцов принимают необходимые военные меры.

От самых твердых партийцев до человека который сомневается в политике партии есть целый ряд переходов; от того, который сомневается, есть тоже целый ряд переходов, вплоть до врагов партии. Мы живем не в замкнутом пространстве, эта цепь где-то должна рваться, а если люди не понимают, что они сами должны рвать эту цепь в определенных местах, то за них эту цепь рвет партия, исключая их из своих рядов. Я этого не понимал и за это был точно так же правильно наказан. Естественно, когда я вернулся с такими остатками неизжитого прошлого, естественно, я не мог бороться активно с врагами партии так, как партия боролась в это время. Товарищ Ломинадзе говорил до меня относительно того, что трудно разделаться с этими старыми ошибками. Это верно, но не совсем в этом дело. Безусловно, все это очень трудно, и у каждого субъективно по-особому это делается. Но здесь прежде всего важна политическая сторона дела. То, что я вам сейчас говорю, год, полтора года тому назад я не смог бы сказать с этой трибуны. Почему я не боролся активно по возвращении в партию? Именно потому, что не мог так выступать и так все сказать. Старые товарищи меня знают с этой стороны. Когда надо что-нибудь политическое сказать не совсем так, как думаешь, у меня язык не поворачивается. Старые товарищи знают этот мой политический недостаток. (Смех.) Как я должен был бы поступить, если бы я вернулся в партию? Я должен был бы поступить, как поступали рабочие, когда еще был жив Ленин. Не все они разбирались в сложных теоретических вопросах и в теоретических спорах, где мы, «большие умники», выступали против Ленина. Бывало, видишь, что приятель голосует за Ленина в таком теоретическом вопросе, спрашиваешь: «Почему же ты голосуешь за Ленина?» Он отвечает: «Голосуй всегда с Ильичем, не ошибешься». (Смех.) Вот этой пролетарской мудрости, за которой скрывается величайшая скромность, умение дисциплинированно бороться, потому что иначе не победишь, — вот этой вещи я не понижал на новом этапе, вернувшись в партию.

Сознание, дисциплина и, кроме того, величайшая вера в Ленина, доверие к вождю — это та форма, в которой осуществляется организационно и идейно боевое единство пролетарских рядов. Я, вернувшись в партию, должен был поступить именно так, как рядовой пролетарий мне тогда советовал. Если у тебя не поворачивается язык говорить все в деталях так, как говорит партия, ты все не должен идти с партией, должен говорить, как и все, не надо умничать, должен больше верить партии, поступать так, как советовал тот рабочий. Ведь понимал же я, что партия в основном права. Это была моя третья ошибка.

Преображенский. Товарищи, когда читаешь в тезисах товарища Молотова о тех великих задачах второй пятилетки, которые провозглашает партия, — ликвидация классовой структуры нашего общества и ликвидация частной собственности на средства производства, — вы прекрасно понимаете, что я, боровшийся за это, начиная с маленьких подпольные рабочих кружков, я должен оглядеться на предыдущую пятилетку с горьким сознанием того, что я ничем не помогал работе партии в это ответственейшее время.