Московский общественный научный фонд;
ООО "Издательский центр научных и учебных программ", 2000
Николай Владимирович Греков
Русская контрразведка 1905-1917 гг: шпиономания и реальные проблемы
Глава III. Реализация мероприятий государственных органов России по выявлению и пресечению разведывательной деятельности
противника на территории тыловых военных округов в период Первой Мировой войны. 1914-1917 гг.
2. Общероссийские кампании "разоблачений" как метод борьбы со шпионажем
Николай Владимирович ГрековКак представляется, любопытной особенностью организации борьбы с германским и австрийским шпионажем в Сибири стало то обстоятельство, что высылка из городов на север всех подозреваемых и причисленных к категории военнопленных невероятно осложнила работу контрразведки в регионе.

Напомним, что накануне войны специфику контрразведывательной работы в Сибири составляла преимущественная ориентация на противодействие разведывательным службам Японии и Китая. В данном случае географический фактор имел решающее значение. К тому же Германия с Австро-Венгрией в силу большой удаленности Сибири от европейских фронтов не могли, да и не стремились создать там массовую агентурную сеть.
 
ГУГШ скептически воспринимало саму мысль о наличии германской агентуры в Сибири. Однако с началом войны центр моментально изменил свою оценку возможностей противника. Поскольку шла война с Германией и Австро-Венгрией, то именно их агентов теперь следовало искать даже там, где, по мнению ГУГШ ещё год назад их не должно было существовать вовсе.

В этой связи перед сибирской контрразведкой встала задача радикальной перестройки своего аппарата на новые цели. Агентура, ориентированная на работу среди китайцев или японцев, теперь была непригодна. Внедренные в японские и китайские спецслужбы агенты оказывались бесполезны.

Главное управление Генерального штаба решительно пресекло все попытки Хабаровской и Иркутской контрразведок в условиях войны с центральными державами продолжить поиск и ликвидацию японской агентуры. Так, верный своим методам, начальник Иркутской контрразведки ротмистр Попов задержал на телеграфе две телеграммы японского консула Мицуи. Одну он изъял, не отправив по назначению, а по информации, содержавшейся в тексте другой, начал расследование. За это, вместо ожидаемых благодарностей, ротмистр получил нагоняй от начальства. Из Петрограда генерал Монкевиц отправил срочную телеграмму генерал-квартирмейстеру штаба Иркутского округа: "Благоволите приказать розыскные действия по сношениям японского консула в Петрограде Токио Мицуи не предпринимать. Телеграмм не задерживать"{51}.

В Николаевске-на-Амуре при обыске у японского подданного П.Симада жандармы обнаружили документы, изобличавшие его в связях с японской разведкой. Начальник штаба Приамурского военного округа не решился взять на себя ответственность за арест японца, а предпочел предварительно посоветоваться с ГУГШ, изложив в письме 14 августа 1914 года причины собственных сомнений: "...Симада имеет многомиллионное коммерческое предприятие, осуществленное им при помощи японского правительства... применение к нему репрессивных мер… может вызвать конфликт с Японией, что в данный момент нежелательно, так как Япония - союзник Англии"{52}.

Генерал Монкевиц одобрил эти рассуждения и телеграфировал в Хабаровск: …переписки не возобновлять. Если Симада задержан, по политическим соображениям необходимо освободить"{53}. Выйти на германскую агентурную сеть, даже не зная, существует ли она, в одночасье было невозможно. Трудно обнаружить за несколько недель войны то, что не смогли выявить, или на что не обращали внимание в предвоенные годы.
2

Где и как искать в Сибири австро-германских шпионов? Во-первых, военнообязанные австрийцы и германцы уже были объявлены военнопленными, задержаны, и высылка их была лишь вопросом времени. Во-вторых, в течение всего мобилизационного периода жандармские и военные власти Сибири были заняты преимущественно организацией мобилизации, поддержанием порядка в формируемых частях и перевозкой войск. Военные власти, помимо забот о скорейшем формировании и отправке на фронт сибирских корпусов, столкнулись с необходимостью подавления солдатских мятежей. По всей Сибири прокатилась волна погромов, учиненных мобилизованными солдатами. Самый крупный из них - погром 22 июля 1914 года, учиненный запасниками в Барнауле. Для вразумления толпы пьяных хулиганов, подразделениям местного гарнизона пришлось применить оружие. В результате погибли 35 человек{54}.

Жандармы в этот период полностью переключились на выяснение степени воздействия начавшейся войны на политические настроения в различных слоях общества, и предотвращение антивоенных выступлений оппозиционных самодержавию партий. Военная контрразведка была занята слежкой за выезжавшими из России по Транссибирской магистрали германскими и австрийскими дипломатами. К тому же контрразведка штаба Иркутского военного округа и управление Забайкальской железной дороги затеяли постыдную склоку, выясняя, кто первый распорядился удалить12 человек германских и австрийских подданных из полосы отчуждения дороги: на отрезке Иркутск - Танхой. В течение месяца в спор были втянуты командующий Иркутским военным округом, министр путей сообщения, начальник Генштаба и военный министр.

Суть и характер межведомственного спора ярко высвечивают заключительные строки письма министра путей сообщения С.В. Рухлова военному министру В.А. Сухомлинову, датированного 7 сентября 1914 года: "… считаю своим долгом выразить сожаление, что своевременно принятые чинами МПС решительные меры к удалению с Круглобайкальского участка нежелательного элемента и к обеспечению безопасности и сохранению путей… на этом участке дали повод чинам постороннего ведомства представить Вашему Высокопревосходительству неосновательные сведения и приписать себе заслуги, оказанные именно чинами ведомства путей сообщения"{55}.

Итак, фактически в первые недели войны поиском агентуры противника в Сибири никто не занимался. Учрежденные в июле военно-цензурные комитеты не могли решить, чью же переписку необходимо просматривать в первую очередь, поскольку подозреваемых в причастности к германскому или австрийскому шпионажу на свободе не осталось, а политически неблагонадежные пока еще в поле зрения этих органов не попали. Первые, довольно поверхностные, подозрения были выдвинуты против поляков, находившихся в Сибири. Из циркуляров Департамента полиции жандармам и контрразведке было известно, что Пилсудский вместе с другими руководителями польских националистов перед войной нелегально прибыли в Россию для подготовки террористических актов по заданию австрийцев.
 
Военная цензура и жандармские управления взяли под наблюдение переписку поляков, военнослужащих и постоянно проживавших в Сибири гражданских лиц. Однако, ничего, что могло бы вывести на след разведки противника, не обнаружили. Антирусские настроения значительной части поляков ни для кого не были секретом. Как давно не составляло тайны стремление австрийской и германской разведок использовать поляков в качестве своих информаторов, 26 июля 1914 года ротмистр Попов уведомил начальников всех жандармских управлений Сибири о том, что некий Здислав Лабендзик рассылает полякам-корреспондентам русских газет предложения сообщать за плату сведения о вооруженных силах России{56}.

Жандармы крамольных писем в Сибири не обнаружили, и в целом данное направление в антишпионаже оказалось бесперспективным. Также напрасными оказались надежды военных с помощью перлюстрации выйти на германскую агентуру в Сибири. Например, к концу ноября 1914 года Омским жандармским управлением проверялась корреспонденция, адресованная лишь 37 получателям, из которых лишь двое были немцами, остальные находились под надзором, как участники революционного движения. Это, скорее всего, означало, что жандармы по-прежнему делали упор на контроль за политической оппозицией внутри страны, отодвигая на второй план "слепой" поиск агентуры противника{57}.
3

Обрести сибирской контрразведке твердую почву под ногами помог стихийно начавшийся в России процесс шпиономании. Две из множества составных частей этого процесса - доносы на отдельных лиц и доносы на иностранные торгово-промышленные компании - определили главные направления контрразведывательной работы на территории Сибири. жандармы и военные занялись проверкой обоснованности доносов на отдельных лиц и целые организации (торгово-промышленные компании, национальное общества и т.п.). Уже в первые дни войны в канцелярии губернаторов и жандармские управления Сибири хлынул поток доносов на немцев.

Их обвиняли в шпионаже, "подозрительном поведении", ведении антирусской пропаганды и т. д. (Подобное происходило и в Германии, только там жаловались на русских, французов и англичан.) Проверку информации вели жандармы. В отдельных случаях, ревностно относившиеся к службе офицеры пытались разобраться в возникшем деле, иногда даже устанавливали причину, побудившую "патриота" взяться за перо. Как правило, доносы содержали явную ложь. Так, 13 августа 1914 года юнкер Казанского пехотного училища Николай Телесницкий обвинил своего отчима, германского подданного Эмиля Штиглица во враждебной агитации. Штиглиц, на званом ужине якобы произнес здравицы кайзеру Вильгельму, приветствуя начало войны с Россией. В ходе расследования жандармы выяснили, что симпатий кайзеру Штиглиц не выражал, во всяком случае вслух, просто отношения между юношей и отчимом всегда были натянутыми и, сгустив краски, молодой человек решил ему досадить{58}.

В основном посредством доносов люди сводили между собой старые счеты. Доносили на немцев-колонистов, чиновников с немецкими фамилиями, их знакомых и родственников. Если в западных губерниях прифронтовой полосы какая-либо доля истины в таких доносах могла присутствовать, то в глубоком тылу, особенно в Сибири они явно не имели отношения к борьбе со шпионажем. И все же по каждому доносу велась тщательная проверка. Эта работа отнимала много времени и постепенно приобрела большую роль в деятельности сибирских жандармов. Обилие доносов в сочетании с отсутствием реальной пользы от их проверки для борьбы со шпионажем создало благоприятную среду для возникновения жандармских мистификаций.

Засидевшемуся в невысоких чинах провинциальному жандарму трудно было удержаться от соблазна сфабриковать на основе доносов "шпионское" дело и тем отличиться в глазах высокого начальства. Буйная фантазия в сочетании со знанием основ конспирации и розыскной работы позволяла тем, кто готов был любыми путями сделать карьеру, выстраивать в своих донесениях командованию невообразимые схемы якобы существующих шпионских организаций, объединив для этого разрозненную информацию доносов. Именно так возникло большинство поступавших в Департамент полиции и ГУГШ донесений о якобы существовавших в различных регионах страны (в том числе и в Сибири) гигантских шпионских организациях.

18 ноября 1914 года помощник начальника Иркутского ГЖУ в Читинском уезде ротмистр Булахов доложил директору Департамента полиции о том, что располагает агентурными сведениями о грандиозной шпионской организации, которая уже не первый год действует в Сибири. Эта организация, по мнению ротмистра Булахова, имела своих представителей в Западной и Восточной Сибири, Забайкалье и на Дальнем Востоке. Ее районными центрами являлись Омск, Чита и Владивосток. Ротмистр назвал в рапорте фамилии руководителей центров, "городских звеньев" передаточных этапов, а также отдельных "укрывателей".
 
Он описал способы связи между группами агентов и имена посредников. Рапорт ротмистра Булахова изобиловал подробностями относительно финансирования Берлином агентурной организации в Сибири{59}. В заключении ротмистр ставил в известность директора Департамента о том, что уже произвел первые аресты и самостоятельно приступил к расследованию. Информация была изложена весьма убедительно и картина вырисовывалась устрашающая. Поэтому рапорт ротмистра произвел впечатление и вызвал переполох в Департаменте полиции и ГУГШ. Не удивительно!
 
Выходило, что вся Сибирь покрыта сетью шпионажа, которую до сих пор не смогла обнаружить военная контрразведка. Копии рапорта ротмистра Булахова ГУГШ направило в штабы Омского, Иркутского и Приамурского военных округов. Из Иркутска в Читу выехал начальник контрразведки ротмистр Попов, чтобы на месте проанализировать ситуацию и начать розыск. Однако никакого шпионского заговора не было. Это ротмистр Попов выяснил в первый же день. Как оказалось, основанием для вызвавшего большой шум сообщения ротмистра Булахова послужили поступившие к нему два анонимных доноса на германского подданного А. Мюллера, управляющего компании "Сибирское торговое товарищество".
 
Жандарм, видимо, надеялся, что никто не станет проверять достоверность его сообщения и следствие поручат ему. Поэтому в рапорте ротмистр назвал анонимные доносы "негласным источником" - так обычно назывались сведения, полученные тайной агентурой. Но жандарм, утратив чувство реальности, ошибся в своих расчетах. Дело в том, что его информация затронула интересы военных и как бы высветила "преступную бездеятельность" сибирской контрразведки.
 
4
 
Конечно, штаб Иркутского военного округа отнесся к этому вопросу очень серьезно. Контрразведка в течение двух суток установила автора доносов. Им был служащий той же компании латыш Рихард Кюнст. На одном из банкетов Мюллер, отличавшийся несдержанностью и излишней самоуверенностью, произнес оскорбительный для латышей тост. Кюнст решил отомстить и выставил своего патрона шпионом в глазах властей, а клиентов фирмы, имевших немецкие фамилии, превратил в членов германской тайной организации. Начальник контрразведки заставил ротмистра Булахова в официальном письме генерал-квартирмейстеру штаба округа признать полное отсутствие в его распоряжении каких-либо данных, указывающих на существование германского шпионажа в Сибири, иными словами сознаться во лжи{60}.
 
Дело о "шпионском заговоре" было закрыто. Жандарм, может быть сам того не предполагая, бросил тень на репутацию военной контрразведки и этим ускорил разоблачение собственного вымысла. В данном случае межведомственная конкуренция сыграла положительную роль. Здесь традиционная рознь неожиданно превратилась из помехи в фактор, сдерживающий рост шпиономании, что, в свою очередь, заставило объективно оценить факты.

На первом этапе войны возможность злоупотребления властью жандармами или контрразведчиками в разбирательстве "шпионских" дел ограничивалась взаимным довольно пристрастным контролем. С началом войны губернии, примыкавшие к линии фронта, были объявлены "находящимися на театре военных действий". Вся власть на их территории переходила в руки военных властей. Здесь контрразведка производила аресты самостоятельно, а местные жандармские органы беспрекословно выполняли приказы армейского командования.

В тыловых военных округах сохранился порядок взаимодействия между жандармскими и контрразведывательными органами, установленный еще в мирное время. Поэтому вне театра боевых действий военная контрразведка не имела права осуществлять аресты. Как и прежде это было делом жандармов, а потому их мнение по поводу целесообразности конкретной ликвидации подчас было решающим. Это сковывало действия контрразведки и военные пытались добиться абсолютной независимости контрразведывательных отделений от жандармских управлений по всей стране.

07 октября 1914 г. и. о. начальника Генерального штаб Беляев М.В. М.В. в письме начальнику штаба Верховного главнокомандующего Н.Н. Янушкевичу предложив производство арестов по делам о шпионаже повсеместно возложить только на отделения контрразведки, устранив участие в этом деле жандармского ведомства{61}.

Генерал Беляев М.В. доказывал, что в условиях войны все распоряжения военных контрразведывательных органов об арестах должны быть обязательны для жандармов, даже в том случае, когда они не согласны с мнением военных{62}. Это правило, по мнению генерала, следовало распространить на всю Россию, а не только на прифронтовые районы. Он считал, что жандармы должны быть лишь "выполнителями ликвидации, производство коих санкционировано штабами округов", так как "жандармские власти, входя в критическую оценку таких распоряжений и не будучи достаточно компетентными в вопросах шпионажа, или не выполняют, или затягивают осуществление намеченного мероприятия"{63}.

16 ноября генерал Беляев М.В. решил поставить этот вопрос перед руководством МВД. Он писал командиру Корпуса жандармов В.Ф. Джунковскому: "...остается недостаточно выясненным вопрос о том, является ли обращение контрразведывательных органов обязательным к исполнению чинов жандармского корпуса... в тех случаях, когда они не будут согласны с заключением военного начальства о необходимости и своевременности ликвидации". Генерал Беляев М.В. убеждал Джунковского в том, что для незамедлительного проведения арестов в тыловых округах вполне достаточно санкции соответствующего штаба.
 
В ответном письме 11 декабря генерал Джунковский, сославшись на действующие в России законы, весьма логично доказал оппоненту, что отступление от принятого порядка арестов "будет граничить со служебным произволом"{64}. Джунковский, конечно же, не хотел допустить превращения своего ведомства в послушное орудие военной контрразведки. Он объяснил генералу Беляеву М.В., что нельзя обязать жандармские управления вне линии фронта производить аресты лишь на основании требований контрразведки, не подкрепленных серьёзными доказательствами необходимости этой акции{65}.
 
В свою очередь он предлагал военным строже относиться к анализу агентурных материалов, служивших основанием для возбуждения вопросов об арестах. И если будут соблюдены законы, а материалы, полученные контрразведкой "подвергнуты критической оценке" начальника штаба соответствующего округа, то обязательность ареста будет вытекать не из начальнического приказа, а из самого существа дела"{66}. При этих условиях исчезнет и сама проблема, поднятая генералом Беляевым М.В.
 
5
 
Не уступая давлению военных, жандармы в то же время не хотели взваливать на себя бремя контрразведки. Когда бывший командир Корпуса жандармов генерал-лейтенант  Курлов предложил передать контрразведывательные функции чинам корпуса, "одновременно проверявшим путем дознания сведения о неприятельских шпионах", против этого новшества выступили не только армейские штабы, но и сам командир Отдельного корпуса жандармов Джунковский. Как предположил Курлов, последний "убоялся умаления власти по отношению к своим офицерам"{67}.

Как бы то ни было, но дробление контрразведывательных функций между военными и жандармами в данном случае пошло на пользу справедливости. Следует признать, что ведомственные разногласия - слишком ненадежная гарантия соблюдения законности во время войны. Она диктовала свои законы, далекие от справедливости. К нарушению принципа презумпции невиновности призывали высшие правительственные органы. Так, русскому правительству в первые месяцы войны был нужен любой предлог для арестов и возбуждения уголовных дел против находившихся в России германцев и австрийцев, как ответ на незаконные аресты русских Подданных в Германии и Австро-Венгрии.
 
Поэтому первоначально требования Министерства юстиции и МВД к местным правоохранительным органам предъявлять Подданным враждебных государств обвинения в якобы совершенных ими преступлениях не были связаны со шпионажем. Именно так осенью 1914 года по инициативе Министерства юстиции на всей территории империи началась кампания уголовного преследования всех членов добровольной организации "Союз немецких обществ флота за границей".
 
В августе 1914 года начальник Одесского жандармского управления случайно во время обыска обнаружил в квартире германского подданного брошюру на немецком языке, в которой излагались цели "Союза…". Министерство юстиции пришло к выводу, что главной целью этой организации является "усиление военной мощи Германии для утверждения пангерманизма"{68}. В той же брошюре был помещен список членов "Союза немецких обществ флота за границей", проживавших в России. Все они Министерством юстиции были заочно признаны виновными в содействии враждебному государству. Прокуроры судебных палат империи получили распоряжение министра юстиции немедленно возбудить уголовное преследование упомянутых в списке лиц "с принятием тягчайшей меры пресечения способов уклониться от следствия и суда", то есть заключить их под стражу{69}.

Одним из значившихся в списке членов флотского союза был германский, а впоследствии - голландский вице-консул в Томске Рудольф Станг. Еще в августе 1914 года он, по сведениям жандармов, выехал из Сибири в неизвестном направлении. Обыск на его квартире никаких доказательств преступной деятельности вице-консула не дал. К декабрю полиция выяснила, что он давно уже выехал в Швецию. Единственной "уликой" против Р. Станга было присутствие его имени в списке членов флотского союза{70}.
Согласно тому же списку членом организации был житель Новониколаевска Эмиль Барц, регулярно получавший немецкий журнал "Флот". На Барца также завели уголовное дело, хотя он уже был сослан в Тобольск, как военнопленный{71}.

В 13 судебных палатах, почти на всей территории империи, к началу 1915 г. были возбуждены уголовные дела против членов "Союза немецких обществ за границей". Следствие шло своим чередом, когда внезапно 21 января 1915 г. Высочайшим повелением все дела были прекращены с обязательным освобождением арестованных. Министерство юстиции циркуляром от 29 января разъяснило прокурорам судебных палат причину этого шага: "Государь-император повелел прекратить все дела о "Союзе немецких обществ флота за границей"... в том случае, если германское правительство в силу принимаемого им на себя обязательства и уважения начала взаимности, со своей стороны освободит задержанных в Германии русских подданных " и поскольку германские власти так и поступили, решено было немедленно освободить германцев{72}. Признав законным обвинение в шпионаже большой группы людей лишь на основании их принадлежности к какой-либо общественной организации, Министерство юстиции спровоцировало на подобные действия военные и жандармские органы. За обвинением в шпионаже членов "Флот ферейн" последовали массовые обвинения сотрудников иностранных торгово-промышленных компаний, действовавших в России.
6

Видимо, три обстоятельства подтолкнули русские власти к идее отождествить тайную агентурную сеть противника и действующие на территории империи иностранные фирмы (особенно имевшие в составе правлений германских подданных ). Во-первых, регулярные доносы сыпались, прежде всего на известных в мире бизнеса людей, многие из которых были австрийскими или германскими подданными , либо являлись этническими немцами с русским подданством. Во-вторых, высшие правительственные органы уже в начале войны подали пример огульного обвинения иностранцев в пособничестве врагу. В-третьих, тыловая контрразведка лихорадочно, но безуспешно пыталась нащупать выходы на агентурную сеть противника, и поэтому, не находя иных способов, все чаще обращала внимание на легально действовавшие предпринимательские структуры, в которых видную роль играли немцы. Так у военных зародилось предположение: а не имеют ли "существующие в пределах империи... крупные торговые фирмы... какого-либо отношения к оказанию услуг германскому военному ведомству в области военной разведки"{73}.

В России к 1914 году практически во всех сферах экономики действовали сотни иностранных предприятий. Наиболее крупные представляли собой целые империи с десятками филиалов, разбросанных по всей России и тысячами служащих, среди которых было немало немцев. До начала войны деятельность этих крупных компаний русские власти всерьез не связывали со шпионажем. Бытовало убеждение, что в мирное время эти компании не могут представлять угрозы безопасности России, а в военный период они начнут саботаж, чем, собственно, и будет исчерпан спектр исходящих от них угроз.

Проблеме вероятного саботажа в период войны было посвящено специальное заседание Совета министров 19 октября 1910 г. В материалах совещания фигурировали примеры из истории франко-прусской войны 1870 г., когда немцы, хозяева заводов на территории Франции, останавливали производство, срывая поставки оружия и амуниции французской армии, устраивали диверсии в ее тылах. Однако вопрос об установлении плотного контроля за деятельностью владельцев и служащих германских компаний в России не изучался{74}. Перед войной в рамках подготовки к пересмотру русско-германского торгового договора, пресса подняла шум вокруг проблемы так называемого немецкого засилья. Эта кампания встретила поддержку в буржуазных кругах, поскольку выражала интересы русских промышленников, стремившихся освободиться от германских конкурентов.

Отдельным сообщениям о немецком "засилье" в региональной промышленности (например, сообщениям штаба Омского военного округа) ГУГШ не придавало особого значения. По версии ГУГШ, промышленные и торговые компании, не имевшие контактов с армейскими штабами и не занятые в строительстве крепостей, были лишены возможности заниматься шпионажем. Правда, при этом упускали из виду вероятность сбора информации об экономическом потенциале империи. Кроме того, скудными средствами контрразведывательных отделений и жандармских управлений невозможно было контролировать одновременно деятельность десятков фирм.

Между тем германская разведка в предвоенные годы, вероятно, пользовалась услугами некоторых фирм для сбора необходимых Большому Генеральному штабу статистических сведений о России и ее промышленности. Агенты разведки действовали под видом служащих компаний, а взамен последние получали крупные правительственные кредиты. Уже в ходе войны русская контрразведка установила, что с 1905 г. Дойче Банк ежегодно проявлял непонятную щедрость, отпуская значительные суммы в виде беспроцентных ссуд владельцам германских предприятий в России{75}.
 
В 1910 году германское посольство получило от Военного министерства Германии 25 млн. марок для передачи действовавшим в России предприятиям{76}. За эти финансовые вливания германские военные требовали от правлений компаний помощи в осуществлении разведки на территории России. Так, уже в I905 году немецкие фирмы получили официальное уведомление о том, что германское правительство считает необходимым отправить в Россию в качестве служащих этих фирм "некоторых лиц, уплату содержания которых правительство принимает на себя"{77}.

07 апреля 1908 г. Большой Генеральный штаб направил германским консулам в России циркуляр за № 2348 с просьбой предложить крупнейшим немецким компаниям принять в число служащих "некоторых торговых предприятий лиц, командированных штабом". Как впоследствии подтвердил опрос свидетелей, действительно, в 1908 году в германских торговых предприятиях появились приказчики и конторщики, совершенно не знавшие русского языка и поэтому бесполезные для фирм. Однако тогда этому власти не придали значения. Через 5 лет германский Генштаб повторил свое предложение бизнесменам, указав необходимость уплаты командированным лицам значительного денежного содержания, которое военное министерство приняло на свой счет{78}.

Конечно же помощь разведке оказывали немногие компании, а об истинных целях деятельности временных сотрудников, принятых в число служащих по просьбе военных, могли знать только хозяева предприятий. Основной контингент служащих занимался своим делом, не имея никакого отношения к шпионажу.
 
7
 
Совершенно случайно, незадолго до начала войны в поле зрения военной контрразведки попала компания "Зингер". Русское акционерное общество по производству и продаже швейных машин "Зингер" имело правление в Москве, 51 отделение в крупных городах и сотни мелких магазинов по всей империи{79}. У военных зародились подозрения, что компания, обладавшая широкой сетью представительств "служит средством организации шпионажа в империи"{80}. Прямолинейные действия германской разведки еще больше укрепили эти подозрения.
 
19 мая 1914 года начальник контрразведывательного отделения штаба Киевского военного округа подполковник Белевцов сообщил в Одессу своему коллеге подполковнику Аплечееву, что по "достоверным сведениям" Бременская контора "Поставщик международных известий" рассыпает агентам компании "Зингер" письма с предложением вести сбор информации военного характера за солидное вознаграждение. В перехваченных Киевской контрразведкой письмах служащим "Зингер" предлагалось писать в Бремен обо всех "новостях военного мира России, а главным образом, из района Вашего места жительства"{81}.

Одесская контрразведка с помощью жандармов установила наблюдение за конторами и магазинами "Зингер" на юго-западе России. Контрразведка спешно внедрила в отделения фирмы своих агентов-осведомителей, но никаких следов "шпионских писем", либо признаков участия в шпионаже ее сотрудников обнаружить не удалось{82}. Между тем в Польше жандармы перехватили еще одно письмо служащим "Зингер" от некоего Джона Говарда из Бремена. Он предлагал подыскивать ему "лиц из военной среды, которые бы за соответствующее денежное вознаграждение доставляли все последние сведения о новых распоряжениях, происшествиях, переменах и пр. в войсках"{83}. Никаких конкретных доказательств связи сотрудников "Зингер" с германской разведкой военные не имели. И все же ГУГШ в первые дни войны сочло нужным известить все контрразведывательные отделения о попытках Германии использовать сотрудников компании в целях шпионажа.

Сибирские жандармы впервые узнали о подозрениях в адрес "Зингер" из циркуляра начальника Иркутской контрразведки в июле 1914 года{84}. МВД не обратило внимания на страхи военных: слишком зыбки были все их подозрения. Только однажды, 05 ноября 1914 года, Департамент полиции отдал распоряжение начальникам жандармских управлений установить наблюдение за работниками компании "Зингер" в связи с тем, что ее правление неоднократно поручало своим агентам "собирать негласным путем сведения о количестве и названиях селений с указанием в таковых численности усадеб и жителей..."{85}.

После этого жандармское ведомство почти на год забыло о существовании фирмы. Зато военная контрразведка настойчиво искала подтверждений все более крепнувшим подозрениям о "шпионской сущности" фирмы. Состав правления, регулярные поездки директоров в провинцию, котировка акций на бирже - все казалось фальшивым прикрытием откровенного шпионажа. Но главным доказательством шпионской сути компании была строгая и разветвленнаяя структура фирмы. До 1914 года во главе Московского правления стоял директор-распорядитель, он имел четыре помощника, каждый заведовал определенным сектором (районом) России, в котором находилось 10-11 "центральных" отделений фирмы. Отделение руководило работой нескольких "депо" или магазинов.
 
По утверждению военных компания обязывала каждого своего агента детально изучить "подведомственную ему местность" и по нескольку раз в год представлять руководству списки населенных пунктов с указанием числа жителей и крестьянских дворов. Управляющие "центральными отделениями", по той же версии, при объездах своих районов всякий раз собирали информацию о расположении войск, железнодорожных узлов и т.п. ГУГШ делало вывод: "Таким образом, при посредстве своих агентов компания "Зингер" всесторонне изучала Россию, располагая полными сведениями об экономическом положении страны, о состоянии фабрично-заводской промышленности, о средствах обороны, о количестве ее населения, способного носить оружие"{86}.

Осенью 1914 года военные окончательно пришли к выводу о том, что "Зингер" есть ни что иное, как гигантская агентурная организация, замаскированная под торговое предприятие. Уничтожение его означало бы ликвидацию значительной части германской агентурной сети в России.
 
01 декабря 1914 года генерал-квартирмейстер ГУГШ сообщил начальникам окружных штабов как об очевидном факте, что компания "Зингер" посредством широко разбросанной по территории империи агентуры занимается шпионажем в пользу Германии. Он безапелляционно заявлял: "…представляется настоятельно необходимым пресечь преступную деятельность компании". Предлагал и план борьбы с ней. Военным властям надлежало немедленно приступить к обследованию деятельности филиалов компании, затем по результатам "разработки" провести аресты "руководителей и сознательных исполнителей", к которым военные отнесли директоров, инспекторов и управляющих отделениями, а после этого при возможности закрыть в "установленном порядке" филиалы компании.
 
8
 
Обращает внимание стремление ГУГШ в этот период учитывать в своих контрразведывательных акциях действовавшие в империи законы. ГУГШ настоятельно просило начальников штабов немедленно докладывать ему о каждом случае ареста служащих компании " в виду предложения возбудить вопрос о полном прекращении деятельности компании "Зингер" в России, если шпионская тенденция получит еще ряд конкретных подтверждений"{87}.

Фактов, указывавших на причастность к разведке отдельных сотрудников фирмы, было немало, однако вся информация, собранная контрразведкой, касалась событий пяти-шестилетней давности. Участники разведывательных операций давно уже покинули Россию. Например, военная контрразведка установила, что в 1912 году в Иркутск для ревизии местных контор и магазинов компании приезжали два инспектора из Гамбурга, но по свидетельству конторщиков, их интересовали не бухгалтерские книги, а большей частью расположение войск и артиллерийские склады. Управляющий иркутским отделением Юлий Гейстер поручал рядовым сотрудникам ежегодно отмечать на розданных им картах отдельных районов Сибири новые железнодорожные линии и технические сооружения.

В кронштадтской конторе компании при обыске был обнаружен циркуляр управления от 26 сентября 1909 года с запросом о количестве нижних чинов в армейских частях и матросских экипажах{88}. О шпионаже "Зингер" заговорила столичная и провинциальная пресса. "Сибирский промышленный вестник" в № 13 за 1915 год опубликовал статью "Что за учреждение К "Зингер" в России", где недвусмысленно указывалось на "тайную" деятельность фирмы. Это еще больше подстегнуло энтузиазм сыщиков. Особое рвение проявляли дилетанты, к числу которых относился "главный специалист" по германскому шпионажу начальник штаба VI армии генерал-майор
 
Бонч-Бруевич. Он так представлял себе методы работы "шпионской" компании "Зингер": "...У каждого агента имелась специальная, выданная фирмой географическая карта района. На ней агент условными значками отмечал число проданных в рассрочку швейных машин и другие коммерческие данные. Контрразведка установила, что карты эти весьма остроумно использовались для собирания сведений о вооруженных силах и военной промышленности России.

Агенты сообщали эти данные ближайшему магазину, и там составлялась сводка. Полученная картограмма направлялась в Петроград в центральное управление общества "Зингер". Отсюда выбранные из картограмм и интересующие германскую разведку сведения передавались за границу{89}.

В мемуарах генерал Бонч-Бруевич уже на исходе жизни заявлял: "Я постарался нанести по разведывательной деятельности германского Генерального штаба несколько чувствительных ударов"{90}. Чтобы разом "накрыть" всю германскую агентуру, работавшую под прикрытием "Зингер", 6 июля 1915 года по предложению Бонч-Бруевича практически во всех военных округах страны были одновременно произведены обыски в конторах и магазинах фирмы. Обысков не было только на территории Московского военного округа. Вероятно, власти не хотели провоцировать повторение майских погромов, учиненных толпами хулиганов в Москве и других городах центра России под влиянием антинемецкой пропаганды. К тому же, большая часть московских магазинов "Зингер" в ходе погромов была разрушена.

Результаты всероссийской "облавы" оказались весьма скромными. Только в 2 отделениях компании - в Петрограде и Гельсингфорсе - контрразведка нашла документы, которые можно было условно принять за инструкции по сбору информации о промышленности России{91}. Зато удалось выяснить, что многие циркуляры правления и центральных отделений "Зингер" за 1913-1914 годы уже уничтожены.

Ссылкой на это военные, с одной стороны, оправдывали неудачу своей операции, а с другой, доказывали обоснованность своих подозрений. По требованию военных магазины "Зингер" были закрыты, начались аресты служащих. В ответ правление компании подало прошение министру внутренних дел с ходатайством "об открытии магазинов, закрытых в разных городах властями с возникновением данного дела"{92}. Комиссия, образованная из представителей Земского и Городского союзов в августе 1915 года признала, что фирма "Зингер", основанная американскими и британскими подданными , не может быть закрыта как германское предприятие.

В возникшей ситуации либо военное ведомство должно было оставить в покое служащих фирмы, либо гражданским властям и деловым кругам России следовало смириться с произволом военных не только в прифронтовой зоне, но и на всей территории империи.
 
9
 
В конце концов, правительство решило напомнить всем о существовании в России законов и передало расследование дела министерству юстиции. Благо, при министерстве скопилось большое число важных судейских чинов, оставшихся без должностей после захвата неприятелем западных губерний империи.

10 августа 1915 года по указанию товарища министра юстиции сенатора А. Веревкина судебному следователю при Варшавском окружном суде коллежскому советнику Матвееву было поручено приступить к "производству на пространстве всей империи предварительного следствия по обвинению различных агентов фабрики швейных машин "Компании Зингер" в государственной измене". Наблюдение за расследованием министерство возложило на товарища прокурора Варшавской судебной палаты Жижина. Сенатор Веревкин решил, что "в целях скорейшего расследования необходимо, сосредоточив в руках следователя Матвеева производство общего дела "О служащих Компании Зингер", как сообществе, составившемся для содействия Германии в ее военных против России действиях", расследование отдельных преступлений "сообщества" в провинции поручить местным судебным властям под общим руководством того же Матвеева{93}.

Таким образом, министерство юстиции формально приняло сторону военных, возбудив дело против всей компании, как единого шпионского "сообщества", а не ограничилось обвинениями в адрес конкретных лиц. Для достижения "единства и планомерности действий" все сведения по делу "Зингер" следователи должны были направлять в Москву коллежскому советнику Жижину. Без его разрешения ни один документ, изъятый при обыске в конторах компании, не мог быть возвращен владельцу.

Жесткая централизация предполагала, что дело будет расследовано "тщательно и без промедления". 28 августа Матвееву, обосновавшемуся в Староконюшенном переулке Москвы, были доставлены первые 30 пудов документов, собранных во время обысков в Прибалтике, Финляндии и Петрограде. Министерство юстиции предложило прокурорам империи предварительные следствия по всем обыскам, учиненным в помещениях фирмы "Зингер". Это означало, что фактически, уголовные дела возбуждались вне зависимости от результатов обысков, и каждый филиал компании следовало рассматривать как "шпионское гнездо".

Однако, то, что казалось очевидным центру, вызвало недоумение и глухое недовольство в Сибири. Что искать и по какой причине нужно переворачивать вверх дном магазинчики швейных машин? Отделения компании продолжали работать в Томске, Омске, Новониколаевске, Барнауле и десятках других городов Сибири. Прокурор Омской судебной палаты А.К.Висковатов 4 сентября 1915 года направил требование министерства подчиненным ему Томскому, Тобольскому, Семипалатинскому и Омскому окружным прокурорам{94}.
 
Одновременно, он сам обратился к начальникам жандармских управлений, в штаб Омского военного округа и канцелярию Степного генерал-губернатора с просьбой сообщить, имеются ли какие-либо сведения об упомянутой преступной деятельности агентов "Зингер"?{95}. жандармы сознались, что ничего об этой "преступной деятельности" не знают. Начальник Омского жандармского управления полковник Козлов доложил: "С моей стороны за деятельностью агентов по продаже машин и служащих в магазинах Зингера было установлено наблюдение, списки всех служащих постепенно составлены и направлена была агентура для получения сведений, но ничего предосудительного в поведении указанных лиц не обнаружено…"{96}.

Из канцелярии Степного генерал-губернатора сообщили, что кроме одного анонимного доноса на заведующего магазином компании в Омске Янушкевича, других сведений о "преступлениях" компании нет{97}. Томский и Тобольский окружные прокуроры также попытались выяснить в канцеляриях местных губернаторов что-либо о "темных делах" компании, но неудачно, поскольку там ничего не знали о шпионаже "Зингер", а жандармы повторяли одно и то же: никаких сведений о шпионаже компании у них нет, а "указания по этому предмету от МВД и Департамента полиции ими не получены"{98}.

48 листов сведений о "подозрительных действиях" компании, хранившиеся в штабе Омского военного округа, не удовлетворили прокурора Омской судебной палаты, скорее, вызвали удивление, так как 12 сентября 1915 года, после знакомства с материалами, он в докладе управляющему министерством юстиции задал вопрос: в чем же заключается "шпионаж" агентов компании? И далее. Какие давать указания жандармской и общей полиции, если до сих пор шпионы в магазинах "Зингер" ничем себя не проявили?{99}. С едва прикрытой иронией А.К. Висковатов писал: "...быть может, Ваше Высокопревосходительство признает нужным приказать поставить меня в известность о сущности шпионской деятельности агентов компании…"{100}.

Фактически прокуратура Западной Сибири отказалась в угоду столичному начальству и бурно развивавшейся в верхах шпиономании санкционировать беззаконные аресты служащих компании "Зингер". Иначе отнеслись к "новым веяниям" правоохранительные органы в других регионах. Менее щепетильных стражей закона отсутствие признаков преступлений в действиях продавцов швейных машин нисколько не смущало. Во многих губерниях с готовностью включились в кампанию разоблачения фирмы "Зингер". Например, на территории Томской губернии жандармы не проводили арестов служащих этой фирмы - не было достаточных оснований. Но стоило только заведующему томским отделением компании Александру Эмиху и работнику мариинской конторы Николаю Косенко появиться в соседней Красноярской губернии, как их тут же арестовали по распоряжению начальника Енисейского ГЖУ{101}.
 
10

Зимой 1915-1916 гг. почти всех арестованных по делу "Зингер" властям пришлось освободить. Только двум старшим агентам компании - Теодору Грасгофу и Оскару Кельпину - были предъявлены обвинения в государственной измене. Это означало, что попытка представить компанию как "шпионское сообщество" провалилась. Руководитель расследования действительный статский советник Жижин официально признал, что компания "Зингер", "не может быть заподозрена в организации в России шпионажа в пользу Германии"{102}.
 
Но нельзя было отбросить и очевидный факт: германская разведка в предвоенные годы сумело частично использовать аппарат компании в собственных целях. Следователи, сняв обвинение с компании в целом, были согласны с военными: "Наличность… широко раскинутой по России сети агентов фирмы давала возможность немцам - сторонникам Германии, параллельно с заботами о торгово-финансовом преуспевании фирмы предпринять ряд мер к систематическому под видом чисто коммерческих соображений, изучению России путем сбора о ней как всевозможных сведений статистического характера, наглядно рисующих неприятелю экономическое, финансовое и промышленное состояние и, следовательно, возможную сопротивляемость при вооруженном столкновении, так и сведения специального военного характера…"{103}.

Прямых доказательств передачи статистических сведений сотрудниками компании германской разведке не было. Присутствие в составе правления "Зингер" германских Подданных , по мнению следствия, давало возможность им систематизировать материалы, поступавшие из провинции, и таким образом "изучать Россию в военном отношении". Подтвердить фактами свою гипотезу следователи не могли: почти все сводные отчеты правления были уничтожены. С германской разведкой были связаны только некоторые старшие агенты фирмы, рядовые же сотрудники выполняли их указания , не подозревая о предназначении собираемой ими информации.
 
Судить было некого. Те служащие компании, чью причастность к шпионажу в ходе расследования удалось доказать, покинули Россию еще до войны. Таким образом власти обнаружили совершенное преступление, но не нашли преступников. Следователи отказались от обвинения всей компании "Зингер", так как для этого "не имеется никаких данных", подчеркнув, что обвинения в "содействии неприятелю" могут быть предъявлены только отдельным служащим"{104}.

Выйти на германскую агентурную сеть в ходе изучения деятельности "Зингер" не удалось. Все потраченные в течение почти двух лет усилия правоохранительных органов оказались напрасны с точки зрения борьбы со шпионажем. К моменту окончания следствия по делу компании "Зингер" уже по всей стране контрразведка активно "разоблачала" прочие иностранные фирмы. Так, начальник Иркутской контрразведки 10 февраля 1915 г. предложил омским жандармам установить контроль над перепиской торговой фирмы "Сильверстрем и Ульгрен"{105}.Однако до весны подобные обращения к жандармам были единичны и не носили систематического характера.

Разработка версии о существовании фирм-шпионов открывала необъятные возможности для карьеристов. Дело в том, что практически все крупные иностранные фирмы имели правления в столицах и филиалы в провинции, следовательно, обладали потенциальными возможностями вести разведку. Но в 1914 - начале 1915 гг. еще не сложились благоприятные внутриполитические условия для открытия массовой "охоты" на иностранные фирмы.

Власти пока еще разрабатывали меры борьбы с "немецким засильем" в экономике. В 1914-1915 гг. были введены временные ограничения для Подданных враждебных России государств в приобретении недвижимости, установлен контроль за финансовой деятельностью германских и австрийских акционерных обществ. В эти общества и на частные предприятия, принадлежавшие германцам и австрийцам, были направлены государственные инспектора{106}. Эти действия правительства не выходили за рамки военной необходимости. Ситуация изменилась весной 1915 г., когда тяжелые поражения на фронтах заставили правительство в угоду требованиям значительной части московской и провинциальной буржуазии развернуть наступление на германские капиталы{107}. Попутно царизм пытался разжечь шовинистические настроения среди мелкой буржуазии.

11
 
Положение Совета министров от 10 мая и узаконение от 01 июля 1915 г. дали государственным органам право ликвидировать торговые и промышленные предприятия, признанные германскими, либо австрийскими, независимо от того, функционировали они по германскому или русскому уставу{108}. До лета 1915 г, проверку фирм контрразведка вела, ориентируясь на полученные доносы и маловразумительные указания агентуры. Позже все иностранные фирмы с участием германских капиталов и без такового стали объектом изучения, как вероятные законспирированные разведывательные организации противника. Власти искали доказательства причастности данной фирмы к шпионажу, заведомо считая ее виновной. Достаточно было косвенных доказательств. Если в правлении фирмы или среди старших агентов были немцы, значит фирма занималась в прошлом или продолжает заниматься шпионажем.

Причиной начала расследования мог послужить самый ничтожный повод. Например, транспортное общество "Гергард и Гей" располагало сетью филиалов в Архангельске, Москве, Владивостоке, Семипалатинске, Омске и др. городах. Это обстоятельство уже само собою привлекло внимание военных, а когда контрразведка Двинского военного округа сообщила ГУГШ, что часто совершавший поездки по Северо-Западному краю и потому заподозренный в шпионаже датчанин Свено Беме ведет переписку об одной из контор "Гергард и Гей", вся фирма оказалась под подозрением{109}.

Экспедиторская фирма "Книп и Вертер", имевшая отделение в Риге, Архангельске и Владивостоке, по данным контрразведки Северного фронта сохранила коммерческие связи с торговым домом "Вельц", ранее уже заподозренным в шпионаже. "Книп и Вертер" была взята под наблюдение. Достоверность легшей в основу обвинений в адрес этой фирмы информации не выдерживает никакой критики. В справке контрразведывательного отделения о "преступлениях" фирмы значилось: "По сведениям, доходившим от капитанов коммерческих пароходов, фирма "Книп и Вертер" отправляет большие количества грузов из России в Германию через Финляндию"{110}.

В силу экономических соображений ликвидировать многие фирмы, несмотря на их "германские" корни, было нельзя. Так, в справке Департамента полиции от 26 октября 1915 г. фирма "Кунст и Альберс" характеризовалась как "неблагонадежная" организация, деятельность которой направлена "во вред государственным и военным интересам России... До войны фирма являлась правильно организованным отделением германского Генштаба, покрывшего целой сетью хорошо обученных шпионов весь Приамурский военный округ"{111}. Но в то же время, по мнению Приамурского генерал-губернатора, не следовало закрывать фирму, так как она имела "очень большие сношения с торговыми домами Европейской России и в ней более тысячи служащих", причем германцы и австрийцы, подозревавшиеся в шпионаже, давно высланы в Иркутскую губернию{112}.

В 1915 г. в России было зарегистрировано 2,941 частное предприятие, владельцами (или совладельцами) которого были германцы и австрийцы. Большинство составляли мелкие ремесленные и торговые предприятия с мизерным годовым оборотом. Именно они были ликвидированы властями или уничтожены толпой во время погрома. А вот крупные торговые компании, чья разветвленная структура будоражила фантазию военных, за редким исключением, сохранились, правда, под контролем правительства. Реализацию "ликвидационной" политики в промышленности торМО3или представители крупного финансового капитала России. Финансистов пугала послевоенная перспектива. Они опасались, что ликвидация германских предприятий окажет неблагоприятное влияние на приток в Россию иностранных капиталов{113}. По той же причине все коммерческие банки оказались вне сферы действия ликвидационных законов, несмотря на кампанию в прессе, обвинявшей их в тайном содействии Германии.

Правления компаний старались использовать малейшую возможность, чтобы избежать включения в "черные списки". Для этого, как отметил историк В.С. Дякин, компании прибегали к заступничеству "высоких сфер... вплоть до распутинского окружения"{114}. За годы войны из 611 акционерных обществ, в которых было обнаружено участие германского или австрийского капитала, 96 решением правительства подлежали ликвидации. Из них 62 общества разными способами сумели избежать действительной ликвидации{115}. По сведениям ГУГШ "за обслуживание военных, политических и экономических интересов Германии" в России к осени 1917 г. были ликвидированы 58 крупных фирм, 439 фирм "подчинены правительственному контролю" или занесены в "черные списки"{116}.

Конечная оценка деятельности предприятия (особенно крупного и связанного с интересами русского финансового капитала) зависела не от представленных военными или жандармами фактов, а от общего отношения русских деловых кругов к данной фирме. То обстоятельство, что интересы бизнеса могли возобладать над опасениями военных оставить "неразоблаченной" какую-либо иностранную фирму, доказывали наличие, с одной стороны, трезвомыслящих деятелей в правящих верхах, не воспринимавших серьезно эту суету, а с другой, указывали на серьезные расхождения между военными и гражданскими властями в оценке степени угрозы, исходившей от этих предприятий. Например, "Всеобщая компания электричества", 60% акций которой накануне войны принадлежали немцам, в июне 1915 года начала эвакуацию своих заводов из Риги в Петроград и Москву. Она запросила у казны ссуду на восстановление производства.
 
Между членами созданной правительством Эвакуационной комиссии развернулась дискуссия по вопросу поддержки компании. Военные обвиняли правление компании в связях с Германией. 20 мая 1916 года командующий Северным фронтом сообщил о "массовых случаях шпионства" в пользу Германии со стороны служащих общества. Поэтому военные настаивали на секвестре "Всеобщей компании электричества". Но комиссия под председательством М.В.Родзянко 5 октября 1916 года высказалась за выдачу компании пособия на эвакуационные расходы. Военным, правда, удалось задержать выдачу пособия до решения Комиссии по борьбе с германским засильем относительно национальной принадлежности компании{117}.
 
12
 
Гражданские власти в провинции выполняли постановления высших военных и правительственных органов. 10 февраля 1916 года Акмолинский губернатор предупредил начальника Омского жандармского управления о том, что по сообщению начальника штаба Верховного главнокомандующего акционерные общества, именующие себя "русскими" - "Русское общество Сименс и Гальске", "Русское общество Сименс и Шуккерт", "Русское электрическое общество 1886 года" и "Русское общество соединенных кабельных заводов" являются на самом деле германскими предприятиями"{118}. Губернатор просил жандармов срочно сообщить ему все имеющиеся сведения как о характере деятельности отделений этих обществ, так и вообще обо всех подобного характера обществах, действовавших в Степном крае{119}.
 
В провинции жандармы и полиция к 1916 году добросовестно изучили и государственную национальную принадлежность владельцев всех фирм, имевших иностранные названия, что позволяло им легко ориентироваться в выборе адекватных способов реагирования на продолжавшие поступать доносы. Так, Даниил Матрунецкий подал в канцелярию Степного генерал-губернатора заявление, в котороем сообщал о "существовании германского шпионажа в торговой фирме "Эльворти". В качестве "неопровержимого" доказательства автор указывал на "особое" устройство, прикрепленное к крыше дома Эльворти, и являвшееся, по всей видимости, "приспособлением для беспроволочного телеграфа"{120}.

Жандармы дали исчерпывающий ответ: фирма "Эльворти" - английская, сын хозяина был призван в британскую армию и погиб в Дарданеллах, а смутившее доносителя сооружение над домом является громоотводом, "подозревать существование беспроволочного телеграфа нет оснований и никто намеков на это не делал", так заключил начальник жандармского управления справку о благонадежности фирмы{121}.

Разработка версии существования "фирм-шпионов" по сути стала стержнем деятельности тыловых контрразведывательных органов. Теперь с иностранными фирмами так же, как до войны с иностранными консулами, связывалась вся тайная агентурная работа противника в России. Работа каждой фирмы, за предшествующее войне десятилетие, изучалась властями исключительно сквозь искажающую линзу шпиономании. Задним числом фирмам приписывались не поддающиеся уже проверке преступления, военные и полиция собирали компрометирующий их руководителей материал. Контрразведка получала возможность демонстрировать военному начальству свою бурную деятельность, а правительство с помощью полученной в ходе разбирательств информации упрямо целенаправленно старалось сформировать у населения образ "внутреннего врага".

Оказалось, что служащие Владивостокского отделения компании "Артур Коппель" еще в 1904 году вели шпионаж в пользу Японии. В этой связи всплыло донесение начальника Уссурийской железной дороги полковника Кремера Н.И. военному губернатору, относящееся еще ко времени русско-японской войны. Затем вспомнили, что незадолго до войны в Двинской крепости был арестован военный разведчик швед фон Загебаден.

У него нашли не отправленное письмо с характеристикой Ковенского и Двинского укрепрайонов. Письмо было адресовано в столичное отделение "Артур Коппель". Пригодилось и сообщение о том, что сотрудники фирмы Густав Клебер и Роберт Кутцнер были частыми гостями в доме советника германского посольства Гельмута фон Люциуса. Но, вполне закономерно возникает вопрос: почему же русские власти до 1916 года терпели на своей земле эту организацию? Возможно, начало гонений на эту компанию в России связано с тем, что во Франции фирма "Артур Коппель и Оренштейн" была объявлена шпионской организацией, а поэтому прежняя деятельность компании на территории империи предстала в новом свете{122}. Обрели иной смысл все полученные на сотрудников фирмы доносы и прочая информация, которой не придавали значения. Компания была объявлена "шпионской" и закрыта.

13
 
В числе ликвидированных оказались 10 фирм, входивших в состав Пангерманского Электрического Синдиката (Акционерное общество "Всеобщая компания электричества", "Общество электрического освещения 1886 года", Общество русских электрических заводов "Сименс и Гальске", "Киевское электрическое общество" и др.). Эти компании представляли основу всей русской электрической промышленности. Военные круги России окончательно пришли к выводу о безусловной виновности всех германских предприятий, действовавших на территории России.
 
Начальник центрального контрразведывательного отделения ГУГШ весной 1917 года подчеркивал: "Главной задачей, решить которую были призваны германские промышленники в России, Франции и Англии, является освещение развития производительных сил страны, противодействие этому развитию и агентурная разведывательная служба"{123}. Расследование деятельности иностранных торгово-промышленных фирм в России с середины 1915 года из формы контрразведывательной работы превратилось в составную часть пропагандистской кампании, мало имевшей общего с реальной борьбой против разведки Германии. В отчетных документах контрразведывательных органов, касавшихся проблемы "фирм-шпионов", в 1917 году анализ фактов окончательно подменили оценочные, эмоционально-окрашенные суждения, основанные на домыслах, даже стиль изложения приобретает публицистический оттенок.
 
Высокопоставленный офицер контрразведки, человек по долгу службы обязанный делать свои уМО3аключения на основе проверенных фактов, пишет в официальном обзоре: "Нет ни одной области промышленности в России, где бы немецкий капитал и руководящие им лица не играли выдающейся роли. Особенное внимание было обращено на электрическую, металлургическую, химическую промышленность, на добычу твердого и жидкого топлива и на лесную промышленность...
 
Предприятия Круппа, Гуго Стинненса, Сименс-Шуккерта... наложили свою руку на перечисленные отрасли русской промышленности...". Автор документа утверждал, что "организация германской промышленности для целей военных и мирного захвата других государств и народов началась тотчас же после франко-прусской войны, когда выяснилась… неизбежность общеевропейского столкновения"{124}.

"Германские промышленники и инженеры сразу или постепенно производили замену оборудования наших заводов, фабрик и промыслов установками германского производства. Этим и объясняется беспомощность нашей промышленности, проявившаяся в первые месяцы войны. Запасных частей к немецким машинам не оказалось, на рынке не было нужных станков для перехода промышленности на мобилизационное состояние…"

Отдельные малозначительные факты увязывались самым невероятным образом, и в итоге возникала фантастическая картина "заговора темных сил". В 1917 году, особенно после Февральской революции и среди втянутых в политику обывателей больше пользовались публичные лекции о вредоносной работе "промышленной агентуры" Германии. В одной из таких лекций, некто А. Осендовский, притязая на глубокое и всестороннее раскрытие тайн германского шпионажа, заявлял: "Что касается западносибирского масляного рынка, то он был захвачен председателем австро-германских экспортеров Майманом, скупившим все масло... Одновременно с этим сибирские экспортеры разработали план германской колонизации вдоль Сибирской железной дороги, и немецкие поселки очень скоро вытянулись длинной полосой от станции Курган почти до самого Красноярска"{125}.

14
 
Трехлетнюю кампанию проверки и "разоблачений" иностранных фирм трудно оценить однозначно. С одной стороны, власти вскрыли ряд совершенных ранее преступлений, и в некоторой степени лишили германскую разведку возможности широко использовать в своих целях сотрудников фирм. Но в то же время, начавшись, как частная контрразведывательная акция, проверка благонадежности иностранных фирм стала составной частью кампании по борьбе с "немецким засильем". Результаты ее были ничтожно малы - всего лишь несколько десятков закрытых предприятий из сотен находившихся "под подозрением".

И все же, удалось ли русским властям добиться ощутимых успехов в борьбе с разведкой противника благодаря кампании "разоблачений"? Прямого ответа нет, но попытаемся найти косвенный. Сотрудник Управления штаба РККА Звонарев в 1933 г. опубликовал II том своей книги "Агентурная разведка во время войны 1914-1918 гг.".
 
Книга предназначалась офицерам разведки, а потому автор старался придерживаться фактов. Звонарев признал: "В нашем распоряжении не имеется к сожалению, исчерпывающих данных об организации и технике германской глубокой агентурной разведки во время войны"{126}.
 
Следовательно, все "разоблачения" фирм, шумное обличение их "тайной деятельности", якобы обнимавшей все сферы жизни России, в глазах профессионала не имели никакого значения.

Содержание

Шпиёны

 
www.pseudology.org