Михаил Анатольевич Михайлов Гармонь, вода и медные трубы Гипертекстовая версия статьи 17 января 1960 года, начался 49-суточный дрейф унесенной в Тихий океан баржи Т-36, в результате которого ее экипаж приобрел известность, сравнимую разве что со славой первых космонавтов. Зиганшин-буги, Зиганшин-рок... В самом начале курортного сезона лета 1960 года на отдых в Гурзуф прибыли четверо военнослужащих... срочной службы. Причем отнюдь не из элитных частей - из стройбата. Неосведомленному читателю подобное сообщение может показаться нелепой шуткой. С каких это пор солдаты-"срочники" разъезжают по престижным курортам? Но! Тогда, в 60-м, этих "стройбатовцев" знал весь Советский Союз. Да что там Союз! Их знал весь мир. И в Гурзуфе, завидев именитых отдыхающих - Асхата Зиганшина, Анатолия Крючковского, Филиппа Поплавского и Ивана Федотова, - даже полуграмотные дворники распевали самый свежий вариант популярнейшего в тот год эстрадного хита:   "Зиганшин-рок, Зиганшин-буги, Зиганшин третий день на юге...". Помеха для авианосца 7 марта 1960 года радары авианосца Кирсадж, следовавшего из Японии в Сан-Франциско, в дальних закоулках нейтральных вод обнаружили небольшое странное судно, безжизненно дрейфующее пересекающимся курсом. По правилам судовождения, капитаны встретившихся в такой близости плавсредств должны связаться друг с другом и обговорить совместный маневр во избежание столкновения. Дорогу обычно должен уступить корабль меньшего водоизмещения, поскольку ему легче маневрировать. Но незнакомец даже намеком не отреагировал на появление авианосца. «Я - авианосец Кирсадж, измените курс!» - радировали американцы. Ситуация напоминала быль с другим авианосцем ВМС США. Увидев в ночи по курсу сигналы неизвестного происхождения, авианосец также потребовал от встречного судна изменить курс. Однако их требование долго оставалось без ответа. Только через несколько минут после начала радиосвязи незнакомцы ответили: Мы не можем изменить курс, мы – маяк».   А в случае с «Кирсаджем» и не дождавшись радиосвязи, с авианосца подняли вертолеты разведки. С воздуха летчики обнаружили небольшую самоходную баржу. О ее неуправляемости свидетельствовал и поднятый сигнальный флаг "Терплю бедствие", и далеко не самый бравый вид членов экипажа. Однако, когда с зависших над судном вертолетов спустили тросы и веревочные лестницы, люди на палубе вовсе не торопились воспользоваться помощью. Не приняли они помощь и от других вертолетов, прибывших на смену первым. И только когда сам авианосец вплотную подошел к судну, четвёрка обросших, грязных, измотанных и исхудавших людей согласилась подняться на борт. Профессионального переводчика на "Кирсадже" не оказалось, пришлось обратиться к помощи боцмана, украинца по происхождению. Американцам удалось выяснить, что эти странные люди - военнослужащие Советской Армии, унесенные в море на неуправляемом судне с Курильских островов почти 50 (!) дней назад. Журналисты и сегодня не забывают героев того трагического дрейфа. Живых и здравствующих из них сегодня, правда, осталось лишь двое: командир отважной четвёрки младший сержант Асхат Зиганшин, который проживает в Питере, и рядовой Анатолий Крючковский, живущий в Киеве. Сегодня они могут рассказывать о том, о чём говорить и писать раньше было нельзя. Унесенные ветром Для распаузки крупных судов, заходивших в мелководную бухту курильского острова Итуруп, использовались небольшие самоходные баржи Т-67 и Т-36. На последней и работали наши герои. Причем не матросы, а военнослужащие строительного батальона. Они дневали и ночевали на этом небольшом судёнышке, где в каюте едва помещались четыре кровати. Уже в наше время одна из «комсомольских» газет выдвинула версию о том, что в ту штормовую ночь солдаты находились в самоволке и даже распивали на барже спиртное. И якобы утром после похмельного пробуждения с удивлением обнаружили, что судно находится далеко от родного берега. Подобные "версии" не выдерживают никакой критики. Во-первых, самоволка на острове - понятие весьма относительное. Покидать воинскую часть, дислоцированную на Итурупе, так же бессмысленно, как, скажем, попытаться уйти в самоволку с субмарины, находящейся в подводном положении. А во-вторых, как же это нужно напиться, чтобы не заметить такого шторма! Уже в наши дни Зиганшин в интервью журналисту «Огонька» Д. Соколову-Митричу рассказывал, что на этой барже они жили постоянно, и во время штормов их частенько отрывало от берега. Большой проблемой это не считалось. А вот в ту январскую ночь ветер был ураганнный - более 70 метров в секунду, и попытки обитателей баржи пристать к берегу закончились безрезультатно: "Только топливо все израсходовали и даже пробоину получили, которую, к счастью, удалось быстро залатать...". Радиостанция тоже сразу вышла из строя, оставалось надеяться лишь на случай. На берегу их начали искать только утром. Особисты даже отрабатывали версию побега к империалистам. По поручению контрразведки у родителей Зиганшина в Куйбышевской области провели обыск: нет ли свидетельств замышлявшегося дезертирства? Это потом на его Родине создадут музей, его именем назовут улицу и поэты посвятят ему свои стихи. А зимой 1960 года не исключался совсем иной ход событий. Невольно вспоминается миниатюра М. Жванецкого о моряке, бросившемся в шторм спасать судно и пропавшем без вести. «Его именем назвали улицы, в его честь сложили песни, а он официантом в Лондоне - жалеет страшно». Гармошку никто не ел Мне, родившемуся уже после подвига "военных робинзонов", довелось узнать о них вовсе не из газет. Случай с баржей Т-36 подробно описан в одном из советских учебников английского языка для старшеклассников. Этот рассказ я переводил с особым интересом. Фотографии же героев я впервые увидел в раритетном тогда журнале «Америка», выходившем на русском языке. Особенно красочно описывались героическая борьба "моряков поневоле" с голодом и экзотические пути его преодоления. Судя по содержанию нынешних статей о той "робинзонаде", журналистов и читателей до сих пор интересуют именно эти подробности быта дрейфующих. Обнаружив некоторую (порой очень существенную) разницу в деталях, я попытался, пользуясь различными источниками, провести собственную, так сказать, "инвентаризацию" провианта, находившегося на барже, на момент начала 49-дневного дрейфа. Итак, на четверых молодых здоровых парней на судне были: одна буханка хлеба, две банки тушёнки, полтора килограмма свиного жира, "немного крупы в баночках", три ведра картошки и несколько пачек «Беломора». Картошка во время шторма рассыпалась в машинном отделении и пропиталась мазутом. Поэтому есть ее начали лишь спустя несколько дней, когда поняли, что голод не тётка. Пили дождевую воду и ржавую жидкость из системы охлаждения двигателей.   Первым догадался использовать в пищу кожаные вещи (сначала ремешок от радиостанции, а затем солдатские ремни и стельки сапог) Асхат Зиганшин. Не думал он, что когда-нибудь в жизни ему пригодятся рассказы учительницы географии о мытарствах терпящих бедствие путешественников, питавшихся разрезанными на полосы и сваренными в морской воде кожаными вещами. Уже потом для пущего драматизма журналисты выдумали историю про якобы съеденную гармонь.   Сначала, мол, под музыку и пение встретили 23 февраля, а потом кожаные меха этой гармошки пошли на праздничный ужин. На эту «утку» попался даже Владимир Высоцкий, включивший в свою песню «49 дней» драматичный куплет: Последнюю съели картошку, Взглянули друг другу в глаза, Когда ел Поплавский гармошку, Крутая скатилась слеза... Голод – не тётка Действительно, голод был одной из основных проблем наших героев. «Все разговоры сводились к еде, пробовали есть зубную пасту(вопрос, а была ли в то время зубная паста?), мыло и даже пробковый матрац", - вспоминает Зиганшин. Попытки поймать рыбу или птиц к успеху не привели, а крыс на барже не было. Ежедневно каждый терял по 700-800 г веса. Общие потери составили от 20 до 30 кг у каждого. Но и в этих кошмарных условиях у ребят не возникало мысли о каннибализме.   К сожалению, даже современная история знает массу жутких примеров, когда голод заставлял людей опускаться до проявления подобных животных инстинктов. Так, к примеру, практика побегов из колоний Севера свидетельствует о фактах, когда товарищи брали с собой "лишнего" зэка в качестве "коровы" (жаргон преступников), то есть будущего источника провианта. В. Богомолов в своей повести "В августе 44-го" приводит пример каннибализма среди диверсантов, заброшенных на советскую территорию из Китая. В условиях зимы, преследуемые чекистами, шпионы съели самого молодого из  своей группы и таким образом спаслись. Любопытные журналисты расспрашивали Зиганшина: не возникали ли у него и его товарищей мысли о людоедстве? Ольге Горшковой из журнала «Смена» он спустя 44 года проговорился, что больше всего боялся быть съеденным Иван Федотов. Он, видимо, был слабее других и поэтому спал с топором под подушкой. Страна признала своих героев И все-таки "робинзоны" не потеряли присутствия духа и в течение всего дрейфа постоянно помнили о воинском долге. Солдаты смотрели на кружившие над ними вертолеты и думали, что вот-вот им должны пополнить запасы топлива, провианта и воды, и они своим ходом вернутся на Родину. Хотя сейчас можно утверждать, что мотивами такого поведения мог быть и страх перед возможными подозрениями в сотрудничестве с врагом. По словам самих "путешественников", такой страх действительно был, но возник он уже потом, на авианосце, после того, как проблемы выживания отошли на второй план. Американцы, кстати, предлагали им остаться в США и даже попросить политического убежища. Однако солдаты даже думать об этом не хотели. Родина тем временем вовсе не торопилась признавать их героями. Когда американская сторона сообщила Советскому Союзу о спасении находившихся на барже четырех военнослужащих (кстати, сама баржа была потоплена американцами, т.к. представляла угрозу для мореплавания), то дипломаты ответили не сразу.   И даже когда готовилась пресс-конференция с американской прессой, до них дозвонился корреспондент газеты "Правда" Борис Стрельников и предупредил, чтобы "не сболтнули чего лишнего". Участники пресс-конференции, конечно же, к такому вниманию готовы не были. Зиганшин телевизор-то впервые увидел только в Америке, а тут еще его и показали по этому телевизору. Пресс-конференция закончилась, едва начавшись: у Зиганшина, видимо, от волнения кровь пошла носом, и их оставили в покое. Но сенсация всё же состоялась.   Мало того, все солдатские пуговицы с их бушлатов разобрали на сувениры ещё матросы авианосца, сам мэр Сан-Франциско вручил нашим солдатам символические ключи от города. А затем кругосветное путешествие продолжилось. Во Франции железнодорожники подарили им свое знамя. И Родине уже ничего не оставалось, как сделать из них уже настоящих героев. Все спасённые были представлены к ордену Красной Звезды, Зиганшина повысили в звании, а министр обороны вручил каждому именные часы, "чтобы не опаздывали".   Слава и известность свалились на них просто огромные. Заборы пестрели плакатами, славящими "отважных сынов нашей Родины". Письма от поклонниц приходили мешками. Количество выступлений перед коллективами рабочих и служащих доходило до 12 в день. Рок-н-ролльщики изгалялись эксклюзивным хитом: Зиганшин-рок, Зиганшин-буги, Зиганшин съел письмо подруги. Зиганшин-буги, Зиганшин-рок, Зиганшин съел второй сапог. У ребят не было проблем с выбором учебного заведения для получения образования после демобилизации. Зиганшин стал делегатом съезда комсомола, встречался с Гагариным. После того, как герои той памятной "одиссеи" получили возможность выговориться без оглядки на тогдашнюю пропагандистскую машину, стало окончательно ясно, что их вынужденное плавание - не плод советских "пиар-технологий", а настоящий подвиг. И эти люди достойны того, чтобы и сегодня о них знали и помнили. ---------------- Опубликовано в газете «Флаг Родины» № 12(25108) 25.01.2005 года: Михаил Михайлов. «Русский характер: Океан Четверых» Чтиво   www.pseudology.org