Im Selbstverlag des Verfassers, 1933, 288s Вильгельм Райх Charakteranalyse : Technik und Grundlagen für studierende und praktizierende Analytiker Часть 1. Техника. Глава VI. Обращение с переносом 1. Кристаллизация генитального объектного либидо Задача «обращения с переносом» встает перед аналитиком в связи с тем, что на него происходит перенос инфантильных установок, который в ходе анализа претерпевает разнообразные изменения и выполняет определенные функции. Отношение к аналитику в процессе анализа бывает не только позитивным, но и негативным; он должен считаться с амбивалентностью чувств и, главное, учитывать, что любой вид переноса рано или поздно становится сопротивлением, разрешить которое пациент самостоятельно не способен.   Фрейд особо подчеркивал, что первоначальный позитивный перенос обладает свойством с легкостью превращаться в негативный. Далее значение переноса выражается также в том, что самые существенные части невроза можно выявить не иначе как в переносе и что вследствие этого устранение «невроза переноса», который постепенно занимает место собственно болезни, относится к важнейшим задачам аналитической техники. Позитивный перенос — это основной проводник аналитического лечения, в его огне расплавляются самые стойкие сопротивления и симптомы, что, разумеется, еще отнюдь не означает излечения. В анализе он является не целебным фактором как таковым, а важнейшей предпосылкой создания тех процессов, которые независимо от переноса в конечном счете ведут к излечению. Чисто технические задачи, которые обсуждал Фрейд в своих статьях о переносе, можно вкратце обобщить следующим образом: 1) создание прочного позитивного переноса; 2) использование этого переноса для преодоления невротического сопротивления; 3) использование позитивного переноса для производства вытесненных содержаний и достижения полноценных в динамическом смысле вспышек аффектов с целью отреагирования. С точки зрения характероанализа перед нами встают еще две задачи, техническая и терапевтическая в аспекте экономики либидо. Техническая задача связана с требованием создать прочный позитивный перенос. Уже это требование имеет предпосылкой клинический опыт, что такой прочный позитивный перенос спонтанно создают лишь немногие пациенты. Однако наши характероаналитические рассуждения ведут нас еще несколько дальше. Если верно, что все неврозы возникают на основе невротического характера и, далее, что невротический характер отличается как раз нарциссическим панцирем, то встает вопрос, способны ли вообще наши пациенты с самого начала к настоящему позитивному переносу. Под «настоящим» мы подразумеваем сильное, не амбивалентное эротическое стремление к объекту, которое могло бы создать основу интенсивного отношения к аналитику, не поддающегося бурям анализа. Рассматривая наши случаи, мы должны ответить на этот вопрос отрицательно и сказать, что по-настоящему позитивного переноса поначалу не бывает, его и не может быть как раз из-за сексуального вытеснения, распада объектно-либидинозных стремлений и блокады, создаваемой характером. Здесь мне могут возразить, сославшись на однозначные признаки позитивного переноса, которые мы встречаем в начальной стадии лечения у наших пациентов: несомненно, признаки, которые выглядят как позитивный перенос, имеются в начале с избытком. Но что образует бессознательную подпочву этих признаков переноса? Настоящие они или нет? Именно негативный опыт, который был приобретен с пониманием того, что речь при этом идет о настоящих объектно-либидинозных эротических стремлениях, вынуждал к постановке этого вопроса. Он примыкает к более общему вопросу: может ли невротический характер вообще быть способным к любви, и если да, то в каком смысле. Более точное изучение этих первых признаков так называемого позитивного переноса, т. е. обращения объектно-либидинозных сексуальных побуждений на аналитика, показало, что до определенного остатка, который соответствует просвечиванию рудиментарной части настоящей любви, речь идет о вещах троякого рода, имеющих мало общего с объектно-либидинозным стремлением: 1. О «реактивном» позитивном переносе, т. е. пациент компенсирует перенесенную ненависть в форме любви. Задним планом является здесь скрытый негативный перенос. Если сопротивления, происходящие из этого вида переноса, интерпретируют как выражение любовного отношения, то, во-первых, неправильно интерпретировали, во-вторых, не заметили негативный перенос, который скрыт в этом, и как следствие возникает опасность оставить незатронутым ядро невротического характера. 2. Об уступчивости аналитику, проистекающей из чувства вины или морального мазохизма, за которым опять-таки стоит не что иное, как вытесненная и компенсированная ненависть. 3. О переносе нарциссических желаний, о нарциссической надежде, что аналитик будет любить пациента, утешать его или им восхищаться. Ни один вид переноса не разрушается быстрее, чем этот, ни один не превращается легче в горькое разочарование и полную ненависти нарциссическую обиду. Если это интерпретируется как позитивный перенос («Вы меня любите»), то снова интерпретация неправильная, ибо пациент вовсе не любит, а хочет только, чтобы его любили, и теряет интерес в тот момент, когда понимает, что его желания не могут исполниться. Однако с этой формой переноса связаны догенитальные либидинозные стремления, например оральные требования, которые не могут создать прочного переноса, поскольку они чересчур нарциссически акцентуированы. Эти три типа внешне позитивного переноса — я не сомневаюсь в том, что последующие исследования смогут выявить ряд других форм — покрывают и пронизывают рудименты настоящей объектной любви, которую не истощил невроз, они сами являются последствиями невротического процесса, поскольку фрустрация либидо усилила ненависть, нарцизм и чувство вины; их хватает на то, чтобы удерживать пациента в анализе до тех пор, пока их не удастся разрушить, но они являются также верными мотивами побудить пациента к прекращению анализа, если их своевременно не разоблачают. Именно стремление достичь интенсивного позитивного переноса явилось одним из мотивов, побудивших меня уделять такое большое внимание негативному переносу; раннее и полное осознание негативной, критической, дискредитирующей и т. д. установки к аналитику не усиливает негативный перенос, а устраняет его и кристаллизует позитивный. То, что могло бы создать впечатление, будто я работал «с негативным переносом», двоякого рода: во-первых, в результате аналитического разрушения нарциссического защитного механизма проявляются латентные негативные переносы, которые я сегодня по-прежнему скорее недооцениваю, чем переоцениваю, и нередко анализы месяцами проходят под знаком защиты. Но я не вкладываю в пациента ничего, чего бы уже не было бы в нем до этого, а просто острее проявляю то, что было скрыто в формах его поведения (вежливость, безразличие и т. д.) и означает не что иное, как тайную защиту от влияния анализа. Вначале я называл негативным переносом все формы защиты Я. Это имело под собой определенное, хотя и косвенное основание. Защита Я рано или поздно начинает пользоваться имеющимися наготове побуждениями ненависти, оно разными способами защищается от анализа с помощью системы деструктивных влечений. Верно и то, что побуждения ненависти, т. е. настоящий негативный перенос, регулярно и относительно легко выманивают, когда при толковании сопротивления исходят из защиты Я. Было только неправильно защиту Я как таковую называть негативным переносом. Скорее она представляет собой нарциссическую защитную реакцию. Также и нарциссический перенос, строго говоря, не является негативным. В то время, очевидно, я находился под сильным впечатлением от того, что вся защита Я, если она последовательно анализируется, очень легко и быстро переходит в негативный перенос. Латентный негативный перенос изначально имеется только при переносе у пассивно-женственного характера и при блокировке аффектов; здесь речь идет об актуально действенной, но вытесненной ненависти. Для иллюстрации техники переноса при внешнем позитивном переносе следует привести случай 27-летней женщины, которая обратилась ко мне из-за своего непостоянства в сексуальных отношениях. Она была дважды разведена, в обоих браках нарушила супружескую верность и для своего социального круга имела слишком много любовников. Она сама сумела назвать актуальную причину этой своей черты нимфоманки: неудовлетворенность вследствие вагинальной оргазмической импотенции. Для понимания описываемого сопротивления и его интерпретации следует упомянуть, что пациентка была очень мила и вполне осознавала свою женскую привлекательность. Она также не делала тайны из этого знания. Во время предварительной беседы мне бросилось в глаза некоторое смущение; она постоянно смотрела в пол, хотя говорила и отвечала плавно. Первый сеанс и две трети второго прошли в относительно беспрепятственном описании неприятных обстоятельств, сопровождавших ее второй развод, и нарушений сексуальных ощущений при половом акте. В конце второго сеанса случилась заминка; пациентка замолчала и после некоторой паузы сообщила, что ей нечего больше сказать. Я знал, что перенос уже вступил в действие в виде сопротивления. Теперь имелись две возможности: либо советами и уговорами следовать основному правилу побудить пациентку к дальнейшим сообщениям, либо обратиться к самому сопротивлению. Первое означало бы обход сопротивления, второе было возможно только в том случае, если бы затруднение было понятно хотя бы отчасти. Поскольку в таких ситуациях всегда имеется защита со стороны Я, приступить к интерпретации сопротивления можно было с этого бока. Я объяснил ей смысл подобных запинок, что именно в таких случаях «что-то невысказанное» мешает продолжению анализа, что-то такое, чему она бессознательно сопротивляется. Я также ей сказал, что обычно повод к таким торможениям дают мысли о аналитике, и обратил ее внимание, что успех лечения зависит также и от того, сможет ли она быть в этих вещах до конца откровенной. Тогда с многочисленными затруднениями она сообщила, что еще вчера могла говорить свободно, но с тех пор у нее появились мысли, которые, собственно говоря, ничего общего с лечением не имеют; в конце концов выяснилось, что раньше она размышляла о том, что было бы хорошо, если бы у аналитика возникло к ней «определенное отношение»; и не презирал ли он ее за связи с мужчинами. На этом сеанс завершился. На следующий день заминка продолжилась. Я вновь обратил ее внимание на ее затруднение, а также на то, что она теперь опять от чего-то защищается. Тут выяснилось, что она полностью вытеснила все, что было на последнем сеансе. Я объяснил ей смысл этого забывания, на что она заметила, что вчера ночью не могла уснуть, потому что очень боялась, что у аналитика могут возникнуть к ней личные чувства. При определенных обстоятельствах это можно было бы истолковать как проекцию собственных любовных побуждений, но личность пациентки, ее очень выраженный женский нарцизм и ее прошлое, насколько оно уже было известно, не совсем в это вписывались. Неопределенное чувство подсказало мне, что она не доверяла моей медицинской надежности и опасалась, что я могу злоупотребить аналитической ситуацией в сексуальном смысле. Не было никаких сомнений в том, что с ее стороны уже имелись сексуальные желания, привнесенные в аналитическую ситуацию. Но, оказавшись перед выбором, проговорить сначала эти проявления Оно или те опасения Я, едва ли можно было колебаться принять решение в пользу последних. Поэтому я ей сказал то, о чем догадался из ее опасений. На это последовало обилие сообщений о ее негативном опыте общения с врачами; все они рано или поздно делали ей предложения или даже, не спрашивая ее, злоупотребляли врачебной ситуацией. И разве не естественно, что она испытывает такое недоверие к врачам, и в конце концов откуда ей знать, что я лучше. На какое-то время эти откровения подействовали освобождающе, она смогла снова спокойно вернуться к обсуждению актуальных конфликтов. Я узнал многое о ее любовных отношениях и ситуациях; на себя обратили внимание два факта: чаще всего она искала отношений с более молодыми мужчинами, но через короткое время любовники ей надоедали. Было ясно, что речь шла о нарциссических условиях: с одной стороны, она хотела властвовать над мужчинами, что легче всего ей удавалось с более молодыми, но затем она теряла интерес к мужчине, если он достаточно выразил ей свое восхищение. Можно было бы сообщить ей смысл ее поведения, это точно не навредило бы, поскольку речь не шла о чем-то глубоко вытесненном. Но, учитывая динамическое воздействие интерпретации, я удержался от этого; будучи уверенным, что ее особенность очень скоро разовьется в анализе до мощного сопротивления, я предпочел дождаться этого момента, чтобы аффекты из актуального переживания связать в переносе с осознанием. Сопротивление установилось очень скоро, но в неожиданной форме. Она снова молчала, и на мою повторную интерпретацию, что сейчас она определенно что-то защищает, после долгих колебаний сказала, что в конце концов случилось то, чего она опасалась: теперь ее гнетет не мое отношение к ней, а ее отношение ко мне. Ей приходится постоянно думать об анализе, более того, вчера она даже онанировала, представляя в фантазии, что совершала половой акт с аналитиком. После того как я ей сказал, что такие фантазии в анализе не являются чем-то особенным, что все чувства, которые пациент испытывал к другим людям, он переносит на аналитика, (она это очень хорошо поняла), я обратился к нарциссическому заднему плану этого переноса. Несомненно, сама по себе фантазия отчасти являлась также выражением начинающегося прорыва объектно-либидинозного стремления. Но интерпретировать ей это как перенос по многим причинам было невозможно или неуместно. Инцестуозное желание пока еще было самым глубоким образом вытеснено; поэтому сводить к нему фантазию было нельзя, хотя в деталях фантазии уже проявились детские элементы. Однако личность и общая ситуация, в которую была включена фантазия-перенос, предоставляли достаточно материала, чтобы проработать другие стороны и мотивы фантазии. До и во время анализа у нее были состояния страха, которые отчасти соответствовали запруженному сексуальному возбуждению, отчасти — актуальному страху Я перед трудной ситуацией. Итак, при интерпретации сопротивления-переноса я снова исходил из ее Я; сначала я объяснил ей ее внутренние барьеры, мешавшие ей об этом говорить, затем, что она была слишком горда, чтобы сразу признаться мужчине в таких эмоциональных побуждениях. Она тотчас с этим согласилась и добавила, что в ней все противилось этому. На мой вопрос, бывало ли так, что она любила и желала спонтанно, она сказала, что такого с ней еще никогда не случалось, всегда только мужчины хотели ее, а она лишь отвечала на их любовь. Я объяснил ей нарциссический характер этого факта, и она это очень хорошо поняла. Далее ей был объяснен тот факт, что речь здесь не могла идти о настоящем любовном стремлении, ее просто раздражало, что мужчину нисколько не трогала ее привлекательность, — ситуация, которую она не выносила. Фантазия соответствовала желанию влюбить в себя аналитика; на это она в качестве подтверждения привела мысль, что покорение аналитика играло в фантазии главную роль и служило подлинным источником удовольствия. Теперь я мог обратить ее внимание на опасность, которая таилась в этой установке; она не сможет долго выносить отвержение и в конечном счете потеряет интерес к анализу. Об этой возможности она и сама уже думала. 2. Вторичный нарцизм, негативный перенос и понимание болезни Ослабление и даже устранение защитных механизмов характера, которые необходимы, чтобы высвободить и сделать доступным как можно большее количество либидо, приводит к тому, что Я на какое-то время оказывается в ситуации полной беспомощности. Ее можно охарактеризовать как фазу крушения вторичного нарцизма. Правда, больной тогда цепляется за анализ с помощью высвободившегося тем временем объектного либидо, что обеспечивает ему определенную по-детски понимаемую защиту. Но при этом надо учитывать, что крушение реактивных образований и иллюзий, которые создавало Я для своего самоутверждения, пробуждает у пациента мощные негативные течения против анализа; кроме того, с устранением панциря влечения обретают первоначальную силу, власть которой над собой ощущает Я. Все вместе это приводит к тому, что порой иногда эти переходные фазы принимают критическую форму, появляется склонность к самоубийству, теряется способность к работе; более того, иной раз встречаются даже аутические регрессии, если речь идет о шизоидных характерах. В этом процессе самыми крепкими оказываются навязчиво-невротические характеры в силу своего анального упорства и стойкой агрессии. Кто управляет переносом, тот может очень хорошо управлять темпом процесса и его интенсивностью благодаря регулированию последовательности интерпретаций, в особенности ясной проработке негативных течений у пациента. Если у мужчин оставалась сохранной часть потенции, то в ходе устранения реактивных образований разрушается и этот остаток. Обычно я обращаю на это внимание пациентов, которые приходят на анализ с эрективной потенцией, и таким образом предупреждаю бурную реакцию с их стороны. Чтобы смягчать шок от остро проявляющегося нарушения эрективной потенции у таких пациентов, рекомендуется посоветовать воздержание, как только по определенным признакам (усиление симптомов и страха, повышенное беспокойство, прорывы страха кастрации в сновидениях) врач догадывается о грядущей декомпенсации. И наоборот, определенные типы нарциссического характера, которые не хотят признавать свой компенсированный страх импотенции, мы вынуждены подвергать тяжелому испытанию. Хотя вследствие этого возникают бурные нарциссические и негативные реакции, в конечном счете все-таки наступает основательная декомпенсация вторичного нарцизма, поскольку страх кастрации теперь становится очевидным. Так как декомпенсация потенции — это самый надежный признак того, что страх кастрации становится аффективным переживанием и, стало быть, панцирь тоже уничтожается, отсутствие нарушения потенции в ходе анализа у эрективно потентных невротиков надо расценивать как свидетельство того, что внутренне они затронуты не были. В большинстве случаев эта проблема отпадает, поскольку больные приходят на анализ уже с нарушением потенции. Однако имеется немалое число тех, кто либо сохраняет садистски поддерживаемую эрективную потенцию, либо, об этом не зная, страдает нарушением потенции, например слабой эрекцией и преждевременной эякуляцией. До этого момента, когда больной понимает полное значение своего сексуального расстройства, анализу в той или иной мере приходилось бороться со всей личностью больного; он мог рассчитывать на него как на союзника в борьбе с неврозом в той мере, в какой речь шла о его симптомах, от которых он страдал и которые поэтому понимал как проявление болезни. К анализу основы своих невротических реакций, т. е. своего невротического характера, он не проявлял большого интереса. Теперь же, как правило, отношение к этому в корне меняется, он чувствует себя больным также и в этом смысле, осознает основу своих симптомов в полном объеме, приобретает интерес к тому, чтобы изменить свой характер, и распространяет свое желание вылечиться на сексуальное нарушение, если с самого начала не воспринимал его как беспокоящий симптом. Таким образом, пациент часто чувствует себя субъективно более больным, чем до анализа, но вместе с тем он в большей степени готов к совместной аналитической работе, что представляет собой непременное условие для успешного анализа. В центре его желания выздороветь теперь стоит намерение стать способным к здоровой сексуальной жизни, значение которой для психического здоровья он узнал от аналитика или понял сам. Следовательно, желание выздороветь, по существу, в сознании поддерживается неудовольствием, которое создает невроз, в бессознательном — естественными генитальными требованиями. Более широкое понимание болезни, в особенности усилившееся чувство болезни, является не только следствием последовательного анализа нарциссического защитного механизма и защит Я; последние, скорее, приводят к усиленной защите в форме негативного переноса. Ее смысл — ненависть к аналитику как нарушителю невротического равновесия. Но эта позиция уже содержит зародыш противоположной позиции, призванной оказывать всяческое содействие анализу. Пациент теперь вынужден полностью отдаться анализу, затем он начинает и в аналитике видеть человека, помогающего в беде, единственного, кто может сделать его здоровым. Здесь воля к выздоровлению получает прочное закрепление. Разумеется, эти установки теснейшим образом связаны с инфантильными тенденциями, страхом кастрации и инфантильной потребностью в защите. На этот пункт я хотел бы обратить особое внимание. Если при подобных переносах своевременно не раскрыть нарциссический задний план, легко может случиться так, что неожиданно возникает реакция разочарования, и пациентка в негативном переносе прекращает анализ. На семинаре на протяжении нескольких лет докладывались такие случаи. Всегда происходило одно и то же: такие высказывания принимали слишком буквально, отношения истолковывались исключительно как любовные отношения, вместо того чтобы делать акцент на желании понравиться и готовности к разочарованию, и пациенты затем рано или поздно прекращали анализ. От описанной интерпретации переноса затем легко нашелся путь к анализу ее нарцизма, презрения к мужчинам, которые ухаживали за ней, и общей неспособности любить, которая была основной причиной ее проблем в реальной жизни. Она очень хорошо понимала, что сначала ей нужно выяснить причины торможения своей способности любить, при этом упомянула помимо тщеславия также чрезмерное упрямство и, наконец, внутреннее безразличие к людям и вещам, свою только поверхностную и мнимую заинтересованность и вытекающее из всего этого чувство безысходности, которое ее мучило. Таким образом, от сопротивления-переноса мы непосредственно перешли к анализу ее характера, который отныне оказался в центре анализа. Ей пришлось признаться, что и во время анализа при всем своем желании с помощью анализа привести себя в порядок она оставалась, по существу, внутренне безучастной. Дальнейшее уже не представляет здесь интереса. Я хотел только показать, как соответствующее характеру пациента развертывание переноса непосредственно ведет к аналитическим вопросам нарциссической изоляции. То, что в техническом отношении является неверным доводить до сознания рудименты и зачатки настоящего позитивного переноса, вместо того чтобы сначала разрабатывать нарциссические и негативные напластования, вытекает также из соображений, связанных с экономической точкой зрения в нашей терапии. Ландауэр первым обратил мое внимание на то, что каждая интерпретация перенесенного эмоционального побуждения сначала его ослабляет и усиливает ему противоположное. Поскольку перед нами в анализе стоит цель выкристаллизовать генитальное объектное либидо, освободить его из вытеснения и выделить из смешений с нарциссическими, догенитальными и деструктивными побуждениями, само собой получается, что аналитик как можно дольше интерпретирует и объясняет исключительно или преимущественно проявления нарциссического и негативного переноса, но позволяет спокойно развиваться признакам начинающегося любовного стремления до тех пор, пока они однозначно, а не амбивалентно, не сконцентрируются в переносе. Обычно это случается лишь на очень продвинутых стадиях анализа или только перед его завершением. В особенности при неврозах навязчивости опыт показывает, что амбивалентность и сомнение не удается преодолеть, если путем последовательного подчеркивания стремлений (нарцизма, ненависти, чувства вины), противостоящих или противоречащих объектному либидо, не изолируют амбивалентные стремления; в таком случае из острой амбивалентности и сомнения едва ли получается что-нибудь верное, все интерпретации бессознательных содержаний ослабляются, если вообще не перестают действовать, из-за стены, которую образует панцирь сомнения. Кроме того, эта экономическая точка зрения очень хорошо сочетается с топической, ибо настоящее, первоначальное объектное либидо, особенно инцестуозное генитальное стремление, у невротика глубочайшим образом вытеснено; его нарцизм, ненависть и чувство вины, а также догенитальные притязания противостоят стремлениям, которые в топическом и структурном отношении расположены ближе к поверхности. Если сформулировать с экономической точки зрения, то задача обращения с переносом состоит в том, чтобы добиться концентрации всего объектного либидо в чисто генитальном переносе. Для этого необходимо ослабить не только садистские и нарциссические энергии, связанные в панцире характера, но и догенитальные фиксации. При правильном обращении с переносом после отделения нарциссических и садистских стремлений от структуры характера освобожденное благодаря этому либидо концентрируется на догенитальных позициях; затем на какое-то время наступает позитивный перенос догенитального, т. е., скорее, инфантильного характера, который способствует прорыву догенитальных фантазий и инцестуозных желаний и тем самым служит устранению догенитальных фиксаций. Все либидо, которое аналитическим путем отделяется от его догенитальных мест фиксации, устремляется тогда к генитальной ступени, усиливая, как при истерии, или вновь пробуждая, как при неврозе навязчивости, при депрессии и т. д., генитальную эдипову ситуацию. Но вначале это обычно происходит под знаком страха, причем реактивируется также и инфантильная истерия страха. Это первый признак нового катексиса генитальной ступени. Но то, что проявляется в анализе на этой стадии, представляет собой не генитальное эдипово желание как таковое, а опять-таки прежде всего защиту от него со стороны Я, а именно страх кастрации. Типично, что при такой концентрации либидо не остается на генитальной ступени; как правило, имеется лишь попытка продвижения к новому катексису генитальных стремлений. Затем, натолкнувшись на барьер страха кастрации, либидо снова на время откатывается назад к своим патологическим (нарциссическим и догенитальным) местам фиксации. Обычно этот процесс повторяется несколько раз, снова и снова вслед за продвижением к генитальным инцестуозным желаниям происходит откат к барьеру страха кастрации. Это имеет следствием то, что благодаря реактивации страха кастрации снова устанавливается старый механизм связывания тревоги, т. е. либо возникают преходящие симптомы, либо (что, пожалуй, бывает чаще) вновь полностью активируется нарциссический защитный механизм. Разумеется, интерпретационная работа снова и снова направляется на защитные механизмы, раскрывает все более глубокий инфантильный материал и вызывает при каждом продвижении к генитальности некоторый страх, пока, наконец, либидо не фиксируется на генитальной позиции и постепенно вместо страха или догенитальных и нарциссических желаний не устанавливаются генитальные ощущения и перенесенные фантазии. Когда мною были представлены эти факты, некоторые аналитики высказали мнение, что им не известно, когда актуальный невроз играет такую важную роль в анализе. Теперь мы можем на это ответить: сейчас, на этой стадии анализа, когда устранены наиболее существенные связи либидо, когда переработка невротического страха сошла на нет в симптомах и характере, когда снова отчетливо проявляется ядро невроза, застойный страх. Он соответствует застою отныне свободно плавающего либидо. На этой стадии, поскольку все снова превратилось в либидо, во всей своей силе устанавливается настоящий позитивный перенос, не только нежно, но и прежде всего чувственно; пациент начинает онанировать с фантазиями из переноса. В этих фантазиях можно устранить остатки торможений и инфантильных искажений связанной с инцестом генитальности, и тем самым закономерно наступает стадия, задача которой состоит в устранении переноса. Но прежде чем мы к этому перейдем, следует указать еще на некоторые детали, которые выявляет клиника при описанной концентрации либидо в переносе и на генитальной зоне. 3. Применение правила абстиненции Если создание генитально-чувственного переноса необходимо с динамической и экономической точек зрения, то возникает технический вопрос: как понимать правило абстиненции, каким содержанием его нужно наполнить? Надо ли пресекать всякое сексуальное удовлетворение, и если не всякое, то какое? Иные аналитики понимают правило абстиненции так, что половой акт следует пресекать во всех случаях, за исключением супружеских отношений, и обосновывают это тем, что иначе не произойдет необходимого для переноса застоя и концентрации либидо. В противоположность этому нужно самым настоятельным образом указать на то, что запреты скорее препятствуют созданию позитивного переноса, чем способствуют ему. Следовательно, мы не считаем, что, например, запрет коитуса достигает желаемой цели. Но не следует ли, оставив в стороне некоторые исключения, отвергнуть эту меру и с общих позиций аналитической терапии? Не усиливает ли автоматически такой запрет невротическую исходную ситуацию, генитальную фрустрацию, вместо того чтобы ее устранить? В случае женщин, боящихся сексуальных отношений, и эрективно импотентных мужчин эта мера, несомненно, является врачебной ошибкой. Напротив: общее понимание нашей аналитической задачи заставляет нас только при особых обстоятельствах подвергать генитальность гнету актуальной фрустрации. Ведь все дело в том, что невроз и возник как раз из-за регрессии и отклонения либидо от генитальной ступени; поэтому высвобождение либидо из ложных фиксаций и его концентрация на генитальной зоне являются ближайшим техническим требованием. В целом поэтому надо стремиться пресекать с помощью интерпретаций догенитальную деятельность, но в то же время предоставить полную свободу для проявления генитальных тенденций. Запрет онанизма у пациентов, которые не онанировали, в тот момент, когда они преодолевают свой страх перед ним, был бы серьезной технической ошибкой. Напротив, мы согласны с мнением ряда опытных и беспристрастных аналитиков, что генитальный онанизм в течение долгого времени надо оставить в покое; и только тогда, когда онанизм или генитальный акт явно становится сопротивлением, его, как и все остальное, что выступает в качестве сопротивления, нужно устранить с помощью толкования и только в крайнем случае — посредством запрета. Но такое все же случается редко, почти исключительно при чрезмерной мастурбации. Подавляющее большинство наших больных, особенно женского пола, в ходе анализа нельзя подвергать генитальной фрустрации. Ведь именно появление генитального онанизма представляет собой первый надежный признак нового катексиса генитальной ступени, реактивации эротического чувства реальности. Во многих случаях застой либидо действует не как способствующий, а как сдерживающий элемент анализа. Если концентрация всего либидо на нежной и чувственной генитальности продвинулась далеко вперед, то интенсивное сексуальное возбуждение начинает мешать анализу. После того как содержание фантазий исчерпывается, наступает фаза сильного сексуального желания без продуцирования дальнейшего бессознательного материала. В этом случае периодическое устранение застоя с помощью онанизма или полового акта действует освобождающе, и анализ может снова идти вперед. Итак, мы видим, что правило абстиненции следует применять гибко и подчинять экономическому принципу концентрации либидо на генитальной зоне; иными словами в технических приемах правильно то, что этой концентрации служит, и неправильно то, что ей мешает. Чувственный перенос, сопровождающийся этой генитальной концентрацией либидо, становится, с одной стороны, мощнейшим катализатором бессознательного материала, с другой стороны — препятствием анализу Благодаря генитальному возбуждению, возникающему в анализе на основе переноса, актуализируется весь сексуальный конфликт, и нередко некоторые пациенты очень долго противятся признать его трансферентный характер. Важно то, что при этом они учатся выносить генитальную фрустрацию, что теперь они впервые не продуцируют реакций разочарования, не регрессируют и объединяют нежное и чувственное стремление на одном объекте. Опыт показывает, что у пациентов, которые не прошли такой стадии чувственного переноса генитального характера, не все в порядке также и в отношении установления примата гениталий, что с точки зрения экономики либидо означает более или менее тяжелый дефект в процессе излечения. В таком случае аналитику либо не удалось по-настоящему высвободить чувственное генитальное стремление из вытеснения, либо он не сумел устранить чувство вины, препятствующее объединению нежного и чувственного стремлений. Признаками полного успеха в решении этой задачи являются: 1. Генитальный онанизм без чувства вины с генитальными трансферентными фантазиями и соответствующим удовлетворением. В случае гомосексуальных пациентов: онанизм с фантазиями об инцестуозном объекте в образе аналитика. 2. Иногда имеют место свободные от чувства вины фантазии об инцесте. Отказ может произойти через осуждение полностью осознанного побуждения. 3. Генитальное возбуждение во время анализа как признак преодоленного страха кастрации (эрекция у мужчины, соответствующие явления у пациенток). Эта активация генитальности, которая окончательно приводит к ослаблению невротического характера и к появлению генитальных черт характера, достигается — подчеркнуть это, разумеется, не будет излишним — не с помощью какого-либо внушения, а исключительно аналитическим путем, благодаря управлению переносом, которое ставит себе целью описанную концентрацию либидо на генитальном. Конечно, этого нельзя достичь во всех случаях, часто ее достижение существенно ограничено возрастом пациента и хроническим течением невроза, но все же это не чисто идеальная цель, а достижимая во многих случаях. В экономическом смысле достижение этой цели необходимо потому, что тем самым создается основа для приведения в порядок хозяйства либидо благодаря генитальной функции или во время анализа или после его завершения. Как показывает опыт, опасность того, что в результате предоставления такой свободы генитальности пациент во время анализа может попасть в щекотливую ситуацию, едва ли достойна упоминания. Если он из невротических мотивов намерен причинить вред, то с помощью основательного анализа, не прибегая к запретам, его легко удается от этого уберечь, разумеется, при условии, что с самого начала господствовал перенос. Правда, здесь имеется широкий простор для субъективной оценки ситуации аналитиком; один, например, не будет видеть ничего плохого, если молодой человек совершит половой акт, но будет строго вмешиваться в аналогичном случае с девушкой (двойная половая мораль). Другой совершенно правильно не будет делать подобного различия, поскольку нельзя удерживать девушку от шага, рискованного в общественном отношении, если учитывать его значение для анализа. 4. К вопросу об «устранении» позитивного переноса В качестве последней задачи аналитика, после того как удалось создать невроз переноса, Фрейд говорил о необходимости устранения позитивного переноса, сконцентрированного теперь в анализе. Уже следующее рассуждение ставит нас перед вопросом, аналогично ли в полной мере это устранение прочим упразднениям перенесенных аффектов путем сведения их к инфантильному материалу, т. е. идет ли речь об «упразднении» позитивных побуждений. Разложения переноса в смысле «упразднения» быть не может. Речь, очевидно, идет о том, что объектное либидо, избавленное в конце концов от всех шлаков, таких, как ненависть, нарцизм, упрямство, готовность к разочарованию и т. д., «переносится» с аналитика на другой объект, который соответствует потребностям пациентов. Если обычно все садистские и догенитальные переносы можно было устранить через сведение к инфантильному материалу, то при генитальности это не удается, ибо она уже является частью функции реальности в целом. То, что это здесь не удается, лишь соответствует стремящейся к реальной жизни тенденции пациента излечиться. Она теперь требует своего сексуального удовлетворения, и, с точки зрения выздоровления, требует по праву. То, что сведение генитального переноса к генитальным инцестуозным желаниям не устраняет его, а, наоборот, только освобождает от инцестуозной связи и заставляет искать удовлетворения, конечно, понять непросто. Возможно, здесь нам поможет соображение, что и сведение, например, анального переноса к инфантильной ситуации катексиса побуждения не устраняет, а смещает либидинозный катексис с качества «анальный», скажем, на качество «генитальный». Так происходит прогресс от догенитальности к примату гениталий. При сведении генитального переноса к первичной ситуации такое качественное смещение уже состояться не может, так как генитальная ступень в прогрессии лечения представляет собой высшую ступень либидо. Здесь скорее возможен лишь «перенос переноса» на реальный объект. При таком упразднении переноса аналитик наталкивается, особенно у пациентов противоположного пола, на большие трудности, на клейкость либидо, которая в некоторых случаях месяцами препятствует попыткам отделения. При исследовании причин этой прилипчивости предварительно выявились следующие факты: 1. Остатки не устраненного чувства вины, которые соответствуют еще не полностью осознанному садизму в отношении объекта из детства. 2. Тайная надежда, что аналитик все-таки удовлетворит любовные требования. Эту тайную надежду нужно всегда отслеживать, потому что пациенты почти никогда не выражают ее спонтанно. 3. Созданный самой аналитической ситуацией остаток не генитальной, а инфантильной привязанности к аналитику как репрезентанту защищающей матери. Здесь во многих случаях справедлива трактовка Ранка аналитической ситуации как воображаемой ситуации в утробе матери. Подобно тому как при анализе привязанности, обусловленной чувством вины, прорабатываются последние остатки садистских побуждений, при анализе прилипчивости, связанной с инфантильной фиксацией на матери, прорабатываются остатки либидинозной привязанности догенитального характера. 4. Наконец, особенно у девушек и у несчастных в браке женщин, на этих конечных стадиях анализа встречается сильнейший страх перед предстоящей сексуальной жизнью, который отчасти проявляется в виде примитивного страха коитуса, отчасти — в виде следования общественным нормам моногамной идеологии или требованию непорочности. Особенно последнее требует обстоятельного анализа; он выявляет либо сильную идентификацию с матерью, требующей моногамии или целомудрия, либо чувство женской неполноценности, которое основывается на недостаточно проработанной детской зависти к пенису, либо рационально полностью оправданный страх перед трудностями, которые доставляет сексуальная жизнь в обществе, столь уничижающем сексуальность. У мужчин часто встречается проблема, состоящая в том, что, соединив нежность и чувственность, они стали теперь неспособными к сношению с проститутками или с оплачиваемыми любовницами. Если они не решаются сразу вступить в брак, то адекватный выбор объекта, удовлетворяющий в равной мере нежность и чувственность, сделать непросто. Эти и некоторые другие обстоятельства затрудняют отделение от аналитика. Очень часто бывает так, что пациент удовлетворяет чувственность с объектом, который он не любит, точнее сказать, любить не может, потому что его нежность связана с аналитиком. Хотя эта привязанность затрудняет нахождение настоящего объекта во время анализа, наилучшие результаты получаются тогда, когда пациент или пациентка еще до завершения анализа находит подходящий сексуальный объект. Большое преимущество этого заключается в том, что поведение в новых отношениях можно аналитически контролировать и легко устранять возможные остаточные невротические явления. Если пациент во время анализа не находит объект слишком рано, т. е. до проработки позитивного переноса, и терапевт остерегается каким-либо образом влиять на пациента, например, настаивать на выборе объекта, то в преимуществе такого завершения лечения не может быть никаких сомнений. Теперь, однако, возникают трудности общественного характера, обсуждение которых вышло бы за рамки данной книги и уже было проведено в специальных работах. 5. Несколько замечаний о контрпереносе Легко понять, что своеобразие лечащего аналитика является определяющим — в каждом случае по-разному — фактором в лечении. Как известно, перед аналитиком стоит задача настроить во время лечения собственные бессознательное как воспринимающий аппарат на бессознательное анализанда, далее обходиться с каждым пациентом так, как того требует его самобытность. С аналитическим знанием и умением, которое к тому же аналитик должен еще обрести, это связано лишь постольку, поскольку от его чувствительности к чужому бессознательному и его способности приспосабливаться к каждой аналитической ситуации зависит также прогресс его аналитического знания и практического умения. Прежде всего, нужно исключить возможное недоразумение. Фрейд советовал аналитикам быть непредвзятыми, способными поражаться каждому новому повороту в анализе. Это, казалось бы, противоречит нашему требованию систематического анализа сопротивления и строгого выведения специальной техники из структуры характера пациента. Как можно — возникает вопрос — быть пассивным, настроенным воспринимать, готовым к неожиданностям и вместе с тем вести себя логично, последовательно и систематически направлять? Некоторые коллеги ошибочно даже пытаются решать новые характероаналитические задачи рассуждениями о структуре случая. Указанное противоречие только кажущееся. Если у терапевта развита требуемая Фрейдом способность, то он обращается с сопротивлениями и переносом автоматически — проявляет реакцию на процессы, происходящие у анализанда,— без напряженных размышлений о структуре случая. Например, если пациент одновременно предъявляет различный в динамическом отношении материал, относящийся к разным слоям, аналитик спонтанно предпочтет одну часть другой, без долгих раздумий будет анализировать защиту Я от вытесненных содержаний и т. д. Напряженные раздумья о структуре и необходимых технических средствах — это всегда признак того, что данный случай представляет собой совершенно новый и необычный тип или что бессознательное аналитика в каком-то смысле отгородилось от предъявляемого материала. Необходимо, в точности как говорил Фрейд, быть готовым к любой неожиданности, но, кроме того, надо также уметь быстро включать это неожиданно новое в общую связь терапевтического процесса. Если анализ с самого начала развертывался на основе сопротивления-переноса в соответствии со структурой данного случая, если в самом начале избегают ошибки запутать пациента и ситуацию слишком глубокими и преждевременными толкованиями, то новый материал упорядочивается словно сам собой. Основная причина этого заключается в том, что части бессознательного, о которых здесь идет речь, проявляются не произвольно, а в зависимости от хода анализа. Предпосылкой для этого остается то, что изначальное сосуществование и нагромождение аналитического материала и сопротивлений преобразуются в последовательность; это опять лишь вопрос систематического анализа сопротивления. Мы сохраняем ложное впечатление, будто характероаналитическая работа — это результат интеллектуального разложения случая во время лечения и технических обсуждений случаев, которые могут происходить только на интеллектуальном уровне. Этого нельзя переносить на саму аналитическую работу, которая представляет собой важный результат интуитивного понимания и действия. Если однажды преодолена типичная склонность начинающего сразу же «примерять» свое аналитическое знание к данному случаю, если аналитик позволяют себе свободно идти вперед, то это значит, что создана важнейшая основа для совершенствования аналитического мастерства. Способность аналитика свободно продвигаться вперед в своей работе, не цепляться за интеллектуально приобретенное знание, а понимать случай как таковой, зависит — как вскоре будет понятно — от особенностей характера аналитика, точно так же, как такая же способность анализанда дать себе волю определяется степенью ослабления его характерной блокады. Не раскрывая здесь всего комплекса вопросов, мы хотим обсудить на нескольких типичных примерах проблему контрпереноса. Обычно в процессе работы с пациентом можно понять, дефектна, и если да, то в чем, установка аналитика, т. е. не нарушена ли она его собственными проблемами. В иных случаях, когда аффективный негативный перенос не возникает, в этом повинна не столько блокада самих пациентов, сколько блокада аналитика. Кто сам не устранил вытеснение своих агрессивных наклонностей, тот окажется не способен в желательном объеме осуществить эту работу с пациентом и, возможно, у него даже разовьется аффективное нежелание правильно оценить значение анализа негативного переноса хотя бы интеллектуально. В таких случаях агрессивность пациента, которую требуется пробудить, означает провокацию для вытесненной агрессивности аналитика. Тогда он будет либо не замечать негативных импульсов у пациента, либо тем или иным способом препятствовать их проявлению, если только преувеличенным дружелюбием по отношению к пациенту не усилит вытеснение агрессии. Наши больные в скором времени начинают чувствовать подобные установки аналитика и основательно используют их в смысле своей невротической защиты от влечений. Блокировка аффектов или боязливое чрезмерно вежливое поведение аналитика — важнейшие признаки защиты от собственной агрессии. Противоположностью этому является обусловленная характером неспособность аналитика выносить сексуальные проявления пациента, т. е. его позитивный перенос, без излишне сильного внутреннего участия. Основываясь на своей деятельности в качестве аналитика, осуществляющего контрольный анализ, можно констатировать, что собственный страх перед чувственно-сексуальными проявлениями пациента не только зачастую затрудняет лечение, но и не допускает установления примата гениталий у пациента. Ведь обычно пациент проявляет свои генитальные любовные требования в переносе. Если сексуальная жизнь самого аналитика недостаточно упорядочена или хотя бы интеллектуально он не настроен позитивно в сексуальных вопросах, то от этого должны пострадать его результаты. Излишне подчеркивать, что при недостатке собственного сексуального опыта понимание актуальных проблем в сексуальной жизни больного будет существенно затруднено. Поэтому одно из важнейших требований учебного анализа должно состоять в том, чтобы молодые аналитики выполняли по меньшей мере то же требование, которое относится к больным: установление примата гениталий и налаживание удовлетворительной половой жизни. Сексуально озабоченному или неудовлетворенному аналитику не только труднее справляться со своими позитивными контрпереносами, если он не прибегает к вытеснению собственных импульсов; после многолетней работы он долгое время будет неадекватно реагировать на собственные сексуальные притязания, спровоцированные сексуальными проявлениями пациентов, и наверняка столкнется с невротическими проблемами. В этом отношении практика предъявляет нам строжайшие требования, скрывать или отрицать которые было бы бессмысленным делом. Независимо от того, будет ли аналитик, которому приходится бороться с такими трудностями у себя самого, сознательно соглашаться с этим или отрицать, каждый обычный пациент ощутит бессознательное отрицание и отвержение сексуальности аналитиком и вследствие этого не сможет устранить свои собственные сексуальные торможения. Но дело заходит еще дальше. Сам аналитик может жить так, как считает правильным: если бессознательно он отстаивает жесткие моральные принципы (что пациент всегда ощущает, например, сам того не зная, отвергает полигамные отношения или определенные любовные игры), то он мало чем поможет больным и будет склонен упрекать пациента за то или иное поведение как «инфантильное», которое совершенно не обязательно является таковым. Аналитики, воспринимающие перенос своих пациентов по существу нарциссически, склонны к тому, чтобы каждую актуальную влюбленность пациента толковать как знак любовного отношения к аналитику. По той же причине часто случается, что критику пациента и его недоверие прорабатывают недостаточно хорошо. Аналитики, которые недостаточно контролируют свой собственный садизм, легко впадают в знаменитое «аналитическое молчание» без наличия соответствующих оснований. Они рассматривают как противника не невроз пациента, а его самого, который «не хочет стать здоровым». Иная угроза прекратить анализ, иное ненужное установление срока возникают не столько из-за технической неподготовленности, сколько из-за недостаточного терпения, которое затем, естественно, сказывается на технике. Наконец, всегда и в любом случае будет ошибкой, если общее аналитическое правило, согласно которому аналитик должен быть для пациента «чистым листом», на который тот наносит затем свой перенос, утрируют до такой степени, что становятся безжизненными, словно мумия. В таком случае многие пациенты не могут «разговориться», что впоследствии делает необходимыми искусственные, неаналитические мероприятия. Очевидно, что с агрессивным пациентом надо вести себя иначе, чем с мазохистом, с экзальтированным истериком — иначе, чем с депрессивным больным, что в зависимости от ситуации нужно менять свое поведение даже с одним и тем же пациентом, словом, нельзя самому вести себя невротически, даже если самому приходится быть объектом невроза. Аналитик никогда не сможет целиком отказаться от своей самобытности, и это обстоятельство надо учитывать при распределении пациентов, но можно требовать, чтобы эта самобытность не мешала ему владеть собой и чтобы посредством учебного анализа был приобретен необходимый минимум характерной гибкости. Короче говоря, требования, которые мы должны предъявить аналитику, столь же велики, как и трудности, которые мы встречаем на практике. В особенности аналитик должен давать себе ясный отчет в том, что в своей профессиональной деятельности он выступает противником большинства позиций, которые сегодня ожесточенно отстаиваются буржуазным обществом, и что по этой причине в конечном счете его будут преследовать, презирать, очернять, поскольку он не предпочел ценой своих теоретических и практических убеждений пойти на уступки общественному порядку, который находится в прямом, неразрешимом противоречии с требованиями терапии неврозов.   Содержание Вильгельм Райх   www.pseudology.org