Латард; 1997, ISBN 5 900581055 Отто Вейнингер Geschlecht und Charakter  - Пол и характер Часть вторая. Глава XII. Сущность Женщины и ее смысл во вселенной Erst Mann und Weib zusammen machen den Menschen aus. Kant Все глубже и глубже уходил наш анализ в оценках Женщины, шаг за шагом мы должны были отказать ей во всем возвышенном, благородном, величественном и прекрасном. Наше исследование теперь предпринимает самым крайний, самый решительный шаг в этом направлении, а потому я, во избежание возможных недоразумений, хочу теперь же обратить внимание на одно обстоятельство, к которому я еще впоследствии вернусь: ничто мне не чуждо в такой степени, как желание оправдать азиатскую точку зрения в исследовании сущности Женщины. Кто внимательно следил за моим словами, когда я говорил о той несправедливости, которую терпит на себе Женщина, благодаря всевозможным проявлением Сексуальности и даже эротики, тот отлично поймет, что эта книга не имеет своей целью петь хвалу гарему. Такая проблематическая по отношению к Женщине кара совершенно обезличила бы великую суровость нашего приговора. Ведь можно требовать равноправия для Женщин и Мужчин и без веры в моральное и интеллектуальное равенство их. Можно без риска навлечь на себя подозрения в непоследовательности, отбросить все варварское в отношениях к женскому Полу и вместе с тем признавать непроходимую космическую противоположность между сущностью Мужчины и Женщины. Нет ни одного Мужчины, в котором не жило бы нечто сверхчувственное, который совершенно был бы лишен доброты, но нет и ни одной Женщины, к которой мы могли бы применить сказанные только что слова. Мужчина, представляющий собою олицетворение низости, стоит бесконечно выше наиболее возвышенной из Женщин. Он настолько возвышается над ней, что невозможно здесь говорить о каком нибудь сравнении или сопоставлении, и тем не менее, никто не имеет права притеснять или угнетать Женщину, даже низко стоящую. Требование равенства перед законом вполне справедливо, но это нисколько не повлияет на глубокого, тонкого знатока человеческой Души: он останется при прежнем убеждении своем, что между обоими Полами существует Диаметральнейшая противоположность. Насколько поверхностны в своих психологических исследованиях материалисты, эмпиристы и позитивисты (не говоря уже о глубоком, проникновенном взгляде социалистических теоретиков), видно из того, что и из их среды мы неоднократно слышали и теперь еще слышим голоса в пользу изначально прирожденного психологического равенства между Мужчиной и Женщиной. Далее позволю себе надеяться, что я вполне застрахован от смешения моей точки зрения с тривиальными взглядами П. Ю. Мебиуса которые можно приветствовать, как смелую реакцию против распространенного общего течения. Женщину нельзя назвать "физиологически слабоумной". Я также не разделю того взгляда, что выдающиеся Женщины представляют собою явление вырождения. С моральной точки зрения следует приветствовать таких Женщин, так как они мужественнее всех прочих и являют собою прямую противоположность вырождению т.е. прогресс и победу. С биологической же точки зрения в них следует признать явление вырождения в такой же или не в большей степени, чем в женственном Мужчине (когда к последнему не применяют этической оценки). Что касается промежуточных половых форм, то они в ряду существующих организмов представляют собою вполне нормальное, ничуть не патологическое явление, а потому и наличность их нельзя рассматривать, как признак физической деградации телесного декаданса. Женщина не обладает ни глубоким, ни высоким, ни острым, ни прямым умом. Она скорее прямая противоположность всего этого. Насколько мы видели, к ней вообще неприменимы признаки интеллектуальности. Она, как целое, представляет собою отрицание всякого смысла, она – бессмысленна. Но это еще не означает, что она слабоумна, по крайней мере, в том смысле, в каком понимает это слово немецкий язык, а именно в смысле полнейшего отсутствия самой элементарной способности ориентироваться в практических явлениях повседневной жизни. Наоборот, там, где дело идет о достижении близких ей эгоистических целей, Ж проявляет гораздо больше хитрости, расчета, "сметки", чем М. Женщина никогда не бывает так глупа, как иногда Мужчина. Действительно ли Женщина лишена всякого значения? Неужели ей чужда какая нибудь более общая цель? Не имеет ли она своего определенного назначения? Не кроется ли в основе Женщины, несмотря на всю ее бессмысленность и ничтожество, определенная задача в мировом целом? Живет ли она во имя какой нибудь миссии, или ее существование одна только случайность и насмешка? Чтобы выяснить смысл существования Женщины, мы возьмем исходным пунктом одно явление, которое нигде еще не удостаивалось более или менее серьезной оценки, серьезного разбора, несмотря на то, что оно далеко не ново и всем в достаточной мере известно. Это не что иное, как явление сводничества, которое дает нам вполне надежное средство для постижения глубочайших основ природы Женщины. Анализ сводничества приводит нас на первых порах к моменту покровительства и сведения двух лиц, которые могут вступить в подовые отношения между собою в форме ли брака или в какой либо другой форме. Каждая Женщина без исключения уже в самом раннем детстве своем проявляет стремление создать какие либо отношения между двумя лицами: совсем маленькие девочки оказывают посреднические услуги даже поклонникам своих старших сестер. Правда, склонность к сводничеству особенно отчетливо проявляется только тогда, когда Женщина, как отдельный индивидуум, уже успела себя обеспечить выходом замуж, но эта черта не покидает ее все время в течение периода между половым созреванием и свободой. В этот период влечение к сводничеству сильно умеряется чувством зависти к конкуренткам и боязнью оказаться наиболее слабой среди них в борьбе за Мужчину, но такое состояние длится лишь до того момента, когда Женщине счастливо удается завладеть своим мужем, опутать и окрутить его деньгами или теми отношениями, которые соединяют его с ее семьею. В этом заключается причина того явления, что только в браке Женщина изо всех сил старается поженить сыновей и дочерей своих знакомых. Сильная страсть к сводничеству у старух, которые совершенно лишены заботы о собственном половом удовлетворении, факт настолько общеизвестный, что старую Женщину даже называют, без всякого основания, типичной сводницей. Свое стремление к сводничеству Женщины распространяют также и на Мужчин– Они всячески стараются поженить их. В этом отношении особенной настойчивостью и изобретательностью отличаются Женщины, которые хотят женить своих сыновей. Всякая мать хочет поскорее видеть своего сына женатым, и это желание совершенно не считается с индивидуальной своеобразностью его. В этом естественном стремлении всякой матери хотели видеть нечто высшее, свойственное природе материнской любви, которую нам пришлось развенчать в одной из предыдущих глав. Есть много матерей, которые убеждены в том, что брак может обеспечить безоблачное счастье своим сыновьям, которые подчас к брачной жизни совсем не расположены, которые не созданы для нее. Но уже без сомнения очень многие Женщины лишены этого убеждения, и в их действиях роль сильнейшего мотива играет влечение к сводничеству, непосредственное отвращение к холостой жизни Мужчины. Мы видим, что Женщины подчиняются какому то чисто инстинктивному, коренящемуся глубоко в их природе влечению, даже и тогда, когда они стараются выдать замуж своих дочерей. Какие либо логические соображения, без сомнения, в данном случае совершенно отсутствуют. Что же касается соображений материального характера, то они играют здесь самую незначительную роль. Нельзя далее сказать, чтобы в своих заботах о браке мать проявляла готовность пойти навстречу ясно выраженному или скрытому желанию своих дочерей (ведь в частном, специальном случае выбор матери может не совпадать с желанием дочери или даже противоречить ему). Явление сводничества Женщин в самой общей форме простирается на всех людей и не ограничивается кругом собственных дочерей, а потому нельзя говорить в данном случае об "альтруистическом", "моральном" элементе материнской любви. Правда, существует много Женщин, которые совершенно не смущаются указанием на присущие им своднические манеры. Напротив, в ответ на подобное указание они даже с гордостью возражают, что это их обязанность заранее позаботиться о будущности их дорогих детей. Нет никакого различия в действиях матери, когда она выдает замуж свою собственную дочь или когда она способствуют созданию брака между какой нибудь посторонней девушкой и Мужчиной (конечно, последнее она делает особенно охотно тогда, когда первое уже вполне завершено): как в первом, так и во втором случае мы видим перед собою сводничество, и эти оба сводничества психологически ничем одно от другого не отличаются. Да, я утверждаю: нет ни одной матери, которой было бы абсолютно неприятно, когда какой нибудь посторонний человек, даже с самыми низкими намерениями и недостойными видами, добивается обладания ее дочерью и соблазняет ее. Характер отношений одного Пола к известным чертам, присущим другому, служит нам в качестве надежного критерия для определения того, какие характерные черты свойственны одному только Полу и какие общи обоим. И вот до сих пор в нашем исследовании Женщина фигурировала в качестве единственной свидетельницы того, что очень многие черты, которые люди приписывали ей, являются исключительной принадлежностью Мужчины. Теперь же привлечем к ответу и Мужчину. Пусть он своим отношением к явлению сводничества докажет нам, что эта черта чисто и исключительно женская. Правда, будут и исключения, но они относятся или к женственным Мужчинам, или к одному случаю, который будет разобран впоследствии. Истинный Мужчина с глубоким отвращением относится к явлению сводничества и смотрит на него, как на исключительное призвание и специальность Женщины. Его отношение нисколько не меняется от того, что в особом случае решается вопрос о будущности его дочери, которую он хотел бы видеть вполне пристроенной. Отсюда можно видеть, что истинные психические признаки женского Пола действуют на Мужчину далеко не притягивающе, наоборот, они сильно отталкивают его, если он сознает их. Совершенно другое дело у Женщины. Чисто мужские свойства, какими они являются в действительности, сами по себе уже притягивают Женщину, и вот почему Мужчине следует пересоздать Женщину с тем, чтобы он мог ее любить. Но явление сводничества имеет более глубокие корни. Приведенные мною примеры исчерпывают значение этого слова лишь в его обычном употреблении. На самом деле эта черта пропитывает сущность Женщины в более значительных размерах. Тут я хочу указать прежде всего на то, как Женщины сидят в театре: они находятся в напряженном ожидании, "добудут" ли друг друга двое влюбленных и как они этого достигнут. Эта черта ничем не отличается от сводничества. В ней проявляется не что иное, как желание, чтобы Мужчина и Женщина сошлись где бы то ни было. Но она заходит еще дальше: чтение чувственных, скабрезных стихов или романов и сопровождающее его у Женщин необыкновенное напряженное ожидание момента полового акта есть не что иное, как сводничество двух героев книги, тоническое возбуждение при мысли о копуляции и положительная оценка факта полового общения. В этом не следует видеть логическую, формальную аналогию. Я советую посмотреть, насколько одинаковы для Женщины оба эти случая с психологической стороны. Возбуждение матери в день свадьбы ее дочери совершенно аналогично тому, которое испытывает Женщина при чтении Прево или "Katzensteg" Зудермана– Бывает, что и Мужчины читают подобные романы в целях детумесценции, но их чтение принципиально отличается от чтения Женщин. Здесь чтение направлено на приобретение более живой и ясной картины полового акта, но при нем Мужчина остается совершенно равнодушным ко всякой перемене отношений между главными лицами произведения, его чувства не меняются от того, достигли ли эти лица какой нибудь близости в своих отношениях или всякая связь между ними совершенно невозможна. Радость, захватывающая до потери дыхания при всяком приближении к осуществлению этой цели, тяжелое разочарование при всяком припятствии к половому удовлетворению – черты несомненно женские, но не мужские. Эти черты проявляются у Женщины при всяком душевном волнении, вызванном представлением о половом акте, безразлично, относится ли это представление к действительным или вымышленным лицам. Неужели люди никогда не думали над тем, почему Женщины так охотно, так "бескорыстно "сводят других Женщин с Мужчинами? Удовольствие, которое они испытывают при этом, покоится на своеобразном возбуждении их при мысли о чужой половой встрече. Но изложением главной точки зрения, которой придерживаются Женщины при чтении книг, мы не исчерпали еще всех проявлений сводничества, которые сказываются в поведении Женщин. Если в теплые летние вечера влюбленные парочки ищут уединения в поэтических местах, на скамьях тенистых садов, то Женщина, случайно проходящая мимо, чутко настораживается. Стоит ей заметить одну такую парочку, как у нее пробуждается любопытство, и она не в состоянии оторвать глаз от нее: Мужчина же в подобных случаях брезгливо отворачивается, так как чувствует себя задетым в своей стыдливости. То же явление имеет место, когда Женщина встречает такую парочку на улице: она оборачивается и долго провожает ее глазами. Это желание присматриваться, обернуться при каждом таком случае есть сводничество не в меньшей мере, чем все то, что было до сих пор подведено под это понятие. Мы обыкновенно отворачиваемся от всего того, на что нам почему либо неприятно смотреть. Но Женщины именно особенно охотно всматриваются в влюбленную парочку и накрывают ее на поцелуях и других проявлениях любви, так как они жаждут полового акта вообще (не только для себя). Мы уже указывали, что человек обращает внимание только на то, что он положительно оценивает. Женщина, которая следит за двумя влюбленными, с нетерпением ждет развязки, результатов, т.е. она предвидит, надеется, желает чего то. Одна знакомая мне Женщина, которая давно уже была замужем, отказала своей горничной от места по той причине, что та впустила к себе любовника, но перед тем она долго, с живейшим участием прислушивалась за дверью к разговору, который происходил между горничной и ее любовником. Эта Женщина, таким образом, внутренне одобрила все то, что происходило на ее глазах, и потом только решила выбросить ее на улицу. Это можно объяснить, конечно, ее желанием соблюсти элементарные правила благопристойности, но я думаю, что здесь не последнюю роль сыграл и мотив зависти, правда, бессознательной: эта дама не желала подарить часы наслаждения пострадавшей девушке. Мысль о половом акте, в какой бы он форме не выразился (хотя бы его совершали животные), всегда принимается Женщиной, но никогда ею не отвергается, она его нисколько не отрицает, не чувствует никакого отвращения даже к самой отвратительной стороне этого процесса и не дает себе труда изменить сейчас же как нибудь характер и содержание своих мыслей в этом направлении. Представление о половом акте овладевает ею всецело до тех пор, пока это представление не сменится дружными, аналогичными по содержанию представлениями. Этим мы исчерпали большую часть психической жизни Женщины, которая многим представляется столь загадочной. Потребность лично участвовать и половом акте является самой жгучей потребностью Женщины, но это только частный случай ее глубочайшего, ее единственно жизненного интереса, направленного ни половой акт вообще, частный случай ее желания, чтобы этот акт совершался возможно чаще, безразлично кем, когда и где. Эта всеобщая потребность Женщины направлена в большей или меньшей степени на один из двух моментов: или на половой акт, или на ребенка. В первом случае представление об одном только половом акте делает Женщину проституткой и сводницей. Во втором случае она мать. Но этого не следует понимать в том смысле, что Женщина сама хочет стать матерью. Нет. Поскольку Женщина приближается к типу матери, постольку мысль ее о всяком браке, который она или знает, или сама создала, будет связана с фактом рождения детей. Истинная мать в то же время и истинная бабушка (хотя бы она сама осталась девой. Вспомните неподражаемую "тетю Юлю" Иоганна Тесмана в ибсеновской "Гедде Габлер"). Всякая истинная мать живет для всего рода – она мать всего человечества: она приветствует всякую беременность. Проститутка же хочет видеть всех Женщин не беременными, а проституированными, как она сама. Тот факт, что личная половая жизнь Женщины вполне подчинена ее влечению к сводничеству и представляет лишь частный случай последнего, ясно обнаруживается в ее отношении к женатым Мужчинам. Нет ничего более противного для Женщин, так как все они сводницы, как холостое состояние Мужчины. Вот почему они так сильно стараются его поженить. Но стоит ему вступить в брак, как он теряет значительную долю интереса для них, хотя бы он раньше очень сильно им нравился. Далее, предположим, что Женщина уже вышла замуж. Казалось бы, что тогда нет никакого основания делать какое либо различие между женатым и холостым Мужчиной, так как при подобных обстоятельствах ни один Мужчина не может входить в рассчеты Женщины самой пристроиться. И тем не менее неверная жена вряд ли станет кокетничать с мужем другой Женщины, разве только если она захочет отбить его у последней тем, чтобы торжествовать одержанную над ней победу. Таким образом вполне доказано, что главную роль играет у Женщины сводничество. Вот почему нарушение брака так редко совершается при участии женатых Мужчин: ведь они уже вполне удовлетворяют той идее, которая лежит в основе сводничества. Сводничество наиболее общая черта Женщины: желание стать тещей гораздо сильнее стремления Женщины к материнству, интенсивность и объем которого превозносили не по заслугам. Многие найдут, пожалуй, преувеличенным то значение, которое я придаю этому в равной степени комическому и отвратительному явлению, а пафос аргументации, лишенным всякой мотивировки. Но нужно ясно представить себе то, о чем идет речь. Сводничество – это черта, раскрывающая всю сущность Женщины. Ее следует подвергнуть самому Детальному анализу и обосновать, а не только принять к сведению, как это обыкновенно делают, и обойти совершенно молчанием. Для большинства людей это несомненный факт, что "Женщина любит чуть чуть посводничать". Но центр тяжести лежит в том, что именно в этом и ни в чем другом заключается основная сущность Женщины. После тщательно изучения разнообразных женских типов, помимо тех подразделений, которые были разобраны до сих пор, я пришел в тому заключению, что нет абсолютно ни одного положительного общеженского качества, кроме сводничества, под которым следует понимать деятельность, проводимую в интересах идеи полового акта вообще. Всякое определение понятия женственности, которое в потребности лично пережить половой акт и находиться в обладании Мужчины видело бы исключительную и единственную сущность ее, было бы слишком узким. Всякое определение, которое утверждает, что единственным содержанием Женщины является ребенок или муж или оба вместе, было бы слишком широко. Всеобщая и истинная сущность Женщины всецело и исчерпывающе характеризуется понятием сводничества, т.е. определенной миссии, находящейся в услужении идеи физического общения. Всякая Женщина сводничает. Это свойство Женщины быть посланницей, представительницей идеи полового акта присуще ей во всех ее возрастах и переживает даже климакс: старуха продолжает сводить, но уже не себя, а других. Почему люди представляют себе старую Женщину в виде совершенной, типичной сводницы, об этом я уже говорил. Призвание старухи сводницы не приобретается вместе с преклонным возрастом. Это призвание скорее выделяется и остается в качестве единственного свойства, благодаря отпадению всех других влияний, связанных с потребностями и запросами личной жизни: чистая деятельность во имя нечистой идеи. Я позволю себе теперь сделать сводку всех тех положительных результатов, к которым мы пришли в исследовании половой жизни Женщины. Мы видели, что все интересы ее исключительно и непрерывно вращаются в сфере половой жизни, что как с физической, так и психической точки зрения вся сущность ее является одной только Сексуальностью. Далее мы пришли к тому неожиданному результату, что Женщина непрестанно испытывает ощущения, аналогичные с ощущениями полового акта, во всех частях своего тела и благодаря всевозможным предметам. Все тело Женщины в целом оказалось, как мы видели, только набором ее отдельных половых частей. Вот тут то выступает центральная роль, которую играет идея полового акта в мышлении Женщины, Половой акт есть единственное, чему Женщина всегда и везде дает безусловно положительную оценку. Женщина есть носительница идеи полового общения вообще. Высшая ценность, которую Женщина придает идее полового акта, не ограничивается сферой половой жизни одного индивидуума или сферой своей собственной половой жизни. Она простирается на всех людей, она не индивидуальна, а сверх индивидуальна, она является, так сказать, да простят мне осквернение этом слова, трансцендентальной функцией Женщины. Ибо если женственность и сводничество одно и то же, то женственность есть вместе с тем универсальная Сексуальность. Половой акт есть высшая ценность Женщины, которую она старается всегда и повсюду осуществить. Ее собственная половая жизнь представляет собою только ограниченную часть этого безграничного хотения. Мы указывали, что Мужчина выше всего ставит чистоту и непорочность. Он в силу свойственной ему эротической потребности жаждет видеть в Женщине олицетворение этой высшей идеи девственности. Но этому чисто мужскому идеалу целомудрия соответствует на стороне Женщины неизменное стремление осуществить половое общение. Противоположность между этими двумя идеалами настолько ясна, что ее не может закрыть от нас никакой туман эротической иллюзии. А вместе с тем в процесс изучения истинной сущности Женщины постоянно вторгается один фактор, который окончательно разбивает всякие надежды на успех– Этот именно фактор, который служит сильнейшим препятствием к постижению основных черт природы Женщины, является одной из самых сложных проблем о Женщине: проблемой бездонной Лживости ее. Мы приступим теперь к ее разбору. Как ни трудна, как ни отважна эта попытка, она должна нас привести к тому главному корню, из которого вырастает, как сводничество (в самом широком смысле, при котором собственная половая жизнь является лишь более ярким и заметным частным случаем), так и Лживость, вечно скрывающая от глаз даже самой Женщины! – жажду полового акта. Возникновение обоих явлений из этого последнего корня должно обнаружиться пред нами в свете единого конечного принципа. * * * Все то, что дало нам исследование в качестве положительного непреложного результата, приходится опять ставить под сомнение. Мы отказали Женщине в самонаблюдении, но, без сомнения, существуют Женщины, которые очень зорко следят за своими переживаниями, Мы отказали ей в любви к истине, но есть такие Женщины, которые тщательно избегают всякой Лжи. Мы утверждали, что Женщине чуждо сознание вины. Но мы знаем, что Женщины способны изводить и жестоко упрекать себя по поводу самых ничтожных пустяков. Что касается грешниц, бичующих свое тело, то о них мы имеет самые достоверные сведения. Мы говорили, что чувство стыда свойственно только Мужчине. Но ведь следует задаться вопросом: не дает ли опыт каких нибудь оснований предполагать, что женская стыдливость, то чувство стыда, которое, по мнению Гамерлинга, присуще исключительно Женщине, есть бесспорный факт, который делает возможным и даже вероятным иное толкование явлений? Далее: как можно отрицать религиозность Женщин, когда существует столько "religieuses"?   Как можно отрицать за ней строго нравственную чистоту, когда существует столько добродетельных Женщин, о которых повествуют народная песня и история? Можно ли утверждать, что Женщина сексуальна, что она приписывает высшую ценность моменту Сексуальности, в то время, как всем известно, что многие Женщины сильно возмущаются при всяком намеке на половые темы, что она с горечью и отвращением бежит от того места, где сводничество и разврат распустили свои сети? Можно ли говорить серьезно обо всем этом, когда Женщина очень часто отказывается от личной половой жизни, гораздо чаще, чем это делают Мужчины, когда у многих из них этот акт вызывает одно только чувство омерзения? Вполне очевидно, что все перечисленные антиномии ставят перед нами один и тот же вопрос, от решения которого вполне зависят окончательные результаты нашем исследования о Женщине. Далее совершенно понятно, что если хотя бы одна только Женщина оказалась бы по внутренней природе своей асексуальной или стоящей в действительном отношении к идее нравственности, самоценности, то все положения, высказанные нами в этой книге о Женщинах, безнадежно потеряли бы всеобщую применимость свою в качестве психической характеристики женского Пола. И этим самым мы окончательно одним ударом потеряли бы всю позицию, занятую нами в этой книге. Все приведенные выше явления, будто бы противоречащие нашим выводам, должны быть основательно исследованы и удовлетворительным образом разъяснены. Следует далее показать, что основа всех этих явлений, вызывающих самые разноречивые и двусмысленные толкования, кроется в существе той женской природы, которая была прослежена здесь во всех ее проявлениях. Чтобы постичь природу этих обманчивых противоречий, стоит только подумать о том, насколько легче Женщины поддаются влиянию со стороны других людей, насколько сильно они подвержены даже влиянию впечатлений. Эта чрезвычайная восприимчивость всего чужого, эта легкость перенимания чужих взглядов еще недостаточно оценена в нашей книге. Ж прилаживается к М в той же степени, как футляр к драгоценностям. Его взгляды становятся ее взглядами, его симпатии – ее симпатиями, его антипатии – ее антипатиями. Каждое слово его становится для нее событием, причем тем более значительным, чем сильнее он действует на нее в половом смысле– В этом влиянии со стороны Мужчины Женщина не видит некоторого уклонения от линии своего собственного развития, она не противится ему, как постороннему вмешательству, она не стремится освободиться от него, как от непрошенного вторжения в ее внутреннюю духовную жизнь, она не стыдится быть рецептивной. Совершенно напротив: она чувствует себя счастливой при одной мысли, что она может быть такой. Она требует от Мужчины, чтобы он заставил ее рециптировать и в духовной области. Она всегда охотно примыкает к кому нибудь и ее ожидание Мужчины есть ожидание того момента, когда она может стать совершенно пассивной. Женщины перенимают все свои мысли и взгляды не от одного только любимого Мужчины (от нет – охотнее всего), они перенимают их от отца и матери, дяди и тети, братьев и сестер, близких родственников и далеких знакомых. Женщина рада, когда кто нибудь создает в ней определенный взгляд. Взрослые, замужние Женщины, словно маленькие дети, подражают друг другу во всем, будто бы это так и должно быть. Начиная с туалета, прически, осанки, вызывающей внимание, и кончая магазинами, в которых они покупают, и рецептами, по которым они готовят пищу – все служит для них предметом подражания. В таком стремлении копировать друг друга они остаются далеки от чувства, что нарушают какие то обязанности по отношению к себе. Это чувство имело бы место только в том случае, если бы они обладали известной индивидуальностью, которая подчиняется исключительно своим собственным законам. Теоретическое содержание женского мышления и женской деятельности всецело покоится на традиции и усвоении взглядов других людей. Женщина ревностно перенимает эти взгляды и достаточно придерживается их, так как самостоятельного убеждения, основанного на объективном наблюдении вещей, она не в состоянии приобрести, а потому и не может оставить его при изменившейся точке зрения. Она никогда не подымается над своей мыслью. Она хочет, чтобы ей было поднесено готовое мнение, за которое цепко ухватывается. Вот почему Женщины особенно возмущаются, когда люди нарушают установленные порядки и обычаи, каково бы ни было содержание этих институтов. Я хочу поделиться одним примером, взятым у Герберта Спенсера. Этот пример особенно забавен в сопоставлении с женским движением. Как у многих индейских племен Северной и Южной Америки, так и у дакотов Мужчины занимаются охотой и военным промыслом, все же тяжелые и грязные работы оставлены на попечение Женщин. Но последние не жалуются, да и не чувствуют своего приниженного состояния. Они, напротив, так сильно проникнуты мыслью о правильности и закономерности такого порядка вещей, что самым глубоким оскорблением и кровной обидой, которую можно нанести Женщине дакотке, является следующая: "Гнусная Женщина… я видела, как твой муж тащил дрова к себе домой, чтобы затопить печку. Где была его жена, что он вынужден был превратиться в Женщину?" Эта необычайная определяем ость Женщины при помощи всего, лежащего вне ее, в основе своей совершенно тождественна с тем фактом, что она легче и чаще поддается внушению, чем Мужчина. Все это соответствует той пассивной роли, которую Женщина играет как в самом половом акте, так и во всех стадиях, предшествующих ему. В этом выражается общая пассивность женской природы, благодаря которой Женщины в конечном итоге усваивают и акцептируют даже те мужские оценки, к которым они по существу не имеют никакого отношения. Женщина насквозь проникается взглядами Мужчины и ее собственная идейная жизнь пропитывается чуждыми ей элементами. В глубокой Лживости своей природы она является поборницей нравственности, но этого нельзя даже назвать лицемерием, так как этим признанием нравценности она не прикрывает ничего антиморального, а усваивает и применяет совершенно гетерономный завет. Все это вместе взятое может, поскольку Женщина сама лишена правильной оценки явлений, протекать очень гладко и легко, может вызвать обманчивую видимость высшей нравственности. Но дело сильно осложняется, когда все это приходит в коллизию с единственной врожденной общеженской оценкой – высшей оценкой полового акта. Утверждение между людьми полового общения, как высшей ценности, протекает у Женщины совершенно бессознательно. Ведь у Женщины этому утверждению не противостоит, как у Мужчины, возможность его отрицания, иными словами, нет той двойственности, которая необходима для фиксации. Ни одна Женщина не знает, никогда не знала да и не может знать, что она собственно делает, когда удовлетворяв своему влечению к сводничеству. Женственность совершенно тождественна сводничеству. Вот почему Женщине пришлось бы выступить из пределов своей собственной личности, чтобы подметить и понять тот факт, что она сводничает. Таким образом, глубочайшее хотение Женщины, истинное значение и смысл ее существования остается вне пределов ее сознания. Нет никаких препятствий к тому, чтобы мужская отрицательная оценка Сексуальности вполне покрыла в сознании Женщины ее собственную положительную. Рецептивность Женщины заходит так далеко, что она в состоянии отрицать тот единственный положительный элемент, который составляет исключительную природу Женщины. Но Ложь, которую совершает Женщина, приписывая себе взгляд мужского общества на Сексуальность, на бесстыдство и объявляя мужской критерий всех поступков своим собственным – эта Ложь никогда не осознается ею. Женщина приобретает вторую натуру, не предполагая даже, что это не ее истинная натура. Она серьезно убеждена, что представляет собою что то: она глубоко уверена в искренности и изначальности своего нравственного поведения и суждения. Так глубоко засела эта Ложь, эта органическая или, если можно так выразиться, эта онтологическая Лживость Женщины. В этом пункте Женщины вводят в заблуждение, кроме других, еще и себя. Дело в том, что нельзя безнаказанно подавлять извне свою природу таким образом, да еще искуственными мерами. Но гигиена не оставляет Женщину без кары за подобное отрицание своей природы: она наказует ее истерией. Из всех неврозов и психозов истерические явления представляют для психолога самую увлекательную тему. Они бесконечно сложнее, а потому и заманчивее, чем меланхолия, которую относительно легко вызвать в своих переживаниях, или простая паранойя. Почти все психиатры питают упорное недоверие к различным психологическим анализам. Уже a limine они допускают объяснение явлений с помощью патологического изменения в тканях или отравлений пищей, но они отказывают психологического элементу в первичной действенности. Но так как до сих пор еще не доказано, что психический элемент должен занимать второе место в сравнении с физическим, все указания на принцип "сохранения энергии" решительно отвергнуты самыми выдающимися физиками, то этот предрассудок можно, по справедливости, оставить без внимания. Выяснение "физического механизма" истерии может пролить свет на различные стороны этого явления, а пожалуй и на все явление. Тот факт, что все данные, которыми мы располагаем в настоящее время по вопросу об истерии, найдены именно путем такого исследования, заставляет нас предположить, что этот путь наиболее надежный. Я имею здесь в виду исследования, непосредственно связанные с именами Пьера Жане и Оскара Фогта, а особенно И. Брейера и 3. Фрейда. Дальнейшее исследование и раскрытие явления истерии необходимо производить в том направлении, по которому следовали эти ученые, т.е. надлежит воссоздать тот психологический процесс, который привел к этой болезни. Если принять определенное сексуальное "травматическое" переживание в качестве наиболее обычного (по Фрейду, единственного) повода к заболеванию, то, по моему мнению, возникновение этой болезни следует представлять себе схематически таким образом: Женщина находилась под влиянием какого нибудь полового впечатления или представления, которое она восприняла в известном прямом или непосредственном отношении к себе.   И вот в ее психике разгорается конфликт. С одной стороны, мужская оценка, которая насквозь проникла в ее существо, привилась к ней, перешла в ее сознание в виде доминирующего начала, заставляет ее отвергнуть это представление, возмущаться им и чувствовать себя несчастной из за него. С другой стороны, ее собственная женская природа действует в противоположном направлении: она положительно оценивает это представление, одобряет, желает его в самых глубоких бессознательных основах своего существа. Этот именно конфликт постепенно нарастает и бродит внутри ее, пока не разряжается припадком. Вот такая Женщина являет собою типическую картину истерического состояния. Этим объясняется, почему больная ощущает половой акт, как "чужеродное тело в сознании", тот половой акт, который она, по ее глубокому убеждению, решительно отвергает, но которого фактически требует ее изначальная природа, это нечто в ней. Колоссальная интенсивность желания, которое усиливается по мере увеличения числа попыток, направленных к его подавлению, и параллельно с этим тем более сильное и оскорбленное отрицание мысли о половом акте – вот та пестрая игра двух чувств, которая совершается в истеричке. Хроническая Лживость Женщины особенно обостряется, когда дело кажется основного пункта, когда Женщина впитывает в себя также этически отрицательную мужскую оценку Сексуальности. А ведь всем известен тот факт, что сильнее всех поддаются влиянию Мужчины именно истерички. Истерия есть органический кризис органической Лживости Женщины. Я не отрицаю, что есть и истеричные Мужчины, хотя значительно реже: ибо среди бесконечного числа различных психических возможностей Мужчины есть одна, а именно – это обратиться в Женщину, а вместе с тем и в истеричку. Несомненно существуют и лживые Мужчины, но в данном случае кризис протекает совершенно иначе (также и Лживость здесь иная, не такая безнадежная): он ведет к просветлению, хотя очень часто на весьма короткий срок. Это проникновение в органическую Лживость Женщины, в ее неспособность составить себе истинное представление о своей собственной сущности, неспособность, которая ведет ее к образу мышления, совершенно чуждому ей – все это дает, на мой взгляд, в принципе вполне удовлетворительное разрешение тех трудностей, которые связаны с этимологией истерии. Если бы добродетель была вполне свойственна Женщине, то последняя не страдала бы от нее, на самом деле она расплачивается за ту Ложь, которую совершает против своей собственной, в действительности, неослабленной природы. В частности, отдельные положения требуют дальнейшего выяснения и подтверждения. Явление истерии ясно свидетельствует о том, что Лживость Женщины, которая так глубоко засела в ее природе, занимает не столь прочное положение, чтобы быть в состоянии вытеснить все прочее. Женщина усвоила себе целую систему чуждых ей представлений и оценок путем воспитания или общения с другими людьми: или, вернее, она послушно и безропотно подчинилась влиянию с их стороны. Могущественнейший толчок необходим для того, чтобы искоренить этот огромнейший, сросшийся с нею психический комплекс, чтобы Женщина очутилась в сотоянии интеллектуальной беспомощности, которая так типична для истерии. Необычайный испуг может опрокинуть эту искусственную постройку и превратить Женщину в Поле битвы между бессознательной для нее вытесненной природой и хотя сознательным, но неестественным для нее духом. Наступающее вслед за этим метание то в одну, то в другую сторону объясняет нам необыкновенную психическую прерывистость во время истерических страданий, постоянную смену различных настроений, из которых ни одно не может быть схвачено, фиксировано, подвергнуто наблюдению или познано каким нибудь элементом сознания, господствующим над всем состоянием. В связи с этим находится чрезвычайная восприимчивость к испугу, свойственная истеричкам. Тем не менее есть основания в этом случае предположить, что очень много поводов к испугу, который объективно не имеет никакого отношения к половой сфере, воспринимаются ими в качестве половых. Кто теперь скажет, с чем связывается у них переживание, вызвавшее в них испуг, которое при том по всем признакам совершенно лишено сексуальных элементов? Совмещение целого ряда всевозможных противоречий в истеричках всегда вызывало в людях удивление. С одной стороны, они отличаются развитым критическим умом и строгой последовательностью и верностью своих суждений, сильно противятся действию гипноза и т.д.. С другой стороны, они сильно возбуждаются под влиянием самых незначительных явлений и склонны впадать в самый глубокий гипнотический сон– С одной стороны, они кажутся нам неестественно целомудренными, а с другой – необычайно чувственными. Но все это легко объясняется с излагаемой здесь точки зрения. Глубокая правдивость, бескорыстная любовь к истине, строгое избегание всего полового, осмысленное суждение и сила воли – все это составляет лишь частицу той псевдоличности, которую Женщина, по своей пассивности, разыгрывает перед собой и всем миром. Все то, что свойственно ее истинной природе и составляет ее единственный смысл, образует собою, "отделившуюся личность", ту "бессознательную Душу", которая может проявиться в самых разнообразных непристойностях или подчиниться безраздельному влиянию со стороны других. В фактах, известных под именем "duplex" и "multiplex personality", "double conscience" или "раздвоение Я", хотели узреть один из убедительнейших аргументов против допущения единой Души. В действительности же все эти явления дают лучшее указание на то, что и где можно говорить о ее единой Душе. "Раздвоение личности" возможно только там, где с самого начала отсутствует личность, как это бывает у Женщины. Все знаменитые случаи, которые описаны Жане в книге "Психологический автоматизм" относятся только к Женщинам. Ни один из них не имеет отношения к Мужчине.   Только Женщина, лишенная Души и умопостигаемого "я", не в состоянии познать своего внутреннего содержания, не в силах озарить духовный мир светом истины. Только она может превратиться в игрушку чужого сознания, совершенно пассивно проникающего в ее существо, и побуждений, заложенных глубоко в ее истинную природу, что предполагает Жане при описании истерических явлений. Только она может в такой сильной степени притворяться, жаждать полового акта и вместе с тем испытывать страх перед ним, маскироваться перед собой и скрывать свое истинное хотение в непроницаемую оболочку кокона. Истерия есть банкротство внешнего, мнимого "я", поэтому она превращает иногда Женщину в "tabula rasa".Последняя кажется лишенной всех собственных влечений ("анорексия"). Но это продолжается до тех пор, пока не проявляется истинная натура Женщины, которая решительно протестует против Лжи истерического отрицания. Если этот "chos nerveux", эта психическая "trauma" является испугом действительно асек суального характера, то тем самым лучше всего доказывается вся слабость и неустойчивость усвоенного "я", которое исчезает и, таким образом, дает возможность проявиться истинной природе. Появление последней и есть именно та, "противоволя" Фрейда которая ощущается, как нечто совершенно чуждое. От этой "противоволи" больная хочет спастись, прибегнув к помощи ложного "я", которое в теперешнем состоянии превратилось в нечто дряхлое и хрупкое. Больная всячески стремиться оттеснить эту "противоволю" Прежде внешнее принуждение, в котором истеричка видела свой долг изгнало истинную природу ее из сферы сознания, прокляло и заковало ее в цепи. Теперь же Женщина стремиться спастись от освободившихся рвущихся наружу сил, спастись бегством в ту систему усвоенных ею принципов, с помощью которой она надеется уничтожить и свергнуть с себя действие непривычных искушений. Но эта система уже, во всяком случае, потеряла свое исключительное господство. Это "чужеродное тело в сознании", это "дурное я" составляет на самом деле ее истинную женскую природу, в то время как то, что она считает своим истинным "я", является личностью, которая сложилась под влиянием всех чуждых ей элементов. "Чужеродное тело" есть не что иное, как Сексуальность которой Женщина не признает и от которой она всячески открещивается. Но она уже не в состоянии сдерживать эту Сексуальность, как прежде, когда все ее влечения без борьбы и навсегда отступали под напором внедрявшейся в нее нравственности. Правда, половые представления, подавляемые с крайним напряжением, могут вызвать в ней самые разнообразные чувства. Этим объясняется тот неустойчивый характер болезни, перескакивания из одной фазы в другую, тот подражательный, непостоянный элемент в ней, который так затрудняет симптоматическое определение истерии. Но никакие превращения не в состоянии уничтожить основное влечение. Оно стремиться проявиться наружу и не исчерпывается ни в одном из упомянутых моментов. Неспособность Женщин к истине обусловливает их Лживость. Для меня, в частности, это положение является результатом отсутствия у нее свободной воли к истине, так как я придерживаюсь точки зрения кантовского индетерминизма. Кому приходилось вести знакомство с Женщинами, тот отлично знает, как часто они приводят ложные мотивы для оправдания своих внутренних слов и поступков, стоит их только внезапно притянуть и решительно заставить их держать ответ, и они не затруднятся в выборе тех или иных оправданий. Отсюда несомненно вытекает, что именно истерички педантично (но не без известной демонстративной умышленности перед чужими) избегают всякой Лжи, но именно в этом, как это и ни парадоксально, заключается их Лживость. Они не отдают себе отчета в том, что требование истины проникало и постепенно пускало в них корни, шедшие из внешней среды. Они рабски приняли критерии нравственности и при каждом удобном случае дают, подобно верному рабу, понять, как неуклонно они соблюдают их. Нередко приходится слышать, что о ком нибудь творят, что он очень порядочный человек. Но такая аттестация всегда кажется весьма подозрительной. Следует полагать, что такой человек сам постарался о том, чтобы все знали о его высокой порядочности, и часто держат пари, что в тайне Души он – прохвост. Если врачи очень часто (и вполне искренне) говорят о высокой нравственности своих пациенток, то от этого наше доверие к истинности истерической нравственности ничуть не увеличивается. Я повторяю: истерички симулируют не сознательно. Только под влиянием внушения они могут вполне сознать, что все происшедшее являлось одной только симуляцией, и в этом заключается весь смысл их "признания" в притворстве. В общем они глубоко верят в свою искренность и нравственность. Страдания, которые причиняют им нестерпимые муки, не являются плодом их воображения. Напротив, тот факт, что они их действительно чувствуют и что симптомы эти исчезают только с появлением брейеровской "katharsis", которая путем гипноза постепенно приводит их к познанию истинных причин болезни, этот факт служит доказательством органического характера их Лживости. Даже обвинения, которые склонны возводить на себя истерички, в корне своем представляют собою то же притворство. Если какие нибудь незначительные проступки вызывают в нас то же чувство вины, что и крупные преступления, то следует признать подобное чувство недостаточно развитым. Если бы у истерических сам о истязателей была определенная мера нравственности в себе и вне себя, то они были бы тогда немного разборчивее в обвинениях, возводимых на себя, они тогда отличали бы простое упущение от серьезного проступка в том смысле, что чувство виновности в том и другом случае обладало бы неодинаковой интенсивностью. Решающим показателем бессознательной Лживости их самоупреков является манера всех истеричек рассказывать другим, как они дурны, сколько грехов они совершили, и к тому же еще спрашивают, не являются ли они совершенно погибшими существами. Кого действительно мучат угрызения совести, тот не будет так говорить. Это глубокое заблуждение, в которое впали особенно Брейер и Фрейд, говоря, что только истерички являются высоко нравственными людьми. Дело в том, что именно они гораздо полнее других восприняли в себе нравственность, которая первоначально была им совершенно чужда. Они рабски подчиняются этому кодексу, не подвергая его самостоятельному испытанию, не взвешивая в дальнейшем никаких частностей. Это очень легко может создать впечатление строго нравственного ригоризма, однако это крайне безнравственно, так как представляет собою высшую степень гетерономии. Истеричные Женщины ближе всего соответствуют бытовым целям социальной этики, для которой Ложь едва ли является проступком, коль скоро она приносит пользу обществу и служит интересам развития рода. Последователь подобной гетерономной этики более всего похож именно на истеричку. Истеричная Женщина является пробирной палаткой этики социальной и этики повседневной жизни: как со стороны генетической, так как нравственные предписания усвоены ею извне, так и со стороны практической, ибо она всегда будет вызывать представление о себе, как об альтруистке. Ведь долг по отношению к другим для нее не есть частный случай тех обязанностей, которые она несет по отношению к себе самой. Чем сильнее истерички верят в свою приверженность к истине, тем глубже сидит в них Ложь. Их полная неспособность к собственной истине, к истине относительно самих себя (истерички никогда не задумываются над собою и хотят только, чтобы другой думал о них, хотят его заинтересовать), видна уже из того, что истерички являются лучшими медиумами при всевозможных гипнозах. Кто дает себя загипнотизировать, тот делает самый безнравственный из всех поступков, какие себе можно только представить. Он отдает себя в полнейшее рабство: он отказывается от своей воли, своего сознания. Другой, совершенно посторонний человек, приобретает над ним неограниченную власть, благодаря которой он в состоянии вызвать в гипнотизируемом объекте то сознание, какое ему заблагорассудится. Таким образом гипноз дает нам доказательство того, насколько возможность истины зависит от хотения, но непременно собственного, истины. Человек, которому внушили что нибудь в гипнотическом состоянии, исполняет это уже при бодрствующем сознании, но тут же на вопрос о причинах такого действия, он подыскивает какой нибудь мотив для обоснования своих поступков. Не только перед другими, но и перед собою он оправдывает свой образ действий различными беспочвенными доводами, схваченными на лету. Тут мы имеем, так сказать, экспериментальное подтверждение кантовской этики. Если бы загипнотизированный был лишен одних только воспоминаний, то его непременно испугал бы один тот факт, что он знает, что совершает нечто. Но он без особенного затруднения придумывает какой нибудь мотив, который, конечно, не имеет ничего общего с истинной причиной его поступков. Он отказался от собственного хотения, а потому и потерял способность к истине. Все Женщины поддаются действию гипноза и хотят этого. Легче же всего гипнотизировать истеричек. Даже память об определенных явлениях их собственной жизни, можно вытравить, уничтожить одним только внушением, что бы они ничего больше не знали об этом. То, что Брейер называет "абреагированием" психических конфликтов у загипнотизированного больного, дает неопровержимое доказательство того, что чувство виновности было у него не собственное. Кто хоть один раз серьезно чувствовал себя виновным, тот не может так легко, как истерички, освободиться от этого чувства под влиянием доводов чужого человека. Но это мнимое самомнение истеричек испаряется в тот момент, когда истинная природа, сексуальное влечение, грозит вырваться из Призрачных оков своих. В пароксизме истерии Женщина настойчиво уверяет себя в том, во что она сама уже верит не так сильно, как раньше: "этого я совершенно не хочу, этого кто то хочет от меня чужой, посторонний человек, я же сама совершенно не хочу этого". Всякое побуждение других людей она ставит в связь с этим требованием, которое, как ей кажется, люди предъявляют к ней. На самом же деле это требование непосредственно вытекает из ее собственной природы и вполне соответствует глубочайшим желаниям ее вот почему самая незначительная мелочь может разбудить во время припадка истеричку. Здесь речь идет о последнем живом отрицании настоящей природы Женщины, с неимоверной силой освобождающейся от всех пут. "Attiudes passionnelles" истерических Женщин есть не что иное, как демонстративное отвержение полового акта, отвержение тем более громогласное и настойчивое, чем менее искреннее и более опасное. По этой причине Женщины так легко переходят из истерического припадка в сомнамбулизм (согласно Жене). В этом случае, они подчинены наиболее сильной чужой воле. С этой точки зрения легко понять тот факт, что острая форма истерии играет важную роль во всевозможных сексуальных переживаниях, предшествующих периоду половой зрелости. Легко оказать моральное воздействие на ребенка, так как при таких обстоятельствах сопротивление со стороны едва пробуждающихся половых вожделений очень не велико, а потому его можно преодолеть без особенного труда. Но истинная природа, оттесненная на задний план, но не побежденная, вызывает снова к жизни старое переживание, которое получило уже тогда положительную оценку, не обладая достаточной силой запечатлеть и сохранить его в бодрствующем сознании. Теперь это переживание выступает во всей своей соблазнительности. Теперь уже трудно удалить эту истинную потребность из сферы бодрствущего сознания, а потому и наступает кризис. Тот же факт, что истерический припадок проявляется в самых разнообразных формах и что он способен беспрерывно облекаться во все новые и новые симптоматические образы, объясняется тем, что первопричина страданий не познана, что индивидуум не соглашается с наличностью полового влечения в этом явлении, что оно, по его мнению, исходит не от него самого, а от другого, его второго "я". В этом лежит основная ошибка всех врачей – наблюдателей истерии. Изучая природу истеричных Женщин, они обманывают себя тем же самым, во что уверовали сами истерички5, не отвергающее, а отверженное "я" является истинной, настоящей, изначальной природой истеричных Женщин, как бы настойчиво они ни старались бы внушить себе и другим, что это "я" совершенно чуждо им. Если бы отвергающее "я" было их собствен ним действительным "я", тогда они могли бы противопоставить себя чуждому им искушению, сознательно оценить его и отвергнуть с полной решительностью, выразить его в определенном понятии и познать его природу. И вот наступает симуляция, маскирование, так как отвергаемое "я" в сущности только одолжено, а потому нет у нее и смелости смотреть своему желанию прямо в глаза. Ведь как бы то ни было истеричка отлично чувствует, что это желание – первородный, самый властный мотив ее Души. Потому что вожделение не может выразиться в совершенно идентичной форме, поскольку отсутствует тождество субъекта. Так как это желание должно быть подавлено, то оно и перепрыгивает с одной части тела на другую. Ложь многообразна. Она вечно меняет формы своего проявления. Это объяснение найдут, пожалуй, несколько мифологическим, но, во всяком случае, нужно согласиться, что мы имеем дело с одним и тем же явлением, которое обнаруживается то в виде контрактуры, то частичной анестезии, то совсем в виде паралича. Это именно явление и есть то, чего истеричка ни в коем случае не хочет признавать своим, но именно благодаря подобному отрицанию, она подпадает под власть этого явления: ибо если бы она вменила его себе и постаралась составить определенное суждение о нем, как она поступает по отношению к самым ничтожным вещам, то она уже тем самым как нибудь поставила бы себя вне своего переживания, или поднялась бы над ним. Это именно неистовство и чувство возмущения, которое охватывает истеричек при столкновении со всем тем, что они ощущают, как желание, совершенно чуждое им, хотя оно им в глубокой степени и присуще, это чувство в достаточной мере показывает, что они находятся в том же рабском подчинении Сексуальности, как и неистерички, так же подавлены своей судьбой и лишены всего, что возвышается над ней: вневременного, умопостигаемого, свободного "я". Но можно с полным основанием спросить, почему не все Женщины истеричны, тогда как лживы они все. Этот вопрос ничуть не отличается от вопроса о сущности истерической конституции. Если развитая здесь теория правильна, то она должна дать ответ, вполне соответствующий фактам действительности, и на этот вопрос. Согласно этой теории истеричка есть Женщина, которая в пассивной покорности своей воспринимала весь комплекс мужских и общественных оценок, вместо того, чтобы предоставить своей чувственной природе возможно более свободный ход развития. Непокорная Женщина есть, таким образом, противоположность истерички. Я не хотел бы долго останавливаться на этом вопросе, так как он относится к области женской характерологии. Истеричная Женщина становится истеричной в силу свойственном ей сервилизма. Она совершенно тождественна в духовном отношении типу служанки. Ее противоположностью, т.е. Женщиной, совершенно лишенной истеричности (которая существует только в идее, но не в действительности), была бы мегера. И это является основой подразделения Женщин. Служанка служит, мегера властвует. Служанкой надо родиться, и к ее типу относятся и такие Женщины, которые достаточно богаты для того, чтобы в действительности и не занимать никогда должности ее. Служанка и мегера всегда находятся в отношениях взаимной дополнимости. Следствия, вытекающие из этой теории, вполне подтверждаются опытом. Ксантипа – это Женщина, которая и на деле очень мало имеет общего с истеричкой. Она вымещает свою ярость (которую следует объяснить, как недостаток половой удовлетворенности) на других, истеричная раба, на себе. Мегера "презирает других", служанка "презирает себя". Все, что давит и мучает мегеру, в достаточной степени чувствует и ее ближний: она льет слезы так же легко, как и служанка, но всегда обращает свои слезы на других. Раба хнычет и одна, не будучи никогда одинокой, ибо одиночество идентично нравственности и является условием истинной двойственности и множественности. Мегера не выносит одиночества, она должна сорвать свою злобу на ком нибудь вне себя, в то время как истеричка преследует только себя. Мегера лжет открыто и только, но она не сознает, что лжет, так как по природе своей она должна верить, что всегда права. Она поэтому готова обругать человека, который ей в чем нибудь противоречит. Служанка безропотно исполняет требование истины, которое также чуждо и ее природе. Лживость ее беззаветной покорности сказывается в ее истерии, т.е. когда разгорается конфликт с ее собственными половыми желаниями. В силу этой склонности к рецепции и всеобщей восприимчивости мы сочли нужным подробнее остановиться на вопросе об истерии и истерической Женщине. Я думаю, что в конечном итоге мне выдвинут в качестве возражения именно этот тип, но не мегеру. Лживость, органическая Лживость характеризует оба эти типа, а вместе с ним и всех Женщин. Очень неверно, когда говорят, что Женщины лгут. Ибо это предполагает, что они когда нибудь говорят правду. Словно искренность, pro foro interno et externo, не есть именно та добродетель, к которой Женщина абсолютно неспособна, которая для нее совершенно невозможна! Речь идет о том, чтобы постигнуть, насколько Женщина никогда и жизни своей не бывает правдива, даже тогда или впервые именно только тогда, когда она, подобно истеричке, рабски придерживается гетерономного ей требования истины и внешним образом говорит одну только правду. Каждая Женщина может по заказу смеяться, плакать, краснеть. Она может по желанию даже плохо выглядеть. Мегера это может сделать в интересах какой нибудь цели, когда захочет. Служанка это делает под влиянием внешнего принуждения, которое совершенно бессознательно для нее властвует над нею. Для такой Лживости у Женщины не хватает органических и физиологических условий. Но если после разоблачения этого чувства любви к истине чувства, свойственного этому типу Женщин, оно превратилось в своебразную форму Лживости, то следует заранее полагать, что со всеми прочими качествами, которые так превозносят в Женщине, дела обстоят не лучше. В особенности хвалят ее стыдливость, самонаблюдение, религиозность. Но женская стыдливость, это не что иное, как демонстративное отрицание и отвержение собственной нецеломудренности. Если в Женщине можно обнаружить такие черты, которые указывают на стыдливость, то можно быть заранее уверенным, что в ней мы найдем в соответственной мере и истерию. Совершенно неистеричная Женщина та, которая абсолютно не поддается влиянию, т.е. абсолютная мегера не покраснеет даже тогда, когда Мужчина сделает вполне заслуженный упрек. Зачатки истерии лежат там, где Женщина краснеет под непосредственным влиянием порицания со стороны Мужчины. Но Женщина вполне истерична только тогда, когда она краснеет при отсутствии всякого постороннего человека, будучи совершенно одна: только тогда она всецело проникнута другим человеком, пропитана мужской оценкой. Женщины, которые близки к состоянию, известному под именем половой анестезии или холодности, являются, на мой взгляд, который кстати сказать вполне совпадает с выводами Поля Солье, истеричками. Сексуальная анестезия есть один только вид бесчисленного количества истерических, другими словами, неистинных, ложных анестезий. Ведь в точности известно, особенно благодаря опытам Оскара Фогта, что подобные анестезии не представляют собою действительного отсутствия ощущений, а являются известным принудительным началом, которое устраняет и исключает из сознания некоторые ощущения. Если уколоть несколько раз анестезированную руку загипнотизированной Женщины и одновременно попросить медиума назвать какое нибудь любое число, то он назовет число полученных им уколов, которое он не решался перципиировать в силу определенного приказания. И половая холодность возникла по известной команде: под влиянием принудительной силы усвоения чужого асексуального жизнепонимания, проникшего в сознание Женщины из внешней среды. Но и холодность, подобно всякой анестезии, можно также уничтожить по команде. Совершенно так же, как с физической нечувствительностью к половому акту, обстоит дело и с отвращением к половой жизни вообще. Подобное отвращение, или интенсивное отрицательное отношение ко всему сексуальному, действительно ощущается некоторыми Женщинами, и вот тут как раз уместно было бы подумать, что рушится наш взгляд, согласно которому сводничество является всеобщей чертой, вполне тождественной женственности. Женщины, которые склонны к заболеванию оттого, что им случилось застать двух людей при выполнении полового акта, несомненно и всегда истерички. Здесь с особенной убедительностью обнаруживается правильность теории, по которой сводничество является истинной сущностью Женщины, а Сексуальность последней подчинена сводничеству, как отдельный, специальный случай его. Женщина может стать истеричкой не только благодаря половому насилию, которое было совершенно над ней и от котором она внешним образом защищается, хотя внутренне и далека от его отрицания, но также и при взгляде на какую нибудь пару, совершающую акт совокупления, правда, ей кажется, что она оценивает этот акт с отрицательной стороны, но прирожденное утверждение его властно порывается сквозь все наносное и искусственное, сквозь строй мыслей, привитых и втиснутых в нее внешней средой. При всяком половом общении других людей она чувствует и себя участницей полового акта. То же самое можно о "сознании виновности" у истеричек, которое мы уже подвергли критическому разбору. Абсолютная мегера никогда не чувствует себя виновной. Женщина, одержимая истерией в легкой степени, испытывает сознание вины только в присутствии Мужчин, что же касается Женщины, сильно страдающей от истерии, то она сознает свою виновность в присутствии того Мужчины, который приобрел безраздельное господство над ее внутренним миром. Чтобы доказать наличность сознания виновности у Женщин, не следует приводить в виде примера самобичевания флагелланток и кающихся грешниц. С ними мы недалеко уйдем. Именно крайние формы, которые принимает здесь самонаказание, бросает на них некоторую тень подозрения. Самобичевание в большинстве случаев указывает лишь на то, что человек не поднялся над своим поступком, что он не берет его на себя путем достижения сознания виновности. Это скорее попытка навязать себе извне раскаяние, которое внутренне ощущается человеком недостаточно интенсивно, и таким путем, сообщить ему ту силу, какой оно и в настоящее время еще лишено. Но в чем заключается разница между сознанием виновности истерички и мужским сознанием, направленным внутрь человека. И как возникают самоупреки у истерички – все это пункты весьма важные, требующие точного разграничения. Когда Женщина замечает на себе, что сна в каком то случае нарушила основы нравственности, то она исправляет свою ошибку, сообразно предписаниям кодекса, и старается по возможности точнее исполнить их. Она стремится поставить на место своего безнравственного желания то именно чувство, которое рекомендуется кодексом для данного случая. Ей не приходит в голову мысль, что в ней кроется глубокое, внутреннее, постоянное влечение к пороку. Это ее не ужасает, она не стремится понять внутренние мотивы своего поступка с тем, чтобы вполне выяснить его содержание и свою истинную роль в данном факте. Она шаг за шагом приспособляется к требованиям нравственности. Это не переворот, вытекающий из целого, из идеи а постепенное улучшение от одного пункта к другому, от случая к случаю. Нравственный характер создается в Женщине отдельными клочками, в Мужчине, если он только добр, нравственный поступок вытекает из нравственного характера. В Мужчине весь человек пересоздается одним обетом. Все, что может совершится, совершается только изнутри, переход к такому образу мыслей, который единственно в состоянии привести к святости, настоящей, но не искусственной. Вот почему нравственность Женщины непродуктивна. Это доказывает, что Женщина сама безнравственность, ибо только этика созидательна, она одна – творец вечного в человеке. Потому истеричные Женщины не могут быть истинно гениальными. хотя бы внешним образом могло показаться значительно иначе (святая Тереза). Гениальность есть высшая доброта, высшая нравственность, которая всякую границу чувствует, как слабость и вину, как несовершенство и трусость. В связи с этим стоит вечно повторяемая и переходящая из уст в уста ошибка, что Женщина обладает религиозным складом Души. Женская мистика, поскольку она выходит за пределы простых суеверий, с одной стороны является мягко скрытой Сексуальностью, как у многих спириток и теософок, отождествление возлюбленного с божеством было отмечено уже многими писателями, особенно Мопассаном, в лучшем романе которого Христос принимает в глазах жены банкира Вольтера черты "Милого друга", после него этой темы коснулся также Герхарт Гауптман в "Вознесении Ганнеле", с другой стороны эта мистика есть не что иное, как религиозность Мужчины, усвоенная совершенно бессознательно и пассивно Женщиной. Этой религиозности Женщина придерживается с тем большей последовательностью, чем сильнее она противоречит ее истинным потребностям. Возлюбленный иногда превращается в Спасителя, или наоборот. Спаситель в возлюбленного (как известно, у многих монахинь). Все великие визионерки, о которых упоминает история (см. часть I), были истеричками. Самую значительную среди них, святую Терезу, не без основания называли "ангелом хранителем истеричек". Но если бы религиозность Женщин была бы настоящей, истинной религиозностью, вытекающей из глубоких основ внутреннего существа, то Женщины должны были бы что нибудь создать в сфере религиозной мысли, но на самом деле они не проявили никакого творчества в этом направлении. Меня, вероятно, поймут, если я выражу разницу между мужским и женским credo в следующих словах: религиозность Мужчины есть высшая вера в себя самого, религиозность Женщины есть высшая вера в других. Остается еще одно только самонаблюдение, которое, как привыкли думать, развито в необычной степени у истеричек. Но то, что это самонаблюдение Женщины есть не более и не менее, как наблюдение над Женщиной со стороны Мужчины, проникшего в самые глубокие основы ее сущности, ясно видно из того способа, каким Фогт добился самонаблюдения загипнотизированных, продолжая в широких размерах опыты предпринятые Фрейдом. Посторонняя мужская воля, путем влияния на загипнотизированную Женщину, создает в ней самонаблюдателя, приводя ее в состояние "систематически суженного бодрствования". Но и вне внушения в обычной жизни истерички в ней наблюдается только тот Мужчина, который насквозь пропитал ее существо. И поэтому то знание людей, которым обладают Женщины, является результатом того, что они насквозь пропитались правильно понятым ими Мужчиной. В пароксизме истерии исчезает это искусственное самонаблюдение под напором прорывающейся наружу истинной природы. Совершенно также обстоит дело и с ясновидением истерических медиумов, которое несомненно имеет место в действительности, но у которого так же мало общего с "оккультическим" спиритизмом, как и с гипнотическими явлениями. Как пациентки Фогта под влиянием энергичной воли внушителя отлично производили над собою самонаблюдение, так и ясновидящая под давлением грозном голоса Мужчины, который может заставить ее все сделать, приобретает способность к телепатическим действиям, например, она покорно читает с завязанными глазами по книге, которую держат на далеком растоянии от нее, в чем я самым положительным образом убедился в бытность мою в Мюнхене. Дело в том, что в Женщине воля к добру и истине не встречает того сопротивления в лице сильных, неискоренимых страстей, какое бывает у Мужчин. Мужская воля скорее способна властвовать над Женщиной, чем над Мужчиной: он может в Женщине осуществить нечто такое, чему в его собственном духовном мире противится целая масса вещей. В Мужчине раздается протест против прояснения со стороны антиморальных и антилогичных элементов. Он не хочет одного только познания, он жаждет еще чего то другого. Но над Женщиной мужская воля приобретает такую непреодолимою силу, что Мужчина в состоянии сделать Женщину ясновидицей, в результате чего у нее отпадают всякие границы чувственности. Вот почему Женщина более телепатична, чем Мужчина. Она может скорее казаться безгрешной, чем он. Поэтому она, как ясновидица, может проявить нечто более изумительное, чем Мужчина, конечно, только в том случае, когда она превращается в медиума, т.е. в объект, наиболее приспособленный воплотить в себе наиболее легким и совершенным образом волю Мужчины к добру и истине. И Вала может кое что знать, но только тогда, когда она осилена Вотаном. Здесь Женщина сама идет навстречу Мужчине, ибо ее единственная страсть – это быть под гнетом принуждения. Таким образом я исчерпал тему об истерии, по крайней мере, в тех пределах, в каких это необходимо было для целей настоящего исследования. Женщины, которые обыкновенно приводятся в качестве примеров женской нравственности, всегда истерички. Именно это педантичное соблюдение принципов нравственности, это строгое следование закону морали (будто бы этот закон является законом их личности! Нет, здесь скорее бывает обратно: закон, совершенно не считаясь с их личностью овладевает и всецело проникает в существо Женщины) обнаруживает всю их Лживость, всю безнравственность этой нравственности. Истерическая конституция есть смешная мимикрия мужской Души, пародия на свободу воли, которую навлекает на себя Женщина особенно в те моменты, когда она находится под сильным влиянием Мужчины. Даже наиболее высоко стоящие Женщины не что иное, как истерички. Если мы в них видим некоторое ослабление силы полового влечения, которое отличает их от других Женщин, то это далеко не является результатом собственной мощи, заставившей противника сложить оружие в упорной борьбе. Но истерические Женщины испытывают, по крайней мере, на себе силу мести своей собственной Лживости и в этом смысле их можно (хотя и неправильно) назвать суррогатом той трагедии, на которую Женщина во всех остальных отношениях совершенно неспособна. Женщина не свободна: она в конце концов вечно находится под гнетом своей потребности быть изнасилованной Мужчиной, как в своем лице, так и в лице других. Она находится под неотразимым влиянием фаллоса и нет для нее спасения от рокового действия его даже в том случае, когда дело еще не доходит до полового общения. Высшее, до чего Женщина может дойти – это смутное чувство своей несвободы, слабое предчувствие нависшего над ней рока, но это уже будут последние проблески свободного, умопостигаемого субъекта, жалкие остатки врожденной мужественности, которые сообщают ей путем контраста ощущение (правда, слабое) необходимости, ибо абсолютной Женщины нет. Но ясное сознание своей судьбы и того принуждения, которое вечно тяготеет над ней, совершенно недоступно для Женщины: только свободный человек может познать свой фатум, так как он не всецело поглощен необходимостью, а известной частью своею существа он стоит вне своей судьбы и над ней в качестве объективного наблюдателя и борца. Убедительное доказательство человеческой свободы заключается в том, что человек в состоянии был дойти до понятия причинности. Женщина именно потому и считает себя не связанной, что она связана по рукам и ногам: она не страдает от страсти, так как она – сама страсть. Только Мужчина может говорить о "dura necessitas", кроющейся в нем, только он в состоянии постичь концепцию Мойры и Немезиды, только он мог создать Парк и Норн: ибо он не только эмпирический, обусловленный но и умостигаемый, свободный субъект. Но как уже было сказано: если Женщина начинает смутно чувствовать свою детерминированность, то этого еще никак нельзя назвать ясным сознанием, постижением, пониманием, ибо для последнего необходима воля к своему собственному "я". Это состояние так и обрывается на тяжелом темном чувстве, ведущем к отчаянному самотерзанию, но оно никогда не доводит Женщину до решимости начать войну, ту войну, которая в себе самой кроет возможность победы. Женщины неспособны осилить свою Сексуальность, которая поработила их на веки. Истерия была движением обороны против Пола. Если бы эта борьба против собственной страсти велась честно и серьезно, если бы поражение этой страсти было искренним желанием Женщины, то все было бы вполне возможно для нее. Но истерия это именно то, что так желательно самим истеричкам: они никогда серьезно не пытаются выздороветь. Лживость этой демонстрации против рабства обусловливает ее безнадежность. Лучшие экземпляры женского Пола могут отлично сознавать, что это рабство обязательно для них только потому, что они это сами желают, вспомните Юдифь Геббеля и Кундри Вагнера. Но и это не дает еще им достаточно сил, чтобы серьезно обороняться от этого принуждения: в последний момент они все еще целуют того Мужчину, который их насилует, и рабски подчиняются воле того Мужчины, который медлит еще своими ласками. Над Женщиной как бы тяготеет проклятие. Временами она может чувствовать всю тяжесть этого гнета, но она никогда не освободится от него, так как этот гнет мучительно сладок для нее. Ее крик и неистовство в основе неискренни, не настоящие. Сильнее всего она жаждет этого проклятия именно тогда, когда притворяется, будто ведет отчаянную борьбу против него. * * * Итак, длинный ряд выставленных мною положений, в которых выражается отсутствие у Женщины какого нибудь врожденного, неотъемлемого отношения к ценностям, остался нетронутым. Ни одного из этих положений не пришлось взять обратно или даже только ограничить. Их не в состоянии были опровергнуть все те качества, которые так сильно превозносятся под видом женской любви, женской набожности. женской стыдливости, женской добродетели. Они выдержали также сильнейший напор со стороны огромной армии истерических подделок под преимущество Мужчины. Не одним только мужским семенем, которое оплодотворяет и производит сильный перелом в Женщине, только что вступившей в брак, но и сознанием Мужчины, даже его социальным ДУХОМ пропитывается она с самого раннего детства своего: под влиянием всех этих моментов Женщина (конечно, восприимчивая)совершенно Преображается в самых глубоких основах своей сущности. Этим объясняется тот факт, что все качества, которые свойственны исключительно мужскому Полу и совершенно чужды женскому, тем не менее проявляются в Женщинах благодаря рабскому подражанию Мужчине. Отсюда понятны будут все бесчисленные ошибки людей, которые говорили о высшей женской нравственности. Но эта поразительная рецептивность Женщины все еще остается одним только изолированным фактом опыта. Теоретические задачи нашего исследования требуют установления прочной связи между этой рецептивностью и всеми прочим положительными и отрицательными качествами Женщины. Что общего между легкой формируем остью Женщины и ее влечением к сводничеству, что общего между Сексуальностью и Лживостью? Почему все это сосредоточивается в Женщине именно в подобном соединении? Необходимо еще обосновать, каким образом Женщина в состоянии все это воспринять в себя. Откуда эта Лживость, благодаря которой Женщина приписывает себе веру в то, что она переняла от других, обладание тем, что она лишь от них получила, бытие того, чем она только стала с помощью других? Чтобы дать ответ на все поставленные вопросы, необходимо в последний раз свернуть с прямом пути нашего исследования. Нетрудно будет вспомнить, что мы находили глубокое различие и вместе с тем нечто глубоко сродственное между животным узнаванием, этим психическим эквивалентом всеобще органической способности к упражнению, и человеческой памятью. В то время, как оба они являются вечным продолжением влияния одного временно ограниченном впечатления, человеческая память в отличие от непосредственного пассивного узнавания находит выражение своей сущности в активном воспроизведении прошедшего. В дальнейшем мы отличали индивидуацию, которая присуща всему органическому, от индивидуальности – черты исключительно человеческой. Наконец, явилась необходимость строго разграничить половое влечение и любовь, причем опять таки только первое можно было приписать также и нечеловеческим существам. Тем не менее оба они оказались глубоко родственными, как в самых низменных, так и в самых возвышенных проявлениях своих (как стремление к собственному увековечению). Стремление к ценности неоднократно признавалась чертой, характерной для человеческого существа, животным же мы приписывали только стремление к наслаждению и одновременно отказывали им в понятии ценности. Существует известная аналогия между наслаждением и ценностью, но вместе с тем эти оба понятия в основе своей глубоко различны: к наслаждению стремятся, к ценности необходимо стремиться. Оба эти понятия самым неосновательным образом смешиваются. Отсюда отчаянная путаница, которая так долго уже господствует в психологии и этике. Но подобное смешение существовало не только относительно понятий ценности и наслаждения. Не лучше обстояло дело и с понятиями личности и лица, узнавания и памяти, полового влечения и любви: все эти противоположные понятия совершенно не различаются, и что еще удивительнее, почти одними и теми же людьми, с теми же теоретическими воззрениями и как будто с намерением стереть всякое различие между человеком и животным. Большей частью оставляют без внимания и дальнейшие различия, которые мы сейчас затронем. Узость сознания есть свойство животного, свойство человека – активная внимательность. Эти свойства содержат нечто общее, но вместе с тем и нечто глубоко различное. То же можно сказать и относительно обычного смешения понятий влечения и воли. Влечение свойственно всем живым существам, но у человека к нему присоединяется воля, которая вполне свободна и которая не является психологическим фактом, так как она лежит в основе всех психологических переживаний. В том, что люди совершенно отождествляют влечение и волю, заключается вина не одного только Дарвина, ее следует в одинаковой степени приписать, с одной стороны, неясному, общему, натурфилософскому, с другой стороны, чисто этическому понятию воли у Артура Шопенгауэра. Я сопоставляю: Из этой таблицы видно, что рядом с каждым отдельным свойством, присущим всему органическому, у человека находится еще одно свойство, родственное с первым, но стоящее значительно выше его. Стародавнее тенденциозное отождествление этих обоих рядов с одной стороны, необходимость строго различать отдельные члены этих рядов с Другой стороны, указывают на нечто общее, связывающее члены одного ряда с членами другого, но вместе с тем выражают и глубокое различие между ними. Прежде всего здесь создается представление, что в человеке воздвигается какая то надстройка из высших качеств на фундаменте соотносительных низших свойств. Это обстоятельство невольно наводит нас на мысль об одном учении индийского эзотерического буддизма, об его теории о "волнах человечества". Одновременно кажется, что на каждое исключительно животное качество накладывается в человеке другое свойство, родственное первому, но принадлежащее к высшей сфере. Это явление можно сравнить с соединениями различных колебаний между собою: упомянутые низшие качества никогда не отсутствуют в человеке, но к ним присоединяется в нем еще нечто другое. Но что представляет собою это новоприсоединенное? Чем оно отличается от другого? В чем заключаются черты сходства между ними? Приведенная таблица ясно показывает, что существует глубокое сходство между двумя членами левого и правого ряда, стоящими на одинаковой высоте. Вместе с тем из этой же таблицы отчетливо обнаруживается, что все члены каждого ряда тесно связаны между собою. Откуда это поразительное соответствие при одновременном существовании непроходимого различия? Черты, отмеченные на левой стороне таблицы, являются фундаментальными качествами, присущими всякой животной (и растительной) жизни. Это жизнь отдельных индивидуумов, но не сплоченных масс. Она проявляется как некоторое влечение для удовлетворения своих потребностей, в особенности же, как половое влечение в целях размножения рода. Индивидуальность, память, волю, любовь можно признать качествами другой жизни, которая имеет известное сходство с органической жизнью, но которая toto coelo от нее отличается. Та глубоко верная идея, с которой мы тут же встречаемся, есть идея вечной, высшей, новой жизни религий, в частности, христианства, Кроме органической, человек участвует еще в другой жизни, в духовной. Как та жизнь питается земной пищей, эта жизнь требует духовной пищи (символ тайной вечери). Как та имеет момент рождения и смерти, так и эта знает момент обоснования – нравственное возрождение человека, "воскресение", и момент гибели: окончательное погружение в безумие и преступление. Как та определяется извне причинными законами природы, так и эта связывается изнутри нормирующими императивами. Та, в органической сфере своей, целесообразна, эта, в своем бесконечном неограниченном величии, совершенна. Свойства, перечисленные в левом столбце приведенной таблицы, присущи всякой низшей форме жизни: члены правой колонны суть соответственные знаки вечной жизни. Провозвестники высшего бытия, в котором человек, и только он, принимает участие. Вечное смешение и вечно возобновляемые попытки разграничения этих обоих рядов высшей и низшей форм жизни составляют основную тему всякой истории человеческого духа: это – мотив мировой истории. В этой второй форме жизни можно узнать нечто такое, что получило свое развитие уже при наличности прежних качеств человека. Мы не будем вдаваться в разбор этого вопроса. Но тут же следует сказать, что более вдумчивый глубокий взгляд откажется признать за этой чувственной бренной жизнью роль создателя другой высшей, духовной вечной жизни. Совершенно наоборот. Сообразно смыслу предыдущей главы, следует видеть в первой лишь проекцию второй на чувственность, ее отражение в царстве необходимости, ее падение, понижение, грехопадение. Если я не убиваю мухи, которая причиняет мне неприятное ощущение, то в этом сказываются последние проблески идеи вечной жизни во мне. Если мы таким образом дошли до глубочайшей идеи человечества, в которой оно впервые постигло истинную сущность свою, до идей грехопадения, то тут возникает вопрос, почему люди совершают этот грех? Ведь сообразно смыслу приведенной нами таблицы то, что исчезает и разрушается, остается в известном смысле самим собою, эмпирической реальностью, ограниченным началом всего живого. Тут только наше исследование предстало перед лицом единственно существующей проблемы, на которую ни один человек не осмелился еще дать свой ответ, проблемы, которой ни один живой человек не в состоянии разрешить. Это – загадка мира и жизни, стремление вне пространственного в пространство, вневременного в пределы времени, духа в материю, это есть отношение свободы к необходимости, отношение между "что то" и "ничто", отношение Бога к черту. Мировой дуализм непостижим. Он мотив грехопадения, изначальная загадка. В нем заложены основа, смысл и цель падения из вечного бытия в преходящую жизнь, низвержения вневременного в земную временность, никогда непрекращающиеся желания совершенно невинного впасть в вину. Я не могу понять, почему я подвержен наследственному греху, почему свободное становится несвободным, почему чистое – грязным, каким образом может грешить совершенное. Но очень легко доказать, что этого не в состоянии понять не только я, но и всякий другой человек. Свой грех я только тогда могу познать, когда я больше его не совершаю, и наоборот: я не совершаю его с того момента, когда вполне познал его. Поэтому я не могу понять жизни, пока я нахожусь в ней. Время является для меня неразрешимой загадкой, пока я в нем существую, пока я еще полагаю его. Я постигну его сущность, когда мне удастся его одолеть. Только смерть может показать нам смысл жизни. Не было еще ни одного момента, когда я не стремился бы также и к небытию, но как это желание могло бы превратиться для меня в объект исследования, в предмет познания? Бели мне уже удалось что нибудь познать, то я уже несомненно стою вне этого: моя греховность не поддается моему постижению, так как я все еще грешен. Вечная жизнь и высшая жизнь не следуют друг за другом – они параллельны, и предсуществование добра находится лишь в определенном отношении к ценности его. Теперь пора определенно сказать: абсолютная Женщина, которая лишена индивидуальности и воли, которая непричастна к ценности и любви, совершенно исключена из того высшего, трансцендентного, метафизического бытия. Умопостигаемое, сверхэмпирическое существо Мужчины возвышается над материей, временем и пространством. В нем Достаточно преходящего, но и много бессмертного. Он располагает возможностью выбирать между обеими из них: между одной жизнью, которая прекращается вместе с земной смертью, и другой, для которой смерть является лишь возрождением в совершенной чистоте. Глубочайшая воля Мужчины направлена на это совершенное, вневременное бытие на абсолютную ценность: она тождественна с потребностью к бессмертию. Так как Женщина не ощущает никакой потребности в дальнейшем существовании своей личности, то отсюда ясно; в ней нет ни одного элемента той вечной жизни, которую хочет и должен утвердить Мужчина в противовес своему жалкому отражению в мире чувственности. Каждый Мужчина стоит в каких нибудь отношениях к идее высшей ценности, к идее абсолютного, к идее той совершенной свободы, которой он, как личность детерминированная, еще не обладает, но которую он в состоянии достичь, так как дух властвует над природой. Такое отношение есть отношение к идее, к божеству. Жизнь на земле ведет его к конфликту и разрыву с абсолютным, но Душа стремится вырваться из этой грязи, из когтей наследственного греха. Как любовь родителей не была чистой любовью к идее, а являлась в большей или меньшей степени лишь чувственным воплощением ее, точно также и сын, который является предметом этой любви, хочет, пока он жив, не одной только вечной, но и временной жизни. Мы ужасаемся при мысли о смерти, боремся с ней, цепко впиваемся в наше земное существование. Этим мы доказываем, что когда мы родились, мы хотели родиться, если и теперь, после рождения, мы все снова хотим рождаться на этот свет. Человек, который не испытал бы никакого страха при мысли о земной смерти, умер бы в то же мгновение, ибо он был бы исполнен одной только воли к вечной жизни. Ее то должен и может осуществить в себе каждый человек: она, как и всякая жизнь, себя создает. Но так как каждый Мужчина стоит в каком нибудь отношении к идее высшей ценности, не доводя себя до состояния полнейшей преданности этой идее, то отсюда ясно, что нет ни одного Мужчины, который был бы счастлив. Счастливы только Женщины. Ни один Мужчина не чувствует себя счастливым, ибо каждый находится в определенном отношении к идее свободы, будучи несвободным в своей земной жизни. Счастье является уделом или совершенно пассивного существа, как Женщины, или совершенно активного, как божество. Счастье есть не что иное, как чувство совершенства, но это чувство совершенно чуждо Мужчине. Только Женщины способны видеть в себе олицетворение совершенства. У Мужчины всегда есть проблемы в прошлом и задачи впереди, проблемы имеют свои корни в прошедшем, область задач – будущность. Для Женщины и само время ни на что не направлено, оно лишено для нее смысла: нет Женщины, которая поставила бы себе вопрос о цели своего существования. Только одноизмеримость времени является выражением того, что эта жизнь должна и может приобрести известный смысл. Счастье для Мужчины было бы совершенно тождественно полной, чистой активности, совершенной свободе, но оно не должно содержать в себе ни одного, даже самого незначительного намека на несвободу, ибо вина человека растет по мере дальнейшего расхождения с идеей свободы. Земная жизнь является для него сплошным страданием. Это и совершенно естественно, так как в ощущении человек всегда пассивен, так как он подвержен действию аффекта и так как, кроме формировки опыта. существует еще также материя. Нет человека, который не нуждался бы в восприятии. Без него не может обойтись и гениальный человек, хотя бы он решительнее и быстрее других людей заполнил, пронзил его всем духовным содержанием своего "я", хотя бы он и не нуждался в последовательной индукции для постижения идеи какой нибудь вещи. Рецептивность не удастся стереть с лица земли. Здесь не поможет и физический насильственный переворот: в чувственном ощущении человек остается пассивным. Его спонтанность и свобода проявляются впервые в суждении и в той форме универсальной памяти, которая воспроизводит для воли индивидуума все переживания прошлого. Любовь и духовное творчество является для Мужчины лишь приближением к высшей спонтанности, кажущимся осуществлением совершенной свободы. Они именно и доставляют ему смутное предчувствие счастья, близость которого в подобные моменты вызывает в нем, правда, ненадолго, душевный трепет. Для Женщины, которая не может быть глубоко несчастной, счастье является пустым звуком: понятие счастье было создано Мужчиной, несчастным Мужчиной, хотя он никогда не находит полной, адекватной реализации его. Женщина не стыдится показывать другим свое несчастье: ибо это несчастье не глубоко, не истинно, ибо она не чувствует за собою никакой вины. Более всего далека она от вины своего земною существования, которым воплощается в идее наследственного греха. Последним и абсолютным доказательством полнейшего ничтожества женской жизни, совершенного отсутствия в ней высшего бытия, является тот особый способ, каким Женщины покушаются на самоубийство. Их самоубийство неизменно сопровождается мыслью о других людях: что они будут думать об этом, как они будут сожалеть, печалиться или досадовать. Этим я не хочу сказать, что в момент самоубийства она не проникается сознанием глубоком несчастья, которое, по ее мнению, совершенно незаслуженно терзает ее. Совершенно напротив. В этот именно момент ее всецело охватывает чувство глубокой жалости к себе самой, но этa жалость всецело укладывается в рамки выставленной нами схемы, согласно которой она представляет собою не что иное, как способность плакать вместе с другими над объектом их сострадания, иными словами, способность совершенно перестать быть субъектом. Да и как могла бы Женщина приписать себе определенное несчастье в то время, как она совершенно неспособна иметь свою судьбу? Самым ужасным и вместе с тем наиболее убедительным доказательством бессодержательности, пустоты и ничтожества Женщин является тот факт, что они даже в момент ближайший к смерти не в состоянии дойти до проблемы жизни, своей жизни: ибо высшая жизнь личности не может найти своей реализации в них. Теперь мы можем ответить на вопрос, который в начале этой второй части был выдвинут в качестве основной проблемы нашего исследования – на вопрос о значении бытия Мужчин и бытия Женщин. У Женщин нет ни существования, ни сущности, они не существуют, они – ничто. Человек либо Мужчина, либо Женщина, другими словами, он либо кто нибудь, либо никто. Женщина не является частью онтологической реальности. Поэтому она не имеет никакого отношения к вещи в себе, которая, при более глубоком проникновении в сущность предмета, совершенно тождественна с абсолютным, с идеей, с Богом. Мужчина в своей актуальности, в своей гениальности верит в вещь в себе. Она является для него абсолютным, величайшим понятием о действительной ценности. Тогда он философ. Или она – чудесная, сказочная страна его снов, царство абсолютной красоты. Тогда он художник. Но та и другая вера в основе своей – одно и то же. Женщина лишена отношения к идее: она не утверждает, но и не отрицает ее. Она – ни нравственна, ни безнравственна. У нее нет, говоря математическим языком, определенного знака. Она лишена всякого направления: ни добра – ни зла, ни ангел – ни черт, она не эгоистична (поэтому она кажется альтруисткой). Она столь же аморальна, сколь и алогична. Всякое же бытие есть бытие моральное и логическое. Итак, у Женщины нет бытия. Женщина лжива. В животном так же мало метафизической реальности, как и в истинной Женщине, но животное не говорит, а потому и не лжет. Для того, чтобы уметь сказать правду, надо обладать некоторым бытием, ибо истина простирается на бытие, а к бытию может иметь отношение только тот, который сам по себе представляет собою нечто. Мужчина жаждет иметь всю правду, т.е. он хочет только быть. И влечение к познанию в конце концов идентично потребности к бессмертию. Но кто высказывает что либо о каком нибудь факте без истинного мужества утвердить какое нибудь бытие, кому дана внешняя форма суждения без внутренней, в ком, подобно Женщине, нет правдивости, тот по необходимости должен всегда лгать. Поэтому Женщина всегда лжет, даже когда она объективно высказывает истину. Женщина сводничает. Единицы низшей жизни суть индивидуумы, организмы. Единицы высшей жизни суть индивидуальности, Души, монады, "мета организмы" (термин Гелленбаха, которого нельзя оставить без внимания). Каждая монада резко отличается от другой. Одна так же далеко отстоит от другой, как только могут две вещи отстоять друг от друга. У монад нет окон. Вместо этого они вмещают в себя весь мир. Мужчина, как монада, как потенциальная или актуальная, т.е. гениальная индивидуальность, требует повсюду различия и разъединения, иди видуации и дифференцировки: наивный монизм присущ исключительно Женщине. Каждая монада представляет для себя замкнутое единство, нечто цельное, но и чужое "я" является для нее такой же законченной цельностью, в которую она не переходит. У Мужчины есть границы – он утверждает их и хочет их иметь. Женщина, которая совершенно не знает одиночества, также не в состоянии подметить и постичь одиночества своего ближнего. Она не может отнестить к нему с известным вниманием и уважением, признать его неприкосновенным. Для нее одинаково не существует ни одиночества, ни множественности. Она знает одно только состояние безраздельного слияния с окружающими. Женщина лишена своего "я", лишена и понятия "ты". На ее взгляд, "я" и "ты" принадлежат к одной паре, составляют неразличимое единство. Вот почему Женщина умеет сводить, сводничать. Ее любовь, как и ее сострадание, кроют в себе одну и ту же тенденцию: общность, состояние слитности. Женщина нигде не видит границ своего "я", границ, которые она должна была бы охранять от постороннего вторжения. На этом прежде всем покоится главное различие между мужской и женской дружбой. Всякая мужская дружба есть попытка идти рука об руку под знаком одной идеи, к которой оба друга, каждый в отдельности и в то же время сообща стремятся. Женская же дружба есть торчание вместе и, что особенно важно, под знаменем сводничества. Ибо только на сводничестве покоится единственная возможность более или менее интимной и искренней дружбы между Женщинами, поскольку они стремятся именно к женскому обществу, не в целях одной только болтовни и не из материальных побуждений. Если из двух девушек или Женщин одна выдалась особенно красивой, то другая, некрасивая, испытывает известное половое удовлетворение в том восхищении, которое выпадает на долю красивой. Поэтому основным условием дружбы между Женщинами является полнейшее отсутствие соперничества. Нет ни одной Женщины, которая не сравнила бы себя физически с другой тотчас же в момент знакомства. Только в случаях сильного неравенства и безнадежной конкуренции некрасивая может восхищаться красивой, так как последняя является Для нее ближайшим средством удовлетворить себя в половом отношении, причем все это протекает совершенно бессознательно для обеих. Это именно так: некрасивая чувствует себя участницей полового акта наравне с красивой, как будто бы она сама была на ложе ее любви. В этом ясно связывается отсутствие личной жизни Женщин, сверхиндивидуальный смысл их Сексуальности, наличность в ней влечения к сводничеству, которое является основной чертой всего ее существа. Они и себя сводят, как других, себя – в других. Самое незначительное, что требует даже наиболее некрасивая из Женщин и в чем она уже находит известное удовлетворение – это чтобы вообще кто нибудь из ее Пола пользовался восхищением, являлся предметом вожделения. В связи с этой слиянной жизнью Женщины находится тот факт, что Женщины никогда не ощущают истинной ревности. Как ни низменны сами, по себе чувства ревности и жажды мести, в них все же заключается нечто великое, к чему Женщины неспособны, как неспособны они вообще на все великое, как в сторону добра, так и в сторону зла. В ревности лежит безумное притязание на мнимое право, а понятие права для Женщины трансцендентно. Но главная причина того факта, что Женщина никогда не может всецело предаться ревности относительно одного и того же Мужчины, совершенно другая. Если бы Мужчина, хотя бы тот, которого она бесконечно любит, находился в соседней комнате с другой Женщиной, обнимал ее и обладал ею, то этот факт до того сильно подействовал бы на нее в половом отношении, что всякая мысль о ревности была бы для нее совершенно недоступна. Подобная сцена произвела бы на мужнину одно только отталкивающее впечатление, которое гнало бы его подальше от места происшествии. Женщина же внутренне почти лихорадочно подтверждает весь этот процесс. Она становится истеричкой, если отказывается признать, что в глубине Души она также жаждала подобной встречи с Мужчиной. Далее, мысль о чужом половом акте никогда не в состоянии всецело поглотить Мужчину, который стоит вне этого переживания и поднимается над ним. Для него, собственно, чужой половой акт совершенно не существует. Женщина же мысленно преследует весь это процесс, но не самодеятельно, а в лихорадочном возбуждении, очарованная мыслью о том, что рядом с ней происходит. Правда, очень часто интерес Мужчины по отношению к другому человеку, который составляет для него неразрешимую загадку, может простираться вплоть до сферы половой жизни последнего. Но то любопытство, которое до известной степени толкает ближнего к Сексуальности, свойственно только Женщинам и обнаруживается у них всегда, как по отношению к Женщинам, так и к Мужчинам. Женщину прежде всего интересуют в человеке его любовные связи. Поскольку она составила себе ясное представление об этом пункте, Мужчина остается для Женщины загадочным и привлекательным в интеллектуальном отношении. Отсюда еще раз вытекает, что женственность и сводничество – два совершенно тождественных понятия. На этом положении должно было бы, собственно, закончится чисто имманентное исследование предмета. Но моя задача идет еще дальше. Мне кажется, что я уже успел наметить связь между Женщиной, как чем то положительным, как сводницей, и Женщиной, как чем то отрицательным, совершенно лишенной высшей жизни, жизни монады. Женщина является воплощением одной идеи, которая именно в силу этого обстоятельства никогда не может дойти до ее сознания: эта идея есть прямая противоположность идеи Души. Сосредоточены ли у нее мысли, как у матери, на брачном ложе, или она, подобно проститутке, предпочитает вакханалию, стремится ли она основать вдвоем семью или она жаждет массовых поглощений венериной горы – во вcex этих случаях дело идет об идее общения, той идее, которая путем смешения совершенно уничтожает границы индивидуумов. Здесь одно способствует другому: эмиссаром полового акта может бить существо, лишенное индивидуальности, границ. Не без основания ход доказательства раскинулся до тех пределов, каких он не достигал ни в одном исследовании этого же явления, ни в какой либо другой характерологической работе. Тема очень благодарная именно потому, что здесь раскрывается связь между всякой высшей жизнью с одной, и всякой низшей жизнью с другой стороны. Здесь всякая психология и философия найдут лучший пробный камень, на котором каждая из них могла бы себя испытать. Вот почему проблема Мужчины и Женщины остается одной из наиболее интересных глав всякой характерологии. Теперь также ясно станет, почему я ее именно выбрал объектом столь обширного и пространного исследования. В этом именно пункте, на котором остановилось наше исследование, нам, без сомнения, уже открыто предложат вопрос, который до сих пор едва лишь зарождался в уме читателя: неужели это исследование признает Женщину человеком? Не следует ли ее, по мнению автора, отнести к животному или растительному царству? Ведь согласно его воззрению, она обладает одним только чувственным существованием и лишена высшей жизни не в меньшей мере, чем животные. Она так же мало причастна к вечной жизни, как и все прочие организмы, для которых личное бессмертие не оставляет ни потребности, ни возможности. Всем им в одинаковой степени чужда метафизическая реальность, они не имеют бытия – ни Женщина, ни животное, ни растение, все они одни только явления, но не вещь в себе. Согласно нашему взгляду, проникшему в глубочайшую сущность человека, последний является зерцалом вселенной. Он – микрокосм. Женщина же абсолютно негениальна, она не живет в глубокой связи со всебытием. Я приведу прекрасное место из "Маленького Эйольфа" Ибсена, где жена говорит мужу: Рита: В конце концов мы же только люди. Альмерс: Но мы сродни немного также небу и морю, Рита. Рита: Ты – пожалуй, я нет. Здесь совершенно ясно выражен взгляд поэта, которого так мало мы поняли, а потому и выдали за певца Женщины. Этот взгляд говорит что Женщина совершенно лишена отношения к идее бесконечности к божеству, так как у нее нет Души. По индийскому воззрению, к Брахме стремятся только через Атмана. Женщина не микрокосм, она не создана по образу Божию. Человек ли она? Может быть, животное? Растение? Эти вопросы покажутся очень смешными анатому, который a priori признает ложной основную точку зрения подобных проблем. Для него Женщина является homo sapiens, отличный от всех других видов живых существ. В пределах человеческого рода Женщина, по его мнению, так же соподчинена Мужчине, как всякая самка соподчинена самцу соответственного вида и рода. И философ не вправе сказать: какое мне дело до анатомов! У него, пожалуй, мало надежды найти разрешение волнующих его вопросов с этой именно стороны, но он говорит об антропологических вещах, и если он достиг истины, то она должна дать объяснение, она должна быть с успехом применена и к морфологическому факту. В самом деле! В состоянии своей бессознательности Женщины, несомненно, стоят ближе к природе, чем Мужчины. Цветы их сестры, и то, что они значительно ближе стоят к животным, чем Мужчины, ясно видно из их большей склонности к содомии (мифы о Парсифале и Леде, отношение их к комнатной собачке содержит в себе гораздо больше чувственности, чем это обыкновенно себе представляют). Но Женщины —люди. Даже Ж, которую мы рисуем себе без всяких следов умопостигаемого "я", все же является неизменным дополнением к М. Если тот факт. что особая половая и эротическая дополняемость к Мужчине сосредоточена в лице Женщины и не представляет собою нравственного явления, которым прожужжали уши защитники брака, то он, во всяком случае, обладает чрезвычайной важностью для проблемы Женщины. Далее, животные только индивидуумы, Женщины – лица (если и не личности), они все таки обладают внешней формой суждения, хотя и лишены внутренней. Если им отказано в способности речи, то все же следует за ними признать способность говорить. Правда, у них отсутствует единство самосознания, но у них ведь есть некоторая память. У них есть соответствующие суррогаты решительно всего, чем ни обладал бы Мужчина. Эти то именно суррогаты способствуют смешению понятий, которое господствует в умах поклонников женственности. Возникает своего рода амфисексуальность понятий, из которых многие (тщеславие– стыд любовь, фантазия, страх, чувствительность и т. д.) имеют два значения. мужское и женское. Здесь мы, таким образом, затронули вопрос о последней сущности противоположности Полов. Сюда не входит вопрос о той роли, которую играют в животном и растительном царстве мужской и женский принципы. Здесь речь идет только о человеке. Наше исследование еще в самых зачатках своих ясно подчеркивало тот факт, что эти принципы мужественности и женственности следует принять не как метафизические идеи, а как теоретические понятия. Дальнейший ход нашего исследования показал, какие глубокие различия существуют между Мужчиной и Женщиной, различия, которые по крайней мере у людей выходят далеко за пределы одной только физиологически сексуальной природы их. Таким образом, взгляд, согласно которому фактический дуализм Полов есть выражение установленного природой распределения различных функций среди различных существ, распределения, понимаемого в смысле разделения физиологического труда. Это взгляд, который, по моему мнению, получил особенно широкое распространение благодаря Мильн – Эдварсу, совершенно неприемлем с нашей точки зрения. Не стоит терять слов о его поверхностности, доходящей иногда прямо до смешного. Еще меньше следует говорить об его интеллектуальной ограниченности. Дарвинизм особенно сильно способствовал популяризации этого взгляда. Было уже чуть не всеобще распространенным воззрением, что сексуально дифференцированные организмы ведут свое происхождение от низшей стадии половой нераздельности. Произошло это будто путем победы, которую одержало существо, освобожденное от бремени этой функции, над другими более примитивными, обремененными работой, бесполыми или двуполыми видами. Но что такое именно "происхождение Пола", как результат "преимуществ разделения труда", "облегчения в борьбе за существование", представляет собою совершенно необыкновенное явление – это доказал с неопровержимой аргументацией задолго до появления могильных червей у праха Дарвина, Густав Теодор Фехнер. Нельзя отдельно, изолированно исследовать и постичь смысл Мужчины и Женщины. Значение может быть познано при совместном изучении и взаимном сопоставлении Мужчины и Женщины. В их отношении друг к другу следует искать ключ к раскрытию обеих сущностей. Мы слегка коснулись этого отношения при попытке обосновать природу эротики. Отношение между Мужчиной и Женщиной есть не что иное, как отношение между субъектом и объектом. Женщина ищет своего завершения, как объект. Она – вещь Мужчины или вещь ребенка. Она хочет, чтобы ее принимали только за вещь, что удачно скрывается вечной рисовкой. Никто так скверно не понимает истинного желания Женщины, как тот, который интересуется всем тем, что в ней происходит, который проявляет внимание к ее чувствам и надеждам, ее переживаниям и духовной оригинальности. Женщина не хочет, чтобы к ней относились, как к субъекту. Она всегда и во всех направлениях (в этом именно выра жается ее бытие Женщины) хочет оставаться пассивной, хочет чувствовать волю, направленную на нее. Она не хочет, чтобы ее стыдились или щадили, она вообще не хочет, чтобы ее уважали. Ее единственная потребность заключается в том, чтобы ее желали, как тело, чтобы она находилась в обладании чужих рук, как их собственность, как простое ощущение приобретает реальность лишь тогда, когда оно выражено в понятии, т.е. когда оно превращается в известный объект, так и Женщина доходит до своего существования и ощущения его лишь тогда, когда они возводится Мужчиной или ребенком, как субъектом, на ступень объекта. Таким путем, путем подарка, она приобретает свое существование. Противоположность между субъектом и объектом с точки зрения теории познания является с онтологической точки зрения противопоставлением формы и материи. Это противопоставление есть только перемещение первой из сферы трансцендентального в сферу трансцендентного, из опытно критической области в область метафизическую. Материя, а именно то, что абсолютно индивидуализировано, что может принять какую угодно форму, но что не имеет определенных длительных свойств, так же мало обладает сущностью, как простое ощущение – материя опыта, обладает самостоятельным существованием. Итак, противоположность между субъектом и объектом относится к существованию (тем, что ощущение приобретает реальность как объект, противопоставленный субъекту), противоположность же между формой и материей означает разницу в сущности (материя без формировки абсолютно бескачественна). Поэтому Платон с полным основанием мог и вещественность, массу, поддающуюся формировке, нечто само по себе бесформенное, легко принимающую любую форму глину, то, во что вливается форма, ее место, то – вечно второе, назвать не сущим. Кого эти слова наводят на мысль о том, что Платон имел здесь в виду пространство, тот низводит величайшего мыслителя на степень поверхностного философа. Мы нисколько не сомневаемся в том, что ни один выдающийся философ не станет приписывать пространству метафизическое существование, но он вместе с тем не скажет, что пространство лишено всякой сущности. Для дерзкого болтуна характерно именно то, что он считает пустое пространство "химерой", что оно для него "нечто". Только у вдумчивого мыслителя оно приобретает реальность и становится проблемой для него. Не сущее Платона есть именно то, что для филистера кажется наиболее реальным, суммой всех ценностей существования. Это не что иное, как материя. Итак, я в этом месте присоединяюсь с одной стороны к Платону, который сравнивает принимающее всевозможные формы "нечто" с матерью и кормилицей всякого процесса возникновения вообще, а с другой стороны, следуя по стопам Аристотеля, натурфилософия которого уделяет в акте оплодотворения женскому принципу материальную, а мужскому – формирующую роль. Но не будет ли слишком смело и рискованно утверждать на основании приведенных взглядов, что значение Женщины сводится лишь к факту воплощения в ней начала материи? Чело– век, как микрокосм, сосредоточивает в себе оба начала. Он составлен из жизни высшей и низшей, из метафизически существующего и несуществующего, из формы и материи. Женщина же есть ничто. Она —только материя. Это положение венчает все здание. Оно выясняет все, что до сих пор оставалось неясным. Оно замыкает длинную цепь наших доказательств. Половое влечение Женщины направлено на прикосновение. Оно– влечение к контректации, но не к детумесценции. Соответственно этому и самое тонкое чувство Женщины, и притом единственное, которое у нее более развито, чем у Мужчины, есть чувство осязания. Глаз и ухо направляют нас в неограниченное пространство и доставляют нам предощущение бесконечности. Чувство осязания требует теснейшей телесной близости для своего проявления. Человек сливается с предметом, который он схватывает: это исключительно грязное чувство, как бы созданное для существа, которое по природе своей чувство есть склонность к физическому общению. Единственное, что оно способно вызвать – это ощущение сопротивления, восприятие осязаемого, но именно о материи, как показал Кант, нельзя высказывать ничем иного, как то, что она является такого рода заполнением пространства, которое оказывает сопротивление всему, что только ни стремится проникнуть туда. Факт "препятствия „создал, как психологическое (не гносеологическое) понятие вещи, так и тот необычайный характер реальности, который большинство людей приписывает чувству осязания, как более солидному, "первичному“ свойству опытного мира. Но тот факт, что для чувства Мужчины материя не вполне теряет характера истинной реальности, объясняется наличностью в нем некоторого остатка женственности, которая все же присуща ему. Если бы абсолютный Мужчина существовал в действительности, то материя и психологически (не только логически) не была бы для него чем то сущим. Мужчина – форма, Женщина – материя. Если это положение верно, то смысл его должен также проявляться и в отношении отдельных психических переживаний между собою. Давно упомянутая нами дифферен цированность содержания духовной жизни Мужчины в сравнении с нерасчлененностью, хаотичностью способа представления у Женщины является выражением той же противоположности между формой и материей. Материя хочет приобрести известную форму: поэтому Женщина требует от Мужчины разъяснения своих запутанных мыслей, толкования генид. Женщина и есть именно та материя, которая принимает любую форму. Тот факт, что девочки обладают большей способностью запоминания учебного материала, чем мальчики, можно объяснить только пустотой и ничтожеством Женщин, которые пропитываются любым содержанием. Мужчина же сохраняет в своей памяти лишь то, что его действительно интересует, все же остальное он забывает (см. часть II). Но то, что мы назвали приспосабливаемостью Женщины, ее полная подчиняемость пересоздающей воле Мужчины – все это объясняется только тем, что Женщина является одной только материей, что она лишена всякой изначальной формы. Женщина – ничто, поэтому и только ПОЭТОМУ она может стать всем. Мужчина же может стать только тем, что он есть. Из Женщины можно сделать все, что только угодно, тогда как Мужчине можно лишь помочь достигнуть того, к чему он сам стремится. Поэтому. серьезно говоря, имеет смысл воспитывать Женщин, но не Мужчин. Воспитание производит крайне незначительную перемену в истинной сущности Мужчины, в Женщине же путем одного внешнего влияния можно вытеснить глубочайшую природу ее – высшую ценность, которую OH придает Сексуальности. Женщина может создать какое угодно представление, она может все отрицать, но в действительности она – ничто. У Женщин нет какого нибудь определенного свойства. Единственное ее свойство покоится на том, что она лишена всяких свойств. Вот в чем заключается вся сложность и загадочность Женщины. В этом кроется ее превосходство над Мужчиной и ее неуловимость для него, потому что Мужчина и в данном случае ищет какого то прочного ядра. Если найденные нами выводы в своей правильности и не вызовут ни в ком сомнения, то все же они заслуживают упрек в том, что они не дают никаких сведений об истинной сущности Мужчины. Можно ли приписать ему какую нибудь общую черту, как мы сделали это по отношению к Женщине, всеобщим свойством которой является сводничество, отсутствие всякой сущности? Существует ли вообще понятие Мужчины в том смысле, в каком существует понятие Женщины? Допускает ли она подобное же определение? На это следует ответить, что мужественность лежит в факте индивидуальности, монады, и этим фактом вполне покрывается. Беспредельное различие отделяет одну монаду от другой, а потому ни одну их них нельзя подвести под более широкое понятие, которое содержало бы в себе нечто общее нескольким монадам. Мужчина – микрокосм. В нем заключены все возможности.   Но это не следует смешивать с универсальной переменчивостью Женщины, которая может стать всем, будучи ничем. Мужчина же – все, и он может стать более или менее всем сообразно своей одаренности. Мужчина содержит в себе также Женщину, материю. Он может широко развить в себе именно эту часть своей сущности, тогда он обезличивается, исчезает, но он также может познать ее и одолеть в себе, поэтому он и только он в состоянии достигнуть истины о Женщине (см. часть II). Женщина же совершенно лишена возможности развиться, разве только через Мужчину. Значение Мужчины и Женщины выступает особенно отчетливо лишь при рассмотрении их взаимных половых и эротических отношений. Глубочайшее желание Женщины заключается в том, чтобы с по– мощью Мужчины приобрести определенную форму и быть им созданной. Женщина хочет, чтобы Мужчина преподносил ей мнения, совершенно отличные от тех, которых она даже придерживалась раньше. Она хочет, чтобы он опроверг все то, что ей казалось раньше правильным (противоположность благочестию). Как нечто целое она жаждет собственного крушения с тем, чтобы быть заново созданной Мужчиной. Воля Мужчины впервые создает Женщину, она властвует над ней и изменяет ее в самых глубоких основах ее (гипноз). Здесь, наконец, выясняется отношение психического к физическому у Мужчины и Женщины, Мы раньше приняли для Мужчины некоторое взаимодействие в смысле одностороннего творчества тела трансцендентной Душой, тела, которое есть не что иное, как проекция Души в мире явлений. Для Женщины же мы приняли параллелизм только эмпирически психического и эмпирически физического. Теперь ясно, что и у Женщины имеет место некоторое взаимодействие. Но тогда как у Мужчины, по глубоко верной теории Шопенгауэра, что человек является своим собственным созданием, воля создает и пересоздает по своему желанию тело, Женщина физически проникается влиянием и пересоздается с помощью чужой воли (внушение, предопределение). Мужчина придает форму не только себе, но, что еще легче, также и Женщине. Те мифы книги Бытия и других космогонии, которые приписывают Мужчине создание Женщины, возвестили более глубокую истину, чем биологические теории эволюции, которые верят в происхождение мужского из женского элемента. Теперь можно уже ответить на один сложнейший вопрос, который остался открытым в IX главе. Сущность его заключалась в следующем: каким образом Женщина, сама лишенная Души и воли, может постичь, в какой мере они присущи Мужчине. Одного только не следует упускать из виду: то, что Женщина подмечает в сфере то, для чего у нее имеется определенный орган, в действительности не принадлежит к природе Мужчины, а является лишь всеобщим фактом мужественности, определенной степенью его. Это глубокая Ложь, лицемерие или ложное представление о Женщине, насквозь пропитанной мужской сущностью, когда говорят, что Женщина обладает самосостоятельным пониманием индивидуальности Мужчины. Влюбленный, которого так легко обмануть на этом бессознательном симулировании более глубокого понимания со стороны Женщины, может быть вполне удовлетворен этим пониманием. но более требовательный человек не скроет от себя того, что понимание Женщин направлено только на формальный всеобщий факт существования Души, а не на своеобразность личности Мужчины. Ибо для того, чтобы обладать способностью перципировать и апперципировать специальную форму, материя не должна была быть бесформенной. Отношение Женщины к Мужчине есть отношение материи к форме. И ее понимание сущности Мужчины есть одна только готовность принять возможно более прочные формы или инстинктивное стремление того существа, которое не имеет бытия, к бытию. Итак, это "понимание" нельзя назвать теоретическим. Оно выражает собою не участие, а желание быть причастной: оно навязчиво и эгоистично. Женщина не имеет никакого отношения к Мужчине. Она наделена пониманием мужественности, но не Мужчины. И если в половой сфере ее следует признать более требовательной, чем Мужчину, то это указывает лишь на сильное желание ее подвергнуться более прочной и отчетливой формировке: это есть ожидание возможно большего quantum' а существования. И сводничество в конце концов ничего другого собою не представляет. Сексуальность Женщин сверхиндивидуальна, так как они не являются строго ограниченными, оформенными, индивидуализированными сущностями. Высшим моментом в жизни Женщины, когда раскрывается ее изначальное бытие, ее изначальное наслаждение, является тот момент, когда в нее втекает мужское семя. Тогда она в бурных объяснениях жмет Мужчину и прижимает его к себе: это – высшее наслаждение пассивности, еще более сильное, чем ощущение счастья у загипнотизированной. Это – материя, которая формируется и которая хочет связать себя с формой навеки, никогда ее не оставляет. Вот почему Женщина бесконечно благодарна Мужчине за половой акт. Это чувство благодарности может быть мимолетным, как, например, у лишенной всякой уличной проститутки, или более длительным, что имеет место у более дифференцированных Женщин. Это непрестанное стремление нищеты присоединиться к богатству, это бесформенное, а потому и сверхиндивидуальное влечение нерасчлененного содержания прийти в соприкосновение с формой и длительно прикрепить ее за собою с тем, чтобы таким образом приобрести бытие – все это лежит в глубочайших основах сводничества. Тот факт, что Женщина лишена всяких границ, что она не монада, делает возможным самое явление сводничества. Она претворяется в действительность потому, что Женщина является представительницей полного ничто материи, которая всячески и непрестанно стремиться привести себя в связь с формой. Сводничество есть вечное стремление "ничего" к "чему то". Постепенно развиваясь, двойственность Мужчины и Женщины разрослась в дуализм вообще, в дуализм высшей и низшей жизни, субъекта и объекта, формы и материи, "чего то" и "ничего". Всякое метафизическое и трансцендентальное бытие есть бытие логическое и моральное: Женщина алогична и аморальна. Она не содержит в себе уклонения от логического и морального начала: она не антилогична, она не антиморальна. Она представляет собою не отрицающее "не", а полное "ничто", ни "да", ни "нет". Мужчина скрывает в себе возможность абсолютного "нечто" и абсолютного "ничто", а потому вся его деятельность имеет определенное направление в ту или другую сторону: Женщина не грешит, так как она уже сама по себе грех, возможность греха в Мужчине. Чистый Мужчина есть идеальный образ Бога, абсолютного "нечто". Женщина, даже Женщина в Мужчине, есть символ полного ничто: таково значение Женщины во вселенной, так дополняют и обусловливают друг друга Мужчина и Женщина. Как противоположность Мужчины, Женщина имеет определенный смысл и известную функцию в мировом целом. Как Мужчина возвышается над самцом – животным, так и Женщина – над самкой. Человек не ведет борьбы между ограниченным бытием и ограниченным небытием, как животные. В человеческом царстве борьба идет между неограниченным бытием и неограниченным небытием. Вот почему Мужчина и Женщина вместе только составляют человека. Итак, смысл Женщины – быть бессмыслицей. Она воплощает в себе "ничто", противоположный полюс божества, другую возможность в человеке. Поэтому никто не пользуется таким презрением, как Мужчина, превратившийся в Женщину. Его ставят несравненно ниже тупоумного, заклятого преступника. Так мы дошли до понимания глубочайшего страха у Мужчины: это страх перед Женщиной, страх перед бессмысленностью, перед манящей бездной пустоты. Только старая Женщина глубоко правдиво раскрывает нам, что представляет собою Женщина в действительности. Красота Женщины, согласно с опытом, создается благодаря любви Мужчины: Женщина становится красивее, когда Мужчина ее любит, так как она пассивно подчиняется воле, заложенной в его любви. Как это и не звучит мистично – это повседневный опыт. Старая Женщина показывает, насколько Женщина никогда не была красивой; была бы Женщина красива, не было бы ведьмы. Но Женщина есть ничто, пустой сосуд, на время вычищенный и выбеленный. Все качества Женщины являются результатом ее небытия, отсутствия в ней сущности. Так как она лишена истинной неизменной жизни и обладает лишь земной жизнью, то она, как сводница, и поощряет всякое создание этой жизни. Поэтому Мужчина, который действует на нее чувственно, может в основе пересоздать и впитаться в нее. Этим путем объединяются все три качества Женщины, отмеченные в этой главе. Все они замыкаются в сфере ее небытия. Путем непосредственной дедукции из этого понятия небытия мы приходим к двум отрицательным признакам: изменчивости и Лживости. Только сводничество, как единственно положительное в Женщине, нельзя было вывести из него так быстро, путем простого анализа. И это вполне понятно. Ибо бытие Женщины тождественно сводничеству. Оно является утверждением Сексуальности вообще. Сводничество – это то же, что универсальная Сексуальность. Тот факт, что в действительности есть Женщина, указывает лишь на наличность в мире радикального влечения ко всеобщей Сексуальности. Проследить явления сводничества в порядке дальнейшей причинности – значит раскрыть бытие Женщины. Если взять исходным пунктом таблицу двоякой жизни, то можно сказать, что направление от высшей жизни к низшей есть переход от бытия к небытию, воля, направленная на "ничто", на отрицание, на зло в себе. Утверждение полного "ничто" – антиморально: это – потребность превратить форму в нечто бесформенное, в материю, потребность разрушать. Но "отрицание" родственно "ничто". Поэтому существует такая глубокая связь между преступным и женским началом. Антиморальное и аморальное именно то, что мы в нашем исследовании так строго отличали, теперь как бы соприкасаются в общем в понятии не морального. Этим до известной степени оправдывается обычное смешение и отождествление этих двух понятий. Ибо "ничто" есть только "ничто": оно не имеет ни существования, ни сущности. Оно является всегда лишь средством для отрицания. Оно есть то, что с помощью "не" противопоставляется "чему то". Только тогда, когда Мужчина утверждает свою собственную Сексуальность, уклоняется от высшей жизни и приобщается к низшей – только тогда Женщина получает существование– Только когда "что то" переходит в "ничто", "ничто" может превратиться во "что то". Признанный фаллос есть нечто антиморальное. Поэтому его воспринимают, как нечто отвратительное. Его предоставляют себе находящимся в известном отношении к сатане: половой орган Люцифера занимает центр дантовского ада (центр земли). Здесь выясняется абсолютная власть мужской Сексуальности над Женщиной. Только благодаря тому, что Мужчина становится сексуальным, Женщина приобретает существование и значение: ее бытие связано с фаллосом, а потому он является ее величайшим повелителем и неограниченным властелином. Мужчина, ставший сексуальным, это фатум Женщины. Дон Жуан – единственный человек, который заставляет ее трепетать в самых основах своих. Проклятие, которое, как мы предчувствовали, тяготеет над Женщиной, есть злая воля Мужчины: "ничто"– только орудие для "нет". Отцы церкви выражали эту мысль с большим пафосом, говоря, что Женщина есть орудие дьявола. Ибо материя сама по себе – "ничто", только форма должна ей дать существование. Грехопадение формы есть самоосквернение путем влечения сосредоточить свою деятельность на материи. Когда Мужчина стал сексуальным, он создал Женщину. Тот факт, что Женщина существует, означает только то, что Мужчина утвердил Сексуальность. Женщина есть результат этого существования, иными словами Женщина – сама Сексуальность. В своем существовании Женщина находится в зависимости от Мужчины: последний, становясь Мужчиной, половой противоположностью Женщины, вызывает ее к жизни, дает ей бытие. Поэтому первым делом для Женщины является сохранение в Мужчине Сексуальности: ибо она обладает существованием в той же степени, в какой он – Сексуальностью. Поэтому Женщина хочет, чтобы он всецело превратился в фаллос, поэтому она сводничает. Она неспособна пользоваться существом иначе, как средством к цели, к этой цели полового акта. Ибо она не преследует никакой другой цели, кроме той, которая направлена на виновность Мужчины. Ее сразила бы смерть в тот момент, когда Мужчине удалось бы одолеть в себе свою Сексуальность. Мужчина создал и создает Женщину, пока он сохраняет свою Сексуальность. Он дал ей сознание (часть II, конец III главы), он дает ей и бытие. Не отказываясь от полового акта, он вызывает к жизни Женщину. Женщина есть первородный грех Мужчины. Любовь призвана замолить этот грех. Только теперь выясняется то, о чем в конце предыдущей главы говорили в форме туманного, неясного мифа. Раскрывается то, что раньше было скрыто: что Женщина не существует до грехопадения Мужчины, не существует без него, что это грехопадение не отнимает у нее богатства, которым она владела до него, напротив, оно с самого начала предполагает Женщину в жалкой нищете. То преступление, которое совершил и совершает Мужчина, создавая Женщину, т.е. утвердив половой акт, он погашает по отношению к ней, как эротике. Ибо чем можно объяснить эту бесконечную неисчерпаемую Щедрость всякой любви? Почему любовь призвана наделить Душой именно Женщину, а не какое либо другое существо? Почему ребенок еще не способен любить? Почему любовь наступает вместе с Сексуальностью в период возмужалости, в связи с утверждением Женщины и с возобновлением греха?   Женщина несомненно является предметом, созданным Руками полового влечения Мужчины. Он создал ее, как собственную цель, как галлюцинирующий образ, за который жадно хватается его мечта. Женщина есть объективация мужской Сексуальности, овеществленная Сексуальность. Она – грех Мужчины, претворившийся в живую плоть. Каждый Мужчина, воплощаясь, создает себе Женщину, ибо он сексуален. Но Женщина обязана своим существованием не своей, а чужой вине. Все, что можно поставить в упрек Женщине, есть грех Мужчины. Любовь должна прикрывать этот грех, но не осилить его. Она возвышает Женщину вместо того, чтобы уничтожить ее. "Нечто" заключает в свои объятия "ничто", надеется таким образом освободить мир от всякого отрицания и примирить все противоречия, однако "ничто" могло бы уничтожиться только тогда, если бы "нечто" держало себя вдали от него. Как ненависть Мужчины к Женщине есть лишь едва сознанная ненависть к своей собственной Сексуальности, так и любовь Мужчины есть самая смелая, самая отчаянная попытка спасти для себя Женщину как Женщину, вместо того, чтобы отрицать ее, как таковую, изнутри. Отсюда именно вытекает ее сознание вины: с помощью нее грех должен быть устранен, но не искуплен. Ибо Женщина существует как грех и существуют только благодаря греху Мужчины, и если женственность означает сводничество, то это лишь потому, что всякий грех сам собой стремится к своему размножению. Все то, что Женщина в состоянии сделать своим существованием, всей своей сущностью, все, что она вечно бессознательно совершает, сводится к отражению влечения в Мужчине, его второго, неискоренимого, низшего влечения: она, подобно Валкирии, сама слепая, является орудием чужой воли. Материя кажется такой же неразрешимой загадкой, как и форма. Женщина так же бесконечна, как Мужчина, "ни–что" столь же вечно, как и бытие. Но эта вечность есть вечность греха. Оглавление   www.pseudology.org