| 24 февраля 2003 | Сергей Петрович Капица |
| Молодость человечества уже прошла... Но благодаря телевидению мысли многих стали коротенькими и неинтересными, как у Буратино | |
 Недавно
75-летний юбилей отметил известный ученый Сергей
Петрович
Капица.
Для того чтобы только полностью перечислить все его достижения, звания и
регалии (профессора, доктора физико-математических наук, вице-президента
РАЕН, президента Евразийского физического общества…), потребуются
несколько страниц.
Круг научных интересов
Сергея Петровича также чрезвычайно широк: он является автором более 150
работ в области аэродинамики, электродинамики, синхротронного излучения,
ядерной физики, истории науки, проблем народонаселения и демографии,
методики и практики образования.
Большинству же читателей
Сергей Капица известен прежде всего как автор и ведущий программы
«Очевидное — невероятное» (ТВЦ), отмечающей в конце февраля 30-летие...
— Сергей Петрович, как начиналась ваша программа? — Меня пригласили выступить в научно-просветительской передаче для школьников. Перед 16-миллиметровой камерой я рассказал о законах сохранения энергии и импульса. Моя запись чем-то привлекла внимание теленачальников, и вскоре мне предложили стать комментатором-ведущим научно-популярного кино, которое у нас было развито, но в силу некоторых причин не попадало на телевидение. Я должен был выступать посредником между зрителем и киноматериалом. Но очень скоро стало ясно, что требуется делать нечто большее: нужны не только научные факты, но и отношение к ним, авторская позиция. С тех пор главной нашей целью стала проблема общественного восприятия науки. — Как родилось запоминающееся название программы? — Словосочетание «Очевидное — невероятное» появилось благодаря редактору Ирине Александровне Железовой. Она подняла его из некоего фильма, снятого на Киевской студии научно-популярных фильмов. А режиссер программы Борис Левкович вспомнил строки Пушкина, которые стали прологом передачи. Кстати, эти стихи были рассыпаны по его рукописям. И только в конце XIX века пушкинисты собрали их в единый текст, который попал в Полное собрание сочинений. А вот последней строчки: «И случай, Бог изобретатель» — самой гениальной — ужасно боялись на советском телевидении — В годы застоя испытывали ли вы идеологическое давление? — Нет, я даже не был членом партии, что, казалось бы, предопределено для человека, оказавшегося в те годы на телевидении. Хотя мы часто сталкивались с проблемами идеологии, особенно при обсуждении экономических проблем, но у меня было понимание со стороны руководства телевидения. Например, однажды мы собрались в Ленинград на съемки торжественного заседания в канун столетнего юбилея академика Иоффе. Перед самым отъездом мне позвонили из группы и сказали, что телевизионные камеры в Ленинграде на ремонте, все прочие подробности обещали объяснить на месте. Когда я приехал, оказалось, что аппаратура в порядке, но первый секретарь Ленинградского обкома категорически против того, чтобы что-либо снималось про физиков и Физико-технический институт, который он не любил. Пришлось звонить людям, оказывавшим мне очень серьезную поддержку, и через полтора часа все было улажено. Но на этом наши приключения не кончились. На юбилейном вечере самое большое впечатление произвело выступление крупнейшего атомного физика, руководителя создания ядерного оружия академика Юлия Борисовича Харитона. Он говорил так проникновенно, что, когда все завершилось, мы решили записать с ним отдельный разговор. И только установили камеры, как подошли двое с каменными лицами и спросили, есть ли у нас разрешение его снимать. Я ответил на их языке: «Вопрос согласован. В случае чего нас поправят». От нас отстали. Это было первое выступление замечательного ученого по Центральному телевидению. — Я подозреваю, что многие удивляются: зачем вам — известному во всем мире ученому — нужна эта программа, ведь ни славы, ни значительных денег она вам не добавит? — Люди работают не только ради славы или денег. Наука занимает очень важное место в современной культуре. И в наши дни, когда происходит одичание народа, а просветительская функция большинства СМИ ушла на второй план, существование нашей программы кажется мне очень важным. Я всегда рассматривал просветительскую деятельность как одну из функций ученого. — Ваш конфликт с Первым каналом, в результате которого «Очевидное — невероятное» ушло сначала на АСТ, а потом в никуда, состоял в том, что на канале хотели повернуть программу в сторону мистики, рассказов про колдуний и ведьм, от чего вы отказались. Вот сейчас, перед возвращением на ТВЦ, какие-то подобные условия вам ставились? — Нет. К нашему счастью, Олег Максимович Попцов занимает вполне конструктивную и разумную позицию, и, на его взгляд, мистика — это последнее, о чем могла бы идти речь в программе. Другое дело, что нам сейчас надо завоевывать аудиторию, что непросто, поскольку публика развращена всякими глупостями. Я бы сказал, что благодаря телевидению мысли многих людей стали коротенькими и неинтересными, как у Буратино. Это очень серьезная проблема: какое мы воспитываем поколение, какие интересы у наших людей мы развиваем. Может быть, страной идиотов проще править, но будущего у нее нет. — И что вы делаете, чтобы завоевать аудиторию? — Изменился формат: 26 минут вместо прежних 52. Благодаря динамичному монтажу и различным эффектам программа стала более современной. У нас очень хорошие операторы, виртуальная студия, мы постоянно ищем новые творческие ходы. Все это, конечно, способствует динамике подачи материала, но основой программы все равно остается обсуждение различных научных проблем с крупными учеными. — Наука в каком-то смысле опережает жизнь, то есть то, что сегодня является предметом ее изучения, завтра входит в повседневную реальность, становится бытом. С этой точки зрения, какие научные работы можно выделить? — Наиболее интересны, на мой взгляд, открытия в области биологии и генома человека. Кстати, именно про эту науку в нашей программе мы рассказываем чаще всего. Биология сейчас изучает невероятно интересные явления, которые к тому же очень близки человеку: возможности генной инженерии, биотехнологии, природа наследственных болезней и исцеление от них. Прогресс здесь происходит буквально ежечасно. На прошлой неделе мы записали беседу с нашим выдающимся ученым — директором Центра биоинженерии РАН, член-корреспондентом РАН Константином Георгиевичем Скрябиным. Он блестяще рассказал о том, что происходит в этой области науки. — Сейчас много говорят о проблеме клонирования. Вы не считаете, что эксперименты с клонированием находятся за гранью нравственности? — В 20-х годах прошлого века, когда поняли, что существуют разные группы крови с определенными законами их совместимости, и в конце концов научились кровь переливать, многим казалось, что это ужасная вещь: «Ну как же, у меня в жилах будет течь чужая кровь!». Переливание крови, в которой, по распространенному мнению, еще и содержится душа, подверглось общественному осуждению. Сейчас же никто, кроме крайне религиозных сект, против переливания не возражает. Это делается повсеместно, благодаря чему спасено колоссальное количество людей. О генном же человеке пока речь не идет. Об очень сложном процессе управления эмбриональным развитием науке предстоит еще узнать очень и очень много. Но некое владение и вмешательство в эти структуры обещает очень большие результаты для современной науки. А моральные проблемы, которые возникают, нужно обсуждать, чтобы подготавливать к ним людей, а не запугивать их различными страшилками. — Развитие науки и техники порождает массу проблем. Неслучайно ХХ век вошел в историю прежде всего как время техногенных катастроф, продолжающихся и поныне. Нужны ли открытия, с которыми человечество не может затем справиться? — Техногенные катастрофы были и до ХХ века, только раньше людей было намного меньше и, соответственно, меньше возможностей для аварий и взрывов. Когда я был маленьким, на свете жили два миллиарда людей, сейчас их — шесть миллиардов. Ежедневно функционирует гораздо большее число машин, всевозможных устройств, и в наши дни, наверное, раз в десять больше возможностей для аварий, чем еще пятьдесят лет назад. Поэтому нам только кажется, что число этих катастроф увеличивается, на самом деле увеличивается интенсивность жизни. — Мы вплотную подошли к теме ваших исследований последних лет: мировой демографии. Почему вы к ней обратились? — Занимаясь в рамках Римского клуба и Пагуошского движения ученых вопросами опасности глобальной ядерной войны, я постепенно пришел к пониманию того, что из всех глобальных проблем проблема роста населения Земли является центральной [Мальтус]. Безопасность, исчерпание ресурсов и другие вопросы — все это производные от численности людей. Наши исследования показали, что относительное изменение численности населения находится в строгой пропорции к изменению времени. Иными словами, от эпохи к эпохе человек переходил все быстрее и быстрее. Так, от начала Древнего мира (от 2000 г. до Р. Х.) до падения Рима (V в.) прошло 2500 лет. Средние века длились тысячу лет. Затем то, что называют Новой историей, — 300 лет, Новейшей — 120 лет. Каждый последующий период становится короче в 2,5 — 3 раза. То есть мы движемся к какому-то рубежу. Время словно сжимается к настоящему и растягивается в прошлом. По-видимому, люди заметили это давно. Например, в Библии рассказывается о Мафусаиле, который жил 969 лет. Скорее всего, те, кто писал Ветхий завет, понимали, что время, даже в масштабе их представления, расширяется в прошлое. И передали это нам, приписывая древним патриархам такую долгую жизнь. — Каковы же, на ваш взгляд, особенности текущего исторического момента? — Сейчас происходит глубокая перемена в развитии человечества, я бы сказал, сравнимая с самим появлением человечества. Причем эта перемена сжата в исключительно короткие временные промежутки. Уже прекратился рост населения не только в России, но и в США, Японии и Европе. А Китай и Индия примерно через 50 лет придут к тому же. Это приведет к колоссальным изменениям. С полным основанием можно сказать, что большая часть критических явлений в нашей стране порождена именно этими изменениями роста. Они застигли нас врасплох. Но перемены происходят и во всем мире. Миллион лет мы мчались по нарастающей кривой — и вдруг численное развитие человечества резко затормозилось. Многое ломается: восприятие времени, восприятие людей, самого себя. Все правила жизни, которые берут длительное время для своего становления, сейчас не поспевают за тем, что происходит. — С чем это связано? — Наша цивилизация постепенно осуществляет переход к новой парадигме развития человечества. Мне кажется, что у человечества бурная молодость постепенно кончается, и мы переходим к гораздо более оседлому, постоянному и стабильному образу жизни. В различных странах эти процессы происходят с не такой уж и большой разницей во времени: 100—150 лет. Поэтому сейчас в мусульманских странах такой всплеск агрессивности. Но и в спокойной ныне Европе 100 лет назад началась братоубийственная война. — Недавно вышедшая ваша книга называется «Сколько людей жило, живет и будет жить на Земле». Сколько людей будет жить на Земле, когда демографический переход прекратится? — Примерно в два раза больше, чем сейчас, то есть 10—12 миллиардов. На этот уровень планета выйдет приблизительно через 100 лет. И это будет сопровождаться существенным старением человечества. В развитых странах мы уже это наблюдаем, да и у нас гораздо больше пенсионеров, чем было 50 или 100 лет назад, и намного меньше молодежи. — Несколько лет назад вы сказали, что наш храм науки почти сгорел, с тех пор что-нибудь изменилось? — Наша наука находится в сложном положении, и я считаю, что к этому нужно привлекать внимание общественности. Когда Ленин изгнал из страны на пароходе сто философов и обществоведов, которые его не устраивали по идеологическим соображениям, то все кричали: ах, какой ужас, что он сделал! А когда десятки тысяч первоклассно образованных ученых вынуждены были покинуть страну, это не сочли чрезвычайным событием. За последние десять лет выбито почти все среднее поколение ученых. А молодежь, глядя на своих бедствующих старших коллег, не знает, что ей делать. Например, из Физтеха, где я заведовал кафедрой до своего 70-летия, за последние десять лет в США уехали приблизительно полторы тысячи человек. Пятая часть всех выпускников. А подготовка одного такого специалиста в США стоит от миллиона до двух миллионов долларов. Из этой арифметики получается, что один только Физтех экспортировал кадров на 1,5 миллиарда долларов, ничего с этого не имея: зарплата преподавателей и профессоров остается на нищенском уровне. Но, я считаю, надо не скулить о том, что мы находимся у разбитого корыта, а искать выход из этого положения. И это тоже одна из функций нашей передачи. В положении нашей науки я вижу обнадеживающие симптомы. И первые шаги в этом отношении предпринимают. Например, спрос на хорошее образование растет. А это значит, что образованных людей в России в ближайшие годы не убавится, и это вселяет надежду. Наш народ, привыкший жить в атмосфере большой науки и культуры, не сможет без нее обойтись. Александр Славуцкий Источник |
|