Фатех Вергасов

В ряду мировых авантюристов Яков Блюмкин стоит чуть пониже Наполеона и чуть повыше Джохара Дудаева. Его биография - из сплошных контрастов: он подписывал смертные приговоры, убивал людей - и дружил с Маяковским и Есениным.

Отец советского шпионажа, окутавший разведсетью едва ли не все страны Ближнего и Дальнего Востока, он погорел, вербуя влюбленную в него девицу.

Сегодня он был бы Дмитрием Якубовским: кстати, древними рукописями и реликвиями тоже приторговывал. Да и внешне походил на "генерала Диму" - широкоплечий, полный, губастый, самоуверенный.

Кровь и любовь Якова Блюмкина

Яшу Блюмкина убивали многажды. Как-то раз его приговорили к смертной казни левые эсеры - за отступничество. Он сидел в летнем кафе на Крещатике, когда к нему подошли двое и принялись палить в упор. Звенела музыка в саду, так что выстрелов никто не слыхал. Блюмкин опрокинулся вместе со стулом.

В бессознательном состоянии его отвезли в больницу. Эсеры узнали, что предатель жив, и решили довести начатое до конца: кинули гранату в больничное окно. Блюмкин, однако, к тому времени настолько пришел в себя, что успел выскочить в то же самое окно за секунду до взрыва.

Левых эсеров, прежних соратников по партии, Блюмкин тем не менее продолжал бояться. Уже в Москве всякий раз, идя домой из своего любимого "Кафе поэтов", он умолял приятелей не оставлять его одного - Есенин, Мариенгоф, Кусиков и Шершеневич провожали его по очереди.

Однажды, когда они уже подходили к дому, раздался окрик: "Стоять!" Блюмкин кинулся наутек, поэты за ним. Грянули выстрелы. Пули пробили в двух местах шляпу Блюмкина, после чего он почел за лучшее остановиться. Выяснилось, что их обстреляли не эсеры, а агенты с Лубянки: ЧК ловила бандитов. Блюмкин тотчас осмелел и принялся уверять, что, если б он открыл ответный огонь, чекистам бы не уцелеть: стрелял он изумительно.

С тех пор его убивали еще шесть раз: дважды холодным оружием, четыре раза - из браунинга и нагана. Его хранила какая-то тайная сила, пока в очередной раз не подвела боевая подруга.

К женщинам он вообще был неравнодушен. Страсти в его жизни бушевали нешуточные, и боевые подруги попадались прямо роковые. Левоэсеровскую расправу, например, инспирировала эсерка-боевичка Лида Сорокина, чернобровая красавица, с которой у него была сумасшедшая любовь в 1918 году.

В 1929-м Блюмкина выдала чекистам его пылкая возлюбленная Лиза Горская. Ее как раз собирались вычищать из партии, и она, рассчитывая сохранить членство в ВКП(б), настучала на милого дружка-троцкиста.

Впрочем, и здесь звериная интуиция поначалу не подвела Блюмкина: в ночь, когда его ожидала на квартире чекистская засада, он остался у давнего друга - поэта Сергея Городецкого. Не помогло: на другой день все равно взяли и вскоре расстреляли. За связь с Троцким, которого Блюмкин боготворил.

Не будучи большевиком вполне, он оставался фанатиком террора и авантюризма. Бесценный кадр самых горячих лет революции, Блюмкин подлежал уничтожению при первых признаках ее окаменения. И был ликвидирован в самый канун тридцатых тридцати одного года от роду, прожив жизнь, приключений и перемен в которой хватило бы на десятерых.

Толстый и тонкий

Его внешность описывалась многими, и всегда по-разному. "Невероятно худое, мужественное лицо обрамляла густая черная борода, темные глаза были тверды и непоколебимы", - писал троцкист Виктор Серж, впоследствии арестованный чекистами и выпущенный лишь по просьбе Ромена Роллана.

Со временем невероятно худое лицо преобразилось в довольно круглое, и поэтесса Ирина Одоевцева вспоминала о нем уже как о мордатом чекисте, ражем и рыжем (впрочем, цвет волос он менял неоднократно).

Другой современник изображает Блюмкина широкоплечим, довольно упитанным, пухлогубым, черноволосым. Поэт Мариенгоф упоминает "жирномордость" Блюмкина да к тому же добавляет, что пухлые его губы были всегда мокрыми и при сильном волнении он забрызгивал слюной всех окружающих.

На фотографиях не разберешь, толст он или худ: щеки скрывает борода. Зато вышеупомянутый Виктор Серж вспоминает Блюмкина в Академии Генштаба: "Его суровое лицо было гладко выбрито, высокомерный профиль напоминал древнееврейского воина".

"Древнееврейский воин" увлекался собственным имиджем, декламировал вслух стихи Фирдоуси... Словом, Блюмкин был многолик.

Крестный отец контрразведки начинал с убийства посла

Самый загадочный террорист двадцатого века родился в 1898 году в местечке Сосница Черниговской губернии в семье приказчика. Он штудировал Талмуд, учился в электротехнической мастерской, работал посыльным в разных магазинах и конторах... Во время первой мировой войны окончил Одесское техническое училище, хаживал в эсеровские кружки, дружил с местными анархистами, а в 1917 году переехал в Харьков, где эсеры создали мощную организацию.

Эсеры послали неофита проповедовать в Симбирск, на родину Ленина, где его, тогда девятнадцатилетнего, избрали членом Симбирского совета крестьянских депутатов (хотя к крестьянам Блюмкин сроду не имел никакого отношения).

После октябрьского переворота Блюмкин поступил рядовым в 1-й Одесский добровольческий железный отряд, который составлял ядро Третьей советской украинской армии. Отряд сражался на румынском фронте, как раз там, где нынче буйствует самостийное Приднестровье. Блюмкин довольно быстро дорос до помощника начштаба армии, а в апреле восемнадцатого, когда армия приказала долго жить, возник в Москве.

Его тут же приняли в охрану ЦК партии левых эсеров. В июне восемнадцатого по левоэсеровской рекомендации едва-едва двадцатилетний Блюмкин был принят в ВЧК на должность заведующего отделением по борьбе с международным шпионажем.

Он стал крестным отцом советской контрразведки

Самый яркий эпизод его биографии - убийство Мирбаха 06 июля 1918 года. Германского посла приговорил к смерти ЦК партии левых эсеров. Эсеры надеялись, что после этого Германия разорвет дипломатические отношения с Россией и погибнет в борьбе с рабоче-крестьянской республикой, подтачиваемая изнутри гражданской войной с собственными коммунистами.

Мир с немцами представлялся эсерам непозволительным конформизмом и вообще отступлением от принципов мировой революции (которую Ленин в марте восемнадцатого публично назвал "красивой сказкой").

Блюмкин сам вызвался исполнить дерзкий террористический акт. Беспрепятственно проникнуть в здание посольства (ул. Веснина, 5 - сегодня там посольство Италии) ему помог специальный мандат ВЧК, который он получил у левого эсера Вячеслава Александрова, заместителя Дзержинского.

Александров был против покушения - они с Блюмкиным затеяли препирательство прямо в кабинете "железного Феликса". Судьбу Мирбаха в конечном счете решил храп Феликса Эдмундовича; оказалось, что он во время долгого разговора двух эсеров спал тут же, за занавеской. Александров испугался, прекратил спор, выдал мандат, и Блюмкин поехал в "Националь", где ему передали бомбу.

Так что Николай Гумилев, писавший, что Блюмкин "среди толпы народа застрелил императорского посла", явно романтизировал своего поклонника: не застрелил, а взорвал.

После покушения террористам удалось выскочить из посольства и скрыться; Блюмкин был ранен в ногу. Через пару дней он выдал себя за раненного на фронте красноармейца и подался в провинцию.

Почти год Яков Семенович скрывался на Украине под именем Григория Вишневского. Собирался заодно прикончить гетмана Павла Скоропадского, который симпатизировал немцам; вел подпольную работу с украинскими левыми эсерами, организовывал восстания на Киевщине и Полтавщине...

Однажды петлюровцы взяли его в плен, пытали, выбили передние зубы (с тех пор беззубость стала особой приметой Блюмкина, вставить зубы он так и не удосужился), однако ему удалось бежать.

Член иранской компартии 

16 мая 1919 года Блюмкина амнистировал президиум ВЦИК: большевики очень быстро поняли, какой бесценный сотрудник к ним прибился, и ради такого дела на убийство Мирбаха махнули рукой. Даже наоборот: блестяще проведенный теракт составил молодому Блюмкину легендарную славу. Ему было предложили расправиться с Колчаком, и он согласился, но обстоятельства сложились так, что Колчака убили другие люди

Раскаявшегося и прощенного террориста отправили сначала на Южный фронт, где члены Реввоенсовета Сталин и Серебряков доверили ему разведку и контрразведку 13-й армии и диверсии в деникинском тылу.

Блюмкин стал начальником штаба и даже и.о.комбрига в 27-й Омской стрелковой дивизии. Затем он оказался на Каспии, а после комиссарил в Иране. Результатом его комиссарства стал коммунистический переворот в северных провинциях и провозглашение Гилянской Советской Республики.

Осуществив победу коммунизма в одной отдельно взятой иранской глухомани, он вернулся в Москву с билетом иранской коммунистической партии, шрамами от шести ранений и тремя наградами за боевые заслуги.

От непротивления злу до насилия - одна дочь

В 1920 году Блюмкин поступил на восточное отделение Академии Генштаба, где готовили разведчиков для стран Азии, хотя уже был вполне сложившимся и профессиональным шпионом. В академии он встретил Татьяну Исааковну Файнерман, дочь известного толстовца Тенеромо, и вскоре на ней женился.

Исаак Борисович Файнерман (литературный псевдоним - Тенеромо) вошел у русских журналистов в пословицу: существовал специальный глагол "тенеромить".

Будучи связанным с Толстым весьма недолго и поверхностно, этот толстовец высосал из краткого знакомства с гением такое количество брошюр, мемуаров и поучений, что стал символом фиктивной дружбы и занудного панибратства. [В 1885 году Файнерман (1863—1925) учительствовал в яснополянской школе, но в том же году вынужден был оставить школу, не будучи утвержден попечителем учебного округа - FV]

Дочь его унаследовала отцовский авантюризм и самомнение. После замужества Татьяна почти немедленно оставила медицину, которой к тому времени училась уже четыре года, ради занятий литературой и искусством. Склонность к возвышенному объединяла супругов.

В их маленькой комнате в квартире поэта-имажиниста Кусикова стену украшали перекрещенные сабли, на столе стояли бутылки отличного вина, а сам хозяин поражал воображение гостей то красным шелковым халатом и восточным чубуком в аршин длиной, то роскошным креслом, на котором восседал, как на троне, завернувшись в плед. Кресло считалось подарком монгольского принца. Брак с Татьяной Исааковной Файнерман оказался не особенно удачным и через несколько лет распался. Однако в своем завещании Блюмкин просил власти о назначении пенсии бывшей жене и сыну Мартину.

Блюмочка 

Блюмкин печатался в Правде, пописывал стихи, до нас не дошедшие (и надо думать, чудовищные), а также был завсегдатаем "Кафе поэтов" и "Стойла Пегаса". Иногда он даже сам вел поэтические вечера.

Маяковский дарил Блюмкину книги с трогательными надписями: "Дорогому товарищу Блюмочке. Вл. Маяковский". "Дорогой Блюмочка" пользовался расположением Маяковского до тех самых пор, пока - уже под занавес двадцатых - мучительно ломавший себя поэт не почувствовал в Блюмкине идейного противника.

В то время Маяковский уже с трудом заставлял себя восхищаться государственностью, строительством и бюрократическим окостенением революции, Блюмкин же оставался романтиком плаща и кинжала, и после бурной дискуссии Маяковский от него навеки отвернулся.

В литературных кругах многие помнили приметного чекиста еще со времени его первого появления в Москве и начала службы в ЧК. "Товарищ Блюмочка" вообще любил похвастаться своими палаческими привилегиями, но стоило ему при Мандельштаме заявить, что у него в руках судьбы десятков людей и что подписать ордера он намерен немедленно, Мандельштам подпрыгнул (он был ниже Блюмкина на голову), выхватил ордера и порвал пополам.

Поразительно, что Мандельштаму за это ничего не было, хотя он смертельно испугался, даже убежал в Тифлис. Впрочем, по некоторым источникам, он жаловался на Блюмкина знакомым партийцам, и пострадать в этой ситуации мог скорее чекист, а не поэт: за самоуправство и рекламу собственной кровожадности его бы явно не погладили по головке.

Блюмкина видели у Горького; "буревестник революции" очень заинтересовался "романтиком революции" (так называл террориста поэт Вадим Шершеневич). Есенину этот романтик говаривал: "Я террорист в политике, а ты, друг, террорист в поэзии".

Та же мысль варьировалась и в надписях на подаренных Якову Григорьевичу книгах: "Террор в искусстве и жизни - наш лозунг" (Шершеневич). Дружба эта имела свои плюсы для обеих сторон: когда Есенина арестовали по ложному доносу, Блюмкин предложил взять его на поруки.

Впрочем, их отношения были вовсе не безоблачными. Блюмкин грозил Есенину револьвером и тюрьмой, когда ему показалось, что поэт флиртует с его любовницей. И тут же пытался соблазнить жену Есенина, которую, заболтав, завел к себе в номер гостиницы. Верная жена дотянулась до кнопки вызова не то прислуги, не то охраны. Сильный звонок отрезвил Блюмкина, и он отпустил жену приятеля.

Чеченцы перед Блюмкиным трепетали

К этому времени он уже отучился в академии, будучи откомандирован в секретариат Троцкого с ее последнего курса. Оттуда Дзержинский, не жаловавший Блюмкина за авантюризм, но ценивший как бесстрашного агента, переманил его в ИНО (иностранный отдел ГПУ). Блюмкина заслали резидентом разведки в Палестину, где он создал шпионскую сеть.

Некоторое время после этого он под псевдонимом работал в Закавказском ГПУ, где, в частности, участвовал в подавлении антисоветского выступления чеченцев. Это лишний раз подтверждает нашу гипотезу о том, что сегодня Блюмкин был бы бесценен (если бы только, боясь разоблачений, его не упрятали в Кресты по какому-нибудь ерундовому поводу вроде кражи кресла монгольского принца).

С 1925 года Блюмкин руководил отделом организации торговли в соответствующем наркомате и ходил в любимчиках тогдашнего торгового наркома Льва Каменева. В это сравнительно мирное время богемная жизнь в Москве уже закончилась: Есенин покончил с собой, имажинисты расползлись.

Блюмкин сблизился с Луначарским, старавшимся превратить свой дом в театральный салон. Такова была прихоть жены Луначарского, довольно бездарной, но эффектной артистки Малого театра Натальи Розенель.

Здесь он познакомился с Ниной Сац, дочерью знаменитого композитора (автора музыки к мхатовской "Синей птице") и сестрой Натальи Сац, будущей основательницы детского музыкального театра.

Нина, тихая, кроткая девочка, влюбилась в Блюмкина с безоглядностью и самоотречением. Все ее стихи того времени, впоследствии изданные Натальей Сац, полны признаний в собственной "незаметности" и "ничтожности" на фоне величия и могущества ее избранника.

Некоторое время спустя она поехала на юг для свидания с Блюмкиным и была убита при загадочных обстоятельствах. Ее обнаружили задушенной на берегу моря. Виновных не нашли. Или Блюмкин сам свел с ней счеты, проболтавшись о чем-то важном, или кто-то предупреждал таким страшным образом самого Блюмкина о том, что его ждет.

Во всяком случае, в своих мемуарах "Новеллы моей жизни" Наталья Сац отзывается о Блюмкине как о прямом виновнике гибели своей сестры (хотя нигде не называет его, поскольку в 1970-е на Блюмкина предпочтительнее было лишь намекать). Словом, гибель преследовала его и всех, с кем пересекался его путь.

Шамбала

После 1925 года в жизни Блюмкина наступает прямо-таки мистический период. Его сделали главным инструктором Государственной внутренней охраны Монголии (монгольский аналог ЧК), а попутно заслали резидентом в Тибет. В сферу интересов Блюмкина входил давно уехавший в Индию Николай Рерих, художник, поэт, мистик, фанатично веривший в Шамбалу.

Шамбала - легендарная страна в недоступных районах Гималаев, вошедшая в индийский и русский фольклор как край абсолютной справедливости, высшей мудрости и нечеловеческого могущества. Блюмкину поручили связаться с Рерихом, который симпатизировал советской власти, но предпочитал это делать издалека. У нас есть основания полагать, что Блюмкин был единственным советским резидентом в "Шамбале".

Никто не знает, нашел ли Рерих те тибетские монастыри, в которых жили хранители высшей мудрости, неизвестно, попал ли он в недоступные человеку пределы Шамбалы, но Блюмкин в его второй гималайской экспедиции участвовал (многие исследователи считают ее самой загадочной). Трудно представить себе компанию более экстравагантную: самый циничный авантюрист двадцатых годов в обществе самого убежденного мистика и теософа пробираются в страну абсолютного разума и справедливости...

Впрочем, планы захватить Тибет в двадцатые годы волновали многих красных командиров, еще не остывших от гражданской и мечтавших вымыть сапоги в Индийском океане.

Неизвестно, что такого открылось Блюмкину в Шамбале и завербовал ли он Рериха, который на протяжении всей своей жизни симпатизировал коммунистам, а после войны собрался возвращаться, но умер, не дожив нескольких дней до отъезда из Индии. В Китае Блюмкин резидентствовал очень успешно. Потом под именем купца Султана-заде он был переброшен на Ближний Восток, где для легенды (а возможно, и для заработка) торговал хасидскими раритетами.

Он создал разведсеть в Египте, Турции и Саудовской Аравии. Не будет большим преувеличением сказать, что Блюмкин оплел разведсетью (пусть и не слишком долговечной) весь Ближний и Дальний Восток.

Смерть троцкиста

В конце 1920-х положение Блюмкина у самых вершин власти было незыблемо: достаточно сказать, что его квартира была на одной лестничной клетке с апартаментами Луначарского.

Впрочем, в Москве он появлялся редко. Частые командировки в конечном счете Блюмкина и погубили. За границей у него была возможность увидеться с высланным Троцким, и он этой возможностью не пренебрег. Троцкий оставался его кумиром - до конца дней Блюмкин был верен идеям перманентной революции.

В 1929 году в Константинополе они встретились. Блюмкин был уверен, что его никто не заподозрит в двойной игре, и со своей природной наглостью неоднократно утверждал, что продолжает преклоняться перед Троцким. Для самого Троцкого он разработал инструктаж по его безопасности и взялся доставить в СССР документы для его сторонников.

Как всегда, Блюмкин начал с разработки "сети". К сожалению, он увлекся и не заметил, что люди уже не те, на романтику никого не купишь, а конспирация перестала быть соблазнительной даже для пылких девушек, прежде страстно вовлекавшихся в блюмкинские дела.

Попытка завербовать в троцкистки уже упоминавшуюся Лизу Горскую стоила ему жизни. Ему простили бы многое, поскольку работник был исключительно ценный, но троцкизма Сталин простить не мог.

Да и в шпионах недостачи не ощущалось: та же Лиза, выйдя замуж и став Зарубиной, сделалась первоклассным резидентом НКВД за границей и в годы войны принимала активнейшее участие в советском атомном шпионаже.

Последняя квартира Блюмкина находилась напротив того здания, где он когда-то убил Мирбаха...Революция пожирает своих детей, это общеизвестно. То, что революция чаще всего усыновляет подонков, тоже очевидно.

И все-таки самый объективный историк каким-то неучтенным краем сознания не может не пожалеть "романтика с большой дороги", который так и не перековался в образцового советского служащего. Ибо кровопийца в плаще и при кинжале не совсем то же самое, что кровопийца при френче и трубке.

А в общем, Блюмкин вполне заслужил такую судьбу и сам ее выбрал. Вот уж кто имел полное право выкрикнуть перед расстрелом, что погибает за революцию.

журнал "Профиль"

www.pseudology.org