|
Лидия Шмаль |
|
За то, что жил, вечная ему слава! |
|
С 1935 года жил и работал в Москве. Участник проектов по строительству университета на Воробьевых (Ленинских) горах, стадиона «Лужники», всех «сталинских» высоток в Москве, монумента «Родина-мать» в Волгограде, Дворца культуры и науки в Варшаве. Всемирную известность и авторитет снискал его проект Останкинской телевизионной башни. Один из зачинателей высотного строительства в нашей стране, автор оригинальных каркасных и большепролетных конструкций. Доктор технических наук, член-корреспондент Академии строительства и архитектуры, лауреат Государственной (Сталинской) и Ленинской премий. Умер 03 марта 1973 года. Похоронен на Новодевичьем кладбище. Так проникновенно прозвучали эти слова, сказанные профессором Тихоновым, что я хочу, чтобы их услышали все. За то, что сделал, история не забудет: по всем энциклопедиям разошлись списки его работ и заслуг. А вот за то, что жил скромно и достойно, вечную славу нас, земляков, по-просил пронести. Чем больше узнавали мы о Николае Васильевиче Никитине, тем больше убеждались, что в свое время прошел мимо нас великий Мастер, которого мы смогли бы узнать поближе при жизни, но не узнали. А теперь надо хотя бы к столетию со дня рождения восполнить упущенное. К хорошему быстро привыкаешь. Вот и мы, как все справочники последних лет, написали: «…проект Останкинской телевизионной башни». Как будто такими башнями вся земля уставлена и Останкинская – одна из них. А что мировая известность, так и у Пизанской мировая, и у Эйфелевой… Вот уж кому можно позавидовать, так это Эйфелю и его творению. Постоянно на устах. Символ не только Парижа, но и всей Франции. 2
Каменный цветок, осторожно поставленный на лепестки и упершийся стеблем в небо. Такое впечатление, что держится за облака и небесную синь. Изящный, красивый, с подсветочкой… Теперь мало кто вспоминает, что в 1967 году наша страна одержала над Германией вторую победу – отобрала у нее славу обладательницы самого высокого железобетонного сооружения. Если башня в Штутгарте имела 200 метров, то Останкинская взметнулась только железобетонным конусом на 385, а далее стальной трубчатой опорой для антенн на 148, всего – на 533 метра! На такую высоту никто в мире еще не поднимался, хотя мечтали с древних времен, начиная от египетских пирамид и Вавилонских столпов. Уникальность башни Никитина (так бы ее надо называть) не только в высоте, но и в глубине: фундамент уходит в землю всего на 3,5 метра. Самое подходящее сравнение – иголка, воткнутая в картон. Долго ли продержится?
– Он обладал поразительным качеством, – вспоминает его ученик, а теперь академик В.И. Травуш, – умел проникать в суть предмета. Так вот он посмотрел своим особым взглядом эту конструкцию и понял, что не надо ее углублять на десять метров, достаточно всего трех с половиной. Но у других-то такого глаза не было. И они не поверили. Испугались. Сочли за авантюризм. Пытались отменить не только идею, но впоследствии само строительство, которое уже шло полным ходом. Гению всегда нелегко среди обычных людей. А Николай Васильевич был гениальным конструктором. В результате через тридцать пять лет путем скрупулезного замера осадки фундамента обнаружено, что он просел всего на… 5 сантиметров. Вот такую уникальную постройку замыслил наш великий земляк еще полвека назад. Мало того, после чудовищного пожара в башне не пострадало ни одно помещение, не деформировалось остекление, сохранился ресторан, сработали все системы автоматического пожаротушения. Оставшись без натяжных тросов, башня простояла полтора года и не завалилась. А ведь это не подставка для антенн, а мощное высотное здание, имеющее 44 этажа производственных помещений, десятки смотровых площадок, 15 тысяч квадратных метров площадей, три зала ресторана «На седьмом небе», чего нет ни на одной телебашне мира. Как говорят, «еще никто не допрыгнул» до таких показателей. Мы целых десять лет разговаривали с миром с «самой высокой колокольни», и многие нам завидовали, пока в Торонто не возвели антенну на 13 метров выше. 3
Судьба Н.В. Никитина как инженера, конструктора, ученого складывалась динамично, интересно, но с большой долей драматизма. Сказать, что после «разоблачения» его таланта уже в ранней молодости его жизнь стала праздником, значит сильно преувеличить. Скорее, наоборот. А те звания и награды, которые он получил впоследствии, мало что говорят о его характере. На конкурсы, в которых его работы, как правило, побеждали, вытягивали коллеги с большим трудом. За проекты, которые отмечались премиями и первыми местами, не боролся, и их потихоньку отодвигали менее талантливые, но более пробивные. Имя его с почтением звучало на многих языках мира, а он жил на частных квартирах в Подмосковье, потом в московской коммуналке и лишь, будучи в солидном возрасте при должности зам. директора НИИ проектирования жилища, получил малогабаритную квартирку в 27 «квадратов» и был рад тому, «что теперь добирается до работы за сорок минут на метро». Он вообще старался избегать житейской суеты. Но много читал и много работал. Если не шли его проекты, тихо отмахивался: «Я свое сделал, а они как хотят». Кто «они», не уточнял. В партию не вступал. Общественной работой не интересовался. Перед начальством не заискивал. Подчиненным повода для подхалимства не давал. К ученикам был строг и требователен, времени для их прозрения не жалел. С коллегами был щепетилен до мелочей и даже полтинник заплатить за обед в столовой не разрешал. Много курил и много молчал. С единомышленниками мог пофилософствовать и помечтать. Родным писал длинные и обстоятельные письма. Обладал оригинальным стилем изложения мыслей, «хемингуэевским», как выразился Травуш. Свое жизненное кредо сформулировал лаконично и жестко: «Только небывалое достойно воплощения. Сам изобрел – сам и построю. А вторичные проекты пусть осуществляют другие». Еще тот был характер у красавца сибиряка! 4 Если посмотреть на даты рождения и смерти Николая Васильевича, то станет ясно, что почти все катаклизмы прошлого века прокатились по его судьбе. Одни востребовали и вдохновляли, другие – ломали и корежили. С самого рождения так задалось. Его отец – коренной тоболяк Василий Васильевич Никитин в начале столетия искал счастье в Чите, но вместо этого попал в водоворот революционных брожений 1905 года и был выслан как неблагонадежный на родину. Приехал он в Тобольск с молодой женой, а вскоре родился первенец – Николай. Специалист по типографскому делу, Василий Васильевич некоторое время перебивался заработком судейского писаря. Не получил он подходящего места и в Ишиме, как было обещано, и в канун гражданской войны семья перебралась в Новониколаевск (теперь Новосибирск) и поселилась в самой нищей и разбойной «нахаловке». Тяготы неустроенного и скудного быта во многом легли на плечи Николая. Он колол дрова, возил в бочке воду с реки, а однажды разыскал на свалке старый кирпич и сложил печь для варки патоки, чем некоторое время кормилась семья. Чтобы выжить в суровых условиях, надо было быть сильным, выносливым. Николай закалял себя физически – много бегал и плавал. К четырнадцати годам он был так силен, что переплыл Обь, а в семнадцать его подстерегло несчастье: собирая смородину в дальнем лесу, наступил худым сапогом на гадюку. Долго добирался до дома и много месяцев пролежал в больнице. В конце жизни этот гадючий укус скажется еще раз и принесет ему много несчастий. А пока, щадя больную ногу, юноша вынужден был бросить занятия спортом и засел за книги. Блестяще окончил школу, поступил в Томский технологический институт. Успевал слушать лекции не только по строительству, но и по архитектуре, механике, а вскоре и сам стал читать лекции по сопромату, статике сооружений, деревянным конструкциям. Способного студента пригласили в группу профессора Мотовилова для практического проектирования промышленных зданий. Вместо случайных заработков в строительной артели Николай стал получать приличную прибавку к стипендии и даже кое-что пересылал родным. 5 В 1930 году юный выпускник возвращается в Новосибирск и пробует себя в архитектуре. Ему поручают проектирование нескольких общественных зданий, а затем доверяют строительство железнодорожного вокзала, самого большого на всей Транссибирской магистрали. Авторами проекта были московские зодчие, но талантливый сибиряк сумел внести существенные поправки в их работу, усовершенствовав здание за счет новых материалов и своих, ставших впоследствии знаменитыми арочных перекрытий. Здание наполнилось светом, воздухом, обошлось дешевле при строительстве. До сих пор новосибирцы гордятся своим красавцем вокзалом. А в то время грозная комиссия из Москвы недооценила дерзость молодого архитектора и пыталась примерно наказать за своеволие. Но Николая это уже не касалось. Его гениальный друг Юрий Кондратюк, которого впоследствии назовут пионером ракетной техники, пригласил его к совместной работе над проектом ветровой электростанции в Крыму. Конкурс был объявлен по инициативе Серго Орджоникидзе, который любил этот курорт и сокрушался по поводу его малоосвещенности. Друзья выиграли, их проект был принят к строительству, и оно началось, но через год Орджоникидзе застрелился, интерес к сооружению угас, а потом заглох вовсе. Сегодня можно увидеть только остатки фундамента да поставленную позднее трубу от ветряка. «К сожалению, проект не был осуществлен, – считает академик В.И. Травуш, – хотя сооружение могло бы стать гордостью отечественной инженерной мысли». А то! Встретились два гения, предложили: трубу, мотовоз, два колеса по 80 метров в диаметре, три растяжки – и, пожалуй, все! А сколько сил, таланта, фантазии было отдано Никитиным проекту века в СССР – Дворцу Советов! Этот первый советский небоскреб должен был возвыситься над Москвой на 315 метров плюс скульптура Ленина наверху в сто метров. Вести расчеты по фундаменту поручили Николаю Никитину. И они были выполнены. Начались работы, был выкопан котлован, описанный позднее А. Платоновым, заложены металлические конструкции, но… Началась Великая Отечественная война. Металл был извлечен и отправлен в переплавку на броню сталинградских танков. В шестидесятые годы Н.С. Хрущев пытался возобновить работы, Никитин был снова призван к делу, но Дворцу Советов так и не суждено было быть. 6 Казалось бы, интерес к небывалому должен был угаснуть. А Никитин выдает проект дома в километр высотой, в триста этажей, во всеми удобствами, с прообразом современного кондиционера на все квартиры. Он был фантастом и мечтателем, наш великий земляк. Но не бессмысленным. Американцы только сейчас, говорят, собираются строить на месте разрушенных башен ВТО здания километровой высоты. У каждой профессии свои горизонты. Строители почему-то вслед за летчиками и космонавтами всегда стремятся в небо, на небесные этажи. Николай Васильевич рассуждал так: «Теперь в самый раз помечтать. Представьте себе башню-призму сечением 18х18 метров высотой 380 метров, сплошь разделенную этажами через три метра, без внутренних опор. Стенки башни толщиной от 50 до 30 см утеплены изнутри пенобетоном толщиной 12-15 см. Окон ровно столько, сколько необходимо, то есть очень мало. На каждом этаже размещается по десять одноместных номеров гостиницы с холлом-вестибюлем. Номера можно объединять в квартиры… Могу с уверенностью ожидать, что эти предложения вызовут множество возражений. Что же касается меня, то я совершенно уверен в необходимости и неизбежности строительства в будущем очень высоких сооружений». 7
Смотрел кроха из подгорной части на кремль и думал, наверное, что с неба идет этот золотой отблеск креста, по облакам поднимается звонарь, чтобы творить свой чудный перезвон. Никитин любил Тобольск, часто приезжал туда подростком в гости к бабушке Анне. Вершиной его дерзновенной устремленности ввысь, его лебединой песней и стала Останкинская телебашня. Он много и часто уступал обстоятельствам, но в этот раз своего последнего шанса не упустил. И проявил такую силу характера, такое неистовство и работоспособность, что его оппоненты сдались и замолкли. Правда, и соратников к тому времени появилось много. Чего стоило им, например, пережить такой момент в 1961 году, когда пришел приказ строительство прекратить, объект заморозить? Два года новых доказательств, перерасчетов, по десятому кругу убеждений и споров, разносов чиновников, вплоть до угрозы отдать автора под суд за негодную конструкцию и зря потраченные средства! Казалось, только Николай Васильевич был внешне спокоен. «Давайте считать, а не спорить», – вразумлял он, лежа на больничной койке, мучаясь от нервной экземы и страдая от ампутации ноги, той, которую когда-то укусила гадюка. Едва окрепнув, он на костылях, на протезах ежедневно поднимался на подраставшие этажи и был безудержно счастлив. «Я не хвастун, не честолюбец, но, ей-богу, хорошо при жизни увидеть эту постройку!». А когда приезжающие из-за рубежа коллеги ему завидовали, восхищенно добавлял: «Я и сам себе немного завидую!». «За то, что жил, вечная ему слава!». Инженер Никитин обогнал свое время, но его труды и разработки открывают дерзкие перспективы перед современниками. Copyright © - Элита-Регион |
|
Шагу не ступишь, чтобы не натолкнуться на этот символ: майки, сувениры, картинки, открытки – просто море. А у нас? Пол-Москвы обошла, чтобы купить хотя бы в колоде открыток «доминанту московского ландшафта», как писали об Останкинской башне в дни ее рождения. Ничего! Даже намека на то, что есть у нас такое чудо. Пусть не седьмое. Но все-таки чудо.
Дерзость в этом замысле была, но не рискованность. Никитин был уверен в прочности своего сооружения, по крайней мере, на триста лет, а там, мол, посмотрим. Но чиновники ему не верили. И многие ученые не верили, и строители. Вокруг проекта почти десять лет шла настоящая война, унесшая много сил и здоровья создателя. Обычно тихий и неконфликтный, Никитин на этот раз встал стеной: или так, или никак.
Выше, но не оригинальней, хотя канадские специалисты и приезжали к Никитину за консультациями. К нему тогда со всего мира паломничество началось. Кто просто посмотреть на творение, пожать руку, а японцы, например, заказали проект в четыре тысячи метров высотой! Конструктор не удивился, сделал первые расчеты, и если бы у заказчиков из Страны Восходящего Солнца нервы не сдали, то туристы распивали бы чаи не на седьмом, а где-то на сотом небе.
Мне хочется понять, откуда у сибиряка, выросшего среди одноэтажных деревянных домов, такая устремленность в высоту? И думается, что мечтателем и фантастом его сделало первое видение Тобольского кремля, особенно колокольни Софийского собора.