Валерий Леонидович Сердюченко Одесские одиссеи Валерия Сердюченко Одиссея по самому себе. Автопортрет Став объектом весьма противоречивых суждений на страницах оффлайно-инлайновских СМИ, ваш покорный слуга решил однажды высказаться о себе сам: "- Вот я, распятый на глобальной скрижали Internet, стою перед вами. Есьм сплошной нуль, доктор никому не нужных наук, автор обанкротившихся "Вопросов литературы", "Нового мира", "Известий РАН" и прочих, впавших в нищету изданий. Исчезли, как дым, дни мои, и кости мои обожжены, как головня. Сердце мое поражено, и иссохло, как трава, так что я забываю есть хлеб мой. От голоса стенания моего кости мои прильпнули к плоти моей. Я уподобился пеликану в пустыне; я стал, как филин на развалинах. Не сплю и сижу, как одинокая птица на кровле. Всякий день поносят меня враги мои и пишут доносы моему университетскому начальству; и злобствующие на меня клянут мною. Я ем пепел, как хлеб, и питие мое растворяю слезами." ("Лебедь", № 315, "Не-на-вижу!") Как и следовало ожидать, это самоедское признание было встречено лошадиным ржанием окружающего большинства. Некоторые не уловили даже, что автор прибег к библейской цитате. Но такова участь любого интеллектуала, выходящего на публичные стогны со своим тонкоперстым текстом. Его семантические обертоны попросту не будут уловлены. Сетевые толпы предпочитают таблицу умножения с восклицательными знаками. Изысканно-метафоричные Иван Бунин или Владимир Набоков не имели бы в Сети малейшего шанса. А Валерий Сердюченко? "Мудак", "престарелый львовский идиот", "антисемитская морда" - вот далеко не самые сильные комплименты, которых Сердюченко удостоился в пору судейского сидения на литературных конкурсах всевозможных "Тенета-Ринет". В самый раз процитировать С.-Щедрина: "Во-от она, оказывается, что свобода слова-то значит, - тужил Топтыгин 3-ий, утирая обшарпанное в кустах рыло". Подписуюсь под открытием Топтыгина обеими руками. Дорвавшись до бесцензурной трибуны Internet, человечество оттянулось на ней по полной программе. "Грядущий хам", а не гетеанские Инны Богачинские восторжествовали на этой трибуне. С другой стороны, Гегель утверждал, что "всё действительное закономерно, всё закономерное действительно". В итоге ваш покорный слуга оказался в позиции буриданова осла: ему страстно хочется быть разом с красномордым большинством, а он проводит основное время жизни в общении с бледноликими головастиками. Тому из присутствующих, кто поможет выбраться из этой патовой ситуации, автор сего обещает посвятить лучшие эпиталамы своего пера. Ибо на последнем витке биографической спирали "быть умным" означило для автора "стать глупым". С некоторых пор постоянным эпиграфом к статьям В. Сердюченко стали две максимы: "Чем больше книг я читал, тем больше глупел" и "Много будешь читать - императором не станешь". Того, кто возьмётся возразить на это, попросим представить свой жезл, или по крайней мере счёт в банке. В том и дело, что яйцеголовые умники не востребованы ни Богом, ни властью, ни людьми. Когда Лев Толстой понял это, он стал ходить по аллеям босой и писать притчи, простые, как мычание. А "ум - подлец" - кем это сказано? Вот именно, антиподом Льва Толстого Достоевским. А "да -да, нет - нет, а что сверх этого, то от лукавого"? Совершенно верно. Во всех пяти Евангелиях "книжники" служат предметом прямо-таки лазерной ненависти Иисуса Христа. Его ближайший единомышленник и интерпретатор Павел так охарактеризовал избранную христову паству: "Посмотрите, братия, кто вы призванные; не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных; Но Бог избрал немудрое мира чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; И незнатное мира, и уничиженное и ничего не значущее избрал Бог, чтобы по-срамить значущее" (1 Кор, 1, 26-28) Но вернёмся к персонажу нашей статьи. В результате многообразных упражнений духа и знаний он тоже предпочитает в последнее время "ходить по аллеям босой". Более того, освобождает от книжных башмаков и собственную голову. Постепенно его домашняя библиотечка превратилась в выставку пустых банок из-под пива и учебников по овощеводству. Горестно подписуясь в письмах как "прикарпатский туземец", он в конце концов стал этим туземством гордиться. Что составляет на данный момент предмет гордости Валерия Сердюченко? То, что его жилище блистает пост-ремонтным порядком и чистотой. Его дачный огород служит предметом зависти окрестных селян: "Дивись-но, як у того прохвесора усе файно зроблено. От бы и нам так." За свою жизнь Сердюченко написал гору диссертаций и книг, но гордится не ими, а "Пособием по квартирному ремонту своими силами", почему-то отвергнутому редакцией "Литертурной газеты". Пусть. Это "Пособие" автор распространил по мировым сайтам и в настоящее время получает благодарные письма от таких же прозревших интеллигентов, как он сам. Что бы ещё рассказать читателю "ЛитЗоны" об этом персонаже? Несколько биографических "объективок": В юности - краснощёкий курсант, затем лейтенант стройбата на Чукотке. Затем - Вильнюсский университет по классу "Руский язык и литература", аспирантура, кандидатская диссертация под головоломным названием "Этико-философские предпосылки подхода к человеку у позднего Достоевского". Преподавательская работа в вузах Вильнюса и Шяуляя. Две трёхлетних заграничных командировки (Афганистан, Вьетнам). Переезд из Литвы на родную Украину. Работа во Львовском университете. Ещё одна, докторская диссертация с не менее высокодумным названием: "Достоевский и Чернышевский. Единство крайностей, крайности единства". Участие в научных филологических конференциях Москвы, Варшавы, Будапешта и далее. Параллельно - литературно-публицистическая деятельность на страницах "Нового мира", "Москвы", "Невы", "Литературной газеты", "Нового Русского Слова" (США), "Russian Canadian INFO" (Канада), "22" (Израиль) и далее. Изгнание из Львовского университета за недостаток укрпатриотизма и тайное русофильство. Остальное, "задушевное" - читай статью до "Биографической справки". …Когда пишешь безо всякого плана в голове, никогда не знаешь, куда тебя занесёт очередной литр домашнего пива. Прекращаю поэтому дозволенные речи и, ударив себя изо всех сил клавиатурой по голове, отправляюсь на возлюбленные огороды. Источник Южный соблазн. В предпоследний раз …И снова автора сего пригласили на «Форум украинских русистов» в Крыму. Сомнений не было: ехать. Для одних Крым, быть может, географическое понятие, полузабытое воспоминание, но не для автора этих строк: в Крыму он был счастлив, любил и был любимым. О, не столько женщинами, этими загорелыми наядами с искусительным фиговым листком, сколько самой кремнистой праной Крыма, его эллинско-волошинским веществом. Сказать ли: десять последних поездок на юг автор вообще не добирался до распутных крымских побережий. То он спотыкался о безы-мянное степное озеро, где застывал на добрую неделю с отвисшей челюстью над удочным поплавком, то его заносило на доисторический щебеночный серпантин в кленовых предгорьях Крыма, где он набивал багажник своих «Жигулей» белыми грибами(!), то растворялся вместе с машиной в мареве безлюдных тараханкутских равнин. Хватало и приключений. Расскажу об одном из них, пожалуй. 80-е годы. Мы с сыном-студентом мчимся по кольцевой автостраде, как вдруг дорогу перегораживает человек-шкаф в расстегнутой до пупа ковбойке и поднятым безымянным пальцем: модный в те советские времена «авто-стоп». Ваш покорный слуга никогда не избегал (и присутствующим не советует) рискованных связей и знакомств, поэтому немедленно притормозил. Пьяноватый гигант погрузился на заднее сиденье, вручил солидную купюру, выдышал в салоне весь воздух и зычно приказал двигаться куда-то вверх. И вот мы петляем по узкому, почти перпендикулярному лабиринту, едем сквозь разные запрещающие знаки, справа и слева открываются неизвестные и загадочные санатории, как, наконец, оказываемся под вывес-кой «Правительственная здравница УзССР». Наш пассажир распахивает калитку «Узбекистона» ногой и исчезает, чтобы появиться через некоторое время с ящиком марочного узбекского вина. Выясняется, что он работает там на кухне, а живет еще выше, куда мы сейчас и отправимся. Дальше – сплошные чудеса. Мы взбираемся на заоблачную площадку какого-то бидонвилля, по которому бродят стада свиней. Благодушный великан (опорожнивший к этому времени две бутылки) приглашает нас в свою хижину. Вдруг оттуда вылетает неслыханной красоты женщина средних лет и начинает колотить по его груди кулачками, плача, смеясь и выкрикивая проклятья на незнакомом языке, среди которых, однако, повторяется «порка Мадонна»! Так вот, это и была настоящая итальянка! Донна Мария, чьи предки поселились в Крыму с незапамятных генуэзско-венецианских времен! И такими же колоритными персонажами оказался населен весь этот беззаботный ковчег на километровой высоте над уровнем моря. Русские, армяне, болгары, греки… Они жили и кормились со стола упомянутых спецздравниц, где работали в хозобслуге. Но при чем тут свиньи? А вот при том, что их кормили теми же лукулловыми переизбытками, а затем продавали на те же санаторные кухни без малейших забот и хлопот. Певчая жизнь, вечный кайф и восполненное самим собой существование в райском уголке между Черным морем и морем звезд... Рядом оказалось небольшое озерцо, кишащее китайскими карасями. Мы благоразумно удалились на противоположный берег и принялись их таскать, жарить и вялить. Иногда по ночам на озеро прибывали лица кавказской национальности, устраивавшие со своими дамами голые пляски при свете звезд. После них тоже оставались горы снеди и неоприходованных бутылок. Откуда-то с равнин появилась местная бродячая поэтесса, а, впрочем, автор «Ялтинского вальса», напечатанного в «Крымской правде». Она обслуживала нас завтраками и стихами. Внизу сверкало море. Мир был вечен и прекрасен. Мы находились в блаженном ядре земного бытия. Но закончилось всё это кошмарным кинематографическим скандалом в самом буквальном смысле этого слова. До сих пор как вспомню, так вздрогну. Мы как-то не обращали внимания на стройку, затеявшуюся на расстоянии облака от нас. Стройка росла не по дням, а по часам – и вдруг превратилась в поселок северо-американских индейцев! Зритель моего поколения помнит, наверное, серию вестернов «по Фенимору Куперу» с Гойко Митичем в главной роли. Так вот, снимались они немецкой киностудией ДЕФА, и именно на лесных побережьях Крыма. Аккуратные немецкие плотники утром монтировали, а вечером демонтировали эти условные вигвамы. Но однажды они решили искупаться под вечер в нашем озере. Лучше бы им не делать этого, потому что на встречу с «иностранцами» сбежался весь местный бомонд. Тут же возник очередной десант кавказских национальностей с очередной порцией ялтинских дам. Воцарился разноязычный сюрреалистический рейвах. Вино лилось рекой, сосед поил соседа. Всяк пил со всяким на брудершафт, после чего с пьяным счастливым хохотом рушился в ночные озерные воды. - Слушай, Ганс, ты немец или кто? Как ты можешь со своей немецкой основательностью участвовать в этом придурочном деле? Строишь, ломаешь, снова строишь – ты себя уважаешь, или как? Напившийся до положения риз плотник Ганс отвечал, что да, в гробу он видел этих несерьезных заказчиков из киностудии ДЕФА. И чтобы доказать это, пойдет сейчас и все свои фв.., фвы.., ф-фанерные вигвамы подпалит. Короче говоря, в середине июля одного из восьмидесятых годов минувшего столетия над ЮБК воссиял великолепный ночной пожар. Метеорогические спутники зафиксировали очередную тепловую точку, отдыхающие узбек-генсеки негодовали и приказывали прекратить, ревели пожарные машины - а перепившиеся участники этого скандала колыхались в обнимку с голыми дамами, немцами и китайскими карасиками на лунных бликах озера «Яйла-Су». Но не автор этих строк! В профессии зачинщика главное смыться. Впрочем, не автор этих строк был зачинщиком, а тот квадратный полуитальянец-полугрек, что заставил однажды остановить мою машину. По сей день ненавижу его и люблю, люблю и ненавижу. Петрос, откликнись! Ты жив еще? И жива ли твоя прелестная донья Мария?.. Ах, други мои, "Ивановы и сотоварищи"! Жизнь дается человеку только раз, и прожить её нужно так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно растраченные годы. Любите пожары; в них сжигается наша подлая мещанская сущность. Каждому дарована возможность хоть раз в жизни ударить по столу так, чтобы зашатались троны и царства. Вместо того, чтобы собачиться с утра до вечера по поводу Ганди, поехавшего в Данди, расскажите-ка присутствующим на сайте о каком-нибудь безумном поступке в жизни, который вы совершили или собираетесь совершить. И тогда именно вокруг вас станут собираться внимающие толпы, и говорить: «О! Смотри-ка, мы думали он так себе, пикейный жилет, а он, оказывается, «пояс джахида» примерял на себя в молодости и девять раз подряд переписывал от руки «Архипелаг ГУЛАГ»!» Но замнем эту рискованную тему и возвратимся в цивилизованные южнорусские пределы, на очередной «Форум украинских русистов», который тоже прошел на славу. Русисты в сегодняшней Украине не в чести. Изучение русского языка и литературы сведено в украинских школах и вузах до минимума. "Западники" из укрпарламента спят и во сне видят украинца, читающего Тараса Шевченко на английском языке. Поэтому прошлогодний симпозиум украинских русистов стоил его организаторам изрядных служебных неприятностей: прямо в ходе симпозиума был снят с должности проректор Таврийского университета проф. В. Казарин. Но буквально на следующий день оказался назначенным на должность крымского вице-премьера по вопросам культуры! Бывший председатель Верховной Рады Крыма, коммунист Леонид Грач не давал своих единомышленников в обиду. Леонида Грача сменил еврей с не менее энергичной, но абсолютно немецкой фамилией: Борис Дейч. Коренные крымчане в очередной раз хлопают глазами и ушами. Организаторы Форума умело воспользовались объявленным «Годом России в Украине» и превратили форум в весьма впечатляющее действо. В президиуме - члены правительства Автономной Республики Крым, депутаты российской Госдумы, православные попы в митрополитских одеяниях и редакция московских «Дней литературы» почти в полном составе. Зачитывается пламенное приветствие Посла России в Украине В. Черномырдина. Каждое заседание заканчивается фуршетом, на котором звучат духоподъёмные русские песни. Оказавшись «в кругу своих», украинские русисты оттягиваются на полную катушку. Проф. Л. Фризман: "Руководители Украины ведут себя двулично и безнравственно. Приехав в Россию выпрашивать поставки газа, они распинаются в своей любви к русскому языку, уверяют, что в Украине он никогда не будет восприниматься как иностранный, что ему обеспечены возможности распространения и развития. А вернувшись домой, они вновь продолжают творить свое черное дело." Да, но что возразить на это? Как опровергнуть харьковского профессора, если «русский вопрос» действительно стал разменной монетой в коридорах киевской политической тусовки, согласной заговорить хоть на иврите, раз этого потребует личный интерес? Рядовому романтичному хохлу этого невдомек. Он будет распевать песни сечевых стрельцов, сидя на телегах, вывозящих его на новейшую европейскую свалку. Слово "дерусификация" повторялось на симпозиуме постоянно, и это при том, что за три дня его работы ни одного доклада не прозвучало на украинском языке. Прибывшие на Форум львовяне дипломатично помалкивали. На фуршетах они воодушевленно братались с московским политикумом, но затем на всякий случай досрочно исчезли в безопасном купе «Симферополь-Львов». Что ж, их можно понять: их профессорские зарплаты обеспечены все-таки не российским рублём, а украинской гривной. Хотелось бы, однако, большей гражданской сознательности от «украинских русистов», цитирующих свою любовь к Украине исключительно на русском языке. …На обратном пути из Ливадии в Симферополь наш микравтобус попал на перевале в ночной снежный занос. Нас откапывали и тащили на грейдере крымские татары из соседней деревне, а потом запросили баснословный бакшиш. Хорошо, что хоть не лишили живота. И все равно Крым прекрасен. Даже в зимние снежные времена. Вспомните, как гениально снял февральскую Ялту Сергей Соловьев в «Ассе». Автор там был, мед пиво пил и подтверждает: в действительности зимняя Ялта еще неповторимее и неотразимее. Особенно в предпоследний раз. Источник Подхалимаж " по-одесски" «Заставь дурака Богу молиться, он и лоб разобьёт» Народная мудрость Недавно в почтовый ящик автора этих строк свалилась очередная книжная бандероль из Одессы. Не имея в городе у моря никаких личных знакомств, автор был решительно удивлён, но ещё более изумился, обнаружив в присланной книге упоминание о некоей американке по фамилии В. Сердюченко. Дело в том, что Валерий Сердюченко - ваш покорный слуга. Осведомившись в зеркале, с облегчением констатировал, что не лишен пусть скромных, но несомненно мужских половых признаков, а, сверившись с паспортом, убедился, что ни в каких Америках сроду не бывал. Окончательно заинтригованный, изучил входные данные книги. Оказывается, она защищена статусом научной монографии. Судите сами: Рецензенты: Г. К. Париенко, д-р ист. наук, проф; В. Н. Соколов, д-р ист. наук, проф.; С. А. Цвилюк, д-р ист. наук, проф. Итак, в американские женщины меня произвёл целый ареопаг докторов наук во главе с Г. Гончаруком, научные кондиции которого вообще превосходят воображение: "Зав. кафедрой истории и этнографии Украины, доктор наук, профессор Одесского национального политехнического университета, председатель Конгресса украинской интеллигенции области. " Но, увы, не В. Сердюченко стал главным объектом текущей научной заинтересованности Г. И. Гончарука. А присный мэр Одессы Руслан Боделан. Монография открывается мощным эпическим зачином: "Тема роли личности в истории /…/ - одна из наиболее распространенных в работах, посвященных прошлому и настоящему человечества." Далее взвешивается бремя авторской ответственности: "Общепризнано, что исследование деятельности личности, известной исторической фигуры - наитяжелейший изо всех видов исторического жанра". И, наконец, формулируется востребованность книги: "Актуальными являются новые исследования деятельности одесского городского головы Руслана Борисовича Боделана." (с. 3-4). Читать такое, не падая со стула от смеха, невозможно. Но автору не докажешь. Он уверен, что о новейших титанах причерноморского Возрождения должно писать именно так, или вообще никак. "В его разносторонней деятельности найдет предмет для своих исследований и экономист /…/, и политолог и историк", потому что "от природы данный талант руководителя, государственное мировоззрение, богатейший опыт политического и хозяйственного руководства, гуманитарное и партийное образование, безупречное воспитание, умение ладить с центральной властью, уважение к человеку, оппонентам, умение изменять взгляды в унисон изменениям обстоятельств, требовательность и ответственность относительно хозяйственных нововведений, умение сформировать команду и постоянно заботиться о надлежащей кадровой политике"(с. 54). Подобными восклицательными эпитетами и суффиксами в превосходной степени наполнены 230 страниц убористого книжного текста. Впрочем, нет, не все, а лишь те из них, где речь идёт о "мудрости политики Руслана Борисовича как мэра украинского мегаполиса" (с.150), которого "природа наделила значительными склонностями к тео-ретическому, идеологическому и политико-научному мышлению" (с. 136). В отношении прочих персонажей книги применена несколько иная стилистика: все они отпетые мошенники, "гурвицоиды" (sic!), "волкодавы", сбившиеся в уголовную стаю вокруг Главного мошенника всех одесских народов и времён: "/…/Команда Гурвица дорвалась до власти над городом ради собственной наживы. Её цель была ясной: награбить как можно больше - и исчезнуть. " (с. 125) Таковы выводы ведущего историка и этнографа одесской Пальмиры. В одной из своих статей ваш покорный слуга горестно констатировал, что сегодняшняя украинская наука превратилась в кучку оголодавших доцентов с кандидатами, готовых исследовать хоть этикетки на водочных бутылках, если им за это заплатят. В отношении г-на Гончарука это, разумеется, не так. Он - бесстрастный хронограф и аналитик-концептуалист. Градоначальник ему друг, но истина дороже. Если граждане Одессы слились в единой осанне нынешнему градоначальнику и с зубовным скрежетом вспоминают предыдущего - дело учёного-историка зафиксировать сии реакции и дать им объясняющую оценку: "Только единицам, чтобы не сказать одному, избранному Богом и людьми выбранному, удаётся вывести граждан…" (с. 117), и так далее, и тому подобное, вплоть до рукоположения Руслана Боделана в одесские Джефферсоны. Ей-Богу, читатель, я не шучу и не потешаю тебя небылицами. Воздав должное административным талантам Боделана, Г. Гончарук переходит к его публицистической деятельности и констатирует: "Томас Джефферсон говорил, что человеку, который не страшится правды, незачем бояться вранья. Именно таким выглядит автор проанализированной статьи" (с. 210). О какой статье идёт речь? О публицистическом шедевре Руслана Боделана "Мы этим городом хранимы". Г. Гончарук анализирует шедевр на нескольких страницах и прибегает к исторической параллели: "Бывший секретарь обкома компартии Украины по идеологической работе, по всей видимости, вспомнил слова Владимира Ленина, что государство сильно сознанием масс" (с. 204). Гм. Не думаем, что сия аналогия придется по вкусу бывшему секретарю обкома компартии Украины по идеологической работе, поскольку он, как выясняется, носил по поводу марксистского атеизма фигу в кармане и, как только условия позволили, стал опекуном православных масс: "Митрополит Агафангел обратился со словами поздравления, благословения и благодарности к городскому голове Руслану Боделану, при участии которого решались и решаются все проблемы восстановления собора" ( с. 160). Митрополиту Агафангелу вторят миряне. "Первая красавица Одессы Александра Николаенко, в частности, сказала: "Руслан Боделан - лидер, идущий в ногу со временем, и я верю, что за предстоящие четыре года он сумеет сделать очень многое на благо нашего города и всех одесситов." (с. 175). Таким образом, не только длинноволосый священнослужитель, но и длинноногая одесситка без ума от Руслана Боделана. Обращусь к ней напрямую, пожалуй: - Александра, вы меня слышите? Поздравляю. Вы стали персонажем фундаментального научного исследования. Ваши бёдра возведены в интеллектуально-патриотический квадрат. Сделайте ими правильный вывод - и вы в дамках. "Атакованный за признание" - лишь завершающая часть профессорской тетралогии Г. Гончарука . До этого им были написаны "Одесское противостояние", "Одесская стратегия", "Президент и Одесса". Главное лицо государства не осталось равнодушным к своей репутации в глазах автора. Встреча "Кучма-Гончарук" описана в рецензируемом труде с протокольной точностью. Она происходит в окружении первых лиц области. Воспроизводим: "- Леонид Данилович, профессор Григорий Иванович Гончарук исследует тему "Президент и Одесса". Состоялся короткий диалог: Кучма, подавая автору руку: - Интересно. Гончарук, раскрывая книгу на странице с цветным портретом Президента: - Леонид Данилович, Президент в книге - это вы. Кучма, смеясь: - Не возьму, пока не подпишете. Гончарук, открывая обложку и показывая дарственную надпись: -Возьмите, Леонид Данилович, я уже подписал." (с. 180) "Человек - это стиль ", говорят французы. "Возьмите-с" и "уже подписал-с" - вот коленно-локтевая позиция исследователя по отношению к тем, кто у власти. А кто не у власти? О, тут наш златоуст превращается в Зевса: "Как Лев Троцкий (Бронштейн) когда-то учил своих комиссаров-бандитов, что в борьбе за порабощение украинского народа все средства, так и Капелюшный с Гурвицем не знали границ". (с. 53) Наша статья,кажется, начинает превышать все дозволенные пределы цитирования, но здесь тот случай, когда лучше всего говорит за себя сам текст. Ваш покорный слуга нравственно измучился, пока дочитал «Атакованного за призвание" до конца. Затем перечитал его еще раз, размышляя уже не над книгой, а над её создателем. Есть люди, чей духовно-психологический опыт находится решительно вне понимания автора этих строк, и Григорий Гончарук из их числа. Зачем, например, ему, бывшему коммунисту и, следовательно, интернационалисту, будить у читателя антисемитские чувства? Расшифровка Троцкого как БРОНШТЕЙНА (см. выше) не случайна. Еврейское происхождение отрицательных персонажей книги подчеркивается автором не раз и не два. Некто Юрий Овтин сказал сочувственное слово о Гурвице? "Овтин выполнил свой национальный долг" (с. 80). В пику соплеменнику Гурвица профессор Г. Гончарук приводит выдержки из писем подлинных патриотов-одесситов: "Пусть на меня не обижаются сторонники Гурвица. Не могу я допустить чтобы мой город стал придатком какой-то Хайфы. Предпочитаю быть хозяином на своей земле." (Андрей Зайчук, с. 171) Как говорится, no comments. "Какая-то Хайфа"… В представлении Зайчука и Гончарука это синоним позора. Жители Хайфы так не считают? Вот пусть одесские евреи и объединяются с ними на земле Авраама, а не на земле, хозяевами которой являются Зайчуки-Гончаруки. Ибо, как выяснилось из рецензируемой книги, Г. Гончарук ещё и щирый патриот-украинец. Его перу принадлежит фундаментальные штудии "Украинская повстанческая армия в литературе и документах" и "Народный рух Украины". Денежно-судебная склока, разразившаяся вокруг второго опуса, описана Г. Гончаруком без малейшей иронии, по принципу "у чистого всё чисто, у нечистого всё нечисто". Мало ли, что они в своё время были с Юрием Овтиным соавторами? Сдуру, иначе не назовёшь, Григорий Гончарук приводит в "Списке использованной литературы" название совместного плода их научного творчества: "Г. И. Гончарук, Ю. П. Овтин. ХХ1У съезд КПСС о коммунистическом воспитании молодёжи. (в помощь лектору, пропагандисту, политинформатору). Одесская областная организация общества "Знание". Одесский обком ЛКСМ Украины, лекторская группа. Секция истории партии и комсомола. - Одесса, июль, 1971." О, эти уютные одесские редакции общества "Знание"! О, эти особнячки советских времен с их зальцами, буфетами, ковровыми дорожками, вахтершей на выходе и трамваем в трёх минутах ходьбы! Вальяжный ритм жизни, чай с баранками, а то и с коньячком у шефа, милейшая Руфь Соломоновна с бухгалтерской ведомостью ("Да не ошиблись ли вы, Руфь Соломоновна? - Ах, как можно, товарищ редактор"), выездные заседания в Измаиле, гонорарные путёвки… Где они, эти золотые денечки? Было и прошло, дорогие мои вольнодумцы, сверстники наших общих диссидентских игрищ и забав. За что боролись, на то и напоролись. Но не Г. Гончарук. Сей штатный профессор всех университетских времён и народов останется таковым, даже если в его политехническую Alma Mater угодит атомная бомба. Характеристика, данная им Руслану Боделану, содержит род фрейдистской оговорки: "Умение изменять взгляды в унисон с изменением обстоятельств". Или, по Пушкину: Погиб и кормчий и пловец! - Лишь я, таинственный певец, На берег выброшен грозою, Я гимны прежние пою И ризу влажную мою Сушу на солнце под скалою. Между прочим, ваш слуга тоже является каким-никаким, а доктором наук. Филологических. Уточнение существенно необходимо, потому что автор провёл полжизни в библиотеках. Во всеоружии полувекового читательского опыта и стажа утверждаю, что более косноязычного, сервильно-нелепого труда мне не приходилось читать. На месте Руслана Боделана я бы скупил и уничтожил весь тираж. Упаси нас всех Бог от таких биографов - и см. эпиграф. Источник Киты и шестёрки одесской словесности Китов - три. Это Исаак Бабель, Валентин Катаев и Михаил Жванецкий. Первый и третий из них породили массу подражателй. "Быть одесситом" – значит, по Бабелю-Жванецкому, сыпать направо и налево анекдотами и демонстрировать круглосуточную готовность к авантюре. Автор этих строк не завидует одесситам. Два талантливых художника пера навязали целому городу образ опереточного весельчака, который обязан шутить, шутить, шутить, даже если на душе у него скребут кошки, а в соседней комнате помирает парализованная теща. Исаак Бабель. Бабель писал, конечно, не реальную, а выдуманную Одессу. Столь же яркий писатель, сколь и закомплексованный невротик, он решал своим творчеством собственные, одному ему присущие психологические проблемы, замещая действительное желаемым. Его Одесса создавалась, собственно говоря, по законам социалистического реализма: в ней главенствовало не то, что есть, а то, что должно быть, обязано было быть. В реальной Одессе евреев громили и убивали, в бабелевской – громят и убивают они сами. Жизнь одесских пролетариев была исполнена унижений и обид – у Бабеля они сами издеваются над сильными мира сего и время от времени устраивают им реквизиции под дружный смех собравшихся. Реальная Одесса голодала, влачила существование, подвергалась насилию и репрессиям – согласно "одесскому проекту" Бабеля она обязана была веселиться и пировать. То есть перед нами редкий случай, когда литературные "кажимости" жизни вытеснили ее реальные "сущности". - Но какое всё это имеет отношение к сегодняшним одесским авторам? Самое прямое. Подожди немного, читатель, и ты согласишься со мною. Валентин Катаев. Катаев скорректировал образ неунывающей блудницы, развесёлой маркитантки, которой было хорошо при всех правителях, режимах и оккупантах. На склоне лет он создал шедевр "Уже был написан Вертер", напрочь отвергший шикарную живопись "Одесских рассказов" Бабеля. Не верить Катаеву нет оснований. Он тоже плоть от плоти Одессы 20-х годов. Однако какие трагические лики проступили в "Вертере" сквозь карнавальную прозу Бабеля... "Чтобы выпрямить, надобно перегнуть", - любил говаривать председатель Мао. Действительно, над "Вертером" не посмеёшься. Это Одесса времён распоясавшихся фурий гражданской войны, сеющих разрушение и смерть, перетирающих в пальцах жизнь рядового одессита. Воистину, не только художественно-литературная odessica, но и мировая литература не знает столь жестокой книги. Михаил Жванецкий. Именно он стал "литературным одесситом № 1" позднесоветского и постсоветского времени. Искрящийся талант, помноженный на поразительную плодовитость, позволили Жванецкому утвердиться главным полпредом одесской темы в нынешней литературе. Остальные не попали в эту квоту. Когда читаешь прозу Вадима Ярмолинца, Ефима Ярошевского, Бориса Херсонского, Игоря Павлова, Юрия Овтина, Анатолия Гланца, Петра Межурицкого, то диву даешься: ведь талантливы, как черти, от первой до последней запятой - и такое скромное существование на окраине современного Парнаса! Но всё действительное разумно, все разумное действительно. Да не обидятся пе-речисленные авторы, но у них не хватило волевого усилия, чтобы повторить путь своих "отцов": тех же Бабеля, Катаева, Ильфа и Петрова, Багрицкого, Паустовского, Светлова, Славина, Олеши и, наконец, самого Жванецкого. Наиболее искренние из них сами с зубовным скрежетом признают это: "Я не говорю об общем, так сказать, духе времени. Нет. Я имею ввиду другое: наши завихрения. Мучительные самокопания. Хиромантию. Столоверчение. Словоблудие. Нечистую совесть. Онанизм (совместный). Демонизм (в масштабе квартала). Душевный запой. Какой-то пар... вернее - паралич воли. А результат - вот он: загубленный артистизм, голос, севший на мель, слабо тренированные десны, запущенный сад души. Усталость. Тоска. Поседение, дряхлость, запоры, любовные неудачи, дрязги, закат - полный звездец..." (Ефим Ярошевский, "Провинциальный роман-с") То есть не хватило здорового честолюбия, деловой хватки, политической пластичности – всего того, что с блеском демонстрирует Михаил Жванецкий. За Бабеля вашего слугу уже били уже однажды палками, а за Жванецкого чего доброго поколотят оглоблями, но все равно скажу: Жванецкий, в сущности, продолжил галерею одесских шутов, начатых "Одесскими рассказами" Бабеля и "Интервенцией" Льва Славина. Он математически точно угадал коньюнктуру ожиданий: именно такой, опереточный "город у моря" нужен был советскому культурно-политическом официозу в качестве дозированной фронды; и именно такая, хохмаческая Одесса больше устраивала незамысловатого одесского читателя. Жванецкий с блеском удовлетворил эту потребность. Тьмы горьких истин нам дороже Нас возвышающий обман. …А нынешняя odessica? Она разделились на тех, кто послушно следует в фарватере Бабеля и Жванецкого и тех, кто им противостоит. Первых, разумеется, больше. Одесские литературные сайты ломятся от клонированных Бабелей и Жванецких, послушно воспроизводящих "фирму": стёб, прикол, дерибасовский прикид, лингвистическая гримаса. У Марселя Марсо есть гениальная реприза: его персонаж так долго любовался своей маской, что она к нему приросла и когда он однажды попытался сорвать ее, у него ничего не получилось. Тем большее восхищение вызывают у автора этих строк такие произведения, как "В краю чужом" Давида Шехтера, "Коллекционер" Александра Бирнштейна, "Рассказ без названия" Алекса Рапопорта, "Баба Слува" Романа Перельштейна и многие другие, где из-под опереточной Одессы является другая, настоящая Одесса радостей и тревог, и где главенствуют не эстрадные "кажимости", а честные, как черный хлеб "сущности". Вопрос прикарпатского автора к читателю-одесситу: "бабелевская" или "катаевская" Одесса находится ближе к своему оригиналу? Источник Вниз по лестнице, ведущей вверх Именно такой подзаголовок просится к роману Давида Шехтера "В краю чужом". Это роман-самопознание. История поиска множеством людей единого духовного знаменателя, их обретения и потери на этом пути. Советское шестидесятничество стало уже главой российской истории. Его пламенные комбатанты, "дети Арбата" превратились в дедов, почтенных мэтров и увлеченно вспоминают славную антисоветскую молодость - - и битвы, где вместе рубились они. Венцом этих воспоминаний можно назвать двутомную хрестоматию "Самиздат века", изданную громадным тиражом по обе стороны океана. О советском диссидентстве написаны книги, защищены диссертации, оно исследовано вдоль и поперек. И всетаки одна его составляющая осталась без летописцев. Это "отказничество". Абсолютное диссидентское большинство мечтало о превращении советской империи в либеральную Russland с памятниками Михаилу Булгакову и Мандельштаму на каждой городской площади, но были среди них и те, кто вообще от России ничего не требовал, кроме единственного: чтобы их отпустили на историческую родину. Речь идет о еврейской оппозиции; точнее, о той ее части, что предпочла абстрактной антисоветской говорильне возвращение к собственным национальным богам. "Я — религиозный еврей. – заявляет один из персонажей романа. – Хочу спокойно верить и соблюдать заповеди. В моем доме, в домах моих друзей нет и не будет места антисоветизму, всякой «диссиде». Читатели моего поколения помнят, какое изумление вызывали вот эти, неизвестно откуда взявшиеся неофиты Талмуда и Торы в культурных собраниях Одессы, Львова, Харькова, Кишинева, Томска, далее везде. Основная часть советской "диссиды" их попросту их не понимала. Еще большие попреки приходилось им выслушивать от самих евреев, худо-бедно прикрепившихся к распределителю советских благ и не желавших для себя иной судьбы. Линия разлома спошь и рядом проходила по семейной территории и сопровождалась анафемами с обеих сторон: "Родители — проблема почище ГБ. Больное поколение! Воспитанники Виссарионыча. Собственной тени боятся. Где-то я их понимаю — выросли с чемоданчиком теплого белья под кроватью. " Вот об этой-то вечной коллизии "отцов и детей", неожиданно обострившейся в среде советского еврейства 70-80-х годов, и написал Давид Шехтер свою книгу. Причем предупредил, что не намерен ничего мелодраматизировать, поскольку абсолютное большинство событий и персонажей романа документально: "В этой книге нет ни одного придуманного факта. Здесь все — правда, только правда. Описанные события происходили в Одессе и других городах Советского Союза в 1983 — 1987 годах. Имена и фамилии действующих лиц в большинстве своем — подлинные. Только некоторые, по вполне понятным причинам, изменены. Благодарение Всевышнему, почти все герои книги сейчас в Израиле. Им, сумевшим через все испытания пронести веру предков, любовь к Святой Земле, не сломавшимся, не предавшим — и в конце концов добравшимся до Эрец-Израэль, посвящается эта книга." Итак, место действия – советско-еврейский юг с центром в Одессе. Автор погружает нас в мир мятущейся провинциальной интеллигенции, взыскующей одновременно Американской хартии свобод, песен Beatle's и чёрта в ступе. До поры до времени герои Шехтера движутся в этом общем диссидентском потоке, но постепенно образуют в нем собственное еврейское крыло. Трудно удержаться от улыбки, когда читаешь, с каких азов начинаются "уроки еврейского" на страницах романа: с умения испечь мацу, изготовить мезузу и тому подобное. Но вот среди персонажей появляется учитель иврита, они записываются в постоянные читатели "Израиля сегодня" начинают общаться с молодыми активистками "Джойнта" - повестка в КГБ становится неизбежной. Так что уроки еврейского даются героям Шехтера нелегко. Тот, кто помнит Одессу 70-х годов, подтвердит, в какой двойной вакуум попадали приверженцы этой романтической идеи. Вот признание одного из сетевых читателей романа (приводим в формате электронного файла, чтобы было интереснее): Источник   Источник Сердюченко   www.pseudology.org