М.: Мысль, 1984 Валентин Фердинандович Асмус Историко-философские этюды Глава 3. Действие Руссо на современников В философии Руссо не были разработаны многие важные вопросы, входящие в содержание философских учений XVII—XVIII вв. В нем нет ни подробно развитой теории бытия, ни учения о познании, не говоря уже о логике. Его сфера — только психология, мораль, педагогика, эстетика, философия истории и социология. Но и в этом — суженном — содержании учение Руссо — одно из важнейших явлений общественной мысли XVIII в. По верному замечанию Б. Рассела, Руссо "оказал мощное влияние на философию, так же как и на литературу, на вкусы, на обычаи и политику" (48, 684). Совершенно новой и оригинальной чертой Руссо была произведенная им переоценка роли чувства — в жизни, в воспитании, в искусстве и в познании. Век, в который явился Руссо, был веком рационализма и односторонней рассудочности. Даже Юм, критиковавший рационализм 134 с точки зрения эмпирического идеализма и агностицизма, во многих отношениях остается еще на почве отвергаемого им рационализма, а по стилю мышления есть натура вполне рассудочная. не без основания его называли предшественником прозаического и рассудочного позитивизма XIX в. Иное дело Руссо. Он первый из крупных мыслителей XVIII в. порывает с рационализмом и по принципу и по форме самого философствования. На место разума он решительно ставит непосредственное свидетельство чувства и внутренний голос совести. "Чувство" приобретает у пего значение гносеологического критерия истинности и источника нравственного законодательства. По остроумному выражению Рассела, Руссо стал вдохновителем систем мышления, которые "выводят не относящиеся к человеку факты из человеческих чувств (which infer nonhuman facts from human emotions)" (там же). Руководящую роль чувства Руссо распространил па весь мир социальных ;и этических отношений. Тем самым он ополчился и против феодального религиозного мировоззрения, и против схоластики богословия, и против односторонней рассудочности боровшихся с нею новаторов науки и философии. На эту позицию Руссо указал на рубеже XVIII и XIX вв. Вильгельм Гумбольдт в письме к г-же Реймарус (1800) называл Руссо "первыми единственным, кто дал толчок.. к постановке природы на место условности и ощущения (Empfindung), на место голого резонерства (des blossen Vernunftes)". В этой тенденции Руссо Гумбольдт видел "самое замечательное явление во Франции в этом столетии" (цит. по: 40, 2, 192—193). Развитая Руссо критика рационализма Просвещения, несмотря на некоторые реакционные черты и срывы, в целом велась отнюдь не с позиций реакции и мракобесия, Основа критики Руссо — светский гуманизм, объединявший его с Просвещением, и демократизм, в котором Руссо во многом опережает Просвещение. Как верно отметил В. А. Кожевников, Руссо — "один из важнейших деятелей секуляризации ("обмирщения") европейской культуры, которой пришлось бы неминуемо задержаться в ходе своего развития, если бы в самый момент торжества освобождения мысли от прежних стеснений не было приступлено к освобождению чувства на тех же чисто светских, общечеловеческих началах" (23, 12). Просвещение знало, что должен быть воспитан ум; Руссо прибавил сюда, что так 135 же необходимо воспитание чувства и воспитание страстей. Действие Руссо на современников было действием не только содержания его идей, но и формы, посредством которой они внушались его читателям. Руссо стремился непосредственно влиять на чувство, не задаваясь целью строгой и безупречной доказательности. Он сам говорил, что в такой век, каким был его собственный, "испорченным народам" (aux peuples corrompus) нужны увлекательно написанные романы, что именно поэтому он издал свою "Новую Элоизу"; и он сожалел, что не живет в такое время, "когда должен был бы бросить ее в огонь" (46, 8, 23). Как писатель Руссо был гениален. Его трактаты ("Эмиль", "Признание савойского викария") —художественные произведения не в меньшей степени, чем "Новая Элоиза" или "Исповедь". Гениальными их делает точка зрения на явления жизни — оригинальная, часто граничащая с парадоксальностью, но всегда ухватывающая реальную основу изображаемого, редкая воодушевленность, убежденность и искреннее пламенное красноречие, чуждое риторике и декламации. Действие книг Руссо было ослепляющим. Ими зачитывались простые, скромные читатели и глубокомысленнейшие философы, ученые, моралисты и поэты. Таким было впечатление от Руссо не только во Франции, но и за ее рубежами. Немецкий философ и писатель Ф. Г. Якоби называл Руссо величайшим гением, когда-либо появлявшимся во Франции; современник Якоби И. Г. Гаман находил нравственное воздействие "Новой Элоизы" более сильным, чем такое же воздействие романов С. Ричардсона. В "Письмах о новейшей литературе" М. Мендельсон рассказывает о том, как по выходе "Новой Элоизы" любители чтения вырывали книгу друг у друга, сам Мендельсон признавал содержащуюся в ней "речь страстей" "возвышенной, вдохновенной, божественной" ( 23, 14—15). Но особенно неотразимым оказалось впечатление от "Эмиля". В "Критической истории теорий воспитания во Франции начиная с шестнадцатого века" Компайрэ утверждает, что еще ни одна педагогическая книга "не поразила и не возбудила так сильно педагогов — и не одних педагогов: поэтов и мыслителей, ученых и невежд, мужчин и женщин. Ее влияния были непреодолимы.. хотели повторить все, что было сделано с "Эмилем"" (36, 2, 96). Гёте назвал "Эмиля" "естественным евангелием воспитания" 136 и допускал возможность идеального человека, воспитанного согласно его принципам. Но быть может, наиболее значительным оказалось влияние идей Руссо .на Канта. Одно из важнейших в системе Канта, учение о первенстве практического (т. е. этического) разума над теоретическим сложилось в сознании Канта при несомненном посредстве и влиянии Руссо. Некоторые места "Эмиля" наводят на мысль, что не только Юм, но и Руссо содействовал оформлению агностицизма Канта — мыслей Канта о том, что мир как целое непостижим и что, поставив вопрос, вечен мир или сотворен, а также вопрос о природе элементов, или начал, мира, мы не можем получить на него достоверного ответа. Во всяком случае, сам Кант сознавал себя обязанным Руссо в своем духовном росте: "Руссо подвинул меня на правильный путь (Rousseau hal mich /urecht g.ebracht)" (42, 322). He меньшее впечатление произвел на современников демократизм Руссо, плебейский протест против цивилизации, основанной на угнетении простого человека. Голос этой критики современники слышали уже в первых диссертациях Руссо. Они догадывались, что понятие "природа", противопоставленное у Руссо "общественному состоянию", было орудием полемики и понятием публицистики. За восхвалением "дикаря", ведущего счастливую жизнь среди лесов и гор, угадывали пропаганду достоинства и доблести бедных людей: крестьян, охотников, рыбаков, ремесленников. Еще более глубокое впечатление произвела страстно и убежденно сформулированная у Руссо идея народовластия, народного суверенитета, или народоправства, идея народной, или общей, воли. Время Руссо было эпохой, когда французский народ готовился к натиску на обветшавшие, но еще крепко стоявшие твердыни феодализма и представлявшей его во Франции абсолютной монархии. Французская буржуазия возглавляла эту подготовку, собирала под своим идейным главенством все революционные и оппозиционные классы и слои французского общества. Ее вожди, публицисты, теоретики отождествляли буржуазный класс со всем народом в целом. Им казалось, что власть, к которой они .тянулись и которая была властью класса, будет властью всего народа. При таком положении вещей общественно-политические идеи. Руссо легко могли стать ферментом и стимулом 137 революционной мысли французского буржуазного класса. Они действительно стали ими. Учение Руссо о державной, суверенной воле народа, его мысль, согласно которой свобода может быть достигнута и сохранена только самоотверженным исполнением общественного долга, верностью и преданностью идее народного суверенитета, помогли жирондистам и особенно якобинцам сформулировать собственные политические доктрины. Сен-Жюст и Робеспьер объявили себя учениками и практическими последователями Руссо. У женевца они черпали не только содержание его идей, но и повышенную эмоциональность его красноречия. В эмоциональной окраске речей революционных трибунов Конвента, и прежде всего самого Робеспьера, слышатся отзвуки эмоционального красноречия автора "Общественного договора". Но Руссо стал духовной силой, оплодотворяющей будущее, не только для деятелей буржуазной революции конца XVIII в. В его мировоззрении сложились некоторые идеи, далеко опережающие понятия деятелей Конвента. Обосновывая теорию народного суверенитета, Руссо высказал вместе с тем глубокое сомнение в реальной осуществимости народного представительства. Сомнения эти он высказал как принципиальные, и в этом содержании они слишком абстрактны и метафизичны. Но их реальная жизненная основа очевидна и понятна. Перед глазами Руссо был пример английского буржуазного парламентаризма, в котором замысел народного представительства испытал уродливое извращение. Не удивительно, что в так называемых народных представителях современных ему конституционных государств Руссо видел лишь узурпаторов "общей воли", а в самом институте политического представительства — помеху на пути к подлинной демократии, т. е. к непосредственному изъявлению народной воли. Именно поэтому в теории государства, изложенной в "Общественном договоре", видели теорию революции. В этом произведении ряд его страниц возвещает мысли, выводящие Руссо за пределы буржуазного либерализма. Развитые уже не Руссо, а в XIX в, вождями и теоретиками революционного рабочего класса, мысли эти предвещали слом классового капиталистического общества и возникновение общества социалистического. Уже при своей жизни Руссо принадлежал не только Франции, но и всему передовому человечеству. Руссо — 138 провозвестник нашего времени — эпохи возникновения общества социалистического типа, эпохи строительства коммунизма (хотя сам он не был ни социалистом, ни коммунистом). Провозвестником нашего времени Руссо делает его великая демократическая душа, его ненависть к общественному строю, основанному на угнетении бедных богатыми, его пламенное убеждение в том, что в обществе верховная власть должна принадлежать не кучке отделившихся от народа или даже называющих себя его представителями участников порабощения народа, а самому же суверенному народу, его свобода от преклонения перед фетишами культуры и вера в то, что истинной куль турой может быть только культура, служащая потребностям народа Оглавление   www.pseudology.org