Юрий Михайлович Лужков

Дорогие друзья! Тема нынешней лекции несколько необычна. Сейчас всюду принято говорить о кризисе, межпартийной борьбе, будущих выборах. Мы же будем говорить о законах Паркинсона. Прошу не путать с «болезнью Паркинсона» — то был совсем другой Паркинсон.

Тема эта, кстати, пришла совершенно случайно. Дело было в Гарварде. Там проходил симпозиум по российской экономике, я подготовил доклад. И хотя все предупреждали, что никаких дискуссий быть не может, естественно, не удержался. Выступил довольно резко.

Сказал, что мы сейчас пожинаем плоды дикой приватизации и универсалистской стратегии реформирования, не учитывающей специфики России. И виноваты в этом, говорю, не только наши реформаторы, но и их консультанты из Гарварда, под чьим контролем все делалось.

В общем, что-то такое не очень пристойное в этих кругах высказал, заканчиваю и слышу аплодисменты. Вначале обрадовался. Потом сижу, слушаю, понимаю: рано радовался. Все выступают так, словно друг друга в упор не видят. Просто тут обстановка такая: говори что хочешь, слушают очень доброжелательно. Правда, не сидят, как вы, а встают, выходят прямо во время доклада. У нас это было бы невежливо, а у них нормально.

А вот возразить кому-нибудь — боже упаси. Для русского человека тоже, кстати, несколько неуютно. Мы ведь как привыкли: если выяснить истину невозможно, тогда зачем все?!

И вот с этим набором недоумений выхожу в фойе. Там подходит ко мне человек, говорит, обозреватель. И спрашивает довольно этак ехидно, с какой-то даже издевкой:

2

Журналист изобразил на лице «америкэн смайл» и быстро ретировался. А я с тех пор уже не раз ловил себя на том, что мысленно возвращаюсь к тому своему ответу. Так ведь часто бывает: вырвется что-то из глубины подсознания, а потом живет, обрастает смыслами и теребит, пока не выскажешься.

Конечно, за прошедшее время многое прояснилось в том нашем несостоявшемся споре. История недавних финансовых кризисов поставила жирный крест на прежних дискуссиях. Она доказала, так сказать, экспериментально, что нет единого шаблона «нормальной экономики». Нет универсального рецепта, пригодного для всех стран. Одни и те же принципы и программы приводят к разным результатам в Японии, Германии, Корее, Индонезии и Латинской Америке.

Что уж говорить о России! Тут вообще все разводят руками. Наши бравые радикал-реформаторы исходили из постулата, что «не надо ничего придумывать», что «дважды два — четыре и здесь, и в Париже», как любил повторять один краткосрочный премьер. С бесшабашной настойчивостью эти ретивые молодые люди копировали один к одному все, что чуждо местной хозяйственной традиции, исторически сложившимся навыкам экономического мышления и поведения... И вот результат.

Они так и не сумели ответить на один упрямый вопрос. Если всюду одни и те же «законы», то что же тогда управляет той «порчей», которая перекраивает до неузнаваемости их благие намерения? Чья, так сказать, злая воля расстраивает все программы и планы?

3

Вместо того чтобы признать простую истину: что неудачи реформ есть закономерный результат небрежения к российским реалиям, стали винить страну и ее народ. Дошло до утверждений, что «эта неправильная страна» не имеет права на существование, только вредит миру, что ее удел быть «черной дырой», превратиться «в мировой отстойник», из которого, по мнению одного из недавних приватизаторов, вынуждены будут уехать все мыслящие люди...

И ведь что странно. Весь мир сегодня стремится к плюрализму. Хваленая западная политкорректность уравнивает белых, черных, голубых, неразвитых и неполноценных. Уже нет в современном словаре даже такого понятия, как «примитивные народы». Любой абориген наделяется правом жить в своем достоинстве согласно собственным представлениям. Только «русские» осуждаются как неправильные, только россияне не имеют права строить жизнь по собственной мерке.

Между тем пора бы спросить: а так ли уж универсальны предлагаемые нам общезначимые эталоны? Разве не показал Макс Вебер в своей «Протестантской этике», сколь жестко был обусловлен европейский капитализм определенным типом ментальности? Разве в самом устройстве навязываемых нам универсальных эталонов не зашифрована вся история, этика и традиции гражданского общества западного типа?

А если так, значит, пора бы и нам наконец проделать аналогичную работу и попытаться понять, как влияет, как воздействует наш собственный «загадочный русский характер» или, как мы сейчас говорим, «менталитет» на экономическое поведение, деловые и трудовые навыки россиян. Без этой аналитической работы мы не сможем решить главной задачи — построения российского варианта высокопродуктивного, процветающего общества.

Что же это за менталитет такой, как заставить его служить процветанию России? Как осмыслить фундаментальные особенности деловой и трудовой этики россиян?

4

Попыток проделать ее было множество, мы тут вовсе не первооткрыватели. Почти каждый отечественный мыслитель, не говоря уже об иноземцах, пытался дать свое описание. Упражняться в этом — и сейчас излюбленное занятие россиян, причем не только за письменным столом, но и за обеденным. Думаю, что и каждый из вас, сидящих в зале, имеет в запасе парочку остроумных наблюдений и с удовольствием поделился бы ими с аудиторией.

Так что не будем претендовать на лавры Чаадаева и Кюстина. Тем более Тютчева с его знаменитым «умом Россию не понять...» Это, конечно, лучшая строчка. Впрочем, в наше время тут же вспоминается другая: «Давно пора, ...три точки... мать, умом Россию понимать». Это Губерман. Конечно, большой грубиян, использует свободу слова далеко не бесспорным образом. Но сама мысль правильная. По крайней мере, для нас. Кто берется за реформирование российской социально-экономической системы, обязательно должен понимать умом! Познавать именно нашу, «российскую ментальность» (извините за словосочетание, но нет русского эквивалента), а не выдуманного человека, как делали квазиреформаторы, представляя себе вместо реального россиянина какую-то абстрактную, скроенную по западному образцу модель.

Поскольку я приглашаю вас участвовать в этой работе, то хочу сразу сказать: речь не идет об особенностях русских как нации. То, что нас интересует, не имеет отношения ни к русофобии, ни к русофильству. Те деловые и трудовые навыки, которые будут предметом нашего внимания, в равной мере проявляют в России и евреи, и чеченцы, и немцы. И наоборот, приезжая на Запад, именно русские часто проявляют способность встраиваться в иную систему, меняются так, словно те качества, которые проявлялись на родине, были не личностными, а наносными. А это значит, что речь идет не об этнических стереотипах, а скорее о свойствах среды. Социального целого, того пространства, где люди более тысячи лет были, по сути, принадлежностью государства, и это воздействовало на их деловые и трудовые навыки.

Итак, повторяем постановку задачи. Вопрос, который неизбежно встает сегодня перед любым управленцем, таков: есть ли у нас национальные особенности (в широком смысле), которые надо учитывать при выборе стратегии хозяйственных преобразований? Или мы такие же, как все, только хуже? Как немцы, только склонны к пьянству? Как американцы, только не способны к инициативе? Как японцы, только не умеем работать?

Это почему важно. Если мы такие же, как все, только испорчены социализмом, — тогда правомерна идея неолибералов брать все на Западе. А народ пусть меняется, это его проблема. Если же особенности есть, причем важные, тогда в методике прямого копирования можно видеть одну из причин неудачи реформ.

Как же нам подступиться к этой задаче: имею в виду не философов и публицистов, а нас с вами, нынешних и будущих управленцев. Как понимать Россию умом и с умом использовать это понимание, обновляя в соответствии с ним управленческие технологии?

Тут-то и вспоминается знаменитый «закон Паркинсона». А следом за ним «принцип Питера», «закон Мэрфи» и вся выросшая на них традиция управленческого фольклора, которой Паркинсон дал имя подобно тому, как классическая физика называется ньютоновской, а астрономия коперниканской.

Не знаю, как и когда вы читали знаменитый труд Паркинсона. Я — когда еще был студентом. Не книжку, конечно, а какую-то слепую копию на пишущей машинке. Тогда это было в порядке вещей, называлось «самиздат». Давали друг другу «на ночь». В течение той ночи я трижды перечитал текст и запомнил на всю жизнь. Он, можно сказать, изменил мою жизнь, дал новый взгляд, угол зрения на ситуации, с которыми сталкивался почти ежедневно, но не знал, что они вообще поддаются осмыслению.

По какой-то неведомой причине эти юморные законы, открытые «где-то там», оказались адекватны именно нашей ситуации. Больше того: то, что «там» — лишь хохмочки, лишь исключения на фоне общей рациональной обустроенности жизни, у нас привычная повседневность. Так что если уж нам непременно надо заимствовать управленческие теории с Запада, то я бы советовал в первую очередь не Хайека с Фридманом, как бы они ни были хороши, а прежде всего Паркинсона. А их — уже потом.

Оглядитесь вокруг. Почитайте газеты, посмотрите телек и скажите: на что больше похожи результаты применения теорий монетаристов, на их ожидания или на знаменитый постулат из книги «Закон Мэрфи»:

«Все, что может испортиться, портится.

Что не может испортиться, портится тоже».

Да мы каждый день получаем ему подтверждение!

А разве либеральные преобразования в наших условиях не приводят к последствиям, подсказанным формулой: «ПРЕДОСТАВЛЕННЫЕ САМИМ СЕБЕ, СОБЫТИЯ ИМЕЮТ ТЕНДЕНЦИЮ РАЗВИВАТЬСЯ ОТ ПЛОХОГО К ХУДШЕМУ»?

Могу точно сказать: все московские достижения последнего времени были основаны на противодействии этой всепроникающей аксиоме.

Назвав подобные иронические наблюдения «законами», Паркинсон сделал нечто очень важное. Ведь, вообще говоря, многие русские пословицы — постулаты того же порядка. «ТИШЕ ЕДЕШЬ — ДАЛЬШЕ БУДЕШЬ» — разве не парадокс из сборника «Мэрфи»? Переформулируйте на научном жаргоне (что-нибудь вроде «увеличение скорости уменьшает шанс расстояния») и можете вставлять в книгу. А «РАБОТА НЕ ВОЛК, В ЛЕС НЕ УБЕЖИТ» — разве не пункт трудового кодекса?

Но в том-то и дело, что народные пословицы имеют иную стилистику, они рождены в крестьянской среде и работали там. А законы Паркинсона соответствуют миру науки и нынешней хозяйственной практике. Сформулированные с игровой серьезностью, они оказываются сродни самой технике современной управленческой деятельности.

Хотите пример? На прошлой неделе мы смотрели проекты. К сожалению, слабые. Я расстроился, но молчу, не встреваю, чтобы не сбить настроения проектировщиков. Потом говорю: «Знаете, есть такой закон: ПРОИЗВЕДЕНИЕ МЫСЛИ НА БЕТОН — ВЕЛИЧИНА ПОСТОЯННАЯ?» Они вначале задумались, смолкли, а после заулыбались и как-то сразу все поняли. Стали шуметь, предлагать варианты, причем даже с энтузиазмом.

Тут что важно. Для нас, практиков, подобного рода ирония — не просто интеллектуальное удовольствие. Для эстрады можно бы сочинить посмешнее. Но нам эти «законы» нужны в конкретной хозяйственной ситуации, где бетон с легкостью заменяется на металл, а смысл остается: когда мысли много — решение элегантно, мысли мало — материальные затраты громадны.

Сегодня я приглашаю вас к работе над сводом законов «Паркинсона — по-русски». В этой работе большое раздолье для остроумия. Но надо себя как-то сдерживать. Ибо смысл не в смехе, а в функции. Нам нужны такие формулировки, емкие и запоминающиеся, которые помогали бы лучше понять, на какой результат мы можем рассчитывать, применяя те или иные управленческие технологии. Сейчас поясню.

Вспомним, как появился закон Мэрфи. Его автором, как вы знаете, был вовсе не юморист, а простой инженер и, судя по всему, большой зануда. Иначе его бы не впечатлило, что аппарат собрали неправильно. Подумаешь какое дело. Таких случаев тысячи. Но только Эд Мэрфи стал ходить и ко всем приставать: «Знаете, если есть возможность собрать неправильно, то обязательно соберут неправильно». И до того надоел, что руководитель работ в конце концов признался журналистам: «Своими успехами мы обязаны преодолению закона Мэрфи». Вот ключевое слово: «преодолению». В нем вся суть новой управленческой технологии. Мы должны сформулировать такие «законы», которые помогали бы предусматривать искажения результата еще на стадии постановки задач.

Наши бравые радикал-реформаторы исходили из постулата, что «не надо ничего придумывать», что «дважды два — четыре и здесь, и в Париже», как любил повторять один краткосрочный премьер. С бесшабашной настойчивостью эти ретивые молодые люди копировали один к одному все, что чуждо местной хозяйственной традиции, исторически сложившимся навыкам экономического мышления и поведения... И вот результат.

Вопрос, который неизбежно встает сегодня перед любым управленцем, таков: есть ли у нас национальные особенности (в широком смысле), которые надо учитывать при выборе стратегии хозяйственных преобразований?

Закон неизбежных искажений, или «Хотели как лучше,

а получилось как всегда»

Вы, вероятно, помните анекдот: на одном российском военном заводе стали делать мясорубки, ложки-плошки и прочую бытовую продукцию. Но что бы ни делали, получался автомат Калашникова.

Тут самое смешное то, что все это — правда. Когда-то я занимался проектированием приборов аналитического контроля для химической промышленности. Мой сотрудник Феста Николай Яковлевич все время ездил в Тулу. Там строился наш филиал. Как-то приезжает и говорит: «Знаете, что удивительно? Что все приборы, все датчики, которые там проектируются, похожи на затвор автомата. Просто диву даешься: конечная конфигурация любого прибора, независимо от функции, — полная копия затвора». Поехал, смотрю: точно! И сформулировал для себя этот «закон затвора». Поначалу он так назывался.

Это самый универсальный из русского свода законов Паркинсона. Свою классическую формулировку он, конечно, нашел в словах нашего экс-премьера: «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Соревноваться с этой формулой теперь уже бессмысленно. Она вошла в золотой фонд российского управленческого фольклора. Ее можно выбивать на фронтонах правительственных зданий. Она занимает сегодня первое место по частоте цитирования. А это свидетельствует, что работа по формулированию законов Паркинсона уже началась. Правда, пока она еще стихийна: у прежних руководителей такие фразы просто срывались с языка, журналистам приходилось подхватывать и тиражировать их. Теперь с вашей помощью мы должны сделать так, чтобы подобные истины стали фактом поголовной грамотности, вошли в школьные учебники. Ибо, как говорится, незнание закона не освобождает от ответственности. А уж смешного — тем более.

Ярче всего «закон затвора» проявляет свое действие, когда мы берем заемные образцы. Делаем один к одному, а получается нечто такое, от чего иностранцы просто балдеют. Говорят: никогда такого не видели. А мы и понять не можем: кажется, просто не отличишь. Да что далеко ходить, возьмите хоть нынешнюю систему налогов. В основе ведь лучшие образцы, а нам говорят: нигде в мире такого нет. Так было всегда в русской истории. И после Петровских реформ, и после социалистической революции (Маркс ведь не то имел в виду). Да и теперь: чем больше капитализма и «рынка» по рецептам Фридмана и МВФ, тем больше российского феодализма на деле. Все то же соединение, тот же рисунок, тот же «затвор».

Как с этим быть, что делать? Неужели отказываться от свободной экономики только потому, что не знаем, как к ней перейти? Нет, конечно. Но если мы поймем, как система функционирует, используя квазирыночные одежды как маскировку, то, вероятно, научимся с ней управляться.

Это большая тема, но смысл вот в чем: вводя новые рыночные механизмы, надо все время помнить, как работает традиционный российский «затвор». Ведь и при Брежневе власти блефовали, делая вид, что у нас плановое хозяйство. Они словно «не замечали» ни черного рынка, ни общего воровства, ни других прелестей народной хозяйственной самодеятельности. Будто не знали, что выполнить план можно было, только включив личные неформальные связи, тайный бартер и так далее. Не говорю уже о приписках, о принципе «не подмажешь — не поедешь». Много всего тайного было в той системе. Планирование прикрывало ее, как панцирь черепаху. И тот факт, что сегодня его место заняла рыночная структура, все эти «транши», «биржи», «брокеры» и «менеджеры», в самом этом устройстве, по сути, мало что изменил. Оно все еще держится на внеэкономических механизмах — даже в большей степени, чем советская экономика. На механизмах почти феодальных. Где главенствуют межличностные договоренности и общее умолчание по поводу всем известных способов ведения дел. Но главное — что под этим молчаливым всеобщим сговором кристаллизуется действительно новая неопознанная система, которая есть не просто уродливое отклонение от «правильной» рыночной модели. Та же история, та же традиция, тот же «затвор».

Закон обязательного обмана, или «Не нарушишь — не уснешь»

У меня был водитель, честный малый, работал со мной давно. Однажды едем с работы вечером, он говорит: «Сегодня спать не буду». — «Это почему же?» — «Да так... У меня вообще-то бывает бессонница. Но, знаете, я заметил: если за весь день не нарушу Правил уличного движения, ни за что не усну!»

Поверьте, я не мог его заподозрить в ненормальности. Это был абсолютно здоровый русский парень. Тогда же, помню, подумал: а можно ли себе представить западного, допустим, немца, который сказал бы такую фразу? Да он пустую улицу не перейдет на красный свет! «Ты что же, — спрашиваю, — каждый день нарушаешь?» — «Ага. Не могу иначе. Но потом сплю». Так в моей коллекции появился этот закон.

Мы все его знаем в разных интерпретациях. «ТАЩИ С ЗАВОДА КАЖДЫЙ ГВОЗДЬ, ТЫ ЗДЕСЬ ХОЗЯИН, А НЕ ГОСТЬ!» Если вы думаете, что это лишь современная поговорка, тогда загляните в Даля: «ТАЩИ С КАЗНЫ, ЧТО С ПОЖАРУ», «КАЗНА НА ПОЖИВУ ДАНА». А вот особенно задушевное: «МЫ У МАТУШКИ-РОССИИ ДЕТКИ, ОНА НАША МАТКА — ЕЕ И СОСЕМ».

Где тут корысть, где обычай? Можно ли вообще говорить, допустим, о мелких хищениях в юридических терминах? Человек чувствует себя плохо, если что-нибудь не увел с завода. Акционированного, приватизированного — не важно. Да и окружающие не поймут. Помню, в старом еще Моссовете вел бесконечные споры с милицией: «Почему не боретесь с мелкими хищениями?» А они: «Юрий Михайлович, нельзя же всех пересажать!»

Недавно у нас выступал специалист по методике сбора налогов. «Главная трудность, — говорит, — не в том, что люди хотят уйти от налогов. Это есть во всем мире. А в том, что они получают от этого удовольствие». Понимаете, в чем тут дело? Честнейший рабочий, который учит своих детей не воровать и сам никогда не возьмет чужого, считает своим прямым делом обмануть государство, украсть с завода, не заплатить налоги. И главное, это не осуждается обществом. Потому что у нас двойной стандарт честности. По отношению к соседу — одна философия, по отношению к государству, предприятию (вроде бы, их же собственному) — другая. И государство знает об этом. Оно как бы закладывает необходимость нарушения законов в свои предписания. Кладет чиновнику маленькую зарплату в расчете, что он сам о себе позаботится. Вводит налоги, которые немыслимо выплатить. Создает систему противоречивых законов, которые невозможно не нарушать.

К закону у нас вообще относятся примерно как к валенкам: оценивают с точки зрения удобства. Сама идея, что закон надо исполнять независимо ни от чего, нам в глубине души, если по-честному, непонятна. Когда неудобно, несправедливо, мы говорим: давайте изменим закон, его ведь люди писали! А людям свойственно ошибаться. И мы надеемся — нет, мы уверены, — что нас поймут.

В старину на Руси говорили: «ХОТЬ БЫ ВСЕ ЗАКОНЫ ПРОПАЛИ, ТОЛЬКО БЫ ЛЮДИ ПРАВДОЙ ЖИЛИ». Вот она, наша идея. А помните, в пьесе Островского: «Мужики! — спрашивает барин, — вас как судить, по закону или по совести?» «Суди по совести!» — отвечают мужики. То есть по справедливости. Для них (да и для нас) это правильнее и понятнее.

Что это за традиция, как с ней быть? Не свидетельствует ли она о каком-то общем молчаливом сговоре против всякой власти? Может быть, власть и государство, каким бы способом их ни формировали, вообще изначально враждебны в общественном сознании?

Я бы сказал так. Мы наблюдаем две взаимосвязанные тенденции, две склонности российского человека: потребность в вожде, царе, сильной верховной власти — и потребность обязательно эту власть обмануть. Это вещи взаимодополняющие.

Идеальное состояние подобной системы — чтобы был царь, который плохо соображает, которого надо хвалить, опутывать, подсовывать разные кризисы и вообще всеми способами выводить из строя. Чтобы он за все отвечал и не мог сообразить, что делает. А под крышей у этого царя-вождя-кумира заниматься своими делами не по закону, а по «понятиям», то есть законам неписаным, которые воплощают единый принцип российского общежития: «Живи и жить давай другим».

Поскольку нас интересуют последствия всего этого для управления, не забудем дополнить список «российского Паркинсона» известным постулатом: «СТРОГОСТЬ РОССИЙСКИХ ЗАКОНОВ КОМПЕНСИРУЕТСЯ НЕОБЯЗАТЕЛЬНОСТЬЮ ИХ ИСПОЛНЕНИЯ». Давайте в нем разберемся.

Классический метод управления строится на том, что приказы исполняются более-менее точно. Он имеет массу достоинств, но при одном условии: приказы должны быть разумными. Ибо при некомпетентном управлении такой принцип быстро разваливает систему. У нас работает иной: каждый отдельный приказ исполняется плохо, зато вся система в целом более устойчива, потому что приспособилась к выживанию в условиях дурного управления. Помню, в 60-е годы Хрущев обязал все колхозы сажать кукурузу. Если бы нечто подобное случилось на Западе, где чиновник работает по классической схеме, последствия были бы катастрофическими. А тут — ничего. Все брали под козырек, но никто и не думал относиться к приказу как к предписанию.

И сейчас, заметьте, выживание идет по той же схеме. Когда наши неолибералы решили ввести в одночасье рынок, система отреагировала на них примерно как на ту кукурузу. Законы принимались мгновенно, в МВФ пошли отчеты, что у нас уже полный расцвет рыночной экономики: сплошная приватизация, биржи, банкротства, сорок бочек арестантов. А на деле: и биржи не биржи, и приватизация меньше всего ассоциируется с идеей хозяина, и банкротства — скорее лишь способ передела собственности. О таких понятиях, как инфраструктура, а тем более этика рынка, уже не говорю.

Благодаря постулату «не нарушишь — не уснешь» утопия в нашей стране легко преобразуется в реальность, меняясь при этом до полной неузнаваемости. И ни в каком МВФ никогда не поймут, что эта новая, преобразованная реальность не сводится лишь к криминалу и коррупции, как теперь пытаются представить дело, кидаясь в другую крайность. Она остается именно реальностью, то есть чем-то таким, что требует бережного с собой обращения, а главное, понимания. Ибо власть, если она хочет что-то сделать в этой системе, должна, прежде всего, помнить, что имеет дело с особым «объектом управления», который много лет приучали не доверять никакой власти. И значит, ее главная задача — прежде всего завоевать это доверие, чтобы вести общество... да, именно к рынку, куда же еще?!

Закон «Нет, невозможно», или Лучший способ загубить проблему

Этот закон я сформулировал, когда впервые съездил на Запад. Меня поразило, что там, когда задаешь человеку проблему, он сразу думает, как ее решить. Конечно, без нашей российской смекалки, по шаблону, по стандарту. Но главное, у них установка: решить любой, даже самый сложный вопрос.

У нас веками воспитывалась другая философия. Если поставлена задача, надо найти мотивы, чтобы не решить ее. И этому вовсе не мешает нынешний переход к рынку. «Невозможно» — самое сладкое слово в отечественном деловом лексиконе. Ты еще не договорил, а тебе уже отвечают: «Нет, не получится».

Почему, собственно? Ну в верхних слоях понятно: там если ты решил проблему, то подвергаешь себя опасности. Кому-то может не понравиться. В языке это хорошо отражено: «Не высовывайся», «Тебе что, больше всех нужно?», «Поперед батьки в пекло» и прочее. Не решать, отказать под любым соусом еще и полезно: вокруг тебя кто-то должен обязательно повращаться, быть может, «откатик» дать или еще что приятное сделать. А ты показываешь, что большой начальник. Но, конечно, самый кайф — если должность дает возможность мешать кому-то делать то, что ему позарез нужно, а «награду» можно получить за то, чтобы перестать мешать.

Однако это — чиновники, это — начальство, с ними как бы все ясно. А вот почему закон «нет» работает в «реальном», как мы говорим, секторе? Хоть убей, не пойму.

Просто диву даешься, наблюдая, сколько усилий готов тратить русский человек на дело, которым он и не думает заниматься. Он к вам придет, будет спрашивать, рассуждать, смотреть, примеривать. Но это вовсе не значит, что готов решить вашу проблему. Он может потерять, думаю, даже больше времени, чем потребовалось бы для выполнения дела. Однако, как говорится, здоровье дороже.

Закон «нет» настолько широк и многообразен в практике, что только о нем одном мы могли бы прочесть целую лекцию. Думаю (хотя до конца не могу понять, настолько мне это несвойственно), дело тут вот в чем. Российский человек привык называть проблемами только неразрешимые проблемы. Вместо того чтобы выделить первоочередные и приняться за их разрешение, он, как правило, поступает наоборот. Укрупняет вопрос, доводя до неразрешимости. Вы можете наблюдать это даже на бытовом уровне. Пригласите сантехника поправить водопроводный кран, он тут же скажет: «Нет, невозможно. Нет прокладочки, винтика, вентиля и вообще надо ванну снимать!» Думаете, дело тут только в корысти: набить цену, получить с клиента лишнюю бутылку? Если бы так! Это мы себя тешим такими объяснениями, чтобы сохранить хоть какой-то порядок в собственной голове. Глобализировать проблему и тем ее угробить — первая и, главное, почти бессознательная реакция российского человека. Навык, культура, ритуал.

Между прочим, многие руководители, да и политики, пользуются этим вполне сознательно. И, что интересно, встречают всеобщее понимание и поддержку.

Меня такому приему обучил когда-то все тот же Феста Николай Яковлевич, о котором уже упоминал. Тогда мы были заняты внедрением компьютерного контроля технологических процессов. Я споткнулся на аммиаке: производство опасное, компьютеры слабые. И решил пока придержать это дело. Так и сказал на совещании, мол, рано, я против. Никто меня не понял, решили: вот молодой ретроград. А Феста отвел, помню, в сторону и прочел целую лекцию: «Вы правы, но поступили неправильно. Надо было говорить наоборот: да, товарищи, это прекрасно. Компьютеры открывают гигантские перспективы. Им скоро можно будет поручить не только контроль, но и оптимизацию, информацию, управление. Давайте же прямо сейчас примем решение заняться подготовкой этой гигантской программы... Вот если бы вы так укрупнили проблему, все были бы «за», и дело умерло бы само собой».

Классический метод управления строится на том, что приказы исполняются более-менее точно. У нас работает иной: каждый отдельный приказ исполняется плохо, зато вся система в целом более устойчива, потому что приспособилась к выживанию в условиях дурного управления.

Мы наблюдаем две взаимосвязанные тенденции, две склонности российского человека: потребность в вожде, царе, сильной верховной власти — и потребность обязательно эту власть обмануть. Это вещи взаимодополняющие.

Закон «Авось», или Принцип оптимальных ожиданий

Речь идет о российском способе принятия решений. Наука говорит: когда данных мало, а риск велик, есть два способа принятия решений. В первом случае (он называется «минимаксным») вы анализируете все возможные значения факторов неопределенности и принимаете решение, исходя из их наиболее неблагоприятного сочетания.

Во втором (он зовется «минимизация риска») — учитываете вероятность тех или иных вариантов ситуации и действуете, так сказать, по математическому ожиданию.

Но в России существует третий способ, которого нам не приходилось встречать в серьезных научных работах. Его можно еще назвать «оптимизмом риска». Решение ищется при ожидании наилучшего (!) варианта реализации неопределенных факторов по принципу «АВОСЬ ПРОНЕСЕТ!». Трудно даже оценить, как рискует человек, принимающий решения по такому алгоритму. До сих пор не подсчитано, сколько людей уже сложили и, не дай бог, еще сложат головы из-за подобного способа действия. Но вспомним: и в 17-м, и в 92-м была принята именно эта методика.

«РУССКИЙ ЧЕЛОВЕК НА АВОСЬ И ВЗРОС», — говорит народная пословица — и нам понятно, о чем идет речь. А вот ни на один другой язык это слово не переводится. В Америке я как-то упомянул его в лекции. Так переводчица мучилась-мучилась (что-то вроде «мэби ес, мэби но»), а потом сказала: «Нет, все равно не поймете, это не для американцев».

Мы не любим продумывать последствия. «РУССКИЙ НА ТРЕХ СВАЯХ КРЕПОК: АВОСЬ, НЕБОСЬ ДА КАК-НИБУДЬ».

Даже в ситуациях бесконечных дефолтов и катаклизмов, на которые так щедра наша нынешняя жизнь.

Закон «все и немедленно», или Принцип конечных состояний

Вы прекрасно знаете, о чем идет речь: по этому принципу мы проводили национализацию в 17-м и приватизацию в 92-м. Причем, заметьте, делали это разные люди, почти ни в чем не согласные друг с другом. А почерк один и тот же. Значит, дело не в чем-то индивидуальном. Значит, и наши неолибералы — плоть от плоти народа, что бы ни думали, ни читали на импортных языках.

Французы уже 200 лет поют слова: «До основанья, а затем...» Но для них это всего лишь метафора, так сказать, приглашение к тенденции. Для нас — нечто буквальное и неизбежное, как судьба.

«Ломать не строить» — вот наш девиз. Все силы уходят на разрушение. На созидание не остается ни сил, ни организации. Сломать — это пожалуйста. Просить никого не надо. Никто никогда не торгуется. Где бы ни возникала необходимость ломать, еще не помню, чтобы встречал затруднения. Организация труда идеальная. Энтузиазм полный. Охотников хоть отбавляй. Даже проектировщиков обычно приходится за руку держать: все неровности сроют, ландшафт выровняют... Я спрашиваю: да чем же вам вон та горочка-то помешала, овражек, смотрите, какой хороший, давайте его используем. — Нет. Основная тенденция: чтобы ничего не осталось. Каждый раз все с нуля.

Дальше начинаются трудности и варианты. Если задумали нечто глобальное, то готовы к подвигам, какие никому не снились. На единовременное усилие мы способны как никто. Повернуть реки вспять — это по-нашему. Понастроить огромные города на вечной мерзлоте — это пожалуйста. Поднять целину на миллионе гектаров — нет проблем. И знаете, что удивительно? Я ведь работал на целине, могу рассказать.

Казалось бы, гигантское дело — распахать степь, где всю жизнь рос один бурьян. Значит, надо распланировать, выверить, разбить на участочки, скорректировать... Ничего подобного. Это нам скучно. Так мы не любим. Нас это не вдохновляет. Установка была совершенно другой: сразу, одним махом все распахать и засеять. Все одинаково! «САМА ПОЙДЕТ» — вот наша вера. «СХВАТИТСЯ, НИКУДА НЕ ДЕНЕТСЯ» — вот магия. То есть, хотя и надо было вставать в пять утра, чинить трактор, работать до ночи, все это как бы не было физически связано с результатом. Результат не накапливался, а магически получался. И значит, вставать в пять утра и держать трактор в порядке имело к делу такое же отношение, как варка костей к эффективности заговора.

Вы скажете: ну, все это было при коммунистах. Для вас, разумеется, дела давно минувших дней, преданья старины глубокой. Хорошо, тогда перейдем к более близким временам.

Вот возникла необходимость перевести страну из феодализма в постиндустриальное состояние — это уже при вас, да? Прекрасно! Как рассуждали бы в других странах: предстоит гигантская общественная перестройка. Надо переналадить всю структуру, создать новые места работы, перестроить условия жизни и труда сотен миллионов, да еще на такой огромной территории. Процесс этот должен растянуться минимум лет на 20. А что такое 20 лет? Жизнь целого поколения. Значит, надо все продумать и делать так, чтобы люди в это время жили относительно нормально. Чтобы сам переходный период стал для них формой существования. Трудно это сделать? Да. Но возможно. Хотя бы поставить такую задачу. Хотя бы решать.

Ничего подобного и в помине не было. Снова одним махом, одним прыжком перескочить от крайне централизованной советской экономики к самому крайнему же варианту либеральной рыночной. Не постепенно, а сразу. Видите: строй изменился, а закон Паркинсона действует. Он глубже лежит, он в подпочве, социальная система на нем укрепляется, а не он вырастает из нее.

Между прочим, при подобной склонности скорость общественных процессов может быть существенно выше, чем в других странах. Согласно академику Понтрягину, оптимальное управление лежит на границе между «вперед» и «назад». В иной цивилизационной среде можно просто сказать человеку: иди по средней линии, но для российского характера это неправильно. Сейчас, здесь и сразу — вот наш способ. Затем в обратную сторону. Так сказать, метод противоречивых повышенных требований. Но он может сработать, если им пользоваться с умом и, главное, с ювелирной точностью.

Из этого закона много следствий, на которых я не буду останавливаться. Упомяну только ПРИНЦИП МАННЫ НЕБЕСНОЙ, то есть какой-то установки на халявное счастье с завтрашнего дня. Он проходит через весь фольклор и всю историю. Помните, в сказках: то щука выскочит из проруби и вмиг отвалит столько, что в других странах до пенсии не накопишь. То печка сама вкусности напечет. А Иванушка или Емеля плюют в потолок: либо богачка какая заграничная влюбится, пусть хоть в виде лягушки. Либо рыбка золотая приплывет и спросит: «Чего тебе надобно, старче?»

Богатство с трудом напрямую никак не связано, мирским законам не подчиняется. Думаете, это сказки? А то, как мы бюджет обсуждаем, хотим, чтобы кто-то нам его вмиг наполнил, да так, чтобы налоги не платить, а расходы увеличивать — тоже сказки?

Закон «В общем и целом», или Принцип обязательной незавершенности

В России любят всякие начинания. Как мэр я постоянно получаю приглашения на Первые съезды. И знаете, что заметил? Второй, а тем более третий, съезд — большая редкость.

У нас обожают начала, но совершенно невозможно добиться, чтобы что-то было доведено до конца. Это тоже закон Паркинсона. Строители его давно сформулировали применительно к своему делу: «РЕМОНТ НЕВОЗМОЖНО ЗАКОНЧИТЬ, ЕГО МОЖНО ТОЛЬКО ПРЕКРАТИТЬ».

В более общем виде этот закон звучит так: «95% РАБОТЫ ВЫПОЛНИТЬ МОЖНО. ПОСЛЕДНИЕ ПЯТЬ — ПОЧТИ ИСКЛЮЧЕНО». Словно какая-то чертовская сила не позволяет отработать вещь, доделать как следует. Хоть на немного, хоть на 5%, но не довести. А ведь, как правило, именно эти последние пять дают качество. Сейчас в связи с реанимацией московских автозаводов я внимательно изучил «принцип тяп-ляп». Действует безукоризненно. Не только по отношению к конечному результату, нет: на каждом этапе, в любой детали что-то не дорабатывается, остаются мельчайшие недоделочки, невыверенности, несовершенства. Мы строим двигатель по идее не хуже немецкого, а вот нет какого-то стремления «довести».

Спрашиваю: кто вам мешает? И вижу: заводчанин не врубается. Кивает, соглашается, но то, о чем идет речь, для него мелочь. Его взгляд говорит: «Шатун есть, поршень есть, кольца есть, блок-цилиндр есть — что тебе еще нужно?» И дело не в квалификации (он может блоху подковать), не в технологической неграмотности, а в чем-то другом. В образе цели, основанном все на том же непереводимом «авось, небось да как-нибудь».

Я когда-то купил «Запорожец», была такая машина. Мучился с ним ужасно, движок разбирал ежемесячно. А однажды зимой на досуге решил сделать такую вещь: раскидал двигатель и вывесил все одинаковые элементы, поршни, шатуны. Смотрю: веса не сходятся. Подточил, шлифанул, поставил на место. Завел. И был поражен: двигатель шелестел почти неслышно, как швейная машинка «Зингер». Кто мешал это сделать на заводе? Теперь мы знаем: мешало всеобщее действие этого закона.

Я все время спрашиваю врачей: почему наши больные боятся делать операции здесь? Ведь есть уникальные хирурги. Фантастические. Где западный еще растеряется, ибо привык полагаться на отлаженную технологию, наш найдет неожиданный выход, придумает, выкрутится, изобретет. Так почему же при первой возможности едут туда, где все это (без страховки) безумно дорого? Спрашиваю, а сам знаю ответ. Да, хирург сделает гениальную операцию. А хорошенькая сестричка не отрегулирует капельницу, а то еще дядя Вася с утреннего бодуна забудет зарядить кислородный баллон. Вот и весь расклад. Казалось бы, несравнимые вещи: вырастить хирурга или наладить систему. А вот не можем. Не поддается. Пока держишь в руках — работает, а отпустишь — все возвращается «на круги своя».

Россияне отдают предпочтение импульсной, напряженнейшей, находящейся на грани физических возможностей одноразовой уникальной работе по сравнению с повседневным однообразным, пусть даже более доходным и менее напряженным, трудом. Субботник для нас более приемлем, чем ежедневная уборка мусора.

Частным случаем всего этого можно считать «ЗАКОН ВРЕМЯНКИ». Он очень похож на принцип Мескимена: ВСЕГДА НЕ ХВАТАЕТ ВРЕМЕНИ СДЕЛАТЬ РАБОТУ КАК СЛЕДУЕТ, НО НА ПЕРЕДЕЛКУ ВРЕМЯ НАХОДИТСЯ.

Формула эта взята из сборника «Закон Мэрфи». Казалось бы, принцип универсален. На деле есть кардинальная разница: то, что там — психология, у нас — культура.

Мы все лепим как бы на время, на живую нитку: законы, дороги, пятиэтажки. Все так, чтобы потом переделывать и чинить. Каждый раз заново, вместо того чтобы один раз как следует.

«АКУЛЯ, АКУЛЯ, ЧТО ШЬЕШЬ НЕ ОТТУЛЯ! — НЕ ГЛЯДИ, МАМАША, ЕЩЕ ПОРОТЬ БУДУ». Думаю, только в России могла сочиниться и быть всем понятной такая поговорка.

Можно и дальше формулировать законы нашей ментальности. Это невероятно увлекательное занятие.

Например, хотелось бы поподробнее рассказать о «ЗАКОНЕ КРАЙНОСТЕЙ». Он давно сформулирован в народных поговорках: «Пан или пропал», «Все или ничего», «Либо петля надвое, либо шея прочь», «Полюбить — так королеву, проиграть — так миллион», «Либо баба вдребезги, либо мужик пополам». (Последнее — конечно, эвфемизм, но я не этнограф, чтобы цитировать народные выражения впрямую.)

Все это — не просто какие-то древности из хрестоматии по русской словесности. Склонность к крайностям в суждениях и поступках — исконная наша черта, которую мне приходится контролировать даже у себя, не только у подчиненных. Про политиков уж и не говорю: решения, основанные на этом принципе, обладают повышенной убедительностью и получают всенародную поддержку.

Или, к примеру, закон, который я называю «И ВЕЧНЫЙ БОЙ...». Закон постоянной борьбы. Согласно ему мы ищем решение проблем в борьбе, а не в работе. Вместо того чтобы каждому на своем месте делать дело, обустраивать нашу измученную страну, занимаются постоянной борьбой, поиском каких-то компроматов с подслушками и подглядываниями, разоблачают врагов, охотятся на ведьм, обвиняют друг друга.

«В борьбе обретешь ты имя свое» — девиз, к сожалению, не только политиков, но и многих из наших хозяйственников. Страну который год трясет от всего этого.

У меня еще тут много законов: «ЗАКОН ЗОНЫ», «ЗАКОН БАНЬКИ, ИЛИ ЛУЧШИЙ СПОСОБ РЕШИТЬ ПРОБЛЕМУ». К сожалению, нет времени на них останавливаться. Если захотите, поговорим в другой раз.

Главный вывод уже ясен. Сегодня все жалуются, что мы живем не по законам. А это неверно. Мы живем по законам. Но Паркинсона.

А теперь, друзья, еще немного внимания. Давайте остановимся и подумаем, какова цель всей нашей работы.

Это, кстати, вообще полезно — воспитать у себя такую привычку. В свое время фирма IBM подарила мне сувенир: маленькую табличку с надписью «Думай!». Поначалу я даже не обратил на нее внимания. Поставил на стол и забыл. Но со временем стал замечать, что эта «бессловесная тварь» как-то влияет на принятие решений. Она тут стоит — вроде бы незаметно, а что-то тебя теребит. Вдруг возвращаешь уже подписанные бумаги, начинаешь додумывать, искать варианты. Очень полезная оказалась вещь.

Россияне отдают предпочтение импульсной, напряженнейшей, находящейся на грани физических возможностей одноразовой уникальной работе по сравнению с повседневным однообразным, пусть даже более доходным и менее напряженным, трудом. Субботник для нас более приемлем, чем ежедневная уборка мусора.

«Ломать не строить» — вот наш девиз. Все силы уходят на разрушение. На созидание не остается ни сил, ни организации. Сломать — это пожалуйста. Просить никого не надо. Никто никогда не торгуется. Где бы ни возникала необходимость ломать, еще не помню, чтобы встречал затруднения. Организация труда идеальная. Энтузиазм полный. Охотников хоть отбавляй.

Итак, продолжим. Согласитесь: пока что все, о чем тут шла речь, больше похоже на сатиру. «Они» «там» вроде нормальные — мы тут дурные, лежим на печи, ждем дефолта. Конечно, это прекрасно — уметь смеяться над собой, но лишь до определенных пределов. В конце концов, речь идет о том самом народе, который когда-то, живя в тяжелейших природных условиях, сумел подняться от разрушенного татаро-монголами конгломерата княжеств до уровня могучей державы, занявшей шестую часть суши, игравшей весьма значимую геополитическую роль. Речь идет о народе, который уже на нашей памяти (во всяком случае уже при жизни моего поколения) в условиях жесточайшей войны сумел за несколько месяцев перебазировать промышленность за Урал, за два года довести годовое производство танков до 30 тысяч, а самолетов — до 40. И все, заметьте, при той же, как мы теперь говорим, «ментальности». Такой народ не может считаться заурядным.

А значит, проблема заключается в том, что Россия сегодня — страна не плохого народа, а плохого управления. Вот в чем загвоздка.

Вообще говоря, управление возможно только тогда, когда знаешь, какие последствия вызовет твое управляющее воздействие. Когда по пословице: что посеешь, то и пожнешь. Если же сеешь одно, а вырастает совсем другое, то для руководителя такая ситуация — попросту сумасшествие. Тут, как говорится, туши свет, сливай воду, отдавай концы.

Но разве не так мы живем сегодня? Инвестируем средства, чтобы оживить производство, а в результате плодим паразитов-»посредников». Банкротим по всем правилам предприятие, а обогащаем коррумпированных чиновников. Регулируем налог, а стимулируем «черный нал». И так во всем. Наука бессильна, рецепты не помогают, экспертные рекомендации работают с точностью до наоборот.

Ведь не дураки говорили: дайте рыночную свободу — все будет, как на Западе. Не в бреду же обещали: приватизируем — перестанут воровать. Не сумасшедшие советовали: раздайте все частникам — рынок сам расставит на свои места. Нет, это были образованные, начитанные люди, знакомые с мировым опытом. Да и мир пришел на помощь. Лучшие зарубежные консультанты приезжали примерять на нас классические модели. Эксперты МВФ жестко контролировали все правительственные действия. И что же? Вместо финансовой стабилизации — невиданные доселе экономические и правовые чудеса. В смысле нарушения всех законов. Монетаризм без денег, структурная перестройка без инвестиций. Да еще в долгах как в шелках.

Заметьте, я не беру сейчас тему преступности, уголовной приватизации, криминального вывоза денег, сознательного обмана со стороны «консультантов». Со всем этим надо разбираться. Возвращать, пресекать, пересматривать. Ладно. Это понятно. Ну а дальше-то? Делать-то что, все снова наоборот? Как в той байке про садовода, у которого не росли овощи из-за сорняков. «На будущий год, — решил он, — посажу одни сорняки, и пусть их душат овощи!» Примерно так предлагают и наши левые крайние... полузащитники... народа. Но это уже было, на эту дорогу, конечно, сворачивать нельзя.

Итак, возвращаемся к табличке «Думай!».

Классическая наука управления строится на идеях, восходящих еще к Макиавелли, — как позитивное знание, кладезь секретов и рекомендаций. Если будешь поступать так-то и так-то, то добьешься успеха. Откройте любой из ваших учебников по управлению — он полон советов. Там можно найти технологии, модели, графики, расчеты эффективности. Но все — по типовым ситуациям. Когда встречается отклонение, усилия направлены лишь на то, чтобы вернуть к норме. Классическая наука управления не предусматривает скривленных, неправильных ситуаций, где отказывает сам механизм причинно-следственной заданности. Все рассчитано на идеальное состояние, стандарт, норматив.

Это, конечно, прекрасно и вы должны изучать. Но вот незадача: для того чтобы такие рациональные принципы действовали, нужно раньше вырастить систему, где они могут действовать. Где все установлено и известно. Где нажмешь тормоз — останавливаешься, крутишь руль — поворачиваешь, видишь сигнал — знаешь, что он означает. А меня учил водить машину старший брат Аркашка. Он говорил: «Видишь, впереди тот пентюх включил левый поворотник. Как думаешь, куда он повернет — налево? Дурак! Будешь так думать, разобьешь машину на следующем перекрестке». Сегодня нужна именно такая установка.

Специалисты могут делать скидки на местные особенности, но для них это лишь один из факторов. Все равно, говорят они, азбука рынка непреложна: инвестиции, налоги, маркетинг. Что инвестиции пропадут по дороге, налоги не возьмешь с «черного нала», а маркетинг разобьется о мафию, в общие принципы не укладывается.

Однако ведь именно таковы сегодня свойства нашего российского экономического пространства. Здесь что-то случилось с самой идеей соблюдения правил. Нарушена связь причин со следствиями. Раньше было ясно, что можно и чего нельзя, что будет и чего точно не будет. Была система норм и сдержек. Теперь — почти бессмысленное месиво, где невозможно применить рациональный позитивистский подход.

И вот тут-то мы снова возвращаемся к открытию Сирила Норкота Паркинсона.

Разумеется, задумывая свое знаменитое исследование, он меньше всего полагал, что совершает революцию в науке управления. Серьезные ученые не могут согласиться с важностью его открытий. Они держат всю выросшую на нем традицию иронического законотворчества как хохмачество, управленческий юмор и только в таком виде согласны читать и восхищаться. Паркинсон известен у нас, да и всюду, как сатирик, автор памфлетов, предназначенных скорее забавлять публику, чем описывать нечто достойное серьезного внимания.

На деле же речь идет о принципе, перевернувшем классическую теорию управления и начавшем новый ее виток. Он научил нас видеть объект не в нормативном, а в ироническом аспекте. С ним под видом «веселой науки» в управление проникла важнейшая составляющая: он узаконил и внес в число допустимых явления «неправильные», ненормальные, которые раньше мы могли только разоблачать. Благодаря такому взгляду, ситуации, объявленные «неправильными», становятся пригодными к проживанию. Пусть они нехороши, но мы знаем, как в них мыслить и действовать, чтобы жизнь продолжалась относительно нормально изо дня в день.

Законы Паркинсона — нечто аналогичное квантовой революции в физике. Если опустить необходимые оговорки, можно сказать так. Эти «законы» перечеркивают саму идею причин и следствий. Они введены «по принципу дополнительности», если воспользоваться выражением Нильса Бора. За ними скрыт иной строй мироздания, нерациональное устройство мира, в котором, как в Алисином Зазеркалье, правила меняются и никогда не известно, в какую игру мы играем сейчас.

В самом деле, спросим себя серьезно, на чем основан «постулат Ричарда»: СТОИТ ВАМ ВЫБРОСИТЬ ВЕЩЬ, КОТОРАЯ ВАЛЯЛАСЬ НЕВОСТРЕБОВАННОЙ МНОГО ЛЕТ, КАК ОНА ТУТ ЖЕ ПОНАДОБИТСЯ? Спрашивать бессмысленно, речь не о причинах. Но в жизни бывает именно так.

На каком научном законе держится правило «ПРИШЛА БЕДА — ОТКРЫВАЙ ВОРОТА»? Нет ответа. Но работает безотказно.

Еще будучи директором, я всегда использовал закон Клипштейна: СТАБИЛЬНОСТЬ ПОСТАВОК ОБРАТНО ПРОПОРЦИОНАЛЬНА НАПРЯЖЕННОСТИ ГРАФИКА. И он никогда не подводил.

Или теорему Стокмайера: ЕСЛИ КАЖЕТСЯ, ЧТО СДЕЛАТЬ ЛЕГКО, ЗНАЧИТ, БУДЕТ ТРУДНО. И правда. Иначе ни разу не было.

Что это за законы? Это законы не причин, а тенденций. Не статистики, а ситуации. Не физики, а судьбы. Но законы. Но другого уровня. Но работают. Но неизвестно почему... Видите, я сам перешел в логику Жванецкого: «...Но маленькие. Но по три». И это естественно, ибо писатель уловил самое главное: сегодня в России мы живем в нелогичном мире и претендуем лишь на то, чтобы эта «неправильная» жизнь была признана такой же ценной, как любая другая. Просто потому, что она у нас единственная.

Разумеется, наша цель — построить такую систему, где все работало бы само собой, почти без вмешательства власти. Не отказывали бы передаточные механизмы, не подводили приводные ремни и результат соответствовал замыслу.

Наша цель — построить систему, где все свойства, привычки, традиции российского народа работали бы не в минус, а в плюс. Аналогичную задачу в свое время решали японцы, сейчас Китай очень эффективно демонстрирует свой вариант.

Не буду рассказывать, как мы представляем себе эту будущую систему. Такой разговор вскоре состоится на съезде «Отечества», кому интересно, сможете прочитать.

Сейчас речь о другом. Эта будущая система не может появиться за рабочим столом именно потому, что мы имеем дело с неопознанными пока законами «паркинсона-по-русски». Да, программа нужна, без нее невозможно. Один из пороков прошлого правительства, за который мы его критикуем, — что у них не было ясной и четкой программы, которая позволяла бы определять приоритеты, двигаться по этапам, сверять результаты. Все это так. Но в наших условиях надо помнить и другое: как бы точно руководитель ни представлял себе стратегию действия, реализация этой стратегии лежит лишь на пути «пошаговой технологии». Сделал шаг, видишь результат, корректируй следующий. И одновременно имей в виду целое, отстраивай общий механизм, уточняй проект в процессе конкретного действия.

Когда система еще не устоялась, когда она вся в разломах и отклонениях, работа руководителя меньше всего похожа на исполнение «правильных» рекомендаций. Потому что практически все время наталкиваешься на ситуации, методически не прописанные: и то нельзя, и это. Ситуации патовые. Правил на них нет, чужие технологии взять нельзя, а решать приходится сейчас, как говорится, ad hoc. Очень хочется сказать: стоп, давайте отложим, соберем материалы, рассчитаем эффект. А если эффект невычисляем? В этом случае традиционное управленческое мышление отступает, оно не может иметь дело с невычисляемыми эффектами. Да и ситуация изменится, пока будешь ее изучать.

И значит, руководитель должен быть не только открыт, свободен от стереотипов, но... можно сказать некую ересь? Надо уметь попадать в резонанс с «настроением» системы. Это трудно объяснить. В русском языке слово «система» имеет привкус чего-то бездушного, неживого, бесчеловечного. На деле это не так. Хозяйственная система живая, она растет, вбирая в себя людские навыки и нормы, сглаживаясь на ходу, проявляя характер, волю, упорство. Задача руководителя — не рассматривать ее лишь как «объект управления», а чувствовать как партнера. То есть знаешь по закону Мэрфи, что бутерброд полетит маслом вниз. А волевым усилием, поперек всего поворачиваешь тенденцию, изменяешь направленность, и тогда люди, оказавшись в таком волевом поле, начинают действовать. И спасают ситуацию вопреки всем мрачным прогнозам и предсказаниям.

Кто-то сказал: наш мир хорош или плох настолько, насколько хороши или плохи наши решения. Я в это верю.

У нас мало времени, мало денег. Но есть огромное преимущество перед странами с вековыми рыночными устоями — отсутствие стереотипов. И мы выиграем, если сумеем им воспользоваться. Сегодня, наверное, вам это странно слышать. Человеческое воображение инертно, особенно прогностическое: когда дождь, кажется, будет всегда. Мы склонны проецировать на вечность сегодняшнюю ситуацию. Но поверьте: будущее открыто. А в современном мире, который живет в преддверии новой эпохи, — тем более. Не хочу говорить банальности, но думаю, вам еще предстоит убедиться: то, что сегодня выглядит недостатками, завтра может оказаться началом новых тенденций, соответствующих требованиям времени. Страна, пережившая две революции, вступает в новый век обновленной. Как бы ни было сейчас тяжело, поверьте, это огромное преимущество.

Итак: не копировать чужое как «должное», не рисовать красивых картинок, не давать мертвых рекомендаций, а на лету, в каждом случае непредвзято видеть проблему, формировать образ цели, траекторию движения к ней. И одновременно использовать полученный опыт для поисков нового хозяйственного стиля. Вот что означает принцип приоритета управления над идеологическими стереотипами.

Знаете, на что похоже управление в переходное время? На переход через пропасть по проволоке: надо все время двигаться. Как только остановишься, упадешь.

Вот, в общем, и все, что я хотел вам сказать. Моя идея проста и абсолютно оптимистична. Если мы научимся понимать, чего ждать при реализации наших решений, то это не только даст возможность принимать более правильные, но и умело продвигать их в жизнь, добиваясь нужных результатов. Чего я вам желаю в вашей будущей работе, когда вы закончите этот прекрасный университет.

Разумеется, наша цель — построить такую систему, где все работало бы само собой, почти без вмешательства власти. Наша цель — построить систему, где все свойства, привычки, традиции российского народа работали бы не в минус, а в плюс.

Законы Паркинсона — нечто аналогичное квантовой революции в физике. За ними скрыт иной строй мироздания, нерациональное устройство мира, в котором, как в Алисином Зазеркалье, правила меняются и никогда не известно, в какую игру мы играем сейчас.

Источник

www.pseudology.org