Осуществление сексуальной реформы затрагивает брачную мораль, основанную на
принуждении. За этой реформой стоит институт брака, прочно укорененный в
экономических интересах. Брачная мораль является крайним выражением этих
экономических интересов в идеологической надстройке общества и в качестве
такового пронизывает мышление и деятельность любого исследователя или
реформатора этой сферы в такой степени, что делает невозможной сексуальную
реформу.
Как же связаны экономические интересы с брачной моралью? Ближайшим следствием
этой связи является заинтересованность в сохранении целомудрия до брака и
верности женщины, состоящей в браке. Мюнхенский специалист по сексуальной
гигиене Грубер верно отметил этот последний мотив, имеющий решающее значение:
"Мы должны оценивать и культивировать целомудрие женщины как высшее народное
достояние, так как в нем - единственная верная гарантия того, что мы
действительно будем отцами наших детей, трудимся и создаем нашу собственную
кровь ради себя. Без такой гарантии не существует возможности для прочной,
исполненной искренности семейной жизни - этой неотъемлемой основы для
процветания народа и государства. Этим, а не эгоистичным произволом мужчины
обосновывается предъявление женщине более строгих требований по сравнению с
мужчиной относительно целомудрия до вступления в брак и верности в браке. Если
женщина ведет себя вольно, на карту ставится гораздо больше, чем если такую
вольность в поведении позволяет себе мужчина".
Благодаря связи наследственного права с деторождением проклятая проблема брака
оказывается прочно укорененной в половой жизни, а половая связь между двумя
людьми перестает таким образом быть вопросом половой жизни. Внебрачное
целомудрие женщины и ее верность в браке нельзя сохранить в долгосрочной
перспективе без вытеснения сексуального начала из характера женщины, причем
вытеснение это должно было быть значительно. Ближайшее последствие этого -
требование целомудрия, предъявляемое к девушке.
У примитивных народов, общество которых организовано уже на частнохозяйственной
основе, девушка как в давние времена, так и теперь может жить половой жизнью как
ей заблагорассудится. Только вступление в брак обязывало ее к недопущению
внебрачных связей[4]. В нашем обществе в качестве условия заключения брака
безусловно ставилось требование о девственности. Особенно резкие формы оно
приняло в последние десятилетия прошлого века и на рубеже веков. Строгое
соблюдение верности замужней женщиной и добрачное целомудрие девушки закладывают
на этой стадии два краеугольных камня реакционной сексуальной морали, которые
должны, создавая психическую структуру, проникнутую боязнью сексуальности,
служить опорой патриархальных брака и семьи.
Следовательно, идеология является выражением экономических интересов. Но при
этом необходимо сказать и о противоречивости процесса. Требование целомудрия,
предъявляемое к девушке, лишает юношу предмета любви. В результате этого
внезапно возникают многочисленные проявления сексуальности, появление которых
хотя и не планировалось общественным строем, но которые неизбежно являются
частью свойственной ему системы половой жизни. Антиподом моногамного
брака
становится нарушение супружеской верности, столь же старое, как и сам этот брак,
девичье целомудрие дополняется существованием проституток, противоречащим
целомудрию.
Супружеская неверность и женская Проституция являются неотъемлемыми составными
частями двойной сексуальной морали, позволяющей мужчине как до заключения
брака,
так и в браке совершать то, в чем она отказывает женщине. Естественные
потребности сексуальности приводят между тем к ситуации, когда строгая
сексуальная мораль достигает результата, противоположного запланированному.
Аморальность же в том смысле, как ее понимают реакционеры, то есть супружеская
неверность и внебрачные половые связи, порождая гротескные социальные явления,
развивается в двух направлениях - половые извращения и превращение сексуальности
в нечто вроде платной услуги, оказываемой вне
брака.
Так как чувственная сексуальность вне брака попадает в сферу товара, то жертвой
этого оказываются нежные отношения с партнером, что наиболее отчетливо
проявляется в проституции. Например, молодой человек расщепляет свою
сексуальность, удовлетворяя чувственность с женщиной из "низших слоев" и,
напротив, обращая нежность к девушке своего круга. Следствием такого расщепления
любовной жизни и соединения чувственности с добыванием денег являются ее полное
принижение и пропитывание жестокостью. Это выражается наиболее отчетливо в
широком распространении венерических заболеваний и становится, также
неумышленно, важной составной частью консервативного социального устройства.
Борьба против проституции, внебрачных половых связей и венерических заболеваний
ведется под лозунгом аскетизма, в соответствии с представлением о том, что
половые отношения моральны только в браке. Доказательством же гибельности
внебрачных сексуальных контактов является их якобы рискованность.
Сами реакционные авторы подтверждают невозможность Применения аскетизма как
эффективного средства против венерических заболеваний, но они не указывают
правильный путь из тупика брачной морали. Ведь если венерические болезни и
порождаются бациллами, то распространением своим они обязаны принижению
внебрачной половой жизни, утвердившейся в виде морального контраста,
противопоставления санкционированным брачным отношениям. Реакционно настроенный
сексуальный исследователь, если только он не порвет со своей средой, должен
волей-неволей подкреплять это противоречие идеологическими доводами.
В вопросе об абортах мы также видим противоречия, а за ними - идеологическую
опору брачной морали и оглядку на институт
брака. В качестве одного из
аргументов против отмены параграфа уголовного кодекса, карающего за аборты,
выдвигается понятие "нравственности", как то: куда бы, мол, привело нас
разрешение абортов, да и вообще, параграф о
запрете абортов является
препятствием для "необузданной половой жизни". Стремясь добиться прироста
населения, достигают обратного результата - постоянного снижения цифр
рождаемости. (Известно, что легализация прерывания беременности в Советском
Союзе не нанесла ущерба росту населения - наоборот, необходимое социальное
попечение, связанное с легальным абортом, обусловило резкий прирост
рождаемости.)[5]
Но ведь нужны национальное превосходство и пушечное мясо, и это порождает
стремление к повышению численности населения.
Ошибочно было бы полагать, что ведущим мотивом в данном случае является внимание
к проблеме роста резервной армии труда. Эта проблема, вероятно, являлась
определяющей раньше, когда безработица небольшой в процентном отношении части
трудящихся оказывалась чрезвычайно полезной, обеспечивая давление на заработную
плату. Но времена изменились.
Массовая безработица в странах Запада, превратившаяся в структурный элемент
нашей экономики, обесценила этот побудительный мотив. Недопущение рационального
регулирования рождаемости по причинам непосредственно экономического характера
имеет меньшее значение по сравнению с соображениями идеологического,
мировоззренческого порядка, также, в конечном счете, коренящимися в
экономических интересах.
Итак, как уже говорилось, важнейшее обоснование наказуемости аборта - ссылка на
"нравственность". Утверждают, что если разрешить прерывание беременности, то
придется допустить его не только для женщин, состоящих в
браке, но и для
незамужних. А тем самым якобы одобряются внебрачные связи и отменяется моральное
принуждение к заключению
брака в случае, если женщина забеременеет, и наносится
ущерб институту брака. Следовательно, с идеологической точки зрения, необходимо
сохранять сексуальную мораль, несмотря на противоречащие ей факты половой жизни,
так как брак является становым хребтом авторитарной семьи, а она, в свою
очередь, местом производства авторитарных идеологий и авторитарных структур
человеческого характера.
Этим обстоятельством до сих пор пренебрегали в имевших место до сих пор
дискуссиях по вопросу об аборте. Можно было бы сделать половинчатые выводы,
например, разрешить прерывание беременности женщинам, состоящим в
браке, но не
незамужним. Занять такую позицию означало бы принимать во внимание институт
брака. Это возражение было бы правильным, если бы против него не говорил еще
один факт, почерпнутый из переплетения сексуальных и идеологических проблем.
Основным элементом сексуальной морали является представление о том, что половой
акт не может быть независимым от продолжения рода действием, направленным на
удовлетворение определенной потребности и достижение наслаждения.
Официальное
признание сексуального удовлетворения помимо задачи продолжения рода одним
ударом покончило бы со всеми официозными, в том числе и церковными,
представлениями о половой жизни. Например, Макс Маркузе пишет в коллективном
труде "брак" (глава "Предохранение от зачатия в
браке"): "Если бы действительно
удалось, предписывая женщинам препараты для внутреннего употребления, иногда
стерилизовать их по их же усмотрению, то самая неотложная задача заключалась бы
в обнаружении метода популяризации и сбыта этих средств, которые обеспечивают
преимущества с точки зрения гигиены, но избавляют от неслыханной опасности,
грозящей сексуальному порядку и морали, даже жизни и культуре (читай:
"авторитарной жизни и культуре")".
В 1933 - 1945 гг. германский фашизм учел проникнутую этическими мотивами
озабоченность Маркузе, либерального сторонника сексуальной реформы, выраженную в
1927 г. Хотя примерно полторы тысячи стерилизаций в "третьем райхе" не дали
преимуществ с точки зрения гигиены, они "избавили от неслыханной опасности
(отделение сексуальности от продолжения рода), грозящей сексуальному порядку и
морали, даже жизни и культуре" ради преодоления "сексуального большевизма".
С помощью простого расчета мы можем продемонстрировать, что в действительности
означали эти слова. Ни один патриотически настроенный и озабоченный дальнейшим
существованием рода человеческого специалист по сексуальным проблемам не может
требовать от женщины-работницы, чтобы она родила, предположим, более пяти детей.
Это означало бы право на пять половых сношений на протяжении всей жизни, если
акт рассматривается только как средство размножения. Природа человека, однако,
устроила так, - конечно же, для того, чтобы доставить возможно больше головной
боли приверженцам сексуальной реформы, - что человек, во-первых, порождает и
сексуальное возбуждение и хочет полового контакта, даже если у него нет
документа о браке, и, во-вторых, ощущает это влечение в среднем каждые три дня.
Следовательно, если человек не придает большого значения вопросам морали, он
совершает между 14 и 50 годами примерно от 3 до 4 тыс. половых актов. Если бы
Маркузе хотел только обеспечить увеличение численности расы, ему надо было бы
предложить - и добиться реализации этого предложения, - чтобы женщина имела
право использовать предохранительные средства в 2 995 случаях, если она не
использует их только пять раз, то есть столь часто, сколько нужно было бы, чтобы
произвести на свет пятерых детей.
В действительности сторонника сексуальной реформы гнетет не забота о "пяти"
актах продолжения рода, а страх того, что человек мог бы и на самом деле, -
заметим, с согласия властей - не только желать 3,000 актов наслаждения, но и
совершить их. Почему же его гнетет этот страх?
1. Потому что институт брака не приспособлен к этому естественному факту и, тем
не менее, должен быть сохранен как основной элемент семьи - фабрики авторитарной
идеологии.
2. Потому что он неизбежно оказывается перед комплексом вопросов сексуальности
молодежи, который, как ему кажется, решается под лозунгами аскетизма и
сексуального просвещения.
3. Потому что его теория о моногамной предрасположенности женщин, как и человека
вообще, потерпела бы жалкий крах, потрясенная биологическими и психологическими
фактами.
4. Потому что он в таких условиях пришел бы к тяжелому конфликту с церковью.
Маркузе ладит с ней только до тех пор, пока он, подобно Ван де Вельде в книге
"Совершенный брак ", пропагандирует эротизацию в рамках
брака, не приводя при
этом обстоятельных доказательств того, что его стремления не противоречат
церковным догмам.
Общепринятая идеология нравственности является опорным элементом авторитарного
института брака. Она противоречит признанию сексуального удовлетворения и имеет
своей предпосылкой отрицание сексуальности. Следовательно, именно от института
брака и исходят импульсы, парализующие решение вопроса о допустимости абортов.
Оглавление
www.pseudology.org
|