В конце марта я дал разрешение на продвижение чехо-словацких эшелонов по направлению к Владивостоку, где они должны были погрузиться на суда для отправки во Францию. Условием этого продвижения являлась выдача чехо-словаками всего вооружения, за исключением определенной части, необходимой для внутренней караульной службы.
В начале апреля японцы произвели десант во Владивостоке. Дальнейшие намерения японцев не были известны. Следовательно, нельзя было знать, будут ли иметь чехо-словаки возможность погрузиться во Владивостоке на корабли. В согласии с указаниями правительства, я задержал продвижение чехо-словацких эшелонов и разъяснил представителям французской военной миссии, а также явившимся ко мне представителям чехо-словацкого национального совета, что приостановка движения чехо-словацких эшелонов ни в каком случае не является мерой, враждебной чехо-словакам, а вызвана исключительно новым политическим и стратегическим положением на Дальнем Востоке. Вместе с тем, я предложил представителям национального совета, гг. Макса и Чермак, побудить английское и французское правительства к тому, чтобы они официально выразили свою готовность принять чехо-словаков на свои суда в Архангельске и Мурманске. С своей стороны, я обязался к определенному сроку, который должен был быть установлен путем переговоров, доставить туда чехо-словаков. Несмотря на то, что гг. Макса и Чермак обещали мне в ближайшие дни доставить такого рода официальное заявление от заинтересованных правительств Англии и Франции, я никакого извещения не получил. В порядке частного обмена мнений с г. Локкарт, английским уполномоченным, я указал ему на необходимость для английского и французского правительств вынести определенное решение относительно чехо-словаков, так как совершенно невозможно держать в течение месяцев людей в эшелонах, особенно в летнее время. Г. Локкарт никакого ответа дать не мог, а указал лишь на то, что вопрос с тоннажем стоит очень остро, и что он не знает, сочтет ли возможным английское правительство отправить необходимое количество кораблей. Таким образом, вопрос оставался в полной неопределенности не по вине Советского правительства, а исключительно вследствие, с одной стороны, - японского десанта во Владивостоке, с другой стороны, - отсутствия каких-нибудь определенных заявлений со стороны правительств Англии и Франции.
Этим неопределенным и затяжным положением воспользовались контрреволюционные элементы в недрах самого чехо-словацкого корпуса и их союзники из среды русской буржуазии и русского реакционного офицерства и приложили все свои силы к тому, чтобы дать ложное освещение положению вещей и вызвать у чехо-словацкой массы подозрение, будто бы Советская власть собирается предать чехо-словаков в руки немцев. Я уже раньше в письменном заявлении называл эти слухи нелепыми, распространять которые могут только подлецы и верить которым могут только глупцы.
Ввиду неполучения ответа от Англии и Франции, я сделал через товарища Аралова следующее предложение чехо-словакам: если бы их дальнейшее движение оказалось невозможным, т.-е. если бы Англия и Франция не взяли бы их на корабли, то они будут иметь полную возможность остаться в России и выбрать то занятие, которое отвечает их познаниям и склонностям: т.-е. или вступить в Красную Армию, или образовать артели по профессиям, или караульные команды и пр., и пр. Само собою разумеется, что в этом предложении не было ничего принудительного; оно имело целью дать чехо-словакам выход на тот случай, если их путешествие за границу окажется невозможным не по вине Советской власти.
Все эти предложения и заявления, продиктованные исключительно заботой об интересах чехо-словаков, истолковывались контрреволюционными заговорщиками, демагогами и интриганами в смысле враждебном чехо-словакам и служили для сеяния в их среде недоверия и вражды к Советской власти.
Это привело к неслыханным инцидентам, когда чехо-словацкие эшелоны подняли свое оружие против Советской власти, захватывали вокзалы и даже овладевали властью в отдельных городах. Само собою разумеется, что Советская власть не может потерпеть такого положения. В полном согласии с центральной властью, я, как военный комиссар, отдал распоряжение о немедленном и безусловном разоружении всех чехо-словацких эшелонов и о расстреле всякого чехо-словака, который не сдаст добровольно своего оружия. В том же извещении я обещал от имени правительства всяческое содействие лояльным чехо-словакам как в смысле их выезда из России, так и в смысле обеспечения существования в России тех из них, которые добровольно пожелали бы остаться. Все эти заявления и распоряжения сохраняют свою силу целиком и в настоящий момент.
Это значит: во-первых, чехо-словаки обязуются сдать полностью и безусловно все имеющееся в их руках оружие; во-вторых, я обязуюсь от имени Центральной Советской власти сделать все от нас зависящее, для того чтобы чехо-словаки могли в кратчайший срок выехать за границу через те или другие порты, относительно которых должно произойти деловое соглашение с представителями чехо-словаков и с представителями Англии и Франции; в третьих, при эшелонах должны находиться, в качестве комиссаров, чехо-словаки, французы и представители Советской власти.
За полную безопасность чехо-словаков, за их обеспечение продовольствием Советская власть берет ответственность на себя.
Настоящее заявление передается мною представителю чехо-словацкого корпуса Вячеславу Нейберту, которому гарантируется свободный и беспрепятственный проезд для оповещения об этом ответе всех чехо-словацких частей.
Вместе с тем, я заявляю и подтверждаю, что, впредь до получения от советских учреждений донесения о том, что чехо-словаки сдают оружие, боевые действия и сосредоточение сил против мятежников не прекращаются. Приказ о расстреле чехо-словаков, застигнутых с оружием в руках и отказавшихся его сдать, остается во всей своей силе; равным образом, во всей своей силе остается приказ о том, что всякая часть, в составе которой найдено будет оружие, должна быть заключена в концентрационный лагерь.
Ввиду повторного вопроса представителя чехо-словацкого корпуса Вячеслава Нейберта относительно возможности выдачи чехо-словаков в руки каких-либо их врагов, заявляю, что самая постановка такого вопроса характеризует полное непонимание руководителями чехо-словацкого корпуса принципов и политики Советской власти и является совершенно неуместной и недостойной. Самое предложение принять русское гражданство было сделано именно для того, чтобы, в случае отказа Англии и Франции принять чехо-словаков, все желающие могли бы совершенно свободно, без какого бы то ни было ограничения и стеснения, жить на территории Советской Республики. Повторяю еще раз, подозревать Советскую власть в желании причинить какое-либо зло, тем более учинить какое-либо вероломство по отношению к чехо-словацким рабочим и крестьянам, которые готовы жертвовать собой во имя своих идей, могут только совершенно сбитые с толку люди, развращенные демагогией, ложью и клеветой русских контрреволюционеров.
На дополнительный вопрос Вячеслава Нейберта разъясняю, что после добровольной и добросовестной сдачи оружия ни одна чехо-словацкая часть не будет расформирована. Разумеется, все, кто захочет, смогут остаться в России. Никого принуждать к выезду с оружием в руках мы не можем и не будем. Но все части, которые пожелают уехать, выедут в том виде, в каком они находятся сейчас, т.-е. как сформированные боевые части.
В ответ на вопрос Вячеслава Нейберта относительно того, не ожидает ли какое-либо наказание чехо-словацких солдат, которые добровольно сдадут оружие, отвечаю: ответственности могут и будут подлежать только те элементы, т.-е. отдельные лица, относительно которых будет доказано, что они предварительно вступали в определенное соглашение с русскими и иными контрреволюционерами, или сознательно обманывали чехо-словацкую массу, провоцируя ее на выступление. Что касается всей массы солдат чехо-словацкого корпуса, которые были вовлечены в мятежные действия злой волей отдельных демагогов и контрреволюционеров, то все солдаты, которые сдадут оружие добровольно, никакого решительно наказания не понесут.
Это заявление не относится, разумеется, к тем частям, которые будут разоружаться сейчас Советскими войсками в бою. По отношению к ним остается во всей своей силе приказ о расстреле застигнутых с оружием в руках.
31 мая 1918 г.