Из книги "Смерть как феномен культуры", Сыктывкар, 1994,С. 142-151 Любовь Михайловна Макарова Смерть в мировоззрении национал-социализма гипертекстовая версия Вести речь о Смерти при помощи однозначного толкования её как физического небытия, по-видимому, недостаточно, поскольку это означало бы сведение Жизни только к биологическому существованию, вне социальной значимости человека. В любом историческом периоде понятие Жизни индивидуума всегда связано с характеристикой и его социального статуса, от которого зачастую зависят возможности защиты Жизни. В разных условиях меняется относительная ценность признаков жизни1.   Так, в XX в. на первый план выдвигается проблема прав человека, среди которых - понятие самоценности человеческой Личности, право распоряжаться собственной судьбой. С этой точки зрения физическая кончина может оказаться вторичным явлением относительно существования, лишенного содержания и смысла2. Однако, поскольку в самом факте умирания для человека всегда содержалось нечто нерационализируемое, большое место в его представлениях продолжали занимать религиозные объяснения случившегося, включая подсознательные апелляции к дохристианским верованиям.   Наиболее важным среди других представлялся вопрос посмертного существования, судя по тому вниманию, какое христианство всегда уделяло Погребению, посещению заботливо сохраняемой могилы, наконец поклонению мощам христианских святых. С долей условности можно бы считать это частичным сохранением Бессмертия, своеобразной альтернативой самой пугающей стороне Смерти - забвению. Погребальный обряд строго соотносился с качеством прожитой Жизни с точки зрения общепринятых норм и ценностей, поэтому малейшие отклонения в его отправлении, а тем более отказ церковников [?], играли роль общественного осуждения, переходя из религиозной сферы в моральную.   Изначально можно было говорить о достойной и недостойной Смерти. Понятие достойной Смерти в традиционной Морали оказалось наиболее устойчивым ценностным показателем. Все три стороны вопроса - Жизнь, так называемое Бессмертие и Смерть - интегрированы в универсальное понятие человеческой Личности, поэтому любые попытки идеологического вмешательства в одну область с неизбежностью должны вызвать сдвиги в других. Поправку в сложившуюся Систему представлений внесла первая мировая война с её миллионами погибших3. Наступил некоторый сдвиг в ключевом понятии - ценности и значимости человеческой Жизни. В уточнение к прежним представлениям о достойной Смерти получило распространение понятие Смерти героической, в сражении. В некоторых странах, в частности в Германии и Италии, пропаганда использовала это обстоятельство для апологии милитаризма. За счет увеличения числа насильственных Смертей прервалась связь между Жизнью и Смертью как её прямым завершением. В дальнейшем принятая Система понятий должна была претерпеть трансформацию при столкновении с национал-социализмом. Нацистам требовалось приспособить существующие представления о Смерти, сформированные христианством, к программе уничтожения политических и иных противников. Репрессивные программы для своей Легитимации всегда требуют идеологического обоснования, а поскольку рациональные объяснения массовых уничтожений не выдерживают критики, выдвигаемые концепции ориентируются в основном на нерационализируемые Системы ценностей.   Так был создан социальный Миф, имевший в основе тезис об особых свойствах арийской крови, единственно носители которой предназначены для господства над миром. Создавалась бинарная модель общества, с противопоставлением своих и чужих. Убийство в этих условиях приобретало сакральный оттенок, представлялось необходимым и законным действием. Миф исключал рациональное осмысление действительности, поэтому возможность общественности влиять на события оказалась ограниченной, от населения зачастую требовалось апробировать уже не только принятое, но и реализованное решение. Мифологизация Жизни приобрела настолько широкий масштаб, что рядовые обыватели оказались участниками гигантского маскарада, систематически подкрепляемого театрализованными мистериями на темы германского прошлого и грядущих побед. Разрыв с реальными представлениями увеличивался по мере поражения Нацизма. Поскольку в первую очередь изменениям должна была подвергнуться социальная структура общества, Миф обслуживал фашистскую стратификацию, которой соответствовала вариативность жизненного цикла. В зависимости от расовой чистоты дозировались социальные и политические права. Максимальное выражение эта кампания нашла в Нюрнбергских законах. Уже в 1935 г. был принят закон о немецком гражданстве, по которому ликвидировались гражданские права евреев4.   Проблема решалась поэтапно, начиная с изоляции части населения в гетто, концлагеря, тюрьмы. При всем различии назначения этих средств они имеют общую черту - десоциализацию Личности, для которой наступала гражданская Смерть, а в результате расширялись возможности и физического уничтожения. Смертная казнь, в цивилизованном обществе отмененная или сокращенная до минимальных пределов, здесь теряла характер правового процесса, превращаясь в биологическое уничтожение людей, в том числе по частным мотивам. Правда, по мере укрепления нацистского режима правительство старалось бороться с бесконтрольными расправами, по крайней мере на территориях, включенных в Рейх, поскольку правовой беспредел, возникающий в этом случае, оставлял слишком много свободы исполнителям. Но вместе с тем террор продолжал оставаться средством укрепления власти, в частности для СС. Поэтому Смерть можно рассматривать как функциональную сторону режима. При помощи постоянной угрозы Смерти, с одной стороны, и безнаказанности самых изощренных убийств - с другой, происходило формирование особой ментальности фашистского типа. Создавались две на первый взгляд противоположные категории (в германской терминологии - сверхчеловека и недочеловека), но на практике единые в отказе от общечеловеческой Системы ценностей. Как в Германии, так и за её пределами, в районах военных действий и на оккупированных территориях, террор применялся для регулирования состава и численности населения. Характерно, что на территории Германии принудительная Смерть не приобретала масштабов геноцида, потенциальные жертвы предварительно выселялись за её пределы. Особенностью тоталитарных режимов является создание специальных мест для уничтожения - концлагерей, размещавшихся по преимуществу в особо отведенных районах.   Типичным примером лагерей такого рода являлся Освенцим. В лагерях проблема умерщвления из моральной превращалась в техническую, ограниченную лишь пропускной способностью средств уничтожения (печей, газовых камер). Орудием уничтожения являлись и особо жестокие условия содержания и труда узников. Введение института концлагерей свидетельствовало о превращении массовых убийств из исключительного средства в постоянный атрибут реальности. Если в правовом Государстве сохраняется органичность естественной Смерти, то в данном случае происходит, по терминологии А. Битова, "отлучение от причины Смерти"5, убийство осуществляет исполнитель, никак не связанный с жертвой. Этому способствовала и технологизация процесса, позволявшая исполнителю сохранять эмоциональную дистанцию по отношению к результатам своих действий6. Из естественного процесса Смерть превратилась в крайнюю форму деперсонализации, окончательного лишения индивида не только социальной, но и биологической свободы, поскольку решение о зарождении и прекращении Жизни, в том числе и генетически, через стерилизацию, стало прероргативой фашистского Государства. В массовом сознании четко работало лишь разграничение "свой"-"чужой", что же касается передачи Государству власти над Жизнью германских граждан, по-прежнему нужна была апелляция к общественному мнению. В некоторых случаях одобрения не было. Так, Нацистам удалось открыто ввести в практику уничтожения неизлечимо больных.   Для обработки общественного мнения в 1941 г. был выпущен на экраны фильм "Я обвиняю" с пропагандой эвтаназии7 Однако население воспротивилось этому шагу. Высказывались, в частности, опасения, что среди жертв окажутся чистокровные арийцы и даже герои войны. Между тем понятию достойной Смерти эвтаназия не соответствовала, так как принудительное умерщвление допускалось традиционной Моралью только в качестве меры наказания.   В результате реализация программа была отложена Необходимость считаться с общественным мнением обусловливалась озабоченностью сохранения стабильности в обществе, что возможно лишь при условии устойчивости традиционной Морали основной части населения. Поэтому также лагеря уничтожения и другие места массовых репрессий Нацисты размещали на маргинальных территориях, пограничных между Рейхом и оккупированными землями, стараясь создать пояс отчуждения между узниками и местными жителями, в основном за счет замены коренного населения региона немецкими колонистами. Этой же цели служили попытки многопланового камуфляжа, выраженного прежде всего языковыми средствами. Неоднократно в официальных документах менялись названия концлагерей с целью скрыть их назначение. Все эти меры Нацистов свидетельствуют о том, что Государство не обладало полнотой власти над Жизнью подданных. Неотъемлемое свойство Жизни - Память о человеке, в первую очередь как представителе рода, продолжающем его историю. Поэтому шагом к погружению в небытие, помимо социальной изоляции, можно считать замену личного имени, наиболее явного средства самоидентификации Личности, номером в концлагере. Происходит крайняя деиндивидуализация, утрата Бессмертия как способа сохраниться в Памяти других. На этом фоне физическая Смерть, сохраняя биологическое значение, играет второстепенную роль относительно социального небытия. Психологический эффект этого обстоятельства оказывался настолько значительным, что постепенно мог привести к потере смысла существования.   С точки зрения психиатра В. Франкла, бывшего узника концлагеря, этим обстоятельством можно объяснить самоубийство в условиях, когда Жизнь могла ежесекундно оборваться и без усилий со стороны заключенного. Понимание Смерти Личностью, таким образом, не всегда подразумевает исключительно физическую кончину. Человек перестает осознавать себя таковым, когда исчезает ощущение его нужности, теряются контакты с другими людьми. Поэтому специфической чертой антифашистской борьбы в концлагерях, где в основном речь шла о выживании, становится не просто сохранение биологического существования, но и стремление всеми силами воспрепятствовать деградации Личности. Франкл приводит и другую причину концлагерных самоубийств: стремление сохранить независимость, умереть "своей", осмысленной, а не навязанной извне Смертью8. Такой акт, вероятно, можно считать модификацией достойной Смерти применительно к экстремальным условиям. Представления о Смерти можно считать идентичными у тюремщиков и заключенных. Биологическая Смерть не всегда считалась самодостаточной и у Нацистов. Недостаточно было, например, простого физического уничтожения политических и идеологических противников. Необходимо было первоначально добиться их дискредитации, поскольку иначе оставалось в силе понятие Смерти мученической или героической и в итоге - преодоление Смерти-забвения.   Главным оказалось стирание Памяти. Способ дискредитации соотносился с Личностью и ещё более со статусом противника и опирался на общепринятую Систему ценностей. Так, священнослужителям обыкновенно приписывались преступления против нравственности, политических противников обвиняли в государственной измене. В таком случае сохранялась видимость Легитимности как репрессий, так и осуществлявшей их власти. Погребение также оказывалось сферой манипуляций. Нацистский тезис о сверх- и недочеловеке предусматривал не только два вида Смерти: героическую и Смерть-уничтожение, но и соответствующие им особенности Погребения. Жертвам массовых уничтожений не полагалось ни индивидуальных захоронений, ни кладбищ в привычном понимании слова, ни погребального обряда. Такая ликвидация останков противоречила традиционным представлениям о Погребении, её цель - не сохранить, а уничтожить Память о погибших, ликвидируя следы совершенного преступления. Героическая Смерть как таковая не является чуждой массовому сознанию. Она апеллирует к языческим ценностям, провозглашает презрение к старости и восхваляет воинственность. Почва для культивирования таких взглядов была подготовлена первой мировой войной. Впрочем, Нацисты, учитывая результаты этой войны для Германии, чаще и охотнее апеллировали к героизму древних германцев9 или восхваляли жестокости периода империи Оттонов. В новейшее время героическая Смерть стала одним из проявлений полного подчинения человека нуждам общества. Это тем более ясно, что сам по себе героизм - явление исключительное, обусловленное несоответствием целей и средств. Такой героизм может быть лишь очередной иллюстрацией Мифа. Не случайно тема жертвенности и героической Смерти в безнадежной ситуации все шире пропагандировалась в Германии по мере приближения конца войны. В случае героической Смерти Бессмертие реализовалось также в духе скорее языческой, чем христианской традиции - при помощи создания мавзолеев и монументов иного рода, помещаемых уже не в местах Погребения, а среди живущих - как правило, на площадях, где эти памятники организуют пространство и в какой-то степени выступают силой, консолидирующей живых. Подобное свидетельство некрофильских тенденций в идеологии является результатом продвинутой мифологизации, ориентированной на символы, а не на живых людей. В некоторых случаях Бессмертие начиналось при Жизни. Так, вплотную прилегает к понятию Бессмертия фашистская сакрализация харизматического лидера. Она реализуется при помощи перенесения на фигуру лидера атрибутики, прежде употреблявшейся лишь для поклонения Богу. Заимствуемые внешние формы - например помещение над алтарем в храме изображения Гитлера - приобретают новое значение обожествления, отнюдь не тождественное прежней иконе.   Налицо здесь стремление воспользоваться уже готовыми, апробированными методами для сообщения им нового содержания, отвечающего целям Нацизма: обоснованию единоличной власти фюрера в обстоятельствах её недостаточной Легитимности. Концепция фашистского третьего Рейха, хотя и апеллировала к реально существовавшим двум империям, была по сути эсхатологической, в ней ясно просматривается хилиастическая идея.   Возможно, этим объясняется и мессианизм фюрера, и попытки использования трансформированной ортодоксальной религии вместо её упразднения как конкурирующей идеологии. Самое понятие Бессмертия в этих условиях перестает зависеть от реальной Смерти. Распространяется это не только на фюрера, но и на другие фигуры режима - в частности при попытках создать собственную галерею героев и мучеников. Распространение принудительной Смерти ставит на повестку дня вопрос о роли в нацистском обществе палачей. Американский политолог М. Баркин полагает, что именно к Нацистам восходит идея намеренных поручений заказов на преступление с целью изоляции от нормальной Жизни в обществе10.   Действительно, когда основным занятием становится террор, Жизнь превращается в абсурд, и вернуться в общество эти люди уже не могут. Максимально такая роль отводилась СС как организации, воплощающей Миф крови, в первую очередь за счет отбора туда наиболее ценных с расовой точки зрения индивидуумов. В силу своей исключительности СС претендовала на роль расовой Элиты в германском обществе, хотя она имела преимущество лишь перед низшими расами, что подчеркивалось привлечением СС для охраны концлагерей. С другой стороны, методы, при помощи которых СС утверждала свое могущество, в корне расходятся с представлениями об Элите, поскольку палачи и полиция в традиционных обществах не только не являются привилегированной категорией, но принадлежат к числу изгоев, так как постоянный контакт со Смертью и преступлением отчуждает.   Поэтому и в нацистской Германии этот вопрос не мог быть решен однозначно. Послевоенная перспектива для СС предполагала их изоляцию путем создания особого замкнутого ордена за пределами собственно Германии, в Бургундии, где они стали бы Элитой для порабощенных народов.   При отсутствии элементарных правовых гарантий для населения оккупированных территорий и терроре как постоянном институте там, вероятно, могла бы идти речь именно о такой Элите, поскольку традиционные элитные структуры, сформировавшиеся там ранее на основе происхождения, состояния и власти, оказались бы в зависимости от оккупантов. В нацистском мировоззрении прослеживается попытка обоснования власти над Жизнью населения. Но, расшатывая традиционные мировоззренческие стереотипы, Нацисты ограничились расовым противопоставлением, оставляя в неприкосновенности представления о Смерти применительно к лицам, обладающим гражданскими правами. Для покушения на их Жизнь требовалась хотя бы видимость индивидуального обоснования и апелляция к общественному одобрению.   Такая попытка совмещения подходов привела к созданию мифологизированной идеологии, в результате внедрения которой Жизнь как антипод Смерти утратила сущностные характеристики, связанные с понятием свободы Личности, и превратилась в лишенный смысла ритуал, адекватный нежизни. Однако прежний закон соответствия Жизни и Смерти остался: с уменьшением ценности Жизни Смерть начала играть соответственно большую роль в Жизни общества, вторгаясь в повседневность. Созданная на основе Мифа крови нацистская модель сверх- и недочеловека, объединенная антигуманизмом, сохранила единство и в типе Смерти, неестественной в обоих случаях, и в особенности захоронения, поскольку к обоим вариантам применялись манипуляции с посмертной Памятью - искусственное её возвеличение или столь же искусственное стирание. Вопрос об отношении к Смерти оказался, таким образом, ключевым для мировоззренческой характеристики фашизма. 1 Л. Ржевский, выдвигая универсальные признаки Жизни, помимо биологического существования, которое он считает доминирующим, отмечает Ещё наличие сознания и контактов: Rzhevsky L. A typology of cultures based onattitudes to death // Survey. 1976. N 1. P. 94. 2 Такую точку зрения выдвигают, в частности, экзистенциалисты. См., напр.: Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991. С. 160. 3 Германия в этой войне потеряла 2 млн. человек погибшими и пропавшими без вести. В предшествующей франко-прусской войне немецкие потери составили 28 тыс.чел., из них 12 тыс. - в результате болезней. См.: Worterbuch zur deutschen Militargeschichte. Berlin, 1985. S. 143; V.2. S. 1071. 4 Nazi conspiracy and aggression. Washington, 1946. V. 1. P. 980-982. 5 Новый мир. 1990. N 2. С. 143. 6 Фромм Э. Некрофилы и Адольф Гитлер // Вопр. философии. 1991. N 9. С. 89. 7 Manvell R. Film and second world war. South Brunswick; New York, 1974. P. 96. 8 Франкл В. Человек в поисках смысла. М., 1990. С. 152. 9 0 трансформации германских языческих богов в богов войны и о германском милитаризме писал специалист по примитивным культам Ж.Дюмезиль: Dumezil G. Mythes et dieux des Germains. Paris, 1939. P. 153-155. 10 Barkun M. Disaster and the millennium. New Haven; London, 1974. P. 118 Макарова, Любовь Михайловна Психология, философия   www.pseudology.org