| |
|
Брачев В.С. |
Леонид
Александрович Ратаев |
После П.И.
Рачковского имя Л.А. Ратаева
принадлежит, пожалуй, к наиболее известным среди деятелей политического
сыска дореволюционной России. И это не случайно. Леонид Александрович
работал в Департаменте полиции едва ли не со времени его основания.
Именно он являлся наставником и фактическим руководителем известного
Евно Азефа и долгие годы "вёл" его. Предотвращение целого ряда
крупномасштабных террористических актов, которые готовили
социалисты-революционеры, - его несомненная заслуга. В течение многих
лет Л.А.Ратаев держал, по сути дела, в своих руках и всю секретную
агентуру Департамента полиции. Хорошо показал себя он и в должности
заведующего Заграничной агентурой Департамента (1902-1905 гг.), поставив
и подчинив своему непосредственному влиянию практически все
самостоятельные ранее центры русской политической полиции в Берлине,
Силезии, Галиции и на Балканах.
Однако должного внимания историков фигура Л.А.Ратаева так и не привлекла.
Удивляться тут нечему. Все симпатии советской историографии были на
стороне тех, кто боролся с государством, подрывал устои империи, а не
тех, кто их защищал. Отсюда непреходящий и неподдельный интерес
советских историков к подпольной террористической деятельности "Народной
воли" и "Боевой организации" социалистов-революционеров, идеализация и
героизация зачастую неприглядного облика которых - прямое дело их рук.
Число книг, статей и диссертаций, посвящённых "подвигам" гриневицких,
халтуриных, балмашёвых и других террористов, беспощадно расправлявшихся
с царскими министрами, губернаторами, генералами и жандармами, поистине
необозримо.
Л.А.Ратаев имел "несчастье" принадлежать к прямо противоположному сорту
людей. В искоренении терроризма и нейтрализации усилий революционеров
всех мастей, вкупе с "прогрессивной общественностью", направленных на
подготовку революции в России, он видел не только служебный, но и свой
прямой нравственный долг. Крайняя скудость литературных данных о
Л.А.Ратаеве вследствие этого закономерна: не тот, так сказать, "герой".
Представитель старинного дворянского рода, страстный, увлекающийся
человек, в перерывах между свиданиями со своими секретными агентами на
конспиративных квартирах ухитрявшийся писать неплохие пьесы для театра,
выступая одновременно в ролях "первого любовника" в спектаклях
Петербургского драматического кружка [157] - Л.А.Ратаев был слишком
яркой, нестандартной фигурой на блёклом фоне своих сослуживцев по
Департаменту. Ведь пьеса этого "полицейского служаки" "Облачко" шла даже
на сцене знаменитого Александринского театра. Самое удивительное, однако,
это постановки его пьесы "Дон Жуан Австрийский" рядом советских театров
в Ярославле (1923 год) и Харькове (1924 год). Зная об увлечении
Л.А.Ратаева театром, его подчинённые стремились не отставать от своего
шефа. Известен, например, чиновник Департамента Зайцев (между прочим,
выпускник юридического факультета Санкт-Петербургского университета),
подвизавшийся в Драматическом кружке в качестве суфлёра.
Не приходится удивляться поэтому и разноречивости оценок
профессиональных качеств Л.А.Ратаева. "Человек далеко не глупый, Ратаев
не был пригоден для этого ответственного поста. Светский человек, Дон
Жуан и записной театрал, - к своей полицейской работе он относился как
чиновник. Больше двух десятилетий службы в Департаменте на ответственных
постах дали ему знание техники полицейского дела". Что же касается
собственно сыска, то им он "интересовался только по обязанности, он его
не захватывал, свою душу ему он не отдавал. Это прекрасно видели те, кто
в то время стоял во главе Департамента полиции. Плеве открыто говорил,
что Ратаев, занимающий ответственный пост по Департаменту, - это "пятно"
для последнего", - так характеризует Л.А.Ратаева Б.И.Николаевский [158].
Мнение это во многом идёт из среды сослуживцев Л.А.Ратаева. В "непоправимых
промахах" обвинял его известный жандарм А.И.Спиридович,
характеризовавший Л.А.Ратаева как "красивого, светского Дон Жуана,
любителя-театрала, слывшего в Петербурге под кличкой "корнета Отлетаева""
[159]. Да и непосредственный начальник Л.А.Ратаева - директор
Департамента В.К.Плеве считал его, как уже отмечалось, слишком светским
человеком для работы в политическом сыске.
"Недалёким человеком" считал Л.А.Ратаева Владимир Бурцев [160]. Как "человека
легкомысленного и необязательного" характеризует Л.А.Ратаева и
современный исследователь Ф.М.Лурье [161]. Относиться к такого рода
заключениям следует осторожно: едва ли человек такого склада смог бы
продержаться в Департаменте полиции на протяжении более чем двух
десятилетий. Как бы то ни было, трудно что либо возразить на слова
известного историка Н.Н.Яковлева: "Ратаев не был мелкой сошкой в
лабиринте охранки" [162].
Родился Леонид Александрович 4 января 1857 года в селе Берники
Ярославской губернии (отсюда и его театральный псевдоним - Берников).
Ратаевы - дворянский род, происходивший, согласно преданию, от татарина
Солохмира. Правнук Солохмира, Степан Иванович Комчеев по прозвищу Ратай
и считается родоначальником Ратаевых. В конце XVII века они подвизались
при московском дворе как стольники и стряпчие. Род Ратаевых был внесён в
шестую часть родословной книги Тульской и Ярославской губерний.
Отцом Л.А.Ратаева был управляющий императорской охотою надворный
советник (именно в таком чине он и вышел в августе 1869 года в отставку)
Александр Николаевич Ратаев. Мать - Варвара Петровна Веберг (урождённая
Михайлова). Кроме героя нашего очерка - Леонида и дочери Варвары
Петровны от её первого брака - Любы, в семье Ратаевых было ещё шестеро
детей: сыновья Николай (1852), Александр (1858), Евгений (1861), и
дочери Варвара, Вера и Зинаида.
Как видно из послужного списка Александра Николаевича [163] 1868 года,
никаких имений за ним до получения в 1865 году в наследство от родной
тётки Неёловой не числилось. Это, как надо полагать, и послужило
причиной его возвращения на службу в 1872 году. Умер Александр
Николаевич 11 апреля 1877 года. Сыновья и дочери его воспитывались и
обучались (Училище правоведения, Патриотический институт и др.) за счёт
казны [164]. Не стал в этом отношении исключением и Леонид, определённый
в августе 1876 года в Николаевское кавалерийское училище. После
успешного окончания курса он был произведён 16 апреля 1878 года в
корнеты и выпущен в лейб-гвардии Уланский полк (Петергоф). С ноября 1880
по июль 1881 года Л.А.Ратаев был прикомандирован к штабу дивизии "для
письменных занятий" [165]. Ничто, казалось, не предвещало коренных
перемен в судьбе 25-летнего корнета. Однако они всё же произошли.
21 февраля 1882 года "по дальнейшим обстоятельствам для определения его
к статским делам" Л.А.Ратаев неожиданно был уволен от военной службы и
произведён в чин коллежского секретаря. Ровно через четыре месяца, 21
июня, состоялось определение Л.А.Ратаева на службу в Министерство
внутренних дел "с откомандированием для занятий в Департамент
государственной полиции", причём хлопотал за него сам В.К.Плеве [166].
9 сентября 1882 года в помещении Благовещенской церкви МВД священником
Н.Мухиным Л.А.Ратаев был приведён к присяге. "Я, нижепоименованный, -
говорилось в ней, - обещаюсь и клянусь всемогущим Богом, перед святым
его Евангелием в том, что хочу и должен Его императорскому величеству
... верно и нелицемерно служить, и во всём повиноваться, не щадя живота
своего до последней капли крови, и все к высокому Его императорского
величества самодержавству, силе и власти принадлежащие права и
преимущества ... предостерегать и оборонять ... Об ущербе же Его
величества интереса, вреде и убытке, как скоро о том узнаю, не только
заблаговременно объявлять, но и всякими мерами отвращать и недопущать"
[167].
1 января 1887 года за "отлично-усердную службу" Л.А.Ратаев был "высочайше
пожалован" орденом Св. Станислава 3-й степени. 23 сентября этого же года
состоялось его назначение младшим помощником делопроизводителя
Департамента полиции. Должность эта, несмотря на скромное, на первый
взгляд название, на самом деле была достаточно важной, так как ставила
Л.А.Ратаева в самый центр розыскной работы Департамента. Посаженный
начальством "на агентуру", Л.А.Ратаев за каких-нибудь 10-15 лет вырос в
крупнейшего и авторитетнейшего специалиста Департамента по этой части. В
1898 году в связи с наметившимся оживлением в революционной среде из так
называемого Третьего делопроизводства Департамента, ведавшего
политическим розыском в стране, было решено выделить Особый отдел. Во
главе его и стал Л.А.Ратаев.
Правда, некий "П" - бывший чиновник Департамента, опубликовавший в 1917
году на страницах журнала "Былое" свои воспоминания об этом учреждении,
утверждал, что в действительности Особым отделом "тайно руководил"
секретный сотрудник М.И.Гурович (известный под кличкой "Харьковец"
[168]). В Департаменте полиции он занимал должность старшего помощника
делопроизводителя, исполнял одно время даже обязанности начальника
Петербургского охранного отделения и благополучно умер в 1915 году в
Евпатории от чахотки. Если это так, то полицейские заслуги Л.А.Ратаева
выглядят несколько скромнее, чем о том принято думать. Прямых указаний
на особую роль М.И.Гуровича в Особом отделе во времена Л.А.Ратаева у нас,
однако, нет. Что же касается секретных сотрудников Л.А.Ратаева, то
наиболее выдающимися из них были: А.М.Гартинг, Лев Бейтнер,
М.А.Загорская и, конечно же, Евно Азеф.
Сохранившаяся переписка с С.В.Зубатовым 1900-х годов опровергает, как
представляется, измышления недоброжелателей Л.А.Ратаева о его, якобы,
недостаточно самостоятельной роли в системе политического сыска.
Напротив, приходится только удивляться уму, знаниям и его
распорядительности как начальника Особого отдела Департамента полиции,
всё видевшего, всё понимавшего и ничего не упускавшего из виду,
независимо от того, шла ли речь о деятельности подпольной типографии,
прибытии ли в Россию очередного революционного эмиссара из-за рубежа,
или же очередном "проколе" местных охранных отделений - ничто не могло
ускользнуть от его проницательного взгляда.
"Дорогой Сергей Васильевич! - пишет он С.В.Зубатову 30 апреля (13 мая)
1901 года. - Очень я огорчился, увидев №5 "Южного рабочего". Доколе же,
Господи, ярость твоя на нас! Каким образом это при наших розыскных
средствах две типографии благополучно могут существовать в течение двух
лет: "Южный рабочий" (где?) и "Союза борьбы" в Санкт-Петербурге? ...
Безусловно желательно покончить со всем этим в течение лета, дабы к
осени всё это прекратило существование, иначе они так окрепнут, что
трудно будет с ними справиться; да и времени не будет. Система "сердечного
попечения", несомненно, скоро принесёт свои плоды и едва ли спокойно
дотянет даже до января. Много, много хлопот будет, а посему надо бдеть,
бдеть и бдеть" [169].
Важно отметить, что занятый, казалось бы, чисто практической работой по
"разгребанию грязи": аресты, доносы, провокации, Л.А.Ратаев не упускал в
то же время из виду и общие беды Департамента полиции той поры. Речь
идёт о резко выросшем значении в начале XX века местных ГЖУ и охранных
отделений, зачастую не обращавших на Департамент полиции в Петербурге
никакого внимания. "По-видимому, - отмечал в этой связи Л.А.Ратаев, -
его функции сводятся к тому, чтобы отпускать деньги. Все живут на его
средства и все его игнорируют. Санкт-Петербургское охранное отделение
ведёт свою линию, ротмистр Герасимов в Харькове - свою, полковник
Бессонов в Одессе - свою. Рачковский играет в прятки, и, наконец, даже
Вы пришли к убеждению, что с Департаментом не стоит даже посоветоваться",
- с горечью отмечал он в письме к своему другу С.В.Зубатову 11 декабря
1901 года.
Большое беспокойство вызывало у него и широко распространившаяся
практика его коллег, когда выйдя на след революционеров, агенты охранки
вместо того, чтобы произвести аресты, проявляли недопустимую, с его
точки зрения, медлительность, ограничиваясь наблюдением, рассчитывая
таким образом на раскрытие новых явок, адресов и связей "объекта".
Результаты такой игры в "кошки-мышки" с революционерами были, как
правило, неутешительны: сделав своё "революционное дело", "объект"
наблюдения в нужный момент благополучно исчезал из поля зрения полиции.
"Видите ли, дорогой Сергей Васильевич, - наставлял Л.А.Ратаев своего
друга, - агентура вещь прекрасная. Но не надо забывать, что она всё-таки
не цель, а средство. Если же ею пользоваться как средством никак не
возможно, то она превращается в личную забаву, если хотите, спорт, но
спорт бесполезный и очень дорогой. В интересах этой агентуры отпускается
за границу злодей Паули, в тех же интересах путешествуют невозбранно по
России всякие прохвосты, усиливающие революционное настроение, и без
того достаточно повышенное" [170].
Но вернёмся к Е.Ф.Азефу, плотная работа с которым - важная страница
биографии Л.А.Ратаева. Первое письмо Е.Ф.Азефа, направленное на имя
директора Департамента П.Н.Дурново с предложением о "сотрудничестве"
датируется 4 апреля 1893 года [171]. Через некоторое время всю секретную
переписку с ним, а затем и непосредственные контакты взял в свои руки
Л.А.Ратаев, который фактически и "вёл" его по линии Департамента вплоть
до 21 августа 1905 года, когда в связи с отставкой вынужден был передать
его П.И.Рачковскому.
Особенно успешной следует признать работу Л.А.Ратаева с Е.Ф.Азефом после
1899 года, когда тот возвратился из-за границы. Именно Л.А.Ратаев
предложил Азефу поселиться в Москве и поступить в целях прикрытия на
службу во Всеобщую компанию электрического освещения. Непосредственным
начальником Азефа стал в это время начальник Московского охранного
отделения С.В.Зубатов, однако верховное руководство его провокаторской
деятельностью осуществлял именно Л.А.Ратаев.
Тем временем захлестнувшая в эти годы страну волна террора поставила
Департамент полиции в исключительно сложное положение. 14 февраля 1901
года эсером П.В.Карповичем был смертельно ранен министр народного
просвещения профессор римского права Н.П.Боголепов. 2 апреля 1902 года в
Мариинском дворце в Санкт-Петербурге был убит министр внутренних дел
империи Дмитрий Сергеевич Сипягин. Убийца - член "Боевой организации"
партии социалистов-революционеров С.В.Балмашёв.
Справиться с ситуацией можно было, как говориться, только принятием
действительно нестандартных решений. Одним из таких решений и была
санкционированная, по сути дела, Департаментом полиции, двусмысленная
роль провокатора Е.Ф.Азефа. Уже в 1901 году, благодаря его наводке,
удалось разгромить "Северный союз социалистов-революционеров" и
предотвратить ряд террористических акций их боевой организации.
В этом же ключе, направленном на своевременное предотвращение терактов,
следует трактовать и инициативу Л.А.Ратаева от 11 февраля 1902 года по
организации ряда небольших розыскных отделений в наиболее тревожных
районах империи [172]. Спустя три месяца, когда новый директор
Департамента А.А.Лопухин последовал его рекомендациям, Л.А.Ратаев
составляет новую записку, в которой, определённо высказавшись за
ужесточение мер борьбы с террористами и революционерами, всю вину за это
возлагает на либералов. Своими газетами, собраниями и воскресными
школами для рабочих, утверждал здесь Л.А.Ратаев, эти люди манипулируют
общественным мнением, вовлекая в антиправительственное движение "добропорядочных
людей", после чего облыжно обвиняют полицию в жестокости [173].
Главным достижением Л.А.Ратаева в это время стал арест известного
террориста Е.К.Григорьева, повлёкший за собой провал и арест в 1903 году
главы "Боевой организации" эсеров Григория Гершуни и Михаила Мельникова.
Информация была своевременно получена от Евно Азефа [174]. Тем не менее,
до окончательной победы над террористами Департаменту полиции было ещё
далеко, хотя казалось бы, фактически во главе "Боевой организации" после
ареста Г.Гершуни встал теперь уже "свой человек" - Евно Азеф. Однако на
прекращение террора со стороны эсеровских боевиков рассчитывать, как
оказалось, не приходилось. Во многом в этом был виноват Е.Азеф.
Организацией ряда громких террористических актов ведший двойную игру
провокатор надеялся отвести от себя обвинения в предательстве, о чём уже
давно подозревали его товарищи по партии.
Здесь нет необходимости в подробном изложении истории взаимоотношений
Л.А.Ратаева с Е.Ф.Азефом. Обильный материал на эту тему читатель найдёт
в "Записке" Л.А.Ратаева 1910 года своему приятелю, директору
Департамента полиции Н.П.Зуеву [175]. Донесения же самого провокатора к
Л.А.Ратаеву за 1903-1905 годы опубликованы в 1917 году В.Л.Бурцевым в
журнале "Былое" [176]. Однако о несомненно компетентном мнении
Л.А.Ратаева относительно причин, толкнувших такого, казалось бы,
надёжного сотрудника, как Е.Ф.Азеф "более десяти лет прослужившего верно
и ревностно, вдруг круто повернуть в другую сторону", сказать следует.
Л.А.Ратаев даёт, хотя и несколько неожиданный, но, как представляется,
единственно верный ответ: "всеобщий распад", гниение политической
полиции, "которое началось в апреле 1902 года, шло, постепенно
усиливаясь, и достигло своего апогея летом 1905 года, пока в конце того
же года ему не был положен властный предел" [177].
И далее на страницах своей "Записки" Л.А.Ратаев рисует впечатляющую
картину этого распада. Начало ему было положено назначением в мае 1902
года на должность директора Департамента полиции небезысвестного
А.А.Лопухина. Бывший прокурор Харьковской судебной палаты, либерал по
убеждениям, он не знал дела и был явно не готов к тому, чтобы занимать
эту должность в столь сложное для страны время. Явно не на высоте
положения оказался и назначенный в августе 1903 года начальником Особого
отдела Н.А.Макаров. "Словом, - заключает Л.А.Ратаев, - всюду, на всех
ответственных постах сидели новые люди, которым приходилось знакомиться
с делом, присматриваться, когда нужно было действовать быстро,
решительно, наверняка" [178].
Но это ещё не всё. "Наряду со слабостью государственной полиции,
замечалось ещё и полное отсутствие всяких способов воздействия на
надвигавшуюся революцию. Ссылка существовала только на бумаге. Не бежал
из ссылки только тот, кто этого не хотел, кому по личным соображениям не
было надобности бежать. Тюрьмы не существовало вовсе. При тогдашнем
тюремном режиме революционер, попавший в тюрьму, беспрепятственно
продолжал свою прежнюю деятельность" [179].
Тем временем, в июле 1902 года в результате сложной дворцовой интриги
был отправлен в отставку заведующий Заграничной агентурой Департамента
полиции П.И.Рачковский. На его место благодаря покровительству
А.А.Лопухина был назначен Л.А.Ратаев. "Насколько в Особом отделе, в силу
долголетней службы и практики я чувствовал себя хозяином дела, настолько
же, попав за границу, оказался новичком" [180], - вынужден был признать
он несколько лет спустя.
Характерно, что отправляясь в Париж в октябре 1902 года, Л.А.Ратаев
заручился предварительным согласием А.А.Лопухина взять с собой и
Е.Ф.Азефа "дабы на первое время Заграничная агентура не оставалась безо
всякого источника осведомления". Этого, однако, не произошло и Азеф
остался в распоряжении Департамента, наезжая время от времени в Париж и
поддерживая связь с Л.А.Ратаевым посредством переписки. Наиболее
продолжительное пребывание Е.Ф.Азефа за границей (более года) относится
к периоду с июня 1904 по июль 1905 гг.
"По моей долголетней службе, - докладывал Л.А.Ратаев 28 января 1903 года
А.А.Лопухину, - я сразу понял, что способы ведения дела моим
предшественником значительно устарели и не приспособлены к современным
требованиям Департамента". Самым слабым местом Заграничной агентуры, по
его мнению, была Швейцария, которая представлялась ему не иначе, как "центром,
даже, можно сказать, пульсом революционной деятельности" русских в
Европе [181]. "По части секретных сотрудников, - писал Л.А.Ратаев в
другом своём донесении А.А.Лопухину от 22 декабря 1902 года, - я полагаю
не придерживаться строго рамок Лондона, Парижа и Швейцарии, а
предполагаю раскинуть сети несколько шире. Уже мною лично прикреплено
трое сотрудников: один добавочный для Парижа, (один для наблюдения за
русской столовой), один для Мюнхена и одного я полагаю послать в Бельгию,
где в Брюсселе и Льеже образовалось порядочное гнездо. Из числа прежних
сотрудников не все ещё перешли ко мне, но перейдут с отъездом П.И. (Рачковского
- Б.В.) из Парижа" [182].
Штат сотрудников Л.А.Ратаева был невелик: шесть агентов в Париже, шесть
в Женеве и два в Лондоне. Причём, как подчёркивал впоследствии его
преемник А.М.Гартинг, для целей наружного наблюдения из имевшихся в
распоряжении Заграничной агентуры можно было использовать всего лишь
трёх человек [183]. Слабым местом Заграничной агентуры считал наружное
наблюдение и сам Л.А.Ратаев. "Из 10 показанных в расчёте наружных
агентов действительно пригодных только 6 ... Пока я ещё по отношению к
ним ничего не предпринимал, но предполагаю, дав известный срок,
отпустить их на пенсию", - писал он в своём донесении в Департамент из
Парижа.
Определённые проблемы для Л.А.Ратаева создавал на первых порах
завербованный в своё время П.И.Рачковским чиновник Главного управления
общественной безопасности, который регулярно поставлял ему малозначащие
сведения. Что же касается действительно нужного Заграничной агентуре
человека - сотрудника префектуры полиции Парижа, то оказалось, что он -
некий Г.Пюиборо - личный враг Петра Ивановича.
Л.А.Ратаев не был скупым: жалованье, которое он платил своим секретным
агентам, было большим - свыше 8 тысяч франков. Особенно ценил он услуги
своего сотрудника Бориса Батушанского (Берко Янкелев), которого хорошо
знал ещё по работе в России. Впрочем, щедрость Л.А.Ратаева
распространялась далеко не на всех: даже такие, казалось бы, заслуженные,
но уже близкие к пенсионному возрасту сотрудники, как Владислав
Милевский и Гольшман, получали всего по одной тысяче франков [184].
Большое внимание уделял Л.А.Ратаев профилактической работе среди
польских эмигрантов: "В Лондоне польская революция очень сильна и весьма
серьёзна. Освещение же её, на мой взгляд, не вполне достаточно", -
докладывал он в Департамент.
В 1904 году смета на содержание агентуры была серьёзно урезана - до 150
тысяч франков. На 1905 года эта цифра была уменьшена ещё на 15600
франков в год. В результате по смете 1905 года на нужды Заграничной
агентуры отпускалось 134400 франков. Из них на Лондон шло 50 тысяч
франков, а на Швейцарию - всего 18 тысяч [185].
Л.А.Ратаев протестовал. "Чтобы дело пошло более или менее
удовлетворительно, - докладывал он, - необходимо дать, во-первых, время,
а во-вторых - деньги. Я убедительно просил и прошу на первый год
оставить неприкосновенной ту сумму, которая отпускалась П.И.Рачковского.
Будьте уверенны, что я её расходую с надлежащей экономией и
осторожностью, а если что переплачиваю пока, то только потому, что ещё
новичок в деле. Самым обременительным я считаю деньги, даваемые
чиновникам лондонской полиции и Главного управления общественной
безопасности в Париже. Но я их получил от своего предшественника. Если
этот расход сократить, то в Лондоне уже ничего нельзя будет сделать, а в
Париже мне станут умышленно портить".
Не всё, однако, клеилось у нового заведующего Заграничной агентурой. Так,
Л.А.Ратаеву так и не удалось установить хорошего контакта с влиятельными
парижскими газетами, и министерство внутренних дел было вынуждено в
связи с этим командировать в Париж специального чиновника
Манасевича-Мануйлова. На Манасевича-Мануйлова была возложена задача
подкупа крупнейших парижских газет. Подкуп таких газет, как "Echo de
Paris", "Gaulois", "Figaro" совершался посредством подписки на
определенное число экземпляров. Отпуск средств на эти мероприятия
производился из сумм, отпущенных лично Николаем II. Уже с лета 1903 г.
наиболее влиятельные парижские газеты развернули кампанию против русских
эмигрантов и их "козней" во франко-русских отношениях.
В том же 1903 г. Манасевич-Мануйлов организовал в Париже издание журнала
"La Revue Russe", поставившего своей задачей парализовать "интриги",
направленные против Росоии. Хотя Манасевич-Мануйлов и был командирован в
Париж со "специальным поручением", ему все же предписывалось войти в
тесный контакт с Ратаевым. Последний не сумел договориться с Мануйловым,
вследствие чего Мануйлов отказался от какого-либо контакта с парижской
агентурой и сносился непосредственно с Плеве. Таким образом, формально
Ратаев хотя и подчинил своему контролю деятельность секретной агентуры
во всей Европе, но по существу работа налаживалась с трудом, так как
агентура не представляла из себя стройной слаженной системы, а имела
промежуточные звенья, управляемые, с одной стороны, из Департамента
полиции в Петербурге, а с другой - непосредственно из Парижского центра.
Много времени у Л.А.Ратаева отнимало руководство усилиями Заграничной
агентуры по обезвреживанию и нейтрализации японской разведки в Европе во
главе с полковником М.Акаси (Акаши) в 1904-1905 годах. Кадровый офицер
японской императорской армии, полковник Мотодзиро Акаси (1864-1919)
занимал в 1902-1904 годах пост японского военного атташе в России. В
январе 1904 года, в связи с началом русско-японской войны, японские
дипломаты срочно покидают Петербург и обосновываются в Стокгольме. Здесь
М.Акаси сразу же вошёл в контакт с одним из организаторов Финляндской
партии активного сопротивления К.Циллиакусом, а затем - и с лидером
Грузинской партии социалистов-революционеров Г.Г.Деканозовым, на долю
которых выпала незавидная роль подручных этого матёрого разведчика.
Правда, на первых порах Л.А.Ратаев несколько недооценивал этот участок
работы, однако впоследствии исправил положение. Деятельным его
информатором здесь был Е.Ф.Азеф, взявший под контроль деятельность
К.Циллиакуса, в то время как другой опытнейший агент, сносившийся
непосредственно с Департаментом полиции - И.Ф.Манасевич-Мануйлов, следил
за самим М.Акаси.
Задача, которую ставил перед собой М.Акаси, была двоякого рода. С одной
стороны, попытаться скоординировать борьбу оппозиционных русскому
правительству партий и групп, а с другой - доставка в Россию (на
японские деньги, разумеется) как можно большего количества оружия и
боеприпасов для революционеров. Достичь поставленных целей М.Акаси всё
же не удалось. Финансировавшиеся из Токио межпартийные конференции (Парижская
1904 г. и Женевская 1905 г.) не привели к созданию сколько-нибудь
прочного блока участвовавших в них партий и революционных групп. Не
состоялось и запланированная на июнь 1905 года вооружённое восстание в
Петербурге. Не удалась и попытка ввоза в Россию оружия для финских и
русских революционеров на пароходе "Джон Графтон". 7 сентября 1905 года
он налетел на камни в 22 км от Якобстана и после безуспешных попыток
выгрузить оружие на соседний остров был взорван членами команды [186].
Однако преувеличивать персональные заслуги Л.А.Ратаева, как, впрочем, и
всего Департамента полиции здесь всё же не стоит. То, что не удалось "Джону
Графтону", блестяще осуществил другой пароход - "Сириус", доставивший
такую же, оплаченную японскими спецслужбами, партию оружия революционным
организациям Кавказа [187].
"Рачковский, - пишет В.К.Агафонов, - в это время вёл сложную подпольную
игру против Плеве, которая в настоящее время не может быть выяснена с
достаточной полнотою, но в этой большой игре старый интриган не
останавливался ни перед чем и никому не прощавший, не упускал случая
подвести мину и под своего счастливого соперника и заместителя - Ратаева.
В этом Рачковскому оказывал незаменимую помощь его достойный
вскормленник Ландезен-Гартинг. Гартинг формально был подчинён Ратаеву,
но на самом деле был совершенно самостоятелен и в своих докладах
директору Департамента делал доносы на своего непосредственного
начальника, на его бездействие или упущения" [188].
"Здесь на чужбине, - с горечью писал Л.А.Ратаев в частном письме
С.В.Зубатову от 10/23 февраля 1903 года из Парижа, - одинокому человеку
особенно ценно доброе слово. Ведь я никому не жалуюсь, а мне здесь
довольно трудно. По совести говоря, я здесь нашёл не организованную
агентуру, а "торичеллеву пустоту". Я никому об этом не писал. Во-первых,
потому, что Рачковский и так находится в тяжёлом положении, а лежачего
не бьют. А во-вторых, я не разделяю мнения тех людей, которые полагают
выдвинуться перед начальством тем, что принижают и отрицают заслуги
предшественников. Я молчу, работаю с утра до ночи, а о прочем не
забочусь. Насильно мил не будешь.
Очевидно, у меня есть какие-то радетели и благодетели. Почти немедленно
вслед за моим отъездом из России до меня стали достигать сначала смутные,
потом всё более определённые слухи, что против меня ведётся какая-то
скрытая, но упорная агитация с целью изобразить в весьма неблагоприятном
свете всю мою предшествующую служебную деятельность, а также мою
личность, дабы дискредитировать меня перед директором, подобно тому, как
успели уже сделать в глазах министра. Хотя я от природы скептик ... тем
не менее, как-то плохо верится, лучше сказать, не хочется верить. В
течение моей двадцатилетней службы в Департаменте не было, кажется,
человека, входившего со мной в служебное соприкосновение, которому я, по
мере сил и в пределах предоставленной возможности не оказал бы
какой-либо услуги. Ведь Вы, дорогой Сергей Васильевич, лучше и ближе
всех знаете, что я представлял собою в Департаменте некоторое подобие
канцелярии прошений. Если у кого было какое-то ходатайство, шли прямо ко
мне, а я за всех кланялся, распинался и почти всегда добивался желаемого.
И вдруг за всё это против меня интригуют и всё моё служебное прошлое
хотят смешать с грязью!?
Согласитесь сами, что какого бы плохого мнения ни был я о людях,
всё-таки такой гнусности как-то неохота верить. Да притом некоторым из
этих господ не мешало бы помнить, что за мою долголетнюю службу у меня
накопилось против каждого немало данных. Это почти ничто, это маленькие,
еле тлеющие угольки, но из некоторых при случае я сумею пустить довольно
изрядный фейерверк, который, быть может, не всем придётся по вкусу!"
[189].
Как видим, и Л.А.Ратаев был "крепким орешком". Сила его заключалась не
только в благосклонности к нему В.К.Плеве, но и в реальных заслугах в
области политического сыска, где подвизались такие его выдающиеся
выученики, агенты самой высокой пробы, как Лев Бейтнер, М.А.Загорская,
Евно Азеф. Благодаря своим сотрудникам Л.А.Ратаев имел возможность
хорошо освещать деятельность и планы как старых народовольцев, так и
расширявших свою деятельность социалистов-революционеров. Особенно
хорошо в этом смысле зарекомендовал себя Е.Ф.Азеф, доставлявший своему
патрону чуть ли не ежедневное донесения и обстоятельнейшие доклады о
заграничной деятельности эсеровской партии.
В 1904 году в ведение Л.А.Ратаева поступил и политический сыск на
Балканском полуострове (16 агентов), причём в помощники ему был назначен
(февраль 1905 года) бывший руководитель Балканской агентуры полковник
Владимир Валерианович Тржецяк. Вместе с ним Ратаев объехал весь
Балканский полуостров, посетил Белград, Константинополь и Софию с целью
организации и надлежащей постановки здесь русской агентуры.
Тем временем стало очевидным, что главным руководящим центром русской
политической эмиграции в Европе является не Берлин, а Швейцария, где и
было решено сосредоточить все наблюдательные силы Заграничной агентуры.
Парижскую и Берлинскую агентуры Л.А.Ратаев решил объединить. Фактически
это означало ликвидацию Берлинской агентуры во главе со ставленником
П.И.Рачковского А.М.Гартингом. Надо ли много говорить о возмущении, с
которым встретил эти планы сам А.М.Гартинг. Л.А.Ратаев сумел, однако,
настоять на своём и 18 января 1905 года Берлинская агентура как
самостоятельное учреждение прекратила своё существование.
А между тем в России в это время развёртывались поистине драматические
события, в орбиту которых невольно оказалась втянутой и Заграничная
агентура Департамента.
15 июня 1904 года по постановлению "Боевой организации"
социалистов-революционеров эсеровским боевиком Е.Сазоновым был убит
покровитель Л.А.Ратаева министр внутренних дел (с 1902 года) Российской
империи Вячеслав Константинович Плеве. Событие это повергло в шок
правящие круги России. Ещё более потрясло их убийство 4 марта 1905 года
московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича.
Несоответствие А.А.Лопухина своей должности стало слишком очевидным и 24
мая 1905 года он был вынужден передать все дела товарищу министра
внутренних дел Д.Ф.Трепову. По ходатайству последнего отправленный было
на пенсию П.И.Рачковский был назначен чиновником особых поручений при
МВД с возложением на него особой миссии по руководству деятельностью
петербургского охранного отделения. 9 августа 1905 года последовало
секретное распоряжение о назначении П.И.Рачковского вице-директором
Департамента полиции с возложением на него руководства всей политической
частью работы Департамента.
П.И.Рачковский живо взялся за дело и начал он, естественно, с чистки
Департамента от недостаточно хорошо проявивших себя сотрудников.
Естественно, что в числе их, наряду с действительно лишними людьми в
Департаменте, оказались и личные враги и недоброжелатели Петра Ивановича:
С.В.Зубатов, А.А.Лопухин и другие. Судьба Л.А.Ратаева была предрешена.
11 июля 1905 года П.И.Рачковский представил министру внутренних дел
доклад, где утверждал, что проведённая недавно по инициативе Л.А.Ратаева
ликвидация Берлинской агентуры как самостоятельного подразделения
оказалась ошибочной, поскольку "Берлин по своей близости к русской
границе не утратил для революционеров своего значения". Мнение
П.И.Рачковского было уважено. Берлинская агентура опять была
восстановлена на прежних основаниях. Заведующим её 19 июля 1905 года
опять стал А.М.Гартинг.
Это был сильный удар по самолюбию Л.А.Ратаева. Стало ясно, что дни его
сочтены. 1 августа 1905 года он и вовсе был отстранён от заведования
Заграничной агентурой. Его место тут же было занято А.М.Гартингом. Когда
в июле 1905 года по вызову из Департамента полиции Л.А.Ратаев прибыл в
Петербург, то здесь он застал, по его словам, странное положение: "На
все мои вопросы как высшее, так и ближайшее начальство категорически
заявляло мне, что с деятельностью моей совершенно незнакомы, докладов
моих не читали и не знают, но, тем не менее, под страхом лишения пенсии
требовали, чтобы я немедленно уезжал в Париж для сдачи должности ...
Должность мою, - констатировал Л.А.Ратаев в докладной записке на имя
министра внутренних дел от 9/22 марта 1906 года, - я вынужден был
покинуть совершенно без всяких предупреждений и как раз в тот самый
момент, когда агентура среди партии социалистов-революционеров достигла
небывалой высоты и ожидались весьма крупные результаты" [190].
Стоит отметить в качестве характеристики Л.А.Ратаева как человека, что в
отставку он ушёл достаточно спокойно, без излишнего шума, и
разоблачительных интервью в оппозиционной прессе не давал, хотя
небезызвестный В.Л.Бурцев и обращался к нему с таким предложением [191].
В результате, получив единовременное пособие в 150 тысяч франков,
Л.А.Ратаев был отправлен на пенсию и поселился в Париже под фамилией
Рихтер.
Не успел он сдать дела, как распоряжением всесильного теперь
П.И.Рачковского сумма, отпускаемая на Заграничную агентуру, была резко
увеличена. Обстоятельство это не осталось незамеченным Леонидом
Александровичем. "Тотчас после оставления мною должности, - с обидой
отмечал он, - отпуск на Заграничную агентуру был увеличен на 100 тысяч
франков и, таким образом, в настоящее время, когда, в сущности, за
границей дела втрое меньше, чем прежде, заместитель мой получает всё то,
что отпускалось на Германию, и с добавлением ещё 100 тысяч франков"
[192].
В дальнейшем, впрочем, уже после второй отставки П.И.Рачковского старые
враги, судя по всему, помирились. Во всяком случае, из воспоминаний
С.Ю.Витте, относящихся к его заграничной поездке летом 1906 года видно,
что П.И.Рачковский запросто бывал на квартире у Л.А.Ратаева и получал от
него конфиденциальную информацию [193].
Поздней осенью 1905 года Л.А.Ратаева навестил Е.Ф.Азеф, чтобы рассказать
ему, что он полностью разоблачён и уже не может больше работать для
полиции. В дальнейшем Л.А.Ратаеву пришлось пережить немало горьких минут
в связи с разоблачением своего "воспитанника".
Желая окончательно убедиться в провокаторстве Е.Ф.Азефа. В.Л.Бурцев
пытался было разговорить на эту тему Л.А.Ратаева, подослав к нему хорошо
знавшего его М.Е.Бакая. "Ратаев принял Бакая, - пишет В.Л.Бурцев. - В
разговоре с ним Бакай, смеясь, как бы между прочим, как это и было у нас
условлено, сказал Ратаеву:
" А какой удар готовит Бурцев! Он хочет разоблачить вашего главного
эсеровского агента Азефа!
- Какого Азефа? - несколько смущённо спросил Ратаев. - Никакого Азефа я
не знаю!
Потом по какому-то поводу Бакай упомянул о тяжёлом положении жены Азефа
ввиду обвинения её мужа.
- Так неужели Бурцев и жену Азефа обвиняет в провокации? - спросил Бакая
Ратаев.
Бакай сказал Ратаеву, что я обвиняю только Азефа, а не его жену. Ратаев
ещё раз смущённо повторил:
- Нет, никакого Азефа я не знаю." [194].
В.Л.Бурцев трактует этот примечательный эпизод как желание Л.А.Ратаева
спасти, выгородить Азефа. Мысль о том, что Л.А.Ратаев оставался верен
своему долгу "революционеру" В.Л.Бурцеву просто не могла прийти в голову.
Но, очевидно, что это было всё же так. Однако уже в конце 1908 года и до
него стали доходить слухи о предательстве Азефа. А в январе 1909 года
Л.А.Ратаев смог уже сам прочитать "Извещение" ЦК партии
социалистов-революционеров, где Е.Ф.Азефу приписывалось участие едва ли
не во всех "политических злодействах" с 1902 года. Л.А.Ратаев был
поражён и не хотел верить. "Я был убеждён, - писал он, - что ЦК,
поставленный в смешное положение разоблачением, что один из старейших и
наиболее уважаемых членов партии состоял слугой правительства, возвёл на
него эту клевету, дабы самому как-нибудь выпутаться и запачкать русскую
политическую полицию обвинением в провокации и участии в политических
убийствах" [195].
Во время суда над бывшим директором Департамента полиции А.А.Лопухиным,
способствовавшим разоблачению Е.Ф.Азефа, в апреле 1909 года Л.А.Ратаев
прислал из Парижа свои обширные показания по этому делу, в которых
утверждал о своей полной неосведомленности о подлинной роли своего "воспитанника".
"Я, Леонид Александрович Ратаев, - заявил он здесь, - 50 лет,
православный, потомственный дворянин, действительный статский советник.
Проживаю в Париже; под судом не был; с участвующими в деле лицами в
особых отношениях не состою.
Я состоял на службе в Департаменте полиции с 1882 года и вышел в
отставку в августе 1905 года. В 1892 году мне, состоявшему старшим
помощником делопроизводителя названного Департамента, было поручено
выделить из общего состава Третьего делопроизводства всю переписку,
касающуюся собственно розыскной части. При выполнении сего поручения мне
пришлось ознакомиться с письменными сообщениями ростовского-на-дону
мещанина Евно Фишелевича Азефа, в то время студента Политехнического
училища в Карлсруэ".
Общий вывод показаний Л.А.Ратаева сводился к тому, что за всё время его
службы, т.е. по август 1905 года Евно Азеф -к Боевой организации не
принадлежал и террористическими актами руководить не мог". Более того,
он, по мнению Л.А.Ратаева, "был в высшей степени ценным и полезным для
правительства агентом и что делаемые им разоблачения о замыслах членов
партии социалистов-революционеров представляли подчас непреодолимые
препятствия для осуществления преступных предприятий этого сообщества"
[196].
Спорность этого утверждения очевидна и очень скоро Л.А.Ратаеву пришлось
основательно подкорректировать его. Уже в сентябре 1910 года Л.А.Ратаев
"почти что пришёл к убеждению, что Азеф действительно служил на два
фронта". В целом же Л.А.Ратаев склонен был делить службу Е.Ф.Азефа по
ведомству Департамента полиции на три части или периода: "1) безусловно
верный - с 1892 по лето 1902 гг.; 2) сомнительный - с 1902 по осень 1903
гг. и 3) преступный - с этого времени и до конца службы" [197].
Характерно, что себя Л.А.Ратаев считал "не менее ответственным за
случившееся", чем другие, ибо "в то время, - писал он, - я ближе других
стоял к Азефу. Единственным смягчающим обстоятельством служит то, что я
находился за границей; преступная же деятельность его развёртывалась в
России, вне моего поля зрения. С момента моего вступления в должность и
по день убийства Плеве Азеф пробыл при мне за границей всего шесть
месяцев" [198].
Заслуживает внимания, что уже после своего разоблачения Е.Ф.Азеф пишет
письмо (11 сентября 1909 года) своему последнему руководителю - теперь
уже бывшему начальнику петербургского охранного отделения А.В.Герасимову
с просьбой сообщить ему "адрес Ратаева, где он живёт и под каким именем.
Он мне мог бы помочь за границей, если бы нужно было обратиться к прессе
или куда-нибудь" [199].
Живя в Париже, Л.А.Ратаев живо интересовался тем, что происходит у него
на родине, в России, и остро переживал происходящее там. Любопытна в
этой связи его реакция на материалы съезда народных учителей (1910). "Острая
озлобленная нетерпимость ко всему, что связано с государством и церковью,
все эти требования о демократизации школы с уничтожением всякой
сословности, об устранении из школы всякого церковного влияния и замене
религии какой то кооперацией - всё это доказывает, что в среду русских
сельских учителей глубоко запали космополитические, международные,
антинациональные и антирелигиозные идеи" [200].
Не терял Леонид Александрович и своих связей с Департаментом полиции в
Петербурге, выполняя время от времени за известное вознаграждение его
отдельные поручения. Любопытно в связи с этим указание В.Л.Бурцева, что
"главным образом Л.А.Ратаев", по поручению из Петербурга, разумеется,
организовал "блестящую защиту" полковника М.Ф. фон Коттена на процессе
М.Рипса летом 1910 года. Несмотря на то, что подсудимым был М.Рипс -
бывший агент охранки, неудачно стрелявший в Париже в полковника М.Ф. фон
Коттена, французская "прогрессивная общественность" сделала всё для того,
чтобы под судом оказалось царское самодержавие и его "провокации" против
русских революционеров. К счастью, благодаря хорошему адвокату М.Ф. фон
Коттена (знаменитый Лабори, защищавший в своё время Дрейфуса), это не
удалось, хотя М.Рипс был, конечно же, оправдан [201].
Из других деликатных поручений, выполненных в это время (1909 год)
Л.А.Ратаевым следует отметить две его статьи в " Matin", направленные
против В.Л.Бурцева, "чрезвычайно ловко составленные и хорошо, - по
отзыву В.К.Агафонова, - написанные" [202]. Удивляться тут нечему. Леонид
Александрович, как мы знаем, хорошо владел пером. И уж конечно, и речи
быть не могло о его сотрудничестве с этим бывшим террористом.
Крайне любопытно в этой связи письмо В.Л.Бурцева к Л.А.Ратаеву,
относящееся к августу 1909 года. "М.Г.! Мне очень хотелось бы видеть Вас
и побеседовать с Вами кое о чём. Вы, увидевши мою подпись, понятно,
изумитесь моему желанию и не поймёте, почему я, Бурцев, который и т.д.,
хочу видеть Вас, Ратаева, который и т.д. Я всю мою жизнь никогда не мог
одинаково с Вами посмотреть на вещи и в данном случае м.б. мы не
сойдёмся с Вами ни по одному вопросу. Тем не менее, мне хочется видеть
Вас и до конца договорить свои мысли, которые я излагал в " Matin", и до
конца выслушать Вас. Я хотел бы видеть Вас или в редакции "Былое" (11,
rue di Linain), или в каком-либо кафе на boulevard St. Michel или
boulevard Sebastpol. Готовый к услугам Бурцев. P.S. Разумеется, я хочу
видеть Вас как литератора; как редактор "Былого" - и только, а потому
надеюсь, что Вы придёте один, не уведомляя никого о нашем свидании".
"Я, - комментировал этот опус Л.А.Ратаев, - сделал лучше. - Я не пошёл
совсем и оставил письмо не в меру зазнавшегося террориста без
последствий и без ответа" [203].
Однако наиболее серьёзное из поручений Департамента полиции было связано
с разработкой Л.А.Ратаевым так называемой "масонской проблемы"
применительно к России.
Резкая активизация после 1905 года масонского движения в России и явный
интерес к этому явлению со стороны П.А.Столыпина и Николая II побудили
Департамент полиции к "решительным мерам". Если читатель подумает, что
речь идёт о внедрении секретного сотрудника в одну из петербургских или
московских масонских лож, существование которых в то время ни для кого
не было секретом, то он сильно ошибается. Ничего подобного деятелям
Департамента полиции не приходило и в голову. Нет, речь шла всего лишь о
дорогостоящей и явно безвредной для масонов командировке в 1910 году
сотрудника Б.К.Алексеева в далёкий и прекрасный Париж.
Результат такого, если так можно выразиться, планирования розыскной
деятельности Департамента по "масонскому следу" был вполне предсказуем.
Судить о петербургских и московских масонских ложах, о характере
деятельности которых даже их французкие "братья", надо думать, имели
самое смутное представление - рискованное дело. Тем более, что сам
Б.К.Алексеев масоном не был и в масонские ложи был не вхож. Обо всём
происходящем в масонских кругах России он судил по французской
специальной масонской литературе и сообщениям "Антимасонской лиги"
аббата Жюля Турмантена.
Неудовлетворительность записок-сообщений Б.К.Алексеева (всего их три)
была очевидна [204]. Вот тогда то и вспомнили о Л.А.Ратаеве. Конечно, и
он был не волшебник и доложить Департаменту полиции о том, что
происходит у последнего под боком - в масонских ложах Петербурга, сидя в
Париже, не мог. С этой точки зрения его "Записки" по масонскому вопросу
[205] весьма уязвимы. Во всём же остальном, как с точки зрения характера
конфиденциальной информации, которая в них содержалась, так и с точки
зрения начитанности и общей культуры их автора, записки Л.А.Ратаева
стоят на несомненной высоте.
Но как ни странно, как раз именно эта, сильная сторона масонских записок
Л.А.Ратаева в Департамент полиции и подверглась нападению историка. Речь
идёт об А.Я.Аврехе, нашедшем их "политически крайне убогими" [206].
Есть необходимость, поэтому, более подробно остановиться на этой
странице биографии Ратаева. Она, по мнению автора этих строк, ясно
свидетельствует, что слова Леонида Александровича, неизменно
выставлявшего себя как человека "воспитанного в старинных христианских и
монархических традициях" [207], не были пустым звуком.
Первая его записка о масонстве поступила в Департамент полиции в марте
1911 года. "Масонство для России, - отмечал здесь Л.А.Ратаев, - явление
не новое. Пришло оно к нам в первой половине XVIII века и затем
периодически то появлялось, то исчезало, или, вернее сказать,
притаивалось, но неизменно и всегда кроме горя и напасти ничего с собой
не приносило" [208].
Ещё в 1887 году в Париже группой французских и русских
радикалов-космополитов была основана масонская ложа для русских
эмигрантов "Космос". В числе её основателей, указывает Л.А.Ратаев,
стояли русские профессора М.М.Ковалевский, Е. де Роберти и французский
учёный русского происхождения Г.Н.Вырубов. Возрождённая в 1898 году к
жизни польским евреем из Бухареста Натаном Финкельштейном (Николя -
мастер стула), ложа "Космос" посвящала русских профанов "целыми стадами".
16 мая 1905 года были посвящены в масонскую степень ученика: литератор
Константин Аркадский-Добренович, профессор Юрий Гамбаров, врач Иван
Лорис-Меликов, учитель Михаил Тамамшев, профессор-историк Александр
Трачевский, профессор Евгений Аничков, литератор Александр Амфитеатров.
30 января 1906 года все они, по сведениям Л.А.Ратаева, были проведены в
подмастерья и в том же заседании возведены в степень мастера [209].
Оказавшись после 1905 года опять в России, вчерашние русские эмигранты -
члены французских лож и явились основным ядром возрождающегося русского
масонства. "Масонские ложи в России, - отмечал в январе 1914 года
Л.А.Ратаев, - существуют уже в течение шести лет", относя, таким образом,
их создание к 1908 году, когда в мае месяце по просьбе русских масонов в
Россию прибыли эмиссары "Великого Востока Франции" члены Совета Бертран
Сеншоль и Гастон Булэ и открыли здесь "по одним сведениям, две, а по
другим - три ложи" [210].
Заслуживает внимания и персональный состав "политических" масонов,
внушительный список которых (86 человек) приведён в приложении к записке
Л.А.Ратаева. Конечно, не всё бесспорно в этом списке [211]: Максим
Горький, Александр Блок, В.И.Семевский, П.Б.Струве и др. Однако и сам
Л.А.Ратаев отмечал, между прочим, что документально подтвердить
масонскую принадлежность он может только в отношении 14 человек: Леонид
Андреев, Евгений Аничков, Константин Аркадский-Добренович, Юрий Гамбаров,
Павел Долгоруков, Андрей Ждан-Пушкин, Е.И.Кедрин, М.М.Ковалевский,
Евгений Коган-Семеновский, Иван Лорис-Меликов, Василий Маклаков, Михаил
Тамамшев, Е.В. де Роберти.
Характерно, что ни один из названных Л.А.Ратаевым лиц не был
масоном-оккультистом. Все они - "политические" масоны (это к вопросу о
масонской сказочке на тему сверхконспиративного характера масонской
организации в России, о существовании которой якобы ничего не знал
Департамент полиции). Как видим, всё Департамент знал, если уж не всё,
то, по крайней мере, много. А Л.А.Ратаев - так тот прямо так и писал: "Главным
"приютом" для российских масонов служит кадетская партия".
"Вглядитесь внимательно, - призывал Л.А.Ратаев своих коллег, - как между
нашими масонами распределены роли и сферы влияния: среди членов
Государственного Совета и в литературной среде действует М.М.Ковалевский;
среди членов Государственной Думы - И.Н.Ефремов, П.Н.Милюков и
В.А.Маклаков. Влияние последнего распространяется и на адвокатскую среду,
где он пользуется популярностью. Деятельность Е.П.Коган-Семеновского
обнимает собой жидовские круги и мелкую прессу. Наконец, А.Н.Бренчанинов,
убеждённый деятельный масон, стремится воздействовать на высшее общество.
Уже на его собраниях начинают всё чаще и чаще появляться лица
титулованные или же посещающие - громкие дворянские фамилии, как
например, Кугушевы, Толстые и т.п. Будет весьма печально, если благодаря
этим стараниям масонство внедриться в высшие слои русского общества"
[212].
Не прошла мимо внимания Л.А.Ратаева и проблема так называемой "неправильности"
масонских лож в России начала XX века. "Русское масонство XVIII века,
хотя и отличалось обилием различных систем и обрядов, но тем не менее
почиталось правильным, ибо каждая из тогдашних практикуемых в России
систем, как то: елагинская, рейхелевская, Мелиссино и др. - могла
доказать свою преемственность от Великой Английской ложи и соблюдала все
ландмарки, - отмечал он. - Современное же масонство, занесённое в Россию
в 1908 году, с точки зрения Английской ложи не считается правильным, так
как "свет" сей заимствован от "Великого Востока Франции", на который
наложено отлучение" [213].
В своей записке в Департамент о деятельности масонских лож Л.А.Ратаев
выражал недоумение "непонятной слабости" и "особому влечению" русской
государственной власти, которые она "во все времена питала к лицам,
которые, пользуясь всеми благами, привилегиями и преимуществами
государственной службы, в то же время всеми мерами стремились
дискредитировать эту власть и подкапывались под устои существующего
государственного строя". Но как раз они-то, подчёркивает Л.А.Ратаев, и
делали головокружительные карьеры и именно на них как раз и сыпались,
как из рога изобилия, чины, ленты и ордена [214].
Даже если у Департамента и нет агентуры в масонской среде, "достаточно
хотя бы в течение некоторого времени проследить в Петербурге, например,
за М.М.Ковалевским и Е.П.Коган-Семеновским, а в Москве - хотя бы за
князем Павлом Долгоруким, и нет сомнений, вскоре выяснится и место их
сборищ, и состав их лож", - отмечал он [215].
Несомненно, Л.А.Ратаев глубоко проник в сокровенную суть масонского
учения. Поразительны проводимые им параллели между масонством и
революцией.
"Революция, - отмечает он, - действует бурным натиском, она может даже
иногда сорвать крышу со здания, но фундамент оного ей недоступен, он в
большинстве случаев остаётся незыблемым. Масонство же идёт постепенно и
неуклонно тихой сапой и подкапывается под само основание здания,
сложенное при веками накопившихся предрассудков, главным образом
религиозных, порождающих все остальные. Революция стремится к созданию
свободных учреждений, масонство создает свободных людей, без которых
самые свободные учреждения остаются мертвой буквой. Словом, масонство в
отношении революции то же, что корни в отношении к дереву, то же, что
содержание в отношении формы, в которую выливается революция. Масонство
по существу своему есть нечто постоянное, тогда как революция то
вспыхивает, то угасает, во всяком случае видоизменяется в зависимости от
времени, места и людей" [216].
Сила масонского влияния, пришёл к выводу Л.А.Ратаев - не столько в самих
ложах, число которых, как правило, невелико, а в том, что здесь "вырабатываются
лишь основные начала, а в жизнь их проводят не сами ложи, а
многочисленные подмасонские организации, которые, не нося масонской
этикетки, имеют не замкнутый, а общедоступный характер.
Такими подмасонскими организациями служат самые разнообразные общества
или союзы, кассы, кружки и т.п. учреждения, преимущественно
просветительного и филантропического характера. Главным контингентом
подобных обществ являются не масоны, а профаны, и лишь руководителями
служат несколько испытанных масонов, действующих как бы независимо и
самостоятельно, но, в сущности, по внушению и указке лож. Вовсе не
требуется, чтобы масонов было большинство. Два-три человека, твердо
знающие, чего они хотят, к чему стремятся и чего добиваются, будут
всегда иметь перевес над толпой несговорившихся людей, большей частью не
имеющих определенной программы и никаких твердо установившихся взглядов.
Делается это обыкновенно так: несколько масонов, наметив себе
определенную задачу, организуют какое-нибудь легальное общество или
втираются в уже существующее и привлекают к нему заранее намеченных
профанов из таких, которые по своим умственным и нравственным качествам
кажутся подходящими. Повинуясь сначала внушениям руководителей, такие
профаны быстро усваивают масонский дух и превращаются в усердных, подчас
бессознательных, проводников усвоенных идей в той среде, которая им
отведена по масонским соображениям, влияя на общественное мнение, а
иногда и создавая его" [217].
Не подозревая о существовании Верховного совета "Великого Востока
народов России", Л.А.Ратаев склонен был приписать руководящую роль среди
масонских лож дореволюционной России "Обществу мира" и "Друзьям мира"
[218]. Догадка эта не находит поддержки у исследователей. Но вот что
характерно. Ошибаясь в частностях, Л.А.Ратаев прав, тем не менее, в
главном - утверждении о масонском характере этих так называемых
пацифистских организаций. Сошлёмся здесь, хотя бы, на авторитетное
мнение в этом вопросе Н.А.Берберовой. Вот что пишет эта
исследовательница об "Обществе мира" и его основателе, масоне князе
П.Д.Долгорукове.
"Долгоруков Павел Дмитриевич (1866-1927), член ЦК кадетской партии.
Лидер и основатель Партии народной свободы. Организовал в 1909 году "Общество
мира". Петербургское отделение этого общества возглавлял М.М.Ковалевский.
Постепенно оно стало масонской ложей и в 1911 году насчитывало 324 "брата""
[219]. Вот и не верь после этого Л.А.Ратаеву и Департаменту полиции!
Л.А.Ратаев хорошо понимал недостаточность чисто запретительских,
полицейских мер борьбы с масонской идеологией. Основной упор в своих
записках он делает на необходимости активного духовного противостояния
этому злу. Необходимо, отмечает он, "чтобы оно встретило противодействие
в самом обществе, на которое стремится влиять". "Разоблачённый масон уже
теряет половину своей силы, ибо всякий знает, с кем имеет дело", -
отмечал он [220]. Сам Л.А.Ратаев по мере сил и возможностей старался
внести свою лепту в общее дело, публикуя свои антимасонские статьи на
страницах газеты "Новое время" и во французском журнале "Иллюстрасион".
Главную роль в духовном противостоянии масонской идеологии Л.А.Ратаев
отводил русской церкви, православному духовенству, хотя и вынужден был
признавать, что оно "не совсем подготовлено к этой роли". Ещё менее были
подготовлены к противодействию распространению масонства в России верхи
общества и его государственные институты, в том числе и Департамент
полиции, куда направлял свои записки Л.А.Ратаев.
Последний доклад на масонскую тему Л.А.Ратаев прислал в феврале 1916
года. Директором Департамента полиции в это время был генерал
Е.К.Климович. Вот что показывал он 19 марта 1917 года на допросе в
Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства.
"Ратаева взяли, кажется, ещё до моего вступления. Ему платили
сравнительно небольшие деньги и он должен был по масонству написать
какое-то целое сочинение. Но он прислал такую чепуху, что я даже не
читал ... Он представил какую-то тетрадь, которую заведующий отделом
принёс и говорит: "Ваше Превосходительство, не стоит читать, не ломайте
голову; совершенно ничего интересного нет, чепуха". Я сказал: "Чепуха" и
не стал читать. Может быть, там и было что-нибудь, но мне неизвестно"
[221].
Однако на самом деле, как выяснил А.Я.Аврех, записку Л.А.Ратаева
Е.К.Климович не только прочитал, но и весьма внимательно изучил [222].
Но существа дела это не меняет. Каких-либо последствий записки
Л.А.Ратаева в Департамент полиции не имели.
"Итак, - констатировал А.Я.Аврех, - Департамент полиции прекратил
заниматься масонством как раз в тот момент, когда реальные русские
политические масоны активизировали свою "нерегулярную" ложу. Возникает,
естественно, вопрос: чем объяснить этот стопроцентный провал? Была ли
ошибочной избранная стратегия борьбы с масонством? Близорукой и грубо
прямолинейной оказалась тактика? Отсутствие подлинных специалистов по
масонству, низкий профессиональный уровень всей постановки масонского
розыска? Вероятно, все эти причины сыграли свою роль в провале почти
десятилетних усилий департамента полиции обнаружить и обезвредить
политическое масонство в России" [223].
Однако главная причина "провала" Департамента полиции в "масонском
вопросе" заключалась, по мнению А.Я.Авреха, в том, что "расклад реально
задействованных политических сил накануне и в ходе Февральской революции
был таков, что масонского присутствия среди них фактически не ощущалось"
[224].
Дело, думается, тут всё же не столько в самом факте большего или
меньшего масонского присутствия в раскладе политических сил накануне и в
ходе Февральской революции, сколько в том, что никакого отношения к
этому раскладу Департамент полиции никогда не имел, да и иметь не мог,
как говориться, по определению. Не его это была сфера - следить за тем,
какие фракции и за какие законопроекты голосуют в Думе, в какие
соглашения между собой вступают, какого: ответственного или "неответственного"
министерства требуют. Дело, таким образом, совсем не в том, что
Департамент полиции якобы ничего не знал о масонах в Думе, а в том, что
политическое или "кадетское" масонство в силу своей специфики (свободное
функционирование партий в стране и думская оппозиция правительству
гарантировались Основными законами) были ему явно "не по зубам".
Запиской 1916 года, как уже отмечалось, и закончилось сотрудничество
пенсионера Л.А.Ратаева с Департаментом. Более продуктивный характер,
надо полагать, носило его сотрудничество с Военным ведомством: в годы
Первой мировой войны он подвизался в качестве русского военного агента
во Франции (другим агентом был В.Н.Лебедев) и служил под началом
русского военного представителя во Франции (начальника Русского отдела
союзнического бюро в Париже) генерала А.А.Игнатьева - автора известной
книги "Пятьдесят лет в строю" (т.1 и 2, М., 1959). Большой интерес в
этой связи представляет рапорт А.А.Игнатьева на имя
генерал-квартирмейстера штаба армии Юго-Западного фронта, посланный им
из Парижа 28 декабря 1916 г. Вот его текст.
"Член Государственной думы П.Н.Милюков в заседании Государственной думы
1-го ноября 1916 года произнес речь, стенограмма коей сначала
распространилась как в России, так и за границей в литографских оттисках.
2-го января 1917 года н. ст. полный текст ее был напечатан во
французской газете.
В этой речи г. Милюков, разоблачая председателя Совета министров
Штюрмера в его стремлениях вступить в переговоры с Германией о
сепаратном мире, указывает как на агентов департамента полиции по
исполнению этого поручения в Швейцарии на г. Ратаева и чиновника
Лебедева. Эти два лица якобы часто ездят в Швейцарию с "особыми
поручениями", как выразился г. Милюков.
Считаю своим нравственным долгом доложить вашему превосходительству, что
г. Ратаев и чиновник Лебедев руководят каждый отдельной организацией в
нашей агентурной разведке и каждая поездка их, равно и сношения их в
Швейцарии мне всегда известны. Я категорически утверждаю, что г. Милюков,
называя с трибуны Государственной думы эти два имени, имеет ложные
донесения о их деятельности и что ни г. Ратаев, ни г. Лебедев никаких
подобных поручений ни от кого не получали. Выдавая так опрометчиво наши
военные секреты, член Государственной думы Милюков принес нам вред, о
размерах коего сейчас судить еще нельзя. Донося о всем вышеизложенном,
ходатайствую перед вашим превосходительством принять зависящие меры об
ограждении впоследствии честных имен моих сотрудников от брошенного в
них позорного обвинения. Доношу, что мною будут приняты все меры, чтобы
но возможности уменьшить вред, принесенный г. Милюковым делу нашей
агентурной разведки" [225].
К сожалению, об этой стороне деятельности Леонида Александровича ещё
слишком мало известно. Некоторый свет на это проливают воспоминания
нелегального резидента русской военной разведки во Франции подполковника
графа Павла Игнатьева, родного брата А.А.Игнатьева. Именно ему
приходилось вести всю оперативную работу по руководству парижской
резидентурой, сфера деятельности которой распространялась на всю
Западную Европу. В отличие от своего брата, Павел Игнатьев Советскую
власть не признал и в Россию не вернулся, однако в 1931 году выпустил
свои мемуары. В них приводятся факты использования российской военной
разведкой в годы Первой мировой войны масонских структур во Франции и
Италии.
Умер Леонид Александрович во Франции в 1917 году.
Оглавление
www.pseudology.org
|
|