Михаил Голубовский Памяти Раисы Львовны Берг Есть люди, о которых хочется сказать: "Явление Природы!".  Таковой была и остается в памяти Раиса Львовна Берг. Описать словами ее завораживающую привлекательность столь же трудно или даже безнадежно, как вербализовать красоту баллад Шопена, красочно-чувственные соития на картинах Климта или комбинацию на шахматной доске. На семинаре, в любом сообществе вы сразу выделяли РЛ - по интеллекту, по грудному, с эмоциональными тембровыми переливами, голосу, по особой манере движений, поведения и богатой пафосной речи, где воспарение к высотам знаний сочеталось с присловиями и терпкими словечками, насколько это позволительно женщине. Аналогично, в любой аудитории вмиг запечатлевалась личность Тимофеева-Ресовского. Недаром эти два генетика стали соавторами памятной статьи 1961г. о путях эволюции генотипа в "Проблемах кибернетики" (вып.5). Красота биоразнообразия, сложность путей эволюции и точность законов генетики были подлинной страстью Раисы Львовны. Здесь она знала и понимала все. Эта страсть, мне кажется, была наследственной или врожденной, но несомненно и импрессированной в раннем детстве интеллектуальной аурой и окружением ее отца, выдающегося зоолога- эволюциониста и географа академика Льва Семеновича Берга, автора известной концепции номогенеза. Со студенчества РЛ прониклась идеями и традициями петербургской школы эволюционной генетики во главе с Ю. А. Филипченко и Н. И. Вавиловым. Еще до окончания кафедры генетики она начала работать вместе с будущим нобелевским лауреатом Меллером, который в 1927 г. с помощью хромосомной инженерии создал метод получения и количественного анализа мутаций в опыте и природе. Судьба мутаций в природе стала любимой темой РЛ. После открытия вспышек мутаций в диких поселениях дрозофил она не только подтвердила положение классика генетики де Фриза о неравномерности темпа мутаций во времени, но и обнаружила феномен моды на мутации. В начале 40-х гг. РЛ перешла в московскую докторантуру к академику И. И. Шмальгаузену. Таким образом, она приобщилась и к московской эволюционной школе. К разностороннему тезаурусу РЛ надо добавить совершенное знание ею трех европейских языков. РЛ окончила немецкую "Реформирте Шуле" в Ленинграде. Есть три восходящие ступени познания - просто знание о чем-либо, понимание того, что знаешь, и, наконец, эмоциональное отношение к постигнутому в рамках целостной гармоничной картины. Недаром в первой фразе классической статьи монашески строгого Менделя стоят слова "поразительная закономерность". На вершинах эмоций возникает чувство, которое историки науки метафорически назвали "синдром Пигмалиона". Творец проникается живым чувством к постигнутой или созданной красоте, как Пигмалион был заворожен Галатеей. Многим приходилось слушать, как РЛ с упоением часами рассказывала о тайнах корреляционных плеяд у растений, о видах полиморфизма, о моде на мутации, когда в разобщенных поселениях дрозофил вдруг становилось модным желтое тело (yellow), сменяясь затем на искривленное брюшко (abnormal abdomen) или опаленные щетинки (singed). Кандидатская диссертация была защищена РЛ в 1939 г. Текст был тщательно выверен, машинистка допустила всего одну ошибку. Но зато какую?! Вместо популяций "РАЗОБЩЕННЫХ " было напечатано РАЗОБЛАЧЕННЫХ…Такое было суховейное время.   Синдром Пигмалиона проявлялся у РЛ не только по отношению к собственным работам, но и к прозреваемым ею эволюционным следствиям - жемчужинам в работах коллег и других авторов. Исследователи нередко, вроде крыловского петуха, сами не замечали эти жемчужины в "навозных кучах" добытых ими фактов. Или же были не способны подняться над ними и вознестись к эволюционной семантике. С высоты своего эволюционного видения РЛ в 1967-68 гг написала по просьбе редакции "Знание-Сила" два популярных и поныне эссе "Почему курица не ревнует?" и "Чем кошка отличается от собаки". С тех пор прошло почти 40 лет, но и по сию пору эти эссе выглядят свежо и крепко, как будто их не коснулась патина времени. Они амплифицируются ныне в Интернете на многих сайтах. В чем здесь секрет? Раскрытие глубокого эволюционного смысла знакомых всем фактов и явлений сочеталось в статьях РЛ с изяществом и внутренней свободой повествования. Вот начало одной популярной статьи: "Если я над чем-нибудь думаю, меня интересует не только сам предмет, но и мнения людей о нем. Я биолог, a думаю я о жизни и смерти, и почему они есть, и как бы это могло быть иначе, и почему все так, а не иначе, и нельзя ли исправить то, что явно устроено плохо, и не будет ли от этих исправлений какой беды". Этот стиль ярко проявился и в известных мемуарах "Суховей". Я не знаю, как определить крепость и оригинальность слога, но среди женских авторов в русской прозе рядом с РЛ можно поставить лишь несколько имен: Зинаида Гиппиус, Марина Цветаева, Надежда Мандельштам, Нина Берберова. А в экологической нише научно-художественных эссе РЛ почти непревзойденна, включая и многочисленную мужскую половину. Вовсе не легко сходу назвать главное типовое отличие кошки от собаки, по отношению к которому все остальное выступает как функция или производное. РЛ демонстрирует здесь логику эволюционного подхода, опираясь на корреляционные принципы Кювье. Первопричина - в технологии добычи пищи. Собака - преследует жертву, кошка - подстерегающий хищник. Отсюда идут корреляционные плеяды различий в поведении этих зверей - спутников человека. Далее цитирую РЛ: " Совершив свои отправления, кошка действует тщательно и аккуратно. Собака в той же ситуации поступает иначе. Два-три небрежных движения задними ногами, как будто на пожар спешит. Обернуться собака не дает себе труда. Ритуал совершается формально, можно сказать, бюрократически... Затаиваться, чтобы быть сытой, собаке в ее исконном состоянии не приходилось. Вонь, шум - ей все нипочем. Чистоплотность собаки - весьма относительна. Поэт, у которого бесенок говорит: "Я сам в ненастье пахну псиной// И шерсть лижу перед огнем", - ошибался: запах псины и вылизывание шерсти - "две вещи несовместные", одна - собачья, другая- кошачья. Тот, кто лижет шерсть, не пахнет ничем, иначе зачем бы он стал стараться". РЛ, превосходно знавшая наизусть многое из Блока и его окружения, цитирует и комментирует здесь известные строки Зинаиды Гиппиус из стиха "Дьяволенок". Пожалуй, нигде столь ярко синдром Пигмалиона не проявлялся у РЛ, как в ее совершенно уникальной способности щедро и всегласно восхищаться талантами других людей и привлекать их в свой дом, будь это в Ленинграде или в новосибирском Академгородке. Ее квартира всегда становилась салоном интеллектуалов, художников, поэтов, артистов. В Академгородке ее научными и дружескими собеседниками были известные математики и кибернетики, люди яркой индивидуальности – А.А.Ляпунов, И.А.Полетаев, А.И.Фет. В Москве и Ленинграде – академики А.А.Сахаров и Л.В.Канторович, поэт Александр Галич. Прибегну к метафоре, способной хоть как-то описать стиль жизни и личность Раисы Львовны. "Три девицы под окном пряли поздно вечерком" и назвали свои заветные желания. Одна - на весь крещеный мир приготовила бы пир, другая - наткала бы полотна, ну а третья- родила бы богатыря - ее и выбрал царь. Так вот, РЛ непостижимым образом воплощала собой одновременно все эти три вечных женских ипостаси. Она испытывала истинное удовольствие от хлебосольного гостеприимства, зная множество гурманских услад, непрерывно творя новые пищевые вариации и радуясь удачным трофо-экспромтам. В отличие от куртуазных великосветских дам французских салонов или описанных у Л. Н. Толстого в "Анне Каренине", у РЛ не было кухарки или повара. Все закупалось и изготовлялось ею самой, словно подтверждая ленинскую фантасмагорию о кухарках, управляющих государством. Желание наткать полотна на весь мир - вторая женская ипостась - это метафора соединения разрозненных нитей бытия в целостную ткань. Идет ли речь о домашнем садике на оконных полках, "сводничестве" талантов друг с другом, организации всесоюзных совещаний по биометрии, симпозиума о тайнах художественного творчества или выставок Фалька и Филонова в Академгородке. Цветы - воплощение красоты и гармонии в природе - были страстью РЛ. Входя в лабораторию, она первым делом устремлялась к своим "цветочкам", любовно поливая и ухаживая за ними. И цветы отвечали ей взаимностью, роскошествуя в росте и цветении, как ни у кого другого. С такой же страстью РЛ творила на полотнах и листах бумаги эзотерические извивы и кружева. Помню, как в экспедиции в Армению в 1964 г. поздно ночью я увидел в комнате РЛ свет и решил заглянуть. Она яростно ползала на коленях вокруг листа ватмана, погружая одежную щетку в тазик с краской и водя ею по бумаге. Это был период увлечения РЛ фигуративным ташизмом. Третья женская ипостась - родить богатыря. Здесь проявлялось необыкновенное влечение РЛ к талантам во всех их проявлениях, но, прежде всего, в их мужских инкарнациях. Она была по-женски увлекающаяся. Талантам она прощала многое. Поэты и художники могли придти в гости в любое время суток, иногда "в драбадан" хватившие хмельного. РЛ их не прогоняла. Она любила общество талантливых мужчин, а они любили ее общество. В то же время РЛ отнюдь не была "розовой и пушистой", пользуя молодежный сленг. С той же страстью, с которой она расточала похвалы, она направляла стрелы своего сверхязвительного интеллекта против оппонентов, взгляды которых противостояли ее принципам. Порой ее богатое воображение преобладало над разумом. Она выстраивала воздушные замки и приписывала попавшему в немилость коллеге фантастические виртуальные прегрешения и злые умыслы. Словно в подтверждение мольбы поэта: " Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев и барская любовь". Примечателен стиль научной работы и жизненной динамики РЛ. Она была ярко выраженной "совой", ее активность явно нарастала по мере сгущения сумерек и достигала пика к 12 часам ночи. Приходя на работу в лабораторию часам к 3-4 дня, полюбовавшись, прежде всего, на любимые цветочки, РЛ садилась за свой рабочий стол и, окруженная ящиками с пробирками дрозофил, словно приклеивалась к столу. Самозабвенно, час за часом, 8-10 часов подряд, она сидела за бинокуляром, и лишь далеко заполночь вынужденно и с сожалением покидала лабораторию. Почерк и записи в лабораторном журнале отличались аккуратностью, каллиграфической строгостью и красотой. Когда она, анализируя генофонд популяции, сотнями и тысячами "гоняла дрозофил" (фенотип мух из природы и результаты скрещиваний), от ее цепкого художественного взора не ускользали малейшие отклонения мушиного фенотипа. " Не придирайтесь, эти мухи нормальные", - порой говорили коллеги, когда РЛ усматривала слабое изменение наклона жилок, вырезку на крыле или щербинку на мушином брюшке. И еще одна отличительная черта РЛ - аристократизм ее духа и неприступность духовной территории. Никто не мог заставить ее сказать то, что она не думает, а преступающий ее духовную территорию получал достойный и язвительный отпор. Достаточно прочитать в "Суховее" стенограмму разноса РЛ в закрытом Ученом Совете Института цитологии и генетики в 1968 гг. за ее подпись в коллективном письме ученых Академгородка в защиту Синявского и Даниэля. За исключением отважной Зои Сафрониевны Никоро, все либо пригнули свои головы, либо несли нужную партийному начальству советскую обвинительную околесицу. Прошло 25 лет и в 1993 году Институт поступил благородно, издав под своей эгидой подготовленный самой РЛ сборник ее работ по эволюционной генетике. Раиса Львовна Берг, почившая в возрасте 93-х лет в Париже 1 марта 2006г, донесла до нас свет ушедшей в прошлое российской интеллигенции. Будем благодарны ей за это, вспоминая пушкинские строки: Наставникам, хранившим юность нашу, Не помня зла, за благо воздадим. Источник Содержание   www.pseudology.org