Московский общественный научный фонд;
ООО "Издательский центр научных и учебных программ", 2000
Николай Владимирович Греков
Русская контрразведка 1905-1917 гг: шпиономания и реальные проблемы
Глава I. Основные направления контрразведывательной деятельности на территории Азиатской России в 1905-1911 гг.
3. Организация контрразведки в Сибири
Николай Владимирович ГрековПоскольку единая система борьбы со шпионажем в Российской империи отсутствовала, командование каждого военного округа вынуждено было самостоятельно искать способы противодействия иностранным разведкам. В 1907 г. штаб Омского военного округа одним из первых в России разработал региональную систему борьбы со шпионажем. Она была описана в двух последовательно изданных документах штаба.
 
Первый представлял собой циркулярное письмо штаба округа всем начальникам жандармских управлений, находившихся на территории округа. Письмо было датировано 14 апреля 1907 г. и озаглавлено: "О ведении борьбы со шпионством в пределах округа". Второй документ имел следующее название: "Проект инструкции чинам корпуса жандармов, городской и уездной полиции в Степном генерал-губернаторстве и губерниях Тобольской и Томской (Омского военного округа) об особых обязанностях при несении ими полицейской службы по отношению к иностранцам и возбуждающим подозрение русскоподданным, с целью препятствовать шпионству"{161}. Проект был составлен в ноябре 1907 г. и представлен на утверждение в Генеральный штаб.

Разница во времени появления этих документов составляет всего лишь полгода, но более глубокая проработка вопросов контршпионажа в ноябрьском Проекте свидетельствует о постоянно возраставшем внимании штаба к данным проблемам. За эти месяцы многое изменилось. Благодаря договору с Японией, внешняя политика России была перенацелена с Дальнего Востока на Европу. Это немедленно отразилось и на представлениях военных о числе иностранных разведок, проявлявших интерес к Сибири.

В апрельском циркулярном письме "О ведении борьбы..." штаб Омского округа называл только два государства, способных вести активную разведку на территории Западной Сибири - Японии и Китай. Эти государства считали наиболее вероятным противником как под влиянием недавно закончившейся войны, так и в силу традиционных представлений о взаимосвязи географического положения государств с их военно-политическими интересами. Начальник штаба Омского округа писал: "Подобные разведки, вероятно, ведутся прежде всего агентами-японцами... и состоящими на службе у Японии китайцами, из которых японцы во время войны с нами подготовили достаточный и весьма пригодный контингент". В письме подчеркивалось: "Нельзя упустить из виду, что и Китай, может быть уже начал тайную разведку наших военных сил..."{162}.

В "Проекте инструкции..." круг потенциально враждебных государств, способных вести разведку в Западной Сибири, представлен намного шире: "... шпионство может вестись преимущественно Японией и Китаем, отчасти - Англией, следящей за тем, что происходит в Азии, Германией, не упускающей из виду нашего роста, развития нашей торговли и промышленности". В эту же группу была включена и Турция, "являющаяся представителем мусульманского мира и проводящая мысль об объединении всех мусульман". Таким образом, практически все наиболее мощные из вероятных противников России, по мнению штаба, могли вести разведку на территории округа{163}.

2
 
Что могло являться целью иностранных разведок на территории Омского военного округа? Наиболее подробные предположения на этот счет содержал "Проект...". Вероятные цели были разделены на 7 групп. Первая - наблюдение за "развитием" железнодорожных линий и водных сообщений, "особенно для связи с китайской границей и Дальним Востоком". Вторая цель - выяснить "состояние и расположение войск, а также сроки их мобилизации и передвижения к китайской границе и на Дальний Восток. Третья группа предполагаемых целей касалась мер, принимаемых русскими властями для "усиления своего положения в приграничной с Китаем полосе". Четвертая - "условия комплектования и снабжения средствами Омского военного округа... дальневосточных округов в военное время". Пятая - "воинские части, команды, пополнения и запасы, боевые, продовольственные и санитарные, отправляемые в мирное время на Дальний Восток как транзитом через округ, так и из последнего. Шестая - "вся вообще деятельность органов военного управления в крае, то есть штабов и управлений" и последняя - "настроение подвластного нам туземного населения"{164}.

В циркулярном письме штаб округа предположил, что задачи, решаемые японской разведкой в Западной Сибири, связаны только с проблемой переброски войск и снаряжения из России на дальневосточный фронт. Авторы исходили из признания за округом пассивной роли донора и перевалочного пункта армейских резервов. "Проект" на первый план выдвигает наличие границы округа с Китаем. Последнее обстоятельство, по мысли авторов документа, доказывало, что Омский округ не является второстепенным придатком или базой снабжения Приамурского и Иркутского округов, а так же как и они играет самостоятельную роль в защите границ империи. Из этого следовало, что интерес иностранных разведок у к Омскому военному округу не может ограничиться изучением его вспомогательных, по отношению к другим округам, функций.

Последующие события подтвердили правоту военных. Они только не учли интерес своих иностранных коллег к топографии Сибири, особенно приграничных районов Степного края и Томской губернии. Географические описания и карты этих местностей были засекречены, а потому англичане, японцы и немцы пытались составить свои.

Сообразно различиям в приписываемых иностранным разведкам задачах на территории округа, оба документа расходились в определении "категорий" разведчиков и свойственных им методов работы. Для каждой "категории" агентов, по мнению омских военных, был характерен какой-либо один специфический метод. В циркулярном письме "О ведении борьбы со шпионством..." говорилось о трех типах агентов. К первому отнесены японцы и "находящиеся на службе у Японии китайцы, из которых японцы во время войны с нами подготовили достаточный и весьма пригодный контингент"{165}. По мнению штаба округа, японцы могли выдавать себя за китайцев: "китайцев теперь много везде под видом разных торговцев и появление их не возбуждает такого подозрения, как японцы...". Штаб, вероятно, был убежден, что все "азиаты" похожи, поэтому заключал: "...в Омском округе японцы могут жить и под видом наших инородцев..."{166}.

Эти агенты могли добывать какие-либо сведения единственным доступным им методом - личным наблюдением. Исходя из накопленного опыта, военные наставляли жандармов: "...наиболее важные сведения добываются только путем сношений агентов с нижними чинами и офицерами, служащими в штабах, управлениях...". Войти в контакт с кем-либо из военнослужащих непосредственно в клубах, ресторанах и других публичных местах, японцы и китайцы не могли, "так как сношения последних с военными сразу бы обратили на себя внимание".
 
Поэтому штаб округа предположил наличие для подобных целей у японской разведки агентов-европейцев. Их могли вербовать среди враждебно настроенных по отношению к самодержавию российских Подданных . "С этой точки зрения, условия, представляемые населением России, заключающей в ceбe массу не русских по происхождению и, зачастую, враждебных России, являются весьма благоприятными для вербовки среди населения тайных агентов иностранных государств"{167}.

В данном случае военные намекали на поляков, часть которых во время войны с Японией дезертировала из русской армии и сотрудничала с японцами. Также предполагалось жандармам и полиции обратить внимание на революционеров.

3
 
Наконец, в апрельском письме штаб указывал еще на один вид агентов. Они - "не столько шпионы, сколько политические агитаторы, но деятельность их по своим последствиям может иметь чисто военное значение". Деятельность "агитаторов" направлена на распространение "паназиатских идей" среди "киргиз" (так называли в дореволюционной России казахов) и на "возбуждение неудовольствия русскими, дабы в случае столкновения с Японией или Китая с Россией, создать последней затруднительное положение в собственных областях"{168}.

В соответствии с этой градацией иностранной агентуры штаб предлагал различные способы контршпионажа. Для каждого из трех видов агентов - особые, но, в основном, - нереальные. Так, для обнаружения агентов, отнесенных к первой группе, полиции следовало "зорко наблюдать за каждым из появившихся в пределах округа японцем или китайцем, а также нашими инородцами, возбуждающими подозрение". Рекомендовалось также установить "образ их жизни, знакомства, с кем ведут переписку, откуда и с какими промежутками получал деньги"{169}.

Быть может, эти меры тотального полицейского контроля привели бы к успеху, но их реализация была возможна только при наличии мощного сыскного аппарата, располагавшего сотнями агентов. Таких сил у жандармов не было. Например, в Омском жандармском управлении, в ведении которого была вся огромная территория Степного края; в 1907 г. служили всего лишь 3 офицера, включая начальника управления и 12 унтер-офицеров. К 1916 г. в 5 жандармских управлениях Сибири (Иркутском, Енисейском, Томском, Тобольском и Омском) несли службу всего-навсего 17 офицеров и 163 унтер-офицера{170}. И это на территории от Урала до Амура!

Шпионов второй группы, из числа европейцев, военные рекомендовали искать в трактирах, притонах и т. д., где эти личности могли завести знакомства с нижними чинами армии. Из самого характера советов, даваемых жандармами, явствует, что военное ведомство, верное своей кастовой психологии, ожидало предательства в основном от солдат, поэтому исключало слежку за офицерами. Следить можно было только за лицами, "вступающими в сношения с офицерами", но и то лишь при условии, если данный офицер "отличается жизнью разгульной, не по средствам". Но каким образом в этом случае жандарм или полицейский сможет вообще выявить таких офицеров и определить круг их знакомств, не имея доступа в места, где собирается "благородная" публика?

Что же касается агентов, "могущих агитировать среди инородцев", то для их обнаружения также предлагалось вести поиск вслепую, правда, можно было к этому занятию привлечь "наиболее надежных из инородцев"{171}.

Ноябрьский "Проект инструкции" выделял уже пять типов агентов, вероятно, действовавших на территории Омского округа. К трем уже известным добавили "иностранцев" - агентов европейских государств и "политических (религиозных) эмиссаров, подсылаемых Турцией и действующих среди наших мусульман с целью распространения мысли о необходимости объединения всех магометан"{172}.

Ничего нового в методике поиска иностранных агентов "Проект" не предлагал: все тот же "тщательный надзор" и надежда на случай. Зато штаб определил "наиболее вероятные места пребывания иностранных шпионов". В перечень вошли населенные пункты, расположенные на линиях железных дорог и водных сообщений, города, в которых были размещены штабы и части войск, приграничная полоса с Китаем, а также территории с "инородческим" населением{173}.

Чтобы подогреть интерес полиции и жандармов к контрразведывательной работе, которую штаб округа предлагал им выполнять сверх повседневных обязанностей, командующий округом установил денежные награды за "обнаружение... как иностранного агента, так и признаков, ...которые будут способствовать этому обнаружению"{174}
 
Организовать борьбу со шпионажем и руководить ею могли только военные, располагавшие сведениями о состоянии войск, их боеготовности, средствах сообщения и т. п. Штаб округа один способен был компетентно судить о том, какие именно объекты на территории округа могут возбудить интерес разведок потенциальных противников. В то же время военные понимали, что эффективно вести контрразведку на территории Западной Сибири силами окружного штаба невозможно. Поэтому в рассматриваемых документах штаб округа брал на себя лишь общее руководство, а жандармам и полиции отводил роль исполнителей.
 
Уже апрельское письмо штаба начальникам жандармских управлений больше походит на перечень указаний вышестоящей инстанции, чем на приглашение к партнерству служащих другого ведомства. Ноябрьский "Проект" в § II утверждал однозначно: "Общее руководство борьбой со шпионажем осуществляет штаб округа"{175}. Однако попытки детализировать это положение в самом документе, разграничить функции военных и жандармских органов, привели к явной путанице. Штаб округа мог только просить жандармов и полицию о помощи.
 
Безусловно выполнять распоряжения командующего войсками Омского округа должна была полиция Акмолинской и Семипалатинской областей (Степного края) в силу того, что командующий был одновременно Степным генерал-губернатором. Полицейские органы Томской и Тобольской губерний находились в подчинении местных губернаторов, а начальники жандармских управлений вообще обязаны были руководствоваться только указаниями Департамента полиции и командования штаба Корпуса жандармов.
 
4
 
Таким образом, самый важный вопрос, каким образом военные сумеют добиться согласия жандармов и полиции участвовать в систематической контрразведывательной работе, оставался открытым. Итак, с апреля по ноябрь 1907 года штаб Омского военного округа, подготовив два проекта организации борьбы со шпионажем, завершил теоретическую разработку системы контрразведывательного прикрытия Западной Сибири. Два подготовленных штабом документа представляли собой последовательные этапа в осмыслении реальных угроз региону со стороны иностранных разведок и в определении мер противодействия шпионажу. Хотя и не лишенная очевидных недостатков, эта программа стала первым в России опытом комплексного решения задач организации регулярной контрразведывательной работы в мирное время.

Несколько забегая вперед, можно сказать, что штаб Омского округа так и не сумел реализовать свои планы контрразведки. В течение 1907 года он мягко, но настойчиво предлагал жандармам свои рекомендации по борьбе со шпионажем. Начальники жандармских управлений периодически получали от военных длинные письма-инструкции с пространными рассуждениями о методах работы иностранных разведок, и просьбами "зависящих распоряжений по установлению надзора" за подозрительными лицами, квартирами и т. д.
 
Больше всего штаб беспокоило появление в городах Западной Сибири многочисленных корейских и китайских торговцев, фокусников, музыкантов и поденных рабочих. Военные видели в этом не результат ослабления паспортного режима на дальневосточных границах, а проявление активности японской разведки. Штаб Омского округа 7 июля 1907 г. в письме поучал начальников жандармских управлений: "У Японии (а может быть и у Китая) имеется некоторое число специально подготовленных и дорого стоящих агентов, так сказать, шпионов высшего разряда, действующих в известных районах..., руководящих разведывательной деятельностью в данных районах... Так как число таких агентов вследствие дороговизны их содержания не может быть велико..., то в дополнение к ним, возможно, содержится множество агентов низших, из китайцев, корейцев и прочих азиатов, получающих небольшое содержание"{176}.
 
По мнению штаба, при общей неприхотливости азиатов" и эти мизерные заработки способны были, соблазнить массу желающих "взяться за дело тайной разведки"{177}. Военные убеждали жандармов в необходимости видеть шпиона в каждом китайце или корейце, не смущаясь при этом абсурдно большим числом иностранных агентов. "Большое число агентов не только полезно делу, но способствует и устранению подозрений: оно способно заставить нас предположить, что все появляющиеся у нас азиаты преследуют только торговые цели, но не могут служить тайными агентами. Конечно, есть и такие, которые только торгуют, но многие из торгующих, вероятно, занимаются разведкой"{178}.
 
Жандармы и полиция, формально соглашались оказывать помощь военным, но не выделили контроль за "азиатами" и вообще иностранцами из общего круга вопросов стандартного надзора. С июля 1908 года полицейские приставы Омска ежедневно доносили начальнику Омского жандармского управления обо всех приезжих, указывая их "звание, чин, а также по какому именно виду на жительство проживает"{179}. Информация была крайне скупой. За иностранцами никто, специально, следить не собирался. Полиция упоминала их лишь в общей массе потенциальных "злодеев".

02 июля 1908 г. пристав 4-й части г. Омска рапортовал начальнику жандармского управления: "... на жительство в район вверенной мне части студентов, курсисток, евреев, учителей и иностранцев принято не было"{180}.

Контроль за приезжими в Западной Сибири осуществлялся плохо. Правда, в городах и в полосе линии отчуждения железной дороги в 1907-1909 гг. продолжало сохраняться в различных формах "особое" и "военное" положения, установленные еще в период русско-японской войны и революции. Согласно распоряжениям губернаторов и командующего войсками округа , в период действия особых мер охраны каждый домовладелец под страхом крупного штрафа или ареста был обязан доносить в полиции о всех новых постояльцах. Но эти предписания мало, кто выполнял. За весь 1908 г. в город Омск, по официальным данным полиции, прибыло 270 иностранцев, но эти сведения, по признанию самих же полицейских, были очень далеки от реальности, так как приезжих в действительности было больше. Просто на регистрацию являлись не все. Своевременно подавали сведения в полицию о своих постояльцах только хозяева гостиниц. Их иностранными клиентами были в основном европейцы.
 
Большинство же приезжих китайцев находило себе временное пристанище на окраинах, куда полиция редко заглядывала. Часто китайцы, если и являлись отмечаться в полицию, то делали это спустя 2-3 недели после приезда в город, и лишь после того, как местным властям становилось известно о их присутствии. Систематический надзор за иностранцами, положенный омскими военными в основу контрразведывательной работы, наладить не удавалось.
 
Очевидно, не лучшим образом обстояли дела в других военных округах империи. Считая пассивность жандармов и полиции главной причиной отсутствия успехов на поприще контрразведки, военное ведомство обратилось в МВД с официальной просьбой о содействии. МВД согласилось на сотрудничество. 27 июля 1908 г. генерал-квартирмейстер ГУГШ Дубасов уведомил начальника штаба Омского округа о сделанном лично министром внутренних дел распоряжении, "чтобы Корпус жандармов, наружная и сыскная полиция Степного генерал-губернаторства, а также губерний Тобольской и Томской оказали штабу полное содействие в наблюдении за военной разведкой{181}.
 
Окрыленные поддержкой Петербурга омские военные быстро сочинили и разослали жандармскому и полицейскому начальству новые письма с инструкциями. В частности, начальникам управлений было вменено в обязанность "приискивать надежных тайных агентов", которые содержались бы на средства военного ведомства{182}. Сибирские жандармы постарались совместить интересы штаба с собственными интересами и "приискали" несколько агентов, информировавших о политических настроениях мусульман Сибири. К делу контрразведки как сами агенты, так и поступавшие от них сведения, не имели почти никакого отношения, зато жандармы смогли увеличить свою агентуру на деньги военных.

5
 
Робкие попытки централизовать контрразведывательную работу жандармов Сибири были сделаны в 1908-1909 гг. Так, в январе 1909 г. Сибирское районное охранное отделение обязало всех начальников жандармских управлений и охранных отделений, действовавших на всем пространстве от Урала до тихоокеанского побережья обратить внимание на "получение агентурным путем писем, адресованных на имя подозрительных японцев". Если же на месте перевод письма вызовет трудности, то его фотокопию следовало выслать в Иркутск, в штаб-квартиру районного отделения{183}.

Весной 1909 года Департамент полиции решил сосредоточить в районных охранных отделениях "все сведения по контрразведке". Начальник Иркутского губернского жандармского управления, по совместительству руководивший районной охранкой, циркулярным письмом от 12 мая предписал всем жандармским начальникам Сибири переслать ему всю информацию о деятельности "отдельных лиц по шпионству", а также о передвижениях и сосредоточении китайских войск вблизи границы. Все сведения надлежало доставлять в форме агентурных дневников, то есть в том виде, в каком они были получены от агента, чтобы по возможности снизить степень искажения информации{184}.

Такое распоряжение начальник Иркутского ГЖУ мог отдать лишь будучи уверенным, что два жандармских управления (включая жандармские полицейские управления сибирских железных дорог) и пять охранных отделений не завалят его канцелярий выписками из агентурных дневников. Он знал, что подобные сведения могли быть добыты агентурой лишь случайно и потому будут редки. Для жандармов в этот период контрразведка оставалась побочным, второстепенным занятием, о котором вспоминали только после дополнительных просьб окружных штабов и губернаторов.

Надежды на деятельное участие сыскной полиции в контрразведке также оказались напрасными. Сыскные отделения Сибири были малочисленны, а уровень профессиональной подготовки их сотрудников - низким. Например, в 1908 г. сыскное отделение при полицейском управлении города Томска состояло всего из 8 человек, в том числе четверо обычных городовых. Прокурор Томского окружного суда докладывал прокурору Омской судебной палаты: "...по местным условиям невозможно найти сколько-нибудь способных к сыску и подходящих по нравственным качествам людей"{185}.
 
Управляющий Томской губернией Штевен в доказательство необходимости увеличения расходов на сыскное отделение сообщал директору Департамента полиции: "Население Томска, ежегодно возрастающее, достигло почти 80 тысяч, причем большой процент его составляет преступный элемент ссыльных... город имеет в окружности до 57 верст"{186}. Конечно, рассчитывать на помощь сыскной полиции, которая сама нуждалась в поддержке, военным также не стоило.

Так и не создав постоянно функционирующей системы надзора за иностранцами на территории Западной Сибири, штаб Омского округа вынужден был довольствоваться случайными наблюдениями за поведением проезжих китайцев, японцев и корейцев. Эта отрывочная информация поступала от командиров отдельных частей, начальников гарнизонов в военно-статистическое (разведывательное) отделение штаба округа, затем адъютант штаба (начальник разведотделения), уже систематизированный материал передавал окружному генерал-квартирмейстеру.
 
Тот, в свою очередь, если находил целесообразным, доводил до сведения начальника штаба округа конкретные случаи состоявшегося или ожидаемого появления иностранных разведчиков. Начальник штаба округа принимал решение: обращаться или нет за помощью к гражданским властям и жандармам. Но даже в том случае, когда информация о появлении в пределах округа "подозрительных" иностранцев проходила по военным инстанциям относительно быстро, и полицейские органы согласны были на сотрудничество, обнаружить вероятных разведчиков и проследить за их перемещениями местной полиции чаще всего не удавалось.
 
Например, в начале июля 1908 года штаб округа получил сведения о том, что в приграничный город Зайсан прибыли семь "желтолицых азиатов, выдающих себя за китайцев, ...говорят по-русски, по внешнему виду - интеллигенты". Уплатив большую пошлину за привезенные товары, они не стали торговать, а отправились на Алтай. Подобное, совершенно не свойственное купцам поведение, а тем более, их поездка в приграничные горные районы вызвали у военных подозрения. Штаб передал телеграфом факты и собственные предположения Томскому и Семипалатинскому губернаторам, сопроводив их просьбой "установить за азиатами негласный досмотр"{187}. Однако найти "купцов" местным властям не удалось ни в Семипалатинской области, ни в Томской.
 
6
 
Гигантские территории Сибири исключали возможность сколько-нибудь действенного контроля малочисленной администрации за целыми уездами, особенно горными районами Алтая, с редким "инородческим" населением. Поэтому вне городов о какой-либо помощи полиции в борьбе во шпионажем военным мечтать вовсе не приходилось. В январе 1908 года Томский губернатор по просьбе штаба Омского округа приказал Бийскому уездному исправнику выяснить, не было ли в пределах Алтая замечено японских разведчиков. Исправник донес, японцев на Алтае в течение трех последних лет никто не встречал. Правда, исправник честно оговорился: "Насколько удалось узнать". Между тем в ГУГШ, куда переслали эту информацию, из сообщений МИД знали о присутствии на Алтае нескольких экспедиционных партий японцев{188}.
 
Эффективность контрразведывательных мероприятий омских военных по взятию на учет была крайне низкой. За 1908 и 1909 годы штаб округа взял на учет семь человек, как вызвавших подозрение в "причастности к шпионству". Среди них - четверо русских, китаец, кореец и японец. Ни одному из них не было предъявлено обвинения в шпионаже, так как ни одного доказательства их преступной деятельности ни у военных, ни у жандармов не было. В число подозреваемых эти люди попали волею случая, либо потому, что раньше сотрудничали с русской военной разведкой, а теперь порвали с ней связи. Штаб округа считал, что японцы вербуют агентов в первую очередь среди лиц, которые "занимались во время войны тайной разведкой как на службе у Японии, так и у нас..."{189}.
 
Возможно, для подобных выводов были основания, но скорее всего, этих людей зарегистрировали как подозреваемых, потому что в разведотделе штаба о них уже давно знали, а других "кандидатур" в шпионы не было. 3 января 1908 года в селении Кош-Агач был арестован китаец Чжан Канюн. В минувшую войну он был переводчиком при отряде полковника Мадритова, а теперь вдруг оказался на Алтае "без определенных занятий". Игнатий Ошлыков, крестьянин Зайсанского уезда, попал в число подозреваемых, так как раньше сотрудничал с русскими военными, "исполнял некоторые поручения по разведке, но оказался ненадежным, с дурной нравственностью". Мещанин Арефий Соболев оказался под надзором из-за того, что "владеет китайским языком и находится в подозрительных сношениях с китайцами".

Кореец Тин Ха Ир привлек к себе внимание тем, что "старался жить на только больших станциях Сибирской железной дороги"{190}. Уже сам разношерстный контингент подозреваемых и малоубедительные аргументы в пользу их причастности к шпионажу свидетельствуют об отсутствии какой-либо системы в ведении контрразведки на территории Омского округа.
 
По всей видимости, штаб округа так и остался бы один на один со своими проблемами, если бы в 1909 году вновь не возникла угроза войны с Японией. Предвоенная горячка самым серьезным образом повлияла на отношение гражданских властей и жандармских органов Сибири к вопросам борьбы со шпионажем. Недавние предложения штаба округа по организации контрразведки в условиях панического ожидания новой войны на Дальнем Востоке приобрели внезапно особенную значимость.

Начальник штаба Омского округа в первых числах октября 1909 года оповестил губернаторов Западной Сибири, что японская разведка "в настоящее время... производит обследование в географическом и топографическом отношениях всей Сибири. С этой целью лица, причастные к шпионажу, разъезжают по Сибири, производят съемки и записи по особому методу...". Заодно начальник штаба предупредил: "...Япония задалась целью и напрягает все усилия, чтобы поднять Китай против России". Поэтому военные просили губернаторов установить "негласное и непрерывное наблюдение за японскими и китайскими Подданными {191}.

7
 
Теперь гражданские власти отнеслись к просьбе военных со всей серьезностью. Акмолинский губернатор 12 октября потребовал от начальника жандармского управления донести ему о всех японских и китайских Подданных , проживающих в области, и впредь сообщать о прибывающих. Жандарм, ознакомившись с донесениями уездных начальников и полицмейстеров, рапортовал губернатору, что ни японцев, ни китайцев на территории области нет{192}. Губернатор не поверил и 23 октября вновь распорядился "усилить надзор за всеми иностранцами и в особенности за японскими и китайскими Подданными ", которые, по его мнению, безусловно в области есть, просто полиция о них не знает. Однако начальственного энтузиазма для обнаружения иностранных агентов явно оказалось недостаточно, тем более, что поступавшая от военных информация была неконкретной и мало содействовала поискам.
 
По-прежнему не был налажен систематический учет приезжих иностранцев, о чем все время просили военные. Поэтому никаких разведчиков не обнаружили. А вот результаты действий иностранной агентуры сказались очень быстро. В розыскных сводках Иркутского районного охранного отделения, обслуживавшего всю Сибирь, с января 1910 года неожиданно стали появляться такие сообщения: "2-го сего января начальником артиллерии I Сибирского армейского корпуса утерян конверт, содержащий описание ключа и таблицы набора секретного шифра...", "подпоручиком 2-го Владивостокского артиллерийского полка Бойте утеряны пять листов плана крепостного района..." и т. д.{193}. Пропавшие документы были объявлены в розыск, но, конечно, не были найдены.

Что касается обнаружения японских шпионов, то здесь все определял случай. Именно так возникло в Омске "дело о цветочниках". В январе 1910 года жандармский подполковник Трескин сообщил в штаб Омского военного округа о подозрительном поведении корейца-цветочника Ким Вон Чуна, проживавшего на станции Татарская. Кореец попросил лавочника Н. Гусева, чтобы тот получал на свой адрес его корреспонденцию. Гусев согласился. Вскоре он получил письмо для Кима и тут же его распечатал. Видимо, сделал это из простого любопытства, а не по службе, поскольку в списках жандармских сотрудников он не числился. Но удовлетворить любознательность ему не пришлось, так как письмо было написано иероглифами. Торговец небрежно заклеил конверт, а немного погодя, передал корейцу. Тот, едва взглянув на конверт, сказал, что письмо было вскрыто, забрал его, и в тот же день скрылся.
 
Гусев, человек положительный и чтивший закон, немедля сообщил обо всем жандармскому начальству. Стали выяснять, когда Ким Вон Чун прибыл в Сибирь и где находится сейчас. Неожиданно для себя жандармы сделали открытие: практически во всех городах Западной Сибири обосновались десятки корейских и китайских ремесленников, занимавшихся изготовлением и продажей искусственных цветов. Причем большинство цветочников появилось в главных городах региона - Омске и Томске осенью 1909 года, когда Сибирь и Приамурье пребывали в ожидании новой войны с Японией.

Начальник штаба Омского округа генерал-лейтенант Тихменев предложил жандармам "установить строжайший секретный надзор за Кимом и вообще за всеми цветочниками..., наплыв которых в Омск становится до крайности подозрительным"{194}. Корейца нашли, но установленная за ним слежка не дала доказательств его причастности к шпионажу. Тем не менее, по распоряжению Степного генерал-губернатора Ким Вон Чуну было "воспрещено пребывание" в полосе отчуждения Сибирской железной дороги. В начале марта 1910 года он, по сообщению полиции, выехал в Новониколаевск{195}.

Сразу же после того, как полиция заинтересовалась Кимом, корейские цветочники начали спешно покидать Омск. жандармы попытались выяснить, с кем вел переписку Ким Вон Чун, им это не удалось. К тому же власти не догадались задержать отъезжающих цветочников. Вероятно, жандармы, вспугнув чужеземцев, решили, что тем выполнили свой долг. Исчезли подозреваемые - исчезла и проблема. Военные ею были крайне обеспокоены. Проанализировав характер расселения иностранных цветочников, разведотделение штаба округа пришло к выводу, что "желтолицые" стремились поселиться возможно ближе к линии Сибирской железной дороги, "при чем неоднократно усматривались некоторые признаки возможности тайного проживания названных лиц близ железной дороги с целью разведки и порчи ее"{196}. Поэтому командующий округом лично, просил всех губернаторов принять самые строгие меры к тому, чтобы в 50-верстную полосу по обе стороны железнодорожной магистрали полиция не допускала иностранцев и лиц, вызывающих "хотя бы малейшее подозрение, что они являются причастными к разведке"{197}.

Только в апреле 1910 года, с традиционным опозданием выяснили, что исчезнувший Ким Вон Чун действительно был японским агентом. Этот факт повлек за собой целую серию грозных губернаторских циркуляров жандармам и полиции с требованием, "неуклонного и тщательного исполнения всех ранее отданных распоряжений о надзоре за иностранцами". Это подействовало на некоторое время. В течение полугодия всякий приезжий китайский фокусник или торговец в жандармских рапортах награждался эпитетом "подозрительный". Особенно усердствовал начальник Томского ГЖУ. Например, по его мнению, с 14 апреля по 31 мая 1910 года из Томска, Иркутска и Новониколаевска в Омск железной дорогой проследовало 8 партий (!) "желтолицых, могущих иметь причастность к шпионажу"{198}. За иностранцами пытались следить, передавая наблюдение по цепочке от одного жандармского управления другому.

8
 
Вновь всплыла идея обязательной регистрации полицейскими органами всех "гостей" из Азии. С марта 1910 года в Омском жандармском управлении в особое производство были выделены все дела по учету китайских Подданных , посетивших города Степного края. Военные еще в 1907 году предложили жандармам обратить внимание на особенно частые поездки китайских чиновников, из Маньчжурии в Синьцзян через русскую территорию. По Транссибирской магистрали китайцы доезжали до Омска, затем по Иртышу пароходом плыли до Семипалатинска или Зайсана, откуда на лошадях добирались до китайской границы. Это был наиболее удобный путь из центральных в северо-западные провинции Китая. Штаб округа подозревал, что китайские власти используют поездки чиновников "для изучения нас как будущих противников"{199}.

Только за 8 месяцев 1910 года, по жандармским сведениям, в Омске и Семипалатинске побывали 639 китайцев{200}. В основном они приезжали группами по 3-5 человек. Власти подозревали всех, но уследить за каждым не могли.

В 1911 году семипалатинский полицмейстер ввел для индивидуального учета проезжих китайцев специальные карточки, которые представляли собой нечто среднее между обычной анкетой, заполнявшейся полицейским чиновником со слов иностранца, и отчетом о результатах негласного наблюдения за ним. На карточках типографским способом были отпечатаны 12 вопросов, ответы на которые от руки вписывал полицейский. Кроме стандартных вопросов об имени, подданстве, чине, были и такие: "Чем больше всего интересовался?", "Где чаще всего бывал?", "Имеет ли в городе знакомых и кого именно?", "Где первоначально остановился и куда затем перешел на квартиру?" В последней графе полицмейстер излагал свое мнение о цели поездки китайца и определял: является тот шпионом или нет{201}.
 
Вряд ли стоит указывать на сомнительную достоверность таких выводов, но важно было другое. Сотни подобных карточек позволяли не только упорядочить контроль за проезжими китайцами, но и закладывали, нормировали "базу данных" (пусть не всегда достоверных) о китайских офицерах и чиновниках, периодически посещавших Россию. Именно эти данные были необходимы для начала систематической контрразведывательной работы.

Конечно же, усиление контроля за перемещением китайцев по Степному краю не могло предохранить всю страну от наплыва тысяч нигде не зарегистрированных Подданных Поднебесной империи. Число нелегально проникших в Россию китайцев было столь велико, что Департамент полиции вынужден был 16 мая 1911 года направить всем губернаторам, градоначальникам, начальникам жандармских управлений циркуляр, в котором говорилось: "...за последнее время стало приезжать в Россию значительное число китайских Подданных , которые... предъявляют в удостоверение своей личности какие-то документы, никем не засвидетельствованные и ни на один из европейских языков не переведенные, благодаря чему нельзя даже установить, что это за документ". Департамент полиции просил в случае обнаружения китайцев с невизированными в русских консульствах документами "входить с представлениями" в МВД о высылке их за границу без права въезда на территорию России в будущем"{202}.

Легкость наказания за нелегальный въезд на территорию России должна была устрашить китайцев и корейцев. Контролировать эту категорию и иммигрантов сибирские власти не могли, так же как и не в силах были надежно перекрыть пути их проникновения в Россию. Поэтому любая, даже самая хитроумная система регистрации охватывала не всех находившихся в конкретном регионе иностранцев, а лишь ту часть, что не сочла нужным скрываться или не имела такой возможности. Следовательно, проблема контроля за передвижением по империи китайцев и корейцев с целью обнаружения среди них лиц, занятых разведкой, не могла быть решена.

9
 
Вопрос о необходимости контроля за передвижением иностранцев по Транссибирской магистрали (и по железным дорогам Азиатской России в целом) привлек внимание руководителей военного ведомства еще в 1906 году, когда для многих в Генштабе стало ясно, что сохранение политической напряженности на Дальнем Востоке неизбежно ведет к росту активности японской разведки. Сначала военные попытались собственными силами организовать наблюдение за поездками иностранцев, преимущественно, японцев. Причем решено было не создавать новые службы, поскольку для этого у военных не было денег, а просто привлечь к обязательному участию в контрразведывательной работе те структуры Генштаба, которые ведали организацией и планированием военных перевозок по железным дорогам и никогда прежде не решали каких-либо других задач.

02 января 1907 года начальник Генштаба приказал возложить на офицеров службы Управления военных сообщений ГУГШ обязанности по "установлению соответствующего надзора за иностранными военными шпионами". Управление в каждом военном округе имело своего представителя - офицера Генштаба, занимавшего должность заведующего продвижением войск округа. В обязанности заведующего входила организация всех перевозок, осуществляемых военным ведомством, надзор за готовностью железных дорог и водных путей к мобилизационным перевозкам и т. д. Заведующий располагал небольшим штатом помощников - 2-3 офицера, также ему были подчинены военные коменданты железнодорожных станций округа.

После получения приказа начальника Генштаба, немедленно между заведующими службами передвижения войск соседних округов были установлены тесные контакты для оперативного обмена информацией о проезжавших по железным дорогам "шпионах", каждый заведующий самостоятельно завел переписку по этому вопросу с жандармским полицейским управлением соответствующей дороги. В порыве послевоенного энтузиазма офицеры службы передвижения войск делали даже больше, чем требовалось. Например, заведующий передвижением войск Омского района подполковник Генштаба Карпов разработал инструкцию для комендантов станции по наблюдению за "иностранными шпионами". 04 мая 1907 года подполковник Карпов доложил начальнику Управления военных сообщений ГУГШ о том, что им приняты "все меры к выполнению предписания начальника Генерального штаба"{203}.

Но первые же месяцы практической работы показали, что служба военных сообщений не в состоянии справиться с новой для себя ролью сыскного бюро. Проанализировав полученные за 3 месяца от комендантов станций донесения о надзоре за "шпионами", подполковник Карпов пришел к выводу, что "коменданты лишены возможности выполнить эту задачу". В рапорте начальнику Управления военных сообщений ГУГШ подполковник Карпов указал на три главные причины. Во-первых, коменданты были "прикреплены" к своим участкам и не имели права покинуть вверенные им станции. Во-вторых, никто из них не знал иностранных языков. В-третьих, военные коменданты в мирное время не имели права бесплатного проезда в экспрессах, с которыми, по мнению Карпова, "следует большинство иностранных разведчиков".
 
Единственное, что могли сделать (и делали) коменданты - препятствовать попыткам иностранцев фотографировать железнодорожные сооружения во время стоянок поездов. В то же время заведующий Омским районом отмечал значительный "наплыв желтых" в города Западной Сибири. Установить личность и род занятий иностранцев офицеры службы передвижения не могли "за недостатком денежных средств", подозревая при этом, что "наплыв не может быть приписан торговым соображениям, а в нем кроются задачи военного характера"{204}.

Что именно могли сделать в этих условиях офицеры службы военных сообщений, осуществляя надзор за иностранцами? Пожалуй, только две вещи: регистрировать время проезда иностранцев через крупные станции и наблюдать за их поведением на вокзалах. Эту малозначащую информацию под громким заголовком "Сведения о проследовании иностранных разведчиков" заведующие передвижением войск отправляли в ГУГШ. Любопытно, что шпионами считали всех иностранцев, находившихся в поездах, а не конкретных лиц, за которыми установлено специальное наблюдение. Согласно данным заведующего передвижением войск Омского района, с 20 июня по 29 сентября 1907 года по Сибирской железной дороге в западном и восточном направлениях проследовали 86 японцев{205}.

10
 
Имели на самом деле эти люди какое-либо отношение к разведке, или нет, с вокзального перрона, конечно, разглядеть было нельзя. Никаких фактов в подтверждение шпионских целей поездок этих людей не было. Генерал-квартирмейстер ГУГШ, опираясь на рапорт заведующего Омским районом, доложил начальнику Генштаба, что японцы, следовавшие со скорыми поездами, "большею частью под видом коммерсантов... вели себя корректно". Но и это казалось подозрительней, поскольку "некоторые из них (японцев - Н.Г.) не походят на коммерсантов" и вызывает подозрение о принадлежности их к числу военных лиц"{206}.

Раз в три месяца заведующие подавали в ГУГШ подробные донесения о числе иностранцев, проехавших по дорогам их районов, разбавляя сухую статистику описанием собственных впечатлений от наблюдения за ними. Никакой пользы делу контрразведки это не давало. Более того, вести даже поверхностное наблюдение за всеми иноземцами, проезжавшими по Транссибирской магистрали, невозможно. К осени 1907 года военные это поняли и попытались сосредоточить внимание только на "подозрительных" личностях. Оказалось, что и здесь без помощи жандармов военные обойтись не могут. Жандармская железнодорожная полиция должна была выявить подозрительных среди иностранных путешественников и информировать о них службу перевозки войск.
 
Но жандармы, если и начинали за кем-то слежку, то вели ее сами, игнорируя военных. В ответ на требования ГУГШ об активизации участия службы военных сообщений в борьбе со шпионажем, из округов поступали жалобы заведующих передвижением войск на нежелание жандармов сотрудничать с ними. По просьбе ГУГШ штаб Отдельного корпуса жандармов (ОКЖ) циркуляром 03 июня 1908 года обязал все железнодорожные жандармские полицейские управления предоставлять военным комендантам станций всю информацию о "подозрительных" иностранцах, путешествующих по России{207}.

Однако и в этой области сотрудничество жандармов с военными не состоялось. К 1909 году они расходились даже в оценке общей численности иностранцев, проследовавших по железным дорогам. Заведующие передвижением войск подавали в ГУГШ донесения, где указывали результаты собственных подсчетов, и в отдельной графе - цифры полученные от жандармов{208}.

В апреле 1909 года начальник Управления военных сообщений ГУГШ генерал Добрышин Ф.Н. в донесении начальнику Генштаба оценил двухлетние контрразведывательные усилия своей службы, как "не давшие существенных результатов". Генерал предложил освободить заведующих передвижением войск от участия в наблюдении за иностранцами, возложив эту обязанность исключительно на железнодорожную жандармскую полицию{209}.

Жандармы, естественно, отказались. Они и без того обязаны были одновременно бороться с уголовной преступностью, следить за порядком на транспорте и контролировать политические настроения железнодорожников. В то же время вообще оставить передвижение иностранцев без контроля нельзя. Это прекрасно понимали и в военном ведомстве и в МВД. Не могли сойтись в одном: кто непосредственно будет наблюдать?

Генштаб пошел на хитрость и, следуя традициям русской бюрократии, постарался расширить круг государственных структур, привлеченных к решению общезначимой проблемы, чтобы, воспользовавшись новой комбинацией ведомственных интересов, выскользнуть из толпы исполнителей.

31 августа 1909 года генерал Добрышин направил начальнику Управления железных дорог МПС Козыреву Д.П. письмо, в котором, сославшись на инициативу штаба одного из азиатских военных округов, предложил привлечь к участию в "выслеживании подозрительных иностранцев" железнодорожных агентов, "по примеру того, как, это принято в Индии." Там якобы все железнодорожные служащие: кондукторы, проводники вагонов, начальники станций и прочие, обязаны были наблюдать за всеми пассажирами-иностранцами и о результатах доносить в полицию.

11
 
Судя по содержанию письма, генерал ставил перед собой по крайней мере две цели: освободить офицеров службы передвижения войск от филерских обязанностей и установить непосредственные контакты военных с персоналом железных дорог, исключив необходимость регулярных контактов с жандармами. Генерал Добрышин подчеркнул заинтересованность окружных штабов в надзоре за иностранцами, скромно умолчав об обязанностях своего Управления: "так как штабам военных округов чрезвычайно важно получать своевременные извещения о проездах подозрительных иностранцев по железным дорогам в пределах округа, то представляется крайне желательным, чтобы службы, имеющие соприкосновение с пассажирами, о всех внушающих подозрение иностранцах немедленно давали бы знать заведующим передвижениями войск для сообщения в штабы округов"{210}.

Генерал ловко перевел стрелки на окружные штабы. Он попытался закрепить за офицерами своей службы только роль посредников в передаче информации, а всю практическую работу переложить на разведотделения штабов и железнодорожников. Однако, сам того не заметив, генерал вторгся в область, где намертво закрепленные связи и четко разграниченные полномочия МПС и МВД не оставляли малейшего зазора для проталкивания интересов постороннего ведомства.

По просьбе военных Управление железных дорог МПС разработало проект циркуляра, в котором нашло возможным "возложить указанное обязательство (слежку - Н.Г.) на кондукторские бригады и дежурных станционных агентов железных дорог Азиатской России", но выдвинуло условие: "о замеченных иностранцах" агенты будут сообщать не военным, а местным жандармским унтер-офицерам. Решать, какую информацию и каким образом следует предавать заведующим передвижением войск, должны будут чины жандармских полицейских управлений{211}.

МПС предпочитало сохранить существовавший порядок, при котором все формы полицейской работы на железных дорогах осуществляли только специализированные жандармские управления. Руководители железнодорожного ведомства прекрасно понимали, что стоит лишь дать повод, и крупные трения с МВД будут неизбежны. Поэтому МПС предложило штабу Корпуса жандармов присоединиться к выработке правил участия железнодорожников в наблюдении за иностранцами, учитывая, что подобная деятельность возможна только "по предварительному соглашению со штабом корпуса".

В ответ жандармы предложили свой проект циркуляра о борьбе со шпионажем. По их мнению, железнодорожники обязаны не просто указывать станционным жандармам на подозрительных пассажиров, а "выслеживать иностранцев и сообщать ...о подозрительных из них", то есть взять на себя ответственность за успех контрразведки на дорогах, МПС тут же: возразило: "Для железнодорожных служащих было бы затруднительно разбираться в вопросах подозрительности отдельных лиц да, кроме того, исполнение такого рода функций не соответствовало бы их прямым служебным обязанностям"{212}.

Управление железных дорог МПС настаивало на праве своих служащих оказывать лишь частные услуги жандармской полиции, оставляя за ней обязанности надзора за иностранцами.

К декабрю 1909 года переписка между МПС, УВД и ГУГШ по поводу циркуляра зашла в тупик. Управление военных сообщений ГУГШ не могло дать ответ на запросы штаба ОКЖ о конкретных формах ведения контрразведки на железных дорогах, так как не получило предложений МПС, а то, в свою очередь, не могло принять окончательного решения, не получив одобрения штаба Корпуса жандармов. Штаб молчал. Военные волновались: ведь именно они больше всего были заинтересованы в скорейшем решении вопроса. До марта 1910 года МПС ежемесячно "покорнейше" просило штаб жандармов "не отказать в ускорении сообщения ответа", но ответа не было. 2 марта ГУГШ попытался найти выход и предложил жандармам дополнить проект злосчастного циркуляра еще одним положением: "железнодорожные агенты, в случае обращения к ним жандармских чинов за содействием в деле наблюдения за "..иностранцами, будут оказывать им это содействие..."{213}.
 
Наконец жандармы одобрили проект с этой поправкой и переслали его в МПС. Там внесли еще одно дополнение, суть которого заключалась в том, что кондукторские бригады должны содействовать жандармам не безоговорочно, а "лишь по мере возможности", не причиняя ущерба "правильному отправлению служебных обязанностей"{214}. Проект с этой поправкой вновь застрял в штабе ОКЖ. Военные уже ни на чем не настаивали и были согласны со всеми дополнениями, лишь бы дело двинулось с мертвой точки. Все когда-нибудь кончается. И вот, 03 мая 1910 года, получив одобрение штаба OKЖ, Управление железных дорог МПС разослало начальникам Сибирской, Забайкальской, Среднеазиатской и Закавказских железных дорог на удивление краткий циркуляр. В нем говорилось, что кондукторские бригады и дежурные по станциям обязаны сообщать станционным жандармам сведения о "подозрительных лицах" и по мере возможности оказывать содействие жандармской полиции в слежке за иностранцами{215}.

Штаб Отдельного корпуса жандармов циркуляром от 18 мая 1910 года еще раз предложил начальникам жандармских полицейских управлений Азиатской России распорядиться, чтобы подчиненные им офицеры "все имеющиеся..., так и полученные от железнодорожных агентов сведения о подозрительном поведении проезжих иностранцев, беззамедлительно представляли местным заведующим передвижением войск..."{216}.

12
 
Итогом без малого девятимесячной переписки стало появление двух циркуляров, которые практически ничего нового не вносили в дело контрразведки, практически ничего не меняли. Железнодорожники отстояли свое право участвовать в наблюдении за иностранцами лишь "по мере возможности", иначе - по желанию, как это "было всегда". жандармские железнодорожные управления сохранили свою монополию на получение информации о передвижении иностранцев по железным дорогам, и в то же время, взяв на себя формальное обязательство (на практике редко выполнявшееся) передавать сведения военным, фактически самоустранялись от активного участия в слежке.
 
Управление военных сообщений ГУГШ так и не сумело ни освободиться от непосильных для него контрразведывательных функций, ни изменить характер своих отношений с МПС и жандармами. Колесо бюрократической машины сделало оборот, и все вернулось к исходному. Никто не отказался от участия в контрразведке, но никто не хотел брать на себя бремя исполнительских обязанностей. Самое главное, неудачей завершилась еще одна попытка ГУГШ привлечь силы и средства иных ведомств к решению хотя бы частных проблем борьбы с иностранным шпионажем.

Сибирские жандармы никаких контрразведывательных инициатив не выдвигали, всякий раз ожидая соответствующих распоряжений Департамента полиции или указаний военных. Недолгая активность жандармских органов и полиции, вызванная слухами о новой войне с Японией, весной 1910 года уступила место обычному равнодушию к вопросам борьбы со шпионажем. Никакой системы в контрразведывательной работе не было. Взаимодействие окружных штабов с жандармскими управлениями как в Сибири, так и по всей империи сводилось к формальной переписке. Департамент полиции особыми циркулярами периодически напоминал начальникам жандармских управлений, о том, что "борьба с военным шпионством", составляя специальную обязанность военного ведомства, в то же время возлагается и на чинов Корпуса жандармов.
 
С 1882 по 1910 гг. Департамент полиции выпустил семь циркуляров, в которых описывались некоторые приемы борьбы со шпионажем и указывалось на необходимость "наблюдения за военными разведчиками" со стороны жандармских чинов. Однако на местах жандармы большого значения этим указаниям центра не придавали. Директор Департамента полиции Н.П. Зуев в очередном циркуляре от 25 декабря 1910 года "О необходимости усиления контрразведывательной работы" сокрушался: "...к сожалению, к этой отрасли деятельности Корпуса жандармов далеко не все начальники жандармских управлений и охранных отделений отнеслись с должным вниманием и усердием. Лишь весьма немногие из них оказывали действительное содействие окружным штабам и военно-разведочным чинам Генерального штаба, подвергая тщательной разработке получаемые от последних сведения... Некоторые жандармские управления... хотя и проявляли более или менее деятельное участие в борьбе с военным шпионством, но борьбу эту вели совершенно обособленно от военно-окружных штабов, почему работа их, при отсутствии надлежащей планомерности, носила отрывочный характер и в конечном результате не оказалась в должной мере плодотворной"{217}.

Жандармские офицеры вообще стремились уклониться от участия в контрразведке. Например, начальник Курганского отделения жандармского управления Сибирской железной дороги подполковник Кравченко под предлогом болезни уклонился от возложенного лично на него секретного поручения по "сопровождению проезжавших японцев...", за что был посажен под арест{218}. Директор Департамента полиции констатировал: "большинство... офицеров Корпуса жандармов ...до сих пор продолжают индифферентно относиться к преступной деятельности иностранных разведчиков, благодаря чему, а равно и вследствие несогласованности действий жандармских и военных властей имели место... случаи, когда точно установленная система иностранного шпионства, при наличности сведений об отдельных шпионах, безнаказанно разветвлялась в глубь России, не встречая никакого противодействия"{219}.

Командир Корпуса жандармов приказывал своим офицерам решительнее вести борьбу со шпионажем, приобретать секретную агентуру для наблюдения за разведчиками, вскрывать "условия и приемы" их деятельности{220}. Однако и приказы командира и циркуляры Департамента оставались для местных жандармских органов лишь очередной причудой столичного начальства. Их выполняли лишь в тех случаях, когда это не требовало от жандармов специальных усилий, либо когда штаб Корпуса и Департамент полиции ставили конкретные задачи и контролировали ход их выполнения.

На самом деле требовать от жандармов инициативы в борьбе с военным шпионажем можно было лишь увеличив численность управлений и предоставив им дополнительные ассигнования на оплату услуг агентуры. Но даже и после этого оставалась практически неразрешимой проблема координации действий жандармских управлений и окружных штабов.

13
 
Итак, под влиянием усложнившейся после русско-японской войны международной обстановки, а также благодаря специфической политике внешнеполитического балансирования, проводимой царским правительством, Россия стала объектом повышенного интереса разведывательных служб Германии, Австро-Венгрии, Японии, Великобритании и ряда других государств.

В силу особенностей геостратегического положения "балансирующей" России внимание иностранных разведок, традиционно направленное на западные и дальневосточные районы империи, в 1906-1911 гг. распространилось на территории Туркестана и Сибири. Заметная активизация иностранных разведок тревожила русские власти. Несмотря на то, что борьба с военным шпионажем составляла обязанность Военного министерства, в его структуре не было специальных контрразведывательных учреждений, если не считать недолгое время просуществовавшего маленького отделе при Главном штабе. Практическую работу по выявлению и пресечению фактов шпионажа выполняли жандармские управления и полиция, т. е. органы МВД, не подчинявшиеся военным.

Значительное влияние на ход борьбы со шпионажем имело Министерство иностранных дел, невольно оказывавшееся в роли посредника между российскими "силовыми" структурами и иностранными дипломатическими представителями, помогавшими реализации планов разведслужб своих государств.

От российских министерств требовалась четкая и слаженная работа по нейтрализации усилий иностранных разведок. Однако разбалансированность системы государственных органов, в том числе, причастных к сфере борьбы со шпионажем, не позволила создать прочный контрразведывательный заслон. Прежде всего сказалась ведомственная разобщенность, мешавшая координировать действия органов Военного министерства и МВД. Не были четко разграничены сферы компетенции двух ведомств. Неблагоприятно сказались на результатах противодействия иностранным разведкам разногласия в высших правительственных кругах России по вопросам внешнеполитической ориентации страны.
 
"Германофилы" из среды генералитета решили использовать контрразведывательные акции как фактор давления на МИД с целью скрытой корректировки курса на сближение с Японией и Англией. Изменить таким образом внешнеполитический курс все равно не удалось, а вот очевидное несовпадение желаний и практических действий военного ведомства и МИД сумели использовать в своих целях иностранные разведки.

В то же время нельзя говорить о безучастном отношении какой-либо из государственных структур к борьбе со шпионажем. Ее необходимость признавали все. И несмотря на это, попытки военных сформировать систему контрразведки на общегосударственном или региональном уровне, неизменно завершались неудачей. Безрезультатны оказались все старания вменить в обязанность конкретным службам ГУГШ, МПС или УВД решение хотя бы отдельных задач, связанных с контрразведкой.
 
Громоздкий государственный аппарат царской России пребывал уже в той стадии, когда придание дополнительных функций какому-либо ведомству было невозможно за исчерпанием потенциала его развития. Звенья государственной системы утратили необходимую гибкость и не способны были адекватно реагировать на появление новых угроз безопасности государства. Между тем время работало не в пользу России.

Содержание

Шпиёны

 
www.pseudology.org