Санкт-Петербург, 1995 Пестов, Станислав Васильевич Бомба. Тайны и страсти атомной преисподней Глава 6. Знак судьбы Этот ничем не примечательный день — двадцать первого мая 1920 года — стал для России едва ли не судьбоносным. В этот день родился академик и нобелевский лауреат Андрей Сахаров, сделавший всё возможное и может быть даже невозможное для того, чтобы Россия обзавелась собственным термоядерным Оружием. Конечно, родился он не академиком и тем более не нобелевским лауреатом, а обыкновенным мальчиком, хотя обыкновенность бывает разная. В этот же год в Советской России родилось ещё более миллиона мальчиков, среди миллиона новорождённых были и более способные, и совсем одарённые, но только одному из них посчастливилось стать тем, кого недалёкие журналисты по недоразумению назовут потом "отцом Водородной бомбы". Судьба оказалась благосклонной только к одному, причём благосклонность её была поразительна. Его прадед (как и более ранние предки) был священником в приходе неподалёку от Арзамаса. Неподалёку от Арзамаса проведёт почти двадцать лет своей жизни и Андрей Сахаров — в том месте, где Большевики, изгадив святые места, устроили в монастыре капище, в чреве которого родилась атомная, а потом и Водородная бомба. А в Нижнем, где его дед в своё время стал адвокатом, академик Сахаров будет томиться в ссылке под надзором бдительных "органов" — родовые места тянули к себе, видать, неодолимо… Дядья Андрея были по-своему талантливы: один стал известным финансистом (НКВД сгноил его за дружбу с Бухариным), другой проявил недюжинные способности в радиоконструировании, — в 1930 году он собрал дома телевизор с механической развёрткой. Но самое большое и сильное влияние на мальчика, конечно, оказал отец. Блестяще окончив в юности Гнесинское училище, он не только прекрасно играл на пианино, но и сочинял музыку — сонаты, романсы, песни. Отец хорошо знал поэзию, в его доме была большая библиотека книг — причём, что весьма важно, — дореволюционные издания. Отец увлекался туризмом и в одном из горных походов на Кавказе познакомился с альпинистом Игорем Таммом, что сыграло, пожалуй, ключевую роль в судьбе сына. Но судьба была не проста, а чрезвычайно щедра к своему любимчику — отец Андрея был ещё и физиком, причём физиком известным миллионам студентам задолго до того, как стал известен стране академик Сахаров. Его отец был автором многих популярных книг и учебников по физике, но особую известность ему принёс "Задачник по физике", выдержавший более десятка изданий. Ещё отроком Андрей приходил в институт, где отец преподавал физику и смотрел интереснейшие и яркие демонстрационные опыты. Потом опыты стали делаться дома, Андрей записывал их результаты и учился делать выводы. Вообще, с учёбой ему опять-таки повезло, как мало кому везло в те годы, — первые пять лет он учился дома. Отец объяснял ему физику и математику, на другие предметы приглашались видные учителя, даже профессора — благодаря дополнительным заработкам отца (авторские гонорары за книги) семья имела такую возможность. Не нужно, пожалуй, объяснять, насколько глубже и эффективнее знания, полученные индивидуально или в небольшой домашней группе. Позже Андрей пробовал себя на физико-математических олимпиадах, но добиться чего-либо тут не сумел. Поэтому он был очень рад, что на физфак МГУ его приняли без экзаменов. И в этом тоже знак Судьбы, ибо по признанию самого Сахарова, жёстких и жестоких конкурсных экзаменов он просто не выдержал бы. На нарах Студенческая жизнь Сахарова не была ничем примечательна, учился он сносно, двойки получал только по "марксизму". Неприятное впечатление у него оставили "Капитал" Маркса и "Материализм и эмпириокритицизм" Ленина — первый, благодаря своей наивности и занудливости, а второй из-за недалёкости вождя. На втором курсе попробовал заняться научной работой — отец его был хорошо знаком с будущим академиком Леонтовичем и договорился с ведущим специалистом по Плазме, чтобы тот сформулировал научную задачу для сына. Но тут вышёл конфуз, Андрей даже не понял, в чём суть проблемы и задачу не одолел. Война, которая принесла горе почти всем семьям страны, не обошла стороной и семью Андрея Дмитриевича. Но судьба распорядилась так, что немецкая бомба разметала их московский дом, когда Сахаровых там не было. А осколок зенитного снаряда чиркнул однажды Андрею по ботинку, больше удивив, чем напугав. Война поразила его массовым переходом на сторону врага, — уходили к фашистам целые части, дивизии, армии. "Ни у одной из воевавших во Вторую мировую войну стран, — вспоминал потом академик Сахаров, — не было такого числа перешедших к противнику солдат, как у нас. Это самый суровый приговор преступлениям режима…." Народ, ставший на защиту своей свободы от новой напасти, вынужден был невольно спасти и кровавый режим, что впоследствии стало предметом спекуляций Политиков. Сам Андрей Дмитриевич на фронт не рвался, здесь он был фаталистом. На фронте могли покалечить или даже убить, потому судьба оградила его от призыва в действующую армию, — Сахарова после окончания физфака МГУ распределили на патронный завод в тыловом городе Ульяновске. Правда, вначале ему пришлось пилить лес и спать на нарах, что было утомительно и даже изнурительно, но вскоре он начинает работать в заводской лаборатории над методиками неразрушающего контроля продукции завода. Там же, на заводе он встречает будущую жену. В доме жены Сахаров и поселился. Некоторые из своих завершенных методик Андрей Дмитриевич посылает по совету отца в Москву — Игорю Тамму. Игорь Евгеньевич был не в восторге от этих работ, но отец Андрея использовал всё своё влияние на Тамма, и в декабре 1944года на ульяновский патронный завод приходит вызов Сахарову в Москву — в Физический институт Академии Наук СССР (ФИАН). И вскоре ульяновский патронщик становится аспирантом знаменитого туриста, непревзойдённого альпиниста и самого, пожалуй, талантливого физика — Игоря Тамма. Три звонка Своему новому аспиранту Игорь Евгеньевич поставил задачу — выучить английский язык, причём на таком уровне, чтобы можно было составлять обзоры научной периодики. Знание английского сыграло потом существенную роль при разработке первого в СССР заряда, в котором проявятся элементы Синтеза ядер Дейтерия. Тема диссертации Сахарова хоть и находилась в области ядерной физики, но прямого отношения к Оружию не имела. Однако, ядерная бомба настойчиво "ломилась" в жизнь молодого аспиранта. Ещё до войны отец рассказал о делении Урана, о возможности цепной реакции, дал ему почитать популярную статью в УФН на эту тему.   Вскоре там же была опубликована статья Зельдовича и Харитона об управляемых и взрывных ядерных реакциях — это было более, чем странно, ибо весь мир, — англичане, французы, американцы, — засекретили все работы по ядерной физике, опасаясь, что их результатами воспользуется фашистская Германия. А вот в стране, где засекречивание довели до идиотизма, где секретилось буквально всё, — от запасов золота до числа "очков" в городских сортирах — публикации по ядерной физике были открыты и доступны любому. Впрочем, Андрей Дмитриевич, по собственному признанию, так и не понял важности этих открытий. Не "врубился" он и зимой 45-го, когда по Москве поползли слухи о возглавляемой академиком Курчатовым "двойке" (так сначала назывался будущий институт атомной энергии — лаборатория № 2 АН СССР. Лаборатория № 1 была в Харьковском Физтехе). Как ни зверели в НКВД, принимая самые драконовские меры по засекречиванию, шило всё равно лезло из мешка.   (Интересно в связи с этим воспоминание бывшего конструктора первой Атомной бомбы Турбинера. На свой страх и риск он решил разыскать эту "двойку", которая по слухам обреталась где-то за Соколом. Сев в трамвай, он спросил молочниц, ехавших на рынок: — Где тут научный институт? — Это што-ли, где Атомную бомбу делают? — загалдели молочницы. — Вот он туточки, в Покровском-Стрешневе…) Первый раз Андрея Дмитриевича всерьёз задело, когда он услыхал о Хиросиме и Взрыве над ней бомбы неслыханной мощности — в 20 Ктн. "У меня подкосились ноги, — вспоминал потом Сахаров. — Я понял, что моя судьба и судьба очень многих внезапно изменилась. В жизнь вошло что-то новое и страшное…" Сахаров достал журнал "Британский союзник", который издавало английское посольство в Москве, и стал изучать опубликованный там Отчёт — научный доклад [автор - Henry DeWolf Smyth], где американцы излагали принципы, конструкцию, а также результаты Испытаний первой Атомной бомбы. Итогом такого чтения стала кипучая изобретательская деятельность аспиранта по созданию реакторов, по разделению изотопов Урана и прочая, и прочая. И хотя всё это оказалось нереальным и далеко не новым, кое-кто доложил "куда следует" об атомных увлечениях Сахарова, ибо едва ли не каждый третий в стране был сексотом и доносчиком. Первый звоночек, как видно, прозвучал и затих, но вскоре, в 1946 году прозвенел второй. Сахарова пригласили зайти в комнату № 9 в одной из московских гостиниц. Сидевший там генерал сказал Андрею Дмитриевичу: — Мы давно следим (!) за Вашими успехами в Науке. Предлагаем Вам перейти в нашу систему для участия в выполнении важных правительственных заданий. Далее генерал стал соблазнять Сахарова громадными возможностями "системы" — лучшими в мире библиотеками, самыми большими ускорителями, самой высокой зарплатой и, наконец, московской квартирой. Правда намекнул, что придётся из Москвы уезжать. Перспектива оказаться опять где-то в провинции не устраивала аспиранта, да и диссертация не была ещё завершена.   В следующем, 1947 году он её закончил, но выяснилось, что основная задача диссертации — безизлучательные ядерные переходы — была уже давно решена японскими физиками. Игорь Евгеньевич подосадовал, но всё же махнул рукой — мол, всё равно сойдёт. В те времена продукты выдавались по продовольственным карточкам, и карточка аспиранта была намного тощее, чем карточка кандидата Наук. А "на шее" Андрея Дмитриевича была семья — жена и дочка. И аспирантской стипендии не хватало, чтобы арендовать жильё — приходилось занимать деньги у отца и у Игоря Евгеньевича. Так что защита диссертации была не столько научной необходимостью, сколько житейской. Тем более что успешная предзащита прошла в курчатовской "двойке" — там Сахаров делал доклад по теме своей диссертации. Тут же прозвенел и третий звоночек — Курчатов пригласил диссертанта в свой кабинет и предложил перейти после окончания аспирантуры к нему, для дальнейших занятий теорией ядерной физики. Но и третий звонок Андрей Дмитриевич проигнорировал — расставаться с академиком Таммом не было никакого резона. А после третьего — последнего — звонка Судьба взялась за Сахарова весьма круто… О лизании задницы Однажды вечером Игорь Евгеньевич поманил за собой Андрея Сахарова и ещё одного ученика — Семёна Беленького — в свой кабинет. Затем он весьма тщательно запер на замок дверь и таинственным голосом объявил им волю Совета Министров СССР и ЦК КПСС, согласно которой в ФИАНе создаётся исследовательская группа для проведения теоретических и расчётных работ по Водородной бомбе. И в эту группу уже зачислены Беленький и Сахаров. Прежде всего им надо было проверить и уточнить расчёты по "трубе", которые уже сделали Зельдович и К? На что молодой доктор Семён Беленький уныло заметил: — Теперь нам придётся лизать зад Зельдовичу… Однако, заниматься этим совсем не романтичным делом Беленькому почти не пришлось, он прожил недолго и умер от болезни. А в исследовательскую группу, которую возглавлял, конечно, Тамм, был включён совсем юный Юрий Романов и "отчасти" будущий академик Виталий Гинзбург. Гинзбурга не допускали на "объект" из-за подозрительности секретчиков — его жену перед этим арестовали, а в СССР сам факт ареста уже означал виновность. Однако, подключение к Атомному проекту фиановцев — явление далеко не ординарное. До этого проект возглавляли физики ленинградской школы — Курчатов, Зельдович, Харитон, Иоффе и другие. Теперь в проект задействовали московскую школу и её "китов" — Тамма, Ландау, Леонтовича, Померанчука, Боголюбова. По-видимому, Курчатов понимал, что одни питерские корифеи — Зельдович, Харитон, Флёров — водородную проблему "не вытянут". Теоретической работы, расчётов нужно сделать чрезвычайно много, да и "свежий" взгляд на проблему необходим. Если к Атомной бомбе шли от эксперимента, — сначала было открыто деление (хотя многие это предсказывали), потом были измерены характеристики цепной реакции и лишь после этого — расчёты и конструкция, то в случае с Водородной бомбой всё виделось иначе. Осуществить эксперимент с миллиардными температурами и давлениями не представлялось возможным, потому стали налегать на теорию, на оценку, на приближённые модели и расчёты. Объединение здесь двух школ — ленинградской и московской — было очень мудрым и дальновидным ходом Курчатова. Довольно-таки скоро выяснилось, что "лизать зад" никому не придётся — Зельдович и сам интуитивно ощущал тупиковость "трубы". А со временем появились и новые, "свежие" идеи, и труба отошла на второй план… Повитуха гения С жильём у Андрея Дмитриевича действительно дела обстояли неважно — его жена Клава не уживалась с тёщей, и молодым приходилось арендовать квартиры. Причём нигде они подолгу не задерживались, одна плохая квартира сменялась ещё более худшей. Постоянно болела дочка, денег не хватало на аренду жилья, на продукты и лечение. Дело дошло до того, что жена Клава пошла продавать свою поношенную кофточку, за что попала в милицию, как "спекулянтка". Однажды появилась возможность арендовать хороший домик, но на условиях сотрудничества с НКВД — Клава должна была тайно следить за встречами мужа и докладывать "куда следует". Андрей Дмитриевич в то время не был ни диссидентом, ни разработчиком Оружия. Просто тогда следили за всеми. Когда Сахаров стал старшим научным сотрудником теоротдела ФИАНа, он обратился к директору Вавилову с просьбой помочь жильём. Вавилов, который к тому же был и президентом АН СССР, отнёсся к этой просьбе с пониманием. А когда вышло постановление Совмина о создании исследовательской группы, Вавилов велел включить туда Сахарова, поскольку тогда появлялась реальная надежда на жильё. И действительно, вскоре семья Андрея Дмитриевича получила комнату в самом центре Москвы, недалеко от Кремля. Эта близость была, пожалуй, единственной радостью, ибо дом был старый, топить нужно было дровами, а вместе с семьёй Сахарова в "коммуналке" проживал ещё десяток семей. Сортир был один на две "коммуналки" и можно представить себе — какая очередь в полсотни человек — скапливалась там по утрам. О том, чтобы толком помыться, жильцы и не мечтали — это считалось барской забавой. По сему Андрей Дмитриевич, прихватив шайку, с веником подмышкой отправлялся в Баню, где приходилось выстаивать длиннейшие очереди. Ибо очереди были главным признаком советского Социализма. Комната Сахаровых была настолько мала, что в ней не помещался обеденный стол, ели на подоконнике или табуретках. Но ни дикие жилищные условия, ни тягомотные очереди в Баню не помешали Андрею Дмитриевичу проложить путь к термоядерному успеху. А даже наоборот — способствовали! Ибо, если бы у Сахарова было жильё, то его не включили бы в группу по разработке водородного Оружия. А в длиннейшей очереди в Баню Сахарова осенила идея о том, как применить разработанную Львом Ландау методу автомодельных решений к расчётам точечного Взрыва. Не зря ведь говорится, что несчастья и страдания — повитуха гения Правда, "банная" идея оказалась тоже не нова, — её уже использовали советские и зарубежные математики при расчётах ядерных Взрывов. Но Андрей Дмитриевич, подзадумавшись и насидевшись в очередях, нашёл ещё несколько автомодельных решений для полуколичественного описания взрывных процессов. Вообще, изучение отчётов группы Зельдовича стало хорошей школой для Сахарова и других молодых участников термоядерного проекта. Андрею Дмитриевичу пришлось выучить астрофизику и газодинамику, чтобы стала понятна идея "трубы". На это ушло почти два месяца — с июня по август 1948 года. Ещё раньше Андрей Дмитриевич выучил ядерную физику, — нужда заставила его подрабатывать преподавательской работой на кафедре физики МЭИ, которой заведовал Фабрикант. Там же он одолел электродинамику и теорию относительности — ничто так не способствует проникновению в глубины малоизвестной Науки, как преподавание её. К сожалению, Сахарова вскоре "выставили" из МЭИ, он плохо выговаривал букву "р" и, по-видимому, сошёл за "космополита", с которыми тогда велась жестокая борьба. А вскоре острая нужда немного отступила, и свежеиспечённый кандидат Наук уже не рвался к преподавательской деятельности. Сахаров пробовал ещё преподавать в вечерней школе при Курчатовском институте, но там можно было освоить лишь методику, но не сами Науки. Что было весьма печально, ибо остались слабо освоенными квантовая механика, квантовая теория поля, теория элементарных частиц и многие другие разделы физики. Впрочем, работа по изучению отчётов группы Зельдовича заставила его заняться самообразованием, и вскоре это дало ощутимые плоды. С тех пор Андрей Дмитриевич стал считать преподавание необходимым элементом подготовки учёного. Тем более что на этом настаивал и мудрый академик Тамм. Впрочем, это давно известная Истина, которая концентрированно выражена в старом анекдоте: один профессор жалуется: "Какие тупые у меня ученики, я им раза три повторил теорию, сам, наконец, её понял, а они всё никак не "врубятся"…" Оглавление   www.pseudology.org