Москва, 1992 Олег Гордиевский, Кристофер Эндрю КГБ. Разведовательные операции от Ленина до Горбачёва Глава IX Установление контроля над Восточной Европой (1944-1948) Расширение в годы войны огромной империи Берии привело, по мнению Сталина, к тому, что и сам Берия имел слишком большую власть. В начале 1946-года он стал членом Политбюро и заместителем председателя СНК, но в то же время на посту в НКВД его сменил бывший первый заместитель медведеподобный Сергей Круглов, удостоенный почетного звания рыцаря Британской империи за обеспечение безопасности на конференциях "Большой тройки".   В марте 1946-года НКГБ и НКВД были преобразованы из комиссариатов в министерства, что означало поднятие их статуса, и стали называться соответственно Министерством государственной безопасности (МГБ) и Министерством внутренних дел (МВД). Вскоре после этого протеже Берии Меркулова заменил на посту главы МГБ Виктор Семенович Абакумов, который, как и Круглов, не принадлежал к кавказской мафии Берии. Но если Сталин рассчитывал, что Абакумов ограничит влияние Берии в органах государственной безопасности, то на этот раз он ошибся. По утверждению Хрущёва, Абакумов быстро стал "человеком Берии". Он никогда и никому, даже Сталину, ни о чем не докладывал, не посоветовавшись предварительно с Берией. Стиль руководства Абакумова отличала жестокость, коррупция, но со своими ставленниками он был радушен и доброжелателен. По всей вероятности именно Абакумов, боящийся оказаться в тени исторических заслуг ЧК, распорядился удалить из мемориальной комнаты в офицерском клубе МГБ священные реликвии - посмертную маску, портрет и гимнастерку Дзержинского.   Абакумов был постоянным ночным гостем клуба, куда он приходил поиграть с приятелями на биллиарде и переспать с одной из многочисленных любовниц в специально оборудованном личном номере, где всегда в большом выборе были импортные напитки и французская косметика. Установилась традиция, по которой выезжавшие за границу офицеры МГБ выражали свое уважение Абакумову дорогими подарками. Перебежчик Петр Дерябин вспоминал, что в Вене купил для шефа детскую коляску и платье, которые стоили. 100.000 рублей. "Аморальное поведение" и коррупция упоминались в числе официальных причин ареста Абакумова в 1951 м и казни в 1954-году. На пост министра государственной безопасности Абакумов выдвинулся благодаря своим успехам во главе СМЕРШа, созданного в апреле 1943-года в результате реорганизации "специальных управлений" НКВД, занимавшихся контрразведкой в армии. На совещании руководителей разведслужб, на котором был создан СМЕРШ, председательствовал сам Сталин. Официальные документы свидетельствуют, что первоначально предлагалось название СМЕРНЕШ - от распространенного в годы войны лозунга "Смерть немецким шпионам!", но Сталин возразил: "Почему, собственного говоря, мы должны иметь в виду только немецких шпионов? Разве другие разведслужбы не действуют против нашей страны? Давайте назовем смерть шпионам или кратко - СМЕРШ". Основной задачей СМЕРШа, однако, стала не столько ловля иностранных шпионов, сколько слежка и выявление с помощью множества осведомителей недовольных и "предателей" в армии. Сталин подчеркнул огромное значение СМЕРШ тем, что взял его под свое личное руководство как председатель Государственного Комитета Обороны и народного комиссара обороны. На освобождаемой Красной Армией территории СМЕРШ выявлял всех подозреваемых в сотрудничестве с врагом и подавлял националистскую оппозицию. В конце войны в задачи СМЕРШа вошла также проверка более пяти миллионов советских граждан, возвращавшихся из плена. Английские и американские разведслужбы, стремясь скрупулезно выполнить свои обязательства перед союзником, участвовали порой в варварских репатриациях. Многие из двух миллионов советских граждан, которых они, часто против воли этих людей, вернули на родину, просто сменили гитлеровские застенки на сталинские. Как завуалировано признает советская официальная история, СМЕРШ "с недоверием" относился к более чем миллиону советских военнопленных, переживших ужасы немецких лагерей. Почти все рассматривались как дезертиры.   В июне 1945-года посол США в СССР Аверелл Гарриман докладывал в Госдепартамент: "Посольству известен лишь один случай, когда репатриированный вернулся к семье в Москву… Эшелоны с репатриантами проходят через Москву и движутся дальше на Восток, причём пассажиры их лишены возможности общаться с внешним миром, когда поезда стоят на московских вокзалах". Некоторых после допроса в СМЕРШе расстреливали. Большинство попало в лагеря у Полярного круга, где многие из них умерли. Жуткая судьба ждала членов Русской освободительной армии генерала Власова, которые были репатриированы американцами. Власова, один из героев битвы за Москву, в 1942-году попал в плен, а затем осудил советский режим как тираническое извращение Октябрьской революции. Его добровольческая армия, набранная из советских военнопленных, в марте 1945-года храбро сражалась вместе с немцами на Восточном фронте. Репатриировавшим власовские части американским солдатам пришлось применить слезоточивый газ, но всё же некоторые успели повеситься или иным способом покончить с собой.   Венгерский государственный деятель Николас Ньяради, который был в Москве во время репатриации Власова, позже писал: "Стремясь на примере Власова продемонстрировать, что ждет предателей, его замучили до смерти самым жестоким образом и подробно рассказали всему народу, как он скончался и сколько времени продолжалась агония. Офицеры и солдаты его армии были уничтожены теми же методами…" В марте 1946-года СМЕРШ был формально закрыт, а его функции прешли к Третьему управлению МГБ. Одной из задач СМЕРШа в конце войны, также как НКВД/НКГБ, было, как указывается в официальной истории, "помочь народам освобожденных стран установить и укрепить свободные местные формы правления", другими словами, обеспечить установление "народных демократий" вдоль западных границ СССР. Это было также одной из важнейших задач МГБ под руководством Абакумова.   Беседуя в 1944-году с югославским коммунистом Милованом Джиласом, Сталин расширил смысл средневекового афоризма "cuius regie eius religio" (кто правит, тот и устанавливает религию): "Эта война не то что в прошлые времена. Тот, кто захватил территорию, устанавливает на ней свой общественный строй. Каждый устанавливает свою систему, если его армия достаточно сильна, чтобы сделать это. Иначе и быть не может". "Народные демократии" насаждались в странах Восточной Европы где силой, а где хитростью, и НКГБ/МГБ сыграло в этом центральную роль. Многие из тех, кто помогал установлению в их странах "народных демократий", были карьеристами, временщиками или людьми, которые против собственной воли признали, что советская мощь исключает другие варианты. В каждой восточноевропейской стране имелось (как правило незначительное) коммунистическое или сочувствующее меньшинство, верящее в социалистический выбор, как верило в него первое поколение большевиков и молодых советских идеалистов в годы первой пятилетки.   Венгерский коммунист Георгий Ходос, ставший жертвой показательного сталинского суда, писал: "Какое счастье быть коммунистом, служить человечеству, присутствовать при рождении лучшего будущего. После ужасов Второй мировой войны в мире, похоже, устанавливается порядок. Какой замечательный это будет порядок… Мы строили социалистическую Венгрию под знаменем коммунистической партии". Будущее социалистического строительства в Восточной Европе неразрывно связывалось с поклонением Сталину. В глазах коммунистов всего мира это был не жестокий болезненно подозрительный деспот, а мифологический герой, олицетворявший их видение лучшего мира.   В конце войны даже Джилас и большинство югославских коммунистов, осужденных вскоре как архиеретики, считали себя искренними сталинцами: "Сталин был не только безусловным гением из гениев, он был живым воплощением идеи и мечты о новом обществе. Это поклонение перед Сталиным, а равно и почти перед всем советским приобрело странные формы и масштабы… Среди коммунистов были люди с развитым чувством прекрасного, знающие литературу и философию, но мы все с энтузиазмом воспринимали не только идеи Сталина, но и то, с каким "совершенством“ он их формулировал. Я сам много раз говорил о кристальной ясности его стиля, о глубине его логики и об актуальности его комментариев так, будто они были проявлением высшей мудрости". В Польше, политические преобразования в которой первыми вызвали серьезные разногласия между Сталиным и его союзниками, такой энтузиазм был редкостью. "Коммунизм, - говорил Сталин в 1944-году, - полякам не подходит. У них слишком силен индивидуализм, слишком силен национализм".   Между войнами Польская коммунистическая партия была одной из наименее популярных в Европе, с точки зрения как Москвы, так и своих сограждан. В Польше партия действовала подпольно, многие бойцы её вооруженных отрядов были арестованы. Тех же, кто бежал в Москву, ждала ещё более страшная судьба - во времена "Великого террора" почти все они были расстреляны. В живых остались только те, кто, как будущий партийный лидер Владислав Гомулка, находились в относительной безопасности в польских тюрьмах, и те, а их было немного, кто сотрудничал с НКВД и помогал уничтожать своих товарищей. Польская коммунистическая партия перестала существовать. В 1938-году Коминтерн объявил о её официальном роспуске. Основу польского сопротивления в годы войны составляла Армия Крайова (или АК). Она была настроена резко антикоммунистически, хранила горькую обиду на Советский Союз за раздел Польши в 1939-году и за сталинские преследования. После нападения Германии, однако, Сталин решил, что настало время возродить польский коммунизм. В декабре 1941-года группа польских агентов НКВД во главе с Марцелием Новотко, Болеславом Моложечем и Павлом Финдером была сброшена на парашютах с целью возродить довоенную партию под новым наименованием - Польской рабочей партии (ПРП).   Финдер восстановил связи с Владиславом Гомулкой и сделал его секретарем Варшавского горкома партии. Новотко доверили секретную миссию по дестабилизации Армии Крайовой. По распоряжению НКВД он передал гестапо рад бойцов АК. Не подозревавший о том, что связи Новотко с гестапо являются частью плана НКВД, Моложеч застрелил его как предателя и сам был приговорен к смерти партийным трибуналом. Последовавшее затем убийство Финдера в гестапо открыло Гомулке путь к посту генерального секретаря ПРП.   Он не был человеком Сталина и стал партийным лидером в тот момент, когда радиосвязь с Москвой оказалась нарушенной. Гомулка создал "народную гвардию" в виде подпольной коммунистической милиции, которая должна была выступить в качестве соперника Армии Крайовой. Руководство партии, однако, понимало, что их приход к власти зависит от поддержки не столько внутри страны, сколько от СССР. Ведущий партийный идеолог Альфред Лампе писал незадолго до смерти в 1943-году: "Какая Польша не будет антисоветской?" 23 июля 1944-года Сталин создал в Люблине Польский национальный комитет освобождения, чтобы использовать его в качестве ядра будущего марионеточного правительства. Когда Красная Армия приближалась к Варшаве, советское радио призвало народ к оружию: "Нельзя терять ни секунды!… Варшавяне, к оружию! Выбросьте немецких завоевателей, боритесь за свободу!" Первого августа Армия Крайова начала восстание. Ещё два месяца народ Варшавы отважно сражался, а Красная Армия наблюдала за этим с другого берега Вислы. Когда было убито четверть миллиона поляков, Сталин отстранил их лидеров, назвав их "горсткой рвущихся к власти уголовников".   В течение месяца он отказывался разрешить англо-американским самолетам, доставлявшим из Италии припасы повстанцам, заправляться на советских аэродромах и оказывать медицинскую помощь раненым членам экипажей. Подавление варшавского восстания уничтожило Армию Крайову как серьезного конкурента коммунистам. Вслед за наступающей Красной Армией шло мощное подразделение НКВД, в задачи которого входило выявление оставшихся бойцов Армии Крайовой и установление коммунистической власти. Во главе этого подразделения стоял будущий шеф КГБ и ГРУ, генерал Иван Александрович Серов - невысокий, плотный, жестокий, махровый русский националист, который осуществлял наблюдение за массовыми депортациями с Кавказа. Для выявления бойцов АК Серов пользовался различными методами - от внедрения членов ПРП до перехвата и дешифровки радиосообщений.   В январе 1945-года, когда Люблинский комитет объявил себя временным правительством, Армия Крайова была формально распущена. Часть её бойцов ушла в подполье, другие перешли к коммунистам, а большинство отказалось от дальнейшей борьбы, довольные уже тем, что пережили все это. В задачи НКВД, помимо ликвидации оппозиции, входило создание своего польского аналога. Новую организацию назвали Урзад Безпеченьства (УБ). Во главе её встал Станислав Радкевич, который вначале был начальником отдела в Люблинском комитете, а затем - до 1954-года - министром общественной безопасности. До войны Радкевич, родившийся в Белоруссии, был членом боевой дружины компартии. Выжил он, как и Гомулка, благодаря тому, что находился в заключении в польской тюрьме. Жестокость в нём сочеталась с обаянием и умением убеждать.   Первый послевоенный посол США в Варшаве Артур Блисс Лейн писал после встречи с ним в 1945-году: "Мы слышали, что обычно он старался вселить ужас в души своих собеседников, с нами же он вёл себя в высшей степени сердечно и учтиво. Это человек приятной наружности, явно русско еврейского происхождения, с тщательно расчесанными смоляными волосами и умным, живым, красивым лицом. Он начал разговор с вполне логичного замечания, что фашисты так дезорганизовали Польшу, что новому правительству пришлось прибегнуть к помощи одного из союзников. Англия и Америка были далеко, а Россия ближайший сосед Польши… Он честно признал, что русские направили к нему двести инструкторов НКВД, которые помогут создать польскую полицию безопасности по советскому образцу". Сразу же после создания Люблинского комитета Радкевича вызвали в Москву к Берии на инструктаж. Он вернулся в Польшу в сопровождении двух высокопоставленных советников из НКВД/НКГБ - генералов Селивановского и Мельникова, которые контролировали создание УБ под общим руководством Серова. Рождалась УБ с трудом. К декабрю 1944-года подобрали 2.500 человек, но Радкевич жаловался в Политбюро ПРП, что все они слишком молоды, не имеют опыта, и "руководители у них слабые". Его заместитель Роман Ромковский, агент НКВД со стажем, заявлял, однако, что новая организация провела ряд успешных операций против Армии Крайовой: "Мы разгромили их руководство во всех провинциях".   Политбюро было также конфиденциально проинформировано, что условия осложняются действиями Красной Армии, которая "все крушит и занимается мародерством" (и, добавим, хотя в докладе, слишком строгом, этого и не было, насилует девушек и женщин). Фашистский террор сменился советским террором. Генерал Зигмунт Берлинг, в прошлом командующий русской Первой польской армией и член Люблинского комитета, писал Гомулке: "Приспешники Берии из НКВД несут опустошение всей стране. Преступные элементы из аппарата Радкевича содействуют им. Во время законных и незаконных обысков у людей пропадают вещи, совершенно невиновных людей депортируют или бросают в тюрьму, стреляют как собак… Никто не знает, в чем его обвиняют, кто и за что арестовывает и что намерен с ним сделать". На пленуме ЦК ПРП в мае 1945-года Гомулка признал, что УБ, как и НКВД, вышли из под контроля: "Органы безопасности никто не любит, но похоже, что они превращаются в Государство в Государстве. Они проводят свою политику, в которую никто не может вмешиваться… В наших тюрьмах с заключенными обращаются, как с животными. Сотрудники аппарата безопасности деморализуются и уходят со службы… В результате мы станем просто незначительной подставной организацией НКВД". Радкевич был столь же озабочен: "Имеются признаки кризиса в службе безопасности, где работает сейчас 11.000 человек, но занято только четверть должностей… Возникло много противодействующих организаций, растет недовольство… Трудно сказать, чего больше - пользы или вреда - получили мы от русских советников. На первом этапе они нам помогали, на втором стали наносить вред. Сейчас положение изменилось, и пока нет необходимости избавляться от них". Однако решать, оставаться или нет советникам НКВД в Польше, предстояло не полякам, а Москве, и Сталин не собирался разрешать им уехать. По всей Восточной Европе, за исключением Югославии и Албании, коммунистические службы безопасности, контролируемые советскими советниками, играли решающую роль в переходе к "народным демократиям". Политическое строительство в большинстве восточноевропейских стран развивалось по сходным сценариям. Сразу после освобождения были созданы более или менее свободные коалиции, в которые объединились некоторые неофашистские партии, но органы безопасности и другие органы власти перешли в руки коммунистов.   Спустя какое-то время, разное для всех стран, эти правительства были заменены новыми фальшивыми коалиционными правительствами, созданными под руководством коммунистов, которые в свою очередь проложили дорогу однопартийным Государствам, получавшим указания из Москвы. В Польше, однако, коалиционное правительство было фальшивкой с самого начала. Люблинский комитет, признанный в январе 1945-года Советским Союзом в качестве временного правительства Польши, западные союзники признавать отказались, объявив его непредставительным марионеточным режимом. Ликвидация свобод в Польше, хотя реальные масштабы этого в Вашингтоне даже не представляли, стало основной причиной первого серьезного столкновения преемника Рузвельта Гарри С. Трумэна с советским руководством. Во время первой встречи с Молотовым 23 апреля 1945-года новый и неопытный президент открыто заявил, что американо советские отношения не могут далее строиться "по принципу улицы с односторонним движением" и что в будущем России придется выполнять свои обязательства. Молотов побелел и вначале не нашелся что сказать. Но потом ответил: "Со мной за всю жизнь так не разговаривали". На что Трумэн, как он сам вспоминает, ответил: "Соблюдайте соглашения, и с вами никто не будет так говорить". После смерти Рузвельта Гарри Гопкинс жил почти забытым в своем доме в Джорджтауне - районе Вашингтона. Он пережил президента всего на девять месяцев. Ахмеров, правда, как всегда заявляя, что говорит от имени Сталина, пытался убедить его, что ему снова предстоит сыграть важную роль в этот критический для американо советских отношений момент. В середине мая Аверелл Гарриман, американский посол в Москве, и "Чип" Болен разработали план, по которому Трумэн должен был послать Гопкинса в Москву для решения некоторых наболевших вопросов непосредственно со Сталиным. Реакция Гопкинса на предложение заслуживает внимания. Он сказался больным настолько, что принимал гостей, лежа в постели, "но при упоминании о полете в Москву вновь преобразился в того самого пожарного коня, который заслышал звук сигнального колокола". Госдепартамент и новый государственный секретарь Джеймс Ф. Бирнс считали, что Гопкинс слишком субъективен и не сможет правильно расценить разглагольствования советского руководителя. Трумэн отверг их возражения. Москва на предложение о визите ответила оперативно и с радостью. На первой встрече со Сталиным 26 мая Гопкинс подчеркнул важность сохранения в неприкосновенности "всей структуры мирового сотрудничества и отношений с Советским Союзом, ради создания которых президент Рузвельт и маршал (Сталин) так много потрудились". Основной причиной утраты в Америке доверия к сотрудничеству с Советским Союзом является "наша неспособность провести в жизнь ялтинские договоренности по Польше". Ряд историков, даже не подозревающих о том, что НКВД/НКГБ считало Гопкинса своим агентом, были поражены явно просоветским подходом Гопкинса. Войтех Мастны пишет: "Гопкинс использовал недавний неблагоприятный поворот в американском общественном мнении в отношении России, но не связал эту перемену с действиями Советского Союза. Вместо этого он, положительно оценив действия Сталина, поддержавшего идею Рузвельта о новой "структуре мирового сотрудничества“, как бы снял с него вину. Отсутствующие англичане оказались в роли виновных, и Сталин не преминул воспользоваться возможностью осудить их". Сталин заявил, что английские консерваторы, включая Черчилля, выступали против советского плана свободной Польши, потому что стремились возродить враждебную "санитарную зону" вокруг СССР. Вместо того, чтобы оспорить такое неверное толкование политики Англии, Гопкинс ещё дважды подчеркнул, что Америка проводит совершенно иную политику. Соединенные Штаты хотят, чтобы все соседи Советского Союза были дружественными странами. В таком случае, возразил Сталин, они могут легко достичь соглашения по Польше.   Гопкинс ответил, что рад слышать это от Сталина. "Мы примем любое правительство в Польше, - продолжал Гопкинс на следующий день, - которое изберет польский народ и которое будет дружественным по отношению к Советскому правительству". Ни Гопкинс, ни Трумэн в тот момент не понимали неприятной истины, что ни одно польское правительство не может отвечать этим двум требованиям. Профессор Мастны, снова, не подозревав об отношении НКВД к Гопкинсу, пишет в заключение, что "в конце концов Гопкинс согласился на советское предложение… Польский вопрос, таким образом, был решен Гопкинсом и Сталиным без англичан".   Руководимое коммунистами временное правительство было расширено за счёт чисто символических представителей поляков, находившихся в изгнании в Лондоне, а Миколайчик получил престижный, но практически бесправный пост заместителя премьер-министра. Неразрешимая проблема проведения свободных выборов постоянного правительства была отложена в сторону. Хотя Гопкинс и вышел за пределы данных ему полномочий, Трумэн приветствовал соглашение считая его средством укрепления военного альянса. НКГБ полагал, что с помощью Гопкинса одержал Победу над американским империализмом. Дело же, скорее всего, обстоит так, что хотя влияние Гопкинса на Рузвельта, а первоначально и на Трумэна служило советским интересам, он никогда не был сознательным советским агентом. НКГБ через Ахмерова ещё раз воспользовался его страстным желанием лично участвовать в укреплении советско-американских отношений и его наивной верой в то, что Сталин разделяет его приверженность новому мировому порядку.   Устраивавшая всех формула решения польской проблемы, согласованная Сталиным и Гопкинсом, была утверждена на встрече "Большой тройки" в Потсдаме в июле августе 1945-года, на которой Гопкинс не присутствовал. Но по мере того, как пренебрежение Советским Союзом правами человека становилось все труднее игнорировать, даже вера Гопкинса в будущее советско-американских отношений дала трещину. Не успел он уехать из Москвы, как начался показательный процесс над 16 польскими лидерами, для которых он просил помилования. Гопкинс умер в январе 1946-года, расставшись с некоторыми своими иллюзиями. Американской посол в Варшаве Артур Блисс Лейн печально констатировал, "что НКВД и УБ так туго натянули поводья власти, что никакая демократия в нашем понимании этого слова не будет возможна в Польше ещё долгие годы". Советский контроль над действиями УБ был наиболее пристальным в 1944-47-годах, когда в каждом отделении УБ был советский советник с правом принимать окончательное решение. Преподаватели первых школ УБ должны были предъявлять черновики своих лекций советникам, которые вносили в них изменения по своему усмотрению.   В период между 1947 м и 1949-годом советников убрали из районных отделений УБ. К моменту смерти Сталина в 1953-году число советников в провинциальных отделениях за пределами Варшавы сократили до двух. В некоторых операциях, в особенности по фальсификации выборов, УБ проявило себя слабым учеником. В Ялте Молотов заявил, что для организации выборов в Польше потребуется всего месяц. На самом же деле УБ было настолько не уверено в своей способности совладать с двумя ведущими оппозиционными партиями - Крестьянской партией и Христианской партией труда, что выборы перенесли на январь 1947-года, явно рассчитывая на помощь сильных снегопадов.   Но даже и через два года подготовки к фальсификации выборов свидетельства фальсификации были настолько очевидными, что удивились даже советские советники УБ. В течение года оппозиционные партии были запрещены. Во избежание неудачи на следующих общих выборах в 1952-году и для обеспечения значительного преимущества руководимой коммунистами Польской объединенной рабочей партии (созданной после "слияния" с социалистами в 1948-году), советские советники провели трехмесячные курсы, на которых мисс Конопко дала подробнейшие инструкции по подлогу и технологии подготовки заранее результатов выборов. Влияние Польской католической церкви, однако, поставило УБ перед проблемой, решения которой не было и у советников. Одним из самых циничных изобретений УБ была подготовка подполковника Йерека Лабановского выступать в роли католического, православного или иудейского священника, когда приговоренные к смерти просили о присутствии духовного лица на казни. Весной 1945-года, когда захват Польши коммунистами успешно осуществлялся, будущий председатель КГБ генерал Серов прибыл в Германию, чтобы возглавить "внутренний" (НКВД/НКГБ) отдел советской военной администрации (СБА). Администрация располагалась в берлинском пригороде Карлсхорст в огромном здании, окруженном железным забором, колючей проволокой, патрулями и полицейскими кордонами с собаками. Серов создал на территории СБА целый городок НКГБ (позже МГБ).   Свой штаб он разместил в бывшем госпитале, когда-то красивые особняки отдал своим офицерам, развернул огромный гараж. Входить на территорию могли только сотрудники НКГБ/МГБ, которых насчитывалось около двух тысяч. Серов создал в советской оккупационной зоне мощную сеть НКГБ/МГБ, поставив во главе неё генерал-майора Мельникова, бывшего советника молодой польский УБ. Зона делилась на районы (Bezirke), каждый со своим штабом НКГБ/МГБ, которые в свою очередь подразделялись на округа (Kreis), контролируемые "оперативными группами". Этот колоссальный аппарат осуществлял наблюдение за политическими партиями, церковью, профсоюзами и направлял процесс советизации. Карлсхорст стал также крупнейшей советской зарубежной базой шпионажа против стран Запада. База в Лейпциге занималась нелегалами. "Коммунизм для немцев, что корове седло", - жаловался Сталин. Руководство ГКП (Германской коммунистической партии) возвратилось из своей московской ссылки 30 апреля 1945-года - в день самоубийства Гитлера в его берлинском бункере. Двое наиболее выдающихся членов руководства - шестидесятилетний Вильгельм Пик (ставший впоследствии первым президентом Германской Демократической Республики) и пятидесятидвухлетний Вальтер Ульбрихт (первый секретарь правящей партии ГДР) - были ветеранами коммунистического подполья, а также ставленниками НКВД.   Серов и руководство ГКП действовали вначале робко, не зная, каким образом будет осуществлено взятие страны под контроль коммунистов. По прибытии из Москвы Ульбрихт заявил своим ближайшим соратникам: "Все будет выглядеть демократично, но мы должны все держать под контролем". Первой его тактической задачей было создать неформальную антифашистскую коалицию из ГКП и трех других, разрешенных СВА партий. Свободные выборы в советской зоне могли, вероятно, продемонстрировать большинство социал-демократов (СДП), но разгул насилия и грабежей, которым Красная Армия отметила Победу, лишили ГКП всякой надежды на занятие лидирующей роли в стране без помощи мощных сил СВА и НКГБ/МГБ. Обеспокоенный ростом популярности социал-демократов, глава СВА маршал Жуков стал оказывать давление на руководство СДП с целью добиться от него согласия на объединение с коммунистами. Английские власти получили жалобы от двух выдающихся социал-демократов, которым НКГБ приказало под страхом ареста "агитировать за объединение". Отказавшиеся уже брошены в тюрьму Заксенхаузен", бывшую при фашистах концлагерем.   Председатель западногерманской СДП Эрих Олленауэр заявлял, что по меньшей мере 20.000 несогласных членов социал-демократической партии Восточной Германии подверглись преследованиям, заключению и даже были убиты в период с декабря 1945-года по апрель 1946-года. В результате развернутой НКГБ кампании массового устрашения 22 апреля 1946-года - в день рождения Ленина - произошло объединение ГКП и СДП в Социалистическую единую партию Германии (СЕПГ).   Другим важным итогом стало мощное подавление социал-демократии в Восточной Германии. Несмотря на угрозы на первых муниципальных и региональных выборах осенью 1946-года СЕПГ набрала едва 50 процентов голосов, но движение в сторону однопартийного Государства остановить было уже невозможно. В августе 1947-года по приказу 201 СВА в Восточной Германии под контролем МГБ была создана полиция безопасности, Комиссариат 5 (К-5), предшественник Службы государственной безопасности ГДР (ССД), организованной в октябре 1949-года после провозглашения Германской Демократической Республики. Глава К-5, а впоследствии и ССД Вильгельм Цайсер был старым агентом ГРУ в Германии, а во время Гражданской войны в Испании командовал 13 й интернациональной бригадой под псевдонимом "генерал Гомес".   Одним из ближайших его помощников был также агент ГРУ со стажем Рудольф Геррнштадт, среди заслуг которого числится вербовка немецкого дипломата Рудольфа фон Шелиха. В Восточной Германии, как и в Польше, советники из МГБ давали инструкции по подтасовке результатов выборов. На первых общенациональных выборах в ГДР в 1950-году СЕПГ получила 99,7 процента голосов - вдвое больше, чем в 1946-году. Между двумя войнами до прихода к власти Гитлера в Германии была массовая коммунистическая партия. В Румынии, напротив, партия была почти такой же слабой, как и в Польше, причём большинство её составляли представители нацменьшинств. В последний год войны партию пришлось восстанавливать практически с нуля. В марте 1944-года НКГБ направило группу из трех человек во главе со своим румынским агентом Эмилем Боднарасом для подготовки партийного руководства к приходу Красной Армии.   Боднарасу удалось провести встречу в тюремной больнице с Георге Георгиу Деж и другими заключенными лидерами компартии, на котором Георгиу Деж обвинил действующего секретаря подпольной партии Стефана Фориса в связях с полицией. Георгиу Деж занял его место. Это был первый из его коварных маневров в борьбе за власть с московским бюро румынских коммунистов в изгнании, которое возглавляли агенты НКГБ Анна Паукер и Василе Лука. После оккупации Румынии Красной Армией в августе 1944-года Георгиу Деж был освобожден, а Форис брошен в тюрьму. Два года спустя по приказу Георгиу Деж Фориса повесили без суда. В течение зимы 1944-45-года подготовленные Боднарасом и НКГБ бойцы "Патриотической гвардии" заняли ключевые посты в полиции и силах безопасности. В марте 1945-года, через семь месяцев после начала правления коалиционного правительства с широким представительством, румынский король Михай согласился с советским ультиматумом об установлении "народно демократического" режима под руководством коммунистов во главе с сочувствующим коммунистам Петру Гроза. В результате подтасовки выборов в ноябре 1946-года правительство одержало убедительную Победу.   В 1947-году оппозиционные партии были ликвидированы, и состоялся показательный процесс над лидерами оппозиции, которых обвинили в заговоре против безопасности Государства. 31 декабря 1947-года короля Михая вынудили отречься от престола. Была провозглашена Румынская Народная Республика. Основой новой республики стали Служба народной безопасности (СНБ) и её русские советники. Николае Чаушеску, страдавший манией величия даже в большей степени, чем Георгиу Деж, признавал позже, что "в прошлом" (иными словами, при Георгиу Деж) вопросы внутренней жизни партии "иногда решались с помощью органов безопасности, что создавало возможность для вмешательства в жизнь партии и серьезно подрывало её авторитет и ведущую роль".   СНБ использовалась не только с целью проведения сталинской ортодоксальной политики, но и в личных интересах Георгиу Деж. Поскольку Георгиу Деж неустанно заверял в своей верности Советскому Союзу и его великому лидеру, советские советники позволяли ему проявлять самостоятельность. Как и Серов, успешно проводивший операции НКГБ/МГБ в Польше и Восточной Германии, Дмитрий Георгиевич Федичкин, главный советник в Румынии с 1944 по 1947-год, был жестким, бескомпромиссным карьеристом. Он родился в 1903-году, опыт работы в Балканах приобрел в 30-е годы и вёл себя в послевоенном Бухаресте как вице король, часто давая инструкции и советы Георгиу Деж. Его фотография, на которой изображен коренастый человек с круглым лицом и в очках, занимает сегодня почетное место в мемориальной комнате в Первом главном управлении КГБ. В пояснительной надписи сказано, что он успешно работал "советником" в Бухаресте, а потом разрабатывал "активные действия" против западных стран. Для Серова, который в те времена считался более выдающимся советником, стал впоследствии даже первым председателем КГБ, места в мемориальной комнате не нашлось, поскольку он был лишен всех почестей за активное участие в сталинских зверствах и самоубийство в 1962-году. Захват коммунистами власти в Болгарии произошёл даже быстрее, чем в Румынии. Усиленный славянскими родственными узами с Советской Россией, коммунизм в Болгарии, хотя и не был лидирующей силой в болгарском обществе, имел там более глубокие корни, чем в Польше или Румынии. Несмотря на то, что между двумя мировыми войнами Болгария числилась среди наименее развитых стран Европы, она славилась тем, что была родиной лучших большевиков Коминтерна.   Харизматический Георгий Димитров своей успешной защитой на суде в Лейпциге по обвинению в поджоге рейхстага в 1933-году снискал себе известность как герой антифашистского движения. С 1935 по 1943-год он был последним генеральным секретарем Коминтерна. Когда в сентябре 1944-года Красная Армия перешла границу Болгарии, руководимый коммунистами Отечественный фронт успешно осуществил переворот. За три месяца партия выросла с 15.000 членов до 750.000.   Коммунистическая народная милиция, пришедшая на смену старой полиции, и находившаяся под контролем НКГБ тайная полиция начали кампанию террора. Даже Димитров прекрасно знал, что его телохранитель и зять Вылко Червенков, которого он спас от верной смерти в годы террора, шпионил за ним по заданию тайной полиции. Коалиционное правительство оставалось у власти четыре месяца. В январе 1945-года власть захватила новоявленная коалиция коммунистов с сочувствующими.   В результате подтасовки результатов выборов в ноябре 1945-года Отечественный фронт получил 88 процентов голосов. Несмотря на отважную борьбу остатков оппозиции, в декабре 1947-года Болгария стала народной республикой. Все последующие годы она оставалась наиболее лояльной из советских сателлитов. В Венгрии и Чехословакии многопартийные демократии оказали коммунистическому захвату наиболее сильное сопротивление. Всеобщие выборы в Венгрии в ноябре 1945-года выиграла партия мелких собственников, набравшая 57 процентов голосов, а коммунистическая и социалистическая остались позади с 17 процентами каждая. Президент новой Венгерской республики, провозглашенной 1 февраля 1946-года, доктор Золтан Тилди и премьер-министр нового правительства доктор Ференц Надь представляли партию мелких собственников.   Однако из-за присутствия на территории Венгрии советских оккупационных сил правила эта партия недолго. Наиболее могущественным из членов кабинета Ференца Надя был его заместитель коммунист Матпьяш Ракоши (урожденный Рот). Министр финансов, член партии мелких собственников, Николас Ньяради так писал о нём: "… Это наиболее опытный и сильный коммунист в Венгрии. Его обучили в Москве пропаганде, саботажу, психологии толпы и средствам политической войны. Ракоши - самый хитроумный из политических деятелей, которых я когда либо знал. Он, безусловно, имел талант, необходимый актерам, конферансье и политическим деятелям, - он чувствовал время. В России его научили, что делать, а интуиция подсказывала, когда это делать". Самым сильным орудием в руках коммунистов была полиция безопасности, находившаяся под контролем советских "советников" и названная АВО (позднее АВХ). Первоначально АВО действовала как армия компартии. Ракоши признавал впоследствии, что это была организация, "в которой наша партия добивалась руководящей роли и не допускала ни разделения (власти), ни влияния… Эта организация была в наших руках с самого начала, и мы следили, чтобы она оставалась надежным, острым оружием в борьбе за народную демократию". Во главе АВО стоял еврей портной с гитлеровскими усиками "мушкой" Габор Петер (урожденный Бено Аушпиц), который до этого работал на НКВД. На первых этапах послевоенной коалиции он ушел в тень, чтобы не вызывать подозрений у министров, представлявших другие партии. Ньяради считал его "бесполым": "Он суетится, жеманится, лепечет что то, руки постоянно в движении. При разговоре с ним, неофициальном, конечно, так и ждешь, что он достанет метр и начнет размечать мелом твой костюм… А ещё… он очень любит цветы. Окна его дома 60 по Андрашши Ут увиты плющом, на подоконнике голубые цветочки, а сам чистенький кабинетик Габора Петера напоминает девичью спаленку. Кругом герани - розовые, красные, белые, их чуть горьковатым ароматом пропитана вся комната. Говорить с Петером в его кабинете все равно, что общаться со стареющей дамой, которая наконец получила клочок земли. В руках у него секатор, он то и дело переходит от горшка к вазе, от вазы к кадке с цветами. "О, господин министр!“ Отстриг веточку пеларгонии. "Боже, доктор Ньяради!“ Отхватил цветочек гортензии. "Какое счастье, господин министр“. Укоротил плеточку плюща. Это может вызвать смех, и не верится, что перед вами человек, которого боится вся Венгрия. Большинство посетителей Габора Петера видели другую сторону его натуры. "Вам следует усвоить, что ни на чью поддержку, ни на чью защиту вы можете не рассчитывать", - говорил он. - Понятно? Партия отдала вас нам в руки". Он любил убеждать подследственных "набойкой каблуков" - так в довоенной Венгерской полиции называли позаимствованным у сапожников термином пытку, когда человека били по голым пяткам палкой или резиновым шлангом. Применялись и другие пытки - пострашнее. Советские советники иногда принимали участие в допросах, но пытки обычно оставляли АВО. К 1948-году коалиционное правительство ушло, и Венгрия превратилась в "народную демократию". Ракоши хвастался потом, что "отрезал" от коалиции оппозиционные некоммунистические партии, "как кружки салями". Нож для резки политической колбасы держала в руках АВО. Первым кусочком стало, как утверждалось, "правое крыло" партии мелких собственников. Под предлогом искоренения "фашистских элементов" АВО арестовала членов партии, которые больше всего распространялись о недостойных действиях коммунистов.   Другой кусочек - "правое крыло" социал-демократов, которых также обвинили в сотрудничестве с фашистами. Самый большой кусок, основную часть партии собственников отрезать было трудно, и пришлось воспользоваться советской помощью. АВО сфабриковала заговор, в который был вовлечен генеральный секретарь партии Бела Ковач. Когда Национальная ассамблея не смогла лишить его парламентской неприкосновенности, Ковача арестовала советская военная полиция по обвинению в заговоре против оккупационных войск. В мае 1947-года премьер-министр Ференц Надь не вернулся из Швейцарии, где проводил отпуск, потому что ему пригрозили арестом в случае возвращения. Но ни опыт "в разделке колбасы", ни фальсификации на выборах не принесли коммунистам немедленной Победы. На всеобщих выборах в августе 1947-года коммунисты, хотя и стали впервые крупнейшей партией, набрали всего 24 процента голосов. По свидетельству очевидца, в штаб квартире АВО царило упадническое настроение в связи со сравнительно неудачной фальсификацией выборов (МГБ потом повысило квалификацию АВО). Правящая коалиция во главе с коммунистами получила, тем не менее, вдвое больше голосов, чем оппозиция.   Самую малочисленную из вошедших в коалицию партий - Национальную крестьянскую, которая набрала 9 процентов голосов, возглавлял тайный коммунист Ференц Эрдей. Зимой 1947-48-года Ракоши сократил правительство до чисто номинальной коалиции, в которой присутствие нескольких некоммунистических министров едва скрывало коммунистическую сущность. После создания в 1948-году однопартийного Государства, узаконенного на будущий год новой конституцией, антисемит Берия насмешливо назвал Ракоши "еврейским королем Венгрии". В Чехословакии, в отличие от других стран - советских сателлитов, коммунистическая партия благодаря живым ещё воспоминаниям о предательстве Запада в Мюнхене вышла из войны как наиболее популярная партия страны. На свободных выборах 1946-года она набрала 38 процентов голосов - вдвое больше, чем любая другая партия. Коммунисты успешно внедрили другие партии в правящую коалицию. Генерал Людвик Свобода, министр обороны с 1945 по 1950-год, а позднее президент республики, официально считался беспартийным. Он, правда, признал впоследствии, что всегда был "преданным и дисциплинированным" коммунистом, от которого партия потребовала прервать членство с тем, чтобы он мог оказать содействие в будущем захвате власти. Как и в других странах Восточной Европы, коммунисты практически с самого начала контролировали Министерство внутренних дел, а также полицию и полицию безопасности (государственная безопасность - ГБ), которые находились в подчинении министерства. Поскольку в Чехословакии советские оккупационные силы не стояли, роль этих организаций была ещё значительнее, чем в Венгрии. По настоянию президента Бенеша во главе Управления Z Министерства внутренних дел, которому подчинялась ГБ, поставили социал-демократа Йозефа Бартика.   Работавшие в ГБ коммунисты с помощью бывшего сотрудника гестапо сфабриковали против Бартика обвинение в сотрудничестве с оккупантами и вынудили его к отставке. Бывшего заместителя и преемника Бартика - Бедржиха Покорного сместили после того, как он использовал подложные документы для дискредитации генерального секретаря Национал социалистической партии (несмотря на сходство в названии не путать с нацистской партией). Коммунисты посадили на это место подставного беспартийного генерала Франтишека Янда, при котором все руководство Управлением Z осуществлял его заместитель коммунист Индржих Веселый. Деятельностью ГБ управляли два советника НКГБ/МГБ, известные под именами Тихонов и "Хазянов", имевшие множество чехословацких агентов. Под псевдонимом Тихонов скрывался резидент НКВД/НКГБ времен войны в Англии Иван Чичаев. Чешский историк Карел Каплан, изучив в конце 60-х годов партийные и государственные архивы, пришёл к выводу, что сеть советских агентов в коммунистической партии была "весьма многочисленна".   В эту сеть входили Штепан Плачек, возглавлявший Управление безопасности провинций (1945-1947 г.г)., а затем внутреннюю разведку (1947-1948 г.г).; Бедржих Рейцин, шеф военной разведки, и Карел Шваб, заведующий отделом учета Центрального Комитета партии, которые собирали информацию о других партиях и церкви. Среди агентов НКГБ/МГБ в других партиях были Ян Шевчик в демократической партии и Войтех Ербан в социал-демократической партии. К зиме 1947-48-года ГБ и советские советники стали испытывать серьезную обеспокоенность снижением поддержки коммунистической партии. В январе 1948-года Пражский институт общественного мнения предсказал, что на весенних выборах коммунисты наберут не более 28 процентов голосов. Отлучение в 1947-году от власти двух наиболее сильных коммунистических партий Запада - во Франции и в Италии - усилило дурные предчувствия чехословацкого партийного руководства. Чичаев и "Хазянов" сообщили Плачеку - автору тревожного доклада о возможной подготовке некоммунистических партий к перевороту, - что доклад одобрен лично Сталиным.   Московский центр приказал Плачеку и другим своим агентам подготовить списки ведущих оппонентов коммунистической партии с тем, чтобы "обезглавить реакцию". Одновременно ГБ стало обвинять партийное руководство в том, что оно "нянчится с реакцией", и потребовало ускорения перехода к народной демократии. Под предлогом обеспечения личной безопасности членов правительства, ко всем министрам прикрепили телохранителей, истинной задачей которых было шпионить за подопечными. Один министр жаловался. в январе 1948-года, что офицеры ГБ "в любой момент обыскивают столы, проверяют, где стоят телефоны в квартире, с кем мы говорим по телефону, с кем вообще знакомы и т.д".   Управление F, нелегальное подразделение ГБ, которое возглавлял Карел Шваб, специализировалось на сборе компрометирующих материалов на некоммунистических политических деятелей и засылкой агентов в национал социалистическую и народную партии. В управлении имелся небольшой отдел, известный как комиссия RR, который организовывал провокации - от выкрикивания подрывных лозунгов на демонстрациях некоммунистических партий, за что демонстрации разгонялись, до фабрикации "антигосударственных заговоров" в Словакии. Карел Каплан на основе изучения секретных чехословацких архивов делает вывод, что советники из МГБ Чичаев и "Хазянов" играли "все возрастающую руководящую роль" как в управлении F, так и в отделе RR. Председатель коммунистической партии (а с июля 1946-года - премьер-министр) Клемент Готвальд не верил паникерским докладам ГБ о готовящемся другими политическими партиями вооруженном перевороте. Не верили этому и большинство других руководителей партии. Однако они были убеждены, что противник пытается отстранить их от власти, и считали необходимым нанести упреждающий удар. В начале 1948-года министр юстиции от национал социалистов Прокоп Дртина возглавил неудавшуюся попытку некоммунистических министров создать комиссию по расследованию нарушения законности органами ГБ.   19 февраля советский заместитель министра иностранных дел В.А. Зорин, до недавнего времени посол в Чехословакии, прибыл в Прагу, чтобы убедить Готвальда покончить с некоммунистической оппозицией. Готвальд согласился, но отверг-настойчивые советы Зорина попросить советского военного содействия (как утверждает Каплан, это был "единственный случай за всю его жизнь", когда он не выполнил советские инструкции). Тогда оппозиция сыграла на руку Готвальда. 20 февраля министры от католиков, демократов и национал социалистов подали в отставку, считая, что смогут добиться расформирования правительства и проведения новых выборов. Социал-демократический министр, однако, остался. Готвальд же, вместо того чтобы расформировать правительство, создал 29 февраля правительство народного фронта, полностью состоящее из коммунистов и сочувствующих им. Самозваный "Комитет действий" Национального фронта под неусыпным контролем полиции и ГБ узурпировал функции парламента и провозгласил полную национализацию. Президент Бенеш не устоял под давлением коммунистов. В мае в результате фальсифицированных выборов захват власти коммунистами был завершен. В июне Готвальд сменил Бенеша на посту президента. Сам он умер в 1953-году от воспаления легких, простудившись на похоронах Сталина. Югославия - единственная из восточноевропейских стран, коммунистический режим которой после войны порвал с Москвой (в 1968-году то же сделала Албания). Однако в конце войны не было никаких признаков того, что югославский партийный лидер и премьер-министр маршал Тито станет одним из основных объектов интереса МГБ. Тито (урожденный Иосип Броз) был одним из немногих ведущих коммунистов Югославии, которые находились в изгнании в Москве и пережили годы террора. Он стал генеральным секретарем югославской партии в 1937-году при помощи НКВД. В те времена, отмечал будущий критик Тито Милован Джилас, никто не усматривал ничего предосудительного в связях с НКВД: "Контакты с советской разведкой были необходимы находившейся на нелегальном положении партии по организационным соображениям, и связь члена партии с советской разведкой расценивалась как преимущество, даже честь и укрепляла его престиж". Тито послушно осудил своих попавших под чистку товарищей в партийной газете "Пролетер", предъявив им обычные сталинские обвинения в троцкизме, предательстве, фракционности, шпионаже и антипартийной деятельности. Когда Тито в годы войны возглавил коммунистических партизан, его радистом для связи с Моосвой был агент НКВД Иосип Копинич, действовавший под псевдонимом Ваздух ("воздух"). В конце войны, пишет Джилас, "советская разведка проявляла к Тито особый интерес". В то время не было никаких оснований предполагать, что всего через три года Сталин и Тито вступят в жесточайшую конфронтацию. Несмотря на свою неизменную ненависть к сталинизму, Джилас писал: "Дело в том, что ни один партийный лидер не был настроен антисоветски. Ни перед войной, ни во время неё, ни после. Руководители и простые члены партий не были бы столь едины в своей приверженности идеологии, если бы не верили в "ведущую силу социализма“. Сталин и Советский Союз были основой, духовным центром". В западной прессе часто называли Югославию советским "сателлитом номер один". Сталин также выделял Тито. Когда "руководящие товарищи" вспоминали приём, устроенный Тито в Москве, куда он поехал в 1946-году на похороны президента Калинина, "они были в восторге, глаза сияли, о причине приезда все забыли, улыбки сверкали. Даже Тито светился гордостью в "торжественной“ тишине". Самоуверенность Тито, его способность к независимым суждениям беспокоили Сталина и НКГБ. В отличие от создававшихся ещё народных демократий югославские партизаны завоевали свою Победу в борьбе с немецкими и итальянскими армиями практически без посторонней помощи.   Вскоре после Дня Победы Тито заявил: "Мы больше ни от кого не будем зависеть". В конце войны Сталин предпочел бы, чтобы раньше времени не раздражать западных союзников, создать коалиционное правительство, состоящее из представителей Национального комитета Тито и королевского правительства в изгнании во главе с Иваном Шубашичем, которое находилось в Лондоне. Но Тито не предпринимал серьезных попыток выполнять свое собственное обещание, данное правительству в изгнании в конце 1944-года. Шубашич, хотя и получил пост министра иностранных дел, в октябре 1945-года подал в отставку в знак протеста против нарушения Тито договоренностей. Месяц спустя правительство Тито одержало убедительную Победу на подтасованных выборах. Английские и американские представители, как и другие иностранные наблюдатели, были уверены, что на свободных выборах коммунисты потерпели бы разгромное поражение. Первое разногласие между Югославией и СССР касалось вмешательства НКГБ во внутренние дела Югославии и огласки не получило. До этого были столкновения между советником НКГБ в Белграде генерал-лейтенантом Тимофеевым и руководителем службы безопасности в правительстве Тито Александром Лека Ранковичем. Запугать Ранковича было непросто. В 30-е годы он сидел в югославских тюрьмах, где его нещадно били. В гестапо, куда он попал в 1941-году и был освобожден в результате отважного рейда партизан, его тоже пытали. Войну он закончил Директором бюро народной защиты (ОЗНА) в Министерстве вооруженных сил правительства Тито. В феврале 1946-года стал министром внутренних дел, сохраняя за собой руководство ОЗНА, которое месяц спустя было переименовано в Управление государственной безопасности (УДБА), хотя его и продолжали называть прежним, крайне непопулярным названием.   Джилас пишет, что у Ранковича советник Тимофеев "не проявлял неожиданного прилива дружеских чувств, столь характерного для русских": "Тимофеев входил в кабинет Ранковича серьезным и обеспокоенным. Выходил он в зависимости от разговора ободренным и веселым, если обсуждались вопросы сотрудничества, или злым и напуганным, если Ранкович нападал на него с доказательствами вербовки югославских граждан советскими органами. Все вопросы обсуждались детально и подробно, несмотря на слабый русский Ранковича и ещё более слабый сербский Тимофеева. Вдруг раскрывался очередной случай вербовки, и Ранкович снова начинал обвинять Тимофеева, который выдвигал одни и те же доводы - это частный случай, вина какого то агента, а не государственная политика и уж, конечно же, не его, Тимофеева, приказ". На самом же деле вербовка югославских агентов была в послевоенные годы основной задачей НКГБ/МГБ в этой стране. Два агента были в кабинете министров Тито. Министр промышленности Андрийя Хебранг, бывший партизанский лидер в Хорватии, которого НКГБ взял на шантаже, узнав, что в гестапо под пытками он предал некоторых своих товарищей. Стретен Жуйович, министр финансов, также был советским информатором. В 1945-году произошёл случай, особенно разозливший Тито, который в то время ещё не подозревал о советских агентах среди своих министров.   НКГБ попытался соблазнить и завербовать Душицу Перович, женщину, которая руководила югославской криптографией. Когда Ранкович доложил о случившемся, Тито взорвался: "Шпионской сети мы здесь не потерпим. Надо объяснить им это сейчас же". Тито лично жаловался советскому послу и главе советской военной миссии. Хотя Тито сопротивлялся вмешательству НКГБ, он сам широко пользовался методами этой организации. За четыре военных года погиб каждый десятый из пятнадцатимиллионного населения Югославии. Тито и коммунисты победили не только немцев и итальянцев, но и в чудовищно жестокой гражданской войне. После Победы ОЗНА начала террор против "четников" Михайловича и других бывших оппонентов. Доктор Милан Грол, бывший член королевского правительства в изгнании, провозгласил в 1945-году, когда был ещё вице премьером: "Это не Государство, это бойня".   Самого Михайловича поймали в 1946-году, после того, как один из его командиров, схваченный и завербованный ОЗНА, выманил его из убежища. Михайловича судили показательным судом и казнили. Джилас позднее писал: "Итоги проникновения секретных служб во все сферы жизни - просачивание во все её поры, внедрение в семейную и личную жизнь, были губительны и для руководящей партии".   Английский оборзеватель Фрэнк Уоддамс писал в 1946-году: "ОЗНА осуществляла полный контроль над жизнью, свободами и собственностью всех граждан, и если она решала кого то арестовать, бросить в тюрьму без суда, выслать или "уничтожить“, никто не мог протестовать или спрашивать о причинах. В этом причина всеобщего ужаса населения". Показательные процессы 1947-года "сорвали маски" со множества "шпионов на службе иностранного империализма" из числа "четников", "капиталистической нечисти", католической церкви и других противников режима. В руководстве Югославской КП чувство единения с Советским Союзом и с нарождающимися сталинистскими народными демократиями возобладало над возмущением по поводу вмешательства МГБ. Даже в начале 1948-года, когда до жесткой конфронтации оставалось всего несколько месяцев, никто о ней даже не подозревал.   В сентябре 1947-года на первой встрече Коминформа, послевоенного преемника Коминтерна, Югославию поставили в пример другим, менее решительным партиям. Белград был избран как местоприбывание секретариата Коминформа. Основной причиной конфликта в начале 1948-года, с югославской стороны, явилась попытка советников из СССР в югославской армии поставить под сомнение лояльность высшего командного состава. По свидетельству будущего представителя Югославии в ООН Алекса Беблера, "по сталинскому приказу русские все глубже и глубже проникали в организацию нашей армии. С этого и начались неприятности".   Раскол был задуман советской стороной. Из всех признаков независимости Тито наибольшее опасение вызывал, видимо, его план создания Балканской федерации, которую Сталин, похоже, расценил как потенциальную угрозу советской гегемонии. В марте 1948-года Советский Союз отозвал своих военных и гражданских советников и раздраженно обвинил югославскую партию в том, что она пропитана идеологической ересью и английскими шпионами. 28 июня Коминформ исключил югославов и призвал "здоровые элементы" в партии свергнуть руководство. Сталин сильно преувеличил свои возможности. Как вспоминал Хрущёв, он похвалялся: "Мне достаточно шевельнуть мизинцем, и Тито исчезнет". Когда это не удалось, он "тряс всем, чем мог", но положение Тито в партии, армии и государственном аппарате было прочнее, чем у лидеров других народных демократий. УДБА и МГБ начали беспощадною разведывательную войну. Были оперативно арестованы два советских агента в кабинете министров Тито, Хебранг и Жуйович.   Трое югославских офицеров, завербованных советской разведкой, были схвачены при попытке перехода румынской границы. Даже в охране Тито обнаружили советских агентов. Джилас пишет, что существовал заговор МГБ "с целью уничтожения всех членов Политбюро из автоматов, когда они играли на биллиарде на вилле Тито".   Террор, который применила УДБА против "предателей" из Коминформа, соперничал с террором НКВД в 30-е годы, правда, по жестокости, а не по масштабам. Летом 1948-года Джилас сказал Ранковичу: "Мы обращаемся с последователями Сталина так, как обращались с его врагами". Ранкович, почти в отчаянии, ответил: "Не говори так! Вообще не говори об этом!" Позднее Ранкович признал, что 12.000 подозреваемых (причём во многих случаях безосновательно) сторонников Сталина и Коминформа были отправлены в концлагерь на Голи Оток (Пустой остров).   В действительности их, наверное, было значительно больше. Джилас писал: "Заключенных в лагере ждали злоба и позор. Беспредельная злоба и вечный позор". При погрузке на судно заключенных бросали в трюм вниз головой, а на выходе их избивали стоявшие в две шеренги охранники и заключенные лагеря. В лагере их постоянно оскорбляли и унижали, их окунали головой в нечистоты, если они не каялись в своих истинных или вымышленных ересях и преступлениях. Первым значительным успехом МГБ в его тайной войне против УДБА стала организация в Албании путча против Тито. Вплоть до разрыва с Тито Сталин соглашался с тем, чтобы Албания оставалась сателлитом Югославии. Во время Второй мировой войны югославские "советники" реорганизовали Албанскую коммунистическую партию под руководством Энвера Ходжи в качестве генерального секретаря и Кочи Дзодзе на посту министра иностранных дел в контролируемом коммунистами правительстве. "Без борьбы народов Югославии, - говорил Ходжа после войны, - сопротивление малочисленного албанского народа было бы невозможно".   Под давлением ОЗНА албанская партия была очищена от "уклонистов" и "троцкистов": Анастас Людо, глава коммунистической организации молодежи, расстрелян за "левый уклонизм"; Лазарь Фундо, один из основателей Албанской коммунистической партии, возвратившийся в 1944-году из советской ссылки и растерявший там былые иллюзии, избит до смерти на глазах английской военной миссии; Мустафа Гжиниши, член Политбюро, казнен за создание единого антифашистского фронта с "буржуазными" группами. Из войны Албанская коммунистическая партия вышла практически в виде отделения югославской партии. Албанская секретная служба "Сигурими" находилась под таким же жестким контролем ОЗНА, как секретные службы других восточноевропейских стран под контролем НКГБ. Ходжу все более беспокоила угроза со стороны его соперника Дзодзе, который, занимая пост министра внутренних дел, руководил "Сигурими" и пользовался расположением Тито.   В мае 1947-года Дзодзе устроил показательный процесс над девятью антиюгославски настроенными членами Народного собрания. Всех приговорили к длительным срокам тюремного заключения за "подрывную деятельность". На организационном заседании Коминформа в августе 1947-года Албанию представляла югославская партия. Четыре месяца спустя Сталин сказал Джиласу: "Вы должны проглотить Албанию, и чем быстрее, тем лучше!". Советско югославский конфликт 1948-года помог Ходже выиграть у Дзодзе борьбу за власть. В то время, когда советские советники покидали Белград, офицеры МГБ устремились в Тирану. После разрыва Тито с Москвой Ходжа распорядился немедленно выслать всех югославских служащих и набросился на своего соперника. Дзодзе предпринимал безуспешные попытки спастись, прикрываясь верностью Советскому Союзу. Он и его сторонники были арестованы, а пост министра внутренних дел занял просоветски настроенный Мехмет Шеху, который с помощью советников из МГБ провел чистку и реорганизацию "Сигурими".   Через пять месяцев допросов и пыток в "Сигурими" под наблюдением советников из МГБ Дзодзе и его сторонники дали подробные показания. В марте 1949-года Дзодзе прибыл в Москву, чтобы обсудить ход подготовки к показательному суду над "Кочи Дзодзе и его бандой", который начался два месяца спустя.   Дзодзе признался, что во время войны был завербован английской и американской разведками, что глава английской военной миссии сказал ему ещё в 1943-году, что Тито был английским шпионом и что он принимал участие в заговоре с целью поглощения Албании Югославией. В июле 1949-года Дзодзе расстреляли за эти мнимые преступления. Суд над Дзодзе и его казнь стали прелюдией к целой серии показательных судов над реальными (а чаще) мнимыми соучастниками Тито, организованных МГБ в большинстве стран Восточной Европы. Вплоть до смерти Сталина в 1953-году Тито слыл, вслед за Троцким, великим еретиком. Но, в отличие от предшественника, он вышел невредимым и даже победителем из пятилетней войны с МГБ. В то же время МГБ добилось нескольких замечательных успехов в борьбе с западными разведслужбами.   Но, как и в случае с НКВД в 30-е годы, значительная часть энергии МГБ расходовалась на борьбу с воображаемым врагом. Оглавление   www.pseudology.org