Im Selbstverlag des Verfassers, 1933, 288s Вильгельм Райх Charakteranalyse : Technik und Grundlagen für studierende und praktizierende Analytiker Часть 1. Техника. Глава III. О технике интерпретации и анализа сопротивления 1. Некоторые типичные ошибки в технике толкования и их последствия Мы должны выделить в аналитической работе две части; во-первых, восстановление больного, во-вторых, иммунизацию, если ее можно провести уже во время лечения. Первая часть работы распадается на подготовительную работу вступительного периода и собственно процесс лечения. Это разделение является, однако, искусственным, и уже первая интерпретация сопротивления во многом связана с собственно лечением. Но мы не дадим из-за этого сбить себя с толку. Также и приготовления к путешествию, с которым Фрейд сравнивал анализ, имеют много общего с самим путешествием, от них может зависеть удача последнего. В анализе, несомненно, все зависит от вступительной фазы лечения. Неправильно или нечетко начатый случай трудно, а часто и вообще невозможно спасти. Большинство пациентов доставляют наибольшие трудности во вступительный период, независимо от того, хорошо они «продвигаются» или плохо. Как раз те случаи, которые во вступительный период вроде бы протекают гладко, доставляют затем наибольшие трудности, поскольку гладкое течение вначале затрудняет своевременное распознавание и устранение проблем. Ошибки, которые совершаются в подготовительной фазе лечения, устранить тем тяжелее, чем дольше продолжается лечение без корректировки. Каковы же эти особые и типичные трудности вступительного периода? Обозначим — пока просто для лучшей ориентации — цель анализа, осуществлению которой должен способствовать вступительный период. В этот период должны быть обнаружены энергетические источники симптомов и невротического характера, чтобы привести в движение процесс терапии. На пути к этой цели стоят сопротивления больного, а среди них особо упорствуют те, что проистекают из конфликтов переноса. Они должны быть осознаны, истолкованы и устранены больным, т. е. внутренне обесценены. Так он все глубже пробирается к аффективным воспоминаниям, относящимся к раннему детскому возрасту. Для нас не имеет значения много раз обсуждавшийся вопрос о том, что важнее: аффективное переживание заново (отыгрывание) или воспоминание. Клинический опыт подтверждает положение Фрейда, что пациент, который, отыгрывая, охотно повторяет пережитое, должен не только понять отыгрываемое, но и аффективно вспоминать, чтобы в корне покончить со своими конфликтами. Но я не хочу забегать вперед в изложении нашей программы и упомянул это не для того, чтобы создать впечатление, будто вся работа состоит в анализе сопротивления и переноса, а лишь потому, что в данном разделе мы занимаемся не чем иным, как принципами техники сопротивления. Однако многие наши случаи развиваются совсем другим путем, уводящим в сторону от аффективных воспоминаний. Бывает, что анализ случаев терпит неудачу из-за того, что аналитик в конце концов не сумел разобраться в изобилии появляющегося материала вследствие многочисленных гетерогенных переносов. Мы называем это «хаотической ситуацией» и полагаем, что она является результатом определенной ошибки в технике толкования. Вспомним также о многих случаях, в которых не замечается негативный перенос, потому что он скрывается за внешне позитивными установками, и, наконец, о тех случаях, когда, несмотря на глубокую работу воспоминания, успех не был достигнут, потому что недостаточно обращалось внимание на аффективную слабость пациентов или она не подвергалась анализу в самую первую очередь. Кроме этих случаев, которые внешне протекают упорядоченно, а на деле завершаются хаотично, хорошо известны также и те, которые «не идут», т. е. пациенты не поставляют никаких ассоциаций и противопоставляют нашим усилиям пассивное сопротивление. Если я вкратце опишу некоторые из моих явных неудач, то будет видно, что они основываются на типичных ошибках. А однородность большинства этих неудач указывает на типичные ошибки, которые мы совершаем во вступительной фазе, ошибки, которые уже нельзя причислять к известным грубым промахам новичка. Мы не будем приходить от этого в отчаяние, ибо, как однажды сказал Ференци, каждый новый опыт стоит нам одного пациента. Речь идет лишь о том, чтобы увидеть ошибку и превратить ее в опыт. Так обстоят дела в любой области медицины; только приукрашивать и утаивать неудачи пусть лучше будут наши коллеги другой специальности. Пациент, страдавший от чувства неполноценности и робости, проигрывал в анализе свою импотенцию («я ничего не могу») в форме отсутствия мыслей. Вместо того чтобы разгадывать и выяснять природу этого сопротивления и сделать осознанными скрывавшиеся за этим тенденции к дискредитации, я снова и снова ему говорил, что он не хочет работать и не имеет никакого желания выздороветь. В этом я не так уж был не прав, но анализ потерпел неудачу из-за того, что я не стал дальше работать над его «нежеланием», не попытался понять причины этого «не могу», а позволил моей собственной неспособности привести меня к этим бессмысленным упрекам. Каждый пациент имеет тенденцию оставаться больным, и я знаю, что выражение «вы не хотите выздороветь» без дальнейших объяснений, просто как упрек, используется многими аналитиками в неясных ситуациях. Однако эта фраза должна все же исчезнуть из лексикона аналитика — на смену ей должен прийти самоконтроль. Ибо нам следует понимать, что каждое остающееся непонятым препятствие в анализе — это вина аналитика. Другой пациент в ходе трехлетнего анализа во всех подробностях вспомнил первичную сцену, но его аффективная слабость нисколько не поддалась, он ни разу не высказал аналитику те упреки, которые мысленно — но без аффекта — предъявлял отцу. Он не излечился. Я не сумел проявить его скрытую ненависть. Этот пример дает иным аналитикам повод торжествовать: вот оно, наконец, признание, что раскрытие первичной сцены в терапевтическом отношении ничего не дает! Эти люди заблуждаются. Без анализа самых ранних переживаний не бывает настоящего излечения. Все дело лишь в том, чтобы воспоминания вызывали соответствующие аффекты. Еще в одном случае получилось так, что на второй неделе анализа в сновидении пациента отчетливо проявилась инцестуозная фантазия, и пациент сам осознал ее истинный смысл. В течение года я не слышал от него больше никаких упоминаний об этом сне и, соответственно, результат был плохим. Я приобрел понимание того, что иногда слишком быстро предъявляемый материал подавляется до тех пор, пока Я не становится достаточно сильным, чтобы его переработать. Один случай эритрофобии потерпел неудачу из-за того, что я повсюду следовал за предъявленным материалом, интерпретируя его, но предварительно не устранил сопротивлений. Они проявились потом, однако в хаотичном гипертрофированном виде. Я израсходовал все свои боеприпасы, мои объяснения оставались безрезультатными, достичь порядка было уже невозможно. Уверяю, что тогда, на третьем или четвертом году моей аналитической практики, я уже не был таким уж новичком и не давал бы интерпретаций, если бы бессознательное не проявлялось ясно и однозначно, а пациент не был бы сам близок к решению, как того требовал Фрейд. Но одного этого было явно не достаточно, ибо эта хаотическая ситуация была того же рода, что и те, с которыми знакомятся на семинарах и в контрольных анализах. Случай классической истерии с сумеречными состояниями достиг бы самого лучшего результата — я могу это сказать на основании приобретенного опыта в похожих случаях, — если бы я своевременно учел и правильно проработал реакции пациентки на анализ позитивного переноса, т. е. ее реактивную ненависть. Я же позволил вовлечь себя воспоминаниями — правда, красивыми — в хаос, из которого я так и не смог выбраться, а у пациентки сохранились ее сумеречные состояния. Богатый отрицательный опыт, который я приобрел в связи с реакцией разочарования из-за неправильного обращения с переносом, научил меня всерьез относиться к опасности, которую таит для анализа негативный перенос, проистекающий из перенесенной любви и разочарования. И только благодаря одному пациенту, который в течение полутора лет блестяще излагал воспоминания при хорошем позитивном переносе и тем не менее не достиг успеха, а спустя много месяцев после прекращения анализа признался мне в том, что никогда мне не доверял, я научился правильно оценивать опасность остающегося латентным негативного переноса и успешно искал средства всякий раз извлекать его из укрытия, чтобы больше не испытывать такого шока и — last, not least — добросовестно исполнять свой терапевтический долг. На большинстве занятий Технического семинара мы также занимались негативным переносом, особенно латентным. Следовательно, это не было исключительно индивидуальным слабым местом — неумение разглядеть негативный перенос, по-видимому, было общим явлением. Без сомнения, это неумение следует приписать нашему нарцизму, который делает нас падкими на комплименты, но совершенно слепыми ко всяким негативным процессам психики пациента, если только они не проявляются в грубой форме. Бросается в глаза, что в аналитической литературе, когда говорят о переносе, всегда имеют в виду лишь позитивную установку, и, насколько мне известно, до работы Ландауэра («Пассивная техника») проблемой негативного переноса часто пренебрегали. Игнорирование негативного переноса является лишь одной из многих ошибок, запутывающих ход анализа. «Хаотическая ситуация», как мы ее назвали, знакома нам всем, поэтому в своем описании я могу ограничиться самыми общими замечаниями. Воспоминания и действия весьма многочисленны, но долгое время они следуют друг за другом беспорядочно, аналитик узнает очень многое, пациент предъявляет много материала из всех слоев своего бессознательного, из всех возрастов, все свалено, так сказать, в одну большую кучу; ничего не проработано в смысле терапевтической цели. Несмотря на изобилие материала, пациент не приобрел убеждения в его ценности. Аналитик многое истолковал, но интерпретации не углубили анализ в том или другом направлении; создается явное впечатление, что все, что предъявил пациент, служит тайному, нераспознанному сопротивлению. Такие хаотичные анализы опасны тем, что долгое время кажется, будто они идут очень хорошо только потому, что пациент «приносит материал», пока — как правило, слишком поздно — не начинаешь понимать, что больной движется по кругу и предъявляет один и тот же материал, но только каждый раз в другом свете. Но таким образом он мог бы годами заполнять свои аналитические сеансы, ничуть не меняясь в своей сущности. Вот характерный случай, которым я стал заниматься после одного моего коллеги. В течение восьми месяцев он проводил анализ пациента со множественными перверсиями. Все это время пациент беспрерывно говорил и приводил материал из самых глубоких слоев, который последовательно истолковывался. В ответ на интерпретацию материала возникал богатый поток ассоциаций. Наконец, в силу внешних причин, анализ пришлось прервать, и пациент оказался у меня. Уже тогда мне были отчасти известны опасности скрытого сопротивления. Мне бросилось в глаза, что пациент беспрерывно продуцировал бессознательный материал, чуть ли не в деталях умел изложить тончайшие механизмы простого и двойного эдипова комплекса. Я спросил пациента, верит ли он во все, что говорит, и услышал в ответ: «Нисколько. Наоборот, я не могу удержаться при этом от внутреннего смеха». Когда я спросил его, почему он не сказал об этом первому аналитику, он ответил, что не считал это нужным. Уже ничего нельзя было поделать, несмотря на интенсивный анализ его смеха, поскольку пациент знал уже слишком многое; все толкования были растрачены, а все мои собственные интерпретации разбивались о его смех. Я отказался от него спустя четыре месяца, приобретя новый опыт, но, возможно, при более продолжительном и последовательном толковании его нарциссической защиты все же удалось бы чего-нибудь добиться. Но тогда я еще не располагал позитивным опытом многомесячной работы над поведением. Если постараться найти причины таких хаотических ситуаций, то вскоре мы обнаружим, что в этом повинны следующие недостатки в технике интерпретации: 1. Слишком ранняя интерпретация смысла симптомов и других проявлений глубинного бессознательного, особенно символов. Пациент служит своим сопротивлениям, остающимся скрытыми при анализе, и слишком поздно замечаешь, что он, совершенно незатронутый, ходит по кругу. 2. Толкование материала в последовательности, в которой он предъявлялся, без учета структуры невроза и наслоения материала. Ошибка состоит в том, что интерпретируют только потому, что отчетливо выявился материал (бессистемная интерпретация смысла). 3. Интерпретация смысла предшествовала интерпретации сопротивления. Ситуация стала запутанной еще больше из-за того, что сопротивления пациента вскоре были связаны с его отношением к врачу и бессистемное толкование сопротивления осложнило и ситуацию переноса. 4. Интерпретация сопротивлений в ситуации переноса была не только бессистемной, но и непоследовательной, т. е. слишком мало обращалось внимания на тенденцию пациента снова скрывать свое сопротивление или маскировать его бесплодными действиями и острыми реактивными образованиями. Латентные сопротивления в ситуации переноса чаще всего не замечались, или аналитик боялся не справиться с ними, в какой бы форме они ни скрывались. В основе этих ошибок лежит, вероятно, неправильное понимание правила Фрейда, согласно которому пациенту следует предоставлять руководство в анализе. Под этим имелось в виду лишь то, что нельзя мешать работе больного, если она протекает в русле его сознательного желания выздороветь и наших терапевтических намерений. Но, само собой разумеется, мы должны вмешиваться, как только страх пациента не справиться со своими конфликтами и его желание оставаться больным начинают мешать этому процессу. 2. Упорядоченное толкование и анализ сопротивления Я подверг достаточной критике нашу работу и начинаю уже опасаться, что чересчур испытываю терпение читателя, тем более, если он теперь спросит, как же все-таки выглядит правильная техника, а ответить на этот вопрос не так просто, как критиковать. Но я убежден, что читатель в достаточной степени осознал трудности темы, чтобы не требовать от меня большего, чем самых общих и самых грубых выводов из выявленных ошибок. Прежде чем к этому приступить, я должен выразить опасение, что мы можем попасть в западню при обсуждении этой совершенно особой темы: мы имеем дело с живым и текучим душевным явлением и ничего не можем поделать с тем, что оно застывает, как только мы облекаем его в слова и хотим передать в предложениях слушателю. Изложенные ниже рассуждения, вполне вероятно, произведут впечатление жесткой схемы, но являтся все же не более чем предварительным наброском картины, которую мы окидываем взглядом и которую нам еще предстоит детальнее изучить. Лишь немногое из того, что обращает на себя внимание, будет отмечено; остальным же, столь же важным, мы вынуждены будем пока пренебречь; не хватает также и дифференцирующей детальной работы. Поэтому мы также должны быть в любое время готовы подправить эскиз, если то или другое окажется ошибочным, малосущественным или не совсем верным. Речь идет только о том, что мы можем прийти к согласию и взаимопониманию, даже если каждый говорит на своем языке. То, что будет схематически изложено в дальнейшем, является не более чем средством ориентации. Из лесной чащи нельзя выбраться, если не придерживаться некоторых ориентиров, например особенностей местности, или не использовать компас. Точно так же в нашем исследовании душевных процессов в ходе лечения должен быть наведен порядок, который создается ad hoc только с целью ориентации. Также и схема, автоматически возникающая, как только один феномен отделяется от другого и рассматривается изолированно,— это всего лишь научное наглядное средство. Впрочем, мы не переносим схему, правило или принцип на пациента, а рассматриваем его непредвзято и получаем ориентацию в его материале, его поведении, в том, что он скрывает или представляет как противоположность; и только тогда мы задаемся вопросом: как лучше всего использовать то, что я знаю о данном случае, для техники данного случая? Если благодаря богатому опыту оказывается (о чем Фрейд говорил на Будапештском конгрессе как о желательном), что мы можем установить типы сопротивления, то дело упрощается, но и тогда мы должны будем в каждом отдельном случае смотреть, проявляет ли пациент тот или иной способ типичного сопротивления или, к примеру, данный случай не имеет ничего общего с остальными. Скрытый негативный перенос является лишь одним из таких типичных сопротивлений. Поэтому мы не можем уже завтра видеть у наших больных лишь большее количество этого сопротивления или сходу применять другое средство ориентации. Это средство можно получить только из материала пациента. Мы уже договорились о том, что необходимо воздерживаться от глубоких интерпретаций до тех пор, пока не проявится и не будет устранен первый фронт кардинальных сопротивлений, даже если материал накоплен, ясен и сам по себе доступен истолкованию. Чем больше материала воспоминаний предлагает пациент, не продуцируя соответствующих сопротивлений, тем недоверчивее надо быть аналитику. Также и в других случаях, оказываясь перед выбором: интерпретировать содержания бессознательного или обратиться к выявленным сопротивлениям, следует предпочесть последнее. Наш тезис гласил: никакой интерпретации смысла, если необходима интерпретация сопротивления. Обоснование довольно простое. Если интерпретировать до устранения соответствующих сопротивлений, то пациент либо принимает интерпретацию по причине переноса и полностью ее обесценит при первом негативном проявлении отношения, либо сопротивление последует позже. В обоих случаях интерпретация теряет свою терапевтическую силу, она растрачивается впустую, коррекция удается лишь с большим трудом или не удается вовсе. Путь интерпретации вглубь бессознательного прегражден. Важно не мешать пациенту в первые недели лечения в раскрытии его «аналитической личности»; также и сопротивления нельзя интерпретировать, пока они не развились полностью и не были поняты аналитиком в главном. Разумеется, момент толкования сопротивления во многом определяется опытом аналитика; опытному аналитику достаточно нескольких признаков, тогда как начинающему аналитику для понимания случая потребуются грубые действия. Нередко только от опыта зависит, будет ли и по каким признакам распознано латентное сопротивление. Если смысл такого сопротивления аналитику понятен, то оно будет осознано пациентом путем последовательного толкования, т. е. сначала пациенту разъясняют, что у него есть сопротивление, затем — какими средствами оно выражается и, наконец, против чего оно направлено. Если первому сопротивлению-переносу не предшествовала достаточная работа воспоминания, то при его устранении мы сталкиваемся с большой трудностью, которая становится менее значительной при наличии соответствующего опыта у аналитика. Трудность состоит в том, что аналитик, чтобы устранить сопротивление, должен распознать соответствующий и содержащийся в нем бессознательный материал, но, с другой стороны, к этому материалу нельзя подступиться, так как доступ к нему преграждает сопротивление. Подобно сновидению, любое сопротивление имеет исторический смысл (происхождение) и актуальное значение. Этот круг можно прорвать следующим образом: по актуальной ситуации, которую наблюдали в развитии, а также по форме и средствам сопротивления догадываются об актуальном смысле и цели последнего, а при помощи соответствующей интерпретации пытаются повлиять на него так, чтобы проявился соответствующий инфантильный материал, с помощью которого только и можно полностью устранить сопротивление. Для выявления сопротивления и разгадки его актуального смысла, разумеется, нет каких-либо правил; это большей частью интуитивные действия — здесь начинается аналитическое искусство, которому нельзя обучить. Чем менее шумны и чем более скрыты сопротивления, чем больше пациент вводит аналитика в заблуждение, тем надежнее должны быть его интуитивные действия, чтобы справиться с сопротивлениями. Другими словами, аналитик должен быть сам проанализирован и, кроме того, обладать некоторым особым даром. Что такое «латентное сопротивление»? Это позиция пациента, которая выражается не прямо и непосредственно, например в форме сомнения, недоверия, опоздания, молчания, упрямства, отсутствия мыслей и т. д., но косвенно в виде аналитических результатов; так, например, на скрытое, а потому тем более опасное пассивное сопротивление указывает чрезмерное послушание или полное отсутствие явного сопротивления. Обычно я обращаюсь к такому латентному сопротивлению, как только его замечаю, и не боюсь приостановить поток сообщений, если уже узнал столько, сколько это необходимо для его понимания. Ибо опыт показывает, что также и терапевтическое воздействие аналитических сообщений пропадает, если не устранено сопротивление. Односторонняя, а потому неправильная оценка аналитического материала и зачастую неверное истолкование положения Фрейда, что при анализе необходимо исходить из соответствующей «психической поверхности», легко приводят к фатальным недоразумениям и техническим трудностям. Прежде всего, что нужно понимать под «аналитическим материалом»? Общепринятая точка зрения такова: сообщения, сновидения, идеи, ошибочные действия пациента. Однако хотя многие в теории знают, что манеры пациента имеют аналитическое значение, опыт семинаров наглядно показывает, что поведение пациентов, их манеры, взгляд, речь, мимика, одежда, рукопожатие и т. д. не только недооцениваются в их аналитическом значении, но гораздо чаще вообще игнорируются. Ференци и я независимо друг от друга на конгрессе в Инсбруке подчеркнули важность этих формальных элементов для терапии; со временем они стали для меня важнейшей опорой и исходным пунктом для анализа характера. Переоценка содержательного материала чаще всего сопровождается недооценкой, если не полным игнорированием, манеры поведения, изложения сообщений, сновидений и т. д. Но если манера поведения пациента игнорируется или не сопоставляется по значению с содержанием, то неожиданно приходят к фатальному в терапевтическом отношении пониманию «психической поверхности». Если, например, пациент очень вежлив, при этом приводит много материала, скажем, о своих отношениях с сестрой, то имеются два существующих рядом друг с другом содержания «душевной поверхности»: его любовь к сестре и его манеры, вежливость. То и другое, однако, обусловлено бессознательно. При таком рассмотрении душевной поверхности уже не так легко отделаться простой фразой, что из поверхности исходят «всегда». Аналитический опыт показывает, что за этой вежливостью и любезностью всегда скрывается более или менее бессознательная критическая, если не недоверчивая или не дискредитирующая позиция, или, вернее сказать, что уже сама стереотипная вежливость пациента является признаком негативной критики, недоверия или дискредитации. Можно ли с этой точки зрения без сомнений указать также на инцестуозную любовь к сестре, если появляются соответствующие сны или мысли? Имеются особые основания для того, чтобы для аналитического обсуждения была вначале выбрана одна часть психической поверхности, а не другая. Ждать, когда пациент сам заговорит о вежливости и ее причинах, было бы ошибкой. Поскольку такая черта характера в ходе анализа тут же становится сопротивлением, к ней относится все то, что относится и к любому другому сопротивлению: что сам пациент никогда не заговорит об этом и что аналитику, скорее всего, придется разоблачать сопротивление как таковое. Здесь нас ожидает серьезное возражение: мое предположение, что вежливость сразу становится сопротивлением, как раз и неверно, иначе пациент не представил бы никакого материала. Это так, но ведь как раз речь и идет о том, что важна не только содержательная, но и — особенно вначале — формальная сторона материала. Продолжим пример с вежливостью: невротик имеет все основания из-за своих вытеснений особенно высоко ценить вежливость и общественные условности и пользоваться ими как средством защиты. Быть может, гораздо приятнее лечить вежливого, чем невежливого, очень откровенного пациента, который сразу говорит аналитику, например, что тот пока еще слишком молод или уже слишком стар, что ни у кого нет такой аристократически обставленной квартиры или некрасивой жены, что он выглядит неинтеллигентно или слишком по-еврейски, ведет себя как невротик и сам нуждается в анализе, и тому подобные лестные вещи. Это не обязательно должно быть феноменом переноса: требование, что аналитик должен быть «чистым листом», является идеальным, т. е. никогда не осуществимым полностью; «таков аналитик» — это факт, который вначале ничего не имеет общего с переносом. И наши пациенты чрезвычайно тонко чувствуют наши слабости; более того, выслеживая их, некоторые из них непосредственно мстят за обиду, нанесенную им основным правилом психоанализа. Лишь немногие пациенты, чаще всего с садистским характером, из требуемой от них откровенности извлекают для себя выгоду садистского удовольствия. В терапевтическом смысле их поведение ценно, даже если порой оно превращается в сопротивление. Но большинство наших пациентов пока еще слишком нерешительны и боязливы, слишком обременены чувством вины, чтобы спонтанно проявлять эту откровенность. В отличие от многих коллег, я должен поддержать утверждение, что все без исключения пациенты приступают к анализу с более или менее выраженной недоверчивой и критической установкой, которая обычно остается скрытой. Чтобы убедиться в этом, нельзя, разумеется, рассчитывать на вынужденные признания пациентов или на их потребность в наказании, а нужно энергично расспрашивать пациента об обусловленных ситуацией, совершенно естественных поводах к недоверию и негативной критике (новая ситуация, незнакомый человек, общественное непризнание психоанализа и т. д.); и только благодаря собственной открытости можно завоевать его доверие. Остается только технический вопрос: в какой момент времени следует обсуждать актуально обусловленные установки недоверия и негативной критики, которые еще нельзя назвать невротическими? Речь идет здесь только о том, что нужно избегать более глубоких интерпретаций бессознательного до тех пор, пока существует стена условной вежливости между пациентом и аналитиком. Мы не можем продолжать обсуждение техники интерпретации, не приобщив вопросов, касающихся развития и лечения невроза переноса. При правильно идущем анализе проходит не так много времени до того, как устанавливается первое серьезное сопротивление-перенос. Но сначала проясним для себя, почему первое значительное сопротивление продолжению анализа автоматически и с закономерностью, соответствующей структуре пациента, связывается с отношением к аналитику; что является мотивом «навязчивого переноса» (Ференци)? Настояв на соблюдении основного правила, мы всколыхнули нечто предосудительное, неприемлемое для Я. Рано или поздно у пациента возникает обостренная защита от вытесненного; сопротивление вначале направлено только против вытесненного, но пациент ничего об этом не знает — ни того, что он несет в себе нечто предосудительное, ни того, что он от этого защищается. Сопротивления, как показал Фрейд, сами бессознательны. Сопротивление, однако, представляет собой аффективный импульс, который соответствует увеличившимся затратам энергии, и поэтому не может оставаться скрытым. Подобно всему, что является иррациональным, аффективный импульс также стремится к рациональному обоснованию, к закреплению в реальных отношениях. Что здесь может напрашиваться прежде всего, кроме проекции, причем проекции на того, кто спровоцировал весь конфликт, введя неприятное основное правило? Из-за смещения защиты — с бессознательного на врача — в сопротивление прокрадывается также и соответствующее содержание бессознательного, которое также проецируется на врача. Он становится кем-то вроде злодея, как отец, или достойным любви созданием, как мать. Очевидно, что эта защита вначале может иметь только негативный характер. Аналитик как нарушитель невротического равновесия волей-неволей становится врагом; при этом не важно, о каких спроецированных побуждениях — любви или ненависти — идет речь, поскольку в обоих случаях всегда присутствует также защита, отвержение. Если сначала проецируются побуждения ненависти, сопротивление-перенос однозначно является негативным. Если такое сначала происходит с тенденциями любви, то настоящему сопротивлению-переносу некоторое время предшествует явный, но бессознательный позитивный перенос. Но его судьба всегда одна и та же: он превращается в реактивный негативный перенос, с одной стороны, потому что разочарование («реакция разочарования») никогда не заставляет себя ждать, с другой стороны, потому что пациент защищается от этого переноса, как только он под давлением чувственных желаний пытается прорваться в сознание. Каждая же защита обнаруживает негативные установки. Техническая проблема латентного негативного переноса настолько важна, что исследование его разнообразных форм выражения и терапии крайне необходимо. Я хочу здесь лишь вкратце перечислить несколько типичных случаев, в которых мы скорее всего наталкиваемся на латентный негативный перенос. Это: 1. Чересчур послушные, чересчур любезные, очень доверчивые, «славные» пациенты, которые всегда находятся в позитивном переносе и никогда не выказывают реакцию разочарования. (Как правило, пассивно-женственные характеры или истерические пациентки со склонностью к нимфомании.) 2. Всегда строго ориентированные на конвенциальные нормы и корректные пациенты; это обычно компульсивные характеры, преобразовавшие всю свою ненависть в «вежливость любой ценой». 3. Скупые на аффекты пациенты; как и корректные, они отличаются чрезмерной, но заблокированной агрессивностью. Это также преимущественно компульсивные характеры, но даже истерические пациентки зачастую демонстрируют внешнюю скупость аффектов. 4. Пациенты, жалующиеся на поддельность своих чувств и эмоциональных проявлений, т. е. страдающие деперсонализацией. К ним относятся также такие больные, которые сознательно и в то же время навязчиво «притворяются», т. е. на заднем плане сознания знают, что вводят врача в заблуждение. У таких больных, заболевание которых относится большей частью к группе нарциссических неврозов ипохондрического типа, постоянно обнаруживается «внутренний смех» над всем и всяким, что становится мучением для них самих. Это ставит перед анализом самые сложные задачи. Так как форма и наслоения первого переноса-сопротивления обусловлены индивидуальной судьбой инфантильной любви, мы можем достичь упорядоченного, избавленного от излишних осложнений анализа инфантильных конфликтов только тогда, когда будем строго учитывать эти наслоения в наших интерпретациях при анализе переноса. Хотя содержание переносов от наших интерпретаций не зависит, последовательность, в которой они обостряются, пожалуй, определяется техникой интерпретации. Речь идет не только о том, что возникает невроз переноса, но и о том, что в своем возникновении он следует той же закономерности, что и его образец, первичный невроз, и обнаруживает такое же наслоение в энергиях влечения, что и последний. Фрейд учил нас, что первичный невроз становится нам доступным только через невроз переноса. Понятно, что дело будет обстоять для нас тем проще, чем полнее и более упорядоченно первичный невроз наматывается на шпулю переноса. Это «наматывание» происходит, разумеется, в обратной последовательности. Очевидно, что неправильный анализ переноса, например интерпретация установки из более глубокого слоя, как бы ни была отчетлива установка и верна интерпретация, исказит копию первичного невроза, приведет в беспорядок невроз переноса. Опыт показывает, что невроз переноса будет развиваться в соответствии со структурой невроза без всякого вмешательства с нашей стороны. Мы должны только избегать слишком ранних, слишком глубоких и бессистемных интерпретаций. Для иллюстрации приведем схематичный пример: если, скажем, пациент сначала полюбил мать, а затем возненавидел отца и, наконец, из страха отказался от матери и превратил свою ненависть к отцу в пассивно-женственную любовь, то при правильном анализе сопротивления он сначала проявит в переносе свою пассивно-женственную установку, конечный результат трансформации своего либидо. Систематический анализ сопротивления выявит также скрывающуюся за ним ненависть к отцу, и только после его проработки последует новый катексис матери, вначале путем переноса любви к матери на аналитика. Затем эту любовь можно будет перенести и на женщину в реальной жизни. Оставаясь в рамках этого упрощенного примера, мы можем обсудить вполне возможный менее благоприятный ход событий. Пациент демонстрирует, например, явный позитивный перенос и в этой связи наряду со сновидениями, соответствующими пассивно-женственной установке, приводит также такие, которые говорят о его привязанности к матери. Те и другие сновидения в равной мере ясны и понятны. Если аналитик распознает действительные наслоения позитивного переноса, если ему становится ясно, что в позитивном переносе реактивная любовь к отцу является поверхностным, ненависть к нему — вторым, а перенесенная любовь к матери — самым глубоким слоем, то это последнее эмоциональное отношение, несмотря на его очевидность, он, несомненно, оставит нетронутой. Но если, допустим, аналитик вначале будет интерпретировать перенесенную любовь к матери, то между его интерпретациями, которые касаются инцестуозной любви, и переживанием пациента, подобно мощному и непреодолимому блоку сопротивления, будет стоять скрытая (и перенесенная в реактивной форме на врача) ненависть к отцу. Интерпретация, которая затронула бы более высокий в топическом отношении слой недоверия и отвержения, внешне была бы принята, но, разумеется, осталась бы терапевтически неэффективной и привела бы только к тому, что пациент, внутренне напуганный и предостереженный этой интерпретацией, скрывал бы ненависть к отцу еще интенсивней, а из-за усилившегося чувства вины стал бы еще более «славным». Хаотическая ситуация — в той или иной форме — была бы создана. Следовательно, речь идет о том, чтобы из изобилия материала, поступающего из многочисленных слоев психики, выхватить ту часть, которая занимает центральное место в актуальном или предшествовавшем переносе-сопротивлении и не перекрыта другими установками. Теоретически это звучит так: данный принцип следует осуществлять в каждом обычном случае. Что же происходит с остальным, актуально менее важным, материалом? Как правило, достаточно того, что в него не вдаются. В результате он автоматически отходит на задний план. Но часто бывает так, что пациент демонстрирует главным образом некую манеру поведения или определенную сферу переживаний, чтобы скрыть актуально более важный материал. После всего сказанного понятно, что такое сопротивление необходимо устранять — проясняя ситуацию, «управлять материалом», т. е. постоянно указывать на то, что скрывается, и не обращать внимания на то, что нарочито выставляется напоказ. Типичным примером является поведение больного при латентном негативном переносе; он пытается утаить скрытую критику и отвержение усиленным восхвалением аналитика и анализа. Посредством анализа этого сопротивления легко можно установить его мотив — страх высказывать критику. Только в редких случаях нужно подавлять обильно продуцируемый пациентом материал, например, если слишком рано и беспорядочно осознаются бессознательные извращенные фантазии или инцестуозные желания, когда Я еще не стало достаточно сильным, чтобы их переработать. Если простого игнорирования оказывается здесь недостаточно, необходимо переводить разговор на другую тему. Таким способом основное содержание сопротивлений при переносе постоянно остается в тесном контакте с воспоминаниями, а аффекты, пробужденные в переносах, автоматически передаются воспоминаниям. Тем самым удается избежать опасного неэмоционального припоминания. Для хаотической ситуации, напротив, характерно то, что скрытое сопротивление месяцами остается неразрешенным и связывает все аффекты, тогда как воспоминания в беспорядочной последовательности могут касаться, например, и страха кастрации, и оральной фантазии, а затем — снова инцестуозной фантазии. Благодаря правильному выбору материала, который нужно истолковать, мы достигаем континуума в анализе, и тогда не только можем получить всю информацию об актуальной ситуации, но и проследить закономерность, которой подчиняется развитие переноса. При этом сопротивления, которые, впрочем, представляют собой не что иное, как отдельные части невроза, проявляются поочередно, хотя и остаются связанными исторически обусловленной закономерностью. Это облегчает нашу работу и основательно подготавливает излечение. 3. Последовательность в анализе сопротивления До сих пор мы говорили лишь о технике толкования смысла и сопротивления и сошлись на том, что оно должно быть упорядоченным (в соответствии с индивидуальной закономерностью невроза) и систематичным. Перечисляя ошибки толкования, мы отделили неупорядоченную интерпретацию от непоследовательной; это имело под собой свои основания, ибо нам известны случаи, когда, несмотря на систематическую интерпретацию, анализ происходил хаотически, и мы усматриваем причину этого в недостаточной последовательности дальнейшей проработки уже истолкованных сопротивлений. Если первая граница переноса-сопротивления удачно преодолена, то, как правило, работа воспоминания быстро продвигается вперед и углубляется в детство. Но обычно это продолжается недолго, до тех пор пока больной не наталкивается на новые слои предосудительного материала, от которого он пытается защититься с помощью второй границы переноса-сопротивления. Анализ сопротивления начинается заново, но на этот раз он имеет несколько иной характер, чем вначале. Тогда речь шла о впервые возникшей трудности; новое же сопротивление уже имеет аналитическое прошлое, которое не могло не сказаться на его форме. Соответственно новому материалу оно имеет другую структуру и другое значение, чем первоначальное сопротивление, и пациент, наученный первым анализом сопротивления, возможно, будет теперь сам помогать устранять затруднение. Но на практике мы убеждаемся в том, что в большинстве случаев пациент, наряду с новым сопротивлением, реактивирует также и прежнее и, более того, иногда демонстрирует прежнее сопротивление, не проявляя нового. Вся ситуация осложняется этим наслоением. Какое из сопротивлений, реактивированное старое или новое, проявится сильнее, бывает трудно предугадать, но для аналитической тактики это не имеет значения. Важно лишь то, что пациент большую часть своих контркатексисов снова направляет на старое сопротивление, с которым вроде бы уже было покончено. Если теперь аналитик в первую очередь или исключительно обращается к новому сопротивлению, то он снова пренебрегает промежуточным этапом, а именно реактивированным старым сопротивлением, и возникает опасность того, что его ценные интерпретации не принесут никакой пользы. Разочарований и неудач можно избежать, если каждый раз возвращаться к прежней проблеме — не важно, дает ли она о себе знать в большей или меньшей степени,— и начинать с работы по ее разрешению. Таким образом, аналитик постепенно подбирается к новому сопротивлению и избегает опасности того, что противник, несмотря на то, что завоевана новая часть земли, вновь угнездится на уже завоеванной территории. Важно всегда, отталкиваясь от кардинального сопротивления и имея, так сказать, прочный опорный пункт, подрывать невроз со всех сторон, а не ориентироваться лишь на отдельные детали сопротивления. Иными словами, невроз следует атаковать в самых разных, связанных лишь косвенным образом, местах. Благодаря последовательному развертыванию сопротивления и аналитического материала, начиная с первого переноса-сопротивления, можно получить представление о настоящей и прошлой ситуации без всякой борьбы за непрерывность анализа, и тогда основательная проработка невроза гарантирована. Имеется даже возможность — при условии, что речь идет об уже известных типичных картинах болезни и правильно проведенном анализе сопротивления,— предвидеть последовательность, в которой со всей остротой, в виде переноса-сопротивления, будут проявляться обнаруженные тенденции. Напрасно было бы пытаться убеждать нас в том, что предварительная «пристрелка», состоящая в толковании смысла, или лечение всех пациентов по одной схеме, например, исходя из одного предполагаемого первоисточника невроза, позволят нам подступиться к более сложным проблемам психотерапии. Кто пытается это делать, тот демонстрирует этим лишь то, что не понял подлинных проблем психотерапии и не знает, что «разрубание гордиева узла» в действительности означает как раз разрушение аналитических условий лечения. Анализ, проведенный подобным образом, едва ли уже можно исправить. Интерпретацию можно сравнить с ценным лекарством, расходовать которое следует экономно, чтобы оно не утратило своей действенности. Наш опыт учит тому, что обстоятельное распутывание узла по-прежнему является самым коротким путем — подчеркиваем — к настоящему успеху. Совсем другую позицию занимают те аналитики, которые из-за превратного понимания аналитической пассивности могут выжидать слишком долго. Они могли бы написать нам много ценных статей о причинах возникновения хаотической ситуации. В период сопротивления аналитику выпадает трудная задача управлять самим ходом анализа. Пациент руководит только в те фазы, когда не проявляет сопротивления. Ничего другого и не мог иметь в виду Фрейд. А опасность принципиального молчания или «позволения плавать» не менее велика, чем опасность «пристрелки» или толкования по теоретической схеме,— как для пациента, так и для развития аналитической терапии. Нам знакомы формы сопротивления, при которых проявление подобного рода пассивности является прямо-таки врачебной ошибкой. Например, пациент под влиянием сопротивления уклоняется от обсуждения соответствующего материала. Он затрагивает далекие темы, но вскоре тоже начинает продуцировать сопротивление; тогда он поднимает третью тему и т. д. Эта «техника зигзага» может завести в бесконечность независимо от того, наблюдает ли аналитик за пациентом «пассивно» или всюду за ним следует и интерпретирует. Поскольку больной, очевидно, находится в постоянных бегах, а его усилия заставить аналитика довольствоваться суррогатными результатами остаются напрасными, необходимо снова и снова возвращать его к первой позиции сопротивления до тех пор, пока он не наберется смелости справиться с нею аналитически. Другой же материал не пропадает. Бывает, что пациент сбегает в инфантильное, жертвует ценными тайнами, только чтобы сохранить свою позицию. Разумеется, жертвы не имеют никакой терапевтической ценности, скорее, имеет место обратное. Аналитик может спокойно его слушать, если не предпочтет прервать, но затем будет последовательно прорабатывать позицию, которую пациент избегал. То же самое рекомендуется при бегстве в актуальное. Оптимальная ситуация — это прямолинейное, соответствующее первичному неврозу развитие невроза переноса и его анализ; пациент систематически проявляет свои сопротивления и параллельно осуществляет свободную от сопротивления работу воспоминания. Таким образом, много раз обсуждавшийся вопрос, что лучше: «активное» или «пассивное» поведение, в такой постановке не имеет смысла. В целом можно сказать, что при анализе сопротивлений нельзя вмешиваться слишком рано, при интерпретации бессознательного, не говоря уже о сопротивлениях, нельзя быть слишком сдержанным. Обычно же поступают наоборот: с одной стороны, проявляют слишком большую смелость при толковании смысла, а с другой — становятся боязливыми, как только возникает сопротивление.   Содержание Вильгельм Райх   www.pseudology.org