Сигизмунд Фрейд, Уильям Буллит Томас Вудро Вильсон, 28-й президент США Психологическое исследование Томаса Вудро Вильсона VI К 21 -летнему возрасту характер Томаса Вудро Вильсона почти окончательно сформировался   Были установлены все основные разрядки для его либидо, и, за исключением возросшего отождествления им себя с Богом после поражения от Веста, он не очень сильно изменился за оставшиеся 4 7 лет своей жизни. Поэтому мы должны продолжать изучение его характера под несколько иным углом. До сих пор мы занимались определением того, какие "аккумуляторы" и разрядки для его либидо установились у него в детстве, подростковом и юношеском возрасте. Теперь же мы будем наблюдать за его попытками достичь счастья через установившиеся разрядки. Мы сменим микроскоп, в который рассматривали изолированные порции его либидо, на увеличительное стекло, с помощью которого будем наблюдать за его действиями, предпринятыми в попытке удовлетворения своих влечений. Проблема поисков счастья в жизни, которая заботит всех людей, является в большой степени проблемой экономного расходования психической энергии. Индивид обладает определенным количеством либидо, которое накапливается в различных аккумулирующих структурах и ищет разрядки посредством многочисленных выходов. Если Супер-Эго не препятствует потоку либидо, требующему разрядки, а также если не сдерживается тот поток либидо, который наличествует в данное время, и при этом чрезмерно не опустошается тот или иной резервуар либидо, человек чувствует себя счастливым. И наоборот, если выходы не одобряются Супер-Эго или являются недостаточно большими или слишком большими, индивид чувствует себя несчастным. Современная психология ничего нового не может добавить к классической формуле счастья - "умеренность во всем", за исключением замечания о том, что умеренность в требованиях Супер-Эго является столь же существенной, сколь и умеренность во всех прочих вещах. И даже если человек готов жить согласно этому древнему правилу, он не сможет легко достичь счастья или продолжать вести счастливую жизнь продолжительное время. Найти разрядки для фундаментальных, часто противоречивых влечений крайне трудно; и даже если найдены удовлетворительные разрядки, изменяющиеся обстоятельства жизни не позволяют им оставаться неизменными. Смерть, болезнь, потеря любви или положения неотделимы от человеческой жизни, и все они вовлекают в себя потерю разрядок для либидо. Так что самый мудрый и самый умеренный человек не может рассчитывать на постоянное счастье. Менее мудрые люди, среди которых должно упомянуть Томаса Вудро Вильсона, не могут достичь больше скоротечных проблесков счастья. Неумеренное Супер-Эго Вильсона, которое требовало от него невозможного, уже одно было достаточно для того, чтобы обречь его на вечное недовольство, а чрезмерное количество либидо, которое наполняло его пассивность по отношению к отцу, требовало выходов, которые было трудно найти и сохранять в течение долгого времени. В Принстоне Вильсон не очень заботился о нахождении выхода для относительно слабого тока либидо, направленного на мать. Его не изматывала, в противовес большинству мужчин, императивная потребность обладать женщиной. Его любовь к матери, родным и двоюродным сестрам была для него достаточной. Его действия в Принстоне, подобно его поступкам на протяжении большей части его жизни, определялись его потребностью нахождения выхода для конфликтующих влечений по отношению к отцу.   Мы видели, что он нашел выход одновременно для своей активности и пассивности по отношению к отцу посредством отождествления себя с Гладстоном и что во время его учебы в колледже все другие его интересы были подчинены желанию стать христианским государственным деятелем.   Как обычно, он плохо успевал по тем предметам, которые не были связаны с устной и письменной речью   Он изучал Бёрка, Брайта и Бэджгота, отрабатывал мимику перед зеркалом, тренировался в лесу в риторике, делал визитные карточки со следующей надписью: "Томас Вудро Вильсон, сенатор от штата Виргиния", организовал дискуссионный клуб, в котором правление сменялось, как в палате общин, и написал статью в защиту применения английской формы кабинетного правительства в Соединенных Штатах. В это время Вильсон очень дорожил дружбой с заместителем редактора журнала "Интернэшл ревью" Генри Кэботом Лоджем (впоследствии он его возненавидел). Он послал свою статью Лоджу, который ее принял. Позднее, когда Вильсон готовился к поступлению в Университет Джона Гопкинса, в его списке имен известных ученых, чьи работы он читал (в основном в области истории), появилось и имя Лоджа. Так Лодж вошел в жизнь Вильсона, но не как ученый, а как человек, обладающий властью: представитель отца. Возросшая уверенность в своих силах позволила Вильсону во время второго года обучения добиться лидерства среди своих товарищей в Принстоне и завести большое число обычных, без особого эмоционального накала дружеских связей. Он также завел дружбу с Чарльзом Тэлкоттом, которая отличалась от его привязанности к Бруку тем, что Вильсон был старше своего друга. Тэлкотт для его бессознательного, вероятно, являлся преемником маленького Джо Вильсона и предвестником Гиббена и Хауза. Во всех этих отношениях Вильсон явно представлял собственного отца, а его друзья - его самого, так что посредством этих привязанностей, путем двойного отождествления, уже обсуждавшегося нами, Вильсон находил выход для своей пассивности по отношению к отцу. В рождественские праздники 1879 года, когда Вильсону было около 23 лет, он в первый раз в своей жизни влюбился. Мы видели, что в детстве он перенес часть либидо, направленного на мать, на своих родных и двоюродных сестер. И характерно, что он влюбился в одну из своих двоюродных сестер: Генриетту Вудро. Она была дочерью брата его матери, Томаса Вудро, и являлась для него представительницей матери. Как и его мать, она была родом из Чилликотэ, штат Огайо. Ее отца, подобно отцу его матери, звали Томас Вудро. Вильсон начал писать ей "отчасти пылкие" письма. Его возросшая в то время мужественность не привела его сколько-нибудь ближе к телу женщины. Большая часть его либидо все еще была направлена на отца. Его огромным желанием оставалось желание стать подобным Гладстону. Завершив обучение в Принстоне в июне 1879 года, осенью он отправляетсяся в Виргинский университет изучать право, не потому, что желает стать юристом, а потому, что считает эту деятельность "верным путем" к посту государственного деятеля. В Виргинском университете изучение права наводило на него скуку, но участие в дебатах, как обычно, целиком захватило его, и он предпринял попытку реорганизации дискуссионного клуба, членом которого являлся. Составление конституций давало ему громадное удовлетворение на протяжении всей жизни. Будучи 12-летним мальчиком, он установил правила произнесения речей для "Быстроногих". Он составлял или переделывал заново конституции в Дэвидсоне и Принстоне. Он заявил о своем намерении сделать то же самое в Виргинском университете.   Эту же процедуру он завершил в Университете Джона Гопкинса и в Уэслианском университете   Он изучал конституцию Нью-Джерси с целью ее переделки. И наконец, он разрабатывал конституцию для Лиги Наций. Мы видели, что, составляя законы правильного проведения собраний для "Быстроногих", Вильсон одновременно подчинялся отцу и имитировал его, он находил выход как для своей пассивности по отношению к отцу, так и, посредством отождествления, для своей активности по отношению к нему. Он удовлетворял те же самые влечения при подготовке соглашения о создании Лиги Наций. Доля участия Вильсона в основании Лиги Наций преувеличивалась, но постольку, поскольку он являлся ее "отцом". Лига Наций была "внуком" преподобного Джозефа Раглеса Вильсона, экстраординарного профессора риторики, чей интерес к словам и правилам речи столь докучал всем его знакомым, но производил громадное впечатление на его сына. В Виргинском университете Вильсона избрали президентом дискуссионного клуба имени Джефферсона, несмотря на питаемую им неприязнь к личности Джефферсона. Такая враждебность к Джефферсону и аналогичная враждебность к Дизраэли кажется на первый взгляд чем-то экстраординарным у молодого человека, который стремится стать государственным деятелем. Джефферсон являлся одним из наиболее видных американских государственных деятелей, а Дизраэли - не менее знаменитым государственным деятелем Англии.   Однако найти объяснение враждебности Вильсона не так сложно. Он видел себя "христианским государственным деятелем" - Гладстоном. Ни Джефферсон, ни Дизраэли не являлись христианскими государственными деятелями. Джефферсон был деистом, а Дизраэли - евреем. К тому же Дизраэли был личным противником его учителя, Гладстона. Это были подходящие враги (сыны ада) для того Бога-Отца, с которым он отождествлял себя. Когда позднее Вильсон стал государственным деятелем и "божеством" в своем бессознательном, он частенько облекал своих оппонентов в "наряд сатаны". В декабре 1880 года обычные для Вильсона головные боли и диспепсия стали столь интенсивными, что ему пришлось оставить учебу в университете. Не получив диплома, он возвратился в дом отца, где ему был обеспечен надлежащий уход. Нет никаких свидетельств, говорящих о том, что он перестал быть девственным.   Он все еще писал письма своей двоюродной сестре Генриетте. Он чувствовал себя очень несчастным. Спустя 6 месяцев он навестил семью Генриетты Вудро в Чилликотэ, штат Огайо, где 32 года тому назад отец женился на его матери. Вильсон сделал предложение своей двоюродной сестре. Она отказала ему. Он возвратился в дом отца и в первый раз в своей жизни стал называть себя Вудро Вильсон, опуская имя Томас. В последующие годы Вильсон давал различные объяснения этому, но ни одно из них не представляется нам убедительным. Когда человек дает различные неубедительные объяснения относительно какого-либо действия, надо думать, что истинная причина, побуждающая его к этому действию, лежит в его бессознательном. И действительно, бессознательная причина того, что Вильсон отбросил свое имя Томас, ясна. Читатель вспомнит, что Эго обычно восстанавливает потерянный объект любви посредством отождествления себя с ним. Маленький мальчик, у которого отняли котенка, может начать ползать на четвереньках и мяукать. Маленький мальчик, которому приходится отказаться от своей матери как от объекта любви во время расщепления на составные части Эдипова комплекса, отождествляет себя с матерью.   Вильсон воспользовался этим знакомым механизмом   Он отправился в Чилликотэ с целью завоевать двоюродную сестру Вудро, которая представляла для него мать. Ее отца, как и отца ее матери, звали Томас Вудро. В своем бессознательном он, несомненно, был собственным отцом, отправившимся в Чилликотэ, чтобы жениться на матери. Его отвергли. Он чувствовал себя очень несчастным. Он лишился представительницы матери, чье имя, как и имя матери, было Вудро. Подобно ребенку, который начинает мяукать, он заменил потерянную представительницу матери собой. Он отбросил имя Томас - имя отца той девушки, которая отвергла его, - и стал невиновным в прелюбодеянии Вудро. Так он отождествил себя с матерью и удовлетворил свою потребность в представительнице матери, сам став своей матерью. Для его возросшей мужественности такое отождествление себя с матерью было непереносимым, и неудивительно, что последующие полтора года были самыми несчастными в его жизни. Не находила выхода не только его активность по отношению к матери, но также активность по отношению к отцу. Его диспепсия и головные боли закрывали от него тот путь, который, как он надеялся, приведет его к карьере государственного деятеля, вплоть до весны 1882 года. Пробыв 18 месяцев дома, он наконец отправился в Атланту работать в области юриспруденции, что, как он был уверен, должно было привести его к карьере государственного деятеля. Но в Атланте он не нашел ни одного клиента. Казалось, путь к карьере государственного деятеля был для него закрыт. Весной 1883 года, в возрасте 26 лет, он сидел в своем офисе в Атланте, чувствуя себя абсолютно несчастным. Поток либидо через каналы активности по отношению как к отцу, так и к матери был блокирован. В этот критический момент его развития ему улыбнулась фортуна, без которой для любого человека почти невозможно достичь высокого положения. Он отправился навестить свою любимую двоюродную сестру, которую когда-то сшиб с дерева. Она была замужем, но там он встретил Эллен Эксон, и она стала для него той представительницей матери, в которой он нуждался. Неудивительно, что он сразу же влюбился в нее. Она росла в той же среде, что и его мать, родные и двоюродные сестры. Подобно матери и сестрам, она была дочерью пастора пресвитерианской церкви. Ее мать умерла, и она заменяла мать троим малышам. Ее положение в доме почти полностью совпадало с положением его матери, когда отец женился на ней. Прося Эллен Эксон выйти за него замуж, Вильсон снова отождествлял себя с отцом. В их позднейших отношениях есть множество указаний на то, что Эллен Эксон являлась для Вильсона полной и законченной представительницей матери. Влюбиться в представительницу матери - значит сделаться рабом фортуны   Такое отношение столь полно забирает практически весь поток либидо, направленный на женщин, что оно становится либо источником величайшего счастья и силы для мужчины, либо источником громадного несчастья и слабости. Если бы Эллен Эксон не любила Вудро Вильсона или если бы она со временем перестала его любить, он получил бы страшный удар, от которого, учитывая его невротическую конституцию и его привычные неврастенические симптомы, он едва ли оправился. Но случилось обратное. Она не только глубоко полюбила его, но продолжала любить до конца своих дней. С того осеннего дня 1883 года, когда она обещала выйти за него замуж, до своей кончины в 1914 году Вудро Вильсон обладал величайшим источником силы, какой только может существовать в жизни любого мужчины: индивидуальной любовью законченной представительницы матери.   Трудно переоценить ту помощь, которую она оказала ему. Его отношения с мужчинами продолжали оставаться неустойчивыми на протяжении всей жизни, вызывая конфликты, которые истощали силы. Его отношения с женщинами пришли в порядок. Он всегда мог вернуться для отдыха в возвращающие спокойствие объятия превосходной представительницы матери. "Лишь я одна могу успокоить его", - говорила она. Это было правдой. Он называл ее "центром покоя" своей жизни. Без этого центра покоя Вудро Вильсон рано уступил бы конфликтам в своей натуре. Его карьера в такой же степени являлась результатом любви Эллен Эксон, как и его Супер-Эго. Она была для него великолепной женой. VII Поэтому начиная с осени 1883 года и далее Вудро Вильсон обладал выходом для своей активности и своей пассивности по отношению к матери. Однако в то же самое время он отказался от той разрядки, которую ранее выбрало его Эго для активности по отношению к отцу. Путь к карьере государственного деятеля через адвокатскую деятельность в Атланте оказался закрытым. Он отправился в Университет Джона Гопкин-са, чтобы научиться зарабатывать себе на жизнь в качестве преподавателя колледжа. Для того чтобы заняться этой новой деятельностью, ему пришлось убедить себя, что каким-либо способом, возможно через профессуру, он в конечном счете станет государственным деятелем. Он понял, что, став крупным специалистом по вопросам политики, он сможет косвенным образом оказывать влияние на политическую мысль или на политическую жизнь.   Но приобщиться к политике через учебную аудиторию было в то время в Америке неслыханным делом, и ему пришлось признать, что у него немного шансов на то, что он когда-либо станет Глад-стоном. Отождествление себя с Гладстоном установилось столь прочно в качестве главного выхода его активности по отношению к отцу, что что-либо меньшее, чем прямое продвижение к посту государственного деятеля, оставляло неудовлетворенной эту долю его либидо. И многое из его явно не обоснованного разочарования и плохого самочувствия в годы преподавательской и литературной деятельности может быть приписано потере этого выхода для агрессивности по отношению к отцу. В его письме от 24 февраля 1885 года к Эллен Эксон есть замечательный отрывок откровения: "Да... в моей душе существует с давних пор скрытое чувство разочарования и потери, как если бы я упустил в своей жизни нечто такое, на что я мог бы надеяться вследствие своих дарований и стремлений... Я действительно очень глубоко жалею о том, что был лишен возможности следовать своему первому - главному - честолюбивому желанию, которое заключалось в том, чтобы играть активную, а если можно, то и ведущую роль в общественной жизни и избрать для себя, если бы я обладал такой возможностью, карьеру государственного деятеля. Это самый глубокий секрет моего сердца - или, точнее, моей души". Обрамление Вильсоном слова "главному" в этом предложении заставляет предположить, что, когда он писал "главный", его бессознательному виделось: премьер-министр Гладстон. Будучи студентом Университета Джона Гопкинса, он написал книгу "Конгрессиональное правление", ко-горая производила на читателя впечатление, что автор очень хорошо знаком с деятельностью конгресса по личным контактам. Но он ни разу не отправился взглянуть на описываемый им конгресс, хотя Вашингтон находился примерно в часе езды поездом от Балтимора, где он работал над книгой.   Такое увиливание от контакта с мужчинами и фактами продолжалось на всем протяжении его жизни Когда его книгу "Конгрессиональное правление" приняли для публикации, он был в экстазе. Но в течение последующей недели находился в очень подавленном состоянии. На протяжении всей его жизни удовлетворение от достижения чего-либо почти тут же преодолевалось ощущением того, что он сделал мало. Его Супер-Эго было ненасытно. Когда эта книга была опубликована, он посвятил ее не своей невесте, а отцу, предоставив тому право решать, следует или нет ему возвратиться в университет для прохождения дальнейшего эбучения и получения степени.   Таким образом, отец \олжен был решить, будет ли его брак ускорен или отсрочен. В это время Вильсону было 28 лет, и он любил писать письма, описывая в них себя как обладающего (сильными страстями" и чувствами, как будто бы внутри него "горит вулкан". Но такое двойное предпочтение, оказанное отцу по сравнению с невестой, ясно показывает, сколь слабым был поток его либидо, направленный на женщин, по сравнению с потоком, направленным на отца. Так как избранный им выход для агрессивности по отношению к отцу был блокирован, неудивительно, что ш был очень критичен по отношению к своим университетским преподавателям. В действительности они являлись крупными учеными, и именно благодаря их :держивающему влиянию, которое они оказывали на Зильсона, его книга "Конгрессиональное правление" явилась лучшей литературной работой его жизни. Но всякий, стоящий выше Вудро Вильсона, всегда оставался для него отцовским представителем и поэтому мог послужить средством разрядки для вытесненной враждебности к реальному отцу. Мы увидим, как эта вытесненная агрессия прорывалась много раз в его жизни по отношению к тем людям, которым он должен был быть благодарен. В июне 1885 года Вильсон женился на Эллен Эксон. До самой ее смерти в августе 1914 года он не проявлял ни малейшего сексуального интереса к какой-либо другой женщине. Конечно, он писал сотни длинных писем в расчете завоевать симпатии миссис Гилберт и других леди. Эти письма более напоминают попытки воссоздать заново отношения со своими старшими сестрами, нежели отношения со своей матерью. Именно на груди Эллен Эксон, а не на груди какой-либо из его корреспонденток он находил отдохновение. Вудро Вильсон устроил свою новобрачную в колледж для девушек в Брин-Море, штат Пенсильвания, где сам преподавал историю. Несмотря на свою любовь, в то время, когда большинство мужчин находятся на вершине блаженства, он был очень несчастен. Его нервозность и подавленность были столь острыми и странными, что не могли проистекать только от его Супер-Эго. Мы должны попытаться найти другие "аккумуляторы" его либидо без удовлетворительного выхода.   Давайте посмотрим на его жалобы Основное недовольство было вызвано тем, что заведение, в котором он работал, было женским. Здесь мы сразу же подмечаем предполагаемые отношения маленького Томми Вильсона со своим отцом. Ни его активность, ни пассивность по отношению к отцу не находили удовлетворительного выхода. Обучение юношей предполагало выход для обоих этих влечений. Ему не хватало отождествления себя с ребенком. Тогда он смог бы играть по отношению к себе одновременно роль отца и сына и восстановить то инфантильное отношение, которое делало его столь счастливым. В женском окружении такое отождествление становилось не только невозможным, но и непереносимым, так как он становился отцом, читающим лекции девушке, которая представляла его же. Он снова почувствовал себя женщиной, и это было ужасно. Не пробыв в Брин-Море и б месяцев, он начал искать другую работу. Преподавание в Принстоне стало его целью. Он отправился в Нью-Йорк для выступления на банкете в честь выпускников Принстона, надеясь произвести на своих слушателей достаточное впечатление и таким образом получить место преподавателя в этом колледже. Во время его выступления над ним шутили, посмеивались, ходили по залу - словом, его речь никого не интересовала. Эта рана, нанесенная его нарциссизму, очевидно, была весьма болезненной, поэтому неудивительно, что впоследствии он проявлял мало почтения к чему-либо, связанному с Нью-Йорком. Он снова вернулся к своему преемлимому самоотождествлению с Гладстоном. Он отправился в Вашингтон и попытался получить должность в госдепартаменте. Неудача. И снова его активность по отношению к отцу оказалась блокированной. Его жена была беременна. Он мечтал о сыне, посредством которого нашел бы выход одновременно своей активности и пассивности по отношению к отцу. Жена родила дочь. И вновь поток либидо, связанный с отношением к отцу, не находил выхода. Он становится все более и более нервозным. Его жена снова забеременела. И опять родившийся ребенок оказался девочкой. Его нервозность возросла. Он писал своему другу Роберту Бриджесу: "Я очень опасаюсь, что у меня наступит упадок сил, если я пробуду здесь еще год". И опять он ищет выход посредством государственной деятельности, пытаясь получить пост помощника государственного секретаря. Вновь неудача. Он чувствовал приближение нервного расстройства, писал о себе как об "остро нуждающемся в мужском обществе" и назвал эту зиму, 1887 - 1888 годов, "ужасной зимой". Читатель, размышляющий относительно причин нервозности и несчастья в жизни этого молодого женатого мужчины, живущего в прекрасном доме и пользующегося уважением в Брин-Море, вероятно, склонен прий-ги к заключению, что его отношения с женой не приносили ему удовлетворения. Это, конечно, не так. Как и зсегда, Эллен Эксон великолепно удовлетворяла ту меньшую долю его либидо, которая была направлена на женщин. И он находил удовольствие в своих дочерях. Но основной поток его либидо снова и снова не мог найти выход через желаемые каналы. Его отношения с мужчинами были для него настолько важнее отношений с женщинами, что никакое количество домашнего блаженства не могло сделать его счастливым. Его реакция на смерть матери и на конец "ужасной зимы" проливает некоторый свет на эту диспропорцию в его натуре   Он писал одному из своих друзей: "Моя мать была для меня матерью в самом полном, самом нежном смысле этого слова, и ее потеря оставила меня с печальным, тяжелым ощущением до некоторой степени внезапной потери моей юности. Я чувствую себя старым, с намного большим грузом ответственности... Однако самым тяжелым для меня является не собственная тяжелая утрата, а тяжелая участь отца, обе дочери которого замужем и который, так как мой брат учится в колледже, остался практически один в доме. Мне кажется в тяжелые моменты, что моя счастливая семейная жизнь здесь в сравнении с его несчастьем служит мне укором..." Это письмо не является криком души о потерянном объекте. Его слова о кончине матери слишком вежливые и общепринятые. Эллен Эксон уже заняла ее место. Но его пассивность по отношению к отцу была глубоко взволнована мыслью о том, что отец нуждается в жене. В своем бессознательном он всегда желал занять место матери для своего отца. Теперь он незамедлительно занял это место. Его наполняло не ощущение того, что он потерял мать, а чувство того, что он потерял свою юность.   Смерть матери устранила одно из препятствий к тому, чтобы стать в его бессознательном женой своего отца. Он почувствовал себя "старым, с намного большим грузом ответственности", ощутил необходимость дать приют отцу. Ощущается желание сказать, что в своем бессознательном он чувствовал себя старой женщиной - своей матерью. Неудивительно, что он предложил отцу на какое-то время переехать жить к себе и постольку, поскольку это было возможно, играл роль преданной жены по отношению к преподобному Раглесу Вильсону до самой его смерти. Так нашла выход его пассивность по отношению к отцу. 9 марта 1890 года он писал жене: "...отдаленное чувство зрелости - или, вернее, взросления - пришло ко мне. Мальчишеское отношение, которое сохранялось и лелеялось столь долго, сознательно уступает место иному чувству..." - и добавил, что "наконец-то он начинает становиться уверенным в своих силах (возможно, способным отстаивать свои права) мужчиной". Сознательно ему казалось, что он наконец-то становится взрослым человеком, но представляется вероятным, что в своем бессознательном он стал взрослой женщиной. Так, даже смерть матери послужила выполнению его неудовлетворенного влечения быть любимым в качестве жены своим отцом. Он стал взрослым мужчиной в своем бессознательном лишь после смерти отца. "Острая нужда в мужском обществе" для частичной разрядки своей активности и пассивности по отношению к отцу заставила его ухватиться за возможность сменить Брин-Мор на Уэслианский университет. Здесь было нужное ему мужское общество, и его здоровье и настроение сразу улучшились.   Последующие 7 лет его жизни были наиболее счастливыми   В течение всего этого периода у него не было ни одного "упадка сил" и его обычные симптомы не очень донимали его. Для всех основных "аккумуляторов" его либидо были най-а,ены сравнительно удовлетворительные выходы. Его нарциссизм был удовлетворен успехом, которым пользовались его лекции, и тем общим уважением, которое гму оказывали повсюду. Жена превосходно удовлетворяла его активность и пассивность по отношению к матери. Его пассивность по отношению к отцу находила зыход не только посредством принятия им роли жены то отношению к отцу, но также посредством отождест-вления с теми молодыми людьми, которым он читал лекции. Конечно, его активность по отношению к отцу удовлетворялась не полностью; но значительная доля его либидо выходила вследствие отождествления им себя с отцом во время чтения лекций, так что уменьшилась его потребность в нахождении выхода для своей активности посредством государственной деятельно-сти. Даже его Супер-Эго, по всей видимости, было бо-лee или менее удовлетворено успехами в академиче-ском мире.   Его лекции, во время чтения которых он иг-рал роль своего отца и изливал на своих слушателей свое душевное тепло и множество величественных обобщений на манер пастора, читающего проповедь с церковной кафедры, пользовались огромным успехом. Однако лишь выход его либидо через государственную деятельность мог полностью удовлетворить его агрессивность по отношению к отцу, и он был обрадован, когда 2 года спустя после начала преподавательской деятельности в Уэслианском университете ему предло" жили должность в Принстоне. Даже во время этого периода сравнительного счастья Вудро Вильсон постоянно помнил об отце, каждая разлука с которым заставляла его браться за перо, чтобы написать старому пастору. VIII Когда Вудро Вильсон писал или говорил, он был в бессознательном своим отцом, готовящим или произносящим проповедь, и пытался сделать свои аллитерации столь же сладкими для слуха, а свои обобщения - столь же яркими, какими они запали в его душу из проповедей отца. То, что его обобщения могли иметь мало общего с действительностью, не беспокоило его. Они существовали ради них самих, как выходы для его отождествления себя с отцом. Факты являются врагами обобщений, и та нелюбовь к фактам, которую он- столь часто выражал, была, несомненно, частично обусловлена их способностью делать обобщения трудными. Они препятствовали легкому выходу его либидо через отождествление со своим отцом, а также угрожали его вере и подчинению отцу.   Так факты стали на пути к выходу его либидо из двух самых огромных "аккумуляторов", активности и пассивности по отношению к отцу. Нет ничего удивительного в том, что он развил привычку забывать их, когда для него было неудобно их помнить. Он игнорировал неприятный факт существования секретных договоров у союзников. Поэтому его борьба за "справедливый и прочный мир" была заранее обречена на неудачу. Он забыл о местонахождении Бреннерского перевала и таким образом пропустил 250 тысяч австро-германцев в Италию.   К концу своей жизни он стал способен забывать любой факт, который препятствовал потоку его либидо через выходы для активности и пассивности по отношению к отцу, и значительной части человечества пришлось страдать из-за той чрезмерной любви, которую возбудил преподобный Джозеф Раглес Вильсон в своем сыне. В Принстоне он нашел дополнительный выход для своей пассивности по отношению к отцу через дружбу с профессором Джоном Гриэром Гиббеном. Как обычно, он воссоздал заново, через нарцисстический (женский тип) выбор объекта, свое собственное инфантильное отношение к отцу. Гиббен был моложе его, ниже ростом. Человек с такими характеристиками постоянно присутствовал в его жизни в качестве существенно важного объекта любви. Он глубоко любил Гиббена и, так как Гиббен был ему предан, находил огромную радость в этой дружбе. Здесь же, в Принстоне, внимание Вильсона привлекает профессор Эндрю Ф. Вест, который, подобно Вильсону, был сыном пресвитерианского пастора и вдобавок ко всему - выходцем из Шотландии, как и отец Вильсона.   В это время Вест был лидером преподавателей, которые пытались добиться от президента Фрэнсиса Л. Пэттона повышения размеров стипендии для студентов последнего года обучения и основания аспирантского колледжа. Вначале Вильсон, по-видимому, испытывал большое уважение к нему, как ему вначале импонировал Генри Кэбот Лодж. Вест, который был старше Вильсона, выше его ростом и занимал более высокое положение, несомненно, вошел в бессознательное Вильсона как представитель отца и использовался в качестве выхода его вытесненной враждебности по отношению к своему действительному отцу. Уважение, питаемое Вильсоном к Весту, вскоре сменилось неприязнью, и довольно забавно отметить, что первым критическим замечанием о Весте было замечание о его пресвитерианском фанатизме, который являлся лишь иной разновидностью ограниченности, характерной как для преподобного Джозефа Раглеса Вильсона, так и для самого Вудро Вильсона. В 1897 году Вильсон записал в своем дневнике: "Утро, разговор с Вестом, в котором тот проявил крайнее упрямство и ограниченность относительно введения унитарной системы на факультете". Когда преподобный Джозеф Раглес Вильсон приехал погостить к сыну в Принстон, Вудро Вильсон взял на себя роль неясной жены, и его пассивность по отношению к отцу, должно быть, получила желанный выход. Его вытесненная враждебность к отцу, которая, вероятно, постоянно была близка к взрыву, в данное время сдерживалась. Точно так же сдерживалось и накопившееся раздражение против Веста как отцовского представителя. Для того чтобы добиться избрания президентом Принстонского университета, которое стало для Вильсона заменителем явно недостижимого поста президента Соединенных Штатов, ему было необходимо оставаться с Вестом в дружеских отношениях.   Его вытесняемая враждебность по отношению к отцу осталась вытесненной и вызвала неожиданный "упадок сил"   Осенью 1895 года, во время работы над книгой "Джордж Вашингтон", его обычные симптомы внезапно резко обострились. Он проболел всю зиму. А весной у него ко всему прочему отнялась правая рука. Несмотря на физическое бессилие, его дух рвется к активной деятельности: "Мне надоело разглагольствовать перед студентами. Я хочу делать что-либо". Несмотря на болезнь Вильсона, можно полагать, что у него было все, чтобы ощущать себя счастливым. Рядом с ним находились преданная жена и три очаровательные маленькие дочери. Его любимый отец подолгу гостил у него в доме. Друг, который был ему очень дорог, навещал его. Он строил дом в оживленном городе. Его потребность в мужском обществе была удовлетворена. Ему сопутствовал крайний успех. Его лекции не только в Принстонском университете, но также в Университете Джона Гопкинса были приняты студентами с энтузиазмом. И тем не менее он был несчастен. Почему? Мы, вероятно, окажемся недалеко от истины, если ответим, что присутствие отца в его доме возбудило вытесненную им агрессивность, направленную против него, и что эта часть его либидо не находила адекватного выхода. Его повторяющуюся жалобу на свою бездеятельность, очевидно, можно объяснить как желание вступить в общественную жизнь в качестве руководителя. Однако мы видели, что в бессознательном становление государственным деятелем означало для него отождествление себя с "несравненным отцом" своего детства, который имел лицо Гладстона, и таким" образом, посредством "каннибалистического" отождествления, уничтожение старика отца. Мы можем поэтому подозревать, что в своем бессознательном "нечто", что он желал "делать", было уничтожением преподобного Джозефа Раглеса Вильсона.   Но вытеснение им этого влечения столь могущественно подкреплялось его пассивностью по отношению к отцу, что он не мог ни в мыслях, ни в действии совершить враждебный акт по отношению к действительному отцу и не мог в то время стать государственным деятелем. Более того, он слишком сильно желал улучшить свое положение в При-нстоне, чтобы дать волю этому влечению путем совершения откровенно враждебных действий против Веста или какого-либо другого отцовского представителя. нарциссизм и Супер-Эго всего удерживали его от какой-либо акции, которая могла повредить карьере. Поэтому он убежал от своего конфликта в привычные неврастенические симптомы и после семь месяцев страданий уехал в Шотландию. IX В данном психологическом исследовании Вильсона мы уделяли мало внимания сознательной части его рассудка, и мы не можем предложить какого-либо извинения за наше сосредоточение на его более глубоких душевных механизмах. Более важная доля его рассудка, подобно основной части айсберга, расположена в глубине. Бессознательное невротика использует сознательную долю рассудка в качестве орудия для осуществления своих влечений. Утверждения невротика являются рационализациями, изобретенными для того, чтобы оправдать влечения его либидо. Принципы невротика являются одеждой, применяемой для прикрытия наготы бессознательных влечений. Тем не менее та культура, в которой воспитывается ребенок, влияет на его характер. Она, по крайней мере, определяет тот стиль одежды, в которую следует одеть его влечения, чтобы они казались респектабельными. Ребенок впитывает из атмосферы своей семьи и общины представления о том, каким джентльменом ему следует стать, и эти идеи становятся частью его Идеала-Эго и определяют форму его убеждений. Характер такого джентльмена не остается неизменным. Его вид постоянно изменяется во времени и пространстве. Бог одного времени становится дьяволом для другого. Христианский дьявол носит рога Пана и его раздвоенное копыто. Хотя стили в культуре не являются прочными, подобно моде в женской одежде, ребенок не знает этого и приемлет принципы своей семьи и общины, как если бы они были неизменными законами природы, и формирует свое представление о том, каким джентльменом ему следует быть, в соответствии с ними. Вследствие этого тот стиль его убеждений, в которые он позднее облачает свои влечения, является определенным. Томас Вудро Вильсон еще ребенком впитал в себя идеи и идеалы среднего класса британцев   Влечения его либидо неизбежно облачались в одобряемые деяния этого класса. Самыми сладкими плодами человеческого духа для него были продукты Лоллардрии и пресвитерианства. Его враждебность к другим точкам зрения на жизнь была незыблемой. Например, Вильсон начисто исключил из составленного им в 1894 году "Календаря великих американцев" Томаса Джефферсона, автора "Декларации независимости", основателя Виргинского университета, архитектора, философа, президента Соединенных Штатов, на том основании, что "Джефферсон не был истинным американцем из-за приверженности французской философии в своем мышлении". Он считал, что "истинный американец" должен иметь понятия и идеалы британского среднего класса. При любом бессознательном отождествлении Вильсон, по-видимому, ощущал себя англичанином среднего класса. Он был отрезан от непосредственного контакта с европейской жизнью из-за своего незнания европейских языков. Все его герои были британскими: Берк, Брайт, Бэджгот, Гладстон. Когда он в 1903 году впервые отправился в Европу, то нашел Францию, Италию и Германию столь отврати тельными, что очень скоро вернулся домой. Вплоть до 1919 года он не был в Европе.   Его сознательный рассудок всю жизнь оставался рассудком шотландского пресвитерианского пастора. Четыре раза во время очередных приступов болезни он посещал Англию. Его пребывание в Ирландии ограничилось несколькими днями презрения; но Шотландию он полюбил, а английские университеты привели его в состояние экстаза. Английский "район озер" стал его любимым местом. Он решил, что проведет свою старость именно здесь. В 1896 году, после очередной поездки в Шотландию и Англию, Вильсон вернулся в Принстон, полный решимости выдвинуться на руководящий пост, что произвело большое впечатление на его близких. Его шурин Стоктон Эксон писал: "Он всегда был целенаправленным человеком, но теперь он - человек с установившейся и твердой целью. Он становится все более нетерпимым к пустым разговорам; ему нужны факты со всей присущей им сложностью". Упадок сил, отдых, затем возвращение к работе с безжалостной решимостью утвердить свою мужественность - все это стало формулой его жизни   Поэтому за каждым упадком сил следовало проявление усиленной агрессии. Причина этого явления ясна. Его неудовлетворенная враждебность к отцу побуждала его "убегать" в обычные для него симптомы. Его агрессивность все еще не была удовлетворена. Он вернулся к работе, полный решимости удовлетворить свою агрессивность через давно установившийся выход отождествления себя с Гладстоном. Возможность выдвинуться на руководящий пост представилась быстро. 21 октября 1896 года его попросили произнести речь по случаю празднования 150-летия со дня основания Принстона. Тему своего выступления он определил как "Принстон на службе страны".   В заключение им были произнесены следующие слова: "На нас лежит обязанность жить одной жизнью со страной... Ничто не поднимает общественную службу на такую высоту, как религия... Мысленно я представляю себе превосходное место обучения... где ярко светит солнце, а каждый обучающийся с надеждой смотрит на небо, ожидая подтверждения своей веры. Кто покажет нам путь к такому месту?" Последний вопрос был задан им с явной надеждой, что его аудитория ответит, по крайней мере молчаливо: "Вудро Вильсон". Он знал, что многие из его слушателей, как и он сам, были разочарованы деятельностью преподобного Фрэнсиса Л. Пэттона, президента университета. Вильсон презирал Пэттона и мечтал занять его место. Но он был достаточно осторожен и скрывал свои чувства от самого Пэттона и от его друзей, слыл своим человеком как в мире Пэттона, так и в лагере Веста, ненавидя их обоих и в то же время ища поддержки и у того, и у другого. Его речь была одобрена, но не привела к каким-либо немедленным результатам. Вильсона ожидало 6 лет хронического разочарования, головных болей и расстройства желудка. Наверняка усилению его агрессивности в этот период способствовало возбуждающее агрессию присутствие в его доме отца. Эта возросшая агрессивность, не находя адекватного выхода, приводила к усилению его обычных симптомов, и его неудовлетворенность, несомненно, возрастала вследствие неудовлетворяемых требований со стороны его Супер-Эго. Достижение руководящего поста либо через политическую деятельность, либо через работу в Принстоне казалось невозможным. Он пытается разобраться в причинах своих неудач, но, не найдя ответа на свои вопросы, решает покинуть Принстон. Но уговоры и поддержка богатых друзей, взявших с него обещание не покидать Принстон в течение пять лет, заставляют его остаться. Весной 1899 года в связи с обострением болезни он вновь посещает Англию   А вернувшись в Принстон, испытывает обычное для него разочарование. К 1900 году Вильсон настолько отчаялся в своем будущем, что серьезно обдумывал мысль о том, чтобы посвятить остаток своей жизни литературной работе. Игнорируя обещание не покидать Принстон, он попросил совет попечителей университета предоставить ему годовой отпуск для подготовки материала к монументальному тому "Философия политики", написание которого заставляет его отказаться от преподавательской работы. Его чувства к Весту становятся враждебными. И когда в 1901 году Веста избрали деканом отделения аспирантуры, Вильсон начал относиться к нему как к отцовскому представителю, на которого можно было частично направить поток враждебности, питаемой к своему действительному отцу. Вест поставил себя в откровенную оппозицию к президенту Пэттону. Вероятно, Вильсон питал к Пэт-тону более жгучую ненависть, чем любой другой сотрудник Принстонского университета, но Пэттон и не подозревал этого. Когда профессор Мэги и декан Вест сделали дальнейшее пребывание Пэттона на своем посту невозможным, именно презираемый Вильсоном Пэттон предложил избрать его своим преемником - президентом Принстона. Избрание Веста раскололо бы университетскую жизнь на враждебные группировки. Вест знал, что Вильсон в действительности относится враждебно к системе Пэттона, но не знал о его личной неприязни к нему. Поэтому он отказался от собственных чаяний и не противодействовал избранию Вильсона. 9 июня 1902 года, в возрасте 45 лет, Вильсон был избран президентом Принстона. "Я чувствую себя как премьер-министр, собирающийся обратиться с речью к своим избирателям", - писал он своей жене. Наконец-то он стал Гладстоном! Наконец-то поток его либидо, связанный с активностью по отношению к отцу, мог найти выход посредством отождествления, установленного им 25 лет тому назад. Открытие этого давно желанного выхода для его агрессивности по отношению к отцу плюс удовлетворение от избрания его президентом Принстона, полученное его Супер-Эго и его нарциссизмом, сразу же ослабили его недовольство. Он писал жене: "Я считаю... что мое избрание на пост президента очень благоприятно отразилось на мне. Оно устроило мое будущее и дало мне чувство веса и определенные, реальные задачи, которые устранят из моей души метание и беспокойство". Слово "метание" является столь женским в данном контексте, что не каждый мужчина станет применять его для описания своего состояния; но так как Вильсон использовал его и даже подчеркнул, мы можем заметить, что оно великолепно его характеризует. Большую часть своей жизни он провел в метании. X Три месяца спустя после торжественного вступления Вильсона на пост президента Принстона умер его отец. Вся его жизнь определялась отношением к отцу. Поэтому его потеря неизбежно вызвала значительную перестройку выходов для его либидо. В обычной для себя манере он заменил умершего отца собой и с этих пор в своем бессознательном был больше, чем когда-либо, преподобным Джозефом Раг-лесом Вильсоном. Так он нашел новый выход для своей агрессивности по отношению к отцу, который добавился к недавно открывшемуся оттоку агрессивности в результате отождествления себя с Гладстоном. По-видимому, до конца жизни его либидинозная активность к отцу обладала адекватными выходами; но смерть отца лишила Вильсона главных выходов для пассивности. Он не мог более находить разрядку для этого гипертрофированного заряда либидо посредством подчинения отцу или играя по отношению к нему роль заботливой жены.   А именно эти два выхода были основными для его пассивности. Он также не нашел выхода для своей пассивности путем подчинения заместителю отца. Но после смерти отца его пристрастие к риторике, которое и до этого было чрезмерным, выросло до фантастических размеров; его желание найти друга для переноса на него своей любви стало императивной потребностью. Очевидно, что потеря основных выходов для его пассивности к отцу вызвала большую нагрузку на побочные выходы и увеличила разрядку либидо через произнесение речей, страстную дружбу, подчинение Богу и отождествление себя с Христом. Более того, после смерти отца возросло его желание переделать мир, усилилась необоснованная ненависть к видным политическим деятелям, с которыми он был в чем-то не согласен. Как мы уже указывали, Эго неизменно использует реактивное образование для помощи в вытеснении сильного влечения. То количество пассивности Вильсона к отцу, которое приходилось вытеснять после его смерти, было слишком велико, и для его подавления требовалось огромной силы реактивное образование. Это реактивное образование находило выход через его попытки перестроить мир и через враждебные действия против отцовских представителей. Первоначальным источником всех этих черт характера была, конечно, пассивность маленького Томми Вильсона к своему "несравненному отцу". Преподобный Джозеф Раглес Вильсон, которого ни в каком отношении нельзя рекомендовать в качестве образца для отцов, сделал любовь своего сына к нему столь глубокой и смиренной, что возбужденный им поток пассивности не мог быть удовлетворен каким-либо другим мужчиной или какой-либо деятельностью. Нахождение выхода для такого потока пассивности было нелегким делом для человека, Супер-Эго которого требовало, чтобы он был целиком мужественным: самим Богом.   Экстраординарный профессор риторики и мертвый продолжал подавлять своего сына Став президентом Принстона, Вильсон активно взялся за дело: уволил нескольких профессоров, увеличил сложные экзамены, ввел более строгую дисциплину, резко выступал против попыток отмены обязательного дневного посещения церкви и полностью реорганизовал процесс обучения. В своих действиях он был не одинок. Большинство преподавателей и студентов поддерживали его. Самым страстным поборником нововведений Вильсона стал профессор Джон Гриэр Гиббен, к которому после смерти отца Вильсон привязался еще сильнее. Ясно, что посредством отождествления Гиббена с собой как с ребенком он ухитрялся проявлять по отношению к себе ту любовь, которую хотел и не мог более получать от отца. Несмотря на свободный поток активности через руководящие действия и на то удовлетворение, которое давала ему дружба с Гиббеном, его здоровье вновь ухудшается, и в конце учебного (1903) года он ищет отдохновения в Европе. Однако вскоре Европа ему надоедает, и он возвращается в Америку. К январю 1905 года болезнь снова обостряется. Врачи находят у него грыжу. В феврале 1905 года была сделана операция, после которой он отправился на отдых во Флориду. Он вернулся из Флориды, полный решимости немедленно осуществить проект реформации Принстона. Проявленная им энергичность очень напоминает ту, которая последовала после болезни в 1896 году, когда он возвратился из Англии с твердым намерением занять руководящий пост. Он затратил громадное количество энергии на ведение кампании за наставническую систему обучения, столь активно содействуя продвижению проекта, что, несмотря на его дорогостоимость, добился осенью этого же года от совета попечителей его формального одобрения. То, что он мог найти такое громадное количество энергии в своем слабом теле, указывает на объем его либидинозных влечений, наполнявших реактивное образование, которое было направлено на борьбу с пассивными устремлениями по отношению к отцу. Проводимая им кампания за наставническую систему давала этому реактивному образованию выход. Состояние рассудка Вильсона в течение зимы 1906 - 1907 годов превосходно описывается его личным биографом Реем Стэннардом Бейкером: "Новая наставническая система действовала чрезвычайно гладко и успешно. Была открыта аспирантура в Мервике, поступали деньги для строительства новых зданий, но все это внезапно стало его беспокоить... В работе университета не ощущалось "должного подъема", проблемы решались недостаточно быстро... Внешне прогресс казался изумительным, успех - громадным, но все это не приносило удовлетворения ненасытному духу нового президента. Всякий раз, когда Вильсон начинал сомневаться, спрашивать себя, все ли он сделал для того, чтобы приблизить желанную цель, которая была для него также и тяжкой ношей, он брался за работу еще усерднее, чем прежде... Как и во всех предыдущих кризисах в его жизни, этот кризис, по-видимому, также имел религиозную основу. Зимой и весной этого года он многократно выступал перед собраниями верующих...   В одном из таких выступлений Вильсон обратился к аудитории со следующим вопросом: "Что сделал бы Христос в наши дни, на нашем месте, с нашими возможностями"". 3 февраля 1906 года на одном из приемов полковник Джордж Гарви, демократ, предложил избрать Вильсона кандидатом от демократической партии на пост президента Соединенных Штатов.   Вильсон сделал вид, что не принял это предложение всерьез   Но ввиду его крайнего желания стать государственным деятелем совершенно очевидно, что слова Гарви глубоко его затронули. Настоящая государственная деятельность давала лучший выход для его отождествления себя с Гладстоном, чем его "малая государственная деятельность" в сфере образования. Более того, никакая "малая государственная деятельность" не могла удовлетворить его Супер-Эго. Оно требовало большего размаха: президент Соединенных Штатов, "президент мира" и "президент Неба".   Об истинном впечатлении, которое произвели слова Гарви на Вильсона, можно, вероятно, судить по тому факту, что они заставили его в корне изменить свое прежнее, крайне неприязненное отношение к Джефферсону и начать восхищаться им. Джефферсон боготворился демократами, и нельзя было добиться избрания кандидатом на пост президента Соединенных Штатов от их партии без словесных заявлений о своем восхищении автором "Декларации независимости".   Таким образом, Вильсону ничего не оставалось, как постараться найти положительные качества у этого государственного деятеля, у которого ранее он находил одни лишь недостатки. По словам самого Вильсона, он "подготовил не менее четырех вариантов" своей речи о Джефферсоне, которую произнес 16 апреля 1906 года перед аудиторией демократов. На всем протяжении этой зимы Вильсон много выступал, что не могло не отразиться на его здоровье: усилились головные боли и желудочная болезнь, а также появились боли в руках и ногах.   В мае 1906 года он ослеп на левый глаз Последовательность событий, начиная от триумфального установления им наставнической системы в октябре до упадка сил в мае, представляет собой явную картину невротической уступки конфликту в его бессознательном. Давайте попытаемся определить точную природу этого конфликта. Тот факт, что за триумфом, достигнутым осенью, последовали не удовлетворение и довольство, какие испытывал бы нормальный человек, а крайняя неудовлетворенность, является первым симптомом, который мы должны рассмотреть. Неудовлетворенность, следующая за исполнением желания, не была чем-то новым в жизни Вильсона. Даже в первые месяцы после вступления в брак и во время его профессиональных успехов в Брин-Море, когда почти любой другой мужчина был бы на вершине счастья, он чувствовал себя очень несчастным.   Читатель может вспомнить, что неделю спустя после принятия в печать книги "Конфессиональное правление" его счастье сменилось мрачным и подавленным настроением. Тогда мы связали это с чрезмерными требованиями его Супер-Эго, которое стремилось к божественным достижениям и не могло удовлетвориться никаким реальным достижением. Мы отмечали, что решимость немедленно ввести в действие наставническую систему в Принстоне проистекала от его реактивного образования против пассивности к отцу, что энергия, затраченная им на выполнение этой задачи, была огромной и что величина этой энергии указывает на то количество его либидо, которое начало заряжать это реактивное образование. Задача была выполнена. Его вытесненная пассивность к отцу снова требовала выхода. И снова реактивное образование получило стимул к реактивной деятельности.   У него не было какой-либо немедленной задачи, на выполнение которой он мог бы направить поток своей мужественной деятельности. Таким образом, установление наставнической системы не смогло удовлетворить ненасытные требования его Супер-Эго и также не смогло, по окончании борьбы за осуществление этой задачи, дать длительный выход для его реактивного образования против пассивности по отношению к отцу. Его пассивность требовала выхода, его Супер-Эго требовало, чтобы он стал Богом. Его Эго стало ареной борьбы: с одной стороны стояла его подавленная пассивность к отцу, требующая, чтобы он был целиком женственным; с другой стороны - его активность по отношению к отцу, требующая, чтобы он был всецело деятельным и мужественным.   Таким образом, мы видим, что конфликт, послуживший причиной его неудовлетворенности, болезни и лихорадочных выступлений зимой 1905 - 1906 годов, был все тем же старым конфликтом между его активностью и пассивностью по отношению к отцу, который его Эго никогда не было в состоянии разрешить. Он до сих пор не разрешил основную дилемму Эдипова комплекса. И его неудовлетворенность усилилась вследствие чрезмерных требований со стороны Супер-Эго. Ни в один другой период жизни Вильсона его интерес к выступлениям не был столь чрезмерным, как в эти зимние месяцы 1905-1906 годов   Мы видели, что посредством произнесения речей он находил выход как для своей активности, так и для своей пассивности к отцу: когда он говорил, он одновременно подчинялся своему отцу и отождествлял себя с ним. Таким образом, он мог расходовать либидо из обоих своих влечений, конфликт которых становился непереносимым для Эго. Те темы, которые он выбирал для своих речей, давали дополнительный выход то одному потоку его либидо, то другому. В основном все его речи были посвящены либо политике, либо религии. Первые давали дополнительный выход реактивному образованию против пассивности. Другие - потоку пассивности через отождествление в своем бессознательном себя с Христом.   Конфликт в Эго стал, действительно, столь непереносимым, что он был принужден либо произносить речи, либо прибегнуть к одному из своих обычных "упадков сил". Поэтому Вильсон страстно и лихорадочно выступал. По словам его биографа мистера Бейкера: "Он казался одержимым! На произнесение одной речи он расходовал столько страсти, что ее хватило бы на дюжину обычных речей". Он был одержим одним из основных зол, которые мучают мужчину: конфликтом между активностью и пассивностью по отношению к отцу. Публичные выступления спасли его от обычного для него "упадка сил", но привели к более серьезному заболеванию - слепоте левого глаза. Как было установлено, это было вызвано атеросклерозом. Таким образом, хотя несправедливо было бы говорить о том, что слепота была вызвана конфликтом в Эго Вильсона, мы должны заметить, что невроз, породивший его чрезмерную активность, явился содействующей причиной. В то же самое время мы не должны забывать, что физическое состояние его артерий, несомненно, увеличило интенсивность тех психических симптомов, которые проявлялись ранее. Мы знаем, например, что психические состояния могут вызывать интенсивные физические воздействия на организм. Например, смерть от "разбитого сердца" не является лишь поэтическим вымыслом. Для человека возможно умереть от разрыва сердца, вызванного чисто психическими причинами. Спустя столетие, когда, как мы можем надеяться, будет лучше пониматься воздействие рассудка на тело, какой-нибудь ученый, несомненно, сможет определить, была ли или нет более прямая связь между психическими конфликтами Вильсона и его слепотой, чем связь, возникшая вследствие чрезмерной работы. При нашем невежестве в данное время мы можем лишь оставить этот вопрос открытым. Итак, Вильсону требовался отдых. Он отправляется в Англию, в Ридал, предварительно назначив своего друга Гиббена исполняющим обязанности президента Принстона.   В Англии Вильсон встретился с портретистом Фрэдом Уэйтом, в котором он увидел нового Гиббена, Реакция Вильсона была незамедлительной. "Эти двое мужчин, по-видимому, сразу же полюбили друг друга", - писал мистер Рей Стэннард Бейкер. Столь огромное количество пассивности Вильсона по отношению к отцу находило разрядку посредством страстной дружбы; ему требовался кто-либо, кто заменил бы ему любовь Гиббена. Его состояние значительно улучшилось, и начало восстанавливаться зрение.   В конце лета он чувствовал себя достаточно хорошо для того, чтобы вернуться в Принстон Осенью 1906 года Вильсон возвращается в Америку с решимостью утвердиться на должности руководителя. Эта решимость напоминает ту, с которой он возвратился после болезни в 1896и 1905 годах. И действительно, она проистекала из тех же бессознательных источников - его активность и реактивное образование против пассивности к отцу очень возросли. Он одержим идеей реорганизации всей университетской жизни путем объединения студентов в ассоциации независимо от учебы, по образцам колледжей Оксфорда и Кембриджа. С теоретической точки зрения многое говорило как в пользу этого предложения, так и против него. Практически требовалось отказаться от привычного американского деления студенческого состава на 4 класса с явно выраженными привилегиями и "классовым духом", требовалась также отмена клубов, которые стали лелеемой отличительной чертой жизни Принстона, и вследствие ожидаемых больших расходов на неопределенное время откладывалась постройка колледжа аспирантуры в соответствии с теми планами, которые были подготовлены Вестом и одобрены Вильсоном. Он, очевидно, понимал, что это вызовет возникновение оппозиции. Но для Вильсона тот факт, что его предложение заключало в себе не просто реформу, подобно наставнической системе, а революцию в университетской жизни, несомненно, делал этот замысел дороже вдвойне. Реактивное образование против пассивности к отцу настолько усилилось за предшествующий год, что требовало выхода через действие, в котором Вильсон мог бы показать себя очень могучим человеком, способным сокрушить любую, даже разумную, оппозицию. Перед тем как Вильсон предложил утвердить свой план реорганизации, ему пришлось решать другой вопрос, который также непосредственно затронул его реактивное образование против пассивности. Декана Веста пригласили стать президентом Массачусетского института технологии. К этому времени Вильсон был настроен крайне недружелюбно к Весту. Тем не менее он лично написал резолюцию, одобренную советом попечителей, в которой настоятельно просил Веста остаться в Принстоне. Он уверял Веста в том, что "тот незаменим и что он и совет попечителей надеются, что он останется в Принстоне, видя, с какой любовью к нему здесь относятся". Вест, приняв последнее предложение этой резолюции за ручательство в том, что следующей целью кампании за развитие Принстона будет собрание средств для строительства колледжа аспирантуры, отказался от поста президента Массачусетского института технологии. Спустя 10 недель после этой резолюции Вильсон предложил свой план реорганизации, который должен был на неопределенное время отложить строительство намечаемого колледжа аспирантуры. Почему он, заранее зная, что собирается сделать исполнение планов Веста невозможным, тем не менее убедительно просил его остаться в Принстоне, является проблемой, которая на первый взгляд представляется загадочной. Ответ становится очевидным, когда вспоминаешь о том, что в это время Вильсон целиком находился во власти своего невроза, его реактивное образование против пассивности требовало выражения столь императивно, что он не мог позволить себе упустить хотя бы одну возможность для его выхода. Вест давал ему великолепный выход. Он был явным отцовским представителем и мог быть использован для выхода бессознательной ненависти к отцу.   В его бессознательном поражение Веста означало поражение отца   Те связи, которые устанавливает ненависть, являются не менее прочными, чем узы любви. Агрессивность к отцу является столь же фундаментальной, как и любое другое желание. Ненависть, подобно любви, должна находить выход. Вильсон был привязан к Весту нерушимыми узами ненависти, - узами, которые в действительности стали столь прочными, что связывали его до самой смерти. Он не мог позволить Весту уйти от него. Ему нужен был Вест для выражения ненависти, для поражения и унижения. Он был абсолютно уверен в том, что сможет победить Веста. Поэтому, скрывая свою ненависть, он убедил его остаться в Принстоне, а затем, как гром среди ясного неба, выдвинул свой план реорганизации. Несколько дней спустя Вест встретил Вильсона и очень решительно высказал свое мнение об этой реорганизации. Вильсон был глубоко оскорблен, и едва не разразилась открытая ссора. Начиная с этого времени отношения между ними стали строго официальными. Вильсон ненавидел Веста интенсивной невротической ненавистью. Осуществление своего плана реорганизации и борьба с Вестом стали главными целями в жизни Вильсона. Чего бы это ни стоило Принстону, он должен был победить этого огромного темноволосого мужчину, который в его бессознательном представлял отца. Его действия на всем протяжении его дальнейшего пребывания на посту президента Принстона определялись этим навязчивым побуждением, которое черпало силу как в его агрессивности к отцу, так и в его реактивном образовании против своей пассивности.   Это навязчивое влечение было чрезмерно интенсивным и побуждало Вильсона ко многим странным действиям. Действительно, тот способ, которым бессознательное использует сознательную часть рассудка в качестве инструмента для осуществления влечений либидо, используя рассудок для оправдания действий, желаемых бессознательным, редко когда проявлял себя более наглядно, чем с помощью тех аргументов, которые использовал Вильсон в период между 1906и 1910 годами. Факты прекращали существовать для него, если вступали в конфликт с его бессознательными влечениями. XI Итак, Вильсон находился на вершине популярности   Он предложил свой план реорганизации и был абсолютно уверен, что он будет принят. Однако совет попечителей не сразу одобрил его предложение, а назначил комиссию под председательством самого Вильсона для изучения его плана. Вильсон понял, что ему придется бороться против оппозиции, но это не пугало его. Тем не менее он почувствовал переутомление и отправился на Бермудские острова на отдых. Две недели он восстанавливал силы, по воскресеньям читая проповеди в местных церквах. Таким образом, как обычно, он расходовал либидо из своих конфликтующих стремлений активности и пассивности посредством старого выхода через ораторскую деятельность. Вильсон возвратился в Принстон "хорошо отдохнувшим".   10 июня 1907 года он предоставил на рассмотрение совету попечителей отчет комиссии, в котором предлагалось предоставить ему "полномочия для проведения таких мероприятий, которые будут наиболее разумными в плане разработки его предложения". Первоначально он написал: "В плане разработки и осуществления", но вычеркнул последнее слово ввиду того, что совет попечителей настаивал, чтобы ему была предоставлена "привилегия дальнейшего изучения этого проекта". В Принстоне тут же началась междоусобица, и Вильсон с ужасом обнаружил, что Гиббен, "друг, которого он прижал к своей груди", находится во враждебном лагере. Мы видели, сколь громадный поток его пассивности по отношению к отцу находил выход через эту дружбу, посредством которой он воссоздал свое детское отношение к отцу, и поэтому нет ничего удивительного в том, что оппозиция Гиб-бена сделала его крайне нервным и несчастным. Маленький Томми Вильсон никогда не осмеливался выступать против своего "несравненного отца", и, когда кто-то из друзей Вудро Вильсона в чем-то с ним не соглашался, этот друг переставал представлять в бессознательном Томми Вильсона. Вильсон делал все возможное, чтобы убедить Гиб-бена оставаться Томми Вильсоном, но Гиббен обладал одним нетерпимым качеством - собственной волей. Несмотря на доводы Вильсона, он продолжал выступать против плана реорганизации. 26 сентября 1907 года на собрании факультета Гиббен присоединился к предложению фон Дайка, выступавшего против принятия предложения Вильсона. Председательствующий на этом собрании Вильсон побледнел. "Следует ли это понимать как протест против принятия проекта?" - спросил он твердым голосом, однако с таким видом, как будто едва мог поверить в то, что видит и слышит перед собой. "Именно так, мистер президент", - ответил Гиббен.   Эти слова поколебали отношение Вильсона к Гиббену. Тот больше не представлял собой маленького Томми Вильсона. Вильсон более не мог путем отождествления себя с Гиббеном проявлять по отношению к себе ту любовь, которую он жаждал получить от отца. И для собственной защиты от препятствий, мешающих выходу своей пассивности, Вильсон тут же превратил Гиббена в предателя: в человека, которого следовало ненавидеть. Превращение Гиббена в Иуду, несомненно, способствовало бессознательному отождествлению себя с Христом   Мы видели, что выход потока пассивности Вильсона по отношению к отцу посредством отождествления себя с Христом значительно возрос после смерти преподобного Джозефа Раглеса Вильсона. В той степени, в какой Вильсон в своем бессознательном был Христом, в такой же степени его более молодые друзья были учениками Христа. Джон Гриэр Гиббен, несомненно, был Джоном, любимым учеником. Но когда он в критический момент для карьеры своего учителя присоединился к его врагам, не представляло большого труда превратить его в Иуду Искариота. Так, путем применения механизма, используемого параноиками, Вильсон, который не был психотиком, защитил себя от своей неудовлетворенной пассивности. Гиббен делал все возможное, чтобы сохранить их дружбу. В течение некоторого времени Вильсон продолжал разговаривать с ним. Затем он полностью прекратил все отношения. Когда спустя годы Гиббена избрали президентом Принстона, Вильсон не послал ему своего поздравления, а также отказался присутствовать на торжествах по этому поводу.   Позднее Гиббен пытался осуществить примирение, но Вильсон наотрез отказался. Будучи президентом Соединенных Штатов, Вильсон приехал в Принстон на процедуру голосования. Гиббен подошел, чтобы оказать ему почести. Вильсон взглянул на него и отошел прочь. Трансформация Гиббена из объекта любви в объект ненависти наглядно иллюстрирует невротическую природу интенсивных дружеских связей Вильсона. Он никогда не преодолел своих детских чувств по отношению к отцу. Он был принужден страстно любить мужчин, которых отождествлял с маленьким Томми Вильсоном, и страстно их ненавидеть тем или иным образом, когда они переставали быть смиренными по отношению к нему и поэтому представляли уже не его самого, глядящего с благоговением на своего "несравненного отца". Он никогда не мог позволить ни одному из своих друзей быть равным себе в умственном и моральном плане. Гиббен был лишь одним из нескольких страстно любимых им друзей, которых он отверг, после того как они осмелились противоречить ему. Разрыв с Гиббеном столь тяжело подействовал на Вильсона, что он поклялся в будущем не иметь близких друзей. Но обойтись без проявления своей любви к какому-либо мужчине он не мог. В 1910 году он находит нового Гиббена - белокурого молодого человека по имени Дадли Филд Мэлоун. А в 1911 году его внимание переключается на Эдварда М. Хауза. Отношения с этими молодыми людьми походили на его дружбу с Гиббеном. И конечный результат был таким же. Например, Мэлоун в 1917 году выступал за предоставление женщинам избирательного права, против чего возражал Вильсон. Вильсон никогда больше не разговаривал с Мэлоуном. Все те факторы, которые укрепляли и разрушали эти и другие дружеские связи, можно проследить на примере его любви и ненависти к Гиббену. Все его страстные привязанности являлись по своей сути восстановлением его детского отношения к отцу. 18 октября 1907 года попечители Принстона собрались для того, чтобы вынести окончательное решение по плану реорганизации. Вильсон, находясь в очень нервозном состоянии из-за потери дружбы с Гиббеном, удивил их своей необоснованной претензией на то, что якобы "основной замысел и цель этого плана" были уже ими приняты, так как была одобрена его резолюция о "разработке" этого плана. Это утверждение Вильсона, по-видимому, знаменовало начало его умственной дегенерации, которая привела его к подписанию Версальского договора, а затем заставила его назвать этот договор "несравненным осуществлением чаяний человечества", "первым договором, когда-либо сделанным великими державами, который был заключен не ради их выгоды", "99%-ной гарантией против войны". Он явно забыл, что был вынужден вычеркнуть из своей резолюции слово "осуществление", так как один из попечителей настаивал на том, чтобы совету предоставили "возможность дальнейшего обсуждения этой проблемы". Указание на источник такого искажения фактов является необходимым не потому, что этот инцидент сам по себе важен, а потому, что искажение фактов стало неотъемлемой чертой характера Вильсона. Остаток его жизни отмечен тысячами искаженных, игнорируемых или забытых фактов. Для обсуждения всех их потребовался бы огромный том, а у нас нет желания загромождать это психологическое исследование детальным изучением его многочисленных умственных ошибок. Однако представляется необходимым обсудить одно его типичное искажение.   Возможно, тогда читатель сможет открыть для себя источники его позднейших искажений Мы видели, что начиная с детства и далее Вильсон имел склонность жить в мире фраз, а не фактов. Поэтому для него было легко искажать, игнорировать, забывать или изобретать факты, если действительность приходила в конфликт с его влечениями. Искажение действительного положения дел в силу сделанного им утверждения о том, что попечители Принстона уже одобрили "основной замысел и цель" его плана реорганизации, было вызвано крайне сильными влечениями. Ранее большая доля его пассивности к отцу находила выход посредством любви к Гиббену. Он лишился этого выхода. Даже до потери дружбы с Гиббеном его реактивное образование, необходимое для вытеснения его пассивности, было огромным. Усиление вытеснения пассивности, вызванное потерей дружбы с Гиббеном, требовало дальнейшего усиления реактивного образования для ее подавления.   Неудивительно, что это реактивное образование превысило нормальные границы и ему приходилось отбрасывать любой факт, который стоял на пути немедленной разрядки либидо из этого "аккумулятора". Если бы попечители ранее одобрили основной замысел и цель плана реорганизации, то этот план был бы уже частью официальной программы При-нстона и, таким образом, были бы установлены выходы для реактивного образования Вильсона. Он желал установления этих выходов, поэтому и исказил фактическое положение дел. Он убеждал попечителей, что план реорганизации может быть отменен только путем принятия резолюции: отменяющей их решение, которое якобы было принято ими ранее. Его интеллект в этот момент был орудием его бессознательных влечений, и ничем большим. Однако попечители не забыли, что слово "осуществление" было вычеркнуто из резолюции Вильсона. Они не захотели уступать, проголосовав, за исключением одного человека, против его предложения. Вильсон был в ужасе.. Он оставил Веста в Принстоне для того, чтобы доказать ему свое превосходство. Поражение закрывало выходы для реактивного образования против пассивности к отцу. Далее, для его Су-пер-Эго это поражение было непереносимым. Более того, он лишился дружбы с Гиббеном и, вследствие этого, основного выхода для своей пассивности к отцу. Конфликт в Эго между этими потоками неудовлетворенного либидо сразу же стал невыносимым. Перед сознательной частью его рассудка встали проблемы, столь же трудные для разрешения, что и проблемы в его бессознательном. Он понимал, что более не может надеяться на принятие своего плана реорганизации и что популярность, к которой он так стремился, потеряна. Оставаться президентом Принстона казалось для него несовместимым с уважением к себе. Он написал письмо с прошением об отставке, но не отослал его, так как в этот момент у него не было на примете какого-либо иного места работы. Вильсон был в отчаянии и даже начал думать о возвращении к юридической практике. Он как никогда нуждался в отцовском совете. И в этот тяжелый момент к нему пришел на помощь преподобный Менанчтон В. Якобус. "Я верю, что провидение вскоре ниспошлет мне некоторое указание и что я смогу воспринять и понять его смысл", - писал Вильсон 23 октября 1908 года д-ру Якобусу. В одном из последующих писем он написал: "Я никогда не думал о том, чтобы хоть на мгновение прекратить борьбу".   Мысль об отставке была отброшена   Он решил как свои сознательные, так и бессознательные проблемы. Его Эго нашло способ для разрешения его бессознательного конфликта. Он никогда не преодолел этот образец поведения, на котором впоследствии зафиксировался его характер, поэтому имеет смысл подробно исследовать эту фиксацию. Мы видели, что подчинение Богу и бессознательное отождествление себя с Христом были единственными двумя каналами для его пассивности по отношению к отцу, по которым все еще свободно могло выходить его либидо.   После потери дружбы с Гиббеном усиление потока либидо через эти каналы было неизбежным, если исходить из чисто экономических причин: заряду либидо просто некуда было идти. Выход либидо, посредством отождествления себя с Христом, еще более увеличился после превращения им Гиббена в Иуду Искариота. В течение последующих лет его жизни через бессознательное отождествление им себя с Христом выходила большая доля его либидо. Однако буквальный переворот в характере Вильсона, совершенный его Эго, был направлен против пассивности к отцу.   Он никогда ранее не применял какого-либо явного выхода для своей мужественности. В своем бессознательном он ранее отождествлял отца с Богом, но никогда ранее не отождествлял себя с Богом. Под давлением поражения он стал в своем бессознательном Богом-Отцом, так же как и Богом-Сыном. Та чрезмерная уверенность в собственной правоте, способность беспринципно рваться к власти, которые начинают характеризовать его жизнь, не оставляют никакого сомнения в том, что произошло в его бессознательном. Он не смог превзойти Веста, но он стремился к этому. Поэтому он превзошел Веста в своем бессознательном. Он стал Богом. Начиная с этих пор одна часть его бессознательного никогда не переставала говорить ему: "Ты - Бог. Ты превосходишь всех людей. Все, что ты делаешь, правильно, так как это делаешь ты". В течение последующих лет жизни большая доля его активности по отношению к отцу и реактивное образование против пассивности находили выход посредством этого отождествления себя с Богом. Для читателя, возможно, трудно представить, что мужчина может одновременно отождествить себя с Богом-Отцом и с Богом-Сыном. Для бессознательного такие парадоксы не представляют никакой трудности. Именно с этого времени в характере Вудро Вильсона проявилась необычно ярко выраженная божественность. Его Супер-Эго требовало, чтобы он совершил божественные подвиги; его пассивность к отцу требовала выхода через подчинение Богу и отождествление им себя с Христом; его активность и реактивное образование против пассивности находили выход через отождествление себя с Богом. Неудивительно, что он начал чувствовать себя выше таких человеческих ограничений, как уважение к фактам. Душой он был на небе, а ногами карабкался вверх к величию по скользскому хребту, который лежал между неврозом и психозом. Принятое им решение по поводу мирских трудностей несет на себе отпечаток его внутреннего самообожествления   Пять лет тому назад, отвечая одной леди, которая ходатайствовала за своего сына, говоря, что она умрет, если сына исключат из Принстона, он высокопарно, но явно искренне сказал: "Если бы мне пришлось выбирать между вашей и моей жизнью или чьей-либо еще жизнью и благом для этого колледжа, я выбрал бы благо для колледжа". Но для Вудро Вильсона, который в своем бессознательном был Богом, Прин-стон сам по себе не был конечной целью, а являлся лишь средством к достижению такой цели. Он решил остаться в Принстоне и помешать Весту основать колледж аспирантов, о котором тот мечтал, а также не отказался и от продолжения борьбы за свой план реорганизации.   Он надеялся, что борьба независимо от того, выиграет ли он, что было маловероятным, или проиграет, что было почти неизбежным, в любом случае приведет к избранию Вудро Вильсона кандидатом от демократов на пост президента Соединенных Штатов. Он намеревался отомстить за свое поражение в области "малой государственной службы" победой в области большой государственной службы. Настоящая поддержка была оказана Вильсону полковником Джорджем Гарви, тем самым Гарви, который 3 февраля 1906 года предложил выдвинуть его кандидатом на пост президента США, а теперь собирал поддержку для него среди консервативных демократов.   В стране росла волна протеста против плутократической верхушки. Таким образом, Вильсону было необходимо, не потеряв расположение консерваторов, заручиться поддержкой и прогрессистов-демократов, чья сила стремительно росла. Дискуссия по поводу плана реорганизации давала ему возможность убить сразу двух зайцев. Вильсон начал турне выступлений в ноябре, как бы с целью обращения к "жителям избирательного округа Принстона" для получения поддержки своему плану реорганизации. Он представил вопрос в таком свете, как если бы он заключал в себе борьбу между бедной демократической Америкой, которую олицетворяет он, и плутократами-снобами, таким образом расположив к себе прогрессистов. В то же самое время он не забывал задобрить нью-йоркских консерваторов, делая специфические политические высказывания, подобно его заявлению 19 ноября 1907 года: "Я приписываю финансовую панику, царящую в настоящее время, агрессивному отношению законодательства к железным дорогам".   Таким образом, посредством своих речей он не только находил выход для своей ненависти к Весту, представляя его и его сторонников пособниками плутократической верхушки, но также преподносил себя как поборника за права демократически настроенных бедняков. Та ловкость, которую он проявил в достижении своей цели в это время и позднее, замечательна. Мы не можем сказать, что она была неожиданной. Его обильный нарциссизм всегда делал его крайне чувствительным ко всему, что могло повлиять на его карьеру. Даже до того, как он стал Богом в своем бессознательном, он смог улучшить благосостояние земного Вудро Вильсона. Благосостояние Принстона, который он представил перед публикой как место проживания плутократов и снобов, от этого не улучшилось. В январе 1908 года у Вильсона снова наблюдался упадок сил. Жена приписала его "потере друга, которого Вильсон прижал к своей груди".   Возможно, она была права   Он не нашел какой-либо адекватной замены Гиббену; и, несомненно, к упадку сил привела его неудовлетворенная пассивность по отношению к отцу. Он отправился на Бермудские острова, мучимый нервозностью, невритом, головной болью и желудочными расстройствами. В конце февраля он возвратился в Америку и снова интенсивно начал выступать. Его здоровье не улучшалось, а к июню 1908 года значительно ухудшилось. Разве он мог в это время предполагать, что спустя 10 лет мир будет приветствовать его как нового спасителя человечества. Однако достижение Вильсона далеко не является уникальным. На протяжении человеческой истории много невротиков внезапно приходили к власти. Часто в жизни требуются в большей степени те качества, которыми обладает невротик, нежели те, которыми обладают здоровые люди. Поэтому с точки зрения достижения "успеха в жизни" психическое расстройство в действительности может быть преимуществом. Более того, невротический характер Вильсона очень хорошо удовлетворял требованиям его времени. Америка, а затем и весь мир нуждались в пророке.   И мы не должны забывать, что Вильсон обладал этими качествами вследствие своих дефектов: если его пассивность по отношению к отцу была чрезмерной, то активность, развиваемая его реактивным образованием против пассивности, даже превзошла его пассивность и позволяла действовать ему с грубой мужественностью; если его бессознательная уверенность в том, что он - Бог, поднимала.его над реальностью, она также порождала могучую уверенность в себе; если нарциссизм делал его непривлекательным как человека, он порождал его сосредоточенность на своей особе, что помогало поддерживать небольшой запас физической энергии и использовать все то, что у него было, для собственного продвижения; если его громадный интерес к публичным выступлениям был до некоторой степени смешным, то он же породил способность влиять на толпу словом; если Супер-Эго терзало его, требуя, чтобы он свершил невозможное, то оно же привело его к значительным свершениям. Однако невроз является непрочной основой, на которой можно строить жизнь.   Хотя история полна именами невротиков, они обычно так же внезапно лишались своего положения. Вильсон не был исключением из этого правила. Те качества, которыми он обладал вследствие своих недостатков, привели его к власти; но те дефекты, которые сопутствовали этим качествам, привели его в конечном счете к огромному фиаско. XII В дальнейшем исследовании Вильсона мы будем больше внимания уделять некоторым наиболее явным последствиям, вытекающим из его качеств и недостатков, причины которых, как мы считаем, теперь нам понятны. Мы не будем указывать на какие-либо новые отождествления, сублимации или вытеснения, так как в оставшейся части жизни Вильсона мы не обнаруживаем их. Конечно, у него были новые друзья, новые враги, новая деятельность и новая жена. Но они были, так сказать, просто новыми мехами для старого вина. Вильсону исполнился 5 1 год, он был некрасивым, болезненным, "ревностным" пресвитерианцем, мало интересовался женщинами и абсолютно равнодушно относился к еде, вину, музыке, искусству или спорту, зато проявлял чрезмерный интерес к риторике, своей особе, карьере и к Богу.   Он остался таким же, каким был в 1908 году В целях восстановления душевного и физического здоровья Вильсон колесил на велосипеде по южной Шотландии. К середине августа он был достаточно здоров и решил навестить Эндрью Карнеги, проживавшего в то время в Шотландии, в замке Скайбоу. Он надеялся получить от него те миллионы, которые были необходимы для осуществления системы плана реорганизации Принстона, и таким образом поставить Веста и попечителей перед необходимостью либо принять план реорганизации, либо отказаться от огромного дара. Но он не получил от Карнеги никаких средств и был недоволен тем, как его приняли в замке, считая, что к нему отнеслись с недостаточным уважением. Гровер Кливленд, 22-й президент Соединенных Штатов, самый выдающийся деятель из попечителей Принстона, умер в то время, когда Вильсон находился еще на пути в Шотландию. Вильсон восхищался Кливлендом, доходя в этом почти до низкопоклонства, до тех пор пока Кливленд не поддержал Веста. Услышав о смерти Кливленда, Вильсон писал: "Я не думаю, что знание того, как он разочаровал нас и не оправдал наших надежд в течение последних двух лет... помешает моему восхищению его великими качествами и его необычной прекрасной карьерой".   Однако воспоминание об оппозиции Кливленда все же "мешало его восхищению" им на протяжении всей его последующей жизни. В речи, которую Вильсон произнес по возвращении осенью этого года в университет, он ни словом не упомянул о смерти Кливленда и в противоречии с традицией Принстона не отдал распоряжения провести службу в память Кливленда. Его ненависть к Весту была достаточно большой для того, чтобы включить в себя всех сторонников избранного им врага. Смерть Кливленда лишила Веста самого влиятельного сторонника в совете попечителей, и в феврале 1909 года Вильсон осмелился нанести прямой удар по своему заветному отцовскому представителю. Он убедил попечителей передать контроль над отделением аспирантуры из рук декана совету факультета, который назначался без согласования с деканом, хотя тот оставался председателем этого совета. Вест заявил протест, сказав, что такая акция несправедлива по отношению к нему. Вильсон ответил: "Мне бы хотелось довольно твердо сказать декану, что ему следует спокойнее относиться к тем процессам, которые происходят в университете". Тогда Вест напомнил о том, как его просили остаться в Принстоне в 1906 году. На что Вильсон сказал: "Не следует придавать слишком большого значения бумажкам". Бог-отец действовал. На это Вест сделал ответный ход, который ранее пытался сделать Вильсон. Тот дар, который не удалось получить Вильсону от Карнеги, Вест получил для своего проекта от Уильяма Купера Проктера. 10 мая 1909 года Вест передал Вильсону письмо от Проктера, в котором тот предлагал полмиллиона долларов для постройки колледжа аспирантов при условии, что этот проект будет разрабатываться по плану Веста и будут собраны дополнительные полмиллиона долларов для его постройки и что место для колледжа должен одобрить Проктер. Почти сразу же были обещаны дополнительные полмиллиона долларов от друзей Принстона, так что Вильсон столкнулся с дилеммой: либо признать свое полное поражение, либо отказаться от миллиона долларов для сооружения того самого колледжа аспирантов, постройку которого он первоначально одобрял. Университет столь длительное время нуждался в отвечающем современным требованиям колледже аспирантов, что предложение о пожертвовании денег для его постройки было встречено с восторгом всеми сотрудниками Принстона. Такой колледж должен был повысить престиж Принстона в мире науки, и представлялось невообразимым, что кто-то попытается подвергнуть сомнению ценность этого дара. Вильсон, находящийся в плену своей навязчивости, все же выступил против. Он не мог позволить Весту победить его, чего бы это ни стоило Принстону. Он выступил против принятия дара Проктера.   И снова его бессознательное начало использовать рассудок для нахождения оправданий для желаемых им действий Проктер хотел, чтобы колледж строился либо в Мервике, где проживали большинство аспирантов, либо на месте площадок для игры в гольф, которые находились примерно в полумиле от университетских зданий. Рассудок Вильсона, находящийся в плену реактивного образования против пассивности к отцу, заставил его занять твердую моральную позицию против постройки колледжа на том основании, что его постройка на территории университетского городка будет огромным успехом и победой сил демократии, в то время как его возведение в полумиле к востоку явится страшным поражением и подчинением нажиму плутократов-снобов. В результате его доводов число людей, противостоящих принятию дара Проктера не очень-то возросло, и тогда он придумал другое высокоморальное оправдание для своего отказа принять этот дар.   Он утверждал, что принятие даров на каких-либо условиях на самом деле означает преклонение чистой науки перед золотым мешком. Так как он ранее с радостью принял наследство Свэнна для постройки колледжа аспирантов, которое содержало намного более жесткие требования, чем дар Проктера, это утверждение Вильсона звучало малоправдоподобно и мало кого убедило. Затем он перешел к юридическим уверткам, утверждая, что если строительство будет вестись на площадках для гольфа, то это будет означать потерю дара Свэнна, который настаивал на постройке колледжа аспирантов на территории университета, а в то время, когда был сделан этот дар, эти площадки еще не принадлежали университету.   21 октября 1909 года совет попечителей проголосовал за принятие дара Проктера в том случае, если будет удовлетворительно решен этот юридический вопрос. Комиссия из девяти видных адвокатов решила его против Вильсона, и казалось, что он потерпел поражение. Однако навязчивость не зря называется навязчивостью. Она подчиняет себе деятельность   Вильсон вынужден был пытаться победить Веста. Он не достиг какого-либо успеха с помощью своих высокоморальных аргументов и юридических уверток. В день Пасхи 1909 года он попробовал применить угрозу. Он написал мистеру Мозесу Тэйлору Пайну письмо, в котором угрожал выйти в отставку в том случае, если не будет изменено постановление совета попечителей от 21 октября. Истинная причина его противодействия дару Проктера, которую он ранее пытался скрыть с помощью высокоидейных соображений, наконец-то была названа в этом письме: "Идея постройки колледжа аспирантов, по поводу которой ведется столь много споров, была первоначально задумана Вестом, и изменение его взглядов и целей немало способствовало тому, что он лишился доверия своих академических коллег. К данному моменту он полностью лишился их доверия, и ни одно мероприятие, проводимое им в соответствии с его целями, в настоящее время не может иметь успеха.   Действительно, ничто, задуманное им, не может в настоящее время иметь успеха". Вильсон крайне не желал открывать истинную причину своего противодействия. Спустя неделю после написания письма м-ру Пайну он писал другому попечителю: "Если мы недвусмысленно перенесем этот спор на почву наших разногласий с Вестом и всего того, что он поддерживает, то, как мне кажется, наши друзья истолкуют этот акт почти наверняка неправильно и будет значительно подорван наш авторитет... Действительно, мы теперь знаем, что дар м-ра Проктера был сделан для того, чтобы привести к власти Веста, но мы не можем сделать это предметом публичного обсуждения". Он понимал, что, если всем станет известно, что он предпочитает, чтобы Принстон потерял один миллион долларов, выделенных на постройку колледжа аспирантов, его положение в "избирательном округе Принстона" станет непрочным. Попечители до некоторой степени были напуганы его угрозой отставки. Они уже предчувствовали ту критику, которую он может развернуть против них и Принстона, если уйдет со своего поста в ореоле мученика. Следует также отметить, что принятие его отставки улучшило бы его политические шансы. Полковник Гарви был уверен в том, что сможет убедить босса Смита из Нью-Джерси поддержать избрание Вильсона на пост губернатора этого штата в сентябре текущего года.   Если бы Вильсону удалось выступить в роли жертвы плутократов-снобов, его шансы получить поддержку от прогрессистов-демократов на выдвижение его кандидатуры на пост президента США, несомненно, бы возросли. Поражение в области "малой государственной службы" помогло бы ему в области большой государственной службы. Он знал об этом, когда угрожал подать в отставку. Его личное положение было намного более прочным, чем в 1908 году, когда был выдвинут его план реорганизации. И не только его политические перспективы были обнадеживающими. Он также получил приглашение стать президентом университета Миннесоты. Ему больше не угрожало возвращение к юридической практике в Виргинии. В противном случае его осторожный нарциссизм, по-видимому, не позволил бы ему пригрозить отставкой. Желая избежать различных осложнений, попечители искали компромиссное решение вопроса   13 января 1910 года перед собранием попечителей собрался совет факультета, заведующий аспирантурой. Вильсон сообщил совету, что он предлагал Проктеру компромисс: согласиться на строительство колледжа на месте площадок для игры в гольф, в то время как дар Свэнна будет использоваться для постройки второго колледжа аспирантов на территории университета. Проктер отказался от такого предложения. Тогда м-р Пайн зачитал письмо от Проктера, в котором говорилось, что, не желая, чтобы постройка колледжа сорвалась, он согласен принять предложение Вильсона о строительстве двух колледжей аспирантов. Вильсон был ошеломлен.   После некоторого смущения он сказал, что, так как м-р Проктер уже однажды отклонил его предложение, этот вопрос не должен подниматься заново, открыв, таким образом, неискренность своих маневров. Затем, значительно изменив прежний образ действий, он объяснил, что в обсуждении не было достаточной откровенности. "Вопрос о месте постройки не является столь важным. При должном содействии со стороны моего факультета это строительство будет иметь успех в любом месте округа Мерсер. Вся соль проблемы заключается в том, что идеи и идеалы декана Веста не являются идеями и идеалами Принстона". Принимая во внимание его привычку облекать свои желания в покров идеалов, он едва ли мог сказать более ясно: "Вся трудность заключается в том, что я ненавижу Веста". Некоторые из попечителей, поняв это, были в дальнейшем достаточно решительны в срывании покрова идеалов с ненависти Вильсона. Ему напомнили о его неоднократном публичном одобрении плана декана Веста и особенно о написанном им вступлении к брошюре Веста относительно "перспектив развития" университета. Вильсон ответил, что, когда он писал вступление, он не читал эту брошюру. И снова память сработала в его интересах. Вновь он исказил факт. Действительно, в основу его вступительного слова лег почти целиком один из параграфов отчета перед советом попечителей от 21 октября 1902 года. В то время брошюра Веста еще не была закончена. Но как только Вильсон ознакомился с этой работой, он внес существенные изменения в ранее написанный текст вступительной статьи. Противники Вильсона среди попечителей, опасаясь, что в результате всех этих дрязг усилятся публичные нападки на Принстон и на них лично, приняли решение назначить комитет во главе с самим Вильсоном для рассмотрения этого вопроса и отчета перед советом. В этот комитет Вильсон включил трех своих сторонников и двух оппонентов. Они подготовили отчеты большинства и меньшинства, так что все было готово для окончательного поражения Вильсона на назначенном заседании совета попечителей 10 февраля 1910 года. Но за неделю до этого жители избирательного округа Принстона были возмущены, прочитав в передовой статье "Нью-Йорк тайме" о нападках на университет.   Ни у кого не вызывало сомнений, что вдохновителем их был либо Вильсон, либо кто-то из его окружения. Друзья Вильсона с негодованием отрицали свое отношение к статье. Однако на самом деле один из сторонников Вильсона профессор Робер Рут предложил эту передовую статью редактору м-ру Герберту Б. Брохэму, предварительно заручившись одобрением Вильсона, который не только дал добро на ее публикацию, но и внес некоторые изменения. Таким образом, м-р Брохэм стал одним из доверенных лиц Вильсона, Публикация статьи была явно рассчитана на то, что Проктер, прочтя ее, откажется субсидировать строительство. Именно так все и получилось. Негодуя на действия Вильсона, в феврале 1910 года за четыре дня до того, как должен был собраться совет попечителей, м-р Проктер отказался от своего предложения. Вильсона переполняла радость   Принстон потерял миллион долларов для постройки колледжа аспирантов, но зато он, Вильсон, победил Веста. Он убедил себя в том, что одержал громадную моральную победу, и, по-видимому, не испытывал никаких угрызений совести. Действительно, его рассудок, повинующийся либидо, которое питало его реактивное образование против пассивности к отцу, был в состоянии убедить его, что, лишив Принстон миллиона долларов для постройки колледжа аспирантов, он содействовал процветанию университета. Измученный, но в радостном настроении он отплыл 14 февраля 1910 года на Бермудские острова. Впервые в жизни его начали мучить галлюцинации. В своем письме жене он жаловался: "Я не осознавал, пока не добрался сюда, как тяжело отразились на мне события последнего месяца... Беспокойство, скрытое в моем рассудке, выходит на поверхность в сновидениях. Каждую ночь не прекращается изнуряющая борьба с моими врагами по колледжу..." Вильсон вернулся в Америку в начале марта и обнаружил, что многие из его коллег уже в курсе истинной причины потери колледжа аспирантов и что растет враждебное отношение к нему среди жителей "избирательного округа Принстона". Он победил Веста, но применявшиеся им методы пошатнули его положение в Принстоне. Через полковника Гарви он уже вступил в переговоры с боссом демократов из округа Эссекс относительно выдвижения своей кандидатуры на пост губернатора штата Нью-Джерси, но этот вопрос еще не был окончательно решен. Он решил начать предвыборное турне, преследуя двойную цель: "оправдать свой отказ от постройки колледжа аспирантов и поднять свой политический престиж как врага снобов-плутократов".   Чем далее продвигались переговоры Гарви со Смитом, тем менее в речах Вильсона затрагивались вопросы образования и тем больше в них было политики. После того как его речь, произнесенная 7 апреля перед собранием выпускников Принстона в Нью-Йорке, вместо аплодисментов, к которым он привык, была встречена враждебным молчанием, он заметил: "Кстати, я не вижу никакой необходимости держаться за эту работу. Передо мной открываются большие политические перспективы". 14 апреля 1910 года на собрании совета попечителей Вильсону пришлось убедиться в том, что его победа над Вестом была более кажущейся, нежели реальной. Поддерживаемое им предложение относительно отделения аспирантуры и передачи дополнительной власти в ней совету факультета было отвергнуто. В то же время вновь был поднят вопрос о деньгах Проктера.   Предлагалось убедить Проктера пересмотреть свой отказ от дара   С этого собрания Вильсон ушел вне себя от ярости. Он понимал, что отказ от колледжа аспирантов бьет по нему же. Ранее он считал, что Вест был окончательно побежден. Теперь было очевидно, что позиции Веста стали еще прочнее, чем ранее. Представлялось вероятным, что, если Проктер возобновит свое предложение, оно будет принято, несмотря на его оппозицию: Вест победит его.   То смятение в рассудке Вильсона, которое было вызвано вновь возникшей угрозой победы Веста, отразилось в его речи, произнесенной два дня спустя перед Принстонским клубом Питтсбурга. Это была яростная попытка получить политическую поддержку прогрессистов. Очевидно, она проистекала из осознания того факта, что ему придется смириться с поражением в области "малой государственной службы", добившись победы в области большой государственной службы. В течение многих лет Вильсон лелеял мечту оставить учебную деятельность и заняться политикой. Переход с поста президента Принстона на пост губернатора штата Нью-Джерси, который давал ему шанс стать президентом Соединенных Штатов, принес бы огромную радость, если бы не его неудовлетворенная ненависть к Весту. Он все еще не мог позволить Весту победить себя. Его навязчивость была столь же активной, как и ранее. Никакой триумф, каким бы огромным он ни был, не мог полностью удовлетворить его, пока не был побежден Вест. 18 мая 1910 года умер Исаак Л. Уаймен и по завещанию оставил примерно 2 миллиона долларов на постройку колледжа аспирантов, назначив Веста одним из двух своих доверенных лиц. Вильсон чувствовал себя раздавленным. Он уже подумывал, как бы противодействовать принятию этого дара, но вскоре осознал, что вряд ли сможет убедить попечителей принять свою сторону. Проктер возобновил свое предложение. Вест одержал победу. Вильсон покорился. Он не сразу ушел с поста президента Принстона, так как не был вполне уверен в своем выдвижении на пост губернатора штата Нью-Джерси. Босс Смит относился к нему с явной неприязнью, называя "пресвитерианским пастором". Босс не давал какого-либо определенного обещания и опасался, что Вильсон, став губернатором, попытается его уничтожить. Он требовал от Вильсона заверения в своей преданности. Вильсон дал такую гарантию, написав 23 июля 1910 года одному из агентов Смита следующее: "Я с большой готовностью заверяю м-ра Смита в том, что, если меня изберут губернатором, я не стану вести борьбу и разрушать существующую демократическую организацию, заменяя ее собственной организацией".   Смит признал такое заверение "вполне подходящим" и, положившись на него, согласился отдать предписание на выдвижение кандидатуры Вильсона на пост губернатора штата Нью-Джерси. На церемонии закладки колледжа аспирантов Вильсон изо всех сил сдерживал свои эмоции, но, когда слово взял представитель от группы аспирантов, на его глазах показались слезы. Осенью Вильсон оставил Принстон, чтобы начать политическую карьеру, к которой он стремился с того самого дня, когда прикрепил портрет Гладстона над своей партой. Но воспоминания о Принстоне и Весте не оставляли его. Снова и снова в его разговорах и снах появляется Вест. Во время первой мировой войны ему снилось, что он "сражается" с Вестом. В конце жизни имя Веста все еще приводило его в ярость. Перед смертью он опять же видел во сне Веста.   Его агрессивность по отношению к отцу и реактивное образование против его пассивности по отношению к отцу в ходе жизни нашли много новых выходов, но часть этих потоков либидо продолжала оставаться фиксированной на Весте. Несмотря на все его усилия, этот темноволосый человек победил его. В сердце Вильсона всегда оставалась незаживающая рана. Он называл ее Вестом. На самом деле она была преподобным Джозефом Раглесом Вильсоном. Содержание Психология, философия   www.pseudology.org