Алма-Ата. 11-ое сентября 1928 г.
Дорогой Николай Иванович!
Вы меня спрашиваете о т. Максе Истмене, которого, в качестве пугала, время от времени выдвигает наша печать, изображая его чуть ли не наемником буржуазии, продающим ей государственные секреты СССР. Это бесстыдная ложь. Т. Макс Истмен революционный американец, типа Джона Рида, один из верных друзей Октябрьской революции. Поэт, писатель, журналист, он прибыл в Советскую Республику в первые трудные годы ее существования, выучился здесь русскому языку, вошел близко в нашу внутреннюю жизнь, чтобы увереннее и лучше защищать Советскую Республику перед народными массами Америки.
Макс Истмен стал в 1923 г. на сторону оппозиции и открыто защищал ее от политических обвинений и особенно от инсинуаций и клевет. Я не буду здесь говорить о тех теоретических разногласиях, которые отделяют т. Истмена от марксистов. Но Истмен совершенно безупречный революционер, доказавший всем своим поведением свою идейность и свое политическое бескорыстие. Он стоит в этом отношении несколькими головами выше многих из тех чиновников, которые его травят. Истмен считал, что оппозиция ведет недостаточно энергичную борьбу и поднял заграницей кампанию за собственный страх и риск.
Не имея доступа в официальную коммунистическую печать и желая во что бы то ни стало распубликовать во всеобщее сведение Завещание Ленина, Истмен передал его американской буржуазной газете. Каждому из нас не раз приходилось пользоваться и раньше, и в эпоху советской власти, иностранными буржуазными газетами для того, чтобы пустить ту или другую информацию в широкие круги недоступные нам другими путями. Ленин не раз давал такую информацию, в форме интервью, иностранным журналистам. К этому надо прибавить, что американские рабочие, за совершенно незначительным исключением, читают только буржуазную печать.
"Завещание" Ленина не является государственной или партийной тайной. Опубликование его не есть преступление. Наоборот, преступлением является сокрытие его от партии и рабочего класса. Сейчас сотнями печатаются мелкие и случайные заметки Ленина, писавшиеся им заведомо только для себя самого (напр., на полях книги), если эти заметки можно хоть косвенно использовать против оппозиции. Но скрываются многие сотни статей, речей, писем, телеграмм и заметок Ленина, поскольку они прямо или косвенно направлены против нынешних руководителей или за нынешнюю оппозицию. Более грубого и нелояльного обращения с идейным наследством Ленина, нельзя себе представить. Если бы "Завещание" было своевременно опубликовано в партийной печати, его свободно могла бы перепечатать каждая буржуазная газета. А так как сталинская цензура наложила на "Завещание" Ленина, как и на сотни других его произведений, запрет, то Истмен обратился к буржуазной печати. В таком использовании Истменом газеты с информационными целями не было ровно ничего предусмотрительного. Даже на страницах буржуазной газеты "Завещание" Ленина остается завещанием Ленина.
- Но, говорят клеветники, Истмен "продал" это завещание. Да, буржуазная газета заплатила за доставленный ей материал гонорар. Но разве Истмен присвоил этот гонорар себе, использовал его в личных целях? Нет. Он отдал его целиком на дело французской оппозиции, на опубликование того же ленинского завещания и др. документов, позорно скрываемых от партии и пролетариата. Налагает ли этот поступок какую-либо тень на репутацию Истмена? Ни малейшей. Наоборот, все поведение Истмена свидетельствует, что им руководили исключительно идейные мотивы.
В то время, как оппозиция еще рассчитывала поправить партийную линию чисто внутренним путем, не внося разногласия наружу, мы все и я в том числе были против шагов, предпринятых Максом Истменом в защиту оппозиции. Осенью 1925 года большинство Политбюро навязало мне заявление, им самим средактированное, с резким осуждением Макса Истмена. Поскольку вся руководящая группа оппозиции считала в то время нецелесообразным поднимать открытую политическую борьбу и шла на ряд уступок, она естественно не могла поднимать и разворачивать борьбу из-за частного вопроса об Истмене, выступившем, как сказано, за собственный страх и риск. Вот почему, по решению руководящей группы оппозиции, я подписал заявление о Максе Истмене, навязанное мне большинством Политбюро, под угрозой ультиматума: либо подписать заявление, как оно есть, либо вступить по этому поводу в открытую борьбу.
Входить здесь в обсуждение вопроса о том, правильна ли была общая политика оппозиции в 1925 г. нет основания. Я и сейчас считаю, что других путей в тот период не было. Во всяком случае мое тогдашнее заявление об Истмене может быть понятно только, как составная часть тогдашней нашей линии на соглашение и на умиротворение. Так оно и было понято всеми, сколько-нибудь осведомленными и мыслящими членами партии. Никакой тени, ни личной, ни политической, - это заявление на т. Истмена не бросало.
Поскольку до меня доходят за последний год слухи об Истмене, он и сейчас остается тем же, что был: другом Октябрьской революции и сторонником взглядов оппозиции.
С большевистским приветом
Л. Троцкий.
Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)
N 19.