Paris: YMCA-press, Cop. 1980 Мэлик - Михаил Самуилович Агурский Идеология национал-большевизма Приложение 2 Меир Михаэлис140 недавно опубликовал сведения из немецких архивов, касающиеся деятельности бывшего советского дипломата Сергея Дмитриевского, который в апреле 1930 года запросил политическое убежище на Западе и впоследствии пытался Заручиться поддержкой Нацистов в организации массового русского национал-социалистического движения для совершения в СССР "русской национальной Революции". Это было, в частности, содержанием беседы Дмитриевского с сотрудником германского посольства в Стокгольме в 1933 году. В 1940 году Дмитриевский обратился к Рейнхарду Гейдриху — на сей раз с призывом не препятствовать естественному развитию СССР в национал-социалистический режим.   Это вызвало подозрения Гейдриха в том, не является ли Дмитриевский советским агентом, цель которого предотвратить военные действия Германии против СССР. В своей статье о Дмитриевском Михаэлис называет его человеком, который, порвав со Сталиным, опубликовал несколько книг, памфлетов и статей в поддержку Гитлера и его движения. Но это, к сожалению, не дает правильного представления о Дмитриевском, ибо основной пафос его деятельности (по крайней мере, публичной) был в прославлении Сталина и его сподвижников как героев трудной и опасной русской национальной борьбы против вредоносного засилья еврейской интернационалистской клики.   Возникает вопрос: какова была мотивация деятельности Дмитриевского? Действительно ли его версия отражает сознательную националистическую деятельность сталинского окружения уже в двадцатые годы? Или же это некая рационализация, составленная в загадочных политических целях? Наконец, можно сделать то же предположение, которое сделал Гейдрих, а именно: не был ли Дмитриевский агентом, задачей которого было действовать в интересах Сталина в Правых русских иммигрантских кругах и зондировать почву среди Нацистов? Иначе говоря, не был ли Дмитриевский просто провокатором? Дмитриевский учился на юридическом факультете Санкт-Петербургского университета141. В феврале 1917 г. он работал в военно-промышленном комитете, как известно, занимавшемся организацией русской военной промышленности. Дмитриевский утверждает, что был членом Партии Эсеров, близким к Савинкову. В 1918 г. он участвует в антибольшевистской подпольной организации и уходит на юг, где принимает участие в Союзе возрождения России, направленном на свержение Большевиков. Дмитриевский сообщает, что был арестован и сидел в Смольном, но не указывает, когда именно это было142.   Дмитриевский называет себя Националистом уже в этот период. Осенью 1918 г. он выходит из Союза возрождения России, причём объясняет это нежеланием помогать иностранной интервенции. В 1919 г. Дмитриевские вступает в большевистскую Партию. После окончания Гражданской войны он редактирует "Библиотеку научного Социализма", является директором Народного университета в Петрограде. Затем он назначается комиссаром Высшего военного училища, а вскоре после этого заместителем начальника ВВС СССР, тогда ещё очень малочисленных. Затем Дмитриевский направляется в Наркомат транспорта, которым тогда руководит Троцкий. В 1923 г. он переводится на дипломатическую работу и назначается генеральным секретарем торгового представительства СССР в Берлине. В 1924 г. он первый секретарь советского посольства в Афинах. В том же году он назначается на должность управляющего делами Народного комиссариата иностранных дел, что, несомненно, означает наличие у него связей в аппарате. Но в 1927 г. он заметно понижается и направляется советником советского посольства в Стокгольм, где в 1930 г. и просит политическое убежище. Причину своего перехода на сторону Большевиков Дмитриевский объясняет от лица некоей анонимной группы, которая пришла к выводу, что "интернациональный коммунизм постепенно перерождается в учение, близкое к народническому максимализму, но с более националистической окраской"143. Дмитриевский нигде не указывает ни на кого, с кем был лично связан в СССР как с единомышленником или другом, но это вполне может объясняться его нежеланием ставить этих людей в трудное положение. Первая книга Дмитриевского144 является самой умеренной, хотя в ней просматриваются все идеи, развитые им впоследствии. Неясно, было ли это следствием преднамеренной осторожности автора, или же его Идеология развивалась по мере жизни на Западе. Основная мысль Дмитриевского в том, что в СССР быстро усиливается русский Национализм и что в советской действительности есть много положительных политических аспектов, отражающих русскую специфику большевистской Революции. Уже здесь обращает внимание, что Дмитриевский, по существу, выступает апологетом Сталина, хотя время от времени и делает критические замечания по адресу советского режима, в общем контексте являющиеся второстепенными. Впоследствии еврейский вопрос превращается в один из центральных в писаниях Дмитриевского, но в первой книге он присутствует скорее имплицитно, поскольку в ней обсуждаются вопросы русского Национализма. "Настанет время, — говорит Дмитриевский, — когда русская Революция, уложившись в естественные национальные рамки, скажется не только отрицательными, но и положительными результатами" (с.8). Он утверждает, что "советская Власть... вообще национальная Власть, вышедшая из потребностей народной жизни" (с.40). Ленин для Дмитриевского не только революционный, но и русский национальный вождь. "Ленин, — пишет он, — был большим русским патриотом. Он страстно любил Россию" (с.116). Говоря об усилении русского Национализма, Дмитриевский в основном (имеется в виду первая его книга) характеризует эту тенденцию как стихийную. Так, говоря о молодежи, он утверждает, что комсомольцы, "поющие с увлечением гимн "Интернационал", гораздо больше Националисты, чем многие другие, сами того не сознавая" (с.176).   Дмитриевский подчёркивает, что одним из органических источников этого Национализма является ненависть к Западу. "Страшным ядом ненависти и недоверия ко всему западному напитывают уже десятки лет русский Народ" (с.11), — говорит он. С одной стороны, Дмитриевский утверждает, что в СССР постоянно усиливается антикоммунизм, но с другой — замечает, что он не сулит Западу ничего хорошего. "Страна сейчас антикоммунистична, — говорит Дмитриевский, — антикоммунистично и большинство членов коммунистической Партии; страна проникнута Духом все больше крепнущего Национализма — Национализмом проникнута и Партия" (с.181).   Народ ненавидит Власть. "Но она все-таки своя, русская... И Народ наш не пораженец — и не был им никогда... Он ненавидит, повторяю, сегодняшнюю Власть. Но заграницу сейчас ненавидит ещё больше" (с.199). Далее следуют похвалы Сталину, в этой книге ещё умеренные, но Сталин уже и здесь недвусмысленно противопоставляется Троцкому как русский Националист. "Сталин крупнее всех соперников в борьбе за Власть. Сталин был и есть сильнее Троцкого: волей и умом... Говорят, что лично он очень порядочный человек" (с.191). Дмитриевский приписывает Сталину исключительную скромность, говоря, что тот всегда предпочитает оставаться в тени. "Сталин искренне стремится к народному благу", — утверждает он (с.200). Все же Дмитриевскому не удается скрыть антисемитский подтекст, который открыто выступает у него лишь в следующих книгах и статьях. Признавая сильный рост Антисемитизма в СССР ("значительнейшая часть Партии Антисемиты"; с.181), Дмитриевский называет это явление "нездоровыми инстинктами", но, признавая Сталина "большим Националистом", он в то же время характеризует Троцкого как "чужого России человека", причём России нынешней и будущей. "Для нынешней он слишком европеец, для будущей — слишком коммунист и люмпен-пролетарий", "Как для Троцкого Россия и русский Народ — только объект и только пушечное мясо, так то же для Сталина Европа и европейские Массы" (с.197).   Дмитриевский как будто бы осуждает за это Сталина, но это осуждение выглядит очень двусмысленным. Так, по его словам, "основная, коренная неправильность Политики Сталина заключается именно в противопоставлении России как особого мира, духовного и физического. Западу" (с.201). Но это обвинение звучит для русского Националиста скорее комплиментом, и Дмитриевский это хорошо понимал. Он создает вокруг личности Сталина трагический ореол. Тот, оказывается, окружен хищными врагами, он обреченный человек, "он умрет вместе со своим делом" (с.201). Все это можно было бы воспринять как одностороннюю похвалу, но есть место, казалось бы, заставляющее в этом усомниться. Дмитриевский здесь говорит о Сталине как о "гениально-ограниченном человеке, гениальной посредственности" (с.193). Впрочем слово "гениальный" здесь присутствует, и поэтому вся оценка личности Сталина также очень двусмысленная. Но настоящим апофеозом Сталину оказывается вторая книга Дмитриевского145. Здесь утверждается, что карикатурное представление о Сталине как о моральном уроде и идейном ничтожестве создано в основном Троцким. На самом деле Сталин выдающийся государственный деятель, стойкий и мужественный борец за русское национальное дело, возглавивший едва ли ещё не до Революции ту часть большевистской Партии, которая никогда не отрывалась от родной почвы в противоположность иммигрантской части Партии, которая и по своему национальному составу не была русской. "Задолго до Революции, — говорит Дмитриевский, — начался спор меж аристократами движения и его черной костью"(с.89). Ленин, по словам Дмитриевского, ценил Сталина выше всех, а тот был его верным учеником, хотя Отнюдь не слепым последователем. Далее с большой похвалой говорится об участии Сталина в Гражданской войне, особенно в обороне Царицына.   Интересно, что Дмитриевский всячески старается подчёркнуть русское происхождение ленинизма, говоря, что его традиции восходят к Ткачеву и Нечаеву. Марксизм же в ленинизме не более чем методология. Интересно, что Дмитриевский подчёркивает то, что он называет "русско-азиатским мессианизмом" Сталина. Здесь, по-видимому, чувствуется влияние Евразийства. На сей раз Дмитриевский выступает как открытый Антисемит. Повторяя свои резкие нападки на Троцкого, он замечает, что вокруг него "группировалась не русская и не азиатская часть Партии" (с.267). "Троцкому на Россию как таковую было наплевать... Троцкий был и есть западный империалист наизнанку" (с.268).   Но далее следует гораздо более недвусмысленная характеристика этой "не русской и не азиатской части Партии". (Дмитриевский считал Красина и Луначарского Евреями). "И Красин, и Зиновьев, и Луначарский, и Губельман, и тысячи других служили режиму Октябрьской Революции. Они налипли на тело новой государственности, как мухи налипают на сладкий пирог. Не верили, ненавидели — и все-таки служили. Ибо ненавистная Революция ненавистного Народа дала им жирные куски, почетные места" (с.271). Однако отношение к Евреям у Дмитриевского как будто бы не носит погромного характера. Он защищает идею утилитарного использования Евреев и критикует белое движение (которое в целом очень хвалит) за еврейские Погромы. Его вожди, по словам Дмитриевского, "не понимали... что большая часть Евреев, особенно еврейской буржуазии, являлась и является при умелом и либеральном к ним подходе очень полезным и важным для русского национального дела слоем" (с.199).   И здесь Дмитриевский создает вокруг Сталина трагическую картину обреченности. Ему, говорит он, "не дано войти в будущее. Он падет на его пороге... Он обречен, как был обречен Робеспьер" (с.24-25). "Сталинская Система есть переходный этап... сталинская Система есть полная подготовка цезаризма" (с.15). Быть может, наиболее интересной частью данной книги является её предисловие. Это настоящая программа русского национал-большевизма с призывом создания новой тоталитарной Партии и с резкими, хотя и слегка прикрытыми нападками на мировое еврейство, которое символически называется то "мировым мещанством", то "антинациональными кругами капитала", то носителями "антинациональной мысли". "Это они, — говорит Дмитриевский, — пытаются угасить все национальное — стереть лицо каждого Народа, заменить его плоской маской Интернационализма. Это они пролагают дорогу коммунизму-Марксизму" (с.17). В следующей книге146 Дмитриевский идет ещё дальше. Он провозглашает необходимость "Великой Национальной Революции Русского Народа", но эта Революция им вовсе не мыслится как устранение Сталина и его группы от Власти. Напротив, он всячески намекает на то, что Сталин может сохраниться у Власти и после Революции, несмотря на то, что политическую Систему будущего он называет "народной Монархией". Историческая трактовка русской Революции приобретает здесь ещё более зловещий характер, так что создается впечатление что автор лишь тактически распределил нарастание антисемитских мотивов от книги к книге. Описывая тяжелую жизнь русских рабочих до Революции, он говорит, как в "убогих комнатах при колеблющемся свете свечи или керосиновой лампы бледные, изнеможенные люди с суровыми лицами подвижников просиживали бессонные ночи над грудами книжек... В тех же комнатах снаряжались зловещие бомбы. И те же люди по утрам, как на прогулку, выходили с тяжелыми свертками под мышкой, стояли часами, ждали, пока не зацокают по гулкому торцу копыта правительственной кареты... Взмахивали рукой, убивали, умирали. В эти комнатки тоже проползла золотая ("золотой" в словаре русских Черносотенцев всегда означал "еврейский") змея капиталистического интернационала. Туда пришли, втерлись, стали там распоряжаться темные иноземцы, международные авантюристы, наемные агенты капитала, надевшие маску народных и революционных идей. Принесли с собой чужеродные идеи, принесли Марксизм, это новое евангелие капиталистического порабощения, подменили лозунги национальной и общечеловеческой освободительной борьбы лозунгами борьбы классовой и антинациональной. Стали организовывать Революцию по-капиталистически, как фабрику, вложили большие средства, разделили труд, рационализировали разрушительную работу. Так подчинил себе золотой интернационал и людей русской народной Революции, отравил их своей Ложью, сделал их своим орудием. Когда Революция произошла, было трудно в пестрой толпе, начавшей распоряжаться телом России, отличить русского народного революционера от наймита антинационального капитала, созидателя новой России от разрушителя всего русского" (с.8). Дмитриевский вновь подчёркивает, что под давлением русской национальной стихии советская Власть становится все более национальной. "Люди Революции, даже на верхах Власти, под давлением Народа и его жизни постепенно все больше начинают сознавать себя русскими и Националистами" (с.12). Уже Ленин будто бы оставил "наметки" программы русского национал-социализма с полным отречением от Марксизма. Дмитриевский высказывает уверенность в том, что "Кремль, колыбель и святыня нашей земли, станет опять центром великой империи русского мира" (с.13). В новой книге ещё одним героем борьбы против еврейского засилья оказывается Молотов, который мыслит "по-русски" и которого Троцкисты ошельмовали как "усидчивую посредственность". Далее следует интересная рационализация бюрократизации партийной жизни в СССР. По словам Дмитриевского, концентрация Власти в руках секретариата ЦК была необходима в целях борьбы с инородцами. Молотов сплотил вокруг Сталина "людей, которые... инстинктивно стремились преодолеть и в себе, и в жизни Марксизм (его воплощение они видели в Троцком и окружавшей его мрази) и на место его антинациональных тенденций поставить интересы русской Нации и русского Государства" (с.127). "Это Молотов, — говорит Дмитриевский, — создал из партийного аппарата ту страшную силу, какой он является ещё и сейчас. Так было нужно, ибо те, с кем боролись, старая марксистско-интернациональная клика, они занимали все командные посты в Государстве, преобладали и в высших коллективных органах Партии. Победить их можно было, только подчинив партийному аппарату Государство — и уничтожив в самой Партии "демократизм", поставив в ней волю генерального секретаря и его ближайшего окружения выше воли коллективных органов, т.е. олигархии интернационалистов. Все это удалось потому, что было исторически необходимо. Это было начало перевода Революции на национальные рельсы" (с.128), Дмитриевский также тепло говорит об Андрееве, Ворошилове, Менжинском, Орджоникидзе и других нееврейских лидерах Партии. О Бухарине уже после его политического поражения Дмитриевский загадочно говорит, что тот, "несомненно, человек, который скажет ещё большее слово в будущем — если его, конечно, не убьют" (с.288). О бывшем активном члене, оппозиции Николае Крестинском тепло говорится: "Русский, русский до мозга костей человек!" (с.256). Нападки на еврейских лидеров в этой книге усиливаются. Про Троцкого уже говорится, что он "с садистическим наслаждением наблюдал... процесс разрушения России" (с.149). Но теперь нападки Дмитриевского переносятся на Ярославского, Литвинова, Луначарского (настоящая фамилия которого якобы Хаимов). Позиция Дмитриевского была очень двусмысленной   Во-первых, неясно, почему он бежал из СССР, если Политика Сталина столь импонировала ему. Его собственные объяснения на этот счёт сводятся к тому, что, несмотря на все усилия Сталина, страной все ещё владеют инородцы, хозяйничанье которых делает жизнь в СССР невыносимой. Подлинное освобождение — Русская Национальная Революция — ещё впереди. Дмитриевский часто извиняется перед своими читателями, что "не выдержал трудностей" и покинул СССР. Двусмысленность Дмитриевского была замечена многими147.   Но все же он был положительно принят в среде тех иммигрантов, которые старались усматривать в России развитие русских национальных тенденций: стихийных или же сознательных. Характерна полемика между Дмитриевским и Устряловым, критиковавшим Дмитриевского за идею создания новой Партии, так как, по мнению Устрялова, "русский революционный процесс может и должен быть разрушен лишь органическим внутренним процессом". Вместе с тем Устрялов оценивает Дмитриевского как человека, удачно показавшего "глубокую органичность советской Революции, её всемирную историчность и национальную оправданность"148 Интересна реакция на Дмитриевского Троцкого. В его записных книжках найдены три отрывка из книг Дмитриевского. Нет, однако, уверенности в том, собрался ли он использовать их для подтверждения или же для опровержения149 (с.293-294). Однако в некоторых местах своей книги о Сталине Троцкий прямо подтверждает верность Информации Дмитриевского, с чьих слов Троцкий передает историю о ссоре Ленина со Сталиным в 1922 г. как аутентичную (там же, с.374). Троцкий дает характеристику Дмитриевскому как бывшему советскому дипломату, шовинисту и Антисемиту, временно примкнувшему к сталинской фракции во время её борьбы против Троцкизма и позднее перебежавшему в Правое крыло белой Иммиграции. Знаменательно, говорит Троцкий, что фашист Дмитриевский и после этого продолжает высоко оценивать Сталина, чернить всех его противников и повторять все кремлевские легенды (там же, с.71). Троцкий не утверждает, что Дмитриевский просто придумал свою версию о Сталине в каких-либо целях. Это, конечно, не решающий аргумент в Пользу этой версии, ибо Троцкому в период написания книги о Сталине было уже выгодно её поддерживать. Характерно, что в момент появления книг Дмитриевского Троцкий на них не реагировал. Нельзя полностью исключить версию Гейдриха о том, что, возможно, Дмитриевский был советским агентом. На это намекает и знавший Дмитриевского невозвращенец, бывший посол СССР в Греции Александр Бармин. По его словам, книга Дмитриевского, которую он читал, замечательна, но производила на него впечатление определенного официального поощрения150 Как бы то ни было, деятельность Дмитриевского является важным материалом по изучению формирования национал-большевизма. Содержание   www.pseudology.org