Есть, однако, важный, в сущности, основной вопрос для определения жизненности общественного режима, - мы его еще до сих пор совершенно не касались, - это вопрос о производительности хозяйства, и не о производительности индивидуального труда только, но о производительности всего хозяйственного режима в целом. Историческое восхождение человечества в том и состоит, что режим, обеспечивающий более высокую производительность труда, сменяет режим с низшей производительностью. Если капитализм сменил собою старое феодальное общество, то только благодаря тому, что при господстве капитала человеческий труд более производителен. И социализм победит капитализм вполне и окончательно только потому и только тем, что обеспечит гораздо большее количество продуктов на единицу человеческой рабочей силы. Можем ли мы уже сейчас сказать, что наши государственные предприятия работают более производительно, чем они работали при капиталистическом режиме? Нет, этого еще нет. Не только американцы, англичане, французы или немцы работают на своих капиталистических фабриках лучше, производительнее, чем мы, - это имело место и до революции, - но мы сами работали до революции лучше, чем работаем сейчас. Это обстоятельство на первый взгляд может показаться очень грозным, с точки зрения оценки советского режима. Наши буржуазные враги, а за ними, разумеется, и социал-демократические критики, всемерно использовывают против нас факт низкой производительности нашего хозяйства. Французский представитель Кольра*246 в Генуе в ответ Чичерину*247 с буржуазной наглостью заявил, что советская делегация вообще-де не имеет права высказываться по экономическим вопросам, ввиду того хозяйственного состояния, в котором находится ныне Россия. Этот довод представляется на первый взгляд очень победоносным; но на самом деле он свидетельствует только о чрезвычайном историческом и экономическом невежестве. Конечно, было бы очень хорошо, если бы мы могли уже сегодня не теоретическими аргументами, выводимыми нами из опыта, а материальными аргументами обнаружить преимущества социализма, т.-е. показать, что наши заводы и фабрики, благодаря более централизованной и упорядоченной организации, дают более высокую производительность труда, чем такие же предприятия капиталистических стран или, по крайней мере, чем те же предприятия до революции - но этого нет, этого пока не может быть, этого нельзя достигнуть так скоро. То, что мы имеем сейчас, - это не социализм, противостоящий капитализму, а тяжкий процесс перехода от одного к другому и притом лишь первые наиболее мучительные шаги этого перехода. Перефразируя известные слова Маркса, можно сказать, что мы страдаем от того, что у нас еще есть могущественные остатки капитализма и только начатки социализма.
Да, производительность труда у нас уменьшилась, благосостояние пало. В сельском хозяйстве урожай последнего года составляет, примерно, 3/4 среднего урожая до войны. В промышленности дело обстоит еще более печально: мы имеем в этому году приблизительно 1/4 довоенной продукции. Транспорт производит около 1/3 довоенной работы. Факты эти очень печальны. Но разве иначе обстояло дело при переходе от феодального общества к буржуазному? Капиталистическое общество, богатое, хвалящееся своим богатством и своей культурой, возникло тоже из революции, притом чрезвычайно разрушительной. Объективная историческая задача: создать условия для более высокой производительности труда - была, в конце концов, разрешена буржуазной революцией, точнее, рядом революций. Но каким путем? Путем чрезвычайных опустошений и временного упадка материальной культуры. Возьмем пример той же самой Франции. Разумеется, г. Кольра, в качестве буржуазного министра, не обязан знать истории своего горячо любимого отечества. Но мы-то историю Франции и ее революции знаем. Возьмем ли реакционера Тэна*248 или социалиста Жореса, мы найдем у них достаточно ярких фактов, характеризующих ужасающее состояние Франции после революции. И так велик был размах опустошений, что после 9 термидора, т.-е. на пятом году революции, нищета не ослабевала, а, наоборот, продолжала усугубляться. На десятом году французской революции, когда Наполеон Бонапарт*249 был уже первым консулом, Париж, насчитывавший в то время полмиллиона душ населения, получал в день от 300 до 500 мешков муки, тогда как ему для голодного существования нужно было 1.500 мешков, и первый консул изо дня в день следил за количеством поступающих мешков. Это было - не забывайте! - на десятом году после начала Великой Французской Революции. К этому времени население Франции уменьшилось - от голода, эпидемий и войн - в 37 департаментах из 58. Незачем говорить, что английские Кольра и Пуанкаре той эпохи с величайшим презрением относились к разоренной Франции.
Что это все значит? Да только то, что революция очень жестокий и неэкономный способ разрешения вопроса. Но другого способа история не выдумала. Революция открывает двери новому политическому строю, но она достигает этого путем разрушительной катастрофы. А у нас, к тому же, революции предшествовала война. Мы не в 10-ом году революции - не забывайте и этого! - а в начале 6-го года, и наша революция поглубже французской, которая заменила только одну форму эксплуатации другой формой, тогда как мы заменяем общество, построенное на эксплуатации, обществом, основанным на солидарности. Сотрясение очень большое, разрушения очень велики, разбитой посуды очень много, - и то, что сейчас прежде всего бросается в глаза, это издержки революции. Что же касается величайших завоеваний революции, то они реализуются только постепенно, в течение лет и десятилетий.
Как раз в последние дни мне подвернулась под руку одна речь, имеющая отношение к интересующему нас вопросу: это речь французского химика Бертело, сына знаменитого Бертело*250. В качестве делегата академии наук, он высказал недавно следующую мысль (цитирую по газете "Temps"): "Во все периоды истории, как в области наук, так и в области политики и социальных явлений, вооруженным конфликтам всегда принадлежала грандиозная и страшная привилегия ускорять зарождение новых времен кровью и железом". Разумеется, г. Бертело имеет в виду прежде всего войны, но в основе он все же прав, потому что и войны, поскольку они служили делу революционного класса, давали громадный толчок историческому развитию; поскольку же они (а это происходило гораздо чаще) служили делу угнетателей, они нередко давали толчок движению угнетенных. В еще большей мере слова Бертело относятся к революции. "Вооруженные конфликты" между классами, приносящие великие разрушения, знаменуют в то же время "зарождение новых эпох". Стало быть, издержки революции не ложные расходы (не faux frais, как говорят французы). Нужно только не требовать процентов до истечения срока. И мы просим наших друзей подождать еще 5 лет, чтобы в 10-ом году революции, т.-е. в том году, когда Наполеон подсчитывал кули для голодного Парижа, мы могли доказать превосходство социализма над капитализмом в экономической области не умозрениями, а материальными фактами. И мы надеемся, что первые убедительные факты к тому времени будут уже налицо.
Но нет ли все же на пути к этим будущим успехам опасности капиталистического перерождения нашего режима - именно вследствие крайне печального состояния промышленности в настоящий момент? Крестьянство собрало в этом году, как мы уже сказали, около 3/4 довоенного урожая. Промышленность же дала всего 1/4 довоенной производительности. Тем самым соотношение между городом и деревней чрезвычайно нарушено, притом в ущерб городу. Государственная промышленность при этих условиях не сможет дать крестьянину эквивалентного продукта за его хлеб, и крестьянские излишки, выброшенные на рынок, станут основой частно-капиталистического накопления. Разумеется, в основе своей это рассуждение правильно: рыночные отношения, с какими бы целями мы их ни восстановили, имеют свою логику. Но здесь опять-таки важно установить правильные количественные соотношения. Если бы крестьянство выбрасывало весь свой урожай на рынок, это грозило бы, при ослаблении промышленности в четыре раза, тягчайшими последствиями для социалистического развития. Но на самом деле крестьянство производит, главным образом, для собственного потребления. Сверх этого оно уплачивает в настоящем году государству свыше 350.000.000 пудов продовольственного налога. Только излишки сверх собственного потребления и сверх налога выбрасываются им на рынок. А это вряд ли многим больше 100.000.000 пудов в нынешнем году, причем значительная, если не значительнейшая часть этих ста миллионов закупается кооперацией или государственными учреждениями. Таким образом, государственная индустрия противостоит не всему крестьянскому хозяйству в целом, а лишь той его, незначительной пока части, которая выбрасывается на рынок. Только эта часть (или, вернее, часть этой части) становится источником частно-капиталистического накопления. В дальнейшем эта часть будет, несомненно, расти. Но параллельно будет расти и производительность объединенной государственной промышленности. И нет решительно никаких оснований думать, что рост государственной промышленности будет отставать от сельскохозяйственного подъема. Мы сейчас увидим, что мудренейшая и глубокомысленнейшая критика господ теоретиков усопшего двухсполовинного Интернационала основана, главным образом, на неведении или непонимании элементарнейших экономических отношений России, как они складываются в конкретной обстановке пространства и времени.
*246 Кольра - французский хозяйственный представитель на Генуэзской конференции, бросивший в одном из своих выступлений замечание, что "Советская Россия, которая привела страну к границе экономического краха, не имеет права учить другие народы социализму".
*247 Чичерин - Народный Комиссар по иностранным делам со времени Брест-Литовского мира 1918 года. Старый социал-демократ. Долгое время жил в эмиграции. Подвергся за с.-д. деятельность административной высылке из Пруссии. В дальнейшем жил в Швейцарии и Англии. В Россию вернулся в конце 1917 года.
*248 Ипполит Тэн (1828 - 1893) - известный французский историк. Знаток французского и, вообще, европейского искусства. Его перу принадлежит ряд выдающихся сочинений, в которых он старается доказать зависимость художественного творчества от расы, среды и исторического момента. Наиболее известны следующие его книги: "Чтения об искусстве", "Об уме и познании", "Критические опыты", "Развитие политической и гражданской свободы в Англии в связи с развитием литературы", "Происхождение общественного строя современной Франции" и др. Имеются в русском переводе. О Тэне см. Плеханова "К вопросу о развитии монистического взгляда на историю".
*249 Наполеон Бонапарт (1769 - 1821) - знаменитый французский генерал в эпоху Великой Революции, ставший в 1799 году первым консулом Республики и в 1804 г. неограниченным и полновластным монархом. Бонапарт и бонапартизм стали синонимами захватной, диктаторской власти, сосредоточенной в одном лице и возникающей обыкновенно в эпохи крушения революции.
*250 Бертело (р. 1827 г.) - знаменитый французский химик. Термохимия и синтез органических соединений созданы, главным образом, его трудами. Ему же принадлежат капитальные работы по агрономической химии (усвоение атмосферного азота почвой).