Гибель Игнатия Райсса представляет факт большого трагизма. Своим разрывом с Коминтерном и ГПУ Райсс показал себя, как мужественный революционер: он лучше других знал, чем грозит ему переход из лагеря термидорианских насильников в лагерь революции. Образ действий Райсса мог диктоваться только высокими идейными соображениями и уж потому одному завоевал уважение к его памяти со стороны всякого мыслящего рабочего. Но остается все же загадка: как и почему в течение ряда последних лет, когда термидор уже победил по всей линии, и бюрократия перестала останавливаться перед любым преступлением, Райсс продолжал оставаться на работе ГПУ? Гниль сталинизма, лживость и вероломство Сталина известны всем. Меньше всего способны делать себе иллюзии на этот счет сотрудники ГПУ. У Игнатия Райсса за спиной было почти два десятилетия работы в рядах партии. Он не был, следовательно, новичком. В то же время поведение Райсса за последние месяцы показывает, что он не способен был руководствоваться соображениями личного комфорта. Карьеристы не идут в ряды Четвертого Интернационала, который представляет сейчас наиболее гонимое течение в мировой истории. Надвигается война. Интернационалистов ждут новые преследования. Райсс не мог этого не понимать. Значит, через годы термидора он сумел пронести живую душу революционного борца. Но как же, в таком случае, он мог оставаться так долго в одном лагере с Ягодами, Ежовыми, Димитровыми и с Каином Джугашвили?
Райсс вел, правда, свою работу заграницей, лицом к лицу с капиталистическим миром. Это обстоятельство психологически облегчало ему сотрудничество с термидорианской олигархией. Но суть все же не в этом. Райсс не мог не знать, что делалось в СССР. И тем не менее понадобились чудовищные московские процессы, притом не только первый, но и второй, чтоб Райсс решился на разрыв. Можно предполагать с уверенностью, что в рядах бюрократии не мало людей с настроениями Райсса. Они презирают свою среду. Они ненавидят Сталина. И в то же время тянут и тянут лямку без конца.
Причина такого приспособленчества коренится в самом характере термидора, как медленной, ползучей, обволакивающей реакции. Революционер постепенно и незаметно для себя втягивается в заговор против революции. Каждый новый год усиливает его связь с аппаратом и отрыв от рабочих масс. Бюрократия, особенно бюрократия ГПУ, живет в искусственной атмосфере, которую она сама же создает для себя. Каждая сделка с революционной совестью подготовляет на завтра еще более тяжкую сделку и тем затрудняет разрыв. К тому же остается иллюзия, что дело идет о службе "революции". Люди надеются на чудо, которое вернет завтра политику правящей клики на старые рельсы, - надеются и продолжают тянуть лямку.
Нельзя не видеть также и огромных внешних трудностей. Даже при полной внутренней готовности порвать с бюрократией остается неразрешимый, на первый взгляд, вопрос куда идти? Внутри СССР проявление расхождения с правящей кликой влечет за собой почти неминуемую гибель. Сталин запятнан такими ужасающими преступлениями, что не может не видеть смертельного врага во всяком, кто не хочет нести за эти преступления ответственность. Уход в подполье? Ни одному течению в мировой истории подпольная работа не была так трудна, как марксистам в сегодняшнем СССР. Работа в подполье возможна только при наличии активной массы. Сейчас этого в СССР почти нет. Правда, рабочие ненавидят бюрократию, но они еще не видят новой дороги. Разрыв с бюрократией представляет, поэтому, совершенно исключительные трудности политического и практического характера. Такова главная причина как громогласных покаяний, так и молчаливых сделок с совестью.
Для советских чиновников заграницей трудности принимают иную, но не менее острую форму. Агенты, выполняющие секретную работу, живут обычно по фальшивым паспортам, выданным ГПУ. Порвать с Москвой значит для них не просто повиснуть в воздухе, а немедленно сделаться жертвой иностранной полиции по доносу ГПУ. Что делать? Именно этим безвыходным положением своих представителей и пользуется ГПУ, чтоб вынуждать их ко все новым и новым преступлениям. У ГПУ заграницей к тому же огромная агентура второго и третьего порядка, состоящая на девять десятых из карьеристов Коминтерна, русских белогвардейцев и вообще всякого рода негодяев, готовых по первому сигналу убить, кого прикажут, и особенно того, кто своими разоблачениями способен повредить их благополучию. Нет, вырваться из тисков ГПУ не легко!
Было бы, однако, неправильно свести к одним лишь внешним трудностям трагическое событие, разыгравшееся 4-го сентября под Лозанной. Гибель Райсса есть не только потеря, но и урок. Мы проявили бы неуважение к памяти революционера, если бы не вскрыли те политические ошибки, которые облегчили кремлевским палачам их работу. Дело идет не об ошибках самого покойного товарища: после того, как он оторвался от искусственной среды ГПУ, ему самому слишком трудно было сразу ориентироваться в новой обстановке. Дело идет об наших общих ошибках и слабостях. Мы не установили своевременно связи с Райссом, не сумели сломить ничтожные искусственные преграды, отделявшие его от нас. А Райсс не нашел возле себя в критическую минуту никого, кто мог бы дать ему правильный совет.
Уже в июне этого года тов. Райсс твердо решил пойти на разрыв с Кремлем. Он начал с письма Центральному Комитету, которое было послано им в Москву 17-го июля. Тов. Райсс считал нужным выждать еще некоторое время, чтоб письмо его дошло по назначению, прежде чем предать его гласности. Чрезмерное рыцарство! Само письмо, принципиальное по содержанию и твердое по тону, заключало в себе только объявление разрыва, без точных фактов и разоблачений и было, к тому же, подписано именем "Людвиг", которое никому ничего не говорило. ГПУ получило, таким образом, в свое распоряжение совершенно достаточный срок для того, чтоб подготовить убийство. Между тем общественное мнение Запада оставалось в полном неведении. Более благоприятных для себя условий ГПУ не могло желать.
Единственная серьезная защита от наемных сталинских убийц состоит в полной гласности. Посылать письмо в Москву не было надобности: на развращенных до мозга костей бонапартистов нельзя повлиять при помощи принципиальных писем. В самый день разрыва нужно было дать политическое заявление для мировой печати. В заявлении надо было говорить не о переходе от III Интернационала к IV (этот вопрос интересует пока лишь маленькое меньшинство!), а о своей прошлой работе в ГПУ, о преступлениях ГПУ, о московских судебных подлогах и о своем разрыве с ГПУ. Такое заявление, подписанное собственным именем, сразу поставило бы Игнатия Райсса в центре внимания широких общественных кругов и уже тем одним затруднило бы палаческую работу Сталина. Вместе с тем Райсс мог, по нашему мнению, и в интересах самосохранения должен был - отдаться в руки французской или швейцарской полиции с изложением всех обстоятельств дела. Предшествующее проживание по чужому паспорту вызвало бы, вероятно, арест Райсса. Но ему самому и его друзьям не трудно было бы установить, что дело шло лишь о нарушении формальных правил, и что Райсс в своей деятельности руководствовался исключительно политическими мотивами. Вряд ли ему грозила бы сколько-нибудь серьезная кара. Во всяком случае его жизнь была бы ограждена. Его мужественный разрыв с ГПУ создал бы ему необходимую популярность. Политическая цель была бы достигнута, и личная безопасность была бы обеспечена настолько, насколько она вообще может быть обеспечена в современных условиях.
Совершенных в этом деле ошибок, к несчастью, исправить нельзя. Игнатий Райсс убит в самом начале новой главы своей политической жизни. Но Райсс не один. В аппарате Сталина есть не мало колеблющихся. Злодеяния кремлевского мастера толкают и будут толкать их на путь разрыва с обреченным режимом лжи и гнили. Игнатий Райсс подал им мужественный пример. В то же время его трагическая гибель учит нас необходимости становиться в будущем сплошной шеренгой между палачами и намеченными им новыми жертвами. Это возможно. Чаша преступлений ГПУ переполнена до краев. Широкие круги рабочих на Западе с содроганием относятся к работе Каина Джугашвили. Симпатии к нам растут. Нужно лишь уметь их использовать. Больше бдительности! крепче взаимная связь! больше дисциплины действия! таковы уроки, вытекающие из гибели Игнатия Райсса.
Л. Троцкий.
Койоакан, 21 сентября 1937 г.
Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)
N 60-61.