I. Заседание 14 января 1818 г.

Ответ на русскую формулировку зачитывает от имени союзных держав Визнер (см. приложение N 7).

Троцкий. Что касается вопроса по существу, то мы надеемся, что сегодняшний ответ делегаций Четверного Союза устраняет, во всяком случае, одно формальное затруднение, - затруднение, которое представил для нас заслушанный нами в прошлый раз ответ генерала Гофмана.

Генерал Гофман дважды обратил мое внимание на то, что он представляет здесь не германское правительство, а германское верховное командование. Я не претендую на суждение о внутренней структуре Германской Империи; но я все же думал, что мы в данном случае ведем переговоры только с лицами, которые представляют германское правительство. Г. статс-секретарь, по другому поводу, считал необходимым указать на то, что все моменты переговоров, включая и те, которые нам кажутся противоречивыми, соответствуют "единой руководящей воле германского правительства". До тех пор, пока это никем не опровергнуто, мы считаемся с этим, как с формальным заявлением; тем не менее, не выходя из пределов замечаний генерала Гофмана, я считаю необходимым отметить в речи генерала Гофмана некоторые пункты и подчеркнуть, что они затрудняют ведение переговоров.

Генерал Гофман, прежде всего, протестовал против тона нашего заявления и обратил наше внимание на то, что этот тон не стоит в соответствии с тем фактом, что германские войска находятся на нашей территории. Если бы мы придерживались того принципа, который нам рекомендует генерал Гофман, то мы должны были бы разговаривать иначе с представителями Германии, нежели с представителями Австро-Венгрии, Турции или нейтральной Персии. Мы полагаем, однако, что общие положения, которые мы выдвигаем, дают нам право вести переговоры с представителями всех государств в одном и том же духе. Г. генерал указал далее на то, что наше правительство опирается на силу и применяет насилие ко всем инакомыслящим, которых оно клеймит как контрреволюционеров и буржуа. Прежде всего, я приветствую тот факт, что г. генерал так быстро откликнулся на мое приглашение вмешаться во внутренние дела России. Затем, я должен указать, что г. генерал был вполне прав, когда говорил, что наше правительство опирается на силу. В истории мы до сих пор не знаем других правительств. До тех пор, пока общество будет состоять из борющихся классов, государство останется по необходимости орудием силы и будет применять аппарат насилия. Я, однако, категорически протестую против совершенно неправильного утверждения, будто мы всех инакомыслящих ставим вне закона. Я был бы очень рад, если бы социал-демократическая печать в Германии пользовалась той свободой, какой у нас пользуется печать наших противников и печать контрреволюционная*31.

То, что поражает и отталкивает правительства других стран в наших действиях, - это тот факт, что мы арестуем не стачечников, а капиталистов, которые подвергают рабочих локауту, - тот факт, что мы не расстреливаем крестьян, требующих земли, но арестуем тех помещиков и офицеров, которые пытаются расстреливать крестьян. И когда румынское правительство - я привожу это, как пример, - попыталось у нас, на нашей территории, применить меры насилия по отношению к революционным солдатам и рабочим, то мы отсюда, из Бреста, просили правительство в Петрограде арестовать румынского посланника со всем составом посольства, а также и румынскую военную миссию*32. Мы получили ответ, что это уже сделано, и мы считаем, что это насилие есть насилие, диктуемое нам волею миллионов рабочих, крестьян и солдат, и что оно направлено против того меньшинства, которое стремится удержать народ в рабстве, - что это есть насилие, освященное историей и прогрессом.

Что касается двух примеров, которые привел генерал Гофман, то они ни в каком смысле не характеризуют нашей политики в области национального вопроса. Мы навели справки о Белорусском конгрессе. Этот Белорусский конгресс состоял из представителей белорусских аграриев. Он сделал попытку присвоить себе те права, которые составляют исключительную собственность белорусского народа. И если он встретил отпор, то этот отпор исходил от солдат, среди которых были одинаково великороссы, украинцы и белорусы.

Я указал в одном из наших заявлений, что те конфликты, которые у нас имелись с украинской Радой и которые, к сожалению, еще не ликвидированы, ни в каком отношении не могут ограничивать права украинского народа на самоопределение и ни в коем случае не препятствуют нашему признанию независимой Украинской Республики.

Я, вместе с тем, позволю себе обратить внимание на то, что в своей речи генерал Гофман, категорически отказавшись от эвакуации оккупированных областей, свой отказ мотивировал тем, что все эти области не имеют органов управления. Именно из этого факта он выводил необходимость дальнейшей длительной оккупации на неопределенный срок. С другой стороны, г. статс-секретарь мотивировал самостоятельное право этих областей вступать в международные сношения с центральными державами и их право отчуждать свою территорию именно тем, что у них имеются органы, достаточно авторитетные для такого рода международных действий. Позволяю себе усмотреть в этом некоторое противоречие. Я думаю, что если какая-нибудь область не имеет органов самоуправления и нуждается в опеке, то этой области лучше подождать с заключением международных соглашений, ибо органы, недостаточно сформировавшиеся для внутреннего управления, естественно, не правомочны и для определения международных судеб данного народа. Я должен, однако, признать, что если в исходных философских предпосылках можно установить разногласие между г. статс-секретарем фон-Кюльманом и генералом Гофманом, то вывод, к которому они благополучно приходят, является почти тождественным: из признания наличности полномочных органов и из признания отсутствия их вытекает один и тот же вывод, который гласит, что судьба этих стран может и должна быть решена сейчас же, в период оккупации, независимо от того, в состоянии ли данный народ взять управление страной в свои руки или нет.

Позволю себе заметить, что этот пример может нас снова укрепить во взгляде на весьма подчиненное значение правовой философии в разрешении судеб живых народов. Это относится целиком и к правовой философии американского верховного суда, на который здесь ссылались. Кто знаком с историей американского верховного суда, тот знает, как часто изменялась его правовая философия в зависимости от желания расширить территорию Соединенных Штатов. Я думаю, однако, что, как раз в связи с этим вопросом, было бы гораздо интереснее провести параллель не с решением американского верховного суда, - но с мнениями и суждениями тех великобританских юристов XVIII в., которые доказывали право Англии удержать в своих руках американскую колонию*33.

Что касается формы (письменной), в которой мы предложили вниманию противной стороны наши суждения, то мне не совсем ясно, в чем именно г. статс-секретарь усматривает неудобство. Он указал на то, что при точной письменной формулировке выдвигаются разногласия обеих сторон. Но, насколько я понимаю, страны воюют именно из-за того, что их разделяет, а не из-за того, что их соединяет. Именно поэтому мы должны в переговорах выдвигать на первый план те пункты, которые составляют предмет разногласий, и выдвигать их со всей необходимой решительностью, ибо только в таком случае может быть найдено целесообразное решение.

Принципы, разумеется, могут служить удобными алгебраическими формулами, но в конечном счете дело всегда сводится к арифметическим величинам, и алгебраические формулы тогда лишь полезны и допустимы, когда им отвечают арифметические величины. Мы внесли на обсуждение нашу точную формулировку потому именно, что нам казалось, что в той плоскости, в какой прения велись в последних заседаниях, как бы подыскивалась формула, навязывающая противной стороне (т.-е. нам) то, что для нас совершенно неприемлемо по существу. В этом смысле тон генерала Гофмана казался нам гораздо более реалистичным. Мы ведь вовсе не заявляли, что мы считаем германское правительство одушевленным нашим мировоззрением; мы хотим только ясно и точно знать, какая судьба ожидает Польшу, Литву и Курляндию. К этому сводится весь вопрос.

Правда, г. председатель германской делегации поставил нам вопрос, - что нам дает право интересоваться судьбами этих стран, раз мы заявили, что прежняя их принадлежность к России не налагает на них никаких обязательств международного характера. Но ведь и г. председатель германской делегации основывает, как мы слышали, свое право интересоваться этими областями не на голом факте оккупации, а на принципе самоопределения народов, правда, несколько им ограниченного. Я полагаю, что этот принцип сохраняет, во всяком случае, не меньшую силу и для нас и дает нам право интересоваться судьбой тех народов, выделению которых из состава бывшей Российской Империи мы отнюдь не препятствуем. Мы, разумеется, оставляем за собой право дать более точную характеристику тех предложений, которые были нам сделаны сегодня и которые в такой форме являются по-прежнему неприемлемыми для нас. Если я, не имея текста перед глазами, правильно понял его содержание, то за интересующими нас областями по-прежнему признается так называемое "право" до окончательного их превращения в государства служить делу исправления границ соседнего государства, заключать с ним военные и другие конвенции, а будущему народному представительству остается только санкционировать эти решения. Мы придерживаемся того мнения, что только явно и определенно выраженная воля народа может решить все эти вопросы. Задача дальнейших переговоров, на основании обеих предложенных здесь формулировок, должна состоять в том, чтобы точно определить, каким образом может быть осуществлен компромисс, имея в виду оглашенный сегодня текст, - компромисс между официально признанным 25/12 декабря принципом самоопределения и правом на аннексии, основанным на праве оккупации и провозглашенным здесь генералом Гофманом.

Кюльман, возражая т. Троцкому по ряду затронутых им вопросов, принимает к сведению заявление о готовности советской делегации перейти к обсуждению разделяющих делегации взглядов и предлагает перейти к обсуждению четырех пунктов, выдвинутых советской делегацией в декларации 12 января.

Троцкий. Полагаю, что мы теперь можем перейти к обсуждению обоих предложений, причем я нахожу, что наше предложение отличается от предложения наших противников отнюдь не "диктаторским, вызывающим тоном"*34, но... гораздо большей ясностью и последовательностью. Оно, мне кажется, не может раздражать тех, кто жизненно заинтересован в разрешении данных вопросов, принимая во внимание всю их тяжесть. Я должен еще раз отметить, что в вопросе об эвакуации войск я никоим образом не могу присоединиться к мнению г. председателя, что будто бы удаление оккупационных войск оставит после себя пустое место. Это неправильно даже по отношению к африканским колониям. Если Англия, скажем, сегодня выведет все свои войска из Индии, то там мы найдем, во всяком случае, не пустое место, а живой народ, который стремится к государственной жизни и к независимому существованию. А те народы, которые живут в пределах Польши, Литвы и Курляндии, ни в коем случае не окажутся в затруднении, если оккупационные войска предоставят их самим себе. Насколько я понял, дело идет о технических трудностях, - вроде отсутствия там собственных железных дорог, почты и т. д. По этим вопросам всегда можно прийти к соглашению, не прибегая к контролю оккупационных войск.

II. Утреннее заседание 15 января 1918 г.

Кюльман предлагает начать обсуждение с п. 2-го (о политических предпосылках, необходимых для осуществления права на самоопределение).

Троцкий. Прежде чем высказаться по вопросу о предложенном новом порядке обсуждения пунктов, я должен вернуться к одному предложению, сделанному нам противной стороной.

Германская и австро-венгерская делегации внесли на одном из прошлых заседаний предложение привлечь к участию в мирных переговорах известных этим делегациям представителей тех оккупированных областей, которые, по мнению названных делегаций, уже могут считаться государственными единицами, как проявившие в достаточной мере свою волю к независимому государственному существованию. Мы не могли сразу ответить на этот вопрос, так как предварительно хотели уяснить себе, какие именно критерии являются, по мнению другой стороны, решающими для определения правомочности или неправомочности органов, претендующих на выражение народной воли. Внесенные нами в формулированном виде предложения должны были доставить нам этот материал. Как я уже упомянул вчера, полученные нами ответы представляются нам глубоко противоречивыми с формальной стороны; по существу же они сводятся к предоставлению оккупационным властям права, основанного на физической силе, произвольно решать судьбы оккупированных областей и пользоваться по своему усмотрению теми или иными органами, независимо от того, когда эти органы возникли, на какой социальной основе, каково было их предназначение и каков их подлинный политический вес. При этом теми же оккупационными властями ставятся произвольные пределы деятельности органов, признанных этими властями по своему усмотрению.

Поскольку, однако, правительства противной стороны - по крайней мере, в рамках этих мирных переговоров - признают таковые органы носителями воли уже самоопределившихся народов, мы также считали бы в высшей степени целесообразным привлечение представителей этих органов к участию в нынешних переговорах. Представители этих органов получат, таким образом, возможность перед лицом всего мира доказать свои оспариваемые нами права или свои претензии на представительство данных народов. Если, таким образом, не устранилось бы противоречие между нами, то не так било бы в глаза то обстоятельство, что германское и австро-венгерское правительства защищают права известных, покровительствуемых ими органов выражать народную волю, в то самое время когда эти будто бы суверенные органы отрезаны режимом оккупации от переговоров, где решается судьба тех областей, от имени которых они признаются правомочными говорить. Мы идем поэтому навстречу двукратно повторявшемуся предложению противной стороны - пригласить сюда представительства тех органов, на заявления которых ссылаются германская и австро-венгерская делегации.

Кюльман считает возможным пригласить представителей указанных органов лишь при том условии, если российская делегация признает их правомочными выразителями воли соответствующих народов.

Троцкий. Само собой разумеется, что мы не можем, в порядке обсуждения вопроса о привлечении делегатов спорных представительных органов, разрешить или считать разрешенным тот именно вопрос, который и составляет сейчас главный предмет наших переговоров и разделяющих нас разногласий.

Если мы выразили мысль, что ландтаги являются выразителями мнений известных влиятельных групп, то это не устраняет из нашего поля зрения того факта, что эти по своему экономическому положению очень влиятельные группы, согласно данным немецкой печати, составляют от 3-х до 7-ми процентов населения; таковы приблизительно и наши статистические данные. Мы считаем, что народная воля должна выражаться народом, а не привилегированными группами, и нам пришлось бы совершенно отречься от тех принципов, которые составляют существенную часть нашей программы, если бы мы, прямо или косвенно, дали повод польским, литовским и латышским народным массам обвинять нас в готовности признать представительство высших привилегированных классов за представительство всего народа. Так как г. председатель германской делегации усматривает в этом препятствие к привлечению указанных представителей, то предложение, сделанное раньше, отпадает само собой.

Кюльман. "Предложение, сделанное г. председателем российской делегации?"

Троцкий. Предложение, которое было внесено противной стороной и которое, насколько мы поняли, не было связано с обязательным признанием с нашей стороны правомочности этих органов. Я не оспариваю заявления г. статс-секретаря; я только подчеркиваю, что мы не поняли того, что привлечение этих представителей обусловливается нашим предварительным и безусловным их признанием.

Кюльман приводит цитату из своей речи на одном из предыдущих заседаний, где он говорил о необходимости признания правомочности существующих органов. Он предлагает далее установить срок, в который должно произойти волеизъявление соответствующих наций. Он предлагает таким сроком считать "промежуток времени... с момента заключения мира с Россией и оканчивающийся по истечении года после заключения всеобщего мира".

Троцкий. В оглашенной цитате нет, как я уже указывал, никакого противоречия с утверждением г. председателя германской делегации; но я считаю, что мы имели право истолковать сделанное предложение по-своему. Там не говорилось о презумптивном (предварительном) признании определенных органов, но о презумптивном признании определенных народов и областей.

Такое презумптивное признание сделано с нашей стороны в заявлении о том, что из факта бывшей принадлежности этих областей к Российской Империи мы не делаем никаких выводов, которые налагали бы на эти области определенные обязательства по отношению к Российской Республике. В пояснение нашей мысли, я позволю себе привести в двух словах далекий от нас пример, - он касается Индии. Если бы там было сейчас устранено великобританское господство, то признаваемая нами самостоятельность Индии (которая, мы надеемся, осуществится, благодаря героической борьбе индусского народа) нашла бы соответственные органы для выражения своей воли, но мы ни в коем случае не могли бы заранее связать независимость Индии с судьбами тех органов, которые там в данное время существуют и признаны великобританскими властями.

Мы не видим такой мистической связи между самоопределением народа и заявлением органа, по внешнему виду обладающего якобы государственной правомочностью, а между тем нуждающегося в доказательстве своих прав на представительство народа. Так как именно здесь имеется формальное противоречие в наших воззрениях, противоречие, за которым кроется разногласие по существу, то я вполне присоединяюсь к мнению г. председателя германской делегации о бесполезности - по крайней мере на данной стадии переговоров - прений в этой плоскости. Несомненно, если бы предварительные условия народного голосования были обставлены гарантиями и предпосылками, делающими неоспоримым будущее свободное волеизъявление заинтересованных народов, - то для практического разрешения вопроса было бы безразлично, какой именно орган признается тем или иным правительством.

Следовательно, по существу дело сводится к гарантиям независимости и свободного волеизъявления данной народности. Необходимые гарантии имелись бы лишь в том случае, если бы представительство носило не только конфирмативный (утверждающий), но и конститутивный (учреждающий) характер.

Одним из важных факторов, связанным с этим свободным волеизъявлением, является вопрос о выводе войск из интересующих нас областей.

Г. председатель германской делегации внес конкретное предложение приступить к эвакуации с момента заключения мира с Россией и закончить ее через год по заключении всеобщего мира*35.

Кюльман указывает, что он говорил не о сроке эвакуации, а о сроке, в течение которого должно произойти "волеизъявление народа".

Троцкий. Я очень благодарен за сделанное разъяснение. Сейчас мне трудно установить, каким образом создалось у меня это ложное представление. Весьма вероятно, что оно вызвано нашим глубоким убеждением, что голосование вообще невозможно без предварительного очищения соответствующей территории.

Во всяком случае, я полагаю, что и у противной стороны нет достаточных оснований связывать с дальнейшим ходом войны судьбу областей, вопрос о которых стал на первом плане в связи с событиями на Восточном фронте.

Если Россия заключит мир, между нею и Германией возобновятся мирные сношения. К несчастью, это не исключает продолжения войны на других фронтах, но так как положение Германии в отношении других ее противников заключением мира с Россией, во всяком случае, не ухудшится, то населению ныне оккупированных областей будет непонятно, почему оно продолжает страдать от всеобщей войны, а это неизбежно при сохранении оккупации и переходного режима.

При такой постановке вопроса самое существование населения лишается на неопределенное время каких-либо гарантий. При всем нашем оптимизме, мы не имеем возможности предсказать, с большей или меньшей точностью, момент заключения всеобщего мира, и поэтому мы полагаем, не называя пока никакого точного срока, что вопрос об урегулировании судьбы оккупированных ныне областей должен разрешиться в зависимости от заключения мира на Восточном фронте и от дальнейшей ликвидации здесь военных мероприятий, которые ложатся всей своей тяжестью на оккупированные области. Допущение в принципе того, что эти области, независимо от их будущей государственной формы, не должны быть вовлекаемы в дальнейший ход мировой войны в большей степени, нежели это требуется ликвидацией последствий войны на Восточном фронте, дало бы возможность определить срок, в зависимости от всех связанных с этим техническим вопросом соображений.

Кюльман заявляет, что до окончания мировой войны имеется возможность новой военной вспышки на Восточном фронте, благодаря чему германское командование не может отказаться от гарантий (оккупации).

Троцкий. Разумеется, мы не отрицаем, что дальнейший ход войны отразится на тех областях, по которым в настоящее время проходит Восточный фронт, но мы думаем, что с чем большей решительностью и прямотой мы обеспечим на этом фронте в кратчайший срок свободное существование народов, тем большая гарантия у нас будет против возобновления военных действий на этом фронте, и, наоборот, чем дольше здесь сохранится переходный режим, со всеми невыносимыми для народов последствиями, тем скорее явится у тех или других элементов населения искушение путем новых насильственных попыток заменить переходный режим режимом постоянным. Вот почему мы считаем, что в это трагическое время нужно создать совершенно новые основы и условия мирного сожительства народов. Эта гарантия обеспечит нас гораздо лучше против кровавых конфликтов, ибо она будет основана на сознании народных масс, что новые границы проведены согласно их собственной воле.

Именно поэтому мы настаиваем на сокращении срока переходного режима.

Что касается моего примера, к которому вернулся г. предыдущий оратор, то у меня сейчас нет никакого ручательства за то, что, вместе с ликвидацией английского господства, не исчезнет и Низам. Во всяком случае до наступления этих событий, до проверки прочности положения Низама по удалении войск, я бы воздержался от предварительного его признания.

Я мог бы указать на другой, более красноречивый пример. Во французской колонии Аннам, во время этой войны, местный вождь поднял знамя восстания против французского господства. В его "оправдание" нужно сказать, что ему всего 18 лет. Французы его сместили и заменили другим, более покорным. Это - его дядя. Он более зрелого возраста. Я полагаю, что в тот момент, когда французское владычество прекратится в Аннаме, вряд ли история поручит дяде выражение воли аннамитов; призовет ли она племянника, этого я не знаю. Но это не может помешать нам признавать полное право аннамитов на защиту своего отечества и заступаться за них, а не за Французскую Республику.

Кюльман повторяет, что считает "невозможным смягчить военные гарантии" и предлагает российской делегации, в случае несогласия с этим, формулировать свое предложение.

Троцкий. Я уже сказал, что разногласие кроется не в том, в какой срок по заключении всеобщего мира должно быть покончено с переходным режимом, а в самом стремлении связать эти два вопроса.

В данной стадии переговоров, мы все же остаемся при том убеждении, что, поскольку противная сторона исходит из признания права заинтересованных областей на свободное существование, необходимо внести в условия мирного договора такие гарантии, которые не связывали бы жизнь этих народов с точно не указанным и не поддающимся определению сроком окончания всемирной войны. В этом именно мы видим величайшую опасность.

Сохранение военного положения в только что призванных к самоопределению областях не может, разумеется, создать действительной гарантии для мирных отношений - как для этих областей, так для и соседних, - и я позволю себе заметить, что жители данных областей, точно так же, как и упомянутые нами раньше жители колоний, имеют право жить в своей собственной стране, не подвергаясь вследствие мировой войны большим лишениям, нежели это вызывается неизбежными техническими причинами.

III. Вечернее заседание 15 января 1918 г.

Кюльман заявляет, что о выводе войск не может быть речи и что этот вопрос и не может подлежать обсуждению. Со своей стороны он обещает, что оккупационные войска не будут производить давления на население при голосовании и не помешают свободному волеизъявлению его.

Троцкий. Сегодня, до перерыва, мы выяснили сущность разделяющих нас разногласий в этом, на первый взгляд, практическом вопросе. Г. председатель германской делегации установил, в качестве основного критерия при решении этого вопроса, критерий военных гарантий. Этот принцип, разумеется, имеет свои основания, но он перемещает все наши прения в другую плоскость.

Это надо прежде всего выяснить, потому что, в соответствии с признанием принципа самоопределения народов, может создаться положение, при котором можно сказать себе: хотя оккупация территории данных народов и дает нам некоторые преимущества военного характера, но так как мы признали их право на независимое существование, то мы отказываемся от этих преимуществ.

Это одна позиция. Но возможна и другая позиция, формулированная сегодня г. председателем германской делегации:

"При данных условиях преимущества военного характера являются высшим критерием, и только в этих рамках возможны прения". Этим самым вопрос перемещается в чисто эмпирическую плоскость. Если стать на эту точку зрения, то потребуются некоторые фактические разъяснения для того, чтобы отдать себе отчет в позиции германской делегации. До рождественского перерыва г. председатель германской делегации, в виде примера или в виде предложения для прений, указал на то, что интересующие нас области могли бы достигнуть полного и законченного выражения своей независимости в течение года по окончании войны. Я понял, что этот процесс должен более или менее совпадать с эвакуацией чужеземных войск, или что эвакуация будет ему предшествовать в данных областях. На этой почве возникло известное недоразумение, которое не получило еще своего окончательного разъяснения. Полагает ли г. председатель германской делегации, что к моменту окончательного образования новых народов очищение территории этих народов от чужеземных войск будет уже совершенно закончено? Если так, то поставленный только что вопрос, мне кажется, очень просто разрешится. Принимая, разумеется, условно, срок, предложенный г. председателем, - именно год по всеобщем окончании войны, - можно себе представить, что за несколько месяцев до этого уже будет закончен процесс эвакуации данных территорий, и в этих условиях произойдет то голосование, которое даст новым народностям окончательную государственную форму. Я бы очень просил г. председателя дать разъяснение по этим вопросам, с целью упрощения дальнейших прений.

Кюльман отказывается обсуждать вопрос об эвакуации войск.

Троцкий. Будет ли или не будет достигнут практический результат, но, прежде всего, необходимо попытаться достичь ясности. Мне и после любезных разъяснений г. председателя все же неясно, даже в перспективе, какой предполагается назначить последний срок для эвакуации чужеземных войск из этих новых государств.

Кюльман снова предлагает говорить лишь о сроке голосования и запрашивает российскую делегацию, какое количество вооруженных сил требуется, по ее мнению, для поддержания порядка в этих областях в период голосования.

Троцкий. Я бы попросил г. председателя помнить, что он является не только председателем настоящего собрания, но и представителем противной стороны, и что, стремясь к соглашению по существу, необходимо стремиться к соглашению и относительно порядка прений и их формы.

Затрудняюсь дать ответ на те или иные вопросы, которые считает необходимым поставить г. председатель германской делегации, если, при всестороннем выяснении интересующих нас вопросов, мы не имеем возможности выдвигать все необходимые соображения и получать необходимую информацию.

Здесь в течение нескольких минут г. председатель предложил сперва говорить только об условиях свободы голосования и тут же, не дождавшись от меня ответа, предложил перейти к обсуждению условий поддержания полицейского порядка в стране. Я остаюсь при том убеждении, что сегодняшние наши прения, доведенные без дальнейших пояснений до сведения заинтересованных народов и общественного мнения всего мира, могут породить величайшее недоразумение, и именно поэтому и в строгой связи с политическим вопросом, стоявшим в порядке дня, - с вопросом о предпосылках свободного голосования, - я и поднял вопрос об условиях и времени окончательной эвакуации войск, потому что и здесь возможно несколько более или менее целесообразных решений. Если, скажем, мы оказались бы, - говорю это для примера, - перед такой практической альтернативой: эвакуация войск производится через два года по заключении всеобщего мира, а голосование через год, - то получилась бы одна возможность; другая возможность: эвакуация производится через два года, а голосование через два года и три месяца, - то в таком случае мне пришлось бы отстаивать это второе решение. Я именно и хотел выяснить себе дальнейшую судьбу данных областей в связи с вопросом об этом решающем голосовании. Разумеется, г. председатель германской делегации вправе отказать мне в ответе на этот вопрос.

Кюльман снова подтверждает, что вывод войск невозможен по военным соображениям, но не возражает против прений по этому вопросу.

Троцкий. Да, я думаю, что ясность увеличится, если мы остановимся еще на некоторое время на только что затронутом мною вопросе. В формулированном предложении, внесенном германской и австро-венгерской делегациями, в толковании пункта 2-го мы читаем следующее:

"Вывод войск до окончания мировой войны невозможен; однако, можно стремиться к сведению количества войск, - поскольку это будет допускаться военными обстоятельствами, - до минимума, необходимого для поддержания порядка и технического аппарата страны".

Далее говорится об образовании национальной жандармерии. Может быть, это объясняется моим недостаточным знакомством с немецким языком или недостатками нашего перевода, но я понял так, что сроки сокращения количества войск до минимума относятся еще к эпохе мировой войны, и только к этому периоду относится невозможность эвакуации.

Мне казалось, что именно такое содержание подсказывается логической структурой этой части документа. Насколько я теперь понял, вопрос о сокращении количества войск касается только периода, начинающегося после заключения всеобщего мира.

Что касается эвакуации, то она остается совершенно неопределенной перспективой, относительно которой г. председатель в данный момент не может дать нам никаких разъяснений. Исключительно в целях вполне добросовестного выяснения обстоятельств я и поставил свой вопрос.

Кюльман заявляет, что окончательный срок эвакуации не может быть определен и зависит от хода военных событий.

Троцкий. Теперь положение представляется мне, несомненно, ясным. Итак, если бы через год по окончании всемирной войны голосованием было установлено, что порядок в стране достаточно обеспечен внутренними силами, то, насколько я понял, г. председатель германской делегации не считал бы все же возможным заявить, что с немецкого солдата снимается его тяжкая обязанность поддерживать порядок в областях, призванных к государственной самостоятельности на основах принципа самоопределения.

Другой вывод, который непосредственно вытекает из сказанного, состоит в том, что заключающееся в этом документе заявление о стремлении к сведению до минимума количества войск в течение войны, - что это заявление относится к случаю мало вероятному, по мнению г. председателя. После этих разъяснений, достаточно освещающих эту сторону вопроса, мы можем идти дальше.

Гофман сообщает, что будет оставлено минимальное количество войск, ибо они нужны для Западного фронта.

Троцкий. Я в этом совершенно не сомневаюсь, но так как после заключения мира на Восточном фронте речь идет не о продолжении войны с Россией и теми новыми государствами, которые могут образоваться, то, очевидно, вопрос о количестве войск должен рассматриваться только с точки зрения оккупации. И, само собой разумеется, генерал Гофман лишь подтвердил, что предполагается оставить небольшое количество войск, достаточное для оккупации, а мы именно говорим о том порядке, при котором прекратится режим оккупации.

Кюльман запрашивает, могут ли, по мнению российской делегации, произойти свободное голосование и выборы при оставлении минимального количества войск.

Троцкий. Я не считаю возможным отвечать на этот вопрос в форме, которая имела бы политическое и практическое значение для наших переговоров. Совершенно ясно, что только выяснение всех остальных условий с такою же определенностью, как и вопроса об оккупационных войсках, может дать нам приблизительную картину условий голосования.

Кюльман считает, что уклонение т. Троцкого от ответа на его вопрос означает возможность для российской делегации приблизиться к его точке зрения.

Троцкий. Мой ответ означал только то, что это новое обстоятельство представляет, с нашей точки зрения, серьезнейшее затруднение для возможности успеха того голосования, о котором идет речь, - только это я и хотел сказать, - и что окончательное суждение по вопросу о голосовании может быть формулировано только после выяснения других тормозящих или облегчающих волеизъявление обстоятельств. Здесь, в этом пункте, наряду с вопросом о создании жандармерии, имеется еще вопрос о возвращении беженцев и выселенцев. Этому вопросу, как нам кажется, необходимо придать серьезное значение. Война выбросила из нормальных условий существования значительные массы гражданского населения. Сейчас эта часть населения находится в состоянии полнейшей неуверенности и неопределенности, и само собой разумеется, что восстановление сколько-нибудь нормальных отношений предполагает свободное и беспрепятственное возвращение этой части населения к своим очагам.

Вместе с тем, дело касается непосредственных жертв войны, механически оторванных от своей родины и сохранивших с нею, тем не менее, свою внутреннюю связь, проявляющуюся в их готовности вернуться к своим очагам. Ясно, что они должны получить возможность участвовать в самоопределении своего народа. Другими словами, голосование должно произойти после того, как большинство беженцев и выселенцев вернется на свои места.

В формулировке германской и австро-венгерской делегаций ответ на этот вопрос дается в общем в ограничительном смысле; в ней говорится о благожелательном исследовании вопроса в каждом отдельном случае. Эта формулировка кажется нам недостаточно категорической, или вернее, как я раньше выразился, ограничительной. Она вызывает опасение, что беженцы или выселенцы не получат физической и материальной возможности вернуться на свои места*36.

Разъяснения г. председателя германской делегации по этому вопросу были бы, несомненно, очень полезны для нас.

Кюльман просит представить ему по этому поводу материал.

Троцкий. Я постараюсь к завтрашнему дню представить г. председателю те данные, какими мы располагаем. Во всяком случае, дело идет о сотнях тысяч лиц, рассеянных по всей России, имеющих свои организации взаимопомощи и пользующихся поддержкой государства. В большинстве случаев это, разумеется, представители трудящихся классов; именно поэтому судьба их в нынешних условиях представляется нам более трагичной, и, разумеется, вопрос о праве их всех вернуться к родным очагам должен быть решен принципиально. Когда я говорил о сотнях тысяч, я имел в виду рабочие силы, не считая их семейств.

IV. Утреннее заседание 18 января 1918 г.

Кюльман предлагает перейти к обсуждению вопроса о способах и форме волеизъявления и запрашивает российскую делегацию, настаивает ли она на принципе референдума.

Троцкий. Да, мы остаемся при том взгляде, что там, где дело идет о судьбе вновь возникающего государства, референдум лучше всего выражает волю народа. Мы не думаем, чтобы население оккупированных областей стояло на таком уровне развития, - по выражению г. председателя германской делегации, - при котором эта форма опроса является нецелесообразной.

Население всех интересующих нас областей чрезвычайно работоспособное, интеллигентное и в высшей степени развитое. Именно поэтому оно относится ко всякому решению, не вытекающему непосредственно из его воли, как к чему-то навязанному ему извне.

Кроме того, мы полагаем, имея опыт этой войны, что наиболее прочные гарантии против возникновения новых кровавых конфликтов заложены именно в сознании самих народных масс. Мы, например, читали заявление одного видного представителя Курляндии о том, что, в случае отказа Германии принять под свое покровительство Курляндию, она будет вынуждена искать поддержки или протектората Англии. Такого рода беспринципные заявления могут только испортить отношения между государствами и характеризуют лишь взгляды отдельных политиков. Широкие массы народа так не рассуждают никогда. Вот почему мы считаем референдум наиболее целесообразным способом опроса населения. Что касается вопроса об "эволюционном строительстве", без ломки данного строя, то мы полагаем, что война есть тот исторически революционный метод, который резко ломает существующий строй. Мы в Риге имели пример того, как вновь составленное городское самоуправление было устранено и заменено старым, фактически переставшим существовать.

Мы видим, таким образом, что противная сторона не так уж строго придерживается принципа использования того, что она застает на месте, а выбирает, и вопрос только в том, насколько тот или другой выбор отвечает интересам народных масс. В тех областях, откуда война выбросила десятки и сотни тысяч беженцев, где меняется подданство, где находятся чужеземные войска, там референдум не явится большим новшеством и во всяком случае не будет воспринят, как навязанный народу.

Кюльман заявляет, что он остается на старой точке зрения и считает поэтому излишним дальнейшие переговоры по этому поводу.

V. Вечернее заседание 18 января 1918 г.

На утреннем заседании комиссии делегацией союзных держав были предъявлены в ультимативной форме предложения по вопросу об объеме территорий народов, которым следует предоставить право на самоопределение*37.

После перерыва т. Троцкий дает оценку этих предложений:

Предъявленные в сегодняшнем утреннем заседании территориальные притязания германской и австро-венгерской делегаций завершают в известном смысле основные политические переговоры.

Позиция противной стороны в политико-территориальном вопросе вполне вырисовалась теперь для нас в своих конкретных очертаниях и сводится к следующему: Германия и Австро-Венгрия отрезают от владений бывшей Российской Империи территорию размером свыше 150.000 квадратных верст, причем в границы ее входят бывшее Царство Польское, Литва и значительные пространства, населенные украинцами и белорусами; далее, намеченная линия прорезает территорию, населенную латышами, разделяя ее на две части, и отсекает населенные эстонцами острова Балтийского моря от эстонской части континента. В пределах названных областей Германия и Австро-Венгрия сохраняют режим военной оккупации не только по заключении мира с Россией, но и по заключении всеобщего мира, причем обе упомянутые державы отказываются вступать в какие бы то ни было объяснения не только относительно срока очищения оккупированных областей, но и вообще отказываются связать себя какими бы то ни было обязательствами, в смысле очищения оккупированных областей от своих войск.

Внутренняя жизнь этих областей остается, следовательно, в течение неопределенного исторического периода в руках оккупационных властей, и развитие проживающих в этих областях народов должно будет совершаться в тех рамках, какие окажутся совместимыми с интересами названных держав.

При этих условиях, те или иные гарантии волеизъявления поляков, литовцев или латышей носят совершенно иллюзорный характер, и практически дело сводится к тому, что правительства Германии и Австро-Венгрии берут в свои руки управление судьбами названных народов.

Мы считаем своим политическим долгом открыто установить этот факт. В данной стадии переговоров я не считаю нужным, после всей совершенной нами работы, подвергнуть снова принципиальной критике эти условия и доказывать, что они построены в совершенно другой плоскости, нежели заявления от 25/12 декабря, и что прочный и длительный мир народов возможен лишь при условии правильного осуществления принципа самоопределения народов.

Ввиду достигнутого, таким образом, завершения работ политической комиссии, я предлагаю устроить перерыв в ее работах, дабы дать возможность правительственным органам Российской Республики вынести свое окончательное решение по поводу предложенных нам условий мира. Этот перерыв должен был бы, по моему мнению, продолжаться дней 8 - 9.

Я, со своей стороны, предлагаю назначить следующее заседание этой комиссии на 29 января в 11 часов утра*38.

Ввиду нареканий со стороны части германского общественного мнения, будто бы российская делегация затягивает переговоры*39, я считаю необходимым заявить, что ясность была бы достигнута, несомненно, скорее, если бы условия противной стороны были поставлены с самого начала не в чуждой им плоскости самоопределения народов, а так, как они были сегодня выявлены генералом Гофманом, т.-е. как вытекающие из права военной оккупации и как направленные, по словам г. председателя германской делегации, на ограждение упомянутых территорий от вторжения в них революции. Вместе с тем, я имею честь довести до сведения г. г. председателей и членов обоих делегаций, что я вынужден сейчас, в связи с лежащими на мне политическими обязанностями, поехать в Петроград, причем на время моего отсутствия председательствование российской делегацией и все соответственные полномочия переходят к г. Иоффе.

Кюльман пытается опровергнуть доводы т. Троцкого.

Троцкий. Я взял слово не для того, чтобы прибавить к сказанному мною какое-нибудь заявление по существу, а лишь для устранения некоторых недоразумений, вызванных отчасти неточностью перевода. Я никоим образом не хочу упрекнуть г. переводчика, наоборот, я должен выразить ему свою признательность за чрезвычайно добросовестный перевод; но должно считаться с тем, что, слушая речь, он не имеет текста перед глазами.

Г-н председатель германской делегации извлек из моей речи признание параллелизма интересов Германии и Австро-Венгрии, с одной стороны, и оккупированных областей - с другой. Полагаю, что интересы всех трудящихся масс однородны, но я не говорил ни о каком особенном параллелизме интересов двух оккупирующих держав и оккупированных областей и не мог, конечно, этого говорить. Я только подчеркнул, что будущее развитие оккупированных областей осуществится в тех пределах, какие правительства Германии и Австро-Венгрии сочтут совместимыми со своими интересами.

Точно также я не собирался устанавливать какое-либо разногласие между заявлениями генерала Гофмана и г. статс-секретаря; наоборот, я только пытался установить несомненное для меня различие между заявлениями генерала Гофмана и г. статс-секретаря и теми принципами, которые были формально признаны 25/12 декабря противной стороной.

Если бы даже я и явился сюда с ложным представлением о каких-то разногласиях в указанной области, то весь ход переговоров, разумеется, должен был бы рассеять такого рода ложное представление.

Г-н председатель сказал, что солдат выражается крепче там, где дипломаты говорят осторожно и уклончивым языком. Этим он совершенно правильно указал, что отмеченное нами разногласие относится скорей к форме, нежели к содержанию. Так как мы, члены российской делегации, по самому своему прошлому не принадлежим к дипломатической школе, а скорее можем считаться солдатами революции, то мы предпочитаем - я в этом открыто сознаюсь - определенные и ясные во всех смыслах заявления. Во всяком случае, требуемая для столь ответственных решений ясность достигнута.

Я присоединяюсь к соображениям г. председателя относительно использования перерыва, который создается в работах политической комиссии*40.
 

*31 В период Брестских переговоров действительно существовала почти полная свобода печати даже для буржуазных газет. Были закрыты лишь некоторые петроградские газеты, открыто призывавшие к поддержке контрреволюционной борьбы и восстаний против Советской власти. Массовое закрытие буржуазных и мелкобуржуазных газет произошло лишь после лево-эсеровского восстания в июле 1918 г. Меньшевистские и лево-эсеровские органы продолжали существовать еще значительно позже.

*32 26 января 1918 г., при содействии б. командующего Румынским фронтом ген. Щербачева, в Бесарабию вторглись румынские войска и стали угрожать Одессе. Французский посол Соре поспешил успокоить население, сообщая, что румынские войска пришли в Бесарабию исключительно с целью обеспечения румынского фронта, но отнюдь не для вмешательства во внутренние дела Бесарабии. Румынское правительство опубликовало заявление, подтвержденное Антантой и Америкой, о том, что оно признает неприкосновенность Бесарабии и обязуется очистить ее после окончания военных действий. Переход Румынии к военным действиям заставил советское правительство предпринять ряд репрессивных мер, о которых оно оповестило в следующем сообщении, напечатанном в "Известиях" 27 января 1918 г. (написано т. Троцким):

"ПРЕДАТЕЛЬСТВО РУМЫНСКОЙ БУРЖУАЗИИ И ИЗМЕНА ГЕНЕРАЛА ЩЕРБАЧЕВА

Покрытая преступлениями румынская олигархия открыла военные действия против Российской Республики. Привыкшая утверждать свое господство на нищете, кабале и крови румынских крестьян и рабочих, румынская монархия сделала попытку спасти себя, своих помещиков и своих банкиров путем захвата Бесарабии и превращения ее в оплот против могущественного потока русской революции. Преступлениям румынских военных и гражданских властей нет числа. Комиссары и представители революционных российских войск арестуются и расстреливаются. Революционные войска морятся голодом и разоружаются. При отступлении в тыл они подвергаются обстрелу орудийным огнем. Во всех этих кровавых преступлениях одно из виднейших мест принадлежит главнокомандующему Румынским фронтом Щербачеву.

В виде протеста и предупреждения Совет Народных Комиссаров подверг кратковременному аресту румынского посла. Эта мера не оказала действия. Преступления идут своим чередом.

Совет Народных Комиссаров постановляет:

1. Все дипломатические сношения с Румынией прерываются. Румынское посольство и все вообще агенты румынской власти высылаются за границу кратчайшим путем.

2. Хранящийся в Москве золотой фонд Румынии объявляется неприкосновенным для румынской олигархии. Советская власть берет на себя ответственность за сохранность этого фонда и передает его в руки румынского народа.

3. Восставший против революции бывший главнокомандующий Румынского фронта Щербачев объявляется врагом народа и ставится вне закона.

26 (13) января 1918 г.
Таврический дворец".

*33 Упоминание о практике американского верховного суда вызвано ссылкой на одно из его постановлений в декларации делегаций Германии и Австро-Венгрии от 14 января (прил. N 7). Американский верховный суд, созданный по конституции Соединенных Штатов 1787 года, имел своей главной задачей разрешать все дела, "возникающие по применению этой конституции" (ст. III, отд. 2-й конституции). Суд должен был решать относительно каждого правительственного акта, не противоречит ли он конституции и насколько он с нею согласуется. Эд. Чаннинг, описывая в своей "Истории Соединенных Штатов" функции и деятельность верховного суда, делает лишь в более мягкой форме замечание, подтверждающее заявление тов. Троцкого. "Внимательный исследователь истории Соединенных Штатов, - говорит он, - заметит при изучении предмета, что верховный суд время от времени изменял свои взгляды". В данном случае речь идет о постановлениях верховного суда, касавшихся борьбы Соединенных Штатов за свою независимость от Англии.

*34 Против "тона" русской декларации протестовал в вечернем заседании 12 января ген. Гофман, заявивший, что "русская делегация заговорила так, как будто бы она представляет собой победителя, вошедшего в нашу страну", в то время как "факты как раз противоречат этому".

*35 Кюльман такого предложения не вносил. Надо полагать, что заявление тов. Троцкого об этом представляло собой дипломатический ход, с целью заставить Кюльмана говорить яснее и определеннее.

*36 По вопросу о беженцах в декларации от 14 января (прил. N 7) говорилось следующее:

"Что касается возвращения беженцев и лиц, эвакуированных в течение войны, то мы обещаем благожелательное отношение в каждом отдельном случае".

Надо полагать, что немцы боялись возвращения беженцев по двум причинам: 1) потому что они опасались получить под видом беженцев агитаторов и 2) потому: что они боялись, что даже действительные беженцы - в большинстве своем представители низших классов - принесут с собой большевистскую заразу. Характерно, что первым вопросом Кюльмана в заседании 15 января был вопрос "к каким слоям населения принадлежат они?".

Обмен мнений по вопросу о беженцах произошел в заседании политической комиссии 18 января. В этом заседании Кюльман обратился к тов. Троцкому с следующим характерным вопросом:

"Полагает ли г. председатель российской делегации, что будет возможно в каждом отдельном случае представить доказательства того, что то или иное лицо действительно было эмигрантом или жило и работало в данных областях?"

После ответа тов. Троцкого, что беженцы и выселенцы объединены в землячества, органы которых смогут дать о них сведения, Кюльман заявил, что в принципе он согласен на реэмиграцию, но что практическое осуществление вопроса должно быть передано в комиссию, которая будет заниматься вопросами возвращения на родину военных и гражданских пленных. "Во всяком случае, - прибавил он, - следует считаться с мнением административных учреждений тех областей, куда пожелают возвратиться реэмигранты". На этом обсуждение вопроса закончилось, при чем тов. Троцкий заявил, что заявление Кюльмана "далеко не совпадает с нашим пониманием дела".

*37 Германия потребовала проведения границы, которая отрезывала от России Моонзундские острова, Польшу, Литву и часть территории, населенной латышами и белоруссами. Гофманом была предложена лишь линия границы к северу от Брест-Литовска. Что касается областей к югу от него, то Гофман заявил, что по этому поводу ведутся отдельные переговоры с украинской делегацией (о поведении и роли украинской делегации см. прим. 65 и 66). Установленная по договору с последней граница к югу от Брест-Литовска была сообщена Гофманом в утреннем заседании подкомиссии по территориальным вопросам 10 февраля (см. прим. 90).

Общая оценка границы к северу от Бреста была дана тов. Троцким в тот же день (18 января) в вечернем заседании. Оценка границы в экономическом и стратегическом отношении была дана военными консультантами советской делегации - Альтфатером и Липским - в заседании подкомиссии по территориальным вопросам 10 февраля. Приводим общую характеристику границы, данную капитаном Липским в указанном заседании:

"Предложенная 18 (5) января граница по германскому проекту в общих чертах проходит к востоку от Моонзундского архипелага и города Риги, несколько западнее города Двинска, около местечка Видзы и далее к Брест-Литовску.

В этнографическом отношении новая граница, во-первых, отдавая Моонзунд в руки Германии, отторгает часть населения эстов от остальной их массы, живущей на материке.

Во-вторых, она отрезает большую часть Латвии (Лифляндию и Двинский, Режицкий и Люцинский уезды Витебской губернии) от меньшей части (части Рижского уезда Лифляндской губернии и Курляндии)...

Кроме того, она отторгает от Лифляндии город Ригу - этот культурно-просветительный и экономический центр не только Лифляндии, но и всей Латвии.

В-третьих, она отсекает от России часть Белоруссии (Виленский, Трокский и Лидский уезды Виленской губ.) и почти половину, западную, Гродненской губернии".

Более подробно об оценке границы см. примечание 90.

*38 К этому моменту переговоры достигли той стадии, когда перерыв стал необходим. Все притязания немцев были оглашены, и оставалось выждать, какое это произведет впечатление на Западе и внутри РСФСР, где уже начинали выявляться разногласия как внутри партии большевиков, так и между обеими правительственными партиями. В Германии, Австрии и Польше классовая борьба достигла к этому моменту большого подъема; по этим странам прокатился ряд уличных демонстраций и забастовок, в которых немалую роль сыграло влияние русской революции и в частности - Брестских переговоров. Были поэтому все основания полагать, что каждый день затяжки переговоров будет способствовать усилению революционного движения на Западе (см. примечание 54).

О подписании мира в этот момент речи быть не могло, да и не было (Тезисы тов. Ленина (см. примечание 110) были написаны лишь через несколько дней - 20 января): повсеместно упорно держалась сплетня о том, что большевики являются агентами Германии и разыгрывают в Бресте комедию с заранее распределенными ролями. Об этом усердно трубили как антантовские газеты, так и буржуазная и соглашательская печать в России. Поддерживались эти сплетни и кое-кем из социал-демократической оппозиции в Германии. Клеветническая кампания еще усилилась в связи с разгоном Учредительного Собрания. Подписание мира в этот момент явилось бы как бы подтверждением всех этих слухов и сплетен. В связи с этими обстоятельствами и возник впервые у т. Троцкого план - объявить войну оконченной, но в то же время отказаться от подписания мира.

"Именно под влиянием этих соображений, - сообщает т. Троцкий, - я пришел в Брест-Литовске к мысли о той "педагогической" демонстрации, которая выражалась формулой: войну прекращаем, но мира не подписываем. Я посоветовался с другими членами делегации, встретил с их стороны сочувствие и написал Владимиру Ильичу. Он ответил: когда приедете, поговорим; может быть, впрочем, в этом его ответе было уже формулировано несогласие с моим предложением; сейчас я этого не помню, письма у меня под руками нет, да я и не уверен, сохранилось ли оно вообще*" ("О Ленине", стр. 80 - 81).
/* Письмо в архиве не найдено. Ред.

Когда переговоры подошли к критическому моменту, тов. Троцкий дал об этом знать по прямому проводу в Петроград и получил одну за другой следующие две записки (найдены в архиве):

1. "Троцкому. Сейчас приехал Сталин; обсудим с ним и сейчас дадим Вам совместный ответ.
    Ленин".

2. "Передайте Троцкому: просьба назначить перерыв и выехать в Питер.
    Ленин. Сталин.

*39 С точки зрения тех целей, какие себе ставила в этот момент советская делегация и советское правительство - революционное воздействие на рабочие и солдатские массы стран Четверного Союза, а также стран Антанты, - необходимо было во что бы то ни стало затягивать возможно дольше переговоры. "Чтобы затягивать переговоры, нужен затягиватель", говорил тов. Ленин, настаивавший на поездке тов. Троцкого в Брест. С этой точки зрения нарекания немецкой правой печати на то, что советская делегация затягивает переговоры, были не лишены основания.

*40 По вопросу об использовании перерыва Кюльман внес в том же заседании следующее предложение: "Надеюсь, что российская делегация использует перерыв в работах комиссии для подготовки и разработки совместно с союзными делегациями многочисленных, еще не разрешенных вопросов, так что, в случае соглашения по политическим вопросам, - я все еще не хочу оставить надежды на это, пока факты не докажут мне противного, - вся работа будет подготовлена настолько, что нам останется только подписать договор".

В перерыве заседали: экономическая комиссия - с 19 по 28 января, и правовая - с 20 по 25 января.