Столовая 
        Академии Наук находится на Ленинском проспекте, почти точно
        напротив универмага "Москва". Вывески на ней нет, только на массивной
        стеклянной двери приклеена небольшая бумажка с надписью. "Ателье — налево".
        И действительно, за углом, уже на улице Губкина находится какое-то 
        ателье.
        Бумажка наклеена, по-видимому, для того, чтобы непосвященные посетители
        случайно туда не забредали — ведь потом таких посетителей надо не вполне
        деликатно выпроваживать. Кстати, у нас немало таких, на вид очень 
        скромных
        учреждений, не Рекламирующих себя вывесками. Никогда не забуду, например,
        гостиницу "Смоленская", находящуюся в Ленинграде на Суворовском 
        проспекте,
        2. Там проходила юбилейная сессия нашего отделения Академии Наук в 1977
        году. 
        
		
         
		
        
        Отсутствие какой бы то ни было вывески с лихвой компенсировалось
        неправдоподобной дешевизной роскошных блюд гостиничного ресторана. Все 
        мои
        попытки, предаваясь лукулловым пиршествам, выйти из рамок одного рубля 
        были
        безуспешны. Увидев такое, один из участников юбилейной сессии — Виталий
        Лазаревич Гинзбург — удовлетворенно воскликнул: "Ого, я вижу, нас 
        приравняли
        к штыку!" И только тогда мы поняли, что находимся в гостинице 
        ленинградского
        обкома. <...>
        Столовая Академии Наук имеет, конечно, не тот ранг. Цены на обед там
        вполне современные, но и, конечно, не ресторанные. Готовят вкусно, из 
        вполне
        доброкачественных продуктов. Отсутствие очередей, вежливость официанток 
        и
        вполне домашний уют особенно ценны в наших московских (и, конечно, не 
        только
        московских) условиях. 
        
		
         
		
        
        Я узнал о существовании этого очаровательного 
        оазиса
        только Спустя 2 года после своего избрания в Академию — вот что значит
        отсутствие Рекламы!
        Однако столовая АН СССР имеет ещё одну привлекательную особенность. Она
        является местом встреч, деловых и дружеских, научных работников высшего
        ранга. Здесь можно встретиться и поговорить с каким-нибудь абсолютно
        недоступным академиком, получить нужную информацию, прозондировать 
        детали
        какой-нибудь академической комбинации. Короче говоря, столовая Академии 
        Наук
        является своеобразным клубом. Другого настоящего клуба Учёных в Москве 
        нет — пресловутый Дом Учёных уже давно выродился в разновидность дома Культуры,
        где задают тон разного рода Учёные-пенсионеры и домашние хозяйки. 
        
		
         
		
        
        Особенно
        повышается роль академической столовой в месяцы и недели, предшествующие
        выборным кампаниям — тогда жизнь здесь бьёт ключом и даже иногда 
        возникают
        очереди. Ещё одной функцией нашей милой столовой является кормление некоторых,
        наиболее именитых и нужных, иностранных коллег. Ведь это же целая 
        проблема — накормить (прилично) такого гостя в священное для них полуденное время
        "лэнч-тайм". Куда его повезти? В академической гостинице, что на 
        Октябрьской
        площади, буфет отвратительный, в ресторанах теперь, сами понимаете, как
        кормят, да и очереди там. Каждый раз, проходя эти муки, сгораешь от 
        стыда.
        Конечно, далеко не все советские Учёные могут позволить себе пригласить
        иностранного гостя в нашу столовую, но я, слава богу, могу.
        И вот как-то раз я повел туда кормиться гостившего в Москве видного
        американского специалиста по космическим лучам Мориса Шапиро. 
        
		
         
		
        
        Время от
        времени мы с ним встречались на разных международных конгрессах, он не 
        раз
        потчевал меня у себя в Штатах, и я был обязан хотя бы в малой степени
        отблагодарить его тем же в столице нашей Родины. <...> Обед ему очень
        понравился, особенно борщ — сказалось южно-русское происхождение его 
        дедушки
        и бабушки. Большое количество черной икры создавало у него несколько
        искаженное представление о размерах нашего благосостояния. Все же он
        благодушно заметил: "Мне представляется (It seems to me"), что советским
        академикам голодная Смерть не угрожает". 
        
		
         
		
        
        Я вынужден был с ним 
        согласиться.
        Застольный разговор, однако, протекал вяло, тем более, что горячительных
        напитков в нашей столовой не подают. Постепенно беседа стала иссякать,
        уподобившись струйке воды в пустыне. <...> Как хозяин, я стал 
        чувствовать
        себя весьма неудобно — ведь гостя надо развлекать, а развлечение явно не
        получалось. И вдруг — о счастье — в столовую вошёл собственной персоной
        Трофим Денисович Лысенко. Это было спасение! Указывая на двигавшегося в
        проходе между двумя рядами столиков знаменитейшего мракобеса, я с 
        деланной
        небрежностью заметил: "А вот идет академик Лысенко!" 
        
		
         
		
        
        Боже мой, что 
        сталось с
        Морисом! Он буквально запрыгал на своем стуле. "Неужели это мистер 
        Лысенко?
        Собственной персоной! Как я счастлив, что его увидел! Но ведь никто в
        Америке не поверит, что я видел самого Лысенко и имел с ним лэнч". "Если
        хотите, я вам дам справку",— заметил я. Он жадно ухватился за эту идею. 
        И с
        его помощью я ему такую справку написал, конечно, в хохмаческом стиле.
        Шапиро тщательно спрятал ценный документ и был счастлив.
        Этот эпизод, так наглядно продемонстрировавший огромную геростратову
        славу создателя пресловутого "учения", через несколько лет навел меня на
        одну интересную мысль. 
        
		
         
		
        
        Я довольно часто сиживал за одним столом с 
        Трофимом
        Денисовичем, нарушая тем самым неофициальный бойкот, которому подвергли 
        его
        наши передовые академики, особенно физики. Они никогда ему не подавали 
        руки
        и не садились с ним за один столик. Мне это наивное академическое
        чистоплюйство всегда было смешно. Лысенко — интереснейшая личность, если
        угодно — историческая, и его любопытно было наблюдать. Глядя на него в 
        упор,
        я никогда, впрочем, с ним не здоровался и не обмолвился ни одним словом. 
        У
        него было выразительное лицо — лицо старого изувера-сектанта. Ел он 
        истово,
        по-крестьянски, не оставляя ни крошки. Предпочитал пищу жирную и весьма
        обильную. Официантки всегда относились к нему с особой почтительностью. 
        
		
         
		
        
        И вот как-то раз, вспомнив Мориса Шапиро, я вдруг сообразил, что могу
        неслыханно разбогатеть на этом знаменитом старике. Дело в том, что обеду 
        в
        академической столовой всегда предшествует заказ, обычно за 2 дня до 
        обеда.
        Из обширнейшего меню заказывающий на специальном бланке пишет, что 
        именно он
        желает получить, после чего подписывается. А что если я попрошу нашу 
        милую
        официантку Валю оставлять мне бланки заказов Трофима Денисовича, 
        разумеется,
        за скромное вознаграждение? Ведь таким образом я довольно быстро смогу
        собрать оригинальнейшую коллекцию автографов знаменитого агробиолога! 
        
		
         
		
        
        За
        каждый такой автограф в Америке, где я бывал и собирался быть, дадут 
        минимум
        200 долларов, это уж как пить дать! Тому порукой — реакция Шапиро на 
        явление
        Трофима. Да и без всякого Шапиро я знал о размахе скандальной славы 
        Лысенко.
        Увы, неожиданная Смерть этого академика подрубила мою блистательную
        финансовую комбинацию под корень.
        А при жизни он совершал иногда поступки совершенно неожиданные. Как-то
        раз я зашёл в нашу столовую, когда она была почти полна. Единственное
        свободное место было как раз за столиком, где сидел Трофим Денисович,
        Недолго думая, я туда сел и стал оглядываться. По другую сторону прохода 
        был
        столик, за которым расположилась знакомая мне чета Левичей. Судя по 
        всему,
        они пришли только что — на столе перед ними не было убрано. Уже ряд лет
        член-корреспондент Веньямин Григорьевич Левич и его жена Татьяна 
        Самойловна
        были в "отказе"* т.е. они подали заявление на эмиграцию о Израиль (где 
        уже
        находились оба их сына) и получили отказ. 
        
		
         
		
        
        Так же, как и в случае Лысенко, 
        но
        по совершенно другим причинам, посетители академической столовой, по
        возможности, избегали сидеть за одним столиком с супругами Левич. Вот и
        сейчас я увидел, как какие-то два деятеля с излишней поспешностью
        рассчитывались с официанткой, оставляя моих знакомых одних. Я пересел за 
        их
        столик и только тут заметил, что Левичи чем-то взволнованы. 
        
		
         
		
        
        Не дожидаясь
        моих вопросов, Веньямин Григорьевич нервно сказал: "Ах, как жалко, что 
        вы не
        пришли сюда минуту назад! Вы бы увидели незабываемое зрелище! Только мы 
        сели
        за этот столик, как вдруг со своего места поднялся Лысенко, 
		подошёл к 
        нам и
        на глазах у всех протянул мне руку. Я никогда раньше с ним не здоровался, 
        мы
        абсолютно незнакомы, но представьте мое нелепое положение: пожилой 
        человек,
        стоя, мне, сидящему, протягивает руку! Я, конечно, будучи воспитанным
        человеком, поднялся и пожал протянутую руку. И тут он наклонился ко мне 
        и
        сочувственно-доверительно спросил: "Очень на вас давят? Но вы держитесь 
		— все будет хорошо!" — и отошёл на свое место.
        
		
        
        --------------------------
		
        
        * Несколько лет назад супруги Левичи наконец-то получили разрешение на
        эмиграцию в Израиль.
        
        
		
         
		
        
        Сидя напротив ещё не пришедших в себя после удивительного происшествия
        Левичей, я обдумывал поступок Лысенко. Он, конечно, до конца своих дней
        считал себя, так много сделавшего для Родины, незаслуженно обиженным. 
        Отсюда
        вполне естественна его оппозиция режиму. И так же естественно, что он
        усмотрел в Евреях-отказниках как бы товарищей по несчастью, так же
        несправедливо притесняемых, как и он сам. Я подумал ещё, что среди 
        немногих
        достоинств знаменитого агробиолога, пожалуй, стоит отметить полное
        отсутствие антисемитизма. Все-таки его сознание формировалось в другое
        время! 
		
         
		
        
        Среди его оруженосцев было много, даже слишком много Евреев с
        неоконченным марксистским образованием. Назовем хотя бы
		Презента, юриста 
        по
        образованию, а одно время поставленного Трофимом деканом сразу двух (!)
        биологических факультетов — МГУ и ЛГУ. Вот тогда на стене нашего доброго
        старого здания на Моховой я увидел написанную мелом фразу: "Презент,
        Презент! Когда ты будешь
		плюсквамперфектумом?" 
		
         
		
        
        Бардами Лысенко выступали
        литераторы Халифман и Фиш — последнего я довольно хорошо знал. Он был
        милейший человек, хотя и веривший в лысенковскую галиматью. Впрочем, 
        такое
        было время. Неважное время для Науки. Дай-то Бог, чтобы оно не вернулось!
       
      
        
        Содержание
       
      
         
      
        
      www.pseudology.org
      
        
      
     |