Владимир Васильевич Карпов Генералисимус Разгром Японии [В этой главе использованы воспоминания маршала Василевского и приводятся выдержки из книги С. Куличкина "Генштаб полагает..."] Впервые о войне с Японией Сталин заговорил еще при подготовке завершающих операций против Германии. Перед взятием Кенигсберга Сталин сказал Василевскому: — В Ялте мы договорились о войне на Дальнем Востоке против японцев. Уже сейчас надо готовить к переброске туда несколько лучших армий. Их мы возьмем в том числе и из Восточной Пруссии. Я хочу, чтобы именно вы наметили эти армии. Ставка предполагает поручить вам руководство боевыми действиями против японцев... Такого Александр Михайлович не ожидал, и недоумение, конечно, отразилось на его лице. Сталин заметил это. — Вы что же, недовольны? — спросил он настороженно. — Или считаете себя недостойным этой миссии? — Скорее второе. По должности начальника Генштаба я, конечно, изучал Дальневосточный театр военных действий, занимался им, но никогда не служил на Дальнем Востоке, не знаком с особенностями этого района, не воевал против японцев. По-моему, у нас достаточно военачальников, долгое время не только служивших там, но и участвовавших в боях. Скажем. Георгий Константинович Жуков, Рокоссовский, Малиновский, Попов... — Хватит, 'товарищ Василевский. Мы об этом знаем. Но Ставка считает, что операцией такого масштаба в ранге Главнокомандующего могут выступить либо Жуков, либо вы. У Жукова, вероятно, будет много дел в Германии, да и на Халхин-Голе он тоже воевал, не зная Дальнего Востока. Сейчас у вас гораздо больше опыта. Вы уже брали мощные укрепления, как Севастополь, будете брать Кенигсберг. А японцы создали в Маньчжурии мощные укрепления. Или вы предпочитаете заниматься только Генштабом? — Никак нет, товарищ Сталин. А относительно Генштаба, я уже сейчас просил бы освободить меня от этой должности. Последние два года я большую часть времени проводил на фронте и Генштабом фактически руководил генерал Антонов. Его и предлагаю утвердить в этой должности, оставив за мной должность заместителя наркома обороны. — А разве вас не обидит такое решение? — спросил Сталин и повернулся к стоящему рядом покрасневшему Алексею Иннокентьевичу. — Что вы думаете по этому поводу, товарищ Антонов? — Я не согласен с предложением Александра Михайловича. Его роль как начальника Генштаба очевидна. — Ну ладно, все это шапошниковская школа. Деликатничаете друг перед другом. Мы подумаем над вашим предложением, товарищ Василевский. Нельзя же просто так понизить вас в должности. А пока занимайтесь Восточной Пруссией. Когда вы сможете выехать на фронт? — Если разрешите, завтра утром. Сталин не хотел уподобляться Гитлеру и начинать войну с Японией внезапным нападением, он приказал Молотову — как министру иностранных дел — готовить ситуацию дипломатически. 5 апреля Молотов пригласил к себе японского посла Сато и от имени Советского правительства сделал заявление о денонсации советско-японского пакта о нейтралитете. Судя по всему, эта новость не стала для японца большой неожиданностью, но все же поразила его. Он побледнел, потом покраснел и, вытирая пот со лба, тихо сказал: — Смею ли я узнать у господина министра мотивы денонсации? Япония как никогда готова приложить все силы для поддержания нейтралитета. — В заявлении все сказано, — сухо ответил Молотов. В заявлении указывалось, что пакт подписывался "до нападения Германии на СССР и до возникновения войны между Японией, с одной стороны, и Англией и Соединенными Штатами Америки — с другой. С того времени обстановка изменилась в корне. Германия напала на СССР, а Япония, союзница Германии, помогает последней в войне против СССР. Кроме того, Япония воюет с США и Англией, которые являются союзниками Советского Союза. При таком положении пакт о нейтралитете между Японией и СССР потерял смысл, и продление этого пакта стало невозможным..." Японец лукавил, когда чуть ли не клялся в примерном соблюдении японцами нейтралитета. Все тяжелейшие годы войны у наших дальневосточных границ Япония держала почти миллионную лучшую Квантунскую армию, и только срыв планов вермахта под Москвой, Сталинградом, на Курской дуге так и не позволил им выбрать подходящий момент для броска на советское Приморье и Забайкалье. * * * В Москве готовились к Параду Победы — шли тренировки сводных фронтовых полков, шили новую парадную форму, — а Василевский был поглощен думами о боевых действиях на Дальнем Востоке, Генеральный штаб занимался сложными расчетами. В первую очередь, железнодорожными перевозками. Трудностей здесь хватало с лихвой, а вот железнодорожных путей, станций выгрузки было мало. А ведь перемещение почти миллиона солдат, тысяч единиц техники надо было проводить скрытно. Для чего необходима такая секретность? Японцы, конечно, знали о скором начале боевых действий. Но "скоро" слишком растяжимое понятие. Скажем, в августе на Востоке начинается сезон дождей. Значит, в сентябре? А если вопреки логике? Если успеть до сезона дождей или ударить в его разгар? Такого японцы представить не могли. Еще с 1904 года они привыкли к размеренным боевым действиям, и в эту войну готовились к длительной оборонительной операции. Они привыкли к тому, что противник должен выбрать благоприятные погодные условия, предварительно долго и упорно проводить огневую подготовку, налеты авиации и уж потом... Главком Василевский очень надеялся на такой консерватизм и готовил неожиданный, быстрый комбинированный удар. Вот почему он торопился. Вот почему приказал часть войск, артиллерии, все что было на колесах, выгружать не на единственной станции в районе города Чойбалсан, а на всех станциях между Читой и Карымской, и оттуда своим ходом совершать марши по 500, 700, 800 километров в районы развертывания. Вот почему так внимательно следил за соблюдением мер предосторожности. Он лично приказал ограничить количество лиц, допущенных к перевозке и разгрузке войск; строго контролировать все переговоры по линиям связи; разгрузку войск производить только в присутствии представителей Генштаба. Сталин не беспокоил его почти весь май. Конечно, он регулярно выслушивал доклады о ходе подготовки операции, но практически подключился, когда начали обсуждать кандидатуры руководящего состава. Разговор этот состоялся незадолго до торжественного приема в Кремле в честь Победы. — Итак, товарищ Василевский, по докладам генерала Антонова, вы окончательно определились с группировками войск и командованием будущих фронтов? — спросил Верховный, внимательно вглядываясь в карту. — Так точно, товарищ Сталин. Все войска на Дальнем Востоке сводятся в три фронта: Забайкальский, 1-й и 2-й Дальневосточные. Самый мощный — Забайкальский под командованием Малиновского — включает 17-ю, 36-ю, 39-ю и 53-ю общевойсковые армии, 6-ю гвардейскую танковую и 1-ю воздушную армии, а таюке конно-механизированную группу советско-монгольских войск. Силен и 1-й Дальневосточный фронт Мерецкова, развернутый на базе Приморской группы войск. У него 1-я Краснознаменная, 5-я, 25-я и 35-я общевойсковые армии, Чугуевская оперативная группа, 10-й мехкорпус и 9-я воздушная армия. Во 2-м Дальневосточном фронте Пур-каева — 2-я Краснознаменная, 15-я и 16-я общевойсковые армии, 5-й отдельный стрелковый корпус, Камчатский оборонительный район и 10-я воздушная армия. Тихоокеанский флот адмирала Юмашева насчитывает 427 боевых кораблей, из них 2 крейсера и 78 подводных лодок, 1500 самолетов. В Амурской флотилии 200 кораблей и 70 самолетов... — Хорошо, товарищ Василевский, — остановил его Сталин. — Кто начальники штабов во фронтах? — У Малиновского — генерал армии Захаров, у Мерецкова — генерал-лейтенант Крутиков, у Пуркаева — генерал-лейтенант Шевченко, наш генштабист. — А мы хотели предложить вам товарища Захарова начальником штаба Главнокомандования. — Лучшей кандидатуры представить трудно. Матвея Васильевича знаю давно, но разговора у меня с ним не было. Есть еще генерал Курасов... — Хорошо, разберитесь, внимательно поговорите с ними и доложите. Главное командование должно быть авторитетным органом. Мы прикомандируем к нему наркома ВМФ, главкома ВВС, ответственных представителей всех родов войск. А как с командованием армиями, корпусами? — Стараемся разбавить опытными фронтовиками, товарищ Сталин. Помимо тех, кто пришел со своими армиями и корпусами, я имею в виду Людникова, Крылова, Манагарова, Кравченко, Плиева, направляем и других товарищей. В Забайкалье на 36-ю армию — генерал-лейтенанта Лучинского, в Приморье на 1-ю Краснознаменную — генерал-полковника Белобородова, на 25-ю — генерал-полковника Чистякова, на 35-ю — генерал-лейтенанта Захватаева. Все — опытные боевые командармы. Прежних командующих оставляем у них заместителями. — Правильно! Это очень важно, ибо старожилы хорошо знают театр военных действий противника. Надо получше поработать со всеми звеньями управления на местах. — Как только закончим все дела в Москве и будет принято решение, немедленно убываю на фронт. — Ну, товарищ Василевский, никак не можете отвыкнуть от слова "фронт". Решение будет принято в соответствующее время. А в Москве действительно есть дела. Вы думаете готовиться к Параду Победы? — Так точно, товарищ Сталин. Уже портные надоели, спешат к сегодняшнему приему. — А что, красив новый мундир? Вы, как бывший офицер, можете сравнить? — Думаю, при старом режиме подобной красоты не было, не считая эполет. — Были и такие предложения, еще в сорок третьем году, но мы отказались. Кстати, к приему мундир не обязателен, а на парад непременно. 26 июня Сталин утвердил план разгрома японских войск в Маньчжурии, Корее, на Сахалине и Курильских островах. Через сутки ушла директива в действующую армию и на флот. 27 июня на Дальний Восток убыл Мерецков, в первых числах июля — Малиновский и сразу за ним Василевский. Убывали маршалы строго секретно. По документам и внешнему виду они не были маршалами. Мерецков считался генерал-полковником Максимовым и по приказу Сталина совершил чуть ли не чкаловский перелет. По тем временам всего 36 часов добирался он до Ворошилова-Уссурийского, пробыв из них почти 29 часов в воздухе. Малиновский превратился в генерал-полковника Морозова, но ехал уже с комфортом — спсцпоездом. Василевского, по документам — замнаркома генерал-полковника Васильева, задержал в Москве на сутки Сталин. Разговор был короткий, но Верховный придавал ему большое значение. — Теперь от вас зависит очень многое, и прежде всего непосредственная подготовка войск, — сказал он сразу. — Мы собираемся в Берлин, на конференцию. Вопросы очень сложные: по разделу Германии, контрибуции, по новому порядку в Европе. Союзники, судя по всему, не рассчитывают разбить Японию в ближайшее время, будут втягивать нас в эту войну. Мы останемся верны нашим обязательствам, вступим в войну, но провести ее должны решительно, в самые короткие сроки, победоносно. Мир должен понять, что без Советского Союза закончить вторую мировую войну невозможно. Быстрота обеспечит и силу нашего дальнейшего влияния на Дальнем Востоке, в Китае, Корее, возможно, во всем регионе. Полная готовность войск и сил флота должна быть достигнута не позднее чем через три недели. Может быть, вам придется некоторое время подождать. Это будет зависеть от хода переговоров, но, думаю, недолго. Вы решили вопрос с начальником штаба Главного командования? — И Захаров и Курасов отказались. — Есть другие кандидатуры? — Есть — генерал-полковник Иванов. Его настоятельно рекомендует Толбухин. — Хорошо, забирайте Иванова — и доброго пути. В дороге вам будет о чем подумать, можно поработать. 3 августа Сталин вернулся в Москву из Потсдама, и Александр Михайлович сразу связался с ним, подробно доложил о ходе подготовки к операции. — Когда реально вы сможете начать наступление? — спросил Сталин. — На Забайкальском фронте армии Людникова и Манагарова вышли в районы сосредоточения. Они в пятидесяти-шестидесяти километрах от госграницы. Танкисты Кравченко уже на исходных. Через двое суток фронт готов начать наступление. Дальневосточные фронты уже двое суток находятся в готовности к атаке. — Скоро получите директиву, подтверждающую преобразование Приморской группы в 1-й Дальневосточный фронт. Фронт Пуркаева, как мы и говорили, будет называться 2-м Дальневосточным. Как дела на флоте? — К 5—7 августа флот достигнет полной готовности. Но я просил бы срочно прислать на Дальний Восток адмирала Кузнецова. Он необходим для координации наших действий с моряками. — Хорошо. Указания Кузнецову будут даны немедленно. Значит, мы идем с опережением графика? — Более того, товарищ Сталин. Я убежден, что операцию надо начинать не позднее 9—10 августа, используя благоприятную погоду. Кроме того, разведка выявила признаки перегруппировки японских войск в Маньчжурии и Корее. Кванту некая армия растет. Число дивизий выросло с 19 до 23, самолетов с 450 до 850. Усиливается Приморское направление. Боюсь, как бы японцы не догадались о наших намерениях. О войне они, конечно, знают, но я хотел бы оставить их в прежней уверенности, что мы начнем где-то в сентябре. — Да, видимо, придется начинать. Трумэн все хвастался какой-то бомбой, а добивать японца придется русскому солдату. Ждите в ближайшие дни директивы... Атомная бомба была взорвана американцами 6 августа над Хиросимой, начав новую эру человеческого безумия. Впрочем, в те дни люди еще не понимали всего ужаса этого пока еще единственного взрыва. Во всяком случае, в штабе Главкомата войск Дальнего Востока гораздо большее впечатление произвела полученная 7 августа около семнадцати часов по московскому времени директива Сталина о начале 9 августа боевых действий Забайкальского и 1-го Дальневосточного фронтов. Да и на японцев гораздо большее впечатление произвело полученное вечером 8 августа через посла в Москве заявление Советского правительства. "После разгрома и капитуляции гитлеровской Германии, — говорилось в документе, — единственной великой державой оказалась Япония, которая стоит за продолжение войны. Требование трех держав — Соединенных Штатов Америки, Великобритании и Китая — от 26 июля сего года о безоговорочной капитуляции японских вооруженных сил было отклонено Японией. ...Советское Правительство заявляет, что с завтрашнего дня, то есть с 9 августа, Советский Союз будет считать себя в состоянии войны с Японией". 9 августа была сброшена вторая атомная бомба — на Нагасаки. Американцы считают это главной причиной капитуляции Японии. Но анализ событий, предшествовавших атомной бомбардировке, и особенно последовавших за ней, опровергает эту версию и приводит к другим выводам. Во-первых, на бомбардировку Хиросимы императорская ставка ответила лишь отправкой в этот город специальной комиссии по изучению последствий атомного взрыва. Японских руководителей гораздо больше беспокоила позиция Советского Союза. И когда 9 августа советские войска перешли в наступление, то это в корне изменило обстановку. Вступление СССР в войну с Японией повергло в крайнее уныние и растерянность ее правящие круги. Именно поэтому японское руководство утром 9 августа приняло принципиальное решение о необходимости капитуляции. Премьер-министр Японии адмирал Судзуки на экстренном заседании Высшего совета по руководству войной откровенно заявил: "Вступление сегодня утром в войну Советского Союза ставит нас окончательно в безвыходное положение и делает невозможным дальнейшее продолжение войны". О потере всякой надежды на победу в войне заявил на этом же заседании и министр иностранных дел Того: "Война становится все более безнадежной. Настоящая ситуация настолько критическая, что исключает всякую надежду на победу, и поэтому мы должны немедленно принять Потсдамские условия..." Применение атомного оружия не вызывалось военной необходимостью, поскольку поражение Японии, по существу, было предрешено разгромом фашистской Германии и предстоящим вступлением в войну против Японии Советского Союза, о котором американское руководство хорошо знало. Если же принимать всерьез утверждения американской буржуазной историографии, что к началу августа 1945 г. "Япония фактически была уже разбита" и американцам оставалось только "устроить церемонию подписания капитуляции", то в таком случае атомная бомбардировка тем более не являлась необходимой. Но тогда зачем сбрасывались атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки? Во имя чего сгорели в атомном пламени или подверглись мучительным страданиям от ранений, ожогов, радиоактивного облучения около 500 тыс. мирных жителей? И если атомная бомбардировка не вызывалась военной необходимостью, то объяснение следует искать в политике США. Как справедливо заметили японские историки, "использование атомной бомбы было для Соединенных Штатов скорее не последним военным действием во второй мировой войне, а первым серьезным сражением в "холодной войне", которую они ведут против России". Это был не только удар по Японии, но главным образом шантаж против СССР. Итак, Сталин приказал начать боевые действия против Японии 8 августа 1945 года. В то утро Василевский находился в штабе 1-го Дальневосточного фронта. Все было готово к наступлению, но вдруг дала себя знать дальневосточная природа — разразился мощный ливень. — Дождались! — с досадой сплюнул Мерецков. Василевский тоже загрустил: — Теперь уже поздно говорить об этом. — Да я и не говорю. В первый раз, что ли, погода подводит. — Пойду докладывать Верховному, — сказал Василевский. Разговор со Сталиным не получился, вернее, его пришлось перенести на пару часов. Взявший трубку Поскребышев доло жил, что Сталин просил перезвонить через некоторое время. Когда через два часа он все же связался с Верховным, тот очень спокойно выслушал его доклад, и когда Василевский сказал о грозе, Сталин даже пошутил: — Гроза начинается для самураев! — Я имею в виду настоящую грозу, — уточнил Василевский. — Погода портится с каждым часом. — И я настоящую, товарищ Василевский. Разве наши армии: красноармейцы, летчики, танкисты, артиллеристы, моряки — не гроза для японцев? Красная Армия как гроза, неожиданно, сокрушительно обрушится на Квантунскую армию. Ее прорыв будет скоротечным и очистительным ливнем, сметет с лица земли последнюю военную заразу... Действительность оправдала пророчество Верховного. Разверзлись хляби небесные. Гремели раскаты грома, которые можно было принять за начавшуюся артподготовку. Дождь не просто шел, а лил как из ведра. С вершин сопок в долины ринулись потоки воды, размывая последние дороги, наполняя любую впадину, поднимая уровень воды в реках, ручьях, озерах. В половине первого ночи Мерецков решил: — Думаю начинать атаку без артподготовки прямо в ливень. В этом и будет новая "изюминка". — С Богом! ~ благословил Василевский, и спокойствие охватило его. — Доклады ко мне через каждые два часа. Только события первостепенной важности немедленно! Я пойду отдохну. Он уже привык к победам. Привыкли к ним и его подчиненные, прибывшие с совете ко-германского фронта. Никто из них — от рядового до командующего — не сомневался не только в окончательной, но и в скорой победе. Однако, чтобы наступление сразу пошло подобными темпами, такое вряд ли кто мог предположить. Официально до подписания акта о капитуляции кампания длилась двадцать четыре дня, но на практике все было кончено в десять дней, максимум в две недели. Утром из первого доклада с фронта Главком Василевский узнал, что на всех направлениях, даже в непроходимой тайге, на разлившихся от дождя Амуре и Сунгари (вода здесь поднялась до четырех метров), главные силы продвинулись на десять — пятнадцать километров. Передовые отряды, буквально продираясь сквозь мыслимые и немыслимые преграды, ушли еще дальше и завязали бои за главные укрепрайоны. Из Забайкалья же пришли просто потрясающие донесения. Танкисты Кравченко, двигаясь двумя параллельными колоннами, совершили бросок в сто пятьдесят километров и к исходу дня вышли к перевалам Большого Хингана. Даже по безводной пустыне Гоби под палящими лучами солнца, обходя отравленные колодцы, конно-механизированная группа Плиева продвинулась почти на шестьдесят километров. С утра и до позднего вечера могучие бомбардировщики 9-й воздушной армии бомбили Чанчунь и Харбин. Сталин, получив первое донесение Василевского, не удивился, но, конечно, остался очень довольным. — Ну как там гроза? — спросил он шутливо. — Какую вы имеете в виду, товарищ Сталин? — А у вас что же, их много? — Так точно. Одна в небе, другая гремит на земле. Темп наступления у Кравченко более ста пятидесяти километров в сутки. Он вышел к Большому Хингану. Это намного выше, чем мы предполагали. Общевойсковые армии всех трех фронтов наступают по плану, выходят к главным укрепрайонам. — Вот там и проверим вашу действительную готовность. Вы думаете, уже можно говорить об успехе? — Сейчас пока нет, но суток через пять положение прояснится полностью. Через пять суток Забайкальский фронт перешел Большой Хинган, и танки Кравченко по маньчжурской равнине рванулись на тылы Квантупской армии — к Шеньяну, Чанчуню. По пятам за ними спешила мотопехота Мапагарова. Наступление шло по всему фронту. Дальневосточные фронты продвинулись на 50—200 километров. Начались уникальные десантные операции по овладению Южным Сахалином и Курилами. Теперь стало совершенно понятно, что японское командование потеряло управление войсками и не может организовать стойкого сопротивления. Японский фронт в Маньчжурии раскололся на несколько частей, и только чудо могло снасти японцев от полного разгрома. — Значит, ваши предположения подтвердились? — спросил Сталин, выслушав доклад Василевского. — Так точно, товарищ Сталин. Теперь самое главное — не потерять темпа наступления. — Хорошо. Только темп надо увеличить еще. Какие на этот счет будут предложения? — Предполагаем выброс авиационных десантов в крупнейших городах: Харбине, Чанчуне, Гирине, Мукдене. Создаем передовые подвижные отряды во всех общевойсковых армиях и у Кравченко. — Вы знаете, что японское правительство официально объявило о капитуляции? — Так точно. Разведка и радиоперехват это подтверждают. Но капитуляция весьма странная. В телеграфном приказе японского генерального штаба командованию Квантунской армии сказано: "По повелению императора уничтожить знамена, портреты императора, императорские указы и важные секретные документы..." Приказа прекратить сопротивление нет. Японцы сражаются отчаянно, переходят в контратаки, много примеров самопожертвования. Наше продвижение вперед — отнюдь не легкая прогулка. Потери несем ощутимые. Я только что говорил с Мерецковым... — Я так и думал, — перебил его Сталин. — Завтра мы выступим с официальным заявлением в печати, а вы начинайте десантные операции. 16 августа все газеты Советского Союза опубликовали за подписью генерала армии Антонова официальное заявление Генерального штаба Красной Армии, которое гласило: "1. Сделанное японским императором 14 августа сообщение о капитуляции Японии является только общей декларацией о безоговорочной капитуляции. Приказ Вооруженным Силам о прекращении боевых действий еще не отдан, и японские вооруженные силы по-прежнему продолжают сопротивление. Следовательно, действительной капитуляции в вооруженных сипах Японии еще нет. 2. Капитуляцию вооруженных сил Японии можно считать только с того момента, когтда японским императором будет дан приказ своим вооруженным силам прекратить боевые действия и сложить оружие и когда этот приказ будет практически выполняться. 3. Ввиду изложенного Вооруженные Силы Советского Союза на Дальнем Востоке будут продолжать свои наступательные операции против Японии". Враг сопротивлялся, и все же процесс капитуляции начался. Прокатилась волна самоубийств. 11 августа выстрелом из револьвера себе в грудь начал эту цепочку бывший премьер-министр Тодзио — главный виновник развязывания войны и поражения Японии. 15 августа покончил счеты с жизнью военный министр Анами. За ним — член Высшего военного совета генерал-лейтенант Синодзука, потом министры последнего правительства Кондзуми. Хосида, генералы Тейницы Хасимото и Хамада Хатоци. Истинные самураи не только делали харакири, но и стрелялись, принимали яд. Трудно сказать, подействовало ли это на командование Квантунской армии, но в 15 часов 17 августа токийское радио передало заявление штаба армии: "Дли того чтобы достичь быстрейшей реализации приказа о прекращении военных действий, мы, командование Кван-тунской армии, сегодня утром издали приказ, чтобы самолеты с нашими представителями были направлены 17 августа между Ш и 14 часами (по токийскому времени) в следующие города: Муданьцзян, Мишань, Мулин для установления контакта с командованием Красной Армии. Штаб Квантунской армии желает, чтобы эта мера не вызвала каких-либо недоразумений". — Это уже похоже на начало капитуляции, — доложил Мерецков Василевскому. — Похоже, но пока только похоже. Помаринуют они нас еще не один час. Войскам продолжать наступление! И действительно, потянулось томительное ожидание. Наконец в 17 часов штаб фронта принял радиограмму командующего Квантунской армией. Генерал Ямада сообщал, что он отдал приказ войскам о немедленном прекращении военных действий и сдаче оружия советским войскам. Разведчики доставили два вымпела, сброшенные с японских самолетов и возвещавшие о прекращении боевых действий: "1. Квантунская армия, выполнив до конца свой долг, вынуждена капитулировать. 2. Всем войскам немедленно прекратить военные действия и оставаться в тех районах, где они находятся теперь. 3. Войскам, находящимся в соприкосновении с советскими войсками, сдавать оружие по указанию советского командования. 4. Какие бы то ни было разрушения строго запрещаю. Командующий Квантунской армией". — Что на самом деле творится на передовой? — спросил Василевский у Мерецкова. — На самом деле бои продолжаются. Только сейчас сообщили, что Хутоуский укрепрайон открыл мощный огонь по боевым порядкам 35-й армии и переправам через реку Уссури. — Все ясно. — Александр Михайлович приказал начальнику оперативного управления генералу Потапову: — Записывайте приказ войскам всех фронтов. — И начал диктовать: "В связи с тем, что сопротивление японцев сломлено, а тяжелое состояние дорог сильно препятствует быстрому продвижению главных сил наших войск при выполнении поставленных задач, необходимо для немедленного захвата городов Чанчунь, Мукден, Гирин и Харбин перейти к действиям специально сформированных, быстропсдвижных и хорошо оснащенных отрядов. Эти же отряды или подобные им использовать и для решения последующих задач, не боясь резкого отрыва их от своих главных сил..." Во все вышеперечисленные города, а также на Дальний и Порт-Артур приказывалось высадить воздушные десанты. 19 августа к Василевскому привезли командующего 4-й японской армией генерала Хата. Маршал без долгих рассуждений сказал: — Я требую, чтобы японское командование приказало немедленно сложить оружие. Более сложно обстояло дело с пленением командующего всей Квантунской армией генерала Отодзо Ямала — него было еще много войск и находился он далеко в тылу в городе Чанчунь. Там же находился премьер-министр Маньчжурии Чжан Цзин-Хуэ. К ним маршал Малиновский решил послать парламентера с ультиматумом. Полковник Артеменко был не только парламентер, вслед за ним на японский аэродром летел десант около 500 человек. Аэродром гудел как муравейник, но как только на летном поле появились советские военные, все смолкло. В комендатуре парламентеров встретил представитель штаба Квантунской армии полковник Асада, а когда через несколько минут там появился заместитель начальника штаба генерал Мацуока с группой офицеров, стало ясно — телеграмма Малиновского дошла до Ямада. Мацуока непрерывно улыбался, щеря редкие зубы. — Не угодно ли господину парламентеру отдохнуть? Генерал Ямада проведет совещание и потом примет вас. За окнами засигналил подъехавший "джип". — Не угодно! — отрезал Артеменко. — В Чанчунь! Чанчунь, хоть и находился в глубоком тылу, был готов к обороне. Въезды перекрыты заградительными засадами, перекрестки ощетинились стволами пушек и пулеметов. Артемемко невольно усмехнулся, осмотрев свою команду из пяти человек. В штабе Квантунской армии шло совещание, и Артеменко своим появлением прервал его. Пожилой, бритый наголо генерал, восседавший во главе стола в полной парадной форме, и был главнокомандующий Квантунской армией генерал Отодзо Ямада. Он как-то вяло приветствовал нежданных гостей, но Артеменко это не смутило. — Читай ультиматум, — сказал он переводчику капитану Титаренко. "Немедленно прекратить огонь и сопротивление на всех участках фронта, — слышал Ямада, устало прикрыв глаза, — сложить оружие, немедленно вывести все войска из столицы и прилегающих к ней пунктов в указанные мною районы, подписать акт о безоговорочной капитуляции..." Ямада прекрасно понимал, что наступил конец, но кодекс самурая, многолетняя служба в армии божественного микадо не позволяли ему вот так просто сдаться какой-то кучке русских офицеров, даже не генералов. В комнату тихо вошел Чжан Цзин-Хуэ и неловко примостился около круглого стола. — А какие были еще пожелания от господина маршала Малиновского? — спросил наконец Ямада. — Вам надлежит выступить по радио с призывом к своим войскам сложить оружие, — нахмурился Артеменко. А вам, — он повернулся к китайскому премьеру, — обратиться к народу Маньчжурии. — Да, да, — закивали японцы, а Чжан Цзин-Хуэ встал и низко поклонился. Ямада пустился в пространные рассуждения о самурайской чести, которая требует особого подхода к японским солдатам и офицерам, предварительного объявления перемирия. Артеменко оставался непреклонным, повторяя одну фразу: "Только безоговорочная капитуляция!" Конец всей этой дискуссии положил вошедший в кабинет дежурный офицер, который доложил Ямада: — Ваше превосходительство! К столице приближается большая группа русских тяжелых самолетов под прикрытием истребителей. Наши самолеты в воздух подняться не могут, аэродром блокирован русскими истребителями. — Господин парламентер! — повернулся удивленный Ямада к Артеменко. — Хочу обратиться к вам как военачальник своих войск и территории, на которой вы находитесь. Что это значит? Надеюсь, вы сможете объяснить? — Так точно! — невозмутимо ответил Артемепко. — Эти самолеты вызваны мной для обеспечения ведения переговоров. Если я в условленное время не сообщу своему командова нию положительных результатов, то город Чанчунь и его окрестности будут подвергнуты бомбардировке. Артеменко прекрасно понимал, что ни о какой бомбардировке не может быть и речи, но Ямала уже потерял контроль над собой и заявление русского парламентера воспринял на полном серьезе. — Господин полковник, — засуетился он, — есть ли еще время предотвратить бомбардировку? Если это в вашей власти, я прошу сделать это! Артеменко связался с дежурившими на аэродроме своими офицерами и спокойным голосом приказал: — Немедленно передать сигнал транспортным самолетам на посадку, а бомбардировщикам барражировать над городом до моего сигнала и при отсутствии такового в условленное время выполнять приказ командующего... Конец связи, —громко сказал Артеменко. Ямала быстро встал из-за стола, отстегнул свой самурайский меч и протянул его советскому парламентеру. Зазвенели холодным оружием его подчиненные. — Холодное оружие можете оставить при себе, — сказал Артеменко. — Прошу к столу. Вместо клинков возьмите в руки ручки, господа! Позвонил Герой Советского Союза гвардии майор Авра-менко и доложил, что все его десантники благополучно приземлились, сняли аэродромную охрану и приступили к разоружению японских войск. В кабинете стояла полная тишина. Ямала и Чжан Цзин-Хуэ подписывали акт о полной безоговорочной капитуляции. Вечером над зданием штаба Квантунской армии вместо белого с красным кругом японского флага поднялось алое полотнище. Через трое суток десант высадился в Дальнем и Порт-Артуре, где тоже все прошло по отработанному сценарию: тысячи японских солдат и офицеров сдавались в плен небольшим группам советских десантников. Генералы, забыв священный самурайский долг, сдавали холодное оружие, получали его обратно и дисциплинированно рассаживались в транспортном самолете, уносившем их в далекий сибирский плен... Несколько слов о десантниках в Мукдене. Автоматчики авиадесантного отряда свалились на японцев как снег на голову. Японцы не ждали появления советских войск, на письменных столах в служебном помещении аэродрома были разложены бумаги, стояли бутылки с пивом. В тот же день, когда наши части овладели городом Мукденом, представители фронта сразу же направились в японский лагерь для военнопленных англичан и американцев. Это была трогательная встреча. Во дворе выстроились пленные. Когда наши офицеры вошли во внутренний двор лагеря, строй моментально сломался, люди бросились навстречу советским офицерам, кричали на разных языках слова приветствия. Представитель советского командования генерал Притула поднялся на импровизированную трибуну и стал говорить: — Сегодня утром нашими частями занят город Мукден. Я уполномочен сообщить вам, что с этого часа все американские, английские и другие союзные военнопленные, находящиеся в этом лагере, свободны. Трудно передать бурный восторг, который охватил освобожденных. Вверх летели пилотки, носовые платки, люди целовались и плакали от счастья. Слово "свобода" повторялось на все лады. Сотни англичан и американцев неистово кричали его на русском языке: "Свобода, свобода, свобода!" — От имени советского командования, — продолжал генерал Притула, — поздравляю вас с победой союзных войск над японским империализмом! И опять разразилась буря восторгов. Советских офицеров качали с гиком и шутками. — О, русский молодец, — раздавались возгласы, — русские очень сильны. Мы друг вам! Стихийно возник митинг. На крыльцо взбегает американец Александр Байби. Он горячо говорит по-английски: — Нам русские войска принесли свободу! Три с половиной года мы томились в японской тюрьме. Тысячи нас умирали от голода и пыток. За все время только четырем удалось бежать из этого лагеря, но и они были схвачены японцами и заморены до смерти. Нет слов, чтобы рассказать здесь об издевательствах японских властей над нами. Наши русские боевые друзья, к вам обращаюсь я, простой американский солдат, со словами горячей благодарности и любви. Никто из нас не забудет этого дня. На всю жизнь мы ваши самые верные друзья, и эту дружбу с Россией мы завешаем своим детям. По лицам людей, которые слушали Александра Байби, чувствовалось, что он действительно говорит за всех. Представитель нашего командования объявляет, что японская военная охрана разоружается, а виновные в пытках и издевательствах над военнопленными японцы арестовываются. Временно, до подхода советских частей, управ ление лагерем он возлагает на американских и английских генералов. Самым старшим по чину и по возрасту в мукдепском лагере был генерал Паркер. Высок, худ, очень бледен. У него лицо настоящего узника — пергаментного цвета, с тонкими синими прожилками. Он передает через переводчика, что бесконечно счастлив видеть русских, что он восхищен стремительным наступлением Советской Армии. Генерала Паркера просят временно стать начальником лагеря. Он благодарит наших офицеров за доверие. В лагере были вице-маршал авиации Великобритании Малтби, генералы Джонс и Шарп Чснович — командиры американских корпусов, генералы Втофер, Пиэрс, Фонк, Орэйк, Стивэпс Лоф Бийби — командиры дивизий, известный голландский журналист Жоэлом, попавший в плен в 1942 г. Он сказал: — Я напишу и о вас — русских людях, посланцах неба в нашу темницу! Через полчаса после приезда наших представителей все японцы выстраиваются против военнопленных и складывают оружие. Американцы и англичане с исключительной организованностью разбирают оружие, устанавливают свои посты вместо японских. Генерал Паркер занимает кабинет начальника лагеря, куда для совещания приходят все остальные союзные генералы. В нашей исторической литературе и в воспоминаниях участников боев на Дальнем Востоке очень мало написано о боях за Сахалин и Курильские острова. А там шли упорные сражения и погибли многие наши воины, освобождая эти очень далекие территории. К сожалению, и у меня нет возможности рассказать о героических делах наших соотечественников, мое повествование и так уже приобрело очень объемные размеры. 2 сентября на линкоре "Миссури", бросившем якорь в Токийской бухте, состоялось подписание акта о безоговорочной капитуляции Японии. Этот исторический день означал, что вторая мировая война, продолжавшаяся шесть лет, закончилась. На линкор "Миссури" в тот день прибыл генерал Мак-артур, а вслед за ним — делегации союзных стран и представители военного командования Китая, Великобритании, СССР, Австралии, Канады, Франции, Голландии, Новой Зеландии, многочисленные корреспонденты и гости. После подготовки всей церемонии была доставлена на катере и японская делегация в составе одиннадцати человек. При общем молчании присутствующих к столу подходят министр иностранных дел Сигемицу и начальник генерального штаба Японии генерал Умэдзу в сопровождении дипломатических и военных чинов. В течение пяти минут японская делегация стоит под суровыми взглядами всех присутствующих на корабле — представителей союзных стран. В торжественной тишине генерал Макартур произносит речь, в которой подчеркивает: — Мы собрались здесь — представители главных воюющих держав, чтобы заключить торжественное соглашение, при помощи которого мир может быть восстановлен. Проблемы, влекущие за собой противоположные идеалы и идеологии, были решены на полях сражений всего мира и поэтому не являются предметом наших обсуждений и дебатов. Закончив свою речь, Макартур жестом предлагает японским делегатам подойти к столу. Медленно подходит Сигемицу. Неловко выполнив тяжелую обязанность — поставив свою подпись, Сигемицу отходит, ни на кого не глядя. Осторожно ставит подпись генерал Умэдзу. Японцы удаляются на свои места. К разложенным на столе папкам подходит Макартур и приглашает с собой двух американских генералов — Уэйпрайта и Персиваля, бывших узников, за несколько дней до этого освобожденных из японского плена. После Макартура акт подписывают китайские делегаты, затем английский адмирал Фрезер. В центре внимания была советская делегация. Присутствующие видели в ней представителей могущественной Советской державы, которая, разгромив фашистскую Германию, ускорила затем капитуляцию Японии. Подписывающего акт по уполномочию Верховного Главнокомандующего Советскими Вооруженными Силами генерал-лейтенанта К. Н. Деревяпко сопровождали генерал-майор авиации Н. Ф. Воронов и контр-адмирал А. М. Стеценко. За генералом Деревянно поставили свои подписи представители Австралии, Канады, Франции, Голландии и Новой Зеландии. Акт подписан. Делегации, подписавшие акт, вместе с Макартуром удалились в салон адмирала Нимица, Японские делегаты некоторое время стоят одни. Затем Сигемицу вручают черную папку с экземпляром подписанного акта. Японцы спускаются вниз по трапу, где их ждет катер. Таким образом, вопреки утверждениям недоброжелателей Сталина о том, что он, якобы, после победы над Германией отошел от руководства Вооруженными Силами, из рассказанного выше видно: Сталин принимал участие в разработке и осуществлении всех операций, проведенных на Дальнем Востоке тремя маршалами — Василевским, Малиновским и Мерецковым. Как стратег Сталин добился ликвидации агрессивного дамоклова меча, который постоянно висел над нашей страной на Востоке. Сталин добился возвращения российских земель, отторгнутых Японией: Курильских островов — в 1875 году и Южного Сахалина — в 1905 году. Сталин заставил союзников — США и Великобританию — зафиксировать на Крымской конференции, что указанные земли "должны безусловно" принадлежать Советскому Союзу "после победы над Японией". Что и было осуществлено! Ошибка Сталина 7 марта 1945 года, в соответствии с рекомендациями Ялтинской конференции, И. Тито сформировал Временное народное правительство Демократической Федеративной Югославии (ДФЮ), которое было официально признано в течение марта Советским Союзом, Великобританией и США. На большинство постов (22 из 28) были назначены представители HKOIO: И. Тито стал председателем Совета министров и министром обороны; И. Шубашич —- министром иностранных дел; заместителями председателя Совета министров были назначены: от НКОЮ — Э. Кардель, а от эмигрантского правительства — лидер довоенной демократической партии М. Грол. Правительство ДФЮ выступило с декларацией, в которой излагалась программа его деятельности. Советский Союз первым — 12 марта 1945 г. — назначил своего посла при новом правительстве, подчеркнув при этом, что будет и впредь оказывать всю возможную помощь и поддержку братским народам Югославии. Тито имел широкую популярность и авторитет не только внутри страны, но и за ее пределами. В ореоле победителя, в маршальской форме он посещал другие страны, где его встречали с восхищением. "Мой английский друг Фицрой Маклин так пишет об этом: "Тито использовал свои поездки и ответные визиты для обсуждения проблем, представляющих взаимный интерес, и подписания соглашений, не всегда испрашивая одобрения. Москвы. Разговоры, например, велись о Балканской федерации. Подозрительному Сталину не нравилось такое поведение сателлитов..." И действительно, в сложной международной обстановке Сталин, считая необходимым проявлять должную осторожность и осмотрительность, болезненно реагировал на несогласованность в международных делах, не скрывая своего недовольства, когда Советское государство, как казалось Сталину, ставилось перед свершившимися фактами. Так, например, 2 августа было опубликовано в Югославии и Болгарии сообщение о заключении Договора о взаимной помощи, дружбе и сотрудничестве. Причем Димитров заявил: "Этот договор будет бессрочным". Узнав об этом, Сталин послал Тито телеграмму: "...Советское правительство считает, что оба правительства допустили ошибку, заключив пакт, к тому же бессрочный, до вступления в силу мирного договора, несмотря на предупреждение Советского правительства. Советское правительство считает, что своей торопливостью оба правительства облегчили дело реакционных англо-американских элементов, дав им лишний повод усилить военную интервенцию в греческие и турецкие дела против Югославии и Болгарии..." Для корректировки понимания международных вопросов решили провести трехсторонние переговоры в Москве. Молотов послал приглашения Тито и Димитрову с просьбой прибыть не позже 8—10 февраля. Тито в Москву не поехал, сославшись на плохое самочувствие. Вместо него прибыли Э. Кардель, М. Джилас и В. Попович. От Болгарии приехали Г. Димитров, В. Коларов и Т. Костов. Встреча со Сталиным состоялась 10 февраля в его кабинете, открыл ее Молотов. Когда он делал общий анализ причин, вынудивших к этой встрече, Сталин прервал его и сказал: -— А все, что Димитров говорит, что говорит Тито, за границей воспринимается как сказанное с нашего ведома. Димитров пытался объяснить, что Югославия и Болгария не обнародовали в Бледе текст договора, а только коммюнике, в котором говорилось, что достигнуто согласие между двумя странами о необходимости заключить такой договор. Затем он добавил, что Болгария, переживающая большие экономические трудности, не может развиваться без сотрудничества с другими странами. Но Сталин, обращаясь к Димитрову, заявил: — Вы зарвались, как комсомолец. Вы хотели удивить мир — как будто вы все еще секретарь Коминтерна. Вы и югославы ничего не сообщаете о своих делах, мы обо всем узнаем на улице. Вы ставите нас перед свершившимися фактами! Кардель поддержал Димитрова: — Возможно, с болгаро-югославским договором была проявлена спешка, но его проект был своевременно направлен Советскому правительству, со стороны которого не последовало никаких замечаний, кроме предложения (которое было принято) заключить такой договор не "на вечные времена", как предусматривалось в первоначальном варианте, а на 20 лет с правом продления. Поэтому я не вижу каких бы то ни было расхождений в политике между Югославией и СССР. Сталин возразил: — Ерунда! Расхождения есть, и глубокие! Что вы скажете насчет Албании? Вы вообще не консультировались с нами в отношении ввода своих войск в Албанию. Кардель оправдывался: — На это есть согласие правительства Албании. Сталин вновь прервал его: — Факт остается фактом, что вы с нами Fie проконсультировались по вопросу направления югославских дивизий в Албанию. Это могло бы привести к серьезным международным осложнениям! В результате этих переговоров в Москве было подписано соглашение "О консультациях по внешнеполитическим вопросам". Вроде бы обо всем договорились, но в каком настроении уезжали югославские гости, свидетельствует такая фраза Джиласа: "На заре нас отвезли на Внуковский аэродром и безо всяких почестей впихнули в самолет". В соответствующей тональности был проинформирован и Тито о проходивших переговорах. Тито постоянно подталкивали на конфликт со Сталиным, да и сам югославский лидер был не только строптивый, но и амбициозный человек. Позднее, уже в Е974 году, Тито на вопрос: "Какое для вас решение было более трудным — решение о тяжелой борьбе против Гитлера в годы войны или позднее, в связи с позицией Сталина?" — признался: "Решение о начале борьбы против Гитлера не было трудным. Мы обязаны были принять его. Принять решение в связи с позицией Сталина было гораздо тяжелее, поскольку мне, как дисциплинированному коммунисту-интернационалисту, было трудно пойти на такой шаг. Однако тогда я принял бесповоротное решение. И это стало переломом. Это было решение начать борьбу за то, чтобы не подчиниться диктату Сталина". Это решение Иосип Броз Тито начал осуществлять с заседания Политбюро I марта 1948 года, на котором был заслушан отчет югославских представителей, вернувшихся из Москвы. Итоги обмена мнениями подвел И. Тито: — У Югославии нет разногласий с СССР в сфере внешней политики. Вопрос касается единства партии. Наша сила — в единстве воли и действий... Югославия подтвердила свой путь к социализму. Русские по-иному смотрят на свою роль. На вопрос надо смотреть с идеологической точки зрения. Правы мы или они? Мы правы. Они иначе смотрят на национальный вопрос, чем мы. Было бы ошибкой соблюдать коммунистическую дисциплину, если это в ущерб какой-либо новой концепции... Мы не пешки на шахматной доске. Пока не прояснится, как выкристаллизовывается вся ситуация, федерация неосуществима... Мы должны ориентироваться только на собственные силы. Участник этого заседания — министр финансов, член Политбюро ЦК КПЮ, Генеральный секретарь Народного фронта ФНРЮ С. Жуйович, будучи несогласным с подобным курсом, тайно проинформировал посла СССР в ФНРЮ А. И. Лаврентьева о характере состоявшегося на заседании Политбюро ЦК КПЮ обсуждения вопросов. Жуйович и в дальнейшем регулярно информировал советского посла о всех решениях Тито и югославского правительства; суть происходящего сводилась к тому, что идет стремление оторваться от Советского Союза, и даже началось охаивание положения в СССР. В Югославии проявлялись недружественные отношения к советским специалистам, им не доверяли, ограничили доступ даже к техническим документам на совместных стройках. Как и следовало ожидать, Сталин резко отреагировал на такие выпады, он приказал отозвать из Югославии советских специалистов от министерств черной металлургии, цветной, химической промышленности, здравоохранения и даже военных советников. Это был уже полный разрыв. Состоялся обмен несколькими письмами, которые только углубляли разногласия. 9 мая на пленуме ЦК КПЮ, после обсуждения создавшегося положения, было принято послание за подписью И. Б. Тито и Э. Карделя: "Товарищам И. В. Сталину и В. М. Молотову. Получили ваше письмо от 4 мая 1948 года. Излишне писать, насколько и это письмо произвело на нас тяжкое впечатление. Оно убедило нас в том, что напрасны все наши попытки доказать даже с помощью фактов, что все обвинения против нас — результат неправильного информирования... Мы хотим ликвидировать вопрос и на деле доказать, что обвинения против нас несправедливы, то есть что мы настойчиво строим социализм и остаемся верными Советскому Союзу, остаемся верными учению Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. Будущее покажет, как и прошлое уже показало, что мы добьемся того, что вам обещаем". На этом же пленуме было одобрено сообщение комиссии, изучившей поведение С. Жуйовича и А. Хебранга, оба они были выведены из состава ЦК КПЮ и исключены из рядов партии. Указом Президиума Народной скупщины Югославии С. Жуйо-вич был освобожден от обязанностей министра финансов, а А. Хебранг — министра легкой промышленности. Джилас в мемуарах пишет: "Вопрос об арестах С. Жуйовича и А. Хебранга в ЦК не обсуждался. Тито сам принял такое решение". Конфликт перерос в громкий скандал. Сталин, узнав об аресте С. Жуйовича и А. Хебранга, поручил 9 июня 1948 года В. М. Молотову передать И. Б. Тито следующее: "ЦК ВКП(б) стало известно, что югославское правительство объявило Хебранга и Жуйовича изменниками и предателями родины. Мы это понимаем так, что Политбюро ЦК КПЮ намерено ликвидировать их физически. ЦК ВКП(б) заявляет, что если Политбюро ЦК КПЮ осуществит этот свой замысел, то ЦК ВКП(б) будет считать Политбюро ЦК КПЮ уголовными убийцами. ЦК ВКП(б) требует, чтобы расследование дела Хебранга и Жуйовича о так называемой неправильной информации ЦК ВКП(б) происходило с участием представителей ЦК ВКП(б). Ждем немедленного ответа". На такого рода беспрецедентный запрос ЦК КПЮ направил 18 июня в Москву ответ следующего содержания: "ЦК КПЮ никогда не помышлял убивать кого-либо, в т. ч. Хебранга и Жуйовича. Они находятся под следствием наших властей. ЦК КПЮ считает неправильной постановку вопроса со стороны ЦК ВКП(б) и с возмущением отвергает попытку представить наше партийное руководство "уголовными преступниками и убийцами". Учитывая это, ЦК КПЮ считает, что участие представителей ЦК ВКП(б) в расследовании дела Хебранга и Жуйовича исключено". С целью "воспитания" югославских коммунистов было решено созвать совещание Информбюро (которое теперь заменяло Коминтерн). Оно состоялось близ Бухареста в июне 1948 года с повесткой дня "О положении в КП Югославии". Доклад Жданова на этом совещании отредактировал Сталин. Были в нем очень резкие выражения: "Их методы из арсенала троцкизма", "В компартии... позорный турецкий террористический режим", "Мы располагаем данными, что Тито — иностранный шпион". В резолюции совещания, которую одобрили ее участники (от Югославии представителей не было), Югославию отлучали от социализма. Рекомендовалось изгнать из КПЮ перерожденцев, выдвинуть новые здоровые силы, верные марксизму-ленинизму. Компартии почти всех стран поддержали резолюцию Информбюро. Югославия оказалась в изоляции. Именно к этому времени относится выдуманная Хрущевым фраза, которую Сталин никогда не произносил: "Достаточно мне шевельнуть мизинцем, и не будет Тито". 21 июля 1948 года в Белграде открылся (и продолжался 8 дней) Пятый съезд КПЮ. Доклад Тито продолжался 8 часов! В нем была проанализирована история отношений с Россией с древних времен. Говоря о партии, Тито сказал, что она воспитывала парод и коммунистов в любви к Советскому Союзу как стране социализма, защитнику малых народов. Но решение Информбюро назвал ".чудовищными обвинениями!" Закончил Тито свою речь здравицей в честь Сталина! Делегаты съезда бурно аплодировали и скандировали: "Тито — Сталин! Сталин — Тито!" Но на деле продолжалось ухудшение отношений. В югославской и советской печати шли обоюдно грубые и злые оскорбления. В Югославии арестовывали симпатизирующих русским, в Советском Союзе преследовали тех, кто не одобрял разрыв отношений с Югославией. В общем, этот конфликт принес много вреда обеим странам. Туг, как говорится, нашла коса на камень: оба государ ственных деятеля, и Сталин и Тито, поддались своим худшим чертам характера — амбициозности, неуступчивости и даже капризу. Эпизод с Югославией — одна из крупных ошибок Сталина. По-другому назвать это не могу — объективность не позволяет. Опала Жукова Много написано о неблаговидных делах Сталина. Такие его поступки объясняются политической хитростью, а иногда и коварством в борьбе с соперниками. Большинство подобных обвинений надуманны. Выплеснуты они все той же общей установкой "демократов" опорочить Сталина. Но это совсем не значит, что у Иосифа Виссарионовича не было дел, не украшающих его биографию, и поскольку я обещал писать правду, вспомню очень неприятную и трудно объяснимую расправу над Жуковым, с которым Сталину довелось пережить в годы войны так много тяжелых и радостных дней. Мне кажется, причиной этой расправы были не политические мотивы, а чисто человеческие, психологические, эмоциональные побуждения, которые подогревались определенными личностями. У Сталина, как и у всех людей, были свои недостатки, один из них — болезненная подозрительность, она вызрела в результате многолетней борьбы с оппонентами, измен и предательства ранее близких людей. Вот этим болезненным пороком и воспользовались недруги Жукова. В мирные дни КГБ надо было показывать свою работу на крупных делах. Из Германии поступала информация о том, что некоторые генералы злоупотребляют вывозом "трофеев" для личных нужд. Глава КГБ Абакумов решил сам разобраться в этих сигналах. Он прибыл в Берлин и, действительно обнаружив криминал, стал производить аресты. Жуков об этом пишет: "Мне о цели визита не доложил, развернул бурную деятельность. Когда стало известно, что Абакумов производит аресты генералов и офицеров, я приказал немедленно вызвать его. Задал два вопроса: почему по прибытии не изволил представиться мне как главнокомандующему и почему без моего ведома как главноначальствующего арестовывает моих подчиненных? Ответы его были, на мой взгляд, невразумительны. Приказал ему: всех арестованных генералов и офицеров освободить. Самому убыть туда, откуда прибыл. В случае невыполнения приказа отправлю в Москву под конвоем". Надо прямо сказать, Жуков обошелся с Абакумовым не только круто, но и весьма неосторожно. Всесильные начальники КГБ никогда еще не встречали такого беспардонного с ними обращения. Нетрудно представить, какую злобу затаил Абакумов против маршала! Позднее (на суде) Абакумов будет уверять, что все подлости против Жукова он затевал и осуществлял по указанию Сталина. Но вполне допустимо предположить, что оскорбительное изгнание из Берлина было вдохновляющим стимулом для мести. У Абакумова своей власти для наказания Жукова не хватало, он искал любой повод подключить Сталина к своей мстительной затее. Вскоре представился удобный случай подобраться к Жукову, используя громкое дело, которое расследовалось по указанию Сталина. 23 апреля 1946 года главный маршал авиации, дважды Герой Советского Союза А. А. Новиков был арестован. Незадолго перед этим были арестованы министр авиационной промышленности А. И. Шахурин, из руководства ВВС — генералы Репин, Селезнев и три ответственных работника ЦК: Шиманов, Будпиков, Григорьян. В Главной военной прокуратуре СССР (в 1992 г.) я ознакомился с материалами дела по обвинению этой "группы крупных вредителей". Суть обвинения: руководство Министерства авиационной промышленности якобы выпускало партии недоброкачественных самолетов, а руководство ВВС принимало их, направляло на укомплектование авиационных частей, что нередко приводило к авариям и даже гибели летного состава. Я разыскал оставшегося в живых обвиняемого по этому делу генерал-лейтенанта Николая Павловича Селезнева, он был начальником Главного управления заказов вооружения ВВС. Он был уже не молод, в 1992 году ему шел восемьдесят шестой. В течение пяти лет он находился на Лубянке! Даже в лагерь не отправляли. Не буду приводить содержание всей нашей беседы, это требует отдельного изложения. Главное, что я уяснил: обвинение во вредительстве было абсолютно надуманным. — Война есть война! Тут не до тонкостей отделки, главное — наличие боевых качеств, — сказал Селезнев. — Каждый раз я как ответственный за приемку фиксировал все заводские недостатки. Но тот же Верховный Главнокомандующий Сталин, и особенно курировавший авиационное производство Маленков, гнали нас в хвост и в гриву, требуя не мелочиться и не задерживать поставку самолетов фронту. Кстати, зафиксированное за время войны количество аварий по техническим причинам является меньше допустимой "нормы" поломок за такой длительный срок, да еще в условиях торопливого производства в военное время. Нас надо было поощрять, а не наказывать за такие показатели!.. После беседы с Селезневым я убедился: в этом деле министр госбезопасности Абакумов осуществлял определенную "сверхзадачу". Об этом сказал сам Абакумов, когда дошла очередь до него, и он оказался в одной из камер той же Лубянки. В сохранившихся докладах об арестах и ходе следствия, написанных им, когда он был министром госбезопасности, Абакумов пытался свалить вину на Сталина, заявляя, что все вершилось по его личному указанию. Но даже если арест авиаторов действительно был произведен с разрешения Сталина, то подключение к этому делу Жукова уже было инициативой и мстительным желанием Абакумова. Вот что рассказывал главный маршал авиации Новиков уже на суде над самим Абакумовым. Привожу короткие цитаты из рукописных записей Александра Александровича; подробности, касающиеся авиационной сути дела, для краткости опускаю, отбираю только то, что относится к фальсификации обвинений против маршала Жукова. "Арестован по делу ВВС, а допрашивают о другом". "Был у Абакумова не менее 7 раз, как днем, так и ночью, что можно установить по журналу вызовов из тюрьмы". "Я был орудием в их руках для того, чтобы скомпро-метироватьпекоторых видных деятелей Советского государства путем создания ложных показаний. Это мне стало ясно гораздо позднее... Вопросы состояния ВВС была только ширма". "Следователь Лихачев: "Какой ты маршал — подлец, мерзавец. Никогда отсюда больше не выйдешь... Расстреляем к... матери... Всю семью переарестуем. Заставим все равно рассказать все, мы все знаем. Рассказывай, как маршалу Жукову в жилетку плакал, он такая же сволочь, как ты..." "Допрашивали с 22 по 30 апреля ежедневно, потом с 4 мая по 8 мая". "Морально надломленный, доведенный до отчаяния несправедливостью обвинения, бессонные ночи... Не уснешь, постоянно свет в глаза... Не только по причине допросов и нервного напряжения, чрезмерная усталость, апатия, безразличие и равнодушие ко всему — лишь бы отвязались — потому и подписал — малодушие, надломленная воля. Довели до самоуничтожения. Были минуты, когда я ничего не понимал... я как в бреду наговорил бы, что такой-то хотел убить такого-то". Что касается письма-заявления на маршала Жукова, о нем Новиков, давая пояснения суду, сказал: "— Заявление на Жукова по моей инициативе? — Это вопиющая неправда... со всей ответственностью заявляю, что я его не писал, дали печатный материал... Дело было так: к Абакумову привел меня Лихачев. Не помню, у кого был документ... (Где уж помнить в том состоянии, которое Александр Александрович описал выше. — В, К.) Абакумов сказал: вот, ознакомьтесь — и подпишите. "Заявление" было напечатано... Ни один протест не был принят... Потом заставили... Это было у Лихачева в кабинете, продолжалось около 7—8 часов... Было жарко мне, душно, слезы и спазмы душили... Много времени спустя я понял, для чего надо было им такое заявление". Так выбивались показания для того, чтобы обвинить Жукова. В итоге Абакумов доложил Сталину "Заявление" Новикова на девяти страницах, в котором главный маршал авиации обвиняет Жукова в присвоении исключительно себе заслуг по разработке и осуществлению многих победных операций и очень неуважительном отношении к Сталину как Верховному Главнокомандующему. Знал Абакумов, на какие болезненные чувства Сталина педалировать при составлении этого "Заявления". Получив такое обстоятельное и тяжелое обвинение в адрес Жукова, Сталин не счел возможным единолично решать судьбу заслуженного маршала, он, как министр обороны, которому было адресовано "Заявление", приказал созвать Высший Военный совет. 1 июня 1946 года состоялось заседание Высшего Военного совета. На него были приглашены маршалы Советского Союза и некоторые маршалы родов войск. Сталин вошел хмурый — предстоящий разговор, конечно же, был не из приятных. Плохое настроение Сталина подтверждала и его одежда: он был не в военной форме, а в кителе без погон. Сталин подошел к секретарю Военного совета генералу Штеменко, положил перед ним на стол папку и сказал: — Товарищ Штеменко, прочитайте, пожалуйста, нам эти документы. Генерал Штеменко раскрыл папку и начал громко читать. То были показания Новикова. После прочтения "Заявления" маршала Новикова в зале воцарилась гнетущая тишина, длившаяся минуты две. Первым заговорил Сталин. Обращаясь к сидящим в зале, он предложил выступать и высказывать мнение по существу выдвинутых обвинений в адрес Жукова. Выступили члены Политбюро ЦК партии Г. М. Маленков и В. М. Молотов. Оба они стремились убедить присутствующих в вине Жукова. После Маленкова и Молотова выступили маршалы Советского Союза И. С. Конев, А. М. Василевский и К. К. Рокоссовский. Они говорили о некоторых недостатках характера Жукова и допущенных ошибках в работе. В то же время в их словах прозвучало убеждение в том, что он не мог быть заговорщиком. Особенно ярко и аргументированно выступил маршал бронетанковых войск П. С. Рыбалко, который закончил свою речь так: — Товарищ Сталин! Товарищи члены Политбюро! Я не верю, что маршал Жуков — заговорщик. У него есть недостатки, как у всякого другого человека, но он патриот Родины, и он убедительно доказал это в сражениях Великой Отечественной войны. Сталин никого не перебивал. Предложил прекратить обсуждение по этому вопросу. Затем он подошел к Жукову: — А что вы, товариш Жуков, можете нам сказать? Маршал твердым голосом ответил: — Мне, товарищ Сталин, не в чем оправдываться, я всегда честно служил партии и нашей Родине. Ни к какому заговору не причастен. Очень прошу разобраться в том, при каких обстоятельствах были получены показания от Новикова. Я хорошо знаю этих людей, мне приходилось с ними работать в суровых условиях войны, а потому глубоко убежден в том, что кто-то их принудил написать неправду. Сталин спокойно выслушал, внимательно посмотрел Жукову в глаза и сказал: — А все-таки вам, товарищ Жуков, придется на некоторое время покинуть Москву. Как результат заседания Военного совета был издан Приказ Министра Вооруженных Сил Союза ССР от 9 июня 1946 года № 009 за подписью Сталина. Привожу несколько первых абзацев этого приказа: "Совет Министров Союза ССР постановлением от 3 июня с. г. утвердил предложение Высшего военного совета от 1 июня об освобождении Маршала Советского Союза Жукова от должности Главнокомандующего Сухопутными Войсками и этим же постановлением освободил маршала Жукова от обязанностей Заместителя Министра Вооруженных Сил. Обстоятельства дела сводятся к следующему. Бывший Командующий Военно-Воздушными Силами Новиков направил недавно в Правительство заявление на маршала Жукова, в котором сообщал о фактах недостойного и вредного поведения со стороны маршала Жукова по отношению к Правительству и Верховному Главнокомандованию. Высший военный совет на своем заседании 1 июня с. г. рассмотрел указанное заявление Новикова и установил, что маршал Жуков, несмотря на созданное ему Правительством и Верховным Главнокомандованием высокое положение, считал себя обиженным, выражал недовольство решениями Правительства и враждебно отзывался о нем среди подчиненных лиц. Маршал Жуков, утеряв всякую скромность и будучи увлечен чувством личной амбиции, считал, что его заслуги недостаточно оценены, приписывая при этом себе, в разговорах с подчиненными, разработку и проведение всех основных операций Великой Отечественной войны, включая и те операции, к которым он не имел никакого отношения. Более того, маршал Жуков, будучи сам озлоблен, пытался группировать вокруг себя недовольных, провалившихся и отстраненных от работы начальников и брал их под свою защиту, противопоставляя себя тем самым Правительству и Верховному Главнокомандованию..." В такой обвинительной тональности составлены еще две с половиной страницы, и завершается приказ назначением Жукова командующим Одесским военным округом. Сталина несколько шокировала поддержка Жукова боевыми соратниками, особенно маршалом бронетанковых войск П. С. Рыбалко. Но маховик расправы был запущен. На пленуме Жукова вывели из членов ЦК КПСС. Через год из Москвы в Одессу была направлена комиссия во главе с министром обороны Булганипым. Проверку решили провести внезапную, никого не предупредили о прибытии комиссии. Жуков в этот день был на учениях в поле. Комиссия не обнаружила никаких недостатков. Наоборот, обучение и состояние войск улучшилось. Но пожаловался секретарь обкома партии Кириченко на слишком самостоятельные решения маршала в вопросах не только военных — в борьбе с преступностью, в распределении жилплощади. Н вообще — гордец. Очень просил секретарь перевести Жукова куда-нибудь на другое место. Булганин подробно изложил Сталину результаты проверки комиссии. Не забыл просьбу Кириченко. Жуков выглядит обиженным. На вокзал даже не пришел встречать комиссию (о намерении проверять внезапно — умолчал). И еще добавил: — Граница с Турцией рядом, как бы беда не случилась, махнет за рубеж — и что тогда? Не дремал и Абакумов, докладывал Сталину о "чемоданчике с драгоценностями", с которыми жена маршала якобы не расстается (позднее выяснилось, что это фикция). Регулярно присылал материалы подслушивания разговоров маршала на квартире. Сталин и на этот раз пошел на поводу у недоброжелателей. Жукова перевели подальше от границы, командующим второразрядным Уральским военным округом со штабом в Свердловске. Но все же через несколько лет, как говорится, совесть у Сталина заговорила: Жукова избрали депутатом Верховного Совета СССР (по рекомендации "сверху". Кроме Сталина, никто на это не осмелился бы). 10 октября на XIX съезде маршала опять избрали кандидатом в члены ЦК. Все шло к тому, чтобы назначить Жукова министром обороны. Смерть Сталина помешала этому. Но все же в какой-то степени Сталин признал свою вину перед боевым соратником и кое-что сделал для устранения этой своей несправедливости. Возрождение В Берлин на встречу с главами государств-союзников Сталин ехал поездом. Он видел за окном вагона разрушенные города, а на местах деревень, как безлистные обгоревшие деревья, торчали тысячи тысяч печных труб. Все это было наглядным подтверждением подробного доклада Чрезвычайной Государственной комиссии о материальном ущербе, причиненном немецкими захватчиками на оккупированной ими территории. Привожу только несколько абзацев из этого доклада: "Немецко-фашистские захватчики полностью или частично разрушили свыше 6 миллионов зданий и лишили крова около 25 миллионов человек. Среди разрушенных и наиболее пострадавших городов — крупнейшие промышленные и культурные центры: Сталинград, Севастополь, Ленинград, Киев, Минск, Одесса, Смоленск, Новгород, Псков, Орел, Харьков, Воронеж, Ростов-на-Дону и многие другие. Немецко-фашистские захватчики разрушили 31 850 промышленных предприятий, на которых было занято около 4 миллионов рабочих; уничтожили или вывезли 239 тысяч электромоторов, 175 тысяч металлорежущих станков. Разрушили 65 тысяч километров железнодорожной колеи, 4100 железнодорожных станций, 36 тысяч почтово-телеграфных учреждений, телефонных станций и других предприятий связи. Уничтожили или разгромили 40 тысяч больниц и других лечебных учреждений, 84 тысячи школ, техникумов, высших учебных заведений, научно-исследовательских институтов, 43 тысячи библиотек общественного пользования. Разорили и разграбили 98 тысяч колхозов, 1876 совхозов и 2890 машинно-тракторных станций; зарезали, отобрали или угнали в Германию 7 миллионов лошадей, 17 миллионов голов крупного рогатого скота, 20 миллионов голов свиней, 27 миллионов овец и коз, 110 миллионов голов домашней птицы". Предстояло все восстановить. Не было денег. Не было строительных материалов. Погибло несколько миллионов самих строителей — самых сильных и молодых. А 5 115 709 человек, измученных, травмированных духовно и физически, возвращались из немецкого плена на родину. Им надо помочь жильем, питанием, лечением. В неотложной поддержке и репатриации нуждаются граждане союзных нам государств, которые были освобождены из немецких лагерей Советской Армией, их тоже немало — 732 378 человек, в том числе американцев —'20 949, англичан — 23 744, французов — 29! 903, бельгийцев — 32 789, голландцев — 30 958, люксембуржцев —- 1308, норвежцев — 1040 и т. д. Впервые после 1937 года Сталин позволил себе отпуск в 1946 году. Он поехал в Крым, на автомобиле. Тогда не было еще нынешней автострады, дорога была разбитая. Вдоль нее — скелеты городов и деревень, руины, пожарища. Строительство шло как после разрухи, причиненной первой мировой и гражданской войнами. Руки могли опуститься от изнеможения и усталости после невероятных усилий, отданных для достижения победы, и от огромного объема восстановительных работ. Но опять Сталин и партия были той могучей, объединяющей всех силой, которая позвала, подняла, организовала и направила народы СССР на новый, невиданный трудовой подвиг. Я не в состоянии охватить и описать процесс послевоенного восстановления народного хозяйства, строительства заново городов, возрождение простого человеческого житья-бытья; хотя сам был участником этого великого подъема, все видел, но по сей день удивляюсь: как же мы все это осилили! Изможденные, худые, полуголодные люди жили на скудное питание, которое получали по карточкам. Много написано недобрых слов об этих карточках, но писали так люди, поверхностно рассуждающие или движимые недоброжелательством. Если бы не эти карточки, не социалистический принцип учета и распределения, голод задушил бы народ, погибло бы от него людей больше, чем на полях сражений. По карточкам хоть немного, но получали все, по всей стране, благодаря чему и выжили. Конечно, были перебои в снабжении, было и воровство, махинаторство, но это отдельные недостатки (наказуемые!), а в целом страна и народ выжили именно благодаря твердому государственному порядку в снабжении. Руководство страны спланировало в новом пятилетнем плане восстановление народного хозяйства. Сталин в своей речи перед избирателями 9 февраля 1946 года позвал народ на трудовой подвиг. Этот призыв был похож на его выступление 3 июля 1941 года, когда он поднимал народы Советского Союза на великую войну против немецких захватчиков. В своей речи Сталин подвел итоги войны против Германии и Японии. Сказал: "Война была не только проклятием. Она была вместе с тем великой школой испытания всех сил народа... экзаменом нашему советскому строю, нашему государству, нашему правительству, нашей Коммунистической партии..." Далее он показал, как по всем этим параметрам мы выдержали экзамен и одержали победу над очень сильным врагом. Могут ли быть сомнения в том, что мы осилим трудности, стоящие перед нами в мирном строительстве? Сталин говорил как всегда спокойно, не торопясь. Речь его была настолько убедительна, что у меня, когда я его слушал (а слушала по радио вся страна), поднималась какая-то внутренняя сила, вдохновение, вера, что все, о чем он говорит, будет непременно осуществлено. "Основные задачи нового пятилетнего плана состоят в том, чтобы восстановить пострадавшие районы страны, восстановить довоенный уровень промышленности и сельского хозяйства и затем превзойти этот уровень в более или менее значительных размерах. Не говоря уже о том, что в ближайшее время будет отменена карточная система, особое внимание будет обращено на расширение производства предметов широкого потребления, на поднятие жизненного уровня трудящихся путем последовательного снижения цен на все товары и на широкое строительство всякого рода научно-исследовательских институтов, могущих дать возможность науке развернуть свои силы. Я не сомневаюсь, что если окажем должную помощь нашим ученым, они сумеют не только догнать, но и превзойти в ближайшее время достижения науки за пределами нашей страны. Что касается планов на более длительный период, то партия намерена организовать новый мощный подъем народного хозяйства, который дал бы нам возможность поднять уровень нашей промышленности, например, втрое по сравнению с довоенным уровнем". Сегодня, перечитывая эти слова, я не обнаруживаю в них зажигательности или особого пафоса, которые испытывал, когда слушал прямую речь Сталина. Наверное, это зависело не только от убедительности и авторитета вождя, но и от того, что все мы ждали таких слов, все хотели, всем была нужна именно такая обнадеживающая, объединяющая, вдохновляющая энергия при той нашей безмерной усталости и даже сомнении — хватит ли сил — при виде окружающей разрухи и полуголодного существования. И люди поверили и в слова Сталина, и в свои силы. Ниже я приведу очень любопытный, объективный, подлинный документ, подтверждающий это. Кроме повседневной открытой информации о ходе работ, настроениях, высказываниях людей, обобщались и докладывались сведения о том, что говорят, думают люди, не опасаясь преследования за свою откровенность. Одним из источников таких самых тайных мыслей были надписи, которые делали люди в бюллетенях для голосования при выборах депутатов Верховного Совета. Они заходили в кабины для голосования и, оставаясь невидимыми, могли без опаски написать анонимно все, что хотели. А вот сокращенный текст документа, о котором я сказал выше. Информация оргинструкторского отдела МГК ВКП(б) о надписях на бюллетенях по выборам в Верховный Совет СССР 12 февраля 1946 г. ...Имеются также такие надписи: "Голосую за т. Сталина, желаю ему многих лет жизни на счастье нашего народа", "Голосую за родного Сталина, за прекрасное будущее, за счастье народа", "Слава великому Сталину", "Отдаю свой голос за кристально чистого человека, за великого Сталина", "Всем сердцем голосую за т. Сталина и программу ЦК, изложенную в Обращении". Надпись на украинском языке гласит: "Пусть живет родной отец, т. Сталин, который освободил Украину от немецкой неволи. Свой голос отдаю за т. Сталина. Пусть он здравствует на долгие годы. Пусть его мудрые глаза освещают нам путь. Пусть его сердце, ласковое и доброе, долгие годы бьется на благо Родины. Да здравствует Сталин!" Избиратель 44-го участка (Пролетарский район) сделал следующую надпись: "Я побывал во многих странах и хорошо знаю, что такое буржуазная демократия. Голосую за коммунистическую идеологию, русский народ, советскую мораль, нашу демократию, нашу партию большевиков, за Сталина..." "С радостью голосую за тт. Маленкова и Булганина — коммунистов-сталинцев. Мне дороги все, кто близок к т. Сталину, которого я люблю больше своей жизни. Под водительством Сталина мы победили. Да здравствует наш мудрый вождь". От имени группы офицеров сделана такая надпись; "За Вас, дорогой т. Сталин, готовы отдать не только свои голоса, но и свои жизни". Имеются надписи, обращенные к нашей партии. "Я — беспартийный, — пишет один избиратель, — но верю в правильность политики партии большевиков". Другие избиратели ставили такие надписи: "Да здравствует партия большевиков — организатор наших побед. Голосую первый раз, с чувством радости отдаю свой голос за кандидатов блока коммунистов и беспартийных". "Голосую за Коммунистическую партию, за счастье народа, за коммунизм. Приветствую партию большевиков, борющуюся за дальнейшее улучшение нашей жизни. Пусть крепнет блок коммунистов и беспартийных!" "Я голосую за страну, где процветают дружба народов и равноправие всех национальностей. Прошу вас беречь и охранять здоровье нашего чуткого друга народов Советского Союза и всего прогрессивного человечества, великого нашего т. Сталина". Прерывая (их очень много) эмоциональные высказывания, хочу еще раз обратить внимание на то, что это люди писали искренно, от души. Никто их не заставлял, не принуждал. О достоверности моего убеждения свидетельствуют надписи иного содержания, которые тоже включены в обзор: "Моя просьба — поскорее улучшить снабжение товарами широкого потребления. Нужда в одежде, обуви и белье неимоверно большая". "Прошу обратить внимание на себестоимость управленческого аппарата. Чем меньше управленческий аппарат, тем слаженнее работа". "Отдавая свой голос за лучших сынов Родины, прошу проявить больше заботы о семьях погибших воинов. К вам, мои дорогие, я обращаю свою просьбу, подумайте об улучшении жилищных условий". В другой надписи сказано: "Люди до 40 лет вынуждены жить без семьи только потому, что у них нет жилья". "Заставьте райисполкомы больше заниматься вопросами жилья, благоустройства и быта рабочих. Пусть ближе будут они к трудящимся. У нас стало очень много разводов, — укрепляйте семью, призовите к порядку морально разложившихся". "Развивайте критику всех недостатков в работе". "Товарищи депутаты, усильте борьбу с ворами в общественном питании, нарушителями общественного порядка — грабителями, хулиганами, а также с семейственностью в учреждениях и в бытовом обслуживании". "Разгоните колхозы, выгоните евреев из торговых организаций". "Голосую с условием выезда за границу для ознакомления с другими национальностями. Давайте свободные выборы". В Калининском округе при вскрытии урн на бюллетенях были обнаружены такие надписи: "Когда кончится сверхдемократическая комедия — народное мучение, это хуже рабства", "Народ голосует молча, но он говорит: "Больше хлеба, одежды, мяса, если вы с этим не справитесь, то потеряете всякое доверие", "Прошу дать вольную торговлю, чтобы все хорошо жили, и дети не голодали так, как сейчас", "У нас живут хорошо те, кто у власти, а остальной народ смотрит в гроб". Мать, потерявшая сына на фронте, написала: "Чистосердечно отдаю свой голос за достойных сынов Родины и желаю им хорошо поработать на благо народа. Не забывайте детей-сирот и матерей, отцы и сыновья которых погибли в боях за счастье всего человечества". Трудно, тяжело шло восстановление, всего не хватало, и все же Сталин постоянно искал возможности облегчить жизнь людей. Может быть, учитывая вышеприведенную информацию (надписи на бюллетенях), через несколько дней после выборов было принято решение о новом снижении цен: на хлеб — на 58%, крупу — от 53 до 63%, хлебобулочные изделия — до 50%, макароны — на 55%, сахар — на 33%, водку и вина — на 25%. В Москве дополнительно открылись новые хлебные магазины, в которых продавались до 44 видов хлебных и мучных изделий. В ресторанах и чайных цены снижались соответственно ценам на продукты в магазинах. И вот опять привожу отклики на это постановление. "Слова Сталина не расходятся с делом, — говорит токарь завода "Калибр" Кузнецова, — снизили цены на продукты в коммерческих магазинах, скоро отменят и карточную систему. А если в ближайшем будущем снизят цены на предметы ширпотреба, то тогда еще веселее станет наша жизнь". И опять много подобных высказываний, но были и такие: "Для рабочих от снижения коммерческих цен пользы мало. Все равно покупать будут те, кто имеет большие заработки". Как бы там ни было, снабжение улучшалось, а деньги, необходимые на восстановление, поступали в бюджет. Снижение цен стало традиционным. В 1947 году была отменена карточная система снабжения — и это несмотря на то, что сельское хозяйство пострадало от засухи, сильнейшей за последние 50 лет! Шла титаническая работа по восстановлению фабрик, заводов, больниц, учебных заведений, сельского хозяйства. Но... опять на пути к спокойной, нормальной трудовой жизни советских людей возникло это трижды проклятое "но". Опять Сталину, который тоже устал и постарел, пришлось, наряду с труднейшими делами по восстановлению народного хозяйства, заняться вопросами военной стратегии. На сей раз глобальной!   Заботы о левом фланге После войны Сталин укреплял общее геополитическое положение Советского Союза. В Европе он создал блок социалистических стран: Югославия, Болгария, Польша, Венгрия, Румыния, Албания, — которые строили свою жизнь по социалистическим канонам (с некоторыми национальными особенностями). Восток — левый фланг страны — оставался открытым. После разгрома сильной японской армии здесь создавалась благоприятная обстановка: в Китае шло мощное национально-освободительное движение, часть которого возглавляли коммунисты во главе с Мао Цзэдуном. В другой группировке национально-освободительных сил лидером был Чан Кайши. В Корее, тоже разъединенной на две части противоборствующими сторонами, северную половину возглавлял коммунист Ким Ир Сен. Под его руководством корейский народ боролся за освобождение от американских колонизаторов и их южнокорейских прислужников. США теперь (главный оппонент Советского Союза) все внимание сосредоточили на укреплении своих позиций в Европе. Этим и решил воспользоваться Сталин, оказав помощь братским компартиям Кореи и Китая. В марте 1949 года Сталин сказал Поскребышеву: — Надо поближе познакомиться с товарищем Ким Ир Сеном, решить с ним ряд очень важных проблем на Востоке. Пригласите Ким Ир Сена в Москву. Вскоре корейский лидер прибыл в нашу столицу вместе с советским послом в Корее генералом Штыковым. Сталин принял их немедленно. В состоявшейся беседе были решены важные для обеих стран проблемы. Опубликованная часть их беседы дает представление, о чем шла речь. — Много ли американских войск в Корее? — спросил Сталин. — Около 20 тысяч солдат и офицеров, — ответил Ким Ир Сен. — Примерно 15—20 тысяч, — уточнил более осведомленный Штыков. — Имеется ли у южан своя национальная корейская армия? — Имеется, численностью до 60 тысяч человек, — ответил Ким Ир Сен. Сталин улыбнулся и спросил: — А вы их не боитесь? Ким Ир Сен ответил серьезно: — Мы их не боимся, но у нас нет военной техники и морских сил. Сталин пообещал: — С этим мы вам окажем помощь. Особенно самолетами, чтобы американцы не хозяйничали в небе. Кроме укрепления своей армии, надо принимать меры по ослаблению армии противника. Как у вас обстоит дело с этим вопросом? Засылаете ли вы своих людей в южнокорейскую армию? — Наши люди там ведут тайную работу, но пока активно себя не проявляют. — Правильно делают, осторожность нужна. Но и о бдительности не забывайте, южане тоже засылают своих людей в вашу армию... В декабре 1949 года в Москву прибыл Мао Цзэдун. Он приехал на торжества по случаю 70-летия Сталина. На этот юбилей съехались государственные и партийные деятели многих стран, но особое внимание Сталин уделил Мао Цзэдуну. Это видно из того, что Сталин поселил Мао в Кремле: такой чести никто не удостаивался. Самые высокие гости жили обычно в гостиницах, в своих посольствах или на советских госдачах. Такое отношение к Мао, конечно же, объясняется не только престижными соображениями. Сталину надо было решить с Мао геополитические проблемы на многие годы вперед. И конечно же, два крупнейших политических лидера XX века за эти недели и поговорили, и обсудили, и договорились о многом. Кроме личных встреч, были и официальные, в присутствии членов Политбюро. Достовернее других об этом рассказывает переводчик Н. Т. Федоренко (впоследствии ученый-краевед, член-корреспондент АН СССР). Я использую здесь некоторые эпизоды из его воспоминаний. Встречи и беседы Сталина и Мао Цзэдуна проходили обычно на московской даче в Кунцево. Время всегда было ночное. За длинным столом, в самом начале которого сидел Сталин, как правило, располагались члены Политбюро ЦК ВКП(б). Мао Цзэдун занимал место рядом с хозяином, если не считать переводчика, который находился между ними. Китайские товарищи занимали места по соседству со своим лидером. Стол всегда был сервирован: у каждого места — обеденный прибор, бокалы, рюмки, минеральная вода, несколько бутылок грузинского сухого вина. Водка не подавалась. На столе также стояли блюда с парниковыми овощами и зеленью. В конце большого стола находился сервировочный столик. Каждый брал себе еду по собственному вкусу. Прислуги в комнате не бывало. Приходила лишь одна официантка, которая приносила какое-либо горячее блюдо, показывала его хозяину и затем относила на сервировочный столик. Вино каждый наливал себе сам, но пили очень экономно, большинство скорее делало вид, что выпивает. Все, кажется, предпочитали лишь пригубить. Графин с коньяком, стоявший в центре стола, приводился в движение — шел по кругу, когда подходило время произнести тост. Сталин обычно отпивал один-два глотка сухого вина из своего хрустального бокала на ножке, смешивая красное и белое из двух бутылок, которые возвышались по его правую руку и которыми пользовался только он один. "— Как-то на одной из встреч, — вспоминает Федоренко, — как всегда на подмосковной даче, Мао Цзэдун, с которым мне пришлось сидеть рядом, шепотом спросил меня, почему Сталин смешивает красное и белое вино, а остальные товарищи этого не делают. Я ответил ему, что затрудняюсь объяснить, лучше спросить об этом Сталина. Но Мао Цзэдун решительно возразил, заметив, что это было бы бестактным. — Что у вас там за нелегальные перешептывания? — раздался голос Сталина. — Товарищ Мао Цзэдун интересуется, почему вы смешиваете разные вина, а другие этого не делают. — Это, видите ли, моя давняя привычка. Каждое вино, грузинское в особенности, обладает своим вкусом и ароматом. Соединением красного с белым я как бы обогащаю вкус, а главное — создаю букет, как из пахучих степных цветов". Темы собеседований были самые различные. Строгой повестки дня не существовало. Разговор практически происходил между Сталиным и Мао Цзэдуном. Однако в ходе непринужденного разговора собеседники обменивались суждениями по военным, политическим, экономическим и идеологическим вопросам. Именно так были согласованы принципиальные положения Договора о дружбе, союзе и взаимной помощи между Советским Союзом и Китаем. Конкретные переговоры по содержанию статей договора велись делегациями: советской — во главе с А. И. Микояном и китайской — с Чжоу Эньлаем. Шло время, прошел декабрь. Минул январь 1950 года. Приближалась февральская дата — день подписания Договора о дружбе, союзе и взаимной помощи между Советским Союзом и Китаем. — Нам хотелось бы, товарищ Сталин, устроить небольшой прием после подписания договора, — обратился Мао Цзэдун с просьбой во время очередной встречи. — Естественно, — сказал хозяин. — Но не в Кремле, где меня разместили, а в другом месте, например в "Метрополе". — А почему не в Кремле? — Видите ли, товарищ Сталин, Кремль — это место государственных приемов Советского правительства. Не совсем это подходяще для нашей страны — суверенного государства... — Да, но я никогда не посещаю приемов в ресторанах или иностранных посольствах. Никогда... — Наш прием без вас, товарищ Сталин... Нет, нет, просто немыслимо. Мы просим, очень просим, пожалуйста, — настаивал Мао Цзэдун. Наступила пауза, с ответом Сталин не спешил. Он как бы сосредоточивался. Мао Цзэдун ждал согласии, не сводя с него глаз. — Хорошо, товарищ Мао Цзэдун, я приеду, если вы этого так хотите, — произнес Сталин и заговорил на другую тему. 14 февраля в назначенный день и час китайские хозяева и гости собрались в банкетном зале "Метрополя". Охрана предложила переводчику встретить Сталина в вестибюле. Вскоре открылась парадная дверь, и на пороге, как в раме на портрете во весь рост, стоял Сталин. Быстрым взглядом он обвел вестибюль и, заметив переводчика, не спеша направился в его сторону как на знакомый ориентир. Приблизившись к гардеробу, Сталин начал расстегивать шинель, услужливый гардеробщик подскочил к нему и произнес: — Разрешите, Иосиф Виссарионович, подсобить... Сталин, взглянув на него, вежливо с ним поздоровался и с легкой иронией произнес: — Благодарю, но это, кажется, даже я умею... Сняв шинель, он подошел к вешалке, повесил, положил на полку свою фуражку, посмотрел в зеркало, поправил волосы и обратился к переводчику: — Как тут дела, все ли в сборе? — Да, товарищ Мао Цзэдун и другие китайские друзья уже давно на месте, ожидают вас. — В таком случае — ведите меня. Банкетный зал его встретил громкими рукоплесканиями и шумными возгласами восторга. Это было всеобщее ликование — и мрачных пессимистов, и очень осторожных оптимистов. На какой-то миг Сталин остановился, окинул взглядом собравшихся. Он пошел к Мао Цзэдуну, который стоял за длинным столом "президиума". Они поздоровались, пожали друг другу руки и Обменялись общими фразами относительно здоровья и дел. Затем китайские товарищи во главе с Чжоу Эньлаем начали подходить к Сталину, чтобы поздороваться и обменяться рукопожатиями. Настроение у всех было приподнятое. На некотором отдалении стояла когорта: Берия, Маленков, Хрущев, Ворошилов, Микоян, Шверник, Суслов, Булганин. Начались тосты, здравицы. Все с нетерпением ждали самого главного — слова Сталина. Именно он должен и может сказать нечто сокровенное, что выразит истину момента, глубокий смысл исторического события. И это мгновение наступило. Он провозгласил тост за Мао Цзэдуна, за успехи Китайской Народной Республики. Что касается Кореи, то Мао дал согласие способствовать объединению военным путем северной и южной части этой страны под эгидой коммунистов. Сталин выполнил обещание, данное Ким Ир Сену. Корейская армия получила огромную помощь военной техникой. Силы северных корейцев настолько возросли, что они иногда, как говорится, стали играть мускулами, проявляли активные действия на фронте. Сталин понимал: если разгорятся боевые действия, американцы немедленно подбросят на Восток свои силы, это осложнит борьбу самих корейцев и не будет способствовать осуществлению стратегии по укреплению восточного фланга. Штыкову была послана предупредительная телеграмма: "Вам было запрещено без разрешения Центра рекомендовать правительству Северной Кореи проводить активные действия против южных корейцев... Обязываем дать объяснение..." Но события развиваются не всегда так, как хотелось бы. 25 июня 1950 года рано утром радио Пхеньяна объявило, что "войска марионеточного правительства Южной Кореи начали внезапное наступление на территорию Северной Кореи... Противник вторгся на глубину от одного до двух километров". Однако в военном отношении наши советники во главе с генералом Штыковым подготовились лучше. Южнокорейские заслоны были сметены, северяне быстро и организованно покатились к Цусимскому проливу. Американцы могли пока ответить только мощными авианалетами да начали переброску своих дивизий из Японии на юг Корейского полуострова. Сталин предупредил, чтобы советские граждане в военных действиях не участвовали. Однако Ким Ир Сен хотел быстрее развить успех, поэтому обратился к Штыкову с просьбой все-таки послать наших офицеров непосредственно в наступающие корейские части. Тот сгоряча пообещал и обратился с просьбой в Центр. Сталин ответил ему немедленно и в характерном для него стиле: "Вы ведете себя неправильно, так как пообещали корейцам дать советников, а нас не спросили. Вам нужно помнить, что вы являетесь представителем СССР, а не Кореи. Пусть наши советники пойдут в штаб фронта и в армейские группы в гражданской форме в качестве корреспондентов "Правды" в требуемом количестве. Вы будете лично отвечать за то, чтобы они не попали в плен. Фын Си (так подписывался Сталин)". Американское командование перебросило через океан экспедиционный корпус, усиленный флотом и авиацией. Американские войска, поддержанные мощными ударами с моря и с воздуха, где у них было подавляющее превосходство, потеснили северокорейцев, перешли на их территорию и стремительно двинулись на север. Война приближалась к границам Китая и СССР. Что делать? Вводить в Корею наши войска? — Это опять война. Сталин решил добиться от Китая введения в Корею их армии. Принципиальное соглашение было достигнуто почти год назад, но теперь обстановка изменилась... Сталин настаивал, а авторитет его был очень велик, Мао Цзэдун не мог ему отказать. И вот 13 октября Сталин сообщает: "Пхеньян. Штыкову для товарища Ким Ир Сена. Только что получил телеграмму от Мао Цзэдуна, где он сообщает, что ЦК КПК вновь обсудил положение и решил все же оказать военную помощь корейским товарищам. Фын Си". Китайская и корейская армии совместными усилиями отбросили американцев до границы между Севером и Югом. Здесь фронт остановился, началась затяжная позиционная война. Мощная американская авиация беспощадно уничтожала все живое в Северной Корее, полностью были разрушены, обращены в щебень после многократных бомбардировок с моря и с воздуха все корейские города, даже самые маленькие. Тогда Сталин принял важное решение: на китайской территории близ корейской границы были развернуты аэродромы, на которых разместилось несколько наших авиационных дивизий. На летчиках была китайская военная форма, на самолетах китайские опознавательные знаки. Сталин строжайше приказал следить за тем, чтобы наши самолеты ни в коем случае не перелетали линию фронта, дабы исключить всякую возможность попадания наших пилотов в плен. Так и произошло: в воздушных боях над Северной Кореей наши летчики сбили несколько сотен американских машин, но и сами потеряли 319. И ни один наш летчик не попал в плен! Уже при жизни Сталина были начаты переговоры о перемирии между корейцами, а вскоре после его кончины огонь был прекращен. Таким образом, Корея и Китай надежно укрепили свои международные позиции и приступили к мирному строительству новой, свободной от оккупантов жизни. Эти страны были надежными дружественными соседями. Сталин своего достиг — укрепил левый фланг страны прочно и, казалось, надолго. Но именно только "казалось". Пришедший к власти Хрущев свел на нет все усилия Сталина, поссорил СССР с Китаем, предал корейский народ, не выполняя ранее достигнутые договоренности. Поиски новой стратегии Весной 1946 года бывший премьер-министр Великобритании совершал неофициальную поездку по США. Выступая в Вестминстерском колледже в Фултоне (штат Миссури), он подчеркнул, что говорит от себя лично, не представляя никакие официальные инстанции. Однако выступление Черчилля не было очередной лекцией или вечером воспоминаний. Это было программное выступление, намечающее политику всего капиталистического мира на многие годы вперед. И не случайно президент США Гарри Трумэн потратил немало времени, совершив поездку более чем в тысячу миль, чтобы присутствовать на этом выступлении Черчилля. Если опустить дипломатические и маскировочные завитушки из речи Черчилля, суть ее сводится к предложению создать <'братскую ассоциацию народов, говорящих на английском языке", — то есть самый настоящий военный союз англосаксонской расы. Против кого был нацелен англо-американский военный союз? Черчилль указывает адрес абсолютно точно, заявляя, что железный занавес разделил европейский континент. "За этой линией хранятся все сокровища древних государств Центральной и Восточной Европы — Варшава, Берлин, Прага, Вена, Будапешт, Белград, Бухарест, София — все эти знаменитые города и население в их районах находятся в советской сфере"... Далее Черчилль рисует очень опасную перспективу: "Никто не знает, что Советская Россия и ее международная коммунистическая организация намеревается сделать в ближайшем будущем или каковы границы, если таковые существуют, их экспансионистских тенденций и стремлений..." Черчилль рекомендует поспешить с созданием англо-американского военного союза потому, что "...в значительном большинстве стран, отстоящих далеко от русской границы и разбросанных по всему миру, созданы коммунистические пятые колонны, которые действуют r полном единении и абсолютном повиновении указаниям, получаемым от коммунистического центра". Справедливости ради отметим: Черчилль в этом отношении был прозорлив, недавно опубликованные документы о финансировании КПСС деятельности компартий многих стран мира, подтверждают это. Президент США Трумэн и правительство Англии фактически взяли на вооружение концепцию, изложенную Черчиллем в Фултоне. Истощение в войне и отсутствие реальных экономических факторов у СССР для новых сражений и наличие атомной бомбы у США — было тем стимулом, который вдохновлял американо-английский военный союз на быстрое (пока не поздно!) использование благоприятных факторов для "бесстрашного провозглашения принципов свободы и прав человека на территориях стран Восточной Европы и СССР". Руководители нашего государства, опираясь на теорию марксизма-ленинизма, считали: распространение коммунизма на всей планете произойдет не силой оружия, а это предрешено историей, капиталистическая система обречена на вымирание как более архаичная и устаревшая. Так объявлялось в официальной публичной пропаганде КПСС, но подпольно партия этот исторический процесс постоянно форсировала как теоретическими, так и финансовыми вливаниями компартиям в других странах, своим "пятым колоннам", как их называл Черчилль. Таким образом, обе системы — капиталистическая и социалистическая — ставили задачу овладения миром. Социалистическая — без применения оружия — "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" Капиталистический лагерь во главе с США, не имея объединяющей собственной идеологии, решил уничтожить силой оружия социалистический лагерь, пока не поздно. Обе стороны, стараясь перекричать одна другую, просто вопили о своем миролюбии и тратили немалые силы и средства в "борьбе за мир!" Речь Черчилля вызвала огромный всплеск самых различных суждений и оценок в прессе. Сталин читал полный текст речи Черчилля. Разведуправление позаботилось об этом. Какие мысли возникли у Сталина при таком резком обострении отношений с бывшими союзниками? Выступление Черчилля было настолько принципиальным, что Сталин немедленно отреагировал на его речь. Как известно, Сталин редко давал интервью, а тут откликнулся через неделю. Один из корреспондентов "Правды" 13 марта 1946 года обратился к Сталину (нет сомнения, по его личному указанию) с просьбой "разъяснить ряд вопросов, связанных с речью Черчилля". Мир вступал в атомную эпоху. Человечество стояло у порога третьей мировой войны. Сталин в эти годы был уже многоопытный стратег, дипломат, государственный и партийный деятель. Он тщательно проанализировал программное заявление Черчилля и в своих ответах корреспонденту, по сути дела, дает оценку новой международной ситуации и англо-американскому союзу. Это стало стратегическим завещанием Сталина на долгие годы вперед. Он не думал тогда о своей смерти (а жить ему оставалось семь лет). Он, наверное, собирался сам осуществлять эту стратегию. И я уверен — будь он жив — история, и особенно судьба нашего государства, сложились бы совсем иначе. И уже, конечно, не произошло бы то, что мы ныне видим и переживаем. Прежде чем привести большие цитаты (иначе нельзя) из ответов Сталина корреспонденту "Правды", напомню: все речи, выступления, статьи, и в том числе эти ответы, Сталин готовил сам, ни помощникам, ни советникам он это не поручал, они предоставляли только справочные материалы. Интервью было опубликовано 14 марта 1946 года. Вопрос. Можно ли считать, что речь господина Черчилля причиняет ущерб делу мира и безопасности? Ответ. Безусловно, да. По сути дела господин Черчилль стоит теперь на позиции поджигателей войны. И господин Черчилль здесь не одинок — у него имеются друзья не только в Англии, но и в Соединенных Штатах Америки. Следует отметить, что господин Черчилль и его друзья поразительно напоминают в этом отношении Гитлера и его друзей. Гитлер начал дело развязывания войны с того, что провозгласил расовую теорию, объявив, что только люди, говорящие на немецком языке, представляют полноценную нацию. Господин Черчилль начинает дело развязывания войны тоже с расовой теории, утверждая, что только нации, говорящие на английском языке, являются полноценными нациями, призванными вершить судьбы всего мира. Немецкая расовая теория привела Гитлера и его друзей к тому выводу, что немцы, как единственно полноценная нация, должны господствовать над другими нациями. Английская расовая теория приводит господина Черчилля и его друзей к тому выводу, что нации, говорящие на английском языке, как единственно полноценные, должны господствовать над остальными нациями мира. По сути дела, господин Черчилль и его друзья в Англии и США предъявляют нациям, не говорящим на английском языке, нечто вроде ультиматума: признайте наше господство добровольно, и тогда все будет в порядке, — в противном случае неизбежна война... Но нации проливали кровь в течение пяти лет жестокой войны ради свободы и независимости своих стран, а не ради того, чтобы заменить господство гитлеров господством Черчиллей. Вполне вероятно поэтому, что нации, не говорящие на английском языке и составляющие вместе с тем громадное большинство населения мира, не согласятся пойти в новое рабство. Трагедия господина Черчилля состоит в том, что он, как закоренелый тори, не понимает этой простой и очевидной истины. Несомненно, что установка господина Черчилля есть установка на войну, призыв к войне с СССР. Ясно также и то, что такая установка господина Черчилля несовместима с существующим союзным договором между Англией и СССР... Вопрос. Как Вы расцениваете ту часть речи господина Черчилля, где он нападает на демократический строй соседних с нами европейских государств и где он критикует добрососедские взаимоотношения, установившиеся между этими государствами и Советским Союзом? Ответ. Эта часть речи господина Черчилля представляет смесь элементов клеветы с элементами грубости и бестактности . Господин Черчилль утверждает, что "Варшава, Берлин, Прага, Вена, Будапешт, Белград, Бухарест, София — все эти знаменитые города и население в их районах находятся в советской сфере и все подчиняются в той или иной форме не только советскому влиянию, но и в значительной степени увеличивающемуся контролю Москвы". Господин Черчилль квалифицирует все это как не имеющие границ "экспансионистские тенденции" Советского Союза... Не требуется особого труда, чтобы показать, что господин Черчилль грубо и беспардонно клевещет здесь как на Москву, так и на поименованные соседние с СССР государства. Во-первых, совершенно абсурдно говорить об исключительном контроле СССР в Вене и Берлине, где имеются Союзные Контрольные Советы из представителей четырех государств и где СССР имеет лишь 1/4 часть голосов. Бывает, что иные люди не могут не клеветать, но надо все-таки знать меру. Во-вторых, нельзя забывать следующего обстоятельства. Немцы произвели вторжение в СССР через Финляндию, Польшу, Румынию, Венгрию. Немцы могли произвести вторжение через эти страны потому, что в этих странах существовали тогда правительства, враждебные Советскому Союзу... Спрашивается, что же может быть удивительного в том, что Советский Союз, желая обезопасить себя на будущее время, старается добиться того, чтобы в этих странах существовали правительства, лояльно относящиеся к Советскому Союзу? Как можно, не сойдя с ума, квалифицировать эти мирные стремления Советского Союза как экспансионистские тенденции нашего государства? Господин Черчилль недоволен, что Польша сделала поворот в своей политике в сторону дружбы и союза с СССР... Польша, современная демократическая Польша, не желает быть больше игральным мячом в руках иностранцев. Мне кажется, что именно это обстоятельство приводит господина Черчилля в раздражение и толкает его к грубым, бестактным выходкам против Польши. Шутка ли сказать: ему не дают играть за чужой счет... Господин Черчилль бродит около правды, когда он говорит о росте влияния коммунистических партий в Восточной Европе. Следует, однако, заметить, что он не совсем точен. Влияние коммунистических партий выросло не только в Восточной Европе, но почти во всех странах Европы, где раньше господствовал фашизм (Италия, Германия, Венгрия, Болгария, Финляндия) или где имела место немецкая, итальянская или венгерская оккупация (Франция, Бельгия, Голландия, Норвегия, Дания, Польша, Чехословакия, Югославия, Греция, Советский Союз и т. п.). Рост влияния коммунистов нельзя считать случайностью. Он представляет вполне закономерное явление. Влияние коммунистов выросло потому, что в тяжелые годы господства фашизма в Европе коммунисты оказались надежными, смелыми, самоотверженными борцами против фашистского режима, за свободу народов... Коммунисты вполне заслуживают доверия народа. Так выросло влияние коммунистов в Европе. Таков закон исторического развития. Конечно, господину Черчиллю не нравится такое развитие событий, и он бьет тревогу, апеллируя к силе. Но ему так же не нравилось появление советского режима в России после первой мировой войны. Он также бил тогда тревогу и организовал военный поход "14 государств" против России, поставив себе целью повернуть назад колесо истории. Но история оказалась сильнее черчиллевской интервенции, и донкихотские замашки господина Черчилля привели к тому, что он потерпел тогда полное поражение. Я не знаю, удастся ли господину Черчиллю и его друзьям организовать после второй мировой войны новый поход против "Восточной Европы". Но если им это удастся, — что маловероятно, ибо миллионы "простых людей" стоят на страже дела мира, — то можно с уверенностью сказать, что они будут биты так же, как они были биты в прошлом, 26 лет тому назад. Разумеется, ни Сталин, ни руководимая им коммунистическая система "добровольно капитулировать" не собирались и... началась война. Та самая третья мировая, о которой сегодня говорят по-разному: одни, что она свершилась, другие — она идет, третьи — скоро вспыхнет. Я сторонник считать, что третья мировая война началась, когда ее объявил англо-американский союз. В ней родилась новая стратегия, которая и стала главным ее содержанием. Один из этапов этой войны в нашей стране мы сегодня наблюдаем и переживаем. Черчилль напрасно торопил Трумэна: уже в сентябре 1945-го, через месяц после подписания президентом широковещательных документов Потсдамской конференции о дружбе и совместных с СССР мерах на демилитаризацию Германии и упрочение мира, тот сам руководил подготовкой новой атомной бойни. В США уже был разработан меморандум ОРК (№ 329 от 4.9.1945 г.), которым было определено: "Отобрать приблизительно 20 наиболее важных целей, пригодных для стратегической атомной бомбардировки в СССР и на контролируемой им территории". О том, что речь идет именно о третьей мировой войне, тоже четко и определенно сказано в меморандуме СНБ (Совета национальной безопасности) 7 марта 1948 года: "Разгром сил мирового коммунизма, руководимого Советами, имеет жизненно важное значение для безопасности Соединенных Штатов... Этой цели невозможно достичь посредством оборонительной политики. Соответственно, Соединенные Штаты должны взять на себя руководящую роль в организации всемирного контрнаступления..." Для осуществления такой глобальной программы разрабатывались последовательно (по мере увеличения количества атомных бомб) несколько планов уничтожения СССР: "Бройлер-1947", "Бушвекер-1948", "Кронкшафт", "Хафмун", "Ког-вилл-1948", "Героин", "Офтекс-1949". И в 1950 г. — широко известный теперь "Дропшот". Учитывая горький опыт 1941 года, Сталин много внимания уделял данным разведки, интересовался взглядами и планами военного руководства США. Все, о чем пойдет разговор ниже, было своевременно известно Сталину. Он располагал (и мы с читателями тоже теперь имеем такую возможность) очень важным документом — планом войны США против СССР — "Дропшот". Как в свое время гитлеровский план "Барбаросса" предусматривал несколько этапов войны, так и "Дропшот" имел четыре этапа. Первый этап: внезапный удар 300 атомных бомб по крупным городам Советского Союза: Москва, Горький, Куйбышев, Свердловск, Новосибирск, Омск, Саратов, Казань, Ленинград, Баку, Ташкент, Челябинск, Нижний Тагил, Магнитогорск, Пермь, Тбилиси, Новокузнецк, Грозный, Иркутск, Ярославль и другие — всего 70 крупных городов. Дополнительно к этому стратегические бомбардировщики должны сбросить 29 тысяч тонн бомб еще на 100 городов. От такого удара должно быть уничтожено 85 процентов советской промышленности. Второй этап: вторжение на территорию СССР и его союзников 250 дивизий, обеспеченных действием 7400 самолетов, продолжающих бомбардировки, и более 750 боевых кораблей, высаживающих десанты. Третий этап: захват территории СССР и его союзников вооруженными силами США и стран НАТО. В третьем этапе подчеркивалось: "В данной кампании упор делается на физическое истребление противника". Четвертый этап: оккупация территории СССР, расчленение его на четыре зоны, с дислокацией американских войск в ключевых городах бывшего СССР, а также его союзников в Европе. Сталин ушел из жизни, когда в СССР и США в невиданных размерах велась гонка вооружений. Количество и качество атомного оружия, а также средств его доставки на территорию потенциального противника, должны были, по взглядам стратегов обеих сторон, решить исход не только войны, но и существование одной из противоборствующих политических систем. Сталин оставил страну и Вооруженные Силы оснащенными для борьбы с США на равных, запасы и качество созданного им атомного потенциала позволяли наносить как упреждающий, так и ответный удар. Однако проведенные в СССР испытания атомных бомб (а позднее водородных), и особенно создание межконтинентальной ракеты, показали, что безнаказанно осуществить свой план американцам не удастся. О том, что они это поняли и как в связи с этим изменилась их стратегия, свидетельствует директива 20/1 "Цели США в войне против России", принятая 18 августа 1948 г. Советом национальной безопасности США. Вот цитаты из этого документа: Правительство вынуждено в интересах развернувшейся ныне политической войны наметить более определенные и воинственные цели в отношении России уже теперь, в мирное время. Наши основные цели в отношении России, в сущности, сводятся всего к двум: а) свести до минимума мощь и влияние Москвы; б) провести коренные изменения в теории и практике внешней политики, которых придерживается правительство, стоящее у власти в России. Наши усилия, чтобы Москва приняла НАШИ КОНЦЕПЦИИ, равносильны заявлению: наша цель — свержение Советской власти. Отправляясь от этой точки зрения, можно сказать, что эти цели недостижимы без войны, и, следовательно, мы тем самым признаем: наша конечная цель в отношении Советского Союза — война и свержение силой Советской власти. Речь идет, прежде всего, о том, чтобы сделать и держать Советский Союз слабым в политическом, военном и психологическом отношении по сравнению с внешними силами, находящимися вне пределов его контроля. Мы должны, прежде всего, исходить из того, что для нас не будет выгодным или практически осуществимым полностью оккупировать всю территорию Советского Союза, установив на ней нашу военную администрацию. Это невозможно как ввиду обширности территории, так и численности населения... Иными словами, не следует надеяться достичь полного осуществления нашей воли на русской территории, как мы пытались сделать это в Германии и Японии. Мы должны понять, что конечное урегулирование должно быть политическим. Так какие цели мы должны искать в отношении любой некоммунистической власти, которая может возникнуть на части или всей русской территории в результате событий войны? Следует со всей силой подчеркнуть, что независимо от идеологической основы любого такого некоммунистического режима и независимо от того, в какой мере он будет готов на словах воздавать хвалу демократии и либерализму, мы должны добиться осуществления наших целей, вытекающих из уже упомянутых требований. Другими словами, мы должны создавать автоматические гарантии, обеспечивающие, чтобы даже некоммунистический и номинально дружественный к нам режим: а) не имел большой военной мощи; б) в экономическом отношении сильно зависел от внешнего мира; в) не имел серьезной власти над главными национальными меньшинствами; г} не установил ничего похожего на железный занавес. В случае, если такой режим будет выражать враждебность к коммунистам и дружбу к нам, мы должны позаботиться, чтобы эти условия были навязаны не оскорбительным или унизительным образом. Но мы обязаны не мытьем, так катаньем навязать их для защиты наших интересов... Нам нужно принять решительные меры, дабы избежать ответственности за решение, кто именно будет править Россией после распада советского режима. Наилучший выход для нас — разрешить всем эмигрантским элементам вернуться в Россию максимально быстро и позаботиться о том, в какой мере это зависит от нас, чтобы они получили примерно равные возможности в заявках на власть..." Как осуществить эти грандиозные планы, какова тактика их превращения и реальные результаты? Об этом очень наглядно, популярно и, прямо скажем, с циничной откровенностью сказал Аллен Даллес, один из теоретиков и практиков "холодной войны". Надо отдать ему должное — то, что он очень живописно предсказывал, полностью осуществлено в течение последнего десятилетия: "Окончится война, все как-то утрясется, устроится. И мы бросим все, что имеем, — все золото, всю материальную мощь на оболванивание и одурачивание людей... Человеческий мозг, сознание людей способны к изменению. Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдем своих единомышленников, своих союзников в самой России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного народа, окончательного, необратимого угасания его самосознания... Из литературы и искусства, например, мы постепенно вытравим их социальную сущность, отучим художников, отобьем у них охоту заниматься изображением... исследованием тех процессов, которые происходят и глубинах народных масс. Литература, театры, кино — все будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства... Мы будем всячески поддерживать и подымать так называемых художников, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства, — словом, всякой безнравственности... В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху. Мы будем незаметно, но активно и постоянно способствовать самодурству чиновников, взяточников, беспринципности. Бюрократизм и волокита будут возводиться в добродетель... Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркомания, животный страх друг пред другом и беззастенчивость, предательство... Национализм и вражда народов, прежде всего вражда и ненависть к русскому пароду — все это расцветет махровым цветом... И лишь немногие, очень немногие будут догадываться или даже понимать, что происходит. Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище, найдем способ их оболгать и объявить отбросами общества. Будем вырывать духовные корни, опошлять и уничтожать основы духовной нравственности. Мы будем браться за людей с детских, юношеских лет, главную ставку будем делать на молодежь, станем разлагать, развращать, растлевать ее. Мы сделаем из них циников, пошляков, космополитов". Нетрудно понять, что осуществляет эту иезуитскую программу "пятая колонна" и антисоветски настроенные аборигены. А главная ударная сила, хорошо замаскированная в тексте директивы, — сионисты: надо, чтобы в России не было "власти над главными национальными меньшинствами". А кто у нас "главное нацменьшинство"? Наверное, те, кто добивается сегодня, чтобы в паспортах не указывалась национальность. Чтобы не засвечивались они как "главная сила" развала России. Чтобы не было сомнений в правильности определения роли этой "главной силы". Напомню еще две короткие, но очень важные строки из директивы: "...разрешить всем эмигрантским элементам вернуться в Россию максимально быст ро и позаботиться о том, в какой мере это зависит от нас, чтобы они получили примерно равные возможности в заявках на власть..." Кто из СССР массово эмигрировал в Израиль и другие страны, а затем так же массово (согласно процитированному выше) возвращается в Россию, я думаю, уточнять не следует. Напомню только одну деталь — многие возвращенцы уже имеют двойное гражданство — на всякий случай, для самозащиты, — значит, понимают, что их дела не очень благовидны и, может быть, придется удирать от правосудия и гнева народа. ...Руководство "холодной войной" на сей раз осуществляли профессионалы: политические деятели правительства, ЦРУ, ФБР, хозяева средств массовой информации всех видов. Ход событий после смерти Сталина показывает: новые руководители страны (cipa-геси в пиджаках) не поняли замыслов потенциального противника. Брежнев и его команда продолжали гнать вооружение, подорвали экономику страны, ухудшили материальное положение народа, чем вызвали его недовольство и подготовили несопротивляемость, когда пошла активная борьба с процветающим капитализмом. Живой труп Черненко не оставил никакого следа в судьбе страны. Юрий Андропов многое понял и попытался организовать политическую оборону, но в стране уже хозяйничали "агенты влияния" — они, почуяв опасного оппонента в Андропове, организовали ему неизлечимую болезнь. Хрущев и, особенно, Горбачев под лозунгом борьбы за мир, свели Вооруженные Силы до полной импотенции и открыли все каналы для широкой политической агрессии США и идеологической оккупации страны. Таков печальный конец Великой Державы, созданной Сталиным, его соратниками и советским народом за недолгие, в исторических масштабах, семьдесят лет существования СССР. Содержание Встречи, люди, нравы, судьбы....время   www.pseudology.org