Головкова Лидия Алексеевна Бутовский полигон и "Коммунарка" 1917-1953 Мартын Лацис, заместитель председателя ВЧК. Газета «Красный террор», 1 ноября 1918 года: "Мы не ведем войны против отдельных лиц. Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материала и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность Красного террора". Начало страшным, необъяснимым с человеческой точки зрения событиям на Бутовском полигоне и в других подобных местах было положено задолго до 1930-х гг. Как известно, террор стал обыденным методом партийной борьбы еще до революции. Но он все-таки был вне закона и не являлся государственной политикой. Открытые массовые расправы с неугодными режиму людьми начались в первые же дни после октябрьского переворота.   С объявлением Красного террора в сентябре 1918 г. и предоставления революционным трибуналам ничем не ограниченного права в определении меры репрессии в апреле 1919-го, других подобных же документов страна покрылась сплошной сетью узилищ, застенков и местами массовых казней. Расстрелы бывших царских офицеров, дворян, священников и других «контрреволюционных элементов» в 1918–1919 гг. происходили в Кремле, в московских парках, на всех почти городских кладбищах, в подвалах тюрем, монастырей, превращенных в тюрьмы, в храмах (следы этих расправ обнаружились в последние годы при восстановительных и реставрационных работах).   Считались «расстрельными» московские монастыри: Спасо-Андрониковский, Ивановский и Новоспасский. Последний был обращен в застенок еще в начале января 1918 г., причем одним из первых его узников стал сам наместник монастыря архиепископ Серафим (Голубятников). По всей видимости, он там и погиб[1]. В 1920-х гг. захоронения жертв советского режима производились в самом центре Москвы на территории больницы, подведомственной ГПУ-ОГПУ, в начале и середине 1930-х гг. – почти на всех московских кладбищах. Но в конце 1936 – начале 1937 гг. в результате непрерывных политических процессов и многочисленных так называемых «чисток», проводившихся по всей стране и, особенно, в Москве и Московской области, было вынесено большое число смертных приговоров. Кладбищенское хозяйство Москвы с таким потоком захоронений уже не могло справиться. Тогда, вероятно, и возникла идея об оборудовании спецобъектов в ближайшем Подмосковье[2]. Должно быть, то же самое происходило вблизи многих других крупных городов страны   Под Москвой было оборудовано два спецобъекта НКВД: Бутовский полигон и «Коммунарка» – бывшая дача Ягоды, расположенная на землях совхоза «Коммунарка», подведомственного НКВД. Небывалые по масштабу расстрелы 1937–1938 гг. были, как известно, следствием решения Политбюро ВКП(б) от 2 июля 1937 г. о проведении широкомасштабной операции по репрессированию целых групп населения. Во исполнение этого решения вышел печально «знаменитый» оперативный приказ № 00447 от 30 июля 1937 г. за подписью Ежова – по «репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов».   Под «другими антисоветскими элементами» подразумевались: «члены антисоветских партий, бывшие белые, жандармы, чиновники царской России, каратели, бандиты, бандоспособники... реэмигранты», а также «сектантские активисты, церковники и прочие, содержащиеся в тюрьмах, лагерях, трудовых поселках и колониях». «Антисоветские элементы» разбивались на две категории: к первой категории относились «все наиболее враждебные из перечисленных выше элементов», которые подлежали «немедленному аресту и по рассмотрению их дел на тройках – растрелу»; ко второй категории были отнесены «менее активные, но все же враждебные элементы»; они подлежали аресту и заключению в лагеря на срок от 8 до 10 лет... "Если во время этой операции будет расстреляна лишняя тысяча людей – беды в этом особой нет», – писал Ежов в разъяснениях к приказу [3]. За несколько дней до приказа № 00447 вышли приказы об аресте в пятидневный срок германских подданных, «немецких шпионов,.. осевших в совучреждениях», о поляках, обвиняемых в «фашистско-повстанческой, шпионско-диверсионной деятельности» Следующими категориями, подлежащими истреблению, были объявлены латыши, затем – работники КВЖД (Китайской Восточной ж. д.), обвиненные в шпионаже в пользу Японии [4]. Осенью и зимой 1937 г. арестовывали и расстреливали преимущественно крестьян-единоличников, мелких служащих и людей «из бывших» – бывших дворян, царских офицеров, еще оставшихся в живых после чисток 1920-х гг. людей, занимавших при старом режиме ответственные государственные должности. В начале декабря 1937 г,. в течение нескольких дней было расстреляно множество священнослужителей, в том числе и архиереев. Большинство смертных приговоров, приводившихся в исполнение на Бутовском полигоне, выносилось тройками НКВД   В Москве к началу массовых операций их было целых три [5]. Вторым внесудебным органом, по постановлению которого производились расстрелы в Бутове, была Комиссия НКВД и Прокурора СССР, т. е. «двойка», состоявшая из наркома Ежова и прокурора Вышинского [6]. (Тех, кто лежит в «Коммунарке», приговаривала к расстрелу, в основном, Военная коллегия Верховного суда СССР.) Как проводилась кампания по изъятию «националов», видно из допросов арестованного зам. начальника Управления НКВД по Москве и Московской области и одновременно руководителя Управления Рабоче-Крестьянской милиции Семенова М. И.: «...Во время проведения массовых операций 1937–1938 гг. по изъятию поляков, латышей, немцев и др. национальностей, – показывал он на допросе, – аресты производились без наличия компрометирующих материалов»[7].   Подследственный А. О. Постель, бывший сотрудник НКВД [8], показывал: «Арестовывали и расстреливали целыми семьями, в числе которых шли совершенно неграмотные женщины, несовершеннолетние и даже беременные и всех, как шпионов, подводили под расстрел... только потому, что они – “националы”» [9]... Л.М. Заковский после перевода его из Ленинграда в Москву занимал пост начальника Управления НКВД по Москве и Московской области всего два месяца – с 20 января по 28 марта 1938 г. Но именно на эти месяцы приходятся самые массовые расстрелы на Бутовском полигоне. С пребыванием Заковского на начальственных должностях в Москве связаны были жестокие избиения в тюрьмах, особенно в Таганской тюрьме. Конечно, пытки и избиения применялись и до, и после Заковского, но не всегда начальство само подавало пример подчиненным. О том, как выносились решения по окончании следствия, рассказывает участник событий, человек, отвечавший вместе с Семеновым за исполнение приговоров на Бутовском полигоне, Берг Исай Давыдович [10]: «Все дела... пропускались без всяких претензий по 400-450 дел в тройку, причем дела рассматривались по два дела в минуту». Точно так же рассматривались дела и на «милицейской» тройке, которую возглавлял тот же Семенов. В разгар акции по «националам» началась беспрецедентная расправа над инвалидами. На февраль 1938 г. в тюрьмах Москвы и области скопилось около тысячи инвалидов. Уже осужденные на 3-5, иногда на 10 лет лагерей, они находились в тюрьмах, так как ГУЛАГ не давал нарядов на их отправку в лагеря. Проблему с инвалидами решили просто «Заковский по этому поводу вызвал меня, – рассказывал на допросе Семенов, – и в присутствии Якубовича заявил, что надо будет пересмотреть дела по всем осужденным инвалидам на тройке и их пострелять»[11]. При этом Заковский добавил, что он «в Ленинграде весь такой контингент пострелял и возиться с ним нечего» [12]... Фактически, не способных к физическому труду инвалидов расстреливали только за то, что их отказывались содержать в тюрьмах и принимать в лагеря. Есть сведения, что в феврале-марте 1938 г. было расстреляно только по тюрьмам Москвы и Московской области 1,160 инвалидов [13]. Конечно, инвалидов за людей не считали. Но не щадили и своих. Пожалуй, со своими бывшими сотрудниками обращались даже с большей жестокостью, чем с другими подследственными. Смертным боем били и самого Ежова, очень боявшегося физической боли и умолявшего избавить его от лишних мучений [14]... Кроме битья, «стоек», «конвейеров» по 15–20 суток подряд, всяческих измывательств над несчастной плотью обвиняемого у следствия было в запасе множество других способов «убеждения». Главным из них был обман. Следователь требовал подписи обвиняемого, не зачитывая ему показаний или читая их выборочно, по своему усмотрению. Всю широкомасштабную операцию по репрессированию предлагалось провести за четыре месяца (потом она еще дважды продлевалась). Общее руководство по ее проведению было возложено на зам. наркома НКВД СССР и начальника ГУГБ НКВД СССР комкора М.П. Фриновского [15]. Поток приговоренных к высшей мере наказания по Москве и Московской области хлынул в Бутово и «Коммунарку».   Массовые расстрелы на Бутовском полигоне начались 8 августа 1937 г.[16]. В тот день были расстреляны первые 91 человек... Руководил созданием зоны, доставкой заключенных на зону и приведением в исполнение приговоров М. И. Семенов. Отвечал за хозяйственную часть и снабжение оперативной группы исполнителей всем необходимым Берг Исай Давыдович. Частенько посещало Бутово и высокое начальство: комендант Центрального аппарата НКВД (впоследствии генерал) Блохин, генерал Косов. Генерал В. М. Блохин – один из немногих ответственных сотрудников НКВД, уцелевших в 1930–1950-е гг. А ведь это был человек, без участия которого не обходилась ни одна кровавая операция в те годы в стране, будь то Катынь, Харьков или Медное под Тверью (где кроме русских, было расстреляно в общей сложности около 15 тыс. польских офицеров).   Ныне уже не секрет, что В. М. Блохин принимал личное участие в расстрелах, хотя по своему положению и не обязан был это делать. Выполняя свою нелегкую работу, он, как мясник на бойне, облачался в резиновый коричневый фартук, краги и резиновые сапоги. Блохин был своим человеком и на спецобъекте «Коммунарка» и на Бутовском полигоне[17]... Местные жители поначалу на выстрелы, раздававшиеся со стороны Бутовского полигона, не обращали особого внимания. Их предупредили, что здесь будет оборудован стрелковый полигон. Но постепенно страшные подозрения стали закрадываться в души людей. Прохожих, возвращавшихся домой с ночного поезда, обгоняли «воронки», крытые автозаки. Машины ехали с ревом по разбитой лесной дороге. Их было иногда две-три, иногда – до десяти. Бывало, доносились со стороны леса какие-то голоса, отдаленные крики. Но такой страх поселился в людях, живших в этих краях, что они не смели говорить о своих догадках даже друг другу. Людей, приговоренных к расстрелу, привозили в Бутово, не сообщая, зачем и куда их везут. Делалось это умышленно, во избежание лишних осложнений. Машины, крытые автозаки, в народе упорно называли «душегубками». Ходили слухи, что людей травили в автозаках, выводя трубу с выхлопными газами внутрь фургона, где находились приговоренные. По поводу этих «душегубок» в свое время было много разговоров. Называли изобретателя – Берга. Но существование этих «душегубок» все же не было тогда документально доказано. О том, как совершались казни на Бутовском полигоне, рассказал в начале 1990-х гг. сотрудник АХО Московского управления НКВД капитан Садовский Автозаки, в которые помещалось до пятидесяти человек, подъезжали к полигону со стороны леса примерно в 1–2 часа ночи. БУТОВО (2-3 карт., ночь) Неподалеку виднелись строения: небольшой каменный дом и длиннейший, метров восьмидесяти в длину деревянный барак. Людей заводили в барак якобы для «санобработки». Непосредственно перед расстрелом объявляли решение, сверяли данные. Делалось это очень тщательно. И все же при той поспешности, с которой велось тогда следствие, не приходится удивляться, что в Бутово для исполнения приговора могли привезти одного брата вместо другого. (Ильины)   Причиной приостановки казни бывало еще отсутствие фотографии, по которой удостоверялась личность приговоренного. Во всех этих случаях исполнение приговора откладывалось, людей возвращали назад в тюрьму[18]. Но случаи отмены «высшей меры» были крайне редки; обычно после выяснения недоразумения человек повторно доставлялся на полигон для расстрела. Бывало, что, несмотря на все проверки, ошибались: расстреливали по ошибке того, что осужден был к заключению в лагере, а не на смертную казнь. (Докум.) А случалось и так: числящийся расстрелянным человек в 1950-х гг. вдруг объявлялся и писал собственноручное прошение о реабилитации. Это значит, что кто-то в 1937–1938 гг. по ошибке или умышленно был казнен вместо него. В Бутове за день редко расстреливали меньше 100 человек. Бывало и 300, и 400, и свыше 500. Например, 08 декабря 1937 г. было расстреляно 474 человека, а 17 и 28 февраля 1938 г. – соответственно 502 и 562 человека[19]. Исполнители пользовались личным оружием, чаще всего приобретенным на гражданской войне; обычно это был пистолет системы «наган», который они считали самым точным, удобным и безотказным. Стреляли на краю рва, в затылок, с расстояния менее метра. В дни расстрелов всем исполнителям выставлялось ведро водки, из которого можно было черпать сколько угодно.   В комендатуре исполнители заполняли от руки бумаги, ставили свои подписи в конце акта о приведении приговоров в исполнение. После всех необходимых формальностей полагался обед, затем исполнителей, обычно мертвецки пьяных, увозили в Москву. К вечеру на месте казни появлялся человек из местных; он заводил бульдозер и тонким слоем земли присыпал трупы. На следующий день расстрелов все повторялось сначала.   Конечно, в разные месяцы, а возможно и в разные дни процедура казни была различной Приведение приговоров в исполнение осуществляла одна из так называемых «расстрельных» команд, в которую входило четыре сотрудника НКВД, в дни же особенно массовых расстрелов число исполнителей увеличивалось. В официальных документах 1930–1940-х гг. для обозначения исполнителей приговоров используется термин «сотрудники для особых поручений», которые входили тогда в категорию «работников НКВД специального назначения». Если посмотреть на биографии исполнителей, то видно, что это все люди не молодые, офицеры, непременно члены ВКП(б). Как правило, все они получили лишь начальное образование, зато обладали большим опытом работы в органах, придя туда еще в годы гражданской войны или вскоре после нее. В конце 1937 г. почти все они получили награды. Награжден был орденом «Красного Знамени» майор госбезопасности И.Я. Ильин («за выполнение важнейших заданий правительства»), орденом «Красной Звезды» награжден капитан милиции М. И. Семенов, получили свои награды «за образцовое и самоотверженное выполнение важнейших правительственных заданий» Э. Мач и «легендарный» Магго, известный как палач уже в 1920 г. [20].   Впоследствии Магго участвовал во всех крупных операциях по приведению приговоров в исполнение, имел ордена, был награжден золотыми именными часами. Предсказание Ф. Достоевского (в его романе «Бесы») о Шигалеве и «шигалевщине», захлестнувшей Россию, на Бутовском полигоне сбылось буквально. Сотрудники НКВД братья Шигалевы, Иван и Василий, знаменитые в своих кругах исполнители приговоров, также бывали здесь. Вероятно, все эти люди были убеждены, что действуют правильно   Забвение христианских и общечеловеческих ценностей, политическая обстановка и вся жизнь в стране создавали тот фон, при котором эти люди могли исполнять приказы, не испытывая угрызений совести. И все-таки не все смогли это выдержать. Как видно из личных дел исполнителей, большинство из них не дожили до старости. Имеются сведения, что один застрелился, другой повесился, подполковник госбезопасности Емельянов сошел с ума – списан на пенсию с диагнозом «шизофрения». Помешался в рассудке один из водителей, возивший трупы расстрелянных на захоронение.   Бывший пастух, «сотрудник для особых поручений» майор госбезопасности Эрнст Мач, исправно выполнявший работу палача в течение 26 лет и награжденный несколькими орденами, был уволен из органов по причине нервно-психического расстройства. Большинство же исполнителей просто спились, даже имевший, казалось бы, каменное сердце П. И. Магго. Для тех немногих исполнителей, кто благополучно прожил долгую жизнь, их прошлое, связанное хотя бы косвенно с массовыми расстрелами, являлось источником постоянного страха. Все они боялись, как бы их семьи и близкие не узнали когда-нибудь об их причастности к расстрельным акциям. Может быть, с годами бывших «исполнителей» стали посещать и другие страхи и сомнения. До августа 1937 г. расстрелянных хоронили в небольших отдельных ямах-могильниках. Но с августа 1937 г. казни в Бутове приняли такие масштабы, что «технологию» расстрелов и захоронений пришлось изменить. В Бутово доставили мощный экскаватор типа «Комсомолец», предназначенный для рытья каналов. С его помощью заранее рыли громадные рвы, длиной в сотни метров... Кто лежит в погребальных рвах Бутовского полигона? По имеющимся на сегодня документам в Бутове с 08 августа 1937 г. по 19 октября 1938 г. расстреляны 20761 человек. Основную часть расстрелянных составляют жители Москвы и Московской области; две с небольшим тысячи – из регионов Российской Федерации; 1,468 человек – уроженцы Украины, 604 человека – из Белоруссии; 1702 человека – выходцы из республик Прибалтики, есть уроженцы Молдавии, Закавказья, Средней Азии и Казахстана[21]. В Бутове были расстреляны жители и уроженцы других государств: Германии, Польши, Франции, США, Австрии, Венгрии, Румынии, Италии, Югославии, Чехословакии, Турции, Японии, Индии, Китая и многих других. Кроме русских, которых в Бутове примерно 70% от общего числа, преобладают латыши, поляки и евреи, за ними по численности идут украинцы (755 человек), немцы, белорусы. Всего же национальностей насчитывается свыше шестидесяти [22]. Подавляющее большинство расстрелянных (80-85%) были люди беспартийные; около половины из всех имели низшее образование. Одним словом, это были люди, далекие от политики. Здесь расстреливали и 15–16-летних мальчишек (есть один 13-летний) и 80-летних стариков. Опустошались целые семьи и селения. В основном все-таки шло истребление мужской части населения: мужчин расстреляно здесь почти 20 тыс., женщин – 858. Если говорить о профессиях и роде занятий пострадавших в Бутове, то больше всего здесь загублено простых рабочих; за ними, по численности, следуют служащие советских учреждений, потом крестьяне. Вопреки логике, следователи называют крестьян «землепашцами» и «хлеборобами», то есть – кормильцами земли Русской. По количеству расстрелянных вслед за крестьянами следуют люди, пострадавшие за веру. Надо сказать, что следственные крестьянские дела и так называемые дела «церковные» тесно переплетаются друг с другом. В первые годы после революции и вплоть до конца 1930-х гг. крестьянство было той силой, что встала на защиту гонимой и преследуемой Русской Православной Церкви. Множество уголовно-следственных дел (в том числе дел крестьян, расстрелянных в Бутове) свидетельствуют о сопротивлении крестьянства при изъятии церковных ценностей, поругании святынь, закрытии храмов и монастырей. Следом за «церковниками» по численности идут так. наз. «лица без определенных занятий», в числе которых могут быть и священники, и ученые, и люди из «бывших» (бывшие князья, графы и т. д.), и обычные уголовники. Что касается профессий, то, кажется, нет такого рода занятий, представителей которых не было бы в списках убиенных в Бутове.   Тут железнодорожники, бухгалтеры, работники торговли и сферы обслуживания, сторожа, моряки, первые советские летчики, пенсионеры, кустари, преподаватели школ, училищ, техникумов и вузов, студенты, заключенные тюрем и ИТК, милиционеры, пожарные, врачи, агрономы, художники, литераторы, спортсмены, сотрудники НКВД, партийные и комсомольские работники, руководители крупных предприятий – трестов, фабрик, заводов, словом, в земле Бутова лежит весь народ, все его представители... По количеству казненных за веру и Церковь Христову Бутово не сравнимо с другими местами массовых расстрелов и захоронений   Здесь за неполных пятнадцать месяцев было расстреляно 940 человек, единственная вина которых заключалась в исповедании Православной веры. Годы, прошедшие с октября 1917 г., стали временем беспримерных гонений за веру, превзошедших даже гонения первых веков христианства. Сонмом мучеников преисполнилась Русская Православная Церковь, сохранившая в дни жестоких испытаний чистоту и крепость веры. Сонм священнослужителей, пострадавших за веру в Бутове, возглавляют семь архиереев: митрополит, два архиепископа, и четыре епископа. Старейший архиерей, принявший мученический венец в Бутове – священномученик Серафим (Чичагов), митрополит Ленинградский. Архиепископы – священномученик Димитрий (Добросердов) и священномученик Николай (Добронравов), епископ Арсений (Жадановский), последний наместник Чудова монастыря в Кремле, епископы – священномученик Аркадий (Остальский) родом из Житомира и священномученик Никита (Делекторский).   Здесь расстрелян также последний наместник Троице-Сергиевой Лавры преподобномученик Кронид (Любимов), множество лаврских монахов. Вместе с архиереями казнены архимандриты, протоиереи, игумены, иеромонахи, священники, диаконы и иеродиаконы, монашествующие, псаломщики; тут также расстреляно около двухсот человек мирян: церковные старосты, регенты, певчие, уборщицы храмов, сторожа.(Несколько разных лиц) Священнослужители и миряне, в Бутове и по всей стране убиенные, не сомневались, что власть безбожников будет свергнута, что придет время и окончится помрачение: вновь откроются храмы и монастыри, и зазвучит в них с новой силой Слово Истины. Надежды и упования мучеников осуществились. На месте их кончины на Бутовском полигоне воздвигнут храм, в котором совершается Божественная Литургия, звучат слова молитв и поминовения. Духовный опыт мучеников, их страдания, место их гибели святы для нас. В наши дни «Русской Голгофой» назвал Патриарх Московский и всея Руси Алексий II Бутовский полигон под Москвой. Многие священнослужители уже прославлены в лике святых. Сбор материалов и работа Комиссии по канонизации продолжается. Службы, иконы (7-8 ф-й) ----------------------------------- [1]. Останки расстрелянных были обнаружены при земляных работах в 1990 г. [2] Места массовых расстрелов и захоронений были оборудованы под Ленинградом, где было расстреляно за те же годы около 47 тыс. человек, и вблизи множества других городов. Известны около ста подобных мест. Но это, вероятно, лишь малая часть их. [3] Петров Н. Сталинская «нормализация» или окончание «большого террора». (По документам ЦА ФСБ. Ф. 3-ос. Оп. 6. Д. 4. Л. 207.) [4] Приказы НКВД СССР № 00439, № 00447, № 00485, № 00596 июля-сентября 1937 г. // «Бутовский полигон». Вып. 1. С. 348 – 356. [5] Это была центральная тройка под председательством зам. наркома НКВД Л. М. Заковского, московская – под председательством С. Ф. Реденса. (после его ареста – Г. М. Якубовича, и «милицейская» – под председательством М. И. Семенова.; по его ведомству шли разные бродяги, попрошайки, жулики, нарушители паспортного режима, которым при случае приписывалась 58-я статья. [6] Вышинский Андрей (Анджей) Януарьевич (1883–1954). Поляк, по некоторым сведениям, дальний родственник польского кардинала Стефана Вышинского. Доктор юридических наук, академик АН СССР (с 1939 г). В 1917 г. в Москве, будучи комиссаром милиции Якиманского р-на, по распоряжению Временного правительства, принимал меры к аресту Ленина. Начиная с 1928 г., без участия Вышинского не проходил ни один громкий политический процесс. Теоретик и обоснователь Большого террора. Основной постулат его в судебном делопроизводстве: «“Царица доказательств” – признание вины обвиняемым». С 1931 г. – прокурор РСФСР, в 1935–1939 гг. – Прокурор СССР, затем зам. министра и в 1949–1953 гг. министр иностранных дел. После смерти Сталина понижен вновь до зама. Лауреат Сталинской премии, обладатель многих орденов и медалей. В 1954 г. постоянный представитель СССР в ООН. Умер от сердечного приступа, находясь в Нью-Йорке. [7] Архив НИПЦ «Мемориал». Личное дело на заключенного Таганской тюрьмы ГУГБ Семенова Михаила Ильича. № 10197. 1939 г. (ксерокс). [8] Постель Аркадий (Арон) Осипович, нач. 3 отдела УНКВД СССР по МО. Арестован в начале 1939 г. и приговорен к 15 годам ИТЛ. Нереабилитирован. [9] Справка по арх.-след. делу 1939 г. на Постеля А.О. // «Бутовский полигон». Вып. 3. С. 345–346. Эта справка хранится во многих следственных делах как документ, подтверждающий фальсификацию и нарушение ведения следственных дел. [10] Берг Исай Давыдович (1905–1939), лейтенант ГБ, нач. АХО УНКВД по МО. Арестован 04.08.1938 г. Приговорен ВКВС СССР к ВМН. В суде от показаний отказался. Расстрелян 07.03.1939 г. Реабилитирован. [11] Архив НИПЦ «Мемориал». Следственное дело Семенова № 10197. Л. 116. [12] Сам Заковский был арестован в апреле 1938 г. На суде он от своих показаний, данных на предварительном следствии, отказался. Он сказал: «Прошу учесть, что мною на следствии было оклеветано очень много честных людей... В отношении себя мне говорить нечего, т.к. я свою судьбу хорошо знаю». (Бережков В. И. Питерские прокураторы. Руководители ВЧК-МГБ. 1918-1954. Русско-Балтийский информационный центр. БЛИЦ. СПб., 1998). [13] Архив НИПЦ «Мемориал». Выписки из следственных дел. [14] Брюханов Б. Б., Шошков Е. Н. Оправданию не подлежит. Ежов и ежовщина. 1936–1938. СПб., 1998. С. 134–135, 145, 154–155. [15] Фриновский Михаил Петрович, с апр. 1937-го по сент. 1938 г. – зам. наркома НКВД. Руководитель массовых восхождений армейских альпинистов, председатель секции шахмат. Приговорен ВКВС СССР к ВМН. Расстрелян 08.02.1940 г. Нереабилитирован. [16] На спецобъекте «Коммунарка» массовые захоронения расстрелянных начались с 02.09.1937 г. [17] Блохин Василий Михайлович (1895–1955). С 1921 г. в Отряде особого назначения ВЧК. Начиная с 1924-го и по 1953 г. – комиссар для особых поручений при ОГПУ-НКВД-МГБ СССР, на комендантской работе в ОГПУ, затем при ПП НКВД по Москве и МО, АХУ НКВД и НКГБ СССР; в апреле 1953 г. – комендант МГБ СССР. За свои заслуги перед отечеством Блохин был награжден семью орденами и тремя медалями. Через месяц после смерти Сталина уволен «по болезни» в звании генерал-майора. Лишен звания 23.11.1954 г. «как дискредитировавший себя за время работы в органах...» // Петров Н. В., Скоркин К. В. Кто руководил НКВД. 1934–1941. Справочник. М. «Звенья». 1999. С. 112. [18] Есть данные, что тюремный барак временного содержания находился здесь же в спецзоне. [19] У исследователей имеются большие сомнения по поводу того, что число расстрелянных по актам соответствует истине. Возможно, как и в Ленинграде, где это подтверждено документально, (сведения ред. Книги памяти «Ленинградский мартиролог» А.Я. Разумова) людей расстреливали в течение нескольких дней, а оформляли потом одним числом. [20] ГА РФ. Ф. 9401. Оп. 12. Д. 351. Л. 13; Ф. 7523. Оп. 4. Д. 38. Л. 140. [21] В это число не входят 5,595 человек, осужденных по чисто уголовным статьям и не подлежащих реабилитации; на них имеются сведения только по четырем позициям: пол, год рожд., место рожд., дата расстрела. [22] Статистические сведения о расстрелянных и захороненных на спецобъекте «Бутовский полигон» см.: «Бутовский полигон». Вып. 7. С. 302–311. Охрана, которая не подозревала, что охраняет. Это была абсолютно закрытая информация. В той же самой «Коммунарке» территорию охранял прапорщик, который думал, что просто охраняет бывший объект КГБ, дачу Ягоды. Бутово, бывший спецобъект НКВД 1937-1938 годов, — одно из мест массовых расстрелов и захоронений в Московской области. Здесь за 14 ме­сяцев, с 8 августа 1937 года по 19 октября 1938 года, по последним нашим уточненным данным было расстреляно и захоронено 20 761 человек. По спискам двадцать тысяч восемьсот с лишним, но более ста из них не были расстреляны. Списки этих 108 человек мы, может быть, когда-нибудь тоже опубликуем, пока не успели. Среди этих 108 есть те, которые просто умерли. И есть заключения врачей, что они действительно умерли. Знаете, в последующие годы очень часто давали родственникам ложные сведения: мол, умер от воспаления легких, а на самом деле был расстрелян. Нет, здесь сведения верные: умерли. Иногда о ком-то было написано: «Дело отправлено в НКВД», наверное, на до­следование, но дальнейшая судьба этих людей нам неизвестна. А эти 20 761 все вошли в восемь томов книги памяти «Бутовский полигон». Бутово находилось в ведении Московского управления НКВД, и за эти 14 месяцев, пока здесь происходили эти ужасные события, сменилось 5 начальников управления Реденс - поляк, комиссар первого ранга Заковский - Комиссар первого ранга. Руководил около 3-х месяцев, лично подавал пример избиений, и избиение, которым занимались все сотрудники — Ореханов, Третьяков, Бурашников, Горгонов, Касаки, Каверинов, Заборов, Кросташевский, Киселев, Шнеллер, Елисеев и др., принимало повальный характер Следующим начальником московского управления был Каруцкий, комиссар третьего ранга, он был только в течение месяца, как раз в это время шли допросы Владимира Тимирева. Каруцкий прибыл с туркестанского военного округа. Он был профессиональный военный, и поэтому многое из того, что происходило в стране, воспринимал исключительно с позиций некой справедливости.   На одной из «троек», которую проводил Никита Сергеевич Хрущев, докладывалась очередная партия дел по подрасстрельным статьям. Каруцкий резонно стал задавать вопросы, касающиеся тех, кого должны были приговорить к высшей мере. Следователь на его вопросы ответить ничего не мог, многие дела были отправлены на доследование. Но не это главное. По реакции Хрущева Каруцкий понял, что тоже не жилец на этом свете, хотя и только что назначен. Он сознавал, что сделал то, что по правилам игры того времени делать было нельзя. Он поставил под сомнение не просто элементы правосудия, а элементы государственной политики, реализатором которой в тот момент был первый секретарь Московского горкома партии. И следовательно, его, Каруцкого, судьба должна была повторить судьбу тех жертв, которых тройка приговаривала к высшей мере. В течение нескольких дней он беспробудно пил, находясь на даче, и в конце концов застрелился… Следующий был майор Цесарский, за ним, уже в осенние месяцы, Журбенко — оба были расстреляны. Так что ни один из начальников московского управления, при ком происходили эти расстрелы, не остался в живых. Их обвинили не в проведении массовых репрессий, не в каких-то служебных нарушениях — всех их обвинили в антисоветской агитации и пропаганде, участии в антисоветском заговоре, чтобы убрать тех, кто знал правду — и о том, как проводились репрессии, и об их масштабах. Просто была проведена очередная чистка. Первая была после Ягоды; эта, вторая, — после Ежова; если бы Берия чуть подольше посидел, уверен, была бы и послебериевская чистка. ..... “творцы“ красного террора ничем не уступали, - если не превосходили, ибо были победителями, а победителей не судят, - “творцам“ белого террора. И всюду нередко проглядывали женские лица. В восемнадцатом году в Одессе зверствовала “красная“ женщина-палач, Вера Гребенюкова (“Дора“). С.П.Мельгунов рассказывает: “Она буквально терзала свои жертвы: вырывала волосы, отрубала конечности, отрезала уши, выворачивала скулы... в течение двух с половиной месяцев её службы в одесской чрезвычайке ею одной было расстреляно 700 с лишним человек, то есть почти треть расстрелянных в ЧК всеми остальными палачами“. Да уж! Если женщина берётся за мужское дело, она всем докажет, что может исполнить его лучше мужчины, иначе её скинут как глупую бабу. С.С. Маслов описывал женщину-палача, которую видел сам:   “Она регулярно появлялась в центральной тюремной больнице в Москве (1919г.) с папироской в зубах, с хлыстом в руках и револьвером без кобуры за поясом. В палаты, из которых заключённые брались на расстрел, она всегда являлась сама. Когда больные, поражённые ужасом, медленно собирали свои вещи, прощались с товарищами или принимались плакать каким-то страшным воем, она грубо кричала на них, а иногда, как собак, била хлыстом. Это была молоденькая женщина... лет двадцати-двадцати двух“. А вот сообщения о революционной деятельности Ревекки Пластининой-Майзель-Кедровой, которая “расстреляла собственноручно 87 офицеров, 33 обывателя, потопила баржу с 500 беженцами и солдатами армии Миллера“. Может быть, это единичные случаи? Ещё одесская героиня пятидесяти двух расстрелов: “Главным палачом была женщина-латышка со звероподобным лицом; заключённые звали её “мопсом“. Носила эта женщина-садистка короткие брюки и за поясом обязательно два нагана...“ „В Рыбинске был свой зверь в облике женщины - некая “Зина“. Есть такая в Екатеринославле, Севастополе. Не многовато ли убитых для единичных случаев? „В Киеве, в январе 1922 года была арестована следовательница-чекистка28, венгерка Ремовер. Она обвинялась в самовольном расстреле 80 арестованных, преимущественно молодых людей. Ремовер была признана душевнобольной на почве половой психопатии. Следствие установило, что Ремовер лично расстреливала не только подозреваемых, но и свидетелей, вызванных в ЧК и имевших несчастье возбудить её больную чувственность“. Интересно, много ли таких Ремовер, было арестовано?  Чем эти ужасы лучше кошмаров тридцать седьмого? „Комиссарша Нестеренко заставляла красноармейцев насиловать в своём присутствии беззащитных женщин, девушек, подчас малолетних...“ Что это всё такое, если не деградация женской природы, которая в жестоких страстях мужского мира не может быть собой?   О, если бы Надежда Константиновна, мудрая Крупская вовремя поняла, что мир не делится на классы, на партии и группировки, на врагов и единомышленников, а делится он лишь на мужчин и женщин, и поняв это, с первых же дней революции или много раньше, с чисто женской хитростью, которой ей хватало, сумела посадить всех врагов за дружеский стол переговоров? С этого началось бы возрождение человечества. Если бы она также исподволь внушала своему кумиру не “беспощадно истреблять“, а “миролюбиво отпускать“, то... То с другой стороны истребили бы? Да! Значит, с другой стороны должна была оказаться своя мудрая Крупская. Десятки, сотни, тысячи, миллионы женщин со своим пониманием жизни. Почему бы и нет? Женщин на Земле больше, чем мужчин. Женщина даёт жизнь. Женщине хотелось бы знать, почему не спрашивают её мнения о том, как следует распоряжаться человеческими жизнями? Если бы... ------------- Лариса Васильева. Кремлёвские жёны. Минск, Высшая школа, 1993, стр. 48-83   www.pseudology.org