| 
   
 |  | 
  
    | 
    
		
		Университетская книга Москва 
		- Санкт-Петербург 1999
	 | 
    
    
		Теодор 
		В. Адорно
	 | 
   
  
    | 
	Избранное: социология музыки
	 | 
   
  
    
	
	
		Предисловие
	
 
	
	
		Эти лекции читались во Франкфуртском 
		университете в зимний семестр 1961/62 г.; после каждой из них 
		устраивался семинар с обсуждением предмета.
	
		Предистория книги, возможно, 
		небезразлична для придания ей законченного вида. В 1958 г. автор принял 
		предложение журнала “Schweizer Rundschau” выступить со статьей “Мысли о 
		социологии музыки”; эта статья позже вошла в сборник “Klangfiguren”1. 
		В ней излагались принципы музыкально-социологического исследования, 
		неразрывно связанные с содержательными вопросами: именно эта связь 
		является характерной чертой настоящего метода. Названная статья 
		по-прежнему остается программной для музыкально-социологического метода, 
		принятого автором.
	
		Непосредственно вслед за опубликованием 
		статьи социолог музыки Альфонс Зильберман предложил автору расширить ее 
		до объема книги. Однако из-за занятости, а также потому, что автор 
		никогда не считал нужным расширять уже написанное однажды в 
		конспективной форме, предложение это осталось нереализованным. Но идея 
		пустила корни и перешла в намерение дать более подробное изложение идей 
		и достижений музыкальной социологии — совершенно независимо от 
		первоначального текста. Осуществить это намерение помог внешний повод: в 
		1961 г. автору надлежало прочесть два доклада о социологии музыки для 
		радиоуниверситета радиостанции РИАС. Эти доклады стали основой первых 
		двух лекций. В них использованы американские работы того периода, когда 
		автор руководил музыкальным отделом в “Radio Research Project”2. 
		Эскиз типологии слушания музыки относится еще к 1939 г., и автор 
		постоянно продолжал заниматься им. Многие лекции о легкой музыке из 
		второго доклада нашли отражение в статье “On popular music”3;
		
		весь номер этого журнала посвящен 
		социологии массовых средств. Анализ вопросов, поставленных в первых двух 
		лекциях, постепенно привел к замыслу целого. Впрочем, совпадений в 
		докладах и других публикациях автора невозможно было избежать в тех 
		сложных условиях, в которых создавалась книга.
	
		7
	
		Автор в печатном издании лекций ни в 
		коем случае не хотел затрагивать их характера, поэтому книга содержит 
		только незначительные поправки и дополнения к фактически сказанному. Что 
		касается отклонений от темы и даже скачков мысли, то их в тексте 
		осталось ровно столько, сколько допустимо при свободной импровизации. 
		Кто однажды понял, сколь несопоставимы самостоятельный текст и речь, 
		обращенная к слушателям, тот не станет стирать различий и не будет 
		стремиться вложить устное слово в рамки безусловно адекватных форм 
		выражения мысли. Чем очевиднее различия, тем меньше поводов для 
		неоправданных требований. В этом книга родственна “Социальным экскурсам” 
		из серии публикаций Франкфуртского Института социальных исследований. 
		Название “Введение” можно повернуть и так: речь идет не только о 
		введении в определенную область знания, но и о введении в 
		социологическое мышление — цель, которую ставят перед собой и 
		“Экскурсы”.
	
		Автор боролся с искушением дополнить 
		примерами и ссылками все то, что было по сути дела спонтанно рождавшейся 
		мыслью и вобрало в себя материалы лишь в той мере, в какой они 
		непосредственно возникали в памяти лектора в каждый данный момент. Автор 
		не стремился также к систематическому изложению — все размышления 
		сосредоточены вокруг нервных узлов предмета. Правда, едва ли многие из 
		актуальных проблем социологии музыки остались в тени; но к данному труду 
		вряд ли стоит подходить с требованием сциентистской полноты, хотя бы 
		потому, что автор хорошо помнил известное следующее высказывание Фрейда: 
		“Не так уж часто случается, чтобы психоанализ оспаривал какие-либо 
		утверждения другой стороны; чаще всего психоанализ лишь добавляет к ним 
		нечто новое, и то и дело, впрочем, оказывается, что именно это новое — 
		то, что прежде не замечалось и что теперь привнесено — и было как раз 
		самым существенным”.
	
		Намерение конкурировать с существующими 
		положениями социологии музыки не руководило автором и там, где их 
		направленность противоречит его собственным целям. Должно разуметься 
		само собой, что никакие аспекты современной ситуации, которые освещаются 
		в книге, не могут быть поняты вне исторического измерения. Понятие 
		буржуазного как раз в духовной сфере заходит в эпохи, намного 
		предшествовавшие полной политической эмансипации буржуазии. Категории, 
		которые приписываются только буржуазному обществу, в более узком смысле 
		можно предположить уже там, где существовали буржуазный дух и буржуазные 
		формы, хотя общество в целом еще не подчинялось им — по крайней мере, 
		там следует искать их истоки. Понятию буржуазного имманентно, присуще 
		то, что феномены, которые исследователь принимает за самые характерные и 
		подлинные черты своей эпохи, на деле существовали с давних пор: plus ca 
		change, plus c'est la meme chose4.
	
	
		В своих лекциях автор старался показать 
		студентам, что предмет социологии музыки лишь в незначительной степени 
		исчерпывается содержанием этих лекций, и потому автор пригласил 
		выступить с лекциями Ганса Энгеля — автора книги “Музыка и общество”5, 
		Альфонса Зильбермана, представителя эмпирического направления в социо-
	
		8
	
		логии музыки6, 
		и Курта Блаукопфа7, 
		который обрисовал весьма плодотворные перспективы связей акустики и 
		музыкальной социологии. Автор считает своим долгом выразить им свою 
		благодарность; Альфонса Зильбермана он особо благодарит за то, что он 
		великодушно согласился с немецким названием, данным автором настоящей 
		книге, ибо Альфонсу Зильберману принадлежит авторство французского 
		заглавия книги — “Introduction a une sociologie de la musique”8. 
		Другое заглавие вряд ли отвечало бы намерениям автора, поскольку эта 
		книга не есть ни социология музыки, ни монография.
	
		Отношение к эмпирической социологии 
		затрагивается в самих лекциях. Автор достаточно нескромен и потому 
		полагает, что ставит перед музыкальным разделом этой дисциплины 
		достаточно много перспективных проблем, которые могут в течение долгого 
		времени занять ее осмысленной деятельностью и способствовать 
		установлению взаимосвязи теории и research (исследования) — той 
		взаимосвязи, которая постоянно постулируется как требование, но все 
		время откладывается на будущее. Впрочем, эта взаимосвязь внесет 
		изменения в слишком абстрактную противопоставленность обоих направлений. 
		Но автор недостаточно нескромен, чтобы все свои тезисы, теоретически, 
		возможно, и кажущиеся бесспорными, поскольку они имплицируют 
		эмпирические наблюдения, — уже потому считать верными: многие из них — 
		гипотезы, если принять эмпирические правила игры. Иногда, когда мы 
		освещаем вопросы типологии, достаточно очевидно, как взяться за материал 
		с помощью техники эмпирических исследований — research*; 
		в меньшей степени это относится к материалу других глав, например, о 
		функции музыки или об общественном мнении.
	
		Изложить весь процесс применения 
		техники исследования к материалу — значило бы в данном случае выйти за 
		рамки избранной темы. То, что необходимо было осуществить здесь, сложно; 
		это потребовало бы самых напряженных усилий ума и постепенного 
		критического приближения к объекту, при котором совершенствовались бы 
		орудия исследования. С помощью прямых вопросов нельзя исследовать 
		теоретически постулируемые конститутивные слои функции, социальной 
		дифференциации или общественного мнения, бессознательные факторы 
		социальной психологии дирижера и оркестра — этому препятствует и 
		проблема вербализации и аффективная окраска этих комплексов. Кроме того, 
		чем более тонкими и расчлененными будут суждения, добытые с помощью 
		орудий исследования, тем больше риск, что они будут неверными. Риск этот 
		связан с элиминацией важных сведений по вине недостаточно четко 
		проведенных граней между понятиями; в результате вопрос об истинности 
		или ложности гипотезы останется нерешенным. Но что нельзя отказаться от 
		такой дифференциации расчленения материала, не обрекая заранее на 
		неуспех применение орудий исследования в интересах конкретной постановки 
		проблемы, — ясно каждому, кто серьезно принимается за обработку 
		полученных данных.
	
		Далее, в переплетении мыслей много раз 
		встречаются суждения иного 
		___________ 
		
		* 
		См. прим. 2
	
		9
	
		рода; их нельзя подтвердить с помощью 
		статистических выборок. Эти вопросы принципиально обсуждаются в статье 
		“Социология и эмпирическое исследование”, вошедшей в состав сборника 
		“Sociologica II”9. 
		Эмпирические исследования, долженствующие верифицировать или 
		фальсифицировать теоретические положения книги, должны были бы как 
		минимум придерживаться принципов самой книги: анализировать субъективные 
		модусы отношения к музыке в зависимости от самого объекта и его 
		содержания, — каковое определимо, а не абстрагироваться от качественной 
		стороны объекта, рассматривая его как чистый стимул для проецирований и 
		ограничиваясь констатацией, измерением и упорядочением субъективных 
		реакций или стереотипных модусов поведения. Социология музыки, для 
		которой музыка значит нечто большее, нежели сигареты и мыло для 
		статистических обследований рынка, требует не только осознания роли 
		общества и его структуры, не только принятия к сведению простой 
		информации о музыкальных феноменах, но и полного понимания музыки во 
		всех ее импликациях. Методология, которая бросает тень на такое 
		понимание, как субъективизм, только потому, что ей самой недостает 
		понимания музыки, попадает в плен субъективизма, средних значений 
		зафиксированных ею мнений.
	
		10
	
	 
	
		
		Содержание
     
    
 
    
      
      
      www.pseudology.org
     | 
   
 
 |