Отдел третий. Как изменяются психологические
черты рас
Глава 1. Роль Идей в развитии цивилизаций
Народы не могут
изменить своих Идей и своих догматов, не будучи тотчас же вынуждаемы
переменить свою цивилизацию. Показав, что психологические черты рас
обладают большой устойчивостью и что из этих черт вытекает история
народов, мы прибавили, что психологические элементы могли, подобно
анатомическим, под конец преобразоваться медленными наследственными
накоплениями. Большей частью от этих изменений зависит развитие
цивилизации. Факторы, способные вызывать психологические перемены, весьма
разнообразны. К числу их относятся: потребности, борьба за существование,
действие известной среды, успехи знаний и промышленности, воспитание,
верования и проч. Я посвятил их изучению уже целый том и не буду
трактовать теперь об этом предмете подробно, а возвращаюсь к нему лишь с
тем, чтобы показать механизм их действия, которому и будут посвящены
настоящая и следующие главы. Изучение различных цивилизаций, следовавших
друг за другом от начала мира, показывает, что руководящая роль в их
развитии всегда принадлежала очень незначительному числу основных Идей.
Если бы история народов сводилась к истории их Идей, то она никогда бы не
была очень длинной. Когда какая-нибудь цивилизация успела создать в век
или в два основные Идеи в области искусств, наук, литературы и философии,
то можно рассматривать ее как исключительно блестящую. Нам уже известно,
что ход какой-нибудь цивилизации вытекает главным образом из характера,
т.е. из наследственных чувств народа, у которого эта цивилизация
проявилась. Мы видели также, что эти наследственные чувства имеют большую
прочность, но что они могут под конец измениться под влиянием различных
факторов. В ряду между этими факторами последними следует поставить
влияние Идей. Но Идеи могут оказать настоящее действие на душу народов
только когда они, после очень медленной выработки, спустились из подвижных
сфер мысли в ту устойчивую и бессознательную область чувств, где
вырабатываются мотивы наших поступков. Они составляют тогда некоторым
образом часть характера и могут влиять на поведение. Когда Идеи
подверглись уже этой медленной выработке, сила их очень значительна,
потому что разум перестает иметь власть над ними. Убежденный человек, над
которым господствует какая-нибудь Идея, религиозная или другая, не
приступен для рассуждений, как бы основательны они ни были. Все, что он
может попробовать, это ввести путем искусственных мыслительных приемов и
часто путем очень больших искажений опровергающую его мысль в круг
господствующих над ним понятий. Если Идеи могут оказать влияние только
после того, как они медленно спустились из сознательных сфер в сферу
бессознательного, то не трудно понять, с какой медленностью они должны
изменяться, а также почему руководящие Идеи какой-нибудь цивилизации столь
немногочисленны и требуют так много времени для своего развития. Нам нужно
радоваться, что это так, ибо в противном случае цивилизации не могли бы
иметь никакой прочности. Счастье также, что новые Идеи могут в конце
концов заставить принять себя, ибо если бы старые Идеи остались совершенно
неподвижными, то цивилизации не могли бы совершать никакого прогресса.
Ввиду медленности наших психических изменений нужно много человеческих
поколений, чтобы дать восторжествовать новым Идеям и еще много
человеческих поколений, чтобы заставить их исчезнуть. Наиболее
цивилизованные народы -- те, руководящие Идеи которых сумели держаться на
равном расстоянии от изменчивости и устойчивости. История устлана
останками тех, которые не были в состоянии сохранить этого равновесия.
Итак, легко понять, почему при изучении истории народов более всего
поражает не богатство или новизна их Идей, но, напротив, крайняя бедность
этих Идей, медленность их изменений и власть, какую они имеют. Цивилизации
являются результатами некоторых основных Идей; когда же случайно
изменяются эти Идеи, то и питаемые ими цивилизации осуждены скоро
измениться. Средние века жили двумя основными Идеями: религиозной и
феодальной. Из этих двух Идей вытекало их искусство, литература и их
понятия о жизни. В эпоху Возрождения обе эти Идеи немного изменяются;
идеал, найденный в древнем греко-латинском мире, воспринимается Европой, и
скоро понятие о жизни, искусство, философия и литература начинают
преобразовываться. Потом начинает колебаться авторитет предания, научные
Истины заменяют собой постепенно откровенную Истину, и снова
преобразовывается цивилизация. В настоящее время старые религиозные Идеи
явно окончательно потеряли большую часть своей власти, и вследствие этого
одного все общественные учреждения, опиравшиеся на нее, угрожают рухнуть.
История происхождения Идей, их господства, отживания, преобразований и
исчезновения может быть убедительно изложена только когда подтверждаешь ее
многочисленными примерами. Если бы мы могли входить в детали, то показали
бы, что каждый элемент цивилизации: философия, религия, искусство,
литература и т.д., подчинен очень небольшому числу руководящих Идей,
развитие которых чрезвычайно медленно. Сами науки не избегают этого
закона. Вся физика вытекает из Идеи сохранения энергии, вся биология -- из
Идеи трансформизма (изменяемости), вся медицина -- из Идеи действия
бесконечно малых, и история этих Идей показывает, что хотя последние
обращаются к самым просвещенным умам, но устанавливаются они только
мало-помалу и с трудом. В наше время, когда все идет так быстро, и притом
в сфере исследований, где не говорят уже ни страсти, ни интересы, для
установления основной научной Идеи требуется не меньше двадцати пяти лет.
Наиболее ясные, наиболее легкие для доказательства Идеи, которые должны
были давать меньше всего поводов для споров (например, Идея
кровообращения), потребовали не меньше времени. Будет ли это научная,
художественная, философская, религиозная, одним словом, какая бы то ни
была Идея, распространение ее совершается всегда одинаковым способом.
Нужно, чтобы она сначала была принята небольшим числом апостолов, которым
сила их веры или авторитет их имени дают большой престиж. Они действуют
тогда более внушением, чем доказательствами. Нс в достоинстве
какого-нибудь доказательства следует искать существенные элементы
механизма убеждения. Внушают свои Идеи престижем, которым обладают, или
обращаясь к страстям, но нельзя произвести никакого влияния, если
обращаться только к разуму. Массы нс дают себя никогда убеждать
доказательствами, но только утверждениями, и авторитет этих утверждений
зависит от того обаяния, каким пользуется тот, кто их высказывает. Когда
апостолы успели уже убедить небольшой кружок своих учеников и образовали
таким образом новых апостолов, новая Идея начинает входить в область
спорного. Она сначала поднимает против себя всеобщую оппозицию, потому что
сильно задевает много старых и установленных вещей. Апостолы, ее
защищающие, естественно, возбуждаются этой оппозицией, убеждающей их
только в их превосходстве над остальными людьми, и они защищают с энергией
новую Идею не потому что она истинна, чаще всего они ничего этого не
знают, но просто потому, что они ее приняли. Новая Идея тогда все больше и
больше обсуждается, т.е. в действительности принимается без оговорок
одними и отвергается без оговорок другими. Обмениваются утверждениями и
отрицаниями и очень немногими аргументами, так как они нс могут служите
единственными мотивами принятия или отвержения какой-нибудь Идеи для
громадного большинства людей, как мотивы чувства, в которых рассуждения не
могут играть никакой роли. Благодаря этим всегда страстным дебатам, Идея
прогрессирует очень медленно. Новые поколения, видя, что она оспаривается,
склонны принять ее в силу одного того, что она оспаривается. Для молодежи,
всегда жаждущей независимости, полная оппозиция принятым Идеям
представляет самую доступную для нес форму проявлять свою оригинальность.
Итак, Идея продолжает расти и скоро она уже не будет нуждаться ни в какой
поддержке. Ее распространение теперь станет совершаться повсюду одним
только действием подражания, путем заражения, способностью, которой люди
вообще одарены в той же степени, как и человекообразные обезьяны. С того
времени, как вмешался механизм заражения, Идея вступает в фазу, приводящую
се быстро к успеху. Общественное мнение принимает ее скоро. Она
приобретает тогда проникающую и непреодолимую силу, покоряющую ей все умы,
создавая, вместе с тем, специальную атмосферу, общую манеру мышления. Как
тонкая пыль, проникающая всюду, она проскальзывает во все понятия и
умственные продукты известной эпохи. Идея и выводы из нес составляют тогда
часть того запаса наследственных банальностей, который навязывается нам
воспитанием. Она восторжествовала и вошла в область чувства, что впредь ее
ограждает на долгое время от всяких посягательств. Из различных Идей,
руководящих цивилизацией, одни, относящиеся, например, к искусству или к
философии, остаются в высших слоях; другие, особенно относящиеся
крелигиозным и политическим понятиям, спускаются иногда в глубину Масс.
Последние доходят туда обыкновенно сильно искаженными, но когда им уже
удалось туда проникнуть, то власть, какую они имеют над первобытными,
неспособными к рассуждению умами, громадна. Идея представляет собой тогда
что-то непобедимое, и ее следствия распространяются со стремительностью
потока, которого не может удержать никакая плотина. Тогда-то и вспыхивают
те великие события, которые создают исторические перевороты и которые
могут совершить одни только Массы. Не учеными, не художниками и не
философами основывались новые религии, управлявшие миром, ни те громадные
империи, которые простирались от одного полушария до другого, ни те
великие религиозные и политические революции, которые перевернули Европу,
но людьми, достаточно поглощенными известной Идеей, чтобы пожертвовать
своей жизнью для ее распространения. С этим очень ничтожным в теории, но
очень сильным на практике, багажем кочевники аравийских пустынь завоевали
часть древнего греко-римского мира и основали одну из величайших империй,
какие когда-либо знала история. С подобным же нравственным багажем,
преданностью Идее, героические солдаты Конвента победоносно отражали
коалицию вооруженной Европы. Сильное убеждение непобедимо, пока оно не
встретилось с таким же сильным убеждением: последнее может бороться против
первого с шансами на победу. У веры нет другого более серьезного врага,
чем вера. Она уверена в победе, когда физическая сила, которую против нее
выставляют, служит слабым чувствам и ослабленным верованиям. Но если она
находится лицом к лицу со столь же сильной верой, то борьба становится
очень оживленной и успех тогда решается случайными обстоятельствами,
большей частью нравственного порядка, каковы дух дисциплины и лучшая
организация. При более близком знакомстве с историей арабов, о которой
только что шла речь, мы заметили бы, что в своих первых победах, а эти
победы всегда и самые трудные, и самые важные, они встретили морально
очень слабых противников, хотя их военная организация была достаточно
высока. Сначала арабы направили свое оружие против Сирии. Там они нашли
только византийские войска, образованные из наемников, мала расположенных
жертвовать собой для какого бы то ни было дела. Воодушевленные живой
верой, удесятерившей их силы, они рассеяли эти отряды без идеала так же
легко, как некогда горсть греков, воодушевленных любовью к отечеству,
рассеяла многочисленные полчища Ксеркса. Исход их предприятия был бы
совершенно другой, если бы несколькими веками раньше они столкнулись с
римскими когортами. История доказывает многочисленными примерами, что
когда сталкиваются между собой одинаково могущественные моральные силы, то
одерживают верх всегда лучше организованные. Вандейцы, наверное, имели
очень живую веру; это были очень сильно убежденные люди; с другой стороны
и солдаты Конвента имели также очень стойкие убеждения, но так как они
были в военном отношении лучше организованы, то и одержали верх. В
религии, как и в политике, успех всегда принадлежит верующим, но никогда
-- скептикам, и если в настоящее время кажется, что будущее принадлежит
социалистам, несмотря на явную незрелость их учений, то лишь потому что
только они горячо верят в спасительность своих идеалов. Современные
правящие классы потеряли веру в плодотворность своей деятельности. Они не
верят ни во что, даже в возможность защищаться от угрожающей волны
варваров, окружающих их ее всех сторон. Когда после более или менее
долгого периода блужданий, переделок, пропаганды какая-нибудь Идея
приобрела определенную форму и проникла в душу Масс, то она образует
догмат, т.е. одну из тех абсолютных Истин, которые уже не оспариваются.
Она составляет тогда часть тех общих верований, на которых держится
существование народов. Ее универсальный характер позволяет ей тогда играть
преобладающую роль. Великие исторические эпохи, такие как век Августа или
век Людовика XIV, -- те, в которых Идеи, выйдя из периода блужданий и
обсуждения, утвердились и стали верховными властительницами мысли людей.
Они становятся тогда светящими маяками и все, что им приходится освещать
своим светом, принимает их окраску. С того времени, как новая Идея
водворилась в мире, она кладет свою печать, на малейшие элементы
цивилизации; но чтобы эта Идея могла произвести все свои следствия, всегда
нужно, чтобы она проникла в душу Масс. С интеллектуальных вершин, где Идея
часто зарождалась, она спускается от слоя к слою, беспрестанно изменяясь и
преобразуясь, пока не примет формы, доступной для народной души, которая
ей и подготовит торжество. Она может быть тогда выражена в нескольких
словах, а иногда даже в одном слове, но это слово вызывает яркие образы,
то обольстительные, то страшные, и, следовательно, всегда производящие
сильное впечатление. Таковы рай и ад в средние века -- короткие слова,
имеющие магическую силу отвечать на все и для простых душ объяснять все.
Слово социализм представляет собой для современного рабочего одну из
магических синтетических формул, способных властвовать над душами. Она
вызывает в зависимости от среды, в которую проникала, различные образы, но
обычно сильно действующие, несмотря на их всегда зачаточные формы. У
французского теоретика слово "социализм" вызывает представление о каком-то
рае, где люди равные, справедливые, добрые, и все, ставшие работниками,
будут наслаждаться под покровительством государства идеальным счастьем.
Для немецкого рабочего вызванный образ представляется в виде накуренного
трактира, где правительство предлагает даром каждому приходящему громадные
пирамиды сосисок с кислой капустой и бесконечное число кружек пива.
Понятно, что ни один из таких мечтателей о кислой капусте и равенстве не
потрудился узнать действительную сумму вещей, подлежащих разделу, или
число участников в дележе. Особенность этой Идеи заключается в том, что
она внушается в безусловной форме, против которой бессильны всякие
возражения. Когда Идея постепенно преобразовалась в чувство и сделалась
догматом, торжество ее обеспечено на долгий период и всякие попытки
поколебать ее были бы напрасны. Несомненно, что и новая Идея подвергнется
в конце концов участи Идеи, которую ей удалось заместить. Эта Идея
состарится и придет в упадок; но прежде, чем стать совершенно негодной, ей
придется испытать целый ряд регрессивных изменений и странных искажений,
для осуществления которых потребуется много поколений. Прежде чем
окончательно умереть, она будет долгое время составлять часть старых
наследственных Идей, которые называют предрассудками, но которые мы,
однако, уважаем. Старая Идея даже тогда, когда она не более, как слово,
звук, мираж, облачат магической властью, способной еще подчинять нас
своему влиянию. Так держится это старое наследие отживших Идей, мнений,
условностей, которые мы благоговейно принимаем, хотя они не выдержали бы
малейшего прикосновения критики, если бы нам вздумалось исследовать их. Но
много ли людей, способных разобраться в своих собственных мнениях, и много
ли найдется таких мнений, которые могли бы устоять даже после самого
поверхностного исследования? Лучше не браться за это страшное
исследование. К счастью, мы мало к тому и склонны. Критический дух
составляет высшее, очень редкое качество, между тем как подражательный ум
представляет собой весьма распространенную способность: громадное
большинство людей принимает без критики все установившиеся Идеи, какие ему
доставляет общественное мнение и передает воспитание. Таким-то образом
через наследственность, воспитание, среду, подражание и общественное
мнение люди каждого века и каждой расы получают известную сумму средних
понятий, которые делают их похожими друг на друга, и притом до такой
степени, что когда они уже лежат под тяжестью веков, то по их
художественным, философским и литературным произведениям мы узнаем эпоху,
в которую они жили. Конечно, нельзя сказать, чтобы они составляли точные
копии друг с друга; но то, что было у них общего -- одинаковые способы
чувствования и мышления -- необходимо приводило к очень родственным
произведениям. Нужно радоваться тому, что дело обстоит так, а не иначе;
ибо как раз эта сеть общих традиций, Идей, чувств, верований, способов
мышления составляет душу народа. Мы видели, что эта душа тем устойчивее,
чем крепче указанная сеть. В действительности она и только она одна
сохраняет нации, не имея возможности разорваться без того, чтобы не
распались тотчас же эти нации. Она составляет разом и их настоящую силу, и
их настоящего властелина. Иногда представляют себе азиатских монархов в
виде деспотов, которые ничем не руководствуются, кроме своих фантазий.
Напротив, эти фантазии заключены в чрезвычайно тесные пределы. В
особенности на Востоке сеть традиций очень крепка. Религиозные традиции,
столь поколебленные у нас, там сохранили свою силу, и самый своенравный
деспот никогда не оскорбит традиций и общественного мнения -- этих двух
властелинов, которые, как он знает, значительно сильнее его самого.
Современный цивилизованный человек живет в одну из тех критических эпох
истории, когда вследствие того, что старые Идеи, от которых происходит его
цивилизация, потеряли свою власть, а новые еще не образовались, критика
терпима. Ему нужно перенестись мысленно в эпохи древних цивилизаций или
только на два или три века назад, чтобы понять, чем было тогда иго обычая
и общественного мнения, и чтобы знать, сколько нравственного мужества надо
было иметь новатору, чтобы напасть на эти две силы. Греки, которые, по
мнению невежественных краснобаев, наслаждались такой свободой, в
действительности были подчинены игу общественного мнения и обычая. Каждый
гражданин был окружен сетью безусловно ненарушимых верований; никто не
смел и думать об оспариваний общепринятых Идей и подчинялся им без
протеста. Греческий мир не знал ни религиозной свободы, ни свободы частной
жизни, ни какой бы то ни было свободы вообще. Афинский закон не позволял
даже гражданину жить вдали от народных собраний или не участвовать в
религиозных национальных празднествах. Мнимая свобода античного мира была
только бессознательной и, следовательно, совершенной формой полного
порабощения гражданина игу Идей города. В состоянии всеобщей войны, среди
которой жил тогдашний мир, общество, члены которого обладали бы свободой
мысли и действия, не просуществовало бы ни одного дня. Веком упадка всегда
начинался для богов, учреждений и догматов тот день, когда они
подвергались критике. Так как в современных цивилизациях старые Идеи,
служившие основанием для обычая и общественного мнения, почти уничтожены,
то власть их над душами стала очень слаба. Они вошли в тот фазис
обветшания, когда старая Идея уже переходит в состояние предрассудка. Пока
их заменят новые Идеи, в умах царствовать будет анархия. Только благодаря
этой. анархии и может быть терпима критика. Писатели, мыслители и философы
должны благословлять настоящий век и спешить воспользоваться им, ибо мы
больше его не увидим. Это, может быть, век упадка, но это один из тех
редких моментов в истории мира, когда выражение мысли свободно. Новые
догматы, которые в скором времени родятся, не могут в действительности
иначе утвердиться, как только под условием недопущения никакой критики и
быть так же нетерпимыми, как те, которые им предшествовали. Современный
человек ищет еще Идей, которые могли бы служить основанием для будущего
социального строя, и тут кроется опасность для него. Важны в истории
народов и глубоко влияют на их судьбу не революции, не войны -- следы их
опустошений скоро изглаживаются, -- но перемены в основных Идеях. Они не
могут совершиться без того, чтобы одновременно все элементы цивилизации не
были осуждены на преобразование. Настоящие революции, действительно
опасные для существования известного народа, -- это те, которые касаются
его мысли. Не столько опасно для какого-нибудь народа принятие новых Идей,
сколько непрерывная проба Идей, на что он неминуемо обречен, прежде чем
найти ту из них, на которой он мог бы прочно обосновать новое социальное
здание, предназначенное заменять старое. Впрочем, Идея опасна не потому
что она ошибочна, а потому что нужны долговременные опыты, чтобы узнать,
могут ли новые Идеи приспособиться к потребностям обществ, которые их
принимают. К несчастью, степень их полезности может стать ясной для толпы
только посредством опыта... История нам часто показывает, во что
обходились пробы недоступных для известной эпохи Идей, но не в истории
человек черпает свои уроки. Карл Великий тщетно пытался восстановить
Римскую Империю. Идея универсализма не была тогда осуществима, и его дело
погибло вместе с ним, как должны были позже погибнуть дела Кромвеля и
Наполеона. Филипп II бесплодно истратил свой гений и силу Испании, тогда
еще господствовавшей, на борьбу с духом свободного исследования, который
под именем протестантизма распространялся в Европе. Все его усилия против
новой Идеи успели только ввергнуть .Испанию в состояние разорения и
упадка, из которого она уже никогда не поднималась. В наши дни
химерические Идеи коронованного мечтателя, вдохновленного неизлечимым
сентиментализмом своей расы, создали единство Италии и Германии и стоили
Франции двух провинций и мира на долгое время. Та столь глубоко ложная
Идея, что количество составляет силу армий, покрыла Европу своего рода
вооруженной национальной оборонной и ведет ее к неизбежному разорению.
Социалистические Идеи о труде, капитале, преобразовании частной
собственности в государственную докончат те народы, которые избегнут
гибели от постоянных армий и банкротства. (И??). Национальный принцип,
столь дорогой некогда государственным деятелям и составлявший единственное
основание их политики, может быть еще приведен в числе тех руководящих
Идей, вредное влияние которых пришлось испытать цивилизованному миру. Его
осуществление привело Европу к самым гибельным войнам, поставило ее под
оружие и постепенно приведет все современные государства к разорению и
упадку. Единственный разумный мотив, который можно было привести для
защиты этого принципа, был тот, что самые большие и самые населенные
страны вместе с тем и наиболее защищенные от нападений. В тайне думали
также, что они наиболее способны к завоеваниям. Но в настоящее время
оказывается, что как раз самые маленькие и наименее населенные страны --
Португалия, Греция, Швейцария, Бельгия, Швеция, мелкие Балканские
княжества -- менее всего могут бояться нападений. Идея объединения
разорила некогда столь счастливую Италию до того, что в настоящее время
она находится накануне революции и банкротства. Ежегодный бюджет расходов
всех итальянских государств, который до осуществления итальянского
объединения доходил до 550 миллионов, в настоящее время достиг 2
миллиардов. Но не во власти людей остановить ход Идей, когда они уже
проникли в душу; тогда нужно, чтобы их эволюция завершилась. Защитниками
их чаще всего являются те, которые намечены их первыми жертвами. По
отношению к Идеям мы только бараны, покорно идущие за вожатым, ведущим нас
на бойню. Преклонимся пред силой Идеи. Когда она уже достигла известного
периода своего развития, то нет уже ни рассуждений, ни доказательств,
которые могли бы ее победить. Чтобы народы могли освободиться из под ига
какой-нибудь Идеи, нужны века или насильственные революции, а иногда и то,
и другое. Человечеству остается только считать химеры, которые оно себе
вымышляло и жертвой которых последовательно становилось.
Глава II. Роль религиозных верований в
развитии цивилизаций
Среди различных Идей, руководящих
народами и составляющих маяки истории и полюсы цивилизации, религиозные
Идеи играли слишком преобладающую и слишком основную роль, чтобы не
посвятить им отдельной главы. Религиозные верования составляли всегда
самый важный элемент в жизни народов и, следовательно, в их истории.
Самыми значительными историческими событиями, имевшими наиболее
колоссальное влияние, были рождение и смерть богов. Вместе с новой
религиозной Идеей рождается и новая цивилизация. Во все века в древние
времена, как и в новые, основными вопросами для человека были всегда
вопросы религиозные. Если бы человечество могло предоставить возможность
всем своим богам умереть, то о таком событии можно было бы сказать, что
оно по своим последствиям было бы самым важным из совершившихся когда-либо
на поверхности нашей планеты со времени возникновения первых цивилизаций.
В действительности не следует забывать, что с самой зари исторических
времен все политические и социальные учреждения основывались на
религиозных верованиях и что на мировой сцене боги всегда играли первую
роль. Помимо любви, которая также есть своего рода религия, но личная и
временная, одни только религиозные верования могут быстро действовать на
характер. Завоевания арабов, крестовые походы, Испания времен инквизиции,
Англия в пуританскую эпоху, Франция с Варфоломеевской Ночью и религиозными
войнами показывают, чем становится народ, фанатизированный своими
верованиями. Последние производят своего-рода постоянную гипнотизацию, до
такой степени сильную, что весь душевный склад глубоко преобразовывается
ею. Без сомнения, человек создал богов, но, создав их, он сам быстро был
порабощен ими. Они -- не сыновья страха, но скорее -- надежды, и вот
почему их влияние будет вечным. То, что боги дали человеку и что одни
только они до сих пор в состоянии были дать, -- это душевное состояние,
приносящее счастье. Никакая философия никогда еще нс в состоянии была
осуществить это. Следствие если не цель всех цивилизаций, всех философий,
всех религий заключается в том, чтобы произвести известные душевные
состояния. Но из этих душевных состояний одни заключают в себе счастье,
другие не заключают его. Счастье зависит очень мало от внешних
обстоятельств, но очень много -- от состояния нашей души. Мученики на
своих кострах вероятно чувствовали себя гораздо счастливее, чем их палачи.
Сторож на железной дороге, который ест беззаботно свою натертую чесноком
корку хлеба, может быть бесконечно счастливее миллионера, осаждаемого
заботами. Развитие цивилизации, к несчастью, создало у современного
человека Массу потребностей, не давая ему средств для их удовлетворения, и
произвело таким образом всеобщее недовольство в душах. Цивилизация,
несомненно, -- мать прогресса, но она также мать социализма и анархии,
этих грозных выражений отчаяния Масс, которых уже не поддерживает никакая
религия. Сравните беспокойного, лихорадочного, недовольного своей участью
европейца с жителем Востока, всегда счастливым своей судьбой. Чем они
отличаются, как не своим душевным состоянием? Изменяется народ, когда
меняется его способ понимания, а следовательно, мышления и действия. Найти
средства для создания душевного состояния, делающего человека счастливым,
-- вот чего прежде всего должно искать общество под страхом лишиться
своего существования. Все до сих пор основанные общества находили
поддержку в идеале, способном подчинить души, и они всегда исчезали, когда
идеал переставал оказывать на них свое действие. Одна из крупных ошибок
современного века -- вера в то, что человеческая душа может находить
счастье только во внешних вещах. Оно в нас самих, созданное нами самими,
но почти никогда -- вне нас самих. Уничтожив идеалы старых веков, мы
теперь замечаем, что невозможно без них жить и что под страхом неминуемой
гибели нужно разрешить загадку замены их новыми. Истинные благодетели
человечества, заслуживающие, чтобы признательные народы воздвигали им
колоссальные золотые статуи, -- те сильные чародеи, творцы идеалов,
которых человечество иногда производит, но производит так редко. Над
потоком бессмысленных явлений, единственных реальностей, которые человек
может познать, над холодным и мертвым механизмом мира они вызвали
появление сильных и примиряющих химер, закрывающих человеку темные стороны
его судьбы и создающих для него очаровательные жилища мечты и надежды.
Ставя себя исключительно на политическую точку зрения, можно заметить, что
и там влияние религиозных верований огромно. Непреодолимую их силу
образует то, что они составляют единственный фактор, который может
моментально дать какому-нибудь народу полную общность интересов, чувств и
мыслей. Религиозный дух заменяет, таким образом, сразу постепенные
наследственные приобретения, необходимые для образования национальной
души. Народ, поглощенный каким-нибудь верованием, не меняет, конечно,
душевного склада, но все его способности обращены к одной цели: к
торжеству его религии, и в силу одного этого мощь его становится страшной.
Только в религиозные эпохи моментально преобразившиеся народы совершают те
неимоверные усилия, кладут основание тем империям, которые удивляют
историю. Таким образом несколько арабских племен, объединенных мыслью о
Магомете, завоевали в несколько лет нации, не знавшие даже их названий, и
основали свою громадную империю. Не качество веры надо иметь в виду, но
степень власти, какую она имеет над душами. Пусть призываемый бог будет
Молох или какое-нибудь другое, еще более варварское, божество, это
неважно. Слишком терпимые и слишком кроткие боги не дают никакой власти
своим поклонникам. Последователи сурового Магомета господствовали долго
над большей частью мира и страшны еще теперь; последователи мирного Будды
никогда не основали ничего продолжительного и уже забыты историей. Итак,
религиозный дух играл главную политическую роль в существовании народов.
Конечно, боги не бессмертны, но религиозный дух вечен. Усыпленный на
время, он пробуждается, лишь только создана новая религия. Он позволил век
тому назад Франции победоносно устоять против вооруженной Европы. Мир
лишний раз видел, что может религиозный дух; ибо тогда в самом деле
основывалась новая религия, которая воодушевила своим дыханием весь народ.
Божества, которые только что успели родиться, были слишком хрупки, чтобы
быть в состоянии просуществовать долго; но пока они существовали, они
пользовались неограниченной властью. Власть преобразовывать души, которой
обладают религии, впрочем, довольно эфемерна. Редко верования сохраняются
в течение более или менее долгого времени в той степени интенсивности,
какая способна совершенно изменить характер. Сновидение в конце концов
начинает бледнеть, гипнотизированный понемногу просыпается, и старый фон
характера появляется снова. Даже тогда, когда верования всемогущи,
национальный характер узнается всегда по тому, как верования были приняты,
и по тем проявлениям, какие они вызывают. Посмотрите на одну и ту же
религию в Англии, в Испании и во Франции: какие различия! Разве реформация
возможна была когда-нибудь в Испании, и разве Англия могла когда-нибудь
согласиться подчиниться ужасному игу инквизиции? Разве у народов,
принявших реформацию, трудно заметить основные черты рас, которые,
несмотря на гипнотизацию верований, сохранили специфические черты своего
душевного склада: независимость, энергию, привычку рассуждать и не
подчиняться рабски закону властелина? Политическая, художественная и
литературная история народов -- дочь их верований; но эти последние,
совершенно изменяя их характер, в свою очередь глубоко изменяются им.
Характер какого-нибудь народа и его верования -- вот ключи к разгадке его
судьбы. Первый в основных своих элементах неизменен, и именно потому что
он не изменяется, история какого-нибудь народа сохраняет всегда известное
единство. Верования могут изменяться, и именно потому что они изменяются,
история записывает столько переворотов. Малейшая перемена в состоянии
верований какого-нибудь народа имеет необходимым следствием целый ряд
преобразований в условиях его существования. Мы сказали в предыдущей
главе, что во Франции люди XVIII века казались совершенно отличными от
людей XVII века. Несомненно; но каково происхождение этого различия?
Просто: в том факте, что в промежуток этих двух веков мысль перешла от
теологии к науке, противопоставила разум традиции и добытые Истины --
откровенной Истине. В силу этой простой перемены в понимании изменилась
физиономия века, и если бы мы хотели проследить все вышедшие отсюда
последствия, то увидели бы, что Великая Французская Революция, так же как
и события, следовавшие за нею и продолжающиеся поныне, являются простым
следствием эволюции религиозных доктрин. И если в настоящее время старое
общество колеб лется в своих устоях и видит все свои учреждения сильно
пошатнувшимися, то это потому что оно все более и более теряет свои старые
верования, которыми люди жили до сих пор. Когда человечество их совершенно
потеряет, новая цивилизация, основанная на новой вере, необходимо займет
ее место. История показывает нам, что народы не переживают долго
исчезновения своих богов. Родившиеся с ними цивилизации умирают также с
ними. Нет ничего более разрушительного, чем прах умерших богов.
Глава III. Роль Великих людей в развитии
цивилизаций
Фанатики и страдающие галлюцинациями
делают историю. Изучая иерархию и дифференциацию рас, мы видели, что
действительное отличие европейских народов от восточных заключается в том,
что одни только первые обладают небольшим отбором высших людей.
Постараемся очертить в немногих строках пределы их влияния. Этот небольшой
отбор выдающихся людей, которым обладает цивилизованный народ и которых
достаточно было бы уничтожить в каждом поколении, чтобы немедленно
вычеркнуть этот народ из списка цивилизованных наций, составляет истинное
воплощение сил расы. Им и им только одним мы обязаны прогрессом, сделанным
в науках, искусствах, промышленности, одним словом, во всех отраслях
цивилизации. Изучение цивилизаций показывает, что в действительности
только очень незначительной кучке избранных мы обязаны всеми завоеванными
успехами. Хотя
Толпа пользуется этими успехами, однако, она не любит
слишком явного превосходства над собой, и самые великие мыслители и
изобретатели очень часто делались ее мучениками. Однако все поколения, все
прошлое известной расы расцветают в этих прекрасных гениях, составляющих
чудные цветы старого человеческого древа. Они -- истинная слава нации, и
каждый из членов общества, до самого низшего, может гордиться ими. Они не
появляются ни случайно, ни чудом, но представляют собой венец долгого
прошлого, как бы концентрируя в себе величие своего времени и своей расы.
Благоприятствовать их появлению и их развитию, значит благоприятствовать
расцветанию прогресса, которым будет пользоваться все человечество. Если
бы мы слишком ослеплялись нашими мечтами о всеобщем равенстве, то нам
пришлось бы сделаться первыми его жертвами. Равенство возможно только на
низшей ступени. Чтобы равенство царствовало в мире, нужно было бы понижать
мало-помалу все, что составляло ценность известной расы, до уровня того,
что в ней есть самого низкого. Поднять интеллектуальный уровень последнего
из крестьян до гения какого-нибудь Лавуазье невозможно. Легко уничтожить
таких гениев, но их нельзя заменить. Но если роль великих людей
значительна в развитии цивилизации, то она, однако, совершенно не такая,
какой ее обыкновенно считают. Их действие, еще раз повторяю, состоит в
синтезе всех усилий какой-нибудь расы; их открытия всегда являются
результатом длинного ряда предшествовавших открытий; они строят здание из
камней, которые медленно обтесывали их предки. Историки, обыкновенно очень
односторонние, всегда полагали, что можно написать под каждым изобретением
имя одного человека; и однако среди великих изобретений, преобразовавших
мир, каковы книгопечатание, порох, пар, электрический телеграф, нет ни
одного, относительно которого можно было бы сказать, что оно создано одной
головой. Когда изучаешь происхождение подобных открытий, то видишь, что
они родились из целого ряда подготовительных усилий: окончательное
изобретение есть только венец. Наблюдение Галилея относительно
одновременности колебаний подвешенной лампады подготовило изобретение
точных хронометров, откуда должна была последовать для моряка возможность
верно находить путь в океане. Пушечный порох получился из медленно
видоизменявшегося греческого огня. Паровая машина представляет собой сумму
целого ряда изобретений, из которых каждое требовало громадных трудов.
Грек, будь он во сто раз гениальнее Архимеда, не мог бы выдумать
локомотива, ибо для выполнения такой задачи ему нужно было бы ждать, чтобы
механика осуществила успехи, которые потребовали двухтысячелетних усилий.
Хотя по-видимому политическая роль великих государственных людей более
независима от прошлого, но в действительности она не более самостоятельна,
чем роль великих изобретателей. Ослепленные шумным блеском этих мощных
двигателей человечества, преобразовавших политическое существование
народов, такие писатели, как Гегель, Кузен, Карлейль и т.д., хотели из них
сделать полубогов, пред которыми все должно преклониться, и один гений
которых изменяет судьбу народов. Несомненно, они могут нарушить эволюцию
какого-нибудь общества, но не в их власти изменить ее течение. Гений
какого-нибудь Кромвеля или Наполеона не в силах выполнить подобного дела.
Великие завоеватели могут уничтожить огнем и мечем города, людей и
империи, как ребенок может сжечь музей, наполненный сокровищами искусства;
но эта разрушительная сила не должна нас обманывать насчет характера своей
роли. Влияние великих политических деятелей продолжается лишь до тех пор,
пока, как Цезарь или Ришелье, они умеют направлять свои усилия в духе
потребностей эпохи; настоящая причина их успехов предшествовала им самим.
Двумя или тремя веками раньше Цезарю не удалось бы подчинить великую
римскую республику власти монарха, и Ришелье был бы бессилен осуществить
объединение Франции. В политике настоящие великие люди -- те, которые
предвидят зарождающиеся потребности, события, подготовленные прошлым, и
указывают путь, которого следует держаться. Никто, может быть, не видел
этого пути, но роковые условия эволюции должны были скоро толкнуть туда
народы, судьбами которых временно управляют эти могущественные гении. Они,
так же как и великие изобретатели, синтезируют результаты долгого
предшествовавшего труда. Не нужно, однако, проводить слишком далеко эти
аналогии. Изобретатели играют важную роль в развитии цивилизации, но
никакой непосредственной роли -- в политической истории народов. Великие
люди, которым мы обязаны всеми важными открытиями, от плуга до телеграфа,
составляющими общее достояние человечества, никогда не обладали качествами
характера, необходимыми для основания религии или для завоевания империи,
т.е. для заметного изменения внешнего вида истории. Мыслитель слишком ясно
видит сложность проблем, чтобы он мог иметь когдалибо очень глубокие
убеждения, и слишком мало политических целей кажутся ему достойными его
усилий, чтобы он мог преследовать хоть одну из них. Изобретатели могут
изменить внешний вид цивилизации; фанатики с ограниченным умом, но с
энергичным характером и с сильными страстями одни только могут основывать
религии, империи и поднимать Массы. По призыву какого-то Петра Пустынника
миллионы людей устремились на Восток; слава человека, страдавшего
галлюцинациями, как Магомет, создала силу, необходимую для того, чтобы
восторжествовать над старым греко-римским миром; какой-то неизвестный
монах Лютер предал Европу огню и крови. Не среди Масс может найти лишь
слабый отклик голос какого-нибудь Галилея или Ньютона. Гениальные
изобретатели ускоряют ход цивилизации. Фанатики и страдающие
галлюцинациями творят историю. Из чего в действиггельности состоит
история, по крайней мере та, с которой мы знакомимся по книгам, как не из
длинного повествования о той борьбе, какую приходилось вынести человеку
для того, чтобы создать идеал, поклоняться ему, а затем его уничтожить? Но
разве перед чистой наукой подобные идеалы имеют большую цену, чем пустые
миражи, образуемые светом на подвижных песках пустыни? Однако некоторые
страдавшие галлюцинациями знаменитые творцы подобных миражей наиболее
глубоко преобразовали мир. Из глубины своих могил они гнут еще душу Масс
под иго своих мыслей. Не будем упускать важности их роли, но не станем,
вместе с тем, забывать, что предпринятый ими труд они успели совершить
только потому что бессознательно воплотили в себе и выразили
господствующий идеал своей расы и своего времени. Нельзя быть вождем
народа, не воплощая его мечтаний. Моисей олицетворял собой в глазах евреев
жажду освобождения, которая таилась годами в их душах рабов, истерзанных
египетскими бичами. Будда сумел понять бесконечные бедствия своего времени
и выразить в религии потребность любви и жалости, которые в эпохи
всеобщего страдания начинали проявляться в мире. Магомет осуществил
объединением религии политическое объединение народа, разделенного на
тысячи враждебных племен. Артиллерист Наполеон воплотил идеал военной
славы, блеска и революционной пропаганды, составлявших тогда основные
черты народа, который он в продолжение пятнадцати лет водил чрез всю
Европу, преследуя самые безумные приключения. В конце концов Идеи, а
следовательно, и те люди, которые их воплощают и распространяют, руководят
миром. Их торжество обеспечено с того момента, как они имеют в числе своих
защитников страдающих галлюцинациями и убежденных. Для силы их действия
мало имеет значения истинны ли они или ложны. История нам даже показывает,
что наиболее нелепые Идеи всегда сильнее фанатизировали людей и играли
наиболее важную роль. Во имя самых обманчивых химер мир до сих пор
подвергался сильнейшим потрясениям: цивилизации, казавшиеся вечными,
рушились и основывались другие. Земля принадлежит нищим духом, но под тем
условием, чтобы они обладали слепой верой, двигающей горы. Философы,
посвящающие часто века на уничтожение того, что люди глубокого убеждения
иногда создают в один день, должны преклониться пред ними. Убежденные как
бы участвуют в тех скрытых силах, которые управляют миром. Они вызвали
наиболее важные события, записанные историей. Несомненно, фанатики
распространяли только иллюзии, но этими иллюзиями, одновременно страшными,
обольстительными и пустыми до сих пор жило человечество и, без сомнения,
будет продолжать еще жить. Это только тени, однако, их следует уважать.
Благодаря им наши отцы узнали надежду, и в своей героической и безумной
погоне за этими тенями вывели нас из первобытного варварства и привели к
тому пункту, где мы находимся в настоящее время. Из всех факторов развития
цивилизаций иллюзии составляют едва ли не самый могущественный. Иллюзия
вызвала на свет пирамиды и покрывала Египет в течение пяти тысяч лет
каменными колоссами. Иллюзия выстроила в середине века наши гигантские
соборы и заставила Запад броситься на Восток для завоевания фикции. В
преследовании иллюзий основывались религии, которые умели подчинить своим
законам половину человечества, ими же созидались и уничтожались самые
громадные империи. Не в погоне за Истиной, но скорее в погоне за ложью
человечество истратило большую часть своих усилий. Преследуемых им
химерических целей оно не в состоянии было достигнуть, но в их
преследовании оно совершило весь прогресс, которого вовсе не искало.
Оглавление
www.pseudology.org
|