1. Регулирование рождаемости
В области регулирования рождаемости с самого начала существовала максимальная
ясность. Переворот в идеологии права и в социально-гигиенических взглядах на эту
проблему характеризовался следующими основными чертами.
До тех пор пока у общества нет возможности или воли позаботиться о воспитании
детей, у него нет и права требовать от матерей вопреки их воле или несмотря на
их бедственное положение производить на свет детей. Только тогда, когда
воспитание детей полностью станет заботой всего общества, можно будет подумать и
о том, чтобы взяться за проведение осознанной демографической политики и
регулирование рождаемости. Поэтому всем женщинам без исключения было
предоставлено право прерывать беременность на протяжении первых трех месяцев.
Прерывание беременности должно было осуществляться в государственных акушерских
клиниках. Строгие наказания ожидали только тех лиц, которые осуществляли тайные
аборты, не имея на это права. С помощью этих мер надеялись легализовать
подпольные аборты, вырвав их осуществление из рук знахарей. В городах это в
основном удалось, но в деревне было гораздо труднее побудить женщин отказаться
от прежних взглядов. Вопрос аборта - это ведь вопрос не только законодательства.
Его решение зависит и от сексуального страха, испытываемого женщиной. Скрытность
и страх, которые тысячелетиями окутывали половую жизнь, приводят к тому, что
простая работница или крестьянка скорее пойдет к знахарствующей акушерке, чем в
клинику, даже если у нее и будет такая возможность.
В Советском Союзе никогда и не думали о том, чтобы превратить практику изгнания
плода в долгосрочное общественное явление, и с самого начала отдавали себе
отчет, что легализация аборта была только одним из средств для противодействия
знахарству. Главной целью оставалось предупреждение аборта с помощью
широкомасштабной просветительной кампании и применения противозачаточных
средств. Советы, состоявшие из рабочих и крестьян и оказывавшие мощное давление
на интеллигенцию и врачей, точно знали: для того чтобы женщина могла воспринять
зачатие ребенка как счастье, санитарные меры должны быть дополнены другими.
Какими же мерами изменяли к лучшему положение матери и ребенка в Советском
Союзе?
Осуждение незамужних матерей быстро прекратилось. Растущее вовлечение женщин в
производственный процесс придало им материальную самостоятельность и
уверенность, облегчившие материнство и сделавшие его желанным. Был введен отпуск
по беременности, который начинался за два месяца до родов и заканчивался два
месяца спустя. При этом женщины продолжали получать заработную плату в полном
объеме. Предприятия и крестьянские артели заботились о создании детских яслей,
об обеспечении младенцев одеждой, о подготовке квалифицированных воспитательниц,
которые могли бы освободить работающих матерей от хлопот по уходу за ребенком.
Следовательно, матерям не приходилось выполнять тяжелые работы на больших сроках
беременности и, кроме того, женщины были уверены, что не надо беспокоиться о
детях, когда через два месяца закончится декрет.
У того, кто собственными глазами видел в Советской России ясли, не было больше
оснований сомневаться в том, насколько продуктивна советская общественная
система с точки зрения социальной гигиены. Женщины получали за все время
кормления премии, им предоставлялись оплаченные перерывы, чтобы они могли
спокойно кормить детей. Было запрещено с началом беременности использовать
женщин на тяжелой работе. Бюджет органов охраны материнства и младенчества рос
из года в год почти в геометрической прогрессии. Поэтому неудивительно, что не
только не наступило снижение рождаемости, которого боялись все трусливые мещане
и моралисты, но, напротив, за последние десять лет превышение рождаемости над
смертностью составляло в среднем 3—4 млн человек за год.
Советское правительство прилагало все усилия, чтобы изменить к лучшему положение
матери и ребенка даже в самых отдаленных "медвежьих углах" огромного
государства. Например, организовывались летучие амбулатории, занимавшиеся
проблемами регулирования рождаемости, а поезда, оснащенные всем необходимым,
выезжали на периферию. Те десять-двенадцать лет, которые потребовались, чтобы
снизить до минимума численность нелегальных абортов, показывают, какую силу
представляет собой сексуальный страх, укоренившийся в массах, и как он
затрудняет формирование положительного отношения к полезным мерам.
В Советском Союзе, как и повсюду, разумные принципы сексуальной гигиены
пробивали себе дорогу в борьбе против реакционного мышления старых гигиенистов.
Здесь, как и повсюду, оказалось, что массы обладают верным инстинктом,
позволяющим принимать правильные решения, касающиеся этих вопросов. Напротив,
"образованный" специалист по социальной гигиене, оснащенный множеством
аргументов "за и против", ведет себя как тысяченожка, которая не смогла больше
ходить, узнав, что у нее тысяча ножек. Зададимся же вопросом о том, в каком
аспекте проблемы абортов смогла скрыто угнездиться реакция, сумевшая
впоследствии затормозить решение этой проблемы.
Здесь нет необходимости заниматься историческим изложением проблемы прерывания
беременности, подкрепленным цифровым материалом, - на эту тему написано
несметное количество хороших книг. Мы хотим лишь попытаться снова осмыслить
динамику противоречия этой проблемы.
Этическая, а по существу, замаскированная религиозная аргументация сумела в
Советском Союзе не только сохраниться, но с течением времени начала набирать все
большее влияние. Как всегда, реакционную этику можно опознать по свойственному
ей фразерству. Реакционеры в сфере сексуальной политики изначально
последовательно боролись против революционного решения вопроса об абортах,
используя отчасти старые аргументы, заимствованные из времен царизма, а также
новые, приспособленные к советской действительности, но от этого не менее
реакционные. Конечно же, слышались пророчества о том, что "человечество вымрет",
что "мораль распадется", что необходимо "защитить семью" и укрепить "волю к
деторождению". Разглагольствовали о душевных и телесных потрясениях,
испытываемых женщиной. Самой же большой заботой приверженцев
сексуально-политической реакции в Советском Союзе, как и везде, было снижение
рождаемости[20].
Рассматривая эти аргументы, следует отличать такие, которые представители
сексуальной реакции выдвигают, руководствуясь честными намерениями, от других,
как субъективно, так и объективно представляющих собой не более чем пустые
отговорки, служащие для того, чтобы не заниматься живыми вопросами половой
жизни. "Образованные" люди, пользующиеся этой аргументацией, внутренне озабочены
сохранением "нравственности", то есть тем, чтобы не допустить удовлетворения
половых потребностей, а также не допустить гибели семьи. В ходе дискуссии об
абортах становится все яснее, что неосознанный страх перед операцией,
затрагивающей генитальную сферу, иррациональным образом затуманивает понимание
ее необходимости.
И вот мы слышим различного рода отговорки - это и забота о том, чтобы
человечество не вымерло, и фраза о защите зарождающейся жизни. Господа,
оперирующие подобными доводами, не размышляют над тем, что в природе и без них
численность всего живого увеличивается. Следующее утверждение будет ни
самонадеянным, ни ошибочным, а наоборот, абсолютно верным: демографическая
политика, осуществляемая сегодня, является в своей неопределенности и
бесчестности аппаратом для отрицания сексуальности, средством отвлечения от
вопросов преобразования имеющихся возможностей сексуального удовлетворения.
Выступая на конгрессе в Киеве в 1932 г., д-р Кириллов заявил: " Мы рассматриваем
прерывание первой беременности как особенно опасное с точки зрения последующего
бесплодия женщины. Поэтому мы всегда считаем своей обязанностью удерживать
матерей от аборта и одновременно устанавливать причины желания прервать
беременность. Но в ответах едва прослеживаются какое-либо материнское начало или
какие-либо внутренняя борьба и поиски.
Около 70 % случаев причина аборта - "неудачная" любовь. Встречались короткие
фразы: "Он меня оставил", "Я его оставила", а в заключение - издевательское
замечание о нем и о себе: "Да и что он за мужчина!". Почти никогда в ответах не
обнаруживалось никакого признака возникновения семьи как начальной единицы
общества.
Не свободная любовь как протест против буржуазного доморощенного
брака, не
свободная любовь как неосознанный выбор евгеники[21], а понимание чувства и
вырастающее отсюда заблуждение с заранее принятым решением: "В больницу". Вот о
чем идет речь. Неконтролируемая поспешность, с которой реализуется стремление
отдать юное тело партнеру, является результатом перехода к новым, но еще не
выкристаллизовавшимся формам сексуального хаоса...
...Я должен сравнить работу в сфере проблемы аборта с искоренением, с египетской
казнью первенцев за грехи их отцов, губящей людей и общество. Такой аборт должен
быть вытеснен как общественно негативное, уродливое проявление жизни. Его место
должна занять настойчивая просветительная работа. Совершенно необходимо
преобразование психологических настроений с тем, чтобы добиться признания
социальной функции материнства...
Выводы:
1. Криминальный аборт является нравственным злом, зиждущемся на представлении
законности аборта.
2. Социальный аборт часто служит маской для перекошенной физиономии проблемы
пола и прикрытием еще не откристаллизовавшихся новых форм жизни. Аборт
преграждает путь к материнству и часто снижает успехи в общественной жизни
женщины. Поэтому он чужд подлинному сообществу.
3. Аборт представляется массовым средством для уничтожения подрастающего
поколения. В нем не прослеживается намерения служить матери и обществу, и
поэтому он чужд ясным целям охраны материнства".
В противоречие этим фразерам, способным в любой момент соответственно структуре
своего характера и своему мышлению поддаться фашистской унификации, есть и
революционно настроенные сексуальные политики и врачи, которые хотя и не
обладают особенно обширными теоретическими познаниями, но на основе
приобретенного на практике верного инстинкта представляют правильную,
революционную точку зрения. В их числе Клара Бендер из Бреслау, мужественно
выступившая на конгрессе немецкой организации Международного криминалистического
объединения 11 - 14 сентября 1932 г. во Франкфурте-на-Майне против лицемеров,
когда те попытались использовать проявления реакционной демографической политики
в Советском Союзе для борьбы против революционной политики в вопросе об абортах.
Она заявила с полным основанием, что все утверждения о физическом и душевном
ущербе бессмысленны, если прерывание беременности осуществлено в нормальных
условиях. Беспокойство о снижении численности населения опровергается практикой
Советского Союза.
Разглагольствования об "извечном влечении женщины к материнству" обнаружат свою
полную несостоятельность, если противопоставить все те трудности, которые делают
невозможным правильное воспитание детей. При капитализме прерывание беременности
является чисто денежным вопросом, и поэтому закон об абортах - закон чисто
классовый, толкающий неимущих женщин к знахарю. В московской же акушерской
клинике при 50 тыс. абортов за год не было зарегистрировано ни одного смертного
случая.
Вновь и вновь удивляет, что столь ясная аргументация не дает результатов
Тот,
кто в начале 30-х гг. участвовал в Германии в дискуссиях о регулировании
рождаемости, не мог отделаться от впечатления, что реакционные специалисты в
области демографической политики и гигиенисты типа Гротьяна вовсе не
заинтересованы в разумных аргументах. При этом невольно возникали ассоциации с
дискуссией вокруг реакционной расовой теории нацистов. В ходе такого рода
дискуссий со всей ясностью выявилось следующее обстоятельство: невозможно ничего
доказать отупевшим болтунам, профессорам, страдающим импотенцией и оттого еще
более тщеславным, предпринимая утомительные попытки убедить их, что германская
нордическая раса не является самой замечательной в мире или что ребенок негра
ничуть не менее умен и прелестен, чем отпрыск немецкого бюргера.
Если бы мы имели дело с вопросами рассудка, то революционная аргументация давно
уже разбила бы идеологию реакционных специалистов по демографической политике
или приверженцев расовой теории. Но на стороне и тех, и других - иррациональные
элементы массового сознания, с которыми нельзя справиться с помощью одного
только рассудка. Реакционные представители демографической политики имеют успех
в Германии потому, что сотни тысяч, даже миллионы женщин в этой стране
испытывают бессознательный страх перед повреждением гениталий и потому вопреки
собственным интересам голосуют за параграф об убийстве. Это проявилось и в сборе
подписей против отмены параграфа об аборте, проведенной христианскими партиями в
Дании в 1934 г.
Расовые теоретики могут существовать только потому, что немецкий
обыватель, чувствующий себя неполноценным, компенсирует собственное душевное
ничтожество, слыша о своей принадлежности к "руководящей", "самой умной", "самой
творческой" расе, то есть к нордической. Мы подчеркиваем, таким образом, что
иррациональные построения вроде расовой теории или сегодняшней евгеники не
могут быть сокрушены с помощью одних только доводов разума, что рациональные
аргументы, выдвигаемые против них, должны базироваться на прочном фундаменте
мощных естественных чувств. Речь идет не о требовании официального признания
теории сексуальной экономики. Ведь общественная жизнь сама собой подтверждает
правильность сексуально-экономического воззрения, если революционные изменения в
обществе позволяют раскрыться всем источникам жизни, обеспечивают сексуальное
счастье, а не заботятся лишь о продолжении рода.
Огромным шагом вперед было уже то, что вопрос о регулировании рождаемости в
Советском Союзе обсуждался не в частных объединениях и кружках, а на
общественном, государственном, официальном уровне, то есть в общественной форме,
при этом общественное понимается в положительном смысле. Только благодаря этому
стало возможно выступление смелого и умного революционера Зелинского, который
бросил в лицо авторитетам, оставшимся на консервативных позициях, следующие
великолепные слова:
"С учетом всей совокупности прозвучавших на конгрессе докладов о вреде
свободного аборта мое выступление прозвучит еретически. Но доброе сомнение стоит
худой веры. Трудно поверить в социальную честность тех докладчиков, которые,
облачившись в тоги, застегнутые на все пуговицы, и повернувшись к людям спиной,
изрекали с недрогнувшими лицами абстрактные истины о вреде аборта. Похоже, будто
здесь господствовала слепота зрячих, социальная близорукость или социальное
лицемерие. Эти люди не видят или не хотят видеть реальные отношения, реальную
социально-экономическую ситуацию и состояние массовой психологии, в которой
происходит эпидемия абортов.
В приговорах по поводу абортов больше морализаторской предвзятости, чем
беспристрастности и независимости
Эта тема обросла массой страшных историй. Нас
пугали всем: инфекциями и перфорацией матки, нервными потрясениями, снижением
рождаемости вплоть до угасания материнского инстинкта и вырождения нации, но
можно было бы сказать вместе с Толстым: "Меня пугают, а мне не страшно". Говорят
об операции вслепую, в нездоровых условиях, о том, что работают чуть ли не
ломом. А разве введение зонда в желудок и дальше до двенадцатиперстной кишки не
является работой вслепую? И разве работа с эзофагоскопом (аппаратом для
исследования пищевода) не есть использование "железки"? А если вы вводите в вены
все, вплоть до сублимата, воздействуя тем самым на нежную ткань слизистой
оболочки, знаете ли вы заранее последствия своего вмешательства? А если вы в
целях диагностики, не имея медицинских показаний, продуваете трубы (яйцеводы) и
вводите в них едкие растворы для рентгеноскопии, проходит ли это безнаказанно
для организма? И все-таки мы не отказываемся и не откажемся от всех этих
методов.
Является ли связь между гормональными нарушениями и абортом уже бесспорным
фактом? Почему же горожанки, систематически совершающие аборт, продолжают и по
достижении "бальзаковского возраста" (примерно 30 лет) успешно соперничать в
сексуальности и красоте тела со своими 20-летними подругами, в то время как их
добросовестно рожающие сельские сестры после шести-восьми родов к 30 годам
превращаются в ходячие трупы, в выжатые лимоны? По-видимому, дело с гормонами
обстоит не так-то просто. И кто скажет, что уменьшение количества родов всегда
плохо сказывается на внешности? Я утверждаю, что это уменьшение может быть при
определенных условиях даже полезно.
Садовники знают, что если на хризантемовом кусте слишком много цветов, то часть
их надо обрезать, чтобы спасти куст от гибели и получить большие и махровые
цветы. До тех пор пока коэффициент рождаемости и "коэффициент насыщения" не
совпадут, будет существовать и различие, которое не должно быть списано со
счетов. Но для наблюдателя извне не имеет значения, каким образом произойдет это
"списание". Говоря же об индивиде, о женщине, Я предполагаю, что ей будет
психологически легче переносить аборты, чем сопровождать один гробик за другим и
хоронить вместе с ними частицу своей молодости и силы. Можно, конечно, заставить
хризантемовый куст рождать больше красивых цветов, но для этого потребуется
изменить состав почвы и культуру цветка. Измените культуру, и на этих таблицах
появятся другие цифры, которым будут соответствовать другие величины и другие
сектора кругов, и все это будет на другом языке говорить об аборте.
Посмотрите откровенно в глаза жизни и вы увидите, в каких
социально-экономических и психологических условиях приходится жить женщинам и
давать жизнь новым существам. Семья с ее малой устойчивостью и крайней
недолговечностью не гарантирует женщинам условий, необходимых для воспитания
детей. Выплата алиментов больше не достигает своей цели. Неплатежеспособный
алиментщик более интересен теоретически, то есть юристам, чем практически, то
есть женщинам. Противозачаточные средства ненадежны. Право на свободное
материнство не всегда осуществимо, так как часть женщин не имеет работы и,
располагая ежемесячным пособием в 40 - 50 рублей, не может воспользоваться этим
правом. Вспомните, как в романе Золя нелегальная абортница отчитывает
дипломированного врача: "Вы толкаете женщину в тюрьму или в Сену, а мы
вытаскиваем их оттуда". Хотите ли вы, чтобы "вытаскивание из Сены" снова перешло
в руки нелегальных абортниц?
Один из выступавших воскликнул в ужасе: "Достаточно рецепта врача и требования
женщины - и вопрос об аборте решен". Да, именно так и должно быть: достаточно
требования женщины, потому что право определять социальные показания принадлежит
только ей, и никому больше.
Никто из нас, мужчин, не вынес бы ситуации, когда решение о нашем
браке
принимала бы какая-нибудь комиссия и, согласно социальным воззрениям ее членов,
мы имели бы право вступать в брак или были бы лишены его. Так не мешайте и вы
женщине распоряжаться собой и самой решать кардинальный вопрос своей жизни.
Женщина имеет право на половую жизнь и хочет осуществлять его так же свободно,
как и мужчина, и она должна иметь эту возможность как нечто нормальное, чтобы
сохранять свою социально-биологическую полноценность. Не должно иметь места
массовое производство класса старых дев, вредного для коллектива".
Ведомый верным инстинктом, Зелинский выступил как раз в тот момент, когда
сексуальная реакция в Советском Союзе перешла к постепенному свертыванию
регулирования рождаемости и аборта, используя для этого комиссии, декреты и
отговорки гуманитарного свойства.
Таким образом, на этом конгрессе развернулась весьма решительная борьба между
двумя направлениями демографической политики
Представители одного выступали в
поддержку сексуальности, другого - против нее. Там всерьез обсуждался, например,
вопрос о том, не следует ли положить конец росту численности абортов, вновь
введя запрет на них. Народный комиссар Ефимов полагал, что аборт "столь очевидно
означает биологическую и психическую травму для женского организма, что
доказательства излишни". Тем не менее он считал прерывание беременности в
клинических условиях меньшим злом по сравнению с нелегальным абортом. Но и
криминальный аборт, несмотря на борьбу с ним, сразу не отомрет.
Ефимов
присоединился к точке зрения Зелинского, заявив, что с помощью
запрета абортов
нельзя уменьшить их численность, ибо он в таком случае "будет всего лишь вновь
загнан в подполье". Он отметил далее, что "условия социально-экономической жизни
и повышение культурного уровня требуют ограничения рождаемости". "Что лучше, -
спрашивал нарком, - гуманное отношение к еще неродившемуся ребенку и,
следовательно, возложение нового бремени на нынешнюю семью или регулирование
рождаемости?" Ефимов ответил правильно: "Требование жизни сильнее соображений
гуманности. Современная ситуация такова, что о
запрете абортов не может быть и
речи".
Десять лет спустя после легализации аборта сексуальная реакция не только не была
уничтожена, напротив, она наносила представителям революционного направления
чувствительные удары. Ефимов потребовал тщательного изучения противозачаточных
средств, но жаловался в то же время, что эти средства беспрепятственно продаются
в Москве на улицах, что широко распахнуты двери спекуляции и обману. Бендерская
потребовала бесплатного предоставления обычных противозачаточных средств, а
Белинский, Шинка и Селицкий выступили за их предоставление согласно предписанию
врача, так как, по их мнению, неконтролируемое распределение противозачаточных
средств могло бы нанести громадный ущерб самому существованию народа.
Вопрос о
характере распределения противозачаточных средств остался нерешенным, ибо
договориться об этом было невозможно. "Заботы, продиктованные соображениями
демографической политики", являлись на деле заботами о последствиях
распространения противозачаточных средств для нравственности" населения.
Сексуальное наслаждение казалось несовместимым с желанием иметь детей.
Д-р Бендерская из Киева сформулировала, например, следующие принципы:
1. Возвращение к наказуемости аборта вернуло бы нас к временам, когда резко
росла численность таких операций, осуществлявшихся знахарями.
2. Борьбу против знахарского аборта следует вести с помощью легального
прерывания беременности.
3. Борьбу против легального аборта необходимо вести, используя
пропаганду
противозачаточных средств.
4. В условиях социалистического общественного строя женщина будет исполнять свою
функцию материнства в соответствии с требованиями коллектива, членом которого
она станет.
Четвертый пункт одним ударом покончил с той ясностью, которая была свойственна
первым трем пунктам. С помощью сексуально-гигиенических мер хотели обеспечить
людям свободу и радость в сфере половых отношений, но вдруг деторождение было
подчинено моральному требованию, "требованию коллектива". При этом упускалось из
виду, что и радость материнства является производной от наслаждения, от радости,
вызванной появлением нового живого существа. Никогда не удается и не удастся
принудить женщину родить ребенка под давлением власти, стоящей над ней.
Материнство будет как часть общей радости жизни опираться на прочный фундамент
или останется моральным требованием и в качестве такового будет, как и прежде,
неразрешимой проблемой.
Почему интересы демографической политики в настоящее время вновь и вновь
противодействуют сексуальным интересам людей?
Является ли это противоречие
неразрешимым, вечным? До тех пор пока нации враждебно противостоят друг другу,
до тех пор пока они отделены друг от друга границами и таможенными барьерами, до
тех пор пока существует заинтересованность в том, чтобы во время войны не
экономить на человеческом материале, демографическая политика не может
соответствовать требованиям сексуальной гигиены.
А так как нельзя во
всеуслышание сказать о необходимости прироста населения, приходится говорить о
"нравственности функции продолжения рода" и об интересах "сохранения вида". В
действительности же "забастовка" женщин с отказом рожать является всего лишь
выражением кризиса половой жизни людей. Рожать детей в плохих жизненных условиях
и от нелюбимых партнеров - такая перспектива не приносит никакой радости. Более
того, половая жизнь превращается в мучение. Специалисты по демографической
политики не видят этого противоречия, не могут его видеть и оказываются
проводниками националистических интересов.
Только с полным исчезновением социальных причин войны, только тогда, когда
общество сможет обратиться к созданию основ и обеспечению счастливой жизни всем
людям, исчезнет и противоречие между сексуальным счастьем и проблемами
народонаселения. Ведь тогда радость от сексуального наслаждения найдет свое
непосредственное продолжение в радости от рождения ребенка. Тем самым и отпадает
требование: "Продолжай род свой".
Разрешение на аборт включало одновременно - хотя это и не было прямо сказано -
положительное отношение к сексуальному наслаждению. Это требовало бы осознанной
перестройки всей сексуальной идеологии в направлении от негативной ориентации к
позитивной, от отрицания сексуальности к ее признанию.
По данным акушеров, участвовавших в конгрессе, большинство женщин (60 - 70 %)
было неспособно испытать чувственное наслаждение. Речь шла об "отсутствии"
полового влечения, о его "уменьшении", утверждали даже, что причиной снижения
сексуальной потенции является искусственное прерывание беременности.
Клинические исследования сексуальных нарушений опровергают это воззрение,
представляющее собой попытку всеми средствами затушевать вопрос об аборте и
оправдать его запрет. Все женщины, входящие в эти проценты, повсюду страдают
сексуальными нарушениями, будь то в результате аборта или без него. Случалось,
что женщины до пятнадцати раз шли на аборт, а средняя частота совершения этих
операций составляла от двух-трех до семи в год (последний показатель отнюдь не
редок).
Это доказывает, что женщины боятся применять противозачаточные средства
Иначе они сами выступили бы в поддержку производства соответствующих
противозачаточных средств в достаточном количестве. Данные
сексуально-политической практики в Германии свидетельствуют о том, что почти все
женщины охвачены этим страхом и одновременно мало чего желают столь сильно, как
урегулирования этого вопроса,
Женщин необходимо освободить от страха. Надо выразить это горячее невысказанное
желание и во что бы то ни стало позаботиться о его выполнении. Одна только
отмена запрета абортов еще не породит положительного отношения к деторождению,
желания иметь детей. Чтобы достичь такого результата, необходимо формирование
внутренней способности к счастливой любовной жизни и всех ее внешних
предпосылок.
Вместо того чтобы вечно носиться с вопросом о том, следует ли распределять
противозачаточные средства по предписанию врача или каким-то другим способом,
было бы важнее и полезнее, чтобы по-настоящему обученные врачи и работники сферы
социального обеспечения провели максимально тщательное исследование
противозачаточных средств и установили, какие из них обеспечивают, а какие - нет
достижение сексуального удовлетворения. Что толку будет от пессария для женщины,
которая во время полового акта испытывает дискомфорт из-за ощущения в себе
инородного тела и не может поэтому испытать удовлетворения?
Что пользы от
презерватива, если в результате его применения снижается степень удовлетворения
и появляются жалобы неврастенического характера? К чему самая лучшая
пропаганда
противозачаточных средств, если нет достаточного количества предприятий, которые
могли бы обеспечить все население качественными противозачаточными средствами? И
какой толк был бы, наконец, от предприятий, если бы женщины не освободились от
страха перед применением противозачаточных средств?
В резолюции конгресса еще вполне поддерживалась идея легализованных абортов, но
документ этот, тем не менее, вписывался в общую атмосферу страха перед тем,
чтобы в действительности допустить и обеспечить возможность сексуального
удовлетворения.
Это была атмосфера, о которой Фанина Халле в 1932 г. рассказывала следующее: "За
границей мало что знали о протесте старых большевиков, многие из которых шли
дальше Ленина и проповедовали почти аскетические идеалы. С тем большим усердием
распространяется басня о "социализации женщин в Советском Союзе", которая еще и
сегодня сидит во многих головах, в особенности под воздействием антисоветской
пропаганды. Но тем временем интерес к сексуальным проблемам, прежде очень
высокий, окончательно заглох, и подрастающая молодежь Советской России, авангард
революции, видит перед собой в настоящий момент столь серьезные и ответственные
задачи, что представляется несущественным обращать внимание на половые проблемы.
Таким образом, сексуальная жизнь в Советском Союзе снова вступила в стадию
эротизации, которая, возможно, развивается дальше вглубь и в гораздо большем
объеме, чем когда бы то ни было ранее. Отсутствие проблем в отношениях между
мужчиной и женщиной, которое было характерно для узкого круга первопроходцев
русской революции, превратилось теперь в характеристику поведения широких масс
русского народа, а сила, сумевшая добиться этого, зовется "пятилетний план"
Советская идеология гордится "освобождением жизни и людей от эротики"
Но это
"освобождение от эротики" представляет собой фантастическую картину. Ввиду
отсутствия ясных идей половая жизнь продолжается в болезненных, искаженных и
вредных формах. Альтернативы "сексуальное или социальное" не существует.
Действительная альтернатива формулируется только таким образом: признаваемая
обществом, приносящая удовлетворение и счастье или болезненная, тайная, гонимая
обществом половая жизнь.
И когда мнимое освобождение от эротики, а на самом деле расшатывание
естественной сексуальности сделает граждан Советского Союза больными и разрушит
их социальные связи, ответственные государственные деятели почувствуют себя
вынужденными ужесточить меры морального регулирования и вновь ввести ограничение
абортов. Так возникает круг, который не удастся прорвать, пока угнетенная
сексуальность может быть сдержана только моральным давлением, а моральное
давление будет усиливать расстройство половой жизни.
Профессор Строганов уже жаловался на то, что женщины раньше стыдились аборта, "а
теперь они начали кичиться им как своим законным правом, но право это они
получили в результате легализации абортов". Руководитель организации по охране
материнства Лебедева отмечала, что безнаказанность аборта "освободила психологию
женщины от оков1\'1. Аборт стал теперь уже "жизненной привычкой", "модой", он
представляет собой своего рода "психоз", повсеместно распространяющийся подобно
"эпидемии". Кривко полагает, что этот "психоз" развивается и нельзя предвидеть,
когда начнется стадия его спада.
Результатом "одичания нравов" является
притупление и потрясение чувства материнства в женщинах. Некоторые советские
врачи делают правильный вывод из того факта, что материальная нужда не играла
доминирующей роли в распространении применения аборта. Этот вывод напрашивается
сам собой, ведь иначе как объяснить то, что женщина, не испытывающая нужды,
прерывает беременность. В действительности же аборт является выражением
первостепенного стремления к сексуальному наслаждению без появления детей.
И действительно, в ходе выполнения второго пятилетнего плана половая свобода
была существенным образом ограничена, а в качестве причины для ограничений были
использованы неясности, о которых шла речь. Прерывание беременности стало
невозможным для женщин, вынашивавших первого ребенка. Втихомолку были снова
введены медицинские показания, комиссии практиковали значительное моральное
давление. Пока нельзя увидеть, куда приведет это развитие событий. Оно
завершится тем или иным образом, станет результатом исхода борьбы между двумя
течениями: отрицающим сексуальность, реакционным в сексуальном отношении и
признающим ее, ориентированными на сексуальную революцию.
Есть самые веские причины опасаться, что представители революционного
направления сексуальной политики не сумеют быстро собрать достаточные силы,
чтобы взять верх над старой и привычной умственной нищетой. Результатом этого
будет экономика, в основе которой - блестящая техническая оснащенность,
экономика, приводимая в движение неврастениками и живыми машинами. Но это не
будет социализм.
Принципиальное решение
Чтобы быть лучше вооруженными на тот случай, если перед обществом снова встанет
вопрос о его рациональной организации, подытожим уроки борьбы, о которой шла
речь выше. В такой ситуации будут необходимы следующие меры:
1. Избавление от всех отговорок и бесчестных заявлений. Признание материальной
нужды единственной причиной аборта. Отмена разделения между демографической
политикой и сексуальной политикой в целом.
2. Признание сексуальной функции независимо от продолжения рода.
3. Признание воли к продолжению рода как частичной функции сексуальности, а
стремления женщины иметь ребенка - как выражения жизнерадостности. Признание
того факта, что, если жизнь приносит материальное и сексуальное удовлетворение,
радость материнства разумеется сама собой, а рождение ребенка является
результатом радости жизни.
4. Открытое признание точки зрения, в соответствии с которой предупреждение
беременности служит практически не только устранению абортов, но прежде всего -
обеспечению сексуального наслаждения и здоровья.
5. Мужество, позволяющее признать сексуальность и саморегулирование половой
жизни.
6. Исключение на практике какого бы то ни было влияния всякого рода святош,
моралистов и иных замаскированных сексуальных невротиков.
7. Самый жесткий контроль над практикой и идеологией реакционных профессоров
акушерства со стороны сексуально-политических организаций, представляющих
интересы женщин и молодежи. Борьба против бездумного уважения, которое массы
испытывают к современной науке. Эта наука лишь в редких случаях заслуживает
такого названия.
Цель революционной демографической политики может заключаться только в том,
чтобы пробудить интерес самого народа к этим проблемам, не навязывая ему
"сверху" обязанность "сохранения вида". Сегодня демографическая политика вообще
не интересует среднего человека. Чтобы пробудить этот интерес, необходимо,
прежде всего, сформировать положительное отношение к сексуальному наслаждению и
создать условия, обеспечивающие его для всех тех, кто принимает производительное
участие в общественной жизни. Люди должны чувствовать, что именно в этом вопросе
- скажем без обиняков: в вопросе сексуального наслаждения - их правильно
понимают и готовы помочь, чтобы обеспечить им радость от половой жизни и сделать
их способными к наслаждению.
Решение этой проблемы окажется относительно простым по сравнению с решением
главной проблемы: как устранить распространенный в массовом масштабе страх
современного человека перед оргастическим наслаждением? Это неслыханно трудная и
большая проблема. Если ее однажды удастся разрешить, то проблемы демографической
политики не будут больше решать профессора, охваченные сексуальным страхом. Их
решением займутся молодежь, рабочие, крестьяне, научные специалисты и дети. До
тех пор демографическая политика и евгеника останутся теми же реакционными
конструкциями, какими они являются сегодня.
2. Восстановление параграфа о наказуемости гомосексуализма
Из советского законодательства, регулировавшего половые отношения, был просто
вычеркнут параграф закона царских времен, каравший за гомосексуальные действия
длительным сроком лишения свободы. Официальная "Большая советская энциклопедия",
выходившая под контролем правительства, при изложении проблем сексуальности
опиралась, в основном, на выводы Магнуса Хиршфельда и отчасти
Фрейда.
Отмена параграфа о наказуемости гомосексуализма обосновывалась необходимостью
исключительно научного подхода к этому явлению, что исключало преследование
гомосексуалистов. Необходимо было разрушить стены, отделявшие гомосексуалистов
от общества. В свое время этот шаг советского правительства придал колоссальный
импульс сексуально-политическому движению Западной Европы и Америки. Речь шла не
просто о пропагандистской акции, а о мере, которую с полным правом обосновывали
тем, что гомосексуализм, понимаемый как врожденное свойство или как результат
нарушения развития, является действием, никому не приносящим вреда. Такая
позиция полностью соответствовала образу мыслей городского и сельского
населения, которое занимало чрезвычайно терпимую позицию во всех сексуальных
вопросах, хотя в деревнях, как отмечал некий корреспондент, "добродушно
подтрунивали" над гомосексуалистами и лесбиянками.
В противоположность этому мелкобуржуазные слои пребывали еще полностью в плену
аскетических взглядов и средневековых предрассудков на сексуальность.
Представители этих слоев, занимая также средние и верхние этажи партийной
иерархии, оказывали влияние и постепенно распространяли свои взгляды на часть
рабочих. С течением времени все четче стали выделяться два взгляда на
гомосексуализм:
1) согласно одному, он был "признаком варварского бескультурья", "свинством,
свойственным полудиким народам Востока";
2) в соответствии с другим, гомосексуализм представлял собой проявление
"рафинированной культуры
извращенцев-буржуа"
Несмотря на отмену наказания, преследования за гомосексуализм среди народов
Средней Азии сохранялись. Примерно в 1925 г. в Туркестане было введено
дополнение к Уголовному кодексу Советского Союза, уже предусматривавшее большие
сроки лишения свободы для гомосексуалистов.
Взгляды на гомосексуализм, о которых шла речь выше, в сочетании с общей
неясностью относительно сексуально-политической ситуации и возможностей ее
развития приводили к возникновению гротескных случаев преследования
гомосексуалистов, и число таких судебных прецедентов неуклонно росло, то есть
одним только принятием закона вопрос не был решен.
Согласно сексуально-экономическим представлениям, гомосексуализм в подавляющем
большинстве случаев является следствием нарушения развития функции любви к
противоположному полу, причем нарушение это проявляется в очень раннем возрасте.
По мере всеобщего торможения сексуальной революции неизбежно должно было
начаться все более широкое распространение гомосексуализма среди молодежи, в
армии и флоте и т.д. Доходило до слежки и доносительства, гонений со стороны
партийных комитетов и даже принятия организационных мер в ходе "чисток партии".
В отдельных случаях вмешательство старых большевиков, например Клары Цеткин и
некоторых других, приводило к освобождению арестованных. Но из-за нерешенности
полового вопроса волна гомосексуализма росла чем дальше, тем выше до тех пор,
пока в январе 1934 г. не начались массовые аресты гомосексуалистов в Москве,
Ленинграде, Харькове и Одессе. Эти аресты обосновывались политическими
причинами. Среди арестованных было очень много актеров, художников и музыкантов,
которых за якобы устраивавшиеся ими "гомосексуальные оргии" в административном
порядке приговаривали к многолетнему тюремному заключению или ссылке.
В марте 1934 г. был опубликован закон за подписью Калинина, запрещавший и
каравший половые контакты между мужчинами. Согласно одному частному
свидетельству, это был своего рода чрезвычайный декрет, так как изменения в
законах принимались только по решениям съездов Советов. В соответствии с этим
законом половой акт, совершаемый между мужчинами, характеризовался как
"социальное преступление", каравшееся в более легких случаях тюремным
заключением на срок от трех до пяти, а в случае зависимости одного партнера от
другого - от пяти до восьми лет. Таким образом, гомосексуализм снова оказался в
ряду других социальных преступлений, таких, как бандитизм, контрреволюция,
саботаж, шпионаж и т.д.
Преследования гомосексуалистов находились в определенной связи с событиями в
Германии, вызванными "делом Рема" в 1932 - 1933 гг. Советская печать открыла
поход против гомосексуализма как "явления, свидетельствующего о вырождении
фашистской буржуазии". Как мне сообщали, известный советский журналист Кольцов
написал серию статей, в которых речь шла о "теплых братьях (жаргонное название
гомосексуалистов. - Прим. пер.) министра пропаганды Геббельса" и о "сексуальных
оргиях в фашистских странах".
Решающую роль в формировании общественных настроений сыграло вмешательство
Горького, который писал в статье "Пролетарский гуманизм": "Память отказывается
загружаться грязью, которую все более усердно и обильно фабрикует буржуазия".
(Имелись в виду антисемитизм и гомосексуализм.) Далее говорилось буквально
следующее:
"В стране, где мужественно и успешно хозяйствует пролетариат, гомосексуализм,
развращающий молодежь, признан социально преступным и наказуемым, а в
"культурной" стране великих философов, ученых, музыкантов он действует свободно
и безнаказанно. Уже сложилась саркастическая поговорка: "Уничтожьте
гомосексуалистов - фашизм исчезнет"[22].
Мы видим, насколько неясно было и сколь вредные последствия имело такое
представление о гомосексуализме. гомосексуализм, действительно свойственный
организациям Рема и им подобным, представлявшим собой чисто мужские объединения,
смешивался с гомосексуализмом "не от хорошей жизни ", распространенным среди
матросов, солдат и заключенных, который следует приписать недостатку
гетеросексуального полового общения, приносящего удовлетворение.
Кроме того,
полностью оставляли без внимания идеологическую позицию фашизма по отношению к
гомосексуализму, которая была такой же отрицательной, как и в Советском Союзе.
Стоит напомнить только о 30 июня 1934 г. - дне, когда Гитлер уничтожил все
руководство СА, обосновывая свой шаг ссылкой на преследования гомосексуалистов,
начавшиеся в СССР. Ясно, что с такими хаотическими представлениями об отношениях
сексуальности к фашизму и к общим вопросам половой жизни вообще многого не
достигнешь. В связи с массовыми арестами среди гомосексуалистов в Советском
Союзе воцарилась паника. Утверждают, что немало солдат и командиров Красной
Армии покончили с собой. До 1934 г. в Советском Союзе не было доносительства,
но после событий 1934 г. оно возродилось. В противоположность этому население
относилось к гомосексуалистам терпимо.
Я ограничиваюсь лишь кратким описанием. Соотношение преследования
гомосексуалистов с общей сексуально-политической ситуацией, в особенности у
народов советского Востока, потребовало бы обстоятельного изложения, но Я не
хотел перегружать работу. Отношение к проблеме гомосексуализма с позиций
сексуальной экономики сформулировано в трудах "Функция оргазма", "анализ
характера" и "Борьба молодежи за свои сексуальные интересы". Суммируя, можно
сказать, что:
1) гомосексуализм не является социальным преступлением, он никому не приносит
вреда;
2) его следует ограничивать единственно с помощью создания всех предпосылок
естественной любовной жизни масс;
3) прежде чем цель, о которой говорится в п. 2, будет достигнута, гомосексуализм
должен рассматриваться как вид сексуального удовлетворения, равноправный с
гетеросексуальным, и быть ненаказуемым (за исключением случаев совращения лиц,
не достигших половой зрелости).
Оглавление
www.pseudology.org
|