1893 Максим Горький О чиже, который лгал, и о дятле – любителе истины Это очень правдивая История, и я начну её так: Вдруг изо всех певчих птиц той рощи, в которой произошёл этот любопытный случай, привлекла к себе общее внимание одна, запевшая песни, исполненные не только надежд, но и уверенности. До той поры все птицы, испуганные и угнетённые внезапно наступившей серенькой и хмурой погодой, пели песни, которые только потому и назывались песнями, что их пели; в них преобладали тяжёлые, унылые и безнадёжные ноты, и птицы-слушатели сначала называли их хрипеньем умирающих, но потом понемногу привыкли и даже стали находить в них разные красоты, что, однако, стоило им большого труда. Тон всему в роще давали вороны, птицы по существу своему пессимистические и, кроме более или менее громкого карканья, ни к чему не способные. В другое время на них бы не обратили внимания, но теперь, когда их голоса преобладали, их слушали и даже считали очень мудрыми птицами. А они, подмечая это, мрачно распевали: Карр!.. В борьбе с суровым роком Нам, ничтожным, нет спасенья. Всё, на что ни взглянешь оком, — Боль и горе, прах и тленье… Карр!.. Страшны удары рока!.. Мудрый пусть им покорится… Карр… карр!.. Скучная песня!.. Но – сильная, она угнетала всю рощу. И вот вдруг зазвучали свободные, смелые песни… Вся роща, много слышавшая песен, встрепенулась, удивлённо и тихо шелестя ветвями. И даже соловьи, которые всегда поют недурно, потому что они жрецы чистого искусства, с удовольствием слушали и говорили: – А ведь у этого певца есть искорка!.. И, говоря так, втайне гордились своим беспристрастием А певец пел: Я слышу карканье ворон, Смущённых холодом и тьмой… Я вижу мрак, – но что мне он, Коль бодр и ясен разум мой?.. За мной, кто смел! Да сгинет тьма! Душе живой – в ней места нет! Зажжём сердца огнем ума, И воцарится всюду свет!.. – Сильно спето! – комментировали соловьи… – Молодо, самонадеянно, немузыкально – но сильно… – и, глубокомысленно почистив носики, они слушали дальше: Кто честно смерть приял в бою, Тот разве пал и побеждён? Пал тот, кто, робко грудь свою Прикрыв, ушёл из битвы вон… Друзья! И тот пал, кто, боясь Труда, волнений, боли ран, О битве судит, погрузясь В философический туман… – Гм… у него очень оригинальные взгляды! – отметили соловьи. – Хотелось бы знать, что это за птица!.. – полюбопытствовали они. Друзья! Пусть падшие молчат. Им очи съел сомнений дым; В сердцах их честь и гордость спят. Друзья! Давайте крикнем им: Прочь! Ваших мудрствований чад Темнее сделал эту ночь, И отравляет он, как яд, Умы и души юных… Прочь!.. Прочь!.. Здесь объявлена богам За право первенства война! – Это смело! – сказали соловьи. – О да!.. это очень смелая песня!.. Роща слушала и ощущала нечто хорошее и сильное, это ощущение наполняло её теплом и светом, и даже старые, серыми лишаями покрытые ветви деревьев зашептали о прошлых днях. То были славные весенние дни, когда в роще только что начинали расцветать цветы и надежды, когда птицы пели свободные и звучные гимны солнцу, а свободное от туч небо казалось бесконечно глубоким и точно звало птиц попытать силу крыльев – достигнуть его глубины. То были хорошие дни, когда не нужно было принуждать себя жить, потому что жить хотелось, – была цель и была надежда достичь её. И эти дни явились перед рощей и, как звёзды, заблистали в тумане, скрывавшем от неё небо. Птицы встрепенулись и ожили. Где певец? Пусть он примет дань восторга и благодарности! Это, должно быть, великолепная, красивая птица! Они собрались целой тучей и ринулись туда, откуда навстречу им летели бодрые и гордые звуки. Но когда они прилетели, то увидали, что это просто чиж – самый заурядный, маленький, серенький, с восковым носиком чиж. Он сидел на ветке орешника и был смущён оказанной ему честью; мизерный, взъерошенный и суетящийся, он возбудил во всех недоумение и никому не понравился. Прочь!.. Здесь объявлена богам За право первенства война! Когда это кричит орёл, сокол, ястреб наконец, – это и красиво, и мощно; но чиж – чиж, объявляющий войну богам!.. Тут есть некоторое несоответствие, что-то странное и смешное. И это прямо-таки обидно для всех остальных птиц. Почему именно чиж, а не щеглёнок, зяблик, снегирь?.. Поражённые и обиженные птицы смотрели на чижа и думали: "Что же теперь будет?" И невольно им вспомнилась эта смешная синица, которая однажды хотела зажечь море… Но тут один находчивый щеглёнок, журналист по профессии, спросил чижа: – Послушайте-ка, это вы сейчас пели? – Я… – ответил чиж, – да, это я пел. – Гм… а чем вы это докажете? То есть мы, конечно, не сомневаемся в ваших способностях, но… Чиж вздрогнул, у него встали дыбом перья, и он запел: Во тьме нами созданной ночи Проносятся серые совы… И блещут их мрачные очи И злы, и угрюмо суровы!.. И гулко их крики несутся, Смеются они и рыдают, Проклятья в них дню раздаются, А ночь они смехом встречают… О, если бы мрака оковы С моей юной рощи упали, Исчезли бы дикие совы, И соколы только б летали!.. Но соколы, – слабы и хилы, — Забилися робко в ущелья И злятся без чести и силы Под звуки чужого веселья. Их крылья уныло повисли, Постыдно сердца у них дремлют, И голосу чести и мысли Свободные птицы не внемлют… Некоторым птицам эта песня показалась личностью, и они засвистали чижу, а щеглёнок сказал: – Хорошо, этого достаточно для нас! Но, вот что – скажите: вы, так сказать, будите общественное сознание… гм!.. а какие, собственно, у вас права на это? То есть я хочу сказать – во имя чего поёте вы?! Чиж изумился и молча смотрел на публику – Мы, видите ли, хотим гарантировать себя от ошибок, которых, вы знаете, у нас было многонько-таки, и с этой целью мы хотели бы знать ваши исходные и конечные пункты, – знать, куда и зачем нас зовут? – поставил вопрос щеглёнок и, довольный собой, засвистал что-то чужое: у щеглят нет своих песен, как известно. Чиж встрепенулся… – Я исхожу из непоколебимого убеждения в высоком призвании птиц, как конечного, самого сложного и мудрого акта в творчестве природы. Мы не должны уставать, мы должны всегда бороться и всё победить, чтоб оправдать самих себя в своих глазах, чтобы иметь право сказать: всё прошедшее, настоящее и будущее – это мы, не слепая сила стихий. Путь, по которому нам нужно идти, мне незнаком, но я уверен, что нужно идти вперёд. Там страна, достойная быть наградой за те труды, которые понесли мы в пути! Там вечный, неиссякаемый свет, неведомые нам чудеса; там мы, великие, свободные, всё победившие птицы, насладимся созерцанием нашей силы, и весь мир будет ареной наших деяний, величие которых невозможно представить нам теперь; там мысль наша разрешит всё, и наши чувства, осложнённые до чудесного, откроют пред нами новый мир неиспытанных наслаждений; там она – жизнь, достойная нас!.. Уважайте и любите друг друга и, идя гордой и смелой дружиной к победе, не сомневайтесь ни в чём, ибо что есть выше вас?.. Обернитесь назад и посмотрите, чем вы были раньше – там, на рассвете жизни? Вся ваша вера тогда – не стоила одной капли сомнения – теперь… Научившись так страшно сомневаться во всём, вам пришла пора – уверовать в себя, ибо только великая сущность может дойти до такого сомнения, до какого дошли вы!.. Туда – в страну счастья! где ждёт нас великая победа, где мы будем законодателями мира и владыками его, где мы будем владыками всего… Туда – в это чудное "вперёд"!.. – Вперёд! – крикнули птицы, ибо в их сердцах загорелась гордость собой. Слёзы вдохновения и веры наполнили глаза чижа. И все птицы пели, и всем стало так легко, все чувствовали, что в сердцах родилось страстное желание жизни и счастья. – Позвольте, позвольте!.. Я прошу слова… Слово мне!.. Это кричал дятел с верхушки осины, и когда его услыхали, то ему тотчас же дали слово, потому что он кричал очень громко – Милостивые государи и государыни! – заговорил дятел. – Рекомендуюсь: я дятел. Я питаюсь червяками и люблю истину, которой неуклонно служу и которая понуждает меня сказать вам, что вас нагло обманывают. Все эти песни и фразы, слышанные вами здесь, милостивые государи, не более как бесстыдная ложь, что я и буду иметь честь доказать вам с фактами в руках… С фактами в руках, милостивые государи! А спросите господина Чижа, где те факты, которыми он мог бы подтвердить то, что сказал? Их нет у него, а именно они-то и нужны ему более, чем мне; они – всё, милостивые государи, и все мы – не более, как только крошечные факты, подтверждающие грандиозный факт мудрости и мощи природы, которой мы должны подчиняться, как дети подчиняются матери. – Рассмотрим беспристрастно, что есть там – впереди, куда зовёт нас господин Чиж. Все вы вылетали на опушку рощи и знаете, что сейчас же за нею начинается поле, летом голое и сожжённое солнцем, зимой покрытое холодным снегом; там, на краю его, стоит деревня, и в ней живёт Гришка, человек, занимающийся птицеловством. Вот первая станция по пути "вперёд", о котором так много наговорил здесь господин Чиж!.. – Предполагая, что мы устремимся вперёд сообразно его желанию, – в бескорыстии которого я позволю себе усомниться, ибо знаю, что чижи, как и все другие существа, непрочь от популярности, славы и т. п., – предполагая, что мы благополучно минуем сети Гришки и пролетим мимо деревни, мы опять-таки очутимся в поле; а на конце его снова встретим деревню, а потом снова – поле, – деревня, – поле… и так как земля кругла, то мы должны будем необходимо долететь до той самой рощи, в которой, в данный момент, я имею высокую честь говорить с вами. – Эта ли та страна, в которой, по словам господина Чижа, мы получим награду за наши труды?.. Это ли она?!. – Я знаю вас, милостивые государи и государыни, я знаю, сколь высоко вы летаете, но… как ни горько мне говорить вам это, – я знаю и то, что никто из вас не взлетал и не может взлететь выше самого себя. – Попытка господина Чижа завоевать себе ваше внимание путём отуманивания вас блестящими и громкими фразами ясно указывает на степень высоты его мнения о вас, как о здравомыслящих существах!?. Эта попытка должна быть строго наказана, милостивые государи и государыни!.. И, преисполненный сознания выполненной им общественной обязанности, мудрый дятел, окинув торжествующим взглядом слушателей, стал долбить кору осины, на ветвях которой он восседал. Птицы молча смотрели на чижа и видели, как из его глаз одна за другой скатывались слезинки. О чём он мог плакать, как не о своей вине пред ними?! Такой мизерный, серенький и лживый чиж! А он понуро смотрел туда вдаль, и его глазки точно прощались там с чем-то. Молчала роща, и птицы бесшумно разлетались по своим местам. Улетел и дятел, сопровождаемый почтительным преклонением пред его мудростью. День был такой грустный; он точно расплакаться чем-то собирался. И вот чиж, который лгал, остался один. Неподвижный и подавленный, он сидел на ветке орешника, и только одна сойка с любопытством поглядывала на него из робкой, дрожащей листвы осины. Но это ей скоро наскучило, и, насмешливо свистнув, она улетела. А чиж остался и, сидя на ветке орешника, думал: "Я солгал, да, я солгал, потому что мне неизвестно, что там, за рощей, но ведь верить и надеяться так хорошо!.. Я же только и хотел пробудить веру и надежду, – и вот почему я солгал… Он, дятел, может быть, и прав, но на что нужна его правда, когда она камнем ложится на крылья?" И, оглянувшись кругом, бедный, маленький чиж нахохлился Вот и вся История…   Прочитав её, ты, конечно, увидишь, что чиж благороден, но не имеет веры и поэтому нищ духом; Дятел благоразумен, но пошл, а птицы-слушатели отзывчивы лишь потому, что любопытны, но они в сущности черствы сердцем и мелки, позорно мелки…   Увидав это, ты подумаешь, что я неверно рассказал эту до слёз смешную Историю.   Думай так, если это тебя утешает, думай!.. index   www.pseudology.org