Брачев В.С.

Абрам Геккельман - Ландезен - Аркадий Михайлович Гартинг
В отличие от П.И. Рачковского, С.В.Зубатова, А.В.Герасимова и Л.А. Ратаева, удостоившихся в кругу своих коллег несомненно лестного для них эпитета "богатырей русского политического сыска" [226], Аркадию Михайловичу Гартингу в этом отношении явно не повезло.
"Недалёкий, уступавший умом и знаниями своим предшественникам" человек [227] - именно так характеризует его современный исследователь Феликс Лурье, подводя, так сказать, итог предшествующей историографии. И это ещё "цветочки". Есть ещё и более жёсткие оценки его деловых и моральных качеств.
 
Так С.Ю. Витте - тот и вовсе считал А.М.Гартинга "негодяем", непомерно вознося при этом его непосредственного начальника, друга и покровителя - П.И.Рачковского. "Несомненно, как полицейский агент Рачковский был одним из самых умных и талантливых полицейских, с которыми мне приходилось встречаться, - отмечал он. - После него все эти герасимовы, комиссаровы, не говоря уже о таких негодяях, как Азеф и Гартинг, - всё это мелочь и мелочь, не только по таланту, но и мелочь в смысле порядочности, ибо Рачковский, во всяком случае, гораздо порядочнее, чем все эти господа" [228].
Что касается моральной оценки действий А.М.Гартинга как сотрудника Департамента полиции, то это вопрос, как говорится, особый и его мы здесь обсуждать не будем. А вот что касается характеристики С.Ю.Витте деловых качеств А.М.Гартинга, то её можно оспорить. Во всяком случае, "мелочью" в системе политического сыска А.М.Гартинг явно не был. Более объективную и приемлемую в своей основе оценку профессиональной деятельности А.М.Гартинга даёт Б.Козьмин, написавший о нём в Большой Советской энциклопедии (первое издание) как о "видном деятеле царской охранки и провокации" [229]. Да и сам факт появления статьи о А.М.Гартинге в таком специфическом издании, как Большая Советская энциклопедия, явно указывает на то, что в его лице мы имеем дело с именно крупной, видной фигурой дореволюционного политического сыска.
Родился Аркадий Михайлович 20 октября 1861 года в местечке Каролин близ Пинска, Минской губернии, в еврейской мещанской семье [230]. Настоящее имя его - Аарон Мордухович Геккельман. Его отец - Мордух Лейбович Геккельман, был купцом 2-й гильдии, приписанным к городу Пинску. Мать - Года Гершовна, занималась домашним хозяйством. О детских и юношеских годах А.Геккельмана известно мало. В 1882 году он приезжает в Петербург и поступает в Санкт-Петербургский университет. Надо думать, что к этому времени Геккельманы уже уехали из Пинска, ибо при поступлении на естественное отделение физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета А.Геккельманом был представлен аттестат об окончании (правда, экстерном) не пинской, что следовало бы ожидать, а уже тверской гимназии. 31 августа 1882 года состоялось его официальное зачисление в Санкт-Петербургский университет. Однако уже 18 сентября 1882 года он был отчислен из него в связи с переездом в Варшаву [231].
Можно, таким образом, констатировать, что в Санкт-Петербургском университете А.Геккельман практически не учился. Большие сомнения вызывает и утвердившееся в нашей литературе мнение, восходящее к биографическому справочнику к Стенографическим отчётам допросов и показаний представителей царской администрации в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, об учёбе А.М.Геккельмана в Горном институте [232]. Во всяком случае, никакого личного дела студента А.Геккельмана в фонде Горного института обнаружить не удалось. Не находят подтверждения и сведения об учёбе А.Геккельмана и в Рижском политтехникуме. Как бы то ни было, из воспоминаний В.Л.Бурцева мы знаем, что в Варшаве Аарон (или Аркадий, как его все называли) практически не жил, а подвизался в 1883-1884 годах именно в Санкт-Петербурге, вращаясь, главным образом, в кругах радикально настроенной студенческой молодёжи [233].
В 1882-1883 годах А.Геккельман был заагентурен начальником Особого отдела Департамента полиции Г.П.Судейкиным и по его указаниям занялся "освещением" своих друзей - членов народовольческих кружков и групп, которым он активно помогал в постановке издания печатного органа "Народной воли". Печаталась газета в подпольной типографии в Дерпте, на квартире студента местного университета В.Переляева [234]. Осенью 1884 года она была неожиданно раскрыта местной полицией. Дело в том, что хозяин квартиры-типографии В.Переляев, страдавший эпилепсией, во время очередного приступа болезни неловко упал в подушку и задохнулся. Не достучавшийся до него утром дворник сообщил в полицию. Взломали дверь и обнаружили ... подпольную народовольческую типографию [235].
Типография была "провалена". "Провален" был как агент охранки и А.Геккельман, официальное зачисление которого в штат Департамента полиции произошло не ранее марта 1883 года. Именно с этого времени - 28 марта 1883 года - было повелено впоследствии (Высочайшее повеление от 18 декабря 1903 года) считать его состоящим на государственной службе [236].
"В 1884 году, - вспоминал В.Л.Бурцев, - я был студентом Петербургского университета. Меня в гостинице посещал, между прочим, нелегальный Михаил Сабунаев. Он иногда и ночевал у меня. Однажды он пришёл ко мне не в обычный час, рано утром, сильно взволнованный. Разбудил меня и сказал:
" Львович, в партии есть два провокатора: Ч. и Геккельман!
По его словам, в Петербург приехали из Парижа представители Народной Воли (как потом оказалось - Лопатин, Салова, Сухомлин и др.) и привезли копию дегаевской исповеди, где есть указания на этих двух лиц, как на агентов Судейкина.
Я тотчас же пошел отыскивать хорошо мне знакомого народовольца Мануйлова, из группы Молодой Народной Воли, чтобы через него найти скрывавшегося тогда нелегального П.Якубовича, молодого поэта, бывшего лидером молодых народовольцев, которые тогда вели кампанию против старых народовольцев. Мне сообщили, что Мануйлов действительно мог бы найти Якубовича, но что он сейчас сам болен и лежит на одной конспиративной квартире. Мне сообщили адрес этой квартиры. Это была квартира Ч.!
Революционер Мануйлов, - он тоже был тогда нелегальным, - лежит на квартире провокатора! К нему на свидание ходят все нелегальные, в том числе Якубович! Мне было ясно, что вся организация была в руках полиции. С полученными сведениями я послал к Мануйлову его близкого приятеля Михаила Петровича Орлова и к известному часу обещался к нему притти сам. Когда в условленное время я поднимался по лестнице в квартиру Ч., меня встретил взволнованный Якубович.
Ему, оказывается, уже сообщили мои сведения.
- Ч. и Геккельман, - сказал мне Якубович, - близкие мне лично люди. Я за них отвечаю. Прошу вас забыть, что вы сообщили. Если это станет известным полиции, то будет провалено одно большое революционное дело.
Якубович имел в виду, очевидно, тайную дерптскую типографию, с которой был связан Геккельман и где в то время печатался 10-й № "Народной Воли".
Я, конечно, сказал Якубовичу, что об этом деле лично ничего не знаю, что являюсь только передатчиком этих сведений и, конечно, никому о них не буду более говорить.
Но члены "Молодой Народной Воли" были в резких отношениях с приехавшими из Парижа народовольцами и не встречались с ними. Якубович попросил меня раздобыть записки Дегаева. Через несколько дней я от Саловой получил выписку из показаний Дегаева, касающуюся Ч. и Геккельмана, и передал ее Якубовичу, и снова выслушал от него просьбу-требование никому не повторять этого вздорного обвинения.
Через несколько месяцев я в Москве встретил нелегального Лопатина. В разговоре со мной он, между прочим, сказал:
- Это вы сообщали о Ч. и Геккельмане?
Я ответил:
- Да!
- Так вот: я категорически запрещаю вам когда-нибудь кому-нибудь повторять эти слухи! - подчеркивая каждое слово, сказал мне Лопатин.
Я дал слово и, действительно, никогда никому ни разу об этом более не говорил, пока через пять лет в квартире Дебагорий-Мокриевича в Женеве не встретил самого Геккельмана под именем Ландезена" [237].
Тревожную атмосферу подпольных студенческих кружков того времени прекрасно передаёт в своих воспоминаниях бывшая народоволка Мария Костюрина: "С осени 1884 года провал следовал за провалом ... После грандиозного провала Германа Лопатина и Н.Н.Саловой мы - народовольцы Петербургского кружка - едва оправились. Текущими делами стал править П.Ф.Якубович, носивший в то время имя "Александра Ивановича". Кое как установили связь с югом, с Дерптом и с заграницей. Мы собирались уже печатать воззвания и готовили материал для "Вестника Народной воли". Как вдруг нас постиг новый крупный провал - в ноябре, помнится, арестовали Якубовича. Не подлежало сомнению, что кто-то выдаёт. Но пока мы находились на воле, угадать, кто именно является предателем, было невозможно ... Затем "по явке" явился невысокого роста брюнет, изысканно одетый, просил денег и паспорт. Назвался он Аркадием Геккельманом, который оказался предателем, с осени выдававшем всё и вся; он же - Ландезен.
Как могла я и другие знать тогда, что он предатель? ... Может быть, в тюрьме, в крепости это и знал уже Якубович, но сношений с крепостью не было и Геккельман, пробыв с неделю, будто бы уехал, а может быть, и в самом деле благополучно удалился" [238].
Несмотря на то, что слухам о провокаторстве А.Геккельмана никто не верил, положение его в Петербурге после провала дерптской типографии и ареста большинства его товарищей было двусмысленным, и в январе 1885 года А.Геккельман уезжает в Швейцарию, где вскоре оказывается, не без ведома Департамента полиции, разумеется, под именем А.Ландезена, среди студентов Цюрихского политтехникума. По тем временам, это была неплохая "крыша" для начинающих агентов секретной полиции.
Тогдашний заведующий Заграничной агентурой в Европе П.И.Рачковский по достоинству оценил ум и сметливость, одним словом, "несомненный талант" молодого человека. Более сдержан в этом отношении был известный С.Зволянский, командированный в это время Департаментом для проверки Заграничной агентуры. "Личность ловкая, неглупая, но сомнительная", - отмечал он в служебной телеграмме на имя своего начальника, зав. III делопроизводством Департамента полиции В.К.Семякина. 8 мая 1885 года с А.Ландезеном был заключён официальный контракт, поставивший его в непосредственное подчинение П.И.Рачковскому. Жалованье А.Ландезену было определено в 300 рублей (750 франков) в месяц [239].
"По свидетельству заведующего агентурой, - отмечал С.Зволянский в записке на имя директора Департамента от 6 октября 1886 года, - сотрудник Л. (Ландезен - Б.В.) является для него вполне полезным помощником и работает совершенно искренно. Самым важным является, конечно, сожительство его с Бахом, с которым у него установились весьма дружественные отношения. Кроме того, Л. поддерживает личное знакомство и связь с Баранниковой, Сдадковой, Лавровым и Паленом, а бывая на квартире у Баранниковой, видит и других приходящих к ней лиц. Тихомиров был несколько раз на квартире Баха и Л., но у него Л. не бывал и приглашения бывать пока не получал. Хотя Бах с ним довольно откровенен, в особенности по вопросам внутренней жизни эмиграции, но некоторая сдержанность по отношению к Л. со стороны прочих эмигрантов еще заметна: специально политических вопросов и споров с ним не ведут и советов не спрашивают, но, впрочем, присутствия его не избегают, а если он находится в комнате, то говорят про дела, не стесняясь. Такое положение Л., достигнутое благодаря постоянному, вполне разумному руководству его заведующим агентурой, представляет, конечно, значительный успех по сравнению с тем подозрительным приемом, который был оказан Л. в прошлом году при его приезде. При продолжении дела в том же духе, несомненно, Л. удастся приобрести больше доверия и более близкие отношения, и он будет играть роль весьма для нас ценную, если, конечно, какой-нибудь несчастный случай не откроет эмиграции глаза на прошлое Л.
Связь Л. с эмиграцией поддерживается еще и денежными отношениями. Бах почти совершенно живет на его счет, и другие эмигранты весьма часто занимают у него небольшие суммы, от 50 до 150-200 франков. Прием этот для поддерживания отношений является вполне удачным, но, конечно, в этом отношении должны быть соблюдены известные границы относительно размера ссуд, что мною и разъяснено Л., впрочем, больших денег у него на это и нет. Так как на возвращение денег, одолженных Л., в большинстве случаев нельзя рассчитывать и ему поэтому самому приходится занимать, то заведующим агентурой ассигновано на этот предмет из агентурных денег 100 франков ежемесячно" [240].
Основная задача нового агента Заграничной агентуры заключалась в освещении народовольческих кружков в Швейцарии. Первые реальные результаты этой деятельности А.Ландезена сказались уже в ноябре 1886 года, когда по его наводке в ночь с 20 на 21 ноября три агента Заграничной охранки (Бинт, Гурин, Милевский) при содействии некоего "швейцарского гражданина" ворвались в помещение типографии, где печаталась газета "Народной воли" и полностью уничтожили её.
Как ни велик был урон, нанесённый типографии людьми П.И.Рачковского, уже через несколько месяцев, благодаря усилиям членов кружка Л.А.Тихомирова она полностью восстановила свои мощности. 13 февраля 1887 года типография подверглась новому нападению [241] и больше уже не возобновляла своей работы.
22 февраля 1887 года при испытании бомбы в лесу близ Цюриха трагически погиб эмигрант из России Исаак Бринштейн (Дембо). Швейцарская полиция вынуждена была предпринять соответствующие меры и большая часть "бомбистов" вынуждена была после этого перебраться в Париж. Перебрался сюда, ещё в 1886 году, и А.Геккельман-Ландезен, подвизавшийся здесь в качестве студента Сельскохозяйственного института. Общительный, худощавый, молодцеватый А.Ландезен выдавал себя за сына варшавского банкира прогрессивных взглядов. Упоминание о Варшаве в данном случае очень важно, так как именно в Варшавский университет собирался переводиться в 1882 юный А.Геккельман, ссылаясь на перемену места жительства. Не исключено поэтому, что версия об отце-банкире на самом деле не полицейская выдумка, а реальный факт его биографии.
Общительный характер, а также деньги, которыми снабжал его П.И.Рачковский, позволяли А.Ландезену иметь много друзей и успешно "освещать" деятельность народовольческих кружков и групп. В Париже А.Геккельман был вхож в квартиры наиболее известных тогда русских эмигрантов народовольческого толка: А.Н.Баха, Л.А.Тихомирова, П.Л.Лаврова, Э.А.Серебрякова и считался в их глазах своим человеком. Ему верили, и все добродушно посмеивались, когда В.Л.Бурцев в сотый раз повторял свой рассказ, что именно этого Ландезена-Геккельмана он ещё в 1884 году обвинял как провокатора.
Поражают такт и самообладание, с которым реагировал А.Ландезен на эти разговоры. "Я должен сказать Вам прямо, - заявил ему однажды В.Л.Бурцев, - что я знаю, что Вы - Геккельман, тот самый, которого я обвинял в провокации". На что А.Ландезен ответил, смеясь: "Ну мало ли что бывает. Я не обращаю на это внимания!" [242].
Толстый кошелёк А.Ландезена, который всегда был открыт для его друзей, несомненно способствовал его популярности в вечно нуждающейся эмигрантской среде. Особенно близко сошёлся А.Ландезен с известным народовольцем А.Н.Бахом (будущий советский академик). Большой удачей А.Ландезена в этом плане явилось вселение его вместе с А.Н.Бахом (не без помощи П.И.Рачковского, от которого он получил 900 франков на эти нужды) в отдельную квартиру [243]. Как и ожидал П.И.Рачковский, она быстро превратилась в традиционное место застолий, встреч и бесед революционеров, что, конечно же, существенно облегчало его работу по их "освещению".
"Меньше всего этот человек был похож на какого бы то ни было революционера - бывшего, настоящего или будущего, - писал о А.Ландезене той поры Е.Д.Степанов. - Среднего роста, худощавый, тщательно выбритый, с заботливо выхоленными усами и порядочной плешью, несмотря на свой ещё моложавый вид; одетый с иголочки и весьма щегольски, он очень мало походил на русского интеллигента, хотя и французского в нём ничего не было. Маленькие, беспокойно бегающие глазки придавали, как будто, некоторую выразительность его маловыразительной физиономии. В общем, это была довольно заурядная фигура хлыща, фата. И как это Бурцеву посчастливилось свести знакомство и даже подружиться с этим типом, - подумалось мне. - А впрочем, чего не бывает на свете" [244].
Как несомненный успех А.Ландезена этого времени следует квалифицировать и его близкое знакомство с другим известным народовольцем Л.А.Тихомировым. 1 января 1887 года он даже получил от А.Ландезена 150 франков, что помогло ему заплатить за квартиру и частично избавиться от долгов [245]. И хотя главная роль в "искушении" этого известного революционера принадлежала всё же П.И.Рачковскому, свой вклад в превращение народовольца-террориста в верноподданного монархиста внёс и А.Ландезен. Во всяком случае, 300 франков на печатание знаменитой брошюры Л.А.Тихомирова "Почему я перестал быть революционером?" (1888 год) были доставлены ему именно А.Ландезеном [246].
Л.А.Тихомирову же принадлежит и яркая, хотя, быть может, и не совсем справедливая зарисовка А.Ландезена той поры. "Ландезен, т.е. Геккельман, - писал он, - приехал в Париж и, подобно прочим, явился па поклон всем знаменитостям. Но его встретили худо. Дегаев его поместил категорически в списке полицейских агентов Судейкина, с ведома которого, по словам Дегаева, Геккельман устроил тайную типографию в Дерпте. Теперь же типография была обнаружена, товарищи Геккельмана арестованы, а сам он якобы бежал.
Дело было не то что подозрительно, а явно и ясно, как день. Я и Бах, узнавши от Лаврова о приезде Геккельмана, переговорили с ним, заявив, что он, несомненно, шпион. Геккельман клялся в божился, что нет. Это был тоже жид, весьма красивый, с лицом бульварного гуляки, с резким жидовским акцентом, но франт и щеголь, с замашками богатого человека.
Я остался при убеждении, что Геккельман - агент. Но, в конце концов, не занимаясь делами, я не имел никакой надобности особенно расследовать, тем более, что Геккельман, который принял фамилию Ландезена, заявил, что если уж на него взведена такая клевета, то он покидает всякую политику, знать ничего не хочет и будет учиться во Франции. Ну, думаю, и чорт с тобою, учись. Однако, Бах заметил, что, на его взгляд, Геккельман искренен, и что он, Бах, считает лучшим не разрывать с ним знакомства, чтобы окончательно уяснить себе Ландезена. Это уяснение через несколько месяцев кончилось тем, что Бах поселился с ним на одной квартире. Ландезен жил богато, учился, по словам Баха, усердно и был невиннейшим и даже простодушным мальчиком.
Деньги у него от отца-богача, который рад, дескать, поддержать сына, взявшегося за учение и бросившего конспирацию. Деньги Ландезен давал охотно направо и налево. Бах ввел его к М.Н. (и др.) и к Лаврову. М.Н., вечно в нужде, всегда хваталась за мало-мальски богатеньких, с кого можно было что-нибудь сорвать. Ландезен скоро стал у ней своим, и вообще подозрения были безусловно отброшены.
Собственно я и не думал о Ландезене. Шпионами я не интересовался; сверх того, я ясно видел, как подозрительны другие лица, столь близкие к "знаменитостям". Если бы Ландезен и был шпион, то он бы ничего не прибавил к тем лицам. Но рекомендация Баха, жившего с ним, меня достаточно уверяла в личной добропорядочности Ландезена и в том, что он ничего общего с полицией не имеет. Самого Баха я тогда нимало не подозревал. Между прочим, он скоро сообщил, что получил выгодную работу у Ефрона. Тем лучше. Он попросил меня, чтобы я позволил ему привезти Ландезена в Рэнси. Побывали, был и я у них. Ландезен мне понравился. Он имел вид самого банального студента французского типа, добродушного, веселого, не особенно развитого, но, пожалуй, неглупого. Относительно радикальности я с ним не говорил, а больше о французских делах, да о его занятиях. Впоследствии, когда мне приходилось разорвать с эмигрантами, я, по желанию Ландезена, изложил ему свои взгляды на глупости революции; он мне поддакивал и предложил денег на издание моей брошюры.
Теперь вижу, что он преловкий паренёк. Мне, конечно, безразлично было и есть, но всё же он надул меня. Я получил подозрение против Баха, но в Ландезене совершенно уверился, что он просто бурш и довольно милый, и с полицией ничего общего не имеет. Ловок. Меня в этом отношении никто, кажется, не обманывал за последние годы моей заговорщицкой жизни. Правда, что тогда я уже не вникал и не интересовался. Но всё-таки ... молодец парень!" [247].
Однако вершиной полицейских успехов А.Ландезена второй половины 1880-х годов стало, несомненно, дело "парижских бомбистов". Инициатором его разработки был непосредственный начальник А.Ландезена - П.И.Рачковский, настойчиво подталкивавший своего ученика и подопечного к сближению с наиболее радикальной частью русской революционной эмиграции, от которой собственно и исходила угроза терактов. И таких людей А.Ландезен в конце концов нашёл: князь Накашидзе, И.Н.Кашинцев (Ананьев), А.Л.Теплов, Е.Д.Степанов, Борис Рейнштейн и другие. Им то и предложил А.Ландезен организовать и осуществить убийство Александра III, изготовив предварительно для этого в Париже необходимое количество самодельных снарядов и бомб. Более нелепой идеи, казалось бы, придумать было трудно. Однако предложение провокатора было принято.
Правда, непосредственный участник этого предприятия Евгений Степанов в своих воспоминаниях говорит об этом очень туманно. Дескать он и его товарищи всего лишь готовились к революционной (читай: террористической - Б.В.) работе непосредственно в России, предпочитая не поднимать вопроса о предполагаемом характере этой работы. Впрочем, поскольку необходимым условием предстоящего возвращения на родину члены кружка считали непременное овладение ими секретами изготовления бомб и метательных снарядов, иллюзий относительно характера их будущей революционной деятельности быть не должно. Это, конечно же, всё тот же пресловутый революционный террор. Едва ли могут быть какие сомнения и относительно предполагаемой жертвы - Александр III (кто же ещё?), хотя сведениями о сколько-нибудь реальной проработке этого замысла мы не располагаем.
Заслуживает внимания, что идея практического овладения навыками изготовления взрывчатых веществ и метательных снарядов и последующего возвращения в Россию возникла у части радикально настроенной эмигрантской молодёжи совершенно независимо от А.Ландезена, причём не в одном, а сразу в двух кружках. В один из них (в него входил, в частности, Борис Рейнштейн) А.Ландезен был вхож ещё с 1887-1888 годов. Существование же другого кружка (Е.Д.Степанов, И.Н.Кашинцев, химик Лаврениус и др.) стало известно ему только в начале 1889 года. Ввёл его сюда В.Л.Бурцев, который в своих воспоминаниях предпочёл обойти этот явно неприятный для него эпизод. Зато другой участник этих событий - Е.Д.Степанов рассказал об этой истории весьма подробно.
"И вот, - пишет он, - совершенно независимо друг от друга и почти одновременно в двух кружках парижских эмигрантов, состоявших из лиц, хоть и знакомых между собой, но организационно ничем не связанных, было приступлено к производству опытов по приготовлению взрывчатых веществ и снарядов. Однако благодаря крайней скудости материальных средств, опыты наши приходилось производить в чрезвычайно скромных размерах. Необходимые нам материалы и приспособления удавалось добывать в весьма ограниченном количестве и дело наше двигалось очень медленно.
Ещё хуже стоял вопрос в смысле организации поездок, а, в конце концов, и общего нашего переезда в Россию. Тут уже требовались довольно значительные средства. А наша кружковая касса была абсолютно пуста ... В таком положении находились мы сами и наша затея, когда на нашем горизонте появился Ландезен или "Мишель", как его фамильярно называли некоторые из наших знакомых и приятелей" [248].
Инициатива введения А.Ландезена в кружок, к которому принадлежал Е.Д.Степанов, всецело принадлежала по словам последнего В.Л.Бурцеву, который и предложил "в один прекрасный день" познакомить членов кружка со своим приятелем - "бывшим народовольцем, который по разным обстоятельствам временно отошёл от движения, уехал из России и даже поступил в какое-то высшее агрономическое учебное заведение, где и пребывает в настоящее время; он мало соприкасается с русской колонией, совершенно не сошёлся со средой французского студенчества и благодаря тому, что будучи сыном одного варшавского банкира, обладает более чем достаточными средствами; ведёт рассеянный образ жизни парижского бульвардье. Но со времени своей встречи с Бурцевым в Швейцарии оказал последнему даже кое-какую денежную помощь в литературных предприятиях; в нём заговорила старая революционная закваска" и что ему ничего не стоит подбрасывать время от времени своим новым товарищам тысячу-другую франков на революционное дело [249].
Конечно же, изнывавшие от безденежья члены кружка охотно согласились на заманчивое предложение В.Л.Бурцева и уже в один из ближайших дней отправились знакомиться на квартиру к А.Ландезену, жившему в это время на правом берегу Сены. Придя к нему, они очутились в помещении, представлявшем собою меблированную квартиру из нескольких комнат, со студенческой точки зрения, пожалуй, не лишённую даже некоторой роскоши. Хозяин её - А.Ландезен, предупреждённый о посещении, ждал гостей с приличествующим сему случаю хорошим угощением. Знакомство, таким образом, состоялось.
Вскоре после этого В.Л.Бурцев сообщил, что он разговаривал с Мишелем в связи с планами членов кружка по возвращению в Россию, как, впрочем, и о том, что "в виде подготовительной меры к этому желательно, по возможности, обстоятельнее изучить фабрикацию взрывчатых веществ и снарядов, чтобы быть во всеоружии в этом отношении по приезде туда". Ландезен, по его словам, отнёсся к этому очень сочувственно и высказал готовность материально помогать делу. Нечего и говорить, с каким энтузиазмом было встречено в кружке это сообщение В.Л.Бурцева. А вскоре уже и сам А.Ландезен, заявившись в кружок, вступил в непосредственные переговоры с его членами о характере своего участия в деле, выложив перед ошалевшими эмигрантами свои тысячи, которые он передавал в их полное распоряжение.
"Тут мы, - самокритично признаёт Е.Д.Степанов, - как и подобало русским интеллигентам, говоря попросту, опростоволосились. Вместо того, чтобы выбрать кассира из своей среды и взять предложенные нам деньги в своё распоряжение, мы постеснялись проявить такую сухую деловитость по отношению к человеку, столь великодушно раскошелившемуся перед нами и единогласно предложили кассирство ему самому, чем мы, помимо всего прочего, сразу же сделали его равноправным членом нашего кружка. Ландезен как будто только и ждал этого и охотно согласился на наше предложение, и сразу же заговорил о том, что при случае он и сам не прочь съездить в Россию, где у него ещё не порвались окончательно старые революционные связи" [250].
А.Ландезен сделался частым посетителем химической лаборатории кружка. Являлся он туда всегда одетый с иголочки, в светлых костюмах, надушенный, в цилиндре и всегда в перчатках, которые он часто не снимал в течение всего времени пребывания у своих новых друзей [251].
Обрадованный удачей, П.И.Рачковский посылает осенью 1889 года А.Ландезена в Петербург, где тот под фамилией Миллер сразу же входит в доверие к членам народовольческого кружка (К.Кочаровский, Н.Беляев, Н.Истомина, С.Фойницкий). Ссылаясь на авторитет своих парижских знакомых Юрия Раппопорта и Владимира Бурцева, он предлагает им своё сотрудничество, имея в виду, конечно же, террористическую деятельность. Однако новые знакомцы А.Ландезена были очень осторожны и к каким-либо конкретным результатам эти переговоры так и не привели. В перерывах между ними А.Ландезен-Миллер успел посетить Москву, Нижний Новгород, Харьков и Киев, всюду завязывая новые связи и знакомства. Однако в целом затея Рачковского-Ландезена спровоцировать народовольческие группы России на террор не удалась и в январе 1890 года по указанию Департамента полиции А.Ландезен спешно возвращается в Париж.
Всё, что произошло здесь в дальнейшем, с лихвой вознаградило его за относительную неудачу петербургской командировки. Дело в том, что предварительная работа по подготовке покушения на Александра III в кружке Кашинцева-Степанова была к этому времени практически завершена, а Ю.Раппопорт и В.Л.Бурцев рвались в Россию, чтобы лично на месте проверить надёжность явок и адресов. Но нужны были деньги. Нечего и говорить, что возвращение А.Ландезена из России было встречено его товарищами "на ура".
Вот как описывал его В.Л.Бурцев. "И вот неожиданно, когда мы все были в сборе на моей квартире и о чём-то весело беседовали, раздался стук в нашу дверь. Я открыл дверь и на лестнице увидел Ландезена. Он как-будто издали рассматривал нас и почему-то стоял некоторое время на пороге, не решался войти к нам. Потом таки мы поняли, почему он не решался сразу войти в комнату. Он, конечно, мог предполагать, что за время его отсутствия его расшифровали и встретят совсем иначе, чем бы ему хотелось. Но мы, увидев его, все как-то радостно закричали. И он понял, что опасаться ему нечего. Он вошёл тогда к нам и стал рассказывать о своей поездке в Россию.
Оказывается, по его словам, что он устраивая свои денежные дела с родителями, по пути кое что видел, кое что слышал, даже кое что привёз нам; что нам нужно для поездки в Россию. Вскоре мы получили от него небольшие деньги, отчасти наличными, отчасти какими-то бумагами, а также паспорта ... для поездки в Россию" [252].
Затея эта, однако, провалилась. Ю.Раппопорт был арестован 12 апреля 1890 года на границе в Унгенах. В.Бурцев, узнав об этом, предпочёл скрыться [253].
В мае 1890 года А.Ландезен предложил своим товарищам по кружку провести предварительные испытания изготовленной бомбы в предместье Парижа. Встреча была назначена на 29 мая.
"День был назначен, - вспоминал Е.Степанов, - и было условлено, что мы встретимся с Ландезеном утром на вокзале, откуда и двинем по назначению. Что касается вещей, которые нам понадобились для опытов, и которые были приготовлены на нашей квартире, то Ландезен должен был накануне зайти к нам и захватить с собой чемоданчик, в котором они были изящно упакованы" [254].
Однако на назначенную накануне поздно вечером встречу бомбистов А.Ландезен опоздал, а когда всё-таки явился, то от злополучного чемодана, начинённого взрывчаткой, категорически отказался, благоразумно оставив его до утра у своих товарищей. Однако утром вместо него на встречу к ним явился отряд французской полиции, и все четверо террористов вместе с чемоданом взрывчатки были арестованы [255]. Характерно, что сразу же после испытания бомбы члены кружка должны были немедленно выехать в Россию, причём А.Ландезен собирался сделать это одним из первых.
Проведённые в мае 1890 года по указанию П.И.Рачковского французской полицией обыски у двадцати русских эмигрантов дали потрясающий результат: были найдены не только материалы для изготовления бомб, но и целый арсенал уже готовых метательных снарядов. В ходе суда над бомбистами летом 1890 года выяснилось, что главную роль в кружке играл скрывшийся А.Ландезен, причём, как показывали подсудимые, сама идея организации покушения на Александра III была высказана им едва ли не одним из первых.
Приговор же суда был таков: И.Н.Кашинцев, Е.Д.Степанов, А.Л.Теплов, Б.Рейнштейн, князь Накашидзе и Лаврениус были приговорены к трём годам тюрьмы. А.Ландезен, как организатор всего предприятия, был приговорён заочно к пяти годам [256]. Владимир же Бурцев, прочитав в газетах о решении суда, уехал в Англию, чтобы начать там издание газеты, обличающей русское самодержавие.
Арест "бомбистов", несомненно, осложнил положение А.Ландезена в революционной среде. Немедленное исчезновение из Парижа вызвало бы сильные подозрения против него. В то же время оставаться слишком долго в Париже было опасно. А.Ландезен в этих условиях выбрал оптимальный вариант. Он расхаживал по своим парижским знакомым и горячо протестовал против обвинений в провокации. И добился таки своего: исчезнуть из Парижа его попросили сами эмигранты (Э.А.Серебряков, действовавший в данном случае от имени многих своих товарищей). И хотя "сохранить лицо" в конечном счёте А.Ландезену так и не удалось, определённый эффект от избранной им линии поведения как оскорблённой невинности всё же был.
"Верившие Ландезену, - пишет об этой истории В.Л.Бурцев, - и потом ещё долго его защищали. В 1903 году, когда я был у Баха в Женеве и в присутствии эмигранта Билита упомянул о Ландезене, то он стал говорить о нём как о добродушном добром, честном товарище, которого я погубил, обвинив его как провокатора. По словам Баха и Биллита, Ландезен, чтобы избежать ареста, должен был уехать в Южную Америку - Чили или Аргентину, где спустя некоторое время и умер. Они смеялись над тем, что я всё ещё - даже в 1903 году - могу считать его провокатором и находили это какой-то нелепостью, не требующей даже опровержения" [257].
Об этом же, причём совершенно независимо от В.Л.Бурцева, свидетельствует и Е.Д.Степанов. Дело в том, что много лет спустя после этой истории ему также пришлось встретить в Швейцарии одного своего старого знакомого времён парижской эмиграции, хорошо знавшего А.Ландезена. И вот во время оживлённой беседы старых приятелей тот совершенно неожиданно стал защищать его. "Этот наивный человек, - писал Е.Д.Степанов, - старался уверить меня, что бедняга Ландезен сыграл в нашем деле роль - кого бы вы думали? - ни больше, ни меньше, как русского Дрейфуса! И это в то время, когда для всех, не исключая Бурцева, было совершенно ясно, что в предательстве Ландезена не может быть ни малейшего сомнения" [258].
Что же касается значения и последствий дела "парижских бомбистов", то главным здесь был, конечно же, его международный резонанс. "Теперь уже можно считать вполне установленным, - писал в середине 1920-х годов Л.П.Меньщиков, - что наглая провокация Рачковского, предоставившая случай французскому министру внутренних дел Констану оказать ценную услугу русскому политическому сыску, заставила твердокаменного монарха изменить своё отношение к республиканской Франции. Таким образом, на почве провокаторских махинаций создалась благоприятная почва для заключения франко-русского союза" [259]. Нельзя не согласиться с этим утверждением.
На редкость удачно сложилась и дальнейшая судьба А.Ландезена: русский царь щедро наградил своего агента. В августе 1890 года бывший мещанин города Пинска Аарон Геккельман становится почётным гражданином с предоставлением ему права, несмотря на его иудейство, повсеместного проживания на всей территории Российской империи. Более того, в награду за свои труды А.Геккельман получил, к тому же, солидную пенсию - 1000 рублей в год. В качестве постоянного места жительства он избрал Бельгию, однако большую часть времени проводил в разъездах, выполняя, несмотря на получаемую пенсию, разного рода деликатные поручения Департамента полиции. Стремясь упрочить своё положение, А.Геккельман принимает решение о крещении, что и было осуществлено в Елизаветинской православной надгробной церкви в городе Висбаден, по одним свидетельствам, в 1892, а по другим - в 1893 году. Характерно, что таинство крещения совершил настоятель русской церкви в Берлине. Воспреемниками же его явились секретарь русского посольства в Берлине М.Н.Муравьёв и жена сенатора Мансурова. При крещении А.Геккельман получил христианское имя Аркадий и отчество Михайлович. Что касается фамилии, то она осталась прежней - Геккельман. Фамилию Гартинг он получил несколько позже - в 1896 году.
Переход А.Геккельмана в православие был вызван, надо полагать, не только карьерными соображениями, но и его предстоящей женитьбой на дочери бельгийского подданного Марии-Гортензии-Елизавете-Магдалене Пирлот. Невеста А.Геккельмана была ревностной католичкой, что при его иудействе сделало бы этот брак практически невозможным. К 1899 году относится бракосочетание А.М.Гартинга с Магдаленой Пирлот уже по православному обряду. Произошло это 25 октября в православной Елизаветинской надгробной церкви в Висбадене. Поручителями по жениху выступили зав. Заграничной агентурой Департамента полиции П.И.Рачковский и Луи Беккер. Поручителями по невесте стали И.Ф.Мануйлов и Карл Кох [260]. От этого брака А.М.Гартинг имел четырёх детей: двух мальчиков - Пётра (1894) и Сергея (1900), и двух девочек - Елену (1901) и Марию (1905). Все дети А.М.Гартинга первоначально были крещены по католическому обряду и только впоследствии Пётр в 1899, а Сергей (он же Павел) - в 1910 были присоединены к греко-российской церкви.
К этому времени Аркадий Михайлович успел оказать немалые услуги русскому правительству. Дело в том, что набиравший силу руководитель Заграничной агентуры П.И.Рачковский никогда не забывал о своём приятеле, давая ему поручение за поручением, одно ответственнее другого. В 1893 году, благодаря П.И.Рачковскому, А.Геккельман был командирован в Кобург-Гота на помолвку наследника российского престола Николая Александровича с Алисой Гессенской, за что был награждён 1000 рублями подъёмных. В 1894 году А.Геккельман находился в составе охраны Александра III при посещении им Копенгагена - и опять щедрые подъёмные, подарки; датский орден Данеборга и золотая медаль. После Дании император отправился в Швецию и Норвегию - на охоту. И опять среди сопровождавших его лиц неизменно присутствует А.Геккельман. В 1896 году, когда А.Геккельман превратился в А.М.Гартинга, он уже был кавалером прусского ордена Красного орла, австрийского креста "За заслуги" и охранял умиравшего в Ницце цесаревича Георгия.
Специализация А.М.Гартинга на обеспечении охраны царствующих особ сохранялась и в последующие годы: свидание Николая II с императором Вильгельмом в Бреславле; поездки царя в Париж, Лондон, Дармштадт. "И так до бесконечности, - писал в связи с этим В.К.Агафонов. - Карманы не вмещают золота и царских подарков, на груди уже нет места для новых крестов ... Богатство, почёт, молодая красивая жена-бельгийка из хорошей строго католической семьи - Madeline Palot, в душевной простоте и не ведающая, кто скрывается за этим великолепным крестоносцем" [261].
Все эти деликатные поручения и, соответственно, царские милости были бы немыслимы без покровительства А.М.Гартингу со стороны П.И.Рачковского. Ему же был обязан А.М.Гартинг и назначением в 1900 году на должность заведующего Берлинской агентурой Департамента полиции. Инициатива её создания исходила от П.И.Рачковского, который не только получил согласие германского правительства на сей счёт, но и заручился надлежащим содействием берлинских властей. На первое время, согласно его проекту, предполагалось ограничиться шестью сотрудниками. Необходимость же учреждения русской агентуры именно в Берлине объяснялась им тем, что, как писал в своём докладе от 9 декабря 1900 года на имя министра внутренних дел директор Департамента С.Зволянский, именно этот город превратился в конце 1890-х годов в центр, куда стекалась из разных европейских стран, преимущественно из Швейцарии, революционная и социал-демократическая литература, предназначенная для распространения в России через германскую границу.
Это обстоятельство, а также имевшиеся в Департаменте сведения об образовании в Берлине кружка лиц, преимущественно из русских подданных, придерживающихся народовольческой программы, собственно и предопределило положительное решение министерством этого вопроса. Сотрудников в Берлинской агентуре, как уже отмечалось, было всего шесть человек. Жалование, которое они получали, также было сравнительно небольшим: 300 марок в месяц каждому и 600 марок в месяц заведующему. Общая сумма кредита на нужды агентуры была определена на первых порах в 36 тысяч франков в год [262].
Поскольку А.Геккельмана уже как бы и не существовало, начинать своё восхождение по лестнице чинов Аркадию Михайловичу приходилось с малого: коллежский регистратор (1902), губернский секретарь (1904) со старшинством с 28 марта 1886 года, коллежский секретарь (1905) со старшинством с 28 марта 1889 года [263]. То, что чины в это время А.М.Гартинг получал со старшинством за 1880-е годы, позволяет предположить, что и получил он их (правда под другой фамилией - Геккельман) ещё во второй половине 1880-х годов. 26 марта 1905 года А.М.Гартинг был произведён в титулярные советники со старшинством с 28 марта 1902 года.
В Берлине А.М.Гартинг проживал вместе со своей семьёй под видом богатого русского купца и сразу же завязал здесь многочисленные связи и знакомства, устраивая в своём доме на Фридрих-Вильгельм-штрассе, 4 роскошные балы и приёмы.
К успехам А.М.Гартинга в Берлине можно причислить заагентуривание им в начале 1902 года студента Берлинского университета Якова Абрамовича Житомирского (Ростовцев). Социал-демократ, большевик, он занимал видное место в берлинской группе "Искры" в 1907-1911 годах, выполняя поручения большевистского центра по части транспорта и заграничных сношений, сумев втереться в доверие к самому В.И.Ленину [264]. Донесения А.М.Гартинга в 1903 году о Донском комитете РСДРП были основаны на сообщениях Я.Житомирского. Ему же принадлежат и подробные отчёты о социал-демократических съездах этого времени, в частности, в Брюсселе в 1903 году [265].
Из других выдающихся сотрудников А.М.Гартинга этого времени можно отметить поступившую в его распоряжение весной 1903 года Зинаиду Фёдоровну Гернгросс-Жученко (разоблачена в 1909 году В.Л.Бурцевым). По рекомендации А.М.Гартинга она немедленно выехала в Гейдельберг. Быстро сойдясь там с эсеровской эмиграцией, она уже в сентябре 1903 года оказалась в Москве, где сразу же вошла в обком партии и в её Боевую дружину [266]. Много внимания уделял А.М.Гартинг и освещению деятельности проживавшего в Штутгарте П.Б.Струве и его оппозиционному "Освобождению", контролю над перепиской А.Гоца, И.Фундаминского и других.
Успеху деятельности А.М.Гартинга в Берлине во многом способствовал комиссар берлинской полиции Wienen, находившийся в непосредственной связи с русской политической агентурой по приказу самого императора Вильгельма. Награждение в этой связи А.М.Гартинга прусским орденом Красного орла III степени (1902 год), конечно же, не случайность.
Труды А.М.Гартинга не остались незамеченными Департаментом и уже в 1902 году вместо обещанных 36 тысяч марок он получил все 39 тысяч, а в 1903 году кредит Берлинской агентуры был увеличен ещё на 7200 марок, причём самому А.М.Гартингу был открыт текущий счёт в 10000 марок в "Дойче-банк" [267]. В 1904 году ежемесячные ассигнования на нужды Берлинской агентуры достигали 96 тысяч франков, и это не считая денег на оплату различного рода прорусских публикаций в немецкой прессе, которые оплачивались особо.
В июле 1904 года, в связи с русско-японской войной, А.М.Гартинг был срочно вызван в Петербург. Как видно из официального отчёта А.М.Гартинга, директор Департамента полиции А.А.Лопухин возложил на него ответственную задачу по обеспечению безопасности прохождения направлявшейся на Дальний Восток Второй тихоокеанской эскадры в Балтийском и Северном морях, причём инструкции, которые он получил перед своим отъездом из Санкт-Петербурга, носили, как водится в таких случаях, самый общий характер [268].
2/15 июля 1904 года А.М.Гартинг был уже в Копенгагене, избранном им в качестве своеобразной штаб-квартиры, своего рода центром, куда стекалась вся необходимая ему информация. При содействии местных властей на побережье Дании, Швеции, Норвегии и Германии А.М.Гартингом была организована целая сеть так называемых "охранных наблюдательных пунктов" из местных жителей. "Почти все заведывавшие пунктами живут на побережье и тесно связаны со всем происходящим в водах их региона, - докладывал он. - Охрана производится ими не только в местах их проживания, но и на всём пространстве между этими пунктами. Такой тщательный контроль имел результатом, что ни одно появление японцев во вверенном каждому из них районах не проходило незамеченным и я немедленно мог принимать своевременно необходимые меры" [269]. Кроме того, с целью непосредственного наблюдения в море им был нанят ряд пароходов, беспрестанно курсировавших в датских и шведско-норвежских водах.
Всё это требовало, естественно, немалых расходов. По первоначальным прикидкам в Главном морском штабе предполагалось, что "охранная служба" А.М.Гартинга потребует около 30 человек и несколько пароходов для регулярного крейсирования в Балтийском море в течение трёх месяцев. Общая сумма, отпущенная на эти цели, составляла 150 тысяч рублей. В действительности же всё оказалось иначе. Вместо 30 человек "охрана", нанятая А.М.Гартингом для дежурства в охранных пунктах разрослась до 100. Вместо трёх пароходов было нанято 9, да и крейсировать им пришлось не три, а целых четыре с половиной месяца.
Однако отпущенной на эти нужды суммы в 150 тысяч рублей А.М.Гартинг (надо отдать ему должное) не превысил. Наоборот, обойдясь 124431 рублём 98 копейками, он добился существенной (25 тысяч рублей) экономии казённых денег. "Подобного результата, - подчёркивал он в своём отчёте от 24 ноября 1904 года в Департамент полиции, - можно было достигнуть, конечно, только при соблюдении самой строгой экономии в расходах и благодаря только счастливому подбору людей, из которых все без исключения добросовестно выполняли возложенную на них миссию" [270].
Задача, стоявшая перед ним, была не из лёгких, поскольку японские дипломаты и агенты делали всё для того, чтобы до Дальнего Востока эскадра З.П.Рожественского так и не дошла. Но она, как мы знаем, всё таки дошла, хотя переход этот и был омрачён обстрелом по ошибке русской эскадрой шхун английских рыбаков в Северном море, вину за который наши историки склонны возлагать на А.М.Гартинга.
"В результате знаменитый и печальный для нас Гулльский инцидент, когда разнервничавшийся под влиянием гартинговских "достоверных донесений", а по словам некоторых свидетелей, и прямых указаний присутствовавшего на одном из судов Гартинга, командиры эскадры Рожественского расстреляли флотилию английских рыбаков, приняв их за японские миноносцы ... Виновник этого позорного для нас международного конфликта - Гартинг получил большую денежную награду и орден Владимира, дававший мещанину города Пинска право на потомственное дворянство", - писал в этой связи В.К.Агафонов [271].
Факты, однако, не подтверждают скороспелые выводы о А.М.Гартинге как виновнике "международного скандала". Как видно из строевого рапорта командующего Второй эскадрой флота Тихого океана вице-адмирала З.П.Рожественского в Главный морской штаб от 15 октября 1904 года, стреляли всё-таки русские моряки 9 октября 1904 года не по английским рыбакам, а по двум неприятельским миноносцам. "По некоторым из собранных показаний, - докладывал он, - миноносец, бежавший по правому борту, должен был сильно пострадать, а левый скрылся удачно. Могли пострадать и находившиеся на месте происшествия паровые суда рыбаков, но нельзя было не отгонять всеми средствами атакующих миноносцев из опасения причинить вред неосторожно вовлечённым в покушение судам мирных граждан ..." [272].
Японские суда, сопровождавшие эскадру З.П.Рожественского в европейских водах - суровая реальность той поры, и ничего позорного в принятых З.П.Рожественским предупредительных мерах по охране безопасности вверенной ему эскадры не было. Дело тут не столько в нечаянно пострадавших при этом английских рыбаках, сколько в пораженческих настроениях русского так называемого "образованного общества" и некоторых представителей царской бюрократии той поры.
Яркая иллюстрация этому - отзыв о А.М.Гартинге в связи с Гулльским инцидентом в воспоминаниях бывшего посла России в Дании в 1904 году А.П.Извольского. Происшедшее в ночь на 21 октября 1904 года у Доггер-Банк в Северном море, когда, повстречавшись с флотилией гулльских рыбаков командующий Второй Тихоокеанской эскадрой адмирал З.П.Рожественский приказал открыть огонь, в результате чего один из английских траулеров затонул, а несколько других получили серьёзные повреждения, было спровоцировано, по мнению А.П.Извольского, информацией, поступившей к командующему русской эскадрой от А.М.Гартинга. "Он, - пишет А.П.Извольский, - несколько раз приезжал в Копенгаген и сообщал мне о появлении японских истребителей в европейских водах. Не доверяя ему, я собрал сам справки по этому поводу и вскоре убедился в фантастичности его сведений, причём единственной целью, которую он преследовал, было получение возможно большей суммы от русского правительства. Я считал своим долгом сообщить об этом кому следовало в России, но мои предупреждения остались тщетными" [273].
По-другому, впрочем, и быть не могло, ибо сведения о подозрительных миноносцах без флагов и огней, пытавшихся время от времени безуспешно приблизиться ко Второй Тихоокеанской эскадре, поступали не только от А.М.Гартинга, но и из других источников. Очевидно, что меры предосторожности, предпринятые в связи с этим З.П.Рожественским, были оправданы.
"Необходимо признать доказанным, - констатировал 18 ноября 1904 года в этой связи в своём докладе Николаю II министр внутренних дел князь П.Д.Святополк-Мирский, - что ещё до отправления Второй Тихоокеанской эскадры в плавание в распоряжении официальных представителей японского правительства на пути следования эскадры находились суда" [274].
Да и ажиотаж вокруг возможного нападения на Вторую Тихоокеанскую эскадру был инициирован не А.М.Гартингом, а специальным агентом Департамента полиции в Европе И.Ф.Манасевичем-Мануйловым. "Мануйлов, - пишет современный исследователь, - сумел внедрить своих агентов в посольства Японии в Париже, Гааге и Лондоне, в американскую миссию в Брюсселе, итальянскую - в Париже. С помощью этой агентуры удалось, в частности, получить часть японского дипломатического шифра и осведомляться таким образом о содержании всех дипломатических сношений". Этим путём, говорилось далее в департаментской справке, "были получены указания на замысел Японии причинить повреждения судам Второй эскадры на пути следования на Восток" [275]. Задача А.М.Гартинга состояла, очевидно, в том, чтобы попытаться сорвать эти мнимые (или всё-таки реальные?) планы японской разведки, что ему, в конечном счёте, и удалось.
"За успешное и экономное выполнение охраны пути следования Второй Тихоокеанской эскадры на Дальний Восток" А.М.Гартинг был награждён 30 ноября 1904 года орденом Владимира IV степени. 13 декабря 1904 года последовала ещё одна "высочайшая награда" - 10 тысяч рублей [276]. Как бы то ни было, в бездеятельности А.М.Гартинга обвинить трудно: не тот это был человек. Да и с корыстолюбием А.М.Гартинга не всё ясно: А.П.Извольский обвиняет его в расточительстве, а царь награждает именно за "экономию средств".
Что же касается романтической версии, будто бы вместе с эскадрой З.П.Рожественского А.М.Гартинг проследовал на Дальний Восток, после чего вернулся в Петербург, представив обо всём увиденном и услышанном обстоятельный доклад, то это, скорее всего, миф. Очевидно, что уже в ноябре, исполнив возложенное на него поручение, А.М.Гартинг возвратился к исполнению своих непосредственных обязанностей по руководству Берлинской агентурой.
"Рачковский, - пишет В.К.Агафонов, - в это время вёл сложную подпольную игру против Плеве, которая в настоящее время ещё не может быть выяснена с достаточной полнотою; но в этой большой игре старый интриган, не останавливавшийся ни перед чем и ничего никому не прощавший не упускал случая подвести мину и под своего счастливого соперника и заместителя Ратаева. В этом Рачковскому оказывал незаменимую помощь его достойный вскормленник Ландезен-Гартинг ... Гартинг формально был подчинён Ратаеву, но на деле был совершенно самостоятелен и в своих докладах директору Департамента делал прямые доносы на своего непосредственного начальника, на его бездействие или упущения" [277].
В свою очередь, и Л.А.Ратаев не оставался в долгу, сумев убедить Департамент в необходимости ликвидации Берлинской агентуры как самостоятельного учреждения, поскольку де центр революционного движения в результате жёстких мер германского правительства против иностранных подданных, занимавшихся революционной борьбой, переместился теперь в Швейцарию. 18 января 1905 года, после подписания министром внутренних дел особого на сей счёт доклада А.А.Лопухина, Берлинская агентура прекратила своё существование. Все её дела, агенты и секретные сотрудники (всего семь) перешли теперь в непосредственное подчинение к Л.А.Ратаеву [278].
Ордером министра внутренних дел от 30 января 1905 года А.М.Гартингу было поручено вступить в исправление "вакантной должности" делопроизводителя Департамента полиции, а 13 августа 1905 года последовало и его формальное назначение на эту должность. Тем временем 30 сентября 1905 года подоспел и очередной чин - коллежского советника [279].
К этому времени в судьбе А.М.Гартинга произошла разительная перемена. Покровитель и крестник его детей П.И.Рачковский неожиданно был возвращён в Департамент полиции, заняв здесь крайне важную должность его вице-директора по политической части с правами директора. Не удивительно, что одним из первых шагов П.И.Рачковского в новой должности стали его хлопоты о восстановлении Берлинской агентуры. Оказывается, как докладывал 11 июля 1905 года П.И.Рачковский министру внутренних дел, Берлин по своей близости к русской границе ничуть не утратил для русских революционеров своего значения, а посему и скорейшее восстановление Берлинской агентуры на прежних основаниях представлялось ему настоятельно необходимым. Министр согласился с этим, о чём и было немедленно сообщено Л.А.Ратаеву, а А.М.Гартинг опять возвратился к своим обязанностям.
Тем временем 1 августа 1905 года Л.А.Ратаева и вовсе устранили от заведования Заграничной агентурой. На его место был назначен А.М.Гартинг. "Согласно ордеру господина товарища министра внутренних дел, заведующего полицией от 19 минувшего июля о назначении меня заведующим Заграничной агентурой Департамента полиции, - докладывал А.М.Гартинг П.И.Рачковскому 1(14) сентября 1905 года, - я отправился в Берлин для принятия архива". Нечего и говорить, что впечатления, вынесенные им из близкого знакомства после принятия дел с общим состоянием Заграничной агентуры, были неблагоприятными для его предшественника - Л.А.Ратаева. Шесть человек в Париже, шесть человек в Женеве, да два человека в Лондоне - вот и все силы, которыми располагала в то время зарубежная агентура. Многие из этих агентов, по отзыву А.М.Гартинга, были либо стары, либо вообще мало пригодны к исполнению своих обязанностей.
Как и его предшественник, А.М.Гартинг настаивал на увеличении ассигнований и просьба его была уважена. Сумма, отпускаемая на Заграничную агентуру, была сразу же увеличена на 100000 франков. Почти половина её предназначалась для вербовки новых секретных сотрудников.
Заграничной агентурой А.М.Гартинг заведовал сравнительно недолго - всего три года. Формально его должности как бы и не существовало и первое время А.М.Гартинг числился старшим помощником делопроизводителя Департамента полиции, пока наконец 24 февраля 1907 года не состоялось его причисление к министерству внутренних дел в качестве чиновника для особых поручений. 7 июня, в связи с выслугой лет, А.М.Гартинг был произведён в статские советники [280].
"Эпоха гартингскового управления Заграничной агентурой, - писал В.К.Агафонов, - была эпохой конца революции 1905-1906 годов, эпохой колоссальной провокации, окутывавшей все революционные партии, и началом морального разложения этих последних. Гартинг-Ландезен играл немалую роль в этой гнусной борьбе русского правительства с революционной Россией, в его руках были такие выдающиеся провокаторы, как Житомирский, Батушанский, Цейтлин, Жученко, Маас, Загорская и, наконец, вероятно, сам Азеф" [281].
В.К.Агафонов не случайно оговаривается - "вероятно", поскольку никаких прямых свидетельств причастности А.М.Гартинга к провокаторской деятельности Е.Ф.Азефа у нас нет. Другое дело - "освещение" А.М.Гартингом антиправительственной деятельности русских революционных партий и кружков. Здесь заслуги Аркадия Михайловича действительно велики, как, правда, и то, что своим успехам он во многом был обязан своим сотрудникам, прежде всего Якову Житомирскому (он освещал РСДРП) и Марии Загорской (заграничные эсеровские группы).
Новым в деятельности Заграничной агентуры во времена управления ею А.М.Гартинга стало большее внимание её к "освещению" РСДРП. Однако главным объектом наблюдения по-прежнему оставались социалисты-революционеры. Понять это можно. Эсеровские убийства были у всех на виду; социал-демократы же террором не занимались, и угроза, которую они представляли сложившемуся порядку вещей, была не так очевидна.
Львиную долю времени у А.М.Гартинга (парижская кличка "Жак") как руководителя Заграничной агентуры занимала борьба с В.Л.Бурцевым (1862-1942). Выходец из богатой купеческой семьи, ещё будучи студентом Петербургского университета, он близко сошёлся с участниками народовольческих кружков, за что и был выслан (1886) в Иркутскую губернию, откуда бежал за границу. Не входя формально ни в одну из политических партий, симпатизировал народовольцам, а затем эсерам. В 1900 году, после выхода из тюрьмы, куда он попал по решению английского суда за проповедь революционного террора и призывы к убийству Николая II, В.Л.Бурцев несколько остепенился и приступил к изданию историко-революционного журнала "Былое", избрав своей специальностью разоблачение "провокаций" охранки против русского освободительного движения. Но материала, как говорится, не хватало. "Второе дыхание" к В.Л.Бурцеву как к журналисту пришло в 1906 году, когда основываясь на информации тогда ещё чиновника Департамента полиции М.Е.Бакая, им была начата кампания по поиску и разоблачению агентов охранки в русском революционном движении.
После того, как в России журнал "Былое", в редактировании которого он принимал активное участие, закрыли, В.Л.Бурцев переезжает в Париж и, основываясь на сведениях всё того же М.Е.Бакая, делает здесь ряд сенсационных разоблачений. Наиболее серьёзным из них стало разоблачение им при помощи бывшего директора Департамента полиции А.А.Лопухина, пробравшегося в руководство партии социалистов-революционеров секретного агента Департамента Е.Ф.Азефа. Произошло это в декабре 1908 года.
Тем временем М.Е.Бакай, после заключения в Петропавловскую крепость и последующей высылки в Сибирь, откуда он, естественно, тоже бежит (сделать это в те времена было несложно) в Париж к В.Л.Бурцеву. Вскоре к ним присоединяется ещё один перебежчик - бывший сотрудник Особого отдела Департамента полиции В.П.Меньщиков. Люди это были весьма информированные, что сразу же придало разоблачительской деятельности В.Л.Бурцева новый импульс. Одна за другой появляются его разоблачительные статьи в "Былом", " Journal Matin" и " Humanite", вызвавшие вслед за разоблачением Е.Ф.Азефа провал Зинаиды Жученко (Гернгрос) и ряда других ценных агентов Департамента.
Особенно много неприятностей доставила А.М.Гартингу публикация М.Е.Бакаем в газете "Революционная мысль" №1-3 фамилий 135 шпиков и провокаторов царской охранки.
В целях нейтрализации нежелательного эффекта скандальных публикаций В.Л.Бурцева и М.Е.Бакая А.М.Гартинг со свойственным ему умом и проницательностью предлагал Департаменту немедленно начать пропагандистскую кампанию в этом вопросе. Необходимо, писал А.М.Гартинг, "сообщать все известные факты" о М.Е.Бакае, "как о его прежнем секретном сотрудничестве, так и о его чиновничьих делах по подлогам и освобождению арестованных за деньги; также следовало бы осветить и роль А.А.Лопухина. Делать из его поведения секрет кажется совершенно излишним ввиду того, что революционеры во всё посвящены и в газетной кампании ими будут освещаться все события, сообразуясь с выгодами момента. Не знаю, можно ли подвергнуть Лопухина судебному преследованию, но печатное освещение его роли (выдал агента Департамента Е.Ф.Азефа В.Л.Бурцеву - Б.В.) лишит революционеров почвы для скандала, ими затеваемого и покажет обществу, что правительство, стоя выше подобных нападок, не боится разоблачений бывшего директора Департамента Лопухина, вступившего теперь в союз с социалистами-революционерами из чувства личного недовольства и мести", - подчёркивал он [282]. Через 18 дней после получения депеши А.М.Гартинга А.А.Лопухин был арестован [283].
Не сидел сложа руки и сам А.М.Гартинг, настойчиво добиваясь от французского правительства высылки В.Л.Бурцева и прекращения антирусской кампании во французской лево-либеральной прессе. "Императорский посол, - сообщал он в Департамент, - с коим я имел по сему поводу подробные объяснения, со своей стороны попытается переговорить об этом с президентом Совета министров Клемансо, но к сожалению, находит он, Клемансо вряд ли сможет оказать в этом смысле содействие ввиду того, что он, с одной стороны, боится Жореса и социалистов, а с другой, вследствие малого влияния, которое он может проявить на французскую прессу" [284].
Сглаживая неблагоприятное впечатление французов от разоблачений В.Л.Бурцева и его новых "друзей", А.М.Гартинг имел основания беспокоиться и о собственной судьбе, поскольку никогда не забывал, что был приговорён в своё время французским судом по делу парижских бомбистов к 5 годам тюрьмы. Не мог не беспокоить А.М.Гартинга и факт личного знакомства с В.Л.Бурцевым. И действительно, к этому времени В.Л.Бурцев уже вплотную подошёл к тайне превращения А.Ландезена в Гартинга, что не мог не почувствовать последний.
"Хотя в данный момент, - сообщал А.М.Гартинг в Департамент, - в революционной среде о заведующем Заграничной агентурой пока открыто не говорят, но на днях Бурцев в крайне интимной беседе высказался, что Гартинга надо убрать во что бы то ни стало, но втихомолку. Это наводит меня на мысль, что Лопухин говорил революционерам и про меня" [285].
Та же мысль сквозит и в донесении А.М.Гартинга в связи с переходом на сторону В.Л.Бурцева ещё одного из его наблюдательных агентов - Лейтеса (кличка "Лурих"). "Измена Луриха, - телеграфировал он в Департамент полиции, - несомненно, начавшаяся давно уже, поставила в крайнюю опасность не только всех людей, с которыми виделся Андреев (жандармский офицер, помощник Гартинга " Б.В.), но и меня" [286].
Профессиональное чутьё не подвело А.М.Гартинга. Словоохотливый А.А.Лопухин действительно ещё в 1906 году говорил В.Л.Бурцеву, что бывший провокатор А.Ландезен занимает сейчас какой-то важный пост в Париже. Другой хорошо информированный осведомитель В.Л.Бурцева М.Е.Бакай также подсказывал ему, что А.М.Гартинг в своё время подвизался в качестве провокатора в народовольческих кружках Женевы и Парижа. Не удалось А.М.Гартингу избежать и личной встречи с В.Л.Бурцевым. "В 1908 году я был в театре Шатлэ, - вспоминал Бурцев. - Давали какой-то русский спектакль. Во время антракта в кулуарах я обратил внимание на человека, проходившего в толпе мимо меня, фигура которого меня очень поразила и показалась мне знакомой". Это был А.М.Гартинг [287].
В январе 1909 года В.Л.Бурцев заполучил несколько писем А.М.Гартинга. При сравнении их с письмами А.Ландезена, сохранившимися у него, его поразило сходство почерка и слога. И тем не менее В.Л.Бурцев всё же колебался. Окончательно в тождестве А.Ландезена и А.М.Гартинга он убедился лишь на основе сведений и документов, полученных от перебежавшего на его сторону секретного агента А.М.Гартинга француза Леруа [288].
В это же время Бурцеву сообщили, что Гартинг заявил как то о том, что Бурцев знает все его тайны. Кроме того, Бурцев узнал, что зовут Гартинга Аркадием и вспомнил, что Ландезена в своё время тоже все называли Аркашей. Далее он вспомнил, что в это время Ландезен ездил по делам в Брюссель и велел адресовать себе письма на имя Гартинг. Наконец, он получил от многих высокопоставленных лиц веские доказательства, что Ландезен и Гартинг одно и то же лицо.
В конце июня 1909 года во французской прессе стали появляться многочисленные статьи и интервью В.Л.Бурцева, где доказывалось, что заведующий русской Заграничной агентурой в Париже А.М.Гартинг на самом деле есть ни кто иной, как известный провокатор А.Геккельман-Ландезен, ещё в 1890 году приговорённый французским судом к 5 годам тюрьмы. Ознакомившись с этим публикациями, министр юстиции Французской республики Бриан попросил В.Л.Бурцева представить официальное заявление на этот счёт и получил от него следующее письмо:
"Господин министр юстиции,
сим имею честь сообщить Вам следующее: в 1890 году некий Ландезен, которого настоящее имя Геккельман, был заочно приговорён сенским судом к 5 годам тюремного заключения как организатор динамитного покушения.
В то же самое время я познакомился с Ландезеном и поддерживал с ним знакомство в течение года. Настоящим довожу до Вашего сведения, что человек, именующий себя Гартингом, он же Петровский, Бэр и т.д., имеющий постоянное местожительство в Париже и лично знакомый с M.Hamard, здешним начальником охраны, с M.Ruichard и со многими другими высокопоставленными лицами, занимающий должность начальника тайной русской полиции в Париже, в действительности не кто иной, как Ландезен, в чём могу привести доказательства. Посему прошу выдать приказ об аресте названного Ландезена-Гартинга-Петровского-Бэра. Для дачи показаний ставлю себя всецело в Ваше распоряжение.
Примите уверение моего глубочайшего почтения. Бурцев" [289].
Двусмысленную роль в сложившейся ситуации сыграл председатель совета министров Франции Жорж Клемансо. "Я уже писал, - сообщал Л.А.Ратаев в письме на имя директора Департамента полиции Н.П.Зуева, датируемом августом 1909 года, - что тождество Гартинга с Ландезеном не составляло для французской полиции никакого секрета с самого момента приезда его в Париж. Клемансо, прижатый к стенке настойчивым требованием (русского - Б.В.) посольства о высылке (В.Л.Бурцева - Б.В.) был чрезвычайно доволен представившимся случаем отделаться от требований посольства и создать то, что французы называют diversion. Он негласно подтвердил Жоресу и другим социалистическим депутатам справедливость подозрений Бурцева и ко дню появления первой обличительной статьи он был уже во всеоружии всех необходимых доказательств.
В тот день, когда появилась первая статья Бурцева, Клемансо в 10 часов утра, вопреки всем правилам дипломатического этикета, по телефону вызывает к себе за отсутствием А.Н.Нелидова поверенного в делах Неклюдова и предъявляет ему фотографию Ландезена и прочие документы, удостоверяющие его тождество с Гартингом" [290].
Шум, поднятый в связи с этим делом левыми депутатами во французском парламенте (апогеем его явился знаменитый запрос социалиста Жана Жореса по поводу А.М.Гартинга) привёл к тому, что Жорж Клемансо вынужден был сделать официальное заявление о недопустимости в дальнейшем какой-либо деятельности секретной полиции иностранных государств на территории Французской республики [291].
Конечно же, заявление Ж.Клемансо было рассчитано, так сказать, больше на внешний эффект и деятельность русской Заграничной агентуры во Франции после некоторой заминки была продолжена. Однако на своей полицейской карьере А.М.Гартингу пришлось поставить "крест".
Как только заявление В.Л.Бурцева появилось в газетах, А.М.Гартингу пришлось покинуть прекрасную Францию. Временное исполнение его обязанностей по руководству Заграничной агентурой было возложено на жандармского офицера В.И.Андреева. В ноябре 1909 года на эту должность был назначен А.А.Красильников.
Официальное увольнение А.М.Гартинга в отставку произошло ещё 22 мая 1909 года [292]. Одновременно с этим А.М.Гартинг был произведён в действительные статские советники - чин, дававший в то время его обладателю право на потомственное дворянство. Правда воспользовался А.М.Гартинг этим правом не сразу, а некоторое время спустя, когда политические страсти, вызванные его разоблачением, утихли.
Прибыв в начале декабря 1910 года в Санкт-Петербург, А.М.Гартинг остановился в гостинице "Северная" - явное свидетельство того, что за долгие годы своего пребывания за границей он уже во многом потерял свои прежние знакомства и связи в этом городе. 27 января 1911 года в правительствующий Сенат поступило его прошение.
"Представляя при сем копию формулярного о службе моей списка, метрику о бракосочетании моём и четыре метрики на детей: Петра, Сергея, Елену и Магдалину, и копии всех этих документов, имею честь покорнейше просить Правительствующий Сенат по департаменту герольдии на основании Высочайшего повеления от 22 мая 1909 года чином действительного статского советника сопричислить меня, жену и детей к потомственному российскому дворянству и выдать на всех нас на каждого особые свидетельства, удостоверяющие дворянское звание. Прошение сие верю подать и свидетельство о дворянстве, а равно подлинные при сем прилагаемые документы обратно получить действительному статскому советнику Д.А.Зарецкому. 9 декабря 1910 года" [293].
17 февраля 1911 года определением правительствующего Сената ходатайство А.М.Гартинга было удовлетворено [294]. После этого начались приятные хлопоты, связанные с составлением проекта и изготовлением герба дворянского рода Гартингов. Тщеславие, таким образом, совсем не было чуждо Аркадию Михайловичу. В то же время нельзя забывать, что по большому счёту потомственное дворянство было нужно уже не столько самому А.М.Гартингу, сколько его детям, как определённый залог их будущего жизненного успеха.
О последующих годах жизни А.М.Гартинга известно мало. В годы Первой мировой войны он работал на русскую контрразведку в Бельгии и во Франции, продолжая её и при Временном правительстве. В 1920-е годы проживал в Бельгии, занимаясь банковским делом [295]. Как тут не вспомнить рассказы А.Ландезена периода его пребывания в Париже второй половины 1880-х годов о своём прогрессивном отце-банкире. Конечно, старика М.Л.Геккельмана к этому времени, скорее всего, уже не было в живых. Но капиталы и семейная традиция, судя по всему, остались. Нельзя сбрасывать со счетов и капиталы жены-бельгийки А.М.Гартинга М.Перлот. Так что приумножать А.М.Гартингу, судя по всему, было что.
Время и место кончины А.М.Гартинга, к сожалению, неизвестны.

Оглавление

 
www.pseudology.org