Самой, пожалуй, фантастической, частью всей серии московских судебных фантасмагорий является включение Генриха Ягоды, долголетнего руководителя ГПУ, в число "заговорщиков" троцкистско-бухаринского центра. Можно было ждать всего, только не этого.
Сталину пришлось долго маневрировать в Политбюро, пока ему удалось навязать Ягоду, свое наиболее доверенное лицо, в качестве главы ГПУ. С 1923 года борьба со всеми видами оппозиции была сосредоточена в руках Ягоды. Он был не только ближайшим исполнителем всех фальсификаций и подлогов, но и организатором первых расстрелов оппозиционеров, еще в 1929 году: Блюмкина, Силова и Рабиновича. На страницах "Бюллетеня Оппозиции", издававшегося Львом Седовым в Париже, имя Ягоды цитируется десятки раз в таком же примерно тоне, в каком цитировалось некогда в революционных изданиях имя царского шефа охраны, Зубатова. Именно Ягода, рука об руку с прокурором Вышинским, подготовил все сенсационные процессы со времени убийства Кирова, кончая процессом Зиновьева-Каменева в августе 1936 года. Система чистосердечных покаяний войдет в историю, как изобретение Генриха Ягоды. Если б кто-нибудь сказал, что Геббельс является агентом римского папы, это звучало бы гораздо менее абсурдно, чем утверждение, что Ягода являлся агентом Троцкого.
Факт, однако, таков, что для новой судебной конструкции Ягода понадобился уже не как зодчий, а как материал. Судьба всесильного шефа тайной полиции была взвешена и решена там, где решаются все такие вопросы: в кабинете Сталина. Ягода был намечен на известное место в процессе, как фигура в шахматной игре. Оставалась задача: заставить его принять на себя указанную ему роль. Это было не так уж трудно. В первые месяцы после ареста Ягоды не было и речи об его участии в заговоре Тухачевского, троцкистов и правых. Ни Ягода, ни общественное мнение для этого еще не созрели, и не было уверенности, что Вышинский сможет с успехом показать нового клиента публике. Первые обвинения, разнесенные советской и мировой печатью, гласили: разнузданный образ жизни, расхищение государственных средств, дикие оргии. Верны ли были эти обвинения? В отношении Ягоды это можно допустить вполне. Карьерист, циник, мелкий деспот, он не был, конечно, образцом добродетели и в личной жизни. Надо лишь прибавить, что, если он позволил своим инстинктам разнуздаться до пределов преступности, то только потому, что был уверен в полной своей безнаказанности. Образ жизни Ягоды был, к тому же, известен в Москве давно, в том числе и самому Сталину. Все факты, порочащие советских сановников, собираются Сталиным с научной тщательностью и составляют особый архив, откуда извлекаются по частям, в меру политической необходимости. Пробил час, когда Ягоду надо было нравственно сломить. Это было достигнуто скандальными разоблачениями относительно его личной жизни. После такого рода обработки в течение нескольких месяцев бывший глава ГПУ оказался перед альтернативой: быть расстрелянным, в качестве расхитителя государственных средств, или, может быть, спасти свою жизнь, в качестве мнимого заговорщика. Ягода сделал свой выбор и был включен в список 21-го. Мир узнал, наконец, что Ягода расстреливал троцкистов только для "маскировки"; на самом же деле был их союзником и агентом.
Кому и зачем понадобилось, однако, столь невероятное и столь компрометирующее усложнение и без того запутанной судебной амальгамы? Включение Ягоды в список обвиняемых слишком фантастично, чтобы можно было удовлетвориться общими объяснениями. Должна была быть какая-то конкретная, непосредственная и крайне острая причина, которая заставила Сталина не остановиться перед превращением своего агента N 1 в агента Троцкого. Эту причину раскрывает ныне сам Ягода.
По его словам (заседание 5 марта) он отдал своим подчиненным в Ленинграде распоряжение, разумеется, "по инструкции Троцкого", не препятствовать террористическому акту против Кирова. Исходя от шефа ГПУ, такое распоряжение было равносильно приказанию организовать убийство Кирова. Самое естественное предположение: Ягода взваливает на себя преступление, к которому не имел никакого отношения. Но кому и зачем понадобилось правдивое или ложное признание бывшего шефа ГПУ в убийстве Кирова? Quid prodest?
Напомним, вкратце, важнейшие факты. Киров был убит 1 декабря 1934 года никому неизвестным Николаевым. Процесс убийцы и его предполагаемых сообщников слушался при закрытых дверях. Все 14 обвиняемых были расстреляны. Из обвинительного акта, частично опубликованного в советской печати, и дополнительных данных официального характера, видно было, что латышский консул Биссенекс дал Николаеву 5.000 рублей на будущий террористический акт и требовал от него, взамен, какого-нибудь "письма для Троцкого". 30 декабря 1934 года я высказал в печати уверенность в том, что консул Биссенекс был агентом Ягоды. ("Бюллетень Оппозиции", январь 1935 года). Я не предполагал тогда и не думаю теперь, что ГПУ имело в виду действительное убийство Кирова. Задача состояла в том, чтоб подготовить "заговор", запутать в него оппозицию, в частности меня, и в последний момент раскрыть покушение. Эта гипотеза оказалась менее, чем через месяц официально подтвержденной. 23 января 1935 г. военный трибунал приговорил 12 ответственных ленинградских чиновников ГПУ, во главе с их шефом, Медведем, к тюремному заключению от 2 до 10 лет. Опубликованный приговор гласил буквально: "они были осведомлены о подготовлявшемся покушении на Кирова, но обнаружили... преступную небрежность (!)... не приняв необходимых мер охраны". Более откровенно нельзя было выразиться. "Преступная небрежность" означает здесь не что иное, как прямое участие ГПУ в подготовке покушения на Кирова. В связи с ролью консула Биссенекса становится еще более очевидно, что Николаев являлся только инструментом в руках официальных агентов-провокаторов. Но инструмент оказался непокорным. Имея, очевидно, личные причины отнестись к замыслу серьезно, Николаев воспользовался благоприятным моментом и выстрелил в Кирова прежде, чем Ягода успел получить "письмо для Троцкого".
Самая необходимость опубликовать во всеуслышание, что двенадцать ответственных агентов ГПУ знали заранее о готовящемся покушении, может быть объяснена только тем, что очень высоким лицам необходимо было во что бы то ни стало установить свое алиби. Обстоятельства убийства Кирова не могли не вызвать на верхах бюрократии шушуканья о том, что в борьбе с оппозицией "вождь" начал играть головами своих ближайших сотрудников. Ни один осведомленный человек не сомневался в том, что Медведь, шеф ленинградского ГПУ, ежедневно доносил Ягоде о ходе ответственной операции, как и о том, что Ягода держал в курсе Сталина и получал от него инструкции. Дать отпор этим крайне опасным слухам нельзя было иначе, как пожертвовав ленинградскими исполнителями московского плана.
26 января 1935 года я писал: "Без прямого согласия Сталина - вернее всего, без его инициативы - ни Ягода, ни Медведь никогда не решились бы на такое рискованное предприятия". ("Бюллетень Оппозиции", февраль 1935 года).
Смерть Кирова стала исходным пунктом в деле систематического истребления старого поколения большевиков. Но чем больше ГПУ ставило процессов вокруг трупа Кирова, тем настойчивее стучался во все головы вопрос: Quid prodest? Кому это нужно было? Истребление старой гвардии есть явная и очевидная политическая цель Сталина. Московские верхи ни на минуту не сомневались поэтому, что Ягода не мог действовать без инструкций Сталина. Подозрение проникало во все более широкие круги, превращаясь в уверенность. Сталину стало совершенно необходимо оторваться от Ягоды, создать между собою и Ягодой глубокий ров и, по возможности, свалить в этот ров труп Ягоды.
Можно было бы привести десятки дополнительных фактов, цитат и соображений (они имеются в архиве Комиссии Джона Дюи), неопровержимо подтверждающих наш вывод. Убийство Кирова было ничем иным, как побочным продуктом полицейской амальгамы, строившейся Сталиным-Ягодой для того, чтоб обвинить лидеров оппозиции в терроризме. Чтоб замаскировать это сотрудничество, Сталин пытался сперва выдать общественному мнению только второстепенных агентов (Медведя и других). Однако, рост разоблачений и внутренняя логика самих фактов вынудили Сталина, в конце концов, пожертвовать своим сотрудником N 1. Так объясняется наиболее необъяснимое в нынешнем процессе: показание бывшего шефа ГПУ о том, что он участвовал в убийстве Кирова "по инструкциям Троцкого". Кто поймет эту наиболее скрытую из всех пружин процесса, тот без труда поймет все остальное.
Койоакан, 7 марта 1938 г.
Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)
N 65.