Москва. Российская политическая энциклопедия, тираж 2000 экз. ISBN 5-8243-0063-1, ББК 63.3(2)5б П 27 Перегудова З.И. Политический сыск в России 1880-1917 Глава 4 С ростом революционной эмиграции, с созданием колоний русских революционеров за рубежом перед органами политического сыска встает задача создания эффективной службы наблюдения за деятельностью российских революционеров в странах Европы и США1. III Отделение в свое время посылало агентов за рубеж для наблюдения за отдельными лицами. Оно также дало большие полномочия начальнику Варшавского жандармского округа по налаживанию службы и контролю за эмигрантами в пограничных районах, переводило средства на организацию и оплату этой работы. Определенное время III отделение, а затем Департамент по линии пользовались информацией русских консулов в Париже, Вене, Берлине, Лондоне, Бухаресте, Нью-Йорке. Однако такою рода разрозненная информация все меньше устраивала власти. § 1. Создание агентурной сети и афера Рачковского—Гартинга На необходимость создания специальной службы наблюдения за русской политической эмиграцией за рубежом указывал и Лорис-Меликов. В апреле 1880 г. были командированы за рубеж сотрудники ВРК М.Н. Баранов (во Францию) и В.М. Юзефович (в Пруссию). Им было дано задание собран, сведения о русской политической эмиграции, проверить работу агентов III отделения, составить проект ее организации, ознакомиться с деятельностью местной полиции2. Результаты проверки показали «убогость», примитивность, малоэффективность деятельности агентов русской полиции. Их сведения были «порой отрывочны, противоречивы, лживы». Тогда же были предприняты попытки создать русскую секретную службу при парижской префектуре. Но эти начинание было неудачным. Иностранцы, не зная русского языка, давали сведения о личной жизни политической эмиграции, а не об их замыслах и беседах3. С. 141. Как пишет историк И.В. Оржеховский, «в начале 80-х годов XIX века центр русской заграничной агентуры в Париже переместился на ул. Гренель в помещение русского посольства, а общее руководство и наблюдение за организацией политического сыска во Франции было возложено на русского посланника в Париже князя Н.А. Орлова...»4. Однако наладить эту службу и централизовать ее было нелегко. После убийства Александра II группа монархистов из высокопоставленных лиц, не надеясь на возможности государственной полиции, организовала свою службу, которая вошла в историю как «Священная дружина» (или «Священная лига»). Ее руководителями были П.П. Шувалов, И.М. Воронцов-Дашков, С.А. Панчулидзе. Они разработали Устав организации и Положение о Добровольной охране. Целью этой организации была борьба с революционным движением и его лидерами, защита монархии. Предусматривалось оказание помощи полиции. Организация имела агентуру за рубежом5. Однако представители «Священной лиги» часто не столько помогали полиции, сколько мешали ей. Они активно занимались провокационной деятельностью, и государственная полиция вела за ними наблюдение. Обе же службы мешали друг другу и дезориентировали друг друга. В июле 1883 г. директор Департамента полиции Плеве и товарищ министра внутренних дел Оржевский, стремясь поставить сыск за границей на должную высоту и изучив материалы и опыт предшественников, посылают в Париж для организации политического сыска во Франции надворного советника П.В.Корвин-Круковского. Хотя Корвин-Круковский в течение двух лет служил агентом в Болгарии и Румынии, навыками, необходимыми для руководителя политического сыска — он не обладал. С назначением Корвин-Круковского в Париж было создано специальное подразделение Департамента полиции — Заграничная агентура, которая вошла в историю как «Заграничная охранка». Статус Корвин-Круковского был определен удостоверением, выданным директором Департамента Плеве. В нем указывалось, что он «облечен доверием Департамента полиции, и дружественным России державам предлагается оказывать ему содействие при исполнении им своего поручения». С созданием заграничной агентуры Департамента выявились все неудобства существования за рубежом «Священной дружины», которая была расформирована, а часть ее агентов была принята в заграничную охранку. В составе агентуры было четыре русских секретных сотрудника, которые входили в эмигрантские круги и освещали их деятельность. Служба наружного наблюдения состояла из иностранцев: Барлэ, Риан, Росси, Бинт. Первое время руководство С. 142. этой службой было поручено французу Александру Барлэ 6. Последний был известен товарищу министра внутренних дел Оржевскому, и при организации заграничной агентуры тот предлагал пригласить его на службу для заведования агентами центральной парижской агентуры. Позднее во главе наружного наблюдения становится коллежский регистратор Милевский, и к службе наружного наблюдения начинают привлекаться русские филеры. Корвин-Круковский обосновался в Париже в помещении Российского посольства на ул. Гренель, 79. Несмотря на определенные неудобства нахождения политической полиции и дипломатическом учреждении, Заграничная охранка располагалась по этому адресу вплоть до ее ликвидации после Февральской революции. В.К. Агафонов, член партии эсеров, принимавший участие в работе Комиссии по разбору архива Парижского бюро Заграничной агентуры, пишет о своих впечатлениях от посещения «штаба» Заграничной охранки: «Заграничная агентура помещалась в нижнем этаже русского консульства в Париже и состояла из двух небольших комнат. Одна — в два окна, другая имела одно окно, за решетками. Первая комната — канцелярия: вдоль ее стен стояли высокие, до самого потолка, шкафы с делами, здесь же находились две шифоньерки с карточными каталогами, шкаф со старыми делами, агентурными листками, альбомами фотографий революционеров. Альбомы были большие и маленькие. Часть альбомов, видимо, предназначалась для надобностей самой заграничной агентуры, в них было помещено несколько сот фотографий революционеров. И маленькие альбомчики, так называемые «карманные», предназначавшиеся для агентов наружного наблюдения, в которых было 20 — 30 фото революционеров, главным образом террористов. В комнате стояло три письменных стола с пишущими машинками на них и массивный несгораемый шкаф. Вторая комната была кабинетом. Великолепный письменный стол красного дерева с роскошными бронзовыми канделябрами и другими украшениями, диван, кресло, стулья красного сафьяна и два больших портрета царя и наследника... Вот он, тот центр, — пишет Агафонов, — откуда невидимая рука направляла свои удары в самое сердце русской политической эмиграции; здесь плелась паутина, окутывающая нас и наших товарищей тысячью тонких, но крепких нитей; здесь... совершались сатанинские искушения, и слабые или уже развращенные становились окончательно предателями...»7 С именами В.Агафонова и С. Сватикова, комиссара Временного правительства, связаны первые исследования по истории Заграничной охранки с использованием ее архива. В течение нескольких месяцев они с другими членами Комиссии разбирали и исследовали ее материалы. В 1918 г. Комиссия прекратила С. 143. работу, а архив остался в распоряжении последнего российского посла в Париже В. Маклакова. В 1926 г. он тайно вывез документы в США и передал их на хранение в Стэнфордский университет. При сдаче документов были оговорены условия передачи и хранения материалов. Согласно контракту, подписанному с Гуверовским институтом, Маклаков передавал материалы в 16 опечатанных деревянных ящиках. Так они должны пыли храниться. Их можно было вскрыть и сделать достоянием гласности только спустя три месяца после смерти Маклакова. Перед отправкой документов в США Маклаков подписал документ, в котором говорилось, что материалы «Заграничной охранки» им сожжены8. В июле 1957 г., после установленного Маклаковым срока, общественности было сообщено о месте хранения архива Заграничной агентуры. Появление документов стало сенсацией в архивном мире. Стоит отметить, что определенная часть этих документов имеется в подлиннике и в фонде Департамента полиции ГА РФ. Объясняется это тем, что в Парижском бюро оставались вторые экземпляры и черновики документов. Первые же экземпляры, как правило, направлялись в Департамент полиции, где они и хранились наряду со всеми другими материалами. Историкам, очевидно, интересно знать, что в настоящее время ГА РФ располагает также копиями фонда, хранящегося в Гувере9. Документы Гувера интересны прежде всего теми первичными материалами, которые служили основой для составления докладов и отчетов, направлявшихся в Департамент. К числу таких документов относятся «агентурные листки» со сведениями, получаемыми от секретной агентуры наружного наблюдения, финансовая отчетность, расписки в получении денег. Большой интерес представляют личные дела служащих Заграничной агентуры. Заграничная охранка была непосредственно связана с 3-м делопроизводством Департамента полиции, а после 1898 г. — с Особым отделом. Вся отчетность, переписка заграничной агентуры направлялись в указанные структуры. Отсюда же получали инструктивные письма, предписания, сведения о финансировании. В этих структурах Департамента полиции и отложились документы, связанные с историей Заграничной агентуры. Дела сформированы по городам и странам, откуда поступала информация, а также, в исключительных случаях, по адресатам. Так же, как организация самого Департамента, становление службы Заграничной агентуры заняло несколько лет. Как уже отмечалось, Корвин-Круковский не был удачной фигурой для такой должности. Посланный в 1884 г. за рубеж сотрудник 3-го делопроизводства Департамента Г.К. Семякин по возвращении составил доклад, в котором указывал, что Круковский делом не интересуется, не понимает его и даже не С. 144. дает себе труда разбирать письма, доставляемые ему Барлэ, заваливая всяким хламом Департамент10. Кроме того, были отмечены и финансовые нарушения. Семякин предлагал провести реорганизацию в 3-м делопроизводстве и в Заграничной агентуре. Летом 1884 г. с большими сложностями удалось отстранить Корвин-Круковского от работы. На освободившуюся должность был приглашен Рачковский, находившийся в это время в распоряжении Департамента полиции и выполнявший отдельные его поручения. С этого момента Рачковский становится заметной фигурой в российском политическом сыске13. Выученик Судейкина, человек хитрый, умный, беспардонный, он насаждает свои методы сыска не гнушаясь и провокацией. Все это сходит ему с рук: его авторитет среди начальства, зарплата неуклонно растут, одна за другой следуют награды. Помимо Парижского бюро информация о зарубежных организациях продолжала поступать от российских консулов в Париже, Вене, Берлине, Лондоне, Бухаресте, Нью-Йорке (которые, в свою очередь, имели сеть агентов)12 прямо в Департамент полиции. Определенные функции слежки и надзора выполняла пограничная стража. Постепенно, по мере организации в этих странах отделений заграничной агентуры, сведения начинают поступать непосредственно от уполномоченных лиц или из Парижа от Рачковского. Некоторые агенты, находившиеся на службе Департамента в разных странах Европы и Америки, предпочитали в первые годы сноситься с Департаментом самостоятельно. Часть из них просто боялась посредничества. К таким лицам можно отнести давнишнего знакомого Департамента секретного сотрудника Эваленко (Еваленко) Александра (Канона) Марковича13. В первое время Рачковский активно берется за налаживание работы. Он резко увеличивает состав секретной агентуры, работавшей в эмигрантских кругах в Париже, Швейцарии, Италии, стремится сосредоточить руководство зарубежной агентурой в своих руках, расширить сеть. Подобная централизация, однако, последовательно не выдерживалась, так как во многих случаях агентам было удобнее и целесообразнее иметь прямые связи с Департаментом полиции. Определенную самостоятельность м своей деятельности сохраняла заграничная агентура в Лондоне14. Напрямую давал сведения об эмигрантах и особенно об анархистах генеральный консул в США Оларовский15. В 1889 г. при Рачковском начала действовать агентура на Балканах16, деятельность которой распространялась на Румынию, Болгарию, Сербию, Австро-Венгрию. Долгое время Балканской агентурой управлял Александр Моисеевич Вейсман, бывший секретный сотрудник жандармского управления Одессы (впоследствии его сменил В.В. Тржецяк)17. Вейсман все С. 145. свои донесения и материалы направлял в Департамент. Исходя из того, что в этот период в Болгарии, Сербии, Румынии находилась большая группа народовольцев, Вейсман считал, но в интересах дела целесообразно иметь «горячую линию» «между ним и Департаментом. В Департамент от него поступали перлюстрированные письма Е. Лазарева, А. Теплова, В. Дебогория-Мокриевича, Ф. Волховского, Степанова, Н. Чайковкого, Л. Гольденберга и др.18. Одновременно идут донесения и информация о болгарских революционерах Д. Благоеве, И. Загу6анском19. Кроме того, в Департамент поступали сведения и от российского консульства в Софии20. Вейсман долго проработал на Балканах, имел большое влияние как в политических, так и в дипломатических кругах. Однако нарушения финансовой отчетности, организация фиктивного покушения на жизнь болгарского князя Фердинанда (из карьерных соображений) стоили ему должности. В 1894 г. была организована агентура в Галиции21, в 1900 г. — в Берлине22. Имея навыки журналистской работы, Рачковский быстро сошелся с парижскими журналистскими кругами, с помощью которых начал помещать в парижской прессе статьи, направленные против российской революционной эмиграции. В борьбе с нею он применяет методы, заимствованные у своего учителя Судейкина. Известны проведенные Рачковским провокации, связанные с разгромом народнических типографий в Женеве. Чтобы еще более утвердить свое положение и содействовать сближению России с Францией, им был задуман и осуществлен чудовищный план мнимого покушения на Александра III. На средства, данные Рачковским его секретному сотруднику Ландезену, была устроена лаборатория по изготовлению бомб. Когда работа была налажена, сведения о мастерской были сообщены французской полиции. Ландезен скрылся и был осужден заочно. Его «товарищи» были осуждены и понесли наказание. «Открытие» полицией мастерской дало повод французским властям в 1890 г. организовать шумный процесс по делу русских террористов. Агафонов в своей книге пишет: «Этой провокацией Рачковский не только возвысил свой авторитет в министерстве внутренних дел и избавился от личных беспокоивших его парижских эмигрантов, но и сумел завязать солидные связи в политических кругах Парижа». К этому времени относится знакомство Рачковского, перешедшее позже в дружбу, с французским президентом Лубэ 2З. Ландезен был давнишним секретным сотрудником. Еще в годы студенчества, во время учебы в Петербургском горном институте он стал секретным сотрудником С.-Петербургского охранного отделения по освещению студенческого движения. Тогда он носил фамилию Геккельман. Однако его поведение С. 145. вызвало подозрение у сокурсников и ему срочно пришлось выехать в Ригу, где он поступил в Политехнический институт. Но и здесь ему не повезло, он опять попал под подозрение. В 1884 г. он едет в Швейцарию и поступает в Цюрихский политехникум. За рубежом он живет под фамилией Ландезен. Вскоре он знакомится с Рачковским и становится его сотрудником. В это время он снова меняет фамилию, принимает православие и сотрудничает с Рачковским уже как Гартинг Аркадий Михайлович. Между Рачковским и Гартингом устанавливается полное взаимопонимание. Вскоре он становится ближайшим помощником Рачковского, его правой рукой. В 1900 г. Рачковский добивается согласия немецких властей на присутствие в Берлине российской полиции и ставит во главе Берлинской агентуры Гартинга. Рачковский активно налаживает связи с иностранной полицией и обслугой домов, где живут эмигранты. В числе его до вверенных лиц оказываются почтальоны, консьержи. «Энергии и изворотливости Рачковского, казалось, не было предела, — пишет Агафонов. — Это был прирожденны и сыщик, комбинатор и авантюрист». В последние годы перед отставкой Рачковский все больше втягивается в политику и интриги, занимаясь вопросами, которые не входили в его компетенцию. В то же время до выполнения непосредственных служебных обязанностей не всегда доходили руки. Он добился того, что получаемое им жалование было выше, чем у директора Департамента полиции (соответственно 12 и 10 тысяч рублей)24. В июне 1902 г. Рачковский был отправлен в отставку, а его место, как было сказано выше, занял Л.А.Ратаев. Причиной отставки послужили участившиеся служебные упущения, а также его резко отрицательный отзыв о Филиппе Вашо, французе, лечившем императрицу Александру Федоровну25. Несмотря на проявленное усердие, Ратаеву не удается при обрести столь же широкий круг знакомств, который был Рачковского. Он стремился расширить секретную агентуру i. городах, где наблюдался приток русской эмиграции. 22 декабря 1902 г. Ратаев писал Лопухину, директору Департамента делясь своими планами: «По части секретных сотрудников я полагаю не придерживаться строго рамок Лондона, Парижа и Швейцарии, а предполагаю раскинуть сеть несколько шире. Уже мною лично приобретено трое сотрудников: один добавочный для Пари» (специально для наблюдения за русской столовой), одного для Мюнхена и одного я полагаю послать в Бельгию, где Брюсселе и Льеже образовалось порядочное гнездо. Из числа прежних сотрудников не все еще перешли ко мне, но перейдут с отъездом П.И. (Рачковского. — 3.П.) из Парижа...»26 С. 147 28 января 1903 г. Ратаев в своем донесении в Департамент сообщает не только о своих планах, но и о тех трудностях, с которыми он столкнулся в результате упущений своего предшественника: «По приезде в Париж, — пишет он, — я попал в очень тяжелое положение. По моей долголетней службе я сразу понял, что способы ведения дела моим предместником значительно устарели и совершенно не приспособлены к современным требованиям Департамента. Как я уже писал, наиболее слабым пунктом оказалась Швейцария, а между тем я застал момент, когда центр и, можно сказать, пульс революционной деятельности перенесен именно туда...» Что касается самой агентуры, то Ратаев считает, что она «также весьма и весьма нуждается в реорганизации и освежении. Во-первых, она сильно распущена и набалована... Я убедительно просил и прошу на первый год оставить неприкосновенной ту сумму, которая отпускалась П.И. Рачковскому. Будьте уверены, что я ее расходую с надлежащей экономней... »27. Одновременно он считает, что поскольку центр революционной эмиграции перемещается в Бельгию и Швейцарию, можно ликвидировать балканскую и берлинскую агентуры. Возможно, что эти агентуры действительно уже утратили свое значение, но возможно, что здесь присутствовали и личные мотивы: заведующим берлинской агентурой оставался Гартинг, ставленник Рачковского. Ратаев явился инициатором подготовки и заключения русско-германского полицейского протокола от 14 марта 1904 г. о мерах борьбы с анархизмом, что имело важное значение для России. Его служба за рубежом была слишком короткой, чтобы укрепить свои позиции в Заграничной охранке. С возвращением Рачковского в систему политического сыска была восстановлена берлинская агентура, а Ратаев был смещен со своего поста. Заведующим Заграничной агентурой в августе 1905 г. был назначен Гартинг 28. Период руководства Заграничной агентурой Гартингом был временем, когда политическая эмиграция увеличилась за счет отъезда за рубеж большого числа деятелей как социал-демократического, так и эсеровского движения. Все съезды, конференции, совещания освещались как секретной агентурой, выезжавшей в качестве делегатов, так и заграничной секретной агентурой и службой наружного наблюдения. О том, как удавалось заграничной агентуре доставать партийные документы, может свидетельствовать эпизод из истории V съезда РСДРП. В списке делегатов значился секретный сотрудник заграничной агентуры Я.А. Житомирский. Он был избран в протокольную часть съезда. О первых днях съезда он информировал Гартинга. Съезд открылся 30 апреля, а 4 мая заведующий С. 148. Заграничной агентурой Гартинг уже дает в Департамент первое сообщение о съезде и пишет о необходимости выезда его самого в Лондон для «помощи агентуре»29. Съезд закончил свою работу 19 мая, а 26 мая Гартинг представляет в Департамент полиции подробный отчет на 100 страницах о V съезде РСДРП, описывая организацию съезда, открытие съезда, останавливаясь на работе каждого дня, дает краткую характеристику выступавшим, коротко излагая содержание выступлений. К отчету прилагался список членов ЦК, кандидатов в члены ЦК на случай провала, список установленных участников съезда (163 человека), финансовый отчет ЦК, отчет об издательской деятельности ЦК и даже секретный отчет о расходовании полученных от Саввы Морозова 100000 рублей, а также принятые съездом и отклоненные рекомендации 30. Направляя эти материалы, Гартинг писал, что отчет составлен сотрудником, который «много потрудился как в период этого съезда», так и оказал «весьма серьезные услуги во время своей последней поездки в Россию». Основываясь на этом, Гартинг просит для него награду в размере 1500 рублей 31. Не приходится сомневаться, этим сотрудником являлся Житомирский, который, имея доступ ко всем документам съезда, после его окончания в течение одной ночи скопировал все документы. Серия разоблачений секретной агентуры, проведенных Бурцевым, задела и работников Заграничной охранки. Все ближе подбирался Бурцев и к Гартингу. И хотя тучи над головой Гартинга сгущались, он не хотел верить, что у Бурцева будет достаточно документов и оснований, чтобы его разоблачить. Он продолжает активно заниматься своими делами, обращается в Департамент полиции о присылке в Париж «молодых филеров среднего роста, средней полноты, чтобы не привлекать внимания». Свою просьбу он объясняет тем, что в Париж «съехались все «вожаки» партии и наступил «самый благоприятный момент для ознакомления с наличным их составом». Он стремится набрать в заграничную агентуру больше русских людей. В это же время он усиливает работу по перлюстрации корреспонденции. Проблема, однако, заключалась в том, что лица, связанные с консьержами, не знали русского языка и как правило, письма скалькировали, а если исходить из того, что письма написаны были неразборчивым почерком, на кальке их практически невозможно было прочесть. В январе 1909 г. при агентуре был учрежден особый фотографический отдел для пересъемки писем. Позднее он использовался и но прямому назначению — наблюдаемых лиц тайно фотографировали на улице. В заграничной охранке накапливались ценные фотоматериалы. Но слухи о подлинном лице Гартинга все более распространялись. В Департаменте полиции уже готовят документы о сообщении дипломатическим представителям дружеских стран об С. 149. уходе российского представителя со своего поста в связи «с расстроенным здоровьем» и замене его ротмистром В.И. Андреевым. 9 февраля 1909 г. Гартинг официально был отстранен от должности, но некоторое время он еще оставался в Париже. Не желая согласиться со своим отстранением от дел, он продолжает исполнять обязанности заведующего Заграничной агентурой, составлять документы, на которых подпись ставит ротмистр Андреев, которого Гартинг не вводит в курс его работы, оставляя пока за собой секретную агентуру. 4/17 марта Гартинг обращается с письмом в Департамент полиции, в котором выражает недовольство распоряжением о его отставке, всячески затягивает передачу дел Андрееву, он еще несколько месяцев остается негласным руководителем заграничной агентуры32. Такого рода промедление не устраивало Департамент полиции, и 9 апреля «безотлагательно» в Париж был командирован ротмистр Долгов, по прибытии которого ротмистр Андреев должен был вернуться в Россию. Ротмистру Долгову предписывалось в короткий срок принять агентуру и «устранить угрожающую... опасность для жизни» Гартинга 33. Отставка Гартинга вызвала много шума и разговоров в революционной среде. Бурцев не верил в отставку, так как считал, что заменить его было некем. Сам же Гартинг не видел опасности и настаивал на «негласном руководстве заграничной агентурой»34. То, чего боялись в Департаменте, однако, произошло. В немецкой газете «Tag» от 7 июля 1909 г. появилась статья, в которой убедительно доказывалось, что Геккельман, Ландезен и Гартинг — одно и то же лицо. Это разоблачение вызвало большой шум в российской и зарубежной прессе. Во французском парламенте разразился скандал. Клемансо на запрос социалистов ответил, что во Франции нет иностранной полиции. Перед органами политического сыска России встал вопрос о правомочности дальнейшего существования Секретного заграничного бюро в Париже. Российскому правительству надо было срочно что-то делать, чтобы не подводить своих друзей из французской полиции и правительства и в то же время постараться оставить все на своих местах. Сложность ситуации была также в том, что некоторые агенты наружного наблюдения не вызывали доверия. После разоблачения Гартинг исчез из Парижа. В спешке покидая Париж, Гартинг поставил заграничную охранку в сложное положение, не передав и не познакомив своих агентов с новым руководством. Один из работников заграничной охранки в связи с этим писал в Департамент: «...из оставшихся трех адресов — по двум нет ни ответа на запрос, ни писем вообще, а 3-й оказался, видимо, неправильным, так как мои письма лежат на почте, а сотрудник пишет, не давая своего С. 150. адреса и то требуя, то умоляя прислать ему деньги, так как он гибнет... не получив ни за июль, ни за август... Я почти до сего времени не мог, да и теперь... не могу пользоваться фактическими главными силами агентуры. Я уже списался с Гартингом и умоляю его приехать в Париж или дать мне свидание, рассчитывая, что он даст мне наконец этих скрываемых им сотрудников». Некоторое время обязанности Гартинга исполнял ротмистр Долгов35. § 2. Заграничная охранка 1909—1917 гг. В ноябре 1909 г. в Париж приехал ст. советник Александр Александрович Красильников, в его задачу входило осуществлять общее руководство работой Заграничного бюро и контроль над деятельностью офицеров, служивших в Парижском бюро. Старшим из них был подполковник А.В. Эргардт, непосредственно руководивший секретной агентурой. Полученные Красильниковым полномочия правительство стремилось законспирировать. В официальных документах указывалось, что он командирован «Министерством внутренних дел за границу для сношений с местными властями и российскими посольствами и консульствами». Изучив постановку сыскной работы, Красильников разрабатывает предложения по реорганизации службы наружного наблюдения. В секретной агентуре и ее лояльности Красильников был уверен. Это были в основном русские подданные, часть которых прошла службу в качестве секретных сотрудников еще в России. Некоторые из них имели революционное прошлое и в случае конфликтных ситуаций могли быть привлечены к уголовной ответственности. Часть сотрудников сами изъявили желание работать и были заинтересованы в своей службе материально. Намного сложнее было с иностранцами, служившими в качестве филеров — агентов наружного наблюдения. С активизацией деятельности Бурцева по разоблачению секретной агентуры некоторые из них стали присматриваться, не продать ли повыгоднее имеющуюся у них информацию?! Такие случаи не были единичными. Перешли на сторону Бурцева агент наружного наблюдения Леруа, итальянец Леоне. Предлагал Бурцеву документы другой агент — Жоливе. Бурцев не только покупал документы, но с помощью агентов организовывал слежку за служащими заграничной охранки. На допросе в Чрезвычайной следственной Комиссии все представители политического сыска на вопрос о секретной агентуре говорили, что секретная агентура была единственным средством поддержания государственного строя, что полиция боролась теми же средствами и шла теми же путями, как и С. 151. революция, что революционеры имели своих лазутчиков и стремились проникнуть в политический сыск 36. И они были близки к истине, и особенно ярко это проявилось в Заграничной агентуре при противостоянии Заграничной охранки и Бурцева. В переписке Департамента полиции и Заграничной охранки сохранились сведения о том, что в руках Бурцева был «нужный фактический материал», который доказывал существование во Франции русской политической полиции. Материал был передан Жоресу, который намеревался при открытии сессии палаты депутатов «выступить с интерполяцией правительству», и эти сведения действительно Жоресом были использованы. В конце октября 1912 г. Красильников писал директору Департамента, что Бурцев и Леруа вновь стараются «раздобыть какие-либо подлинные документы... с целью вновь поднять шум и привлечь интерес к русской политической полиции, что для этого Бурцев с сообщниками предполагает похитить кого-либо из руководителей политического сыска»37. Красильниковым были предприняты шаги по конспирации российской заграничной службы. Была организована «Розыскная контора Биттара-Монена», которая являлась филерской службой Заграничной охранки. В эту «контору» перешли все агенты, ранее состоявшие на службе в Заграничной охранке. И все они знали, что в действительности это — камуфляж, а в случае дезертирства или задержания объявляли, что находятся на службе российского правительства. В числе первых мер, принятых Красильниковым, было запрещение допуска филеров в здание посольства, что разрешалось ранее. Он потребовал от агентуры прекращения посылки всяких донесений и корреспонденции на адрес посольства, сообщив, что «Императорское посольство, как дипломатическое учреждение, полицейским делом и розыском не занимается и никаких агентов не содержит». В докладе, направленном в Департамент, Красильников писал: «Агенты наружного наблюдения, отлично осведомленные о том положении, в которое поставлена агентура, далеко не являются людьми, верными своему долгу, способными сохранить служебную тайну; наоборот, большинство из них, за малым исключением, к числу которых следует отнести, главным образом, англичан, готовы эксплуатировать в личных интересах не только все то, что им могло сделаться известно, но и самый факт нахождения их на службе у русского правительства. ...Агенты наружного наблюдения находятся на службе Департамента полиции, хорошо Департаментом оплачиваются, а между тем, в силу существующих условий, приходится с ними считаться, постоянно имея в виду, что каждый из них не только может, но и вполне способен при первом случае поднять С. 151. шум, вызвать инцидент, который поставит Заграничную агентуру в затруднительное положение». Далее он пишет, что ему постоянно приходится считаться «с риском вызвать неприятную историю в случае неповиновения или мести провинившегося агента, являющегося, как и все его товарищи, носителем служебных тайн и личным участии ком нелегальной деятельности Заграничной агентуры»38. Красильников предложил создать частное розыскное бюро на средства Департамента полиции, во главе которого поставить достаточно проверенных лиц. Частное бюро по закону, отмечал он, может исполнять какие-либо поручения российского правительства и, таким образом, к России не будет никаких претензий в связи с тем, что во Франции функционирует русская полиция39. Вскоре в Департаменте полиции заводится дело «О реорганизации Парижского бюро Заграничной агентуры»40. Предложения Красильникова рассматриваются. Однако, в связи со сменой директоров Департамента, товарищей министров, заведующих полицией, решение вопроса затягивается. С течением времени Департамент проявляет большую озабоченность положением дел в Заграничной агентуре и со своей стороны принимает меры, направленные на укрепление секретной агентуры за рубежом. Так, заведующий Особым отделом Еремин в докладной записке, направленной 29 октября 1911 г. товарищу министра внутренних дел, писал: «...Для успеха политического розыска и, в частности, для достижения большей осведомленности розыскных органов необходима дружная совместная работа Департамента полиции, местных розыскных учреждений и Заграничной агентуры». Указывая на то, что последние разоблачения лишили Департамент полиции «ценной агентуры» и «возбудили в наличных сотрудниках недоверие к розыскным органам», Еремин особо обращает внимание на партию эсеров, опасаясь новых террористических актов. «При современном положении партии социалистов-революционеров, — пишет он, — на местах в подавляющем большинстве работа приостановилась; известны лишь лица или ранге работавшие по партии социалистов-революционеров или гот вые вступить на эту работу при удобном моменте, но не проявляющие активной деятельности... Усиление Заграничной arm туры путем перевода с места не может быть сделано быстро, — пишет Еремин, — одновременно с нескольких пунктов, так как форсированный наплыв из России эмигрантов и стремление их проникнуть вглубь не пройдут незамеченными их проследят и при малейшей неосмотрительности их проследят. Следовательно, работа в этом направлении должна производиться медленным осторожным темпом. В этом отношении Департаментом уже сделано несколько шагов: мы можем на считать до 5 лиц, направленных за границу...» С. 153. «Вторым средством к усилению Заграничной агентуры, — добавляет Еремин, — служит приобретение за границей сотрудников, но за последние годы этот способ встречает значительные затруднения. Опыты в этом направлении дали отрицательные результаты и, кроме того, при частом повторении могут вызвать запрос в Палате Депутатов. Тем не менее подполковнику Эргардту рекомендовано мною разобраться о более осведомленных эмигрантах социалистах-революционерах и о намеченных лицах (2 — 3) донести Департаменту, указав, представляется ли возможность войти с .ними в единение местными средствами или потребуется командирование кого-либо для этой цели из России. Кроме того, тому же штаб-офицеру предложено озаботиться проведением в Заграничную делегацию имеющейся в его распоряжении боковой агентуры по парши социалистов-революционеров. С целью достижения больший осведомленности о деятельности группы Савинкова, Климовой и отдельных социалистов-революционеров с боевыми наклонностями учреждено в широких размерах наружное наблюдение за ними, заведена цензура за их перепиской наряду < боковым агентурным освещением». В заключение Еремин писал: «К изложенному имею честь присовокупить, что Департаментом более года тому назад было сделано обращение к розыскным органам о направлении агентуры за границу, но на этот клич отозвались весьма немногие, большинство же, видимо, опасались расстаться с ценной агентурой. Необходимо повторить призыв, но надо заинтересовать лиц, расстающихся с агентурой, иначе отклика не последует, самое же водворение агентуры продолжать вести под контролем Департамента»41. Как видим, работа по усилению Заграничной агентуры продолжалась, однако, все более серьезным препятствием являлась разоблачительная деятельность Бурцева и его агентов, создание им Особой следственной комиссии. Начался активный поиск агента Бурцева, который доставлял ему сведения, был даже заподозрен сотрудник парижского Бюро заведующий канцелярией Сушков. Красильников в докладе на имя директора Департамента полиции в 1913 г. сообщал: «Жизнь Заграничной агентуры ознаменовалась рядом провалов, являвшихся результатом не оплошности самих сотрудников или лиц, ведущих с ними сношения, а изменой лица или лиц, коим доступны, по их служебному положению, дела и документы, относящиеся к личному составу агентуры вообще и заграничной в особенности. Обращает на себя еще внимание то обстоятельство, что в начале года имели место только единичные случаи таких провалов... С осени провалы усилились, и в настоящее время они приняли эпидемический характер». С. 154. В сентябре —октябре 1913 г. заведующий Особым отделом Департамента М.Е.Броецкий находился в Париже по поручению товарища министра внутренних дел Джунковского. В связи с предстоящей реорганизацией он должен был проверить эффективность секретной агентуры Заграничного бюро. По результатам проверки им был составлен доклад почти на 100 страницах42 с характеристикой каждого сотрудника, который состоял на службе и был ему представлен. Он ознакомился с личным составом работников Бюро и делопроизводством Заграничной агентуры. Доклад Броецкого — исключительно интересный документ, до сих пор почти не востребованный историками. Учитывая эти обстоятельства, автор счел целесообразным привести пространные выдержки из него. В этот период в Заграничной охранке числилось 23 секретных сотрудника. По партии эсеров — И человек; анархистов-коммунистов — 4 человека; социал-демократов — 2 человека, Бунду — 1, социал-демократии Латышского края — 1, Дашнакцутюн — 1 человек; специально за Бурцевым наблюдали 2 человека. Все они жили вне Парижа и для беседы с Броецким их вызывали в Париж. После 1884 г. это был второй случай, когда представитель центрального учреждения высшего ранга приехал с инспекторской проверкой. В данном случае решалась судьба каждого секретного сотрудника. По результатам проверки были даны оценки и рекомендации — пользоваться далее сотрудником или расстаться с ним в связи с некомпетентностью и малой эффективностью. В докладе Броецкий в видах конспирации давал только охранные клички секретных сотрудников, указав при этом, что «действительные фамилии их мной не записаны». Большое впечатление на него произвели несколько сотрудников, которым он дал высокие оценки. Сотрудника «Шарни» Броецкий назвал «выдающимся». «Стаж» сотрудника — 12 лет. «Посильная денежная помощь сотрудника членам партии, — писал Броецкий, — а также некоторая материальная поддержка по изданию партийного органа "Знамя труда", дают "Шарни" возможность быть в курсе положения всех дел в партии и ее предположений, а давнее пребывание в рядах партии — умственное развитие, зрелый возраст, твердый характер создали ему уважение членов партии». Броецкий сообщает, что их беседа длилась 2 часа. «"Шарни" является вполне осведомленным и правдивым сотрудником, стоящим весьма близко к лицам, руководящим партией, и может быть отнесен к разряду выдающейся агентуры». Вознаграждение «Шарни» — 2500 франков в месяц. «Происходит "Шарни", по-видимому, из интеллигентной, благовоспитанной семьи; замечается некоторая тяжесть неудачной супружеской жизни»43. С. 155. Под этой кличкой скрывалась Мария Алексеевна Загорская. Она действительно пользовалась уважением и авторитетом в организации эсеров, которая не подозревала о ее двойной жизни. Руководил ею непосредственно заведующий Заграничной агентурой Красильников, который был, к тому же, ее большим другом. Броецкий отметил также деятельность другого секретного сотрудника в партии эсеров — «Жермена», считая его «весьма серьезным, опытным и развитым». «Как сотрудник, — пишет он, — "Жермен" несомненно представляет крупную величину... Он отлично образован и прекрасно говорит»44. В докладе давалась характеристика секретного сотрудника, работающего под кличкой «Николь», который показался ему «весьма серьезным партийным деятелем», несмотря на «сравнительно молодой» возраст. Броецкий добавляет: «Как революционер "Николь" является партийным карьеристом, стремящимся занять возможно высокое положение в революционной среде, а как сотрудник имеет превратное представление о своей роли...» «"Николь" может быть признан весьма полезным сотрудником, но требующим, во избежание провокационной деятельности, зоркого наблюдения и твердого руководительства»45. Хорошее впечатление на него произвел и сотрудник «Корбо», но, в связи с павшим на последнего подозрением в партийных кругах, тот временно отошел от работы. Здесь же Броецкий сообщает о проверке, которую устроили эсеры «Корбо» по предложению Бурцева. По договоренности с Бартольдом — крупным представителем эсеровской партии, с которым «Корбо» был в близких отношениях, было решено «послать на какие-либо инициалы письмо, в которое вложить два полоска и затем поручить "Корбо" получить это письмо и доставить» Бартольду. При доставлении письма Бартольду волосков не оказалось, а это значило, что «Корбо» его предварительно перлюстрировал46. Однако не все сотрудники произвели на Броецкого положительное впечатление. О сотруднике «Мон», который также находился около Бартольда, Броецкий сообщал: «...какими-либо серьезными сведениями "Мон" не располагает, с партийной жизнью, по-видимому, не знаком, связями не обладает и служит лишним балластом для Заграничного бюро». Считает, что от этого сотрудника надо избавиться47. Еще «более бесполезным», с его точки зрения, и «притом лживым» оказался секретный сотрудник «Лежен». . «Весьма выгодное впечатление произвел секретный сотрудник "Скос"», — пишет Броецкий. Под этой кличкой скрывался Андрей Гаврилович Деметрашвили, который был хорошо таком с членами местных эсеровских групп и анархистами, таком с Бурцевым и даже предлагал «похитить» его архив, в С. 156. чем охранка не нуждалась, так как около Бурцева были другие лица. При проверке агентуры Броецкий убедился, что в своей основе состав секретных сотрудников очень сильный, люди «убежденные и преданные своей работе», многие из них имеют не одно высшее образование. Так, работавший по партии анархистов-коммунистов «Космополит» — развит, осведомлен «в революционном отношении», владеет семью языками, «должен быть причислен к выдающимся сотрудникам»48. Другой сотрудник по этой организации «Шарль» также заслужил положительную оценку: «полная его осведомленность об их деятельности и планах и правдивость должны служить основанием для того, чтобы признать его весьма полезным и ценным секретным сотрудником». Иной отзыв был дан об Альберте Михайловиче Цугармане (Орлове), кличка «Сименс». Броецкий назвал его не секретным сотрудником, а «простым осведомителем» с сомнительной правдивостью49. Из секретных сотрудников, «освещающих» Российскую социал-демократическую рабочую партию, Броецкий выделил «Доде», под этой кличкой скрывался старейший член партии с искровского периода Яков Абрамович Житомирский. Он начал оказывать услуги политическому розыску еще в России г 1901 г., затем — «будучи указан» Гартингу берлинской полицией как лицо, «знакомое с членами Берлинской эмигрантской группы». Эта группа вела активную революционную деятельность, берлинские власти выселили из города всех членов этой группы, в том числе и Житомирского. Он переехал в Париж и примкнул к парижской группе социал-демократов большевиков. Как объяснил «Доде» в разговоре с Броецким, он в настоящее время состоит председателем этой группы, все дела группы разрешаются по его указаниям и согласно его советам». «Деятельность группы проявляется в чтении рефератов, в устройстве балов для сбора средств на издание и распространение подпольной литературы...» По словам «Доде», члены Государственной думы, входящие в состав социал-демократической фракции, являются в революционном отношении довольно ограниченными личностями, коих необходимо еще образовывать, дабы возможно было надлежащее использование их партией в качестве легальных возможностей. Во всяком случае, названные члены Государственной думы приносят партии некоторую пользу тем, что издают газеты и благодаря этому проповедуют социал-демократические идеи... Наконец, они содержат квартиры, представляющие собою место явок прибывающих в столицу политических деятелей. Что касается группы Ленина, находящейся в Кракове, указывает Броецкий со слов «Доде», то таковая имеет постоянное общение с Парижской группой, причем Ленин весьма часто обращается и Парижскую группу за материальной помощью для организации 157 транспортировки в Россию нелегальной литературы, водворяемой преимущественно контрабандистами. «Доде» известен, между прочим, тем, что в 1908 г. имел в своем распоряжении около двух десятков пятисотрублевых кредитных билетов из числа ограбленных революционерами в Тифлисе на Эриванской площади во время перевозки почтового транспортa. Деньги были даны ему лицами, причастными к этому грабежу, для обмена на другие денежные знаки. Выполнение этого поручения представляло большие затруднения, так как номера ограбленных кредитных билетов были сообщены во все кредитные учреждения Европы, которые этих денег для размена не принимали. Один из кредитных билетов удалось разменять в банке небольшого курортного города в Германии, где «Доде» прожил несколько месяцев и был известен как врач. Однако, служащий банка, заметив свою ошибку, возвратил ему билет при особой переписке. «Доде» передал эти билеты бывшему вице-директору Департамента полиции действительному статскому советнику Виссарионову в бытность его превосходительства в 1909 г. в Париже, причем представил группе весьма правдоподобное объяснение, указав, что, опасаясь, ввиду неудачного размена билета, преследований полиции, сжег их; в подтверждение этого «Доде» вручил группе отрезанные будто бы им от кредитных билетов уголки, которые в действительности были высланы Департаментом полиции, когда в группе возник об этих деньгах вопрос. Этот случай дал группе основание заподозрить «Доде» в присвоении укачанных денег. Для разрешения сего вопроса была составлена особая комиссия, реабилитировавшая «Доде». Несмотря на это, Бурцев считает «Доде» подозрительным человеком, чувствует, что дело о кредитных билетах носит какой-то «провокационный» характер, но в чем именно заключается предательство со стороны «Доде», не может уяснить себе, и поэтому опасается открыто обвинять «Доде» в партийной измене, тем более, что «Доде» снискал себе полное доверие со стороны Парижской группы большевиков, является вполне независимым человеком как издатель имеющего широкое распространение медицинского журнала и предоставляющий в редакции этого журнала многим бедным партийным деятелям честный труд. «Ввиду указанного выше партийного положения "Доде", — пишет Броецкий, — осведомленности, связей и знания партийной жизни его надлежит отнести к разряду весьма ценных и выдающихся сотрудников, вполне заслуживающего того вознаграждения в размере 2000 франков, которое он получает»50. «Продолжительное время служит помощью в деле розыска и секретный сотрудник "Ней"», — отмечает Броецкий. Под этой кличкой скрывался Гудин Василий Григорьевич, бывший студент Петербургского Технологического института. С. 158. 1901 по 1905 г. он являлся сотрудником Петербургского охранного отделения. Затем был передан Заграничной агентуре и поселился в городе Льеже. «Среди революционных деятелей, — пишет Броецкий, — "Ней" выдает себя за социал-демократа большевика, в действительности же является убежденным монархистом. По его словам, в Льеже существует эмигрантская колония, насчитывающая в своих рядах около 2000 человек и разделяющаяся на группы социал-демократов, социалистов-революционеров, анархистов и польской социалистической партии. Состоя секретарем и библиотекарем группы социал-демократов, "Ней" сплотил возле себя членов этой группы и приобрел известность не только среди них, но и во всей эмигрантской колонии как лицо, у которого каждый вновь прибывший эмигрант может собрать нужные ему сведения и получить руководящие указания... По своему положению в революционной среде, осведомленности, правдивости "Ней" может быть отнесен к разряду вполне удовлетворительных и полезных секретных сотрудников. Доставляя уже 12 лет сведения по розыску, "Ней", очевидно, тяготится своим положением и указывает на то тяжелое состояние духа, которое он испытывает в силу необходимости мыслить, как монархист, одно, а высказывать, как искусственный революционный деятель, другое. Несмотря на это, "Ней" далек от отказа в сотрудничестве, считая таковое делом безусловно полезным для родины. По происхождению "Ней" русский, получает он за свой труд вознаграждение в размере 400 франков»51. Как было сказано выше, около Бурцева находились два секретных сотрудника Заграничной агентуры. Один из них носил кличку «Матис». Броецкий подробно описывает внедрение этих агентов в революционную среду. «Матис» ранее состоял секретным сотрудником отделения. Для укрепления своего положения в партии и «создания более прочного революционного положения» он был привлечен к политическому дознанию по сфабрикованному полицией делу. До рассмотрения дела в судебном порядке полицией был организован его побег из тюрьмы и из России. Прибыв за границу, он поселился в Париже, вошел в состав Заграничной агентуры. Заведенное на него дело в Москве было прекращено. Как сообщил в беседе с Броецким «Матис», поскольку он является дальним родственником революционера Павла Крякова, состоявшего во время студенчества в дружеских отношениях, с одной стороны — с Бурцевым, а с другой — с Азефом, то он, «Матис», по прибытии в Париж был подвергнут всестороннему допросу Бурцевым, Агафоновым, Гнатовским и Юделевским для определения, не соединено ли его появление в Париже с какими-либо провокационными целями. Ввиду того, что ничего подозрительного в отношении «Матиса» выяснено не было, Бурцев приблизил его к себе С. 159. и стал давать ему разные поручения по обнаружению в Париже русских розыскных органов и выяснению личного состава секретной агентуры. Прекрасно инструктируемый руководящим им подполковником Эргардтом и весьма преданный последнему, «Матис» до доклада Бурцеву о выполнении поручений сообщал об этом подполковнику Эргардту и поступал согласно его указаниям. «Таким образом, раньше доставления Бурцеву перехватываемых им по приказанию сего последнего писем некоторых лиц, интересующих названного эмигранта, письма эти доставляются подполковнику Эргардту. Затем, например, когда "Матис" по приказанию Бурцева вел наблюдение за подполковником Эргардтом, то об этом последний был своевременно осведомлен и наблюдение никаких результатов не дало. Когда подполковнику Эргардту в период слежки за ним настоятельно было необходимо вывезти вещи из своей квартиры, за которой по приказанию Бурцева усиленно наблюдал Леруа (бывший филер Заграничной агентуры, перешедший к Бурцеву. — 3.77.), то "Матис" пришел на помощь тем, что в день перевозки вещей отвлек Леруа по какому-то делу в другую часть города, и местонахождение новой квартиры семьи подполковника Эргардта осталось невыясненным. "Матис" свидетельствует, что Бурцев в настоящее время страдает полным отсутствием средств, но надеется в скором времени получить 10 тысяч франков, которые обещал ему какой-то профессор из С.-Петербурга. Общение с Бурцевым «Матис» имеет почти ежедневно, если не лично, то по телефону, причем при полном отсутствии денег у Бурцева, старается к нему не заходить, так как Бурцев бесцеремонно достает у него из кармана кошелек и берет деньги, которых затем не отдает. Ввиду приносимой пользы в специальном вопросе по освещению деятельности Бурцева, осведомленности, развитию и правдивости "Матиса" надлежит отнести к разряду весьма полезных секретных сотрудников; получаемое вознаграждение в сумме 500 франков "Матис" вполне заслуживает»52. Вторым лицом, приставленным к Бурцеву, был секретный сотрудник «Бернард». В беседе с Броецким он не дал никаких определенных сведений о своей фамилии и своем прошлом, не указал это и подполковнику Эргардту при поступлении на службу. Предложил свои услуги «Бернард» сам. Сведения он начал давать с февраля 1913 г. По его объяснению, он находится за границей уже 4 года, знаком с Бурцевым и последний год «занимается у него тем, что переписывает написанные Бурцевым неразборчивым почерком его статьи, предназначенные для печатания в газете "Будущее", помогает Бурцеву в наведении справок по его личному архиву. Архив Бурцева представляет собой большой книжный шкаф, наполненный разного рода переписками». Но наиболее ценные материалы, как сообщил «Бернард», «Бурцев хранит в квартире какого-то француза». С. 160. В последнее время «Бернард» дал сведение о том, что Бурцева посетила какая-то дама, которая была у него впервые. Заключает это «"Бернард" из того, что, когда он, "Бернард", на ее звонок вышел в переднюю отворить дверь, то дама спросила его, он ли Бурцев. Услыхав женский голос, Бурцев вышел в переднюю и, поздоровавшись с дамой, увел ее в отдельную комнату, закрыв за собою дверь. Из отрывочных слов разговора дамы с Бурцевым, услышанных из другой комнаты, "Бернард" заключил, что она доставила Бурцеву письмо, которое служило дополнением к письму, полученному Бурцевым ранее от ее мужа. Так как присланное мужем дамы письмо послужило содержанием написанной Бурцевым для очередного номера "Будущего" статьи о... тов[арище] министра внутренних дел генерал-майоре Джунковском, то доставление дамой дополнительного письма послужило основанием к задержанию выпуска названной газеты вследствие необходимости в дополнении указанной статьи. Насколько "Бернард" мог заключить из разговора Бурцева с упомянутой посетительницей, последняя стоит близко к лицам, служащим или в Департаменте полиции, или Петербургском отделении по охранению общественной безопасности и порядка, или, наконец, в ведомстве Дворцового коменданта...» Подозрение пало на Герасимова и его жену, которые в это время должны были быть в Париже. За ними в Париже и их квартирой в Петрограде было установлено наблюдение. По мнению «Бернарда», Бурцев «находится в сношениях с кем-либо из служащих Департамента полиции или Отделения по охранению общественной безопасности и порядка в столице, так как получает сведения, которые затем облекаются в действительность». «Как лицо, специально дающее сведения о деятельности Бурцева, — пишет Броецкий, — и значительно осведомленное о таковой, "Бернард" может быть признан вполне удовлетворительным секретным сотрудником. Получает он вознаграждение в сумме 500 франков и таковое вполне заслуживает»53. Броецкий отмечал, что непосредственные руководители секретной агентуры: подполковник Эргардт, ротмистр Люстих — правильно организуют работу агентов. Все секретные сотрудники, за исключением воспитанников высших учебных заведений, «заняты каким-либо специальным трудом, доставляющим им средства к жизни, и не живут исключительно на те деньги, которые получают за доставление сведений. Что касается отношений к агентуре лиц, руководящих ею, то таковые вполне нормальны; благодаря этому у агентуры развита откровенность, правдивость, а также преданность к лицам, отбирающим от нее сведения. Отношения между лицами, ведущими агентуру, также во всех отношениях прекрасны. С. 161. Для свидания с некоторыми только сотрудниками, преимущественно служащими, весьма продолжительное время существует конспиративная квартира...» В ней также «происходят встречи по делам службы коллежского советника Красильникова и подполковника Эргардта»54. Проверкой, проведенной Броецким, практически было дано добро на реорганизацию Заграничной агентуры. Красильников остается официальным лицом, представителем Министерства внутренних дел, присланным для связи с местными властями и российским посольством. Предполагалось, что его руководство работой Заграничной агентуры будет осуществляться через подполковника Эргардта. В то же время, судя по отчетности, он продолжал «вести» «Шарни» — Загорскую. В непосредственном его распоряжении также оставались агенты для охраны высокопоставленных лиц, прибывающих за границу. Служба наружного наблюдения, заведующим которой был Биттар-Монен, как и предлагал ранее Красильников, официально упразднялась. Всем агентам сообщили о ее ликвидации, им были выданы пособия, взяты расписки, что они не имеют претензий к своим руководителям. Биттар-Монен оставался на службе в качестве чиновника «для исполнения разного рода отдельных поручений по сношениям с чинами французской полиции, по текущим делам»55. Однако некоторые из уволенных не удовлетворились выданными пособиями и продолжали искать подходы к российским полицейским властям, требуя помощи и содействия. В этой связи представляет интерес письмо агента наружного наблюдения, работавшего в Италии. Поскольку в этом письме содержится не только просьба о материальной помощи, но раскрывается и облик агента, есть смысл привести его полностью. «Ваше превосходительство! Имею честь изложить Вашему Превосходительству нижеследующее: я поступил на службу в русскую полицию два года тому назад. Причины, заставившие меня вступить на этот путь и покинуть мое, весьма выгодное коммерческое положение, были постоянные ко мне обращенные просьбы и также хорошие условия вознаграждения (700 р.), а особенно уверения, что, так как это служба казенная, она будет на всю жизнь, а в случае, если я ее покину после 10 лет службы, мне будет дана пенсия 250 р. в месяц. Эти гарантии были мне даны начальником службы в Италии г. Анри Дюреном, и, не имея в то время основания сомневаться в серьезности этого господина, принял его предложение. Ваше Превосходительство, извините меня, что я позволил себе войти в подробности работы, которую я исполнял, я никогда бы этого не сделал, если бы не был вынужден так поступить С. 162 благодаря теперешнему положению вещей. Среди разных данных мне поручений я имел поручение в Спецции в течение шести месяцев. В Феццано, маленьком селении близ Спецции, была русская колония (семья Амфитеатрова и семья Чернова56; мне было поручено перехватывать их переписку, снимать копии писем и передавать эти копии в Париж. Я не вхожу в подробности всех трудностей, которые представляла эта работа и которые приходилось преодолевать, они вызывались условиями маленькой деревни, подозрительностью итальянской полиции, так как Спецция — военный порт, я только говорю о количестве и значении посланных мною корреспонденции и о том, что я на этой работе рисковал своей жизнью, получая угрозы смерти от русских и письменные, и на словах: мне грозила и тюрьма, если бы меня поймали с письмами в карманах, когда я возвращался из Фиццано в Спеццию. По причинам, вызванным осторожностью, а не по моей вине, меня просили прекратить эту работу и дали другие поручения по наблюдению, которые я всегда исполнял удовлетворительно. В настоящее время, вследствие распоряжений, вызванных предательством Франческо Леоне 57, мне сообщили, что служба совершенно ликвидирована, и в виде вознаграждения мне дали тысячное содержание. Я надеюсь, что Ваше Превосходительство примете во внимание, что серьезный проступок одного лица не должен так лично отозваться на мне, и отыщите также работу, выходящую из нормальных рамок, в которых работали другие агенты, для которой я жертвовал своей честностью и кредитом. Я говорю честностью и кредитом вследствие шума, вызванного моей работой в итальянских и французских газетах; я эти газеты не мог привлекать к ответственности по причинам административной дисциплины, которым я никогда не изменял; я не только не мог нравственно реабилитироваться, но должен был молчать, так как начни я дело, это повлекло бы за собой пагубные для службы последствия. Если бы газетные известия появились только во Франции, где меня не знают, беда была бы невелика, но, к несчастью, они появились во всех больших итальянских газетах, в частности, здесь, в Лигурии, где я родился, провел всю жизнь, имею родных и друзей и где мне, благодаря состоявшейся ликвидации, приходится теперь искать другие средства существования. Обращаюсь к Вашей справедливости и Вашему сердцу, сравните мое общественное положение до поступления на службу и теперь при моем возрасте 39 лет. Кредит для человека, всегда занимавшегося торговыми делами, имеет большее значение, чем капитал, — это точка опоры для общественного положения. Этого кредита я лишился и должен поэтому покинуть свою родину. Я убежден, что Ваше Превосходительство не захочет покинуть верного служащего, посвятившего Вам все свои силы и, повторяю, свою честность, и найдите возможность дать мне в какой С. 163. найдете лучшей форме справедливое вознаграждение и помочь уехать в Южную Америку, чтобы трудом своим создать себе новое положение. Давая мне вознаграждение, Вы, я надеюсь, учтете значительную стоимость дорожных расходов и что мне будет стоить начать новую работу в стране, где я человек чужой. Прошу Ваше Превосходительство принять выражение моей горячей благодарности и глубокого уважения. Артур Фрументо». Служба наружного наблюдения, безусловно, была нужна, но ее решили организовать на иных началах. На средства Департамента полиции было создано частное розыскное бюро, называвшееся по имени его «владельцев» — «Бинт и Самбэн». Генрих Бинт и Альберт Самбэн — бывшие агенты наружного наблюдения. Бюро вполне легально могло заниматься розыскной деятельностью, принимая заказы как от отдельных лиц, так и государственных учреждений. Бюро работало под контролем Красильникова. Связь с Красильниковым и встречи на конспиративных квартирах осуществлялись только Бинтом и Самбэном. Рядовые агенты бюро не должны были знать, что они находятся на службе российского правительства. Число агентов службы наружного наблюдения было сокращено. В бюро «Бинт и Самбэн» было принято немногим более половины прежнего состава. Вместе с руководителями их было 18 человек, испытанных и доказавших свою преданность российскому правительству. Генрих Бинт был «старослужащим» Заграничной агентуры. С 1878 г. он служил инспектором парижской полиции. В 1881 г. поступил на службу в качестве наблюдательного агента в «Святую лигу» («Священную дружину»). По упразднении ее он перешел на службу в Заграничную агентуру. Красильников, рекомендуя Департаменту полиции Бинта и Самбэна, писал: «32-летняя служба Бинта в Заграничной агентуре дает основание отнестись с доверием как к личной его честности и порядочности, так и к его розыскному опыту, созданному многолетней практикой не только во Франции, но и в других государствах Европы: Германии, Италии, Австрии. Кроме того, по натуре своей несколько тщеславный, Бинт наиболее подходит к предстоящей ему роли». В качестве компаньона Красильников предлагал Самбэна (Самбена), «на порядочность, скромность и честность которого тоже вполне можно положиться»58. Стоит отметить, что опыт Бинта использовался при наблюдении и охране членов семьи Романовых, высокопоставленных российских деятелей во время их пребывания за рубежом. Бинт участвовал в охране совместно с агентами российской, французской, немецкой полиции во время поездки за рубеж Николая II, вел. кн. Владимира Александровича, С. 164. вел. кн. Николая Николаевича (младшего). В его материалах сохранилась переписка с германской полицией об охране Столыпина и его семьи во время их поездки в Германию59. Как и в России, за рубежом охрана высокопоставленных лиц осуществлялась службой наружного наблюдения, а с 1906 г. ее осуществляли еще и филеры дворцовой охраны. Однако были ситуации, когда и за членами царской фамилии устанавливалось наблюдение. Сохранились документы, свидетельствовавшие о наблюдении в Париже за княгиней Е.М. Юрьевской, морганатической женой Александра II. Особо тщательное наблюдение было установлено осенью 1912 г. за великим князем Михаилом Александровичем и Н.С. Вульферт. Связано это было с ухудшением состояния здоровья наследника Алексея во время пребывания царской семьи в Спале, в случае смерти которого вел. кн. Михаил становился наследником престола. Узнав об этом, великий князь и Вульферт поспешили оформить свои отношения. Они знали, что в России им обвенчаться не удастся и срочно выехали за рубеж. Специально для наблюдения за ними был послан за границу генерал Герасимов с широкими полномочиями, вплоть до ареста князя. В книге воспоминаний, написанной за рубежом, Герасимов сообщает: «В мое распоряжение поступило 4 или 5 филеров нашего парижского отделения во главе со старым испытанным работником последнего Г. Бинтом. Я дал им соответствующие инструкции. За великим князем удалось установить точное наблюдение... При всех поездках и выходах великого князя сопровождали агенты. Особенно обязаны они были следить за посещением великим князем церквей. Если бы в церковь отправились одновременно и великий князь, и госпожа Вульферт, агенты должны были немедленно сообщать об этом мне, и я должен был мчаться для того, чтобы выполнить высочайшую волю относительно ареста великого князя»60. Однако миссия Герасимова не увенчалась успехом. Дезориентированный нанятой им прислугой в доме великого князя, он выехал в Ниццу, в то время как великий князь с Вульферт выехали в Вену, где обвенчались в сербской церкви. Бинт вполне оправдал оказанное ему доверие. Личный фонд Г. Бинта, хранящийся в ГА РФ, небольшой по объему. Одна часть материалов была куплена директором музея революции С. Мицкевичем во время его командировки в Париж уже после смерти Бинта. В 1929 г. эти документы были переданы в архив. Вторая группа материалов поступила в составе Пражского архива61. В фонде Бинта имеются списки русских подданных, живших в Париже, за которыми велось наблюдение, обзоры деятельности русской и польской эмиграции за 1915 и 1916 гг., материалы филерского наблюдения за Лениным, Литвиновым, Мануильским, Мартовым, Троцким. Среди документов наружного наблюдения обращает на себя внимание С. 165. справка заграничной охранки с сообщением о приезде в Швейцарию в декабре 1916 г. Ленина и посещении им германского посольства. В сообщении говорится, что: «Прибыв в Берн в 10 ч. утра, он (Ленин. — З.П.) направился в отель «Франция», недалеко от вокзала, где снял номер. Полчаса спустя он вышел из отеля и поехал на трамвае в другую часть города. По улице шел петляя и время от времени оборачиваясь. В 11 ч. 30 мин. утра он вошел в германское посольство. Наблюдение за посольством продолжалось до 9 ч. вечера, но выхода Ульянова не видели. Он не вернулся в отель ни вечером, ни на следующее утро. Наблюдение за посольством было возобновлено 29 утром только в 4 ч. пополудни. Ульянов вышел из посольства и, очень торопясь, возвратился в свой отель. Через четверть часа он вышел из отеля и поездом возвратился в Цюрих. Представленные мною сведения доказывают, что Ульянов, он же Ленин, так же как и Бронштейн, он же Троцкий, являются агентами: первый — Германии, а второй — Австрии»62. Под сообщением подпись «Бинт». Однако форма сообщения, бумага, машинка, оформление документа, а главное, подпись убеждают в том, что мы имеем здесь дело с явной фальшивкой. Видимо, стремление придать большую убедительность версии о том, что Ленин был «германским шпионом», было настолько велико, что подвигло кого-то из тех, кто работал с материалами архива Бинта, на такую явно топорную фальшивку. Впрочем, как мы убедились, такого рода творчество не было столь уж оригинальным. Документ был сфабрикован уже после смерти Бинта. Сохранились записные книжки Бинта с его пометками и донесения его агентов. Здесь же документы, связанные с наблюдением за вел. кн. Михаилом Александровичем и Н. Вульферт, их фотографии, выполненные агентами63. Будучи одним из самых старых сотрудников Заграничной агентуры, Бинт имел тесные связи и хорошие контакты со всеми ее руководителями уже после их отставки, о чем свидетельствует его переписка с Ратаевым, которая продолжалась до 1917 г. Также до 1925 г. продолжались отношения с последним руководителем Заграничной охранки Красильниковым. После революции Бинт работал на Советскую Россию вплоть до 1925 г. Во время Первой мировой войны деятельность Заграничной агентуры приобрела несколько иное направление. Если раньше Бинту категорически запрещалось заниматься контрразведкой, то теперь из Департамента поступило специальное распоряжением министра внутренних дел А.Д. Протопопова, по просьбе графа Игнатьева, начальника русской контрразведки в Париже, Красильникову было дано поручение заняться некоторыми С. 166. вопросами, связанными с военной контрразведкой. В связи с военным временем приходилось выполнять обязанности и военной цензуры. Эта работа проводилась заметно сузившимся кругом секретных сотрудников, так как большая часть из них была призвана в армию. Разведывательная деятельность становится одной из обязанностей частного розыскного бюро «Бинт и Самбэн», о чем свидетельствует сохранившаяся переписка с агентами64; а также записка самого Бинта о деятельности германофильских организаций в Финляндии и Швеции 65. Агенты Бинта не были достаточно законспирированы, и в феврале 1917 г. в швейцарском суде против него было возбуждено дело по обвинению в разведывательной деятельности против Германии на территории Швейцарии. Заграничная охранка требовала к себе постоянного внимания. В то же время перегруженное другими делами не находило времени на руководство ею. В этой связи представляют интерес показания одного из последних руководителей Департамента полиции Климовича, данные им в ЧСК 19 марта 1917 г. «...Это совершенно бесполезное, дорогостоящее и съедающее наш бюджет учреждение (он предполагал, что охранка стоила 150 000 рублей в год. Красильников получал около 14 000. — З.П.). Красильников представлял по существу, на мой взгляд, пустое место, — продолжал Е. Климович, — он плохо разбирался в получаемых им сведениях... иногда Департамент полиции страшно озадачивал своими донесениями. Видно было, что человек присылает целую кипу сведений, в которых он разобраться не может, которые нас волнуют и тревожат, и пугают, и мы должны посылать ему запросы, выяснять обстоятельства дела. У меня было желание его сменить...»66. Показания Климовича интересны не столько оценкой работы Заграничной охранки, сколько как свидетельство общей растерянности и кризиса полицейских верхов в последние годы существования режима. Примечания 1 См.: Лемке М. Наш заграничный сыск (1881 — 1883 гг.) // Красная летопись. 1923. № 5. Агафонов В.К. Заграничная охранка. Пг., 1918. Заграничная агентура Департамента полиции (Записки С. Сватикова и документы Заграничной агентуры). М., 1941; Григорьева Е.А. Революционно-народническая эмиграция конца XIX века // Сб. научных работ аспирантов. М., 1970 (МГУ); Киперман А.Я. Главные центры русской революционной эмиграции 70 —80-х годов XIX в. // Исторические записки. Т. 88. М., 1971; Вахрушев И.С. Русские революционеры и Заграничная агентура царизма в 70—80-х гг. XIX в. // Межвузовский научный сборник «Освободительное движение в России». Вып. 8. Саратов. 1978. С. 53-70. 2 ГА РФ. Ф. 109. С/а. Оп. 3. Д. 711; см.: Зайончковский П.А. Кризис самодержавия на рубеже 1870-1880 гг. М., 1964. С. 177-178; Оржеховский И.В. Самодержавие против революционной России. М., 1982. С. 117, 177-179. 3 Оржеховский И.В. Указ. соч. С. 179-180. 4 Там же. С. 80. 5 ГА РФ. Ф. 1766. Оп. 1. Д. 1-5 за 1881-1883 гг. Фонд Священной дружины. 6 ГА РФ. Ф. 102. 3 д-во. 1884. Д. 39. Ч. 1. С. 39-40. Проект контракта с А. Барлэ. 7 Агафонов В.К. Заграничная агентура. М., 1918. С. 5 —6. 8 ГА РФ. Ф. 10003 (Заграничная агентура Департамента полиции (Париж). Оп. 1. Предисловие. С. 28. 9 ГА РФ. Ф. 10003. 10 Записка Г.К. Семякина от 12 марта 1884 г. См.: ГАРФ. Ф. 102. 3 д-во. 1884. Д. 39. Ч. 1. С. 17-25. 11 Брачев B.C. Мастер политического сыска Петр Иванович Рачковский // Английская набережная, 4. СПб., 1997. С. 291-324. 12 См.: ГАРФ. Ф. 102. 00. 1905. Д. 16. 16. Ч. 1. 13 ГА РФ. Ф. 102. 00. 1898. Д. 1.4. 4; Ч. 4. Лит. В. и Там же. Ф. 102. 3 д-во. 1891. Д. 3, 4; 1896. Д. 1. 15 Там же. Ф. 102. 3 д-во. 1893. Д. 4; 3 д-во. 1894. Д. 3. 16 Дело об организации агентуры на Балканском п-ове. См.: ГА РФ. Ф. 102. 00. 1898; Д. 1. Ч. 14; Д. 1. Ч. 14. Лит. А. 17 Там же. Ф. 102. 00. 1904. Д. 1.4. 12; Ф. 505. Оп. 1. Д. 130. 18 ГА РФ. Ф. 505. Оп. 1. Д. 21, 23, 26. 19 Там же. Д. 35, 38, 41. 20 Там же. Д. 24. 21 Там же. Д. 115. Ф. 102. 00. 1898; Д. 1.4. 12. 22 Там же. Ф. 102. 00. 1898. Д. 1. Ч. 9; Д. 1. Ч. 9. Лит. Г. 23 Агафонов В.К. Указ. соч. С. 7, 8. 24 Заграничная агентура Департамента полиции (Записки С. Сватикова и документы Заграничной агентуры). С. 103. 25 Агафонов В.К. Указ. соч. С. 52 — 53; Брачев B.C. Мастер политического сыска Петр Иванович Рачковский С. 305. 26 Агафонов В.К. Указ. соч. С. 55 — 56. 27 Там же. С. 58-59. 28 ГА РФ. Ф. 102. Оп. 260. Д. 12. Л. 229. ЦДП от 16 авг. 1905 т, № 10501. 29 ГА РФ. Л. 102. 00. 1907. Д. 5. Ч. 80. Пр. Л. 154об. 30 Там же. Л. 52 — 291. См.: Перегудова З.И. Источник изучения социал-демократического движения в России (материалы фонда Департамента полиции // Вопросы истории КПСС. М., 1988. № 9. С. 88-100. 31 Там же. Л. 51. См. также: Агафонов В.К. Указ. соч. С. 78—79. 32 ГА РФ. Ф. 102. 00. 1909. Д. 1; Ч. 3. Л. 2, 5, 8, 20-22. 33 Там же. Л. 56-58. 34 Там же. Л. 73. 35 Там же. Л. 25. 36 Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция. Т. 2. С. 112. 37 ГА РФ. Ф. 102. 00. 1910. Д. 1. Ч. 4. Т. 1. Лит. Д. Л. 2, 2об., 75, 85. 38 Заграничная агентура Департамента полиции (Записки C. Сватикова). С. 131-132. 39 Там же. Л. 134. 40 ГА РФ. Ф. 102. 00. 1911. Д. 1. Ч. 1. Лит. Д. Т. 6. 41 ГА РФ. Ф. 102. 00. 1911. Д. 148. Л. 5 об.-8 об. 42 ГА РФ. Ф. 102. Оп. 314. Д. 24. Л. 1-49. 43 Там же. Л. 4-5об. 44 Там же. Л. 9, Поб. Под этой кличкой скрывался Абрамов И.Л. 45 Там же. Л. 14. Масс Александр Михайлович (Тодарисович). 46 Там же. Л. 15об. —16. Под этой кличкой работал Якобсон Герш Нухимович. 47 Там же. Л. 17об. «Мон», он же Высоцкий Михаил Сергеевич, он же Савнори Петр Францевич. Настоящее имя — Куранов Михаил Сергеевич. 48 Там же. Л. 23об. 49 Там же. Л. 26 —26об. «Шарль» — кличка секретного сотрудника Долина Б.М. 50 Там же. Л. 27об.-30. 51 Там же. Л. 30-31. 52 Там же. Л. 37 — 38. «Матис» — Зиновьев Александр. 53 Там же. Л. 38об., 39, 41. Под этой кличкой работал Верецкий Н.Н. 54 Там же. Л. 42об.-43. 55 Заграничная агентура Департамента полиции (Записки С. Сватикова). С. 140. 56 Имеются в виду семьи Амфитеатрова Александра Валентиновича, прозаика, публициста, литературного и театрального критика, и Чернова Виктора Михайловича, члена ЦК партии эсеров. См. также: Коляри Э. Русская тайная полиция в Италии // Былое. 1924. № 25. С. 130—154. 57 Франческо Леоне, бывший агент (филер) Заграничной агентуры, перешедший на сторону В.Л. Бурцева. 58 Цит. по кн. Агафонов В.К. Указ. соч. С. 115—116. 59 ГА РФ. Ф. 509. Оп. 1. Д. 70. 60 Герасимов А.В. На лезвии с террористами. М. 1991. С. 181. 61 ГА РФ. Ф. 509. См.: Протокол закрытого заседания коллегии Главархива 4с от 14 декабря 1929 г., о приеме от Музея революции СССР материалов Бинта. Оплата должна была производиться через Берлинское полпредство. Стоимость документов — 400 долларов. Ф. 5325. Оп. 1. Д. 684. Л. 4. 62 Там же. Д. 38. 63 Там же. Д. 129. 64 Там же. Д. 67. 65 Там же. Д. 68. 66 Падение царского режима. М.; Л. 1925. Т. 1. С. 84 — 85. Оглавление Сыск   www.pseudology.org