Валерий Леонидович Сердюченко Интеллигент? — Это звучит горько Чем больше книг я читал, тем больше глупел. Интеллигенция — самая невежественная часть нации. Мао Цзе-дун Интеллигенция — говно. В. Ленин Над этими словами принято потешаться. Почему-то потешающемуся не приходит в голову, что они принадлежат людям, потрясшим миры и заложившим новые цивилизации, в то время как сам он если и потряс кого-нибудь, то лишь ближайших домочадцев или собственную супругу, сказавшую однажды: “Жить с таким дураком, как ты, больше не желаю” — и ушедшую к другому дураку, но с более крупным кошельком и другими частями тела, а значит, не столь уж безнадежному. Лапутянин, Васисуалий Лоханкин, “пикейный жилет” — вот бесконечно сниженный, травестированный, но в чем-то неуловимо верный портрет интеллигента. Родовым признаком этого архетипического портрета является уверенность в том, что иметь в голове много мыслей и складно говорить слова — есть неоспоримое человеческое преимущество. Формой присутствия интеллигента в этом мире является его блудословие, а точнее сказать, блудомыслие. Из Библии: “да” — да, “нет” — нет, остальное от лукавого. Интеллигент так не может. Он даже из этой фразы устроит бесконечную говорильню, напишет горы книг и скажет массу других фраз, не сказав при этом абсолютно ничего нового. Он вторичен с головы до пят, которые, кстати, у него вообще отсутствуют, потому что его психофизическое “я” из одной только головы и состоит — думать же, между прочим, можно и ногами. Ей-богу, читатель, автор сего не шутит и не потешает тебя парадоксами. Думать можно желудком, кожею, “печенками”, которые у интеллигента отсутствуют или находятся в зародышевом состоянии. Интеллигент начинает думать ногами лишь во время смут и всяческих революций, потому что восставший народ первым делом бросается почему-то колотить именно свою интеллигенцию. Тиражированные ее сознанием мужики Мареи и Платоны Каратаевы вдруг начинают с ужасающей силой прикладывать ее фейсом об тейбл, а кому понравится такое странное воплощение народных свобод, к чему она круглосуточно призывала в своих гостиных? В результате мужик Марей поразительно быстро превращается у нее в Шарикова, а “униженные и оскорбленные” — в “грядущих Хамов”, и ей на какую-то минуту открываются первичные правды жизни, чтобы сразу же заслониться новой книжной чепухой, от которой Мао Цзе-дун только глупел. Но почему простолюдин не любит интеллигента? Да потому что простолюдин, наоборот, состоит только из ног, рук, печенки, селезенки, голова же ему нужна лишь для того, чтобы ею есть. Простолюдин не понимает, он чувствует. Он чувствует в том числе, что эти умники в шляпах и очках — щедринские пустоплясы, а вместе с тем живут такой комфортабельной жизнью, о которой он, пашущий и сеющий, не может даже мечтать. “Можешь!” — говорят ему однажды Спартак, Робеспьер, Авраам Линкольн, Мао Цзе-дун, Ленин. И тогда начинается! Тогда профессор Преображенский, не любящий пролетариев, бросается просить защиты у власти этих же пролетариев, а профессора попроще, не мудрствуя лукаво, бегут за границу. Среднеарифметический интеллигент только думает, что он думает. На самом же деле он твердит то, что подумали и сказали за него другие. Круг его цитирующего мышления может быть чрезвычайно широк — от христианских хроник до Нуйкина с Клямкиным из “Московского комсомольца”, но он никогда не прорыдает с кровью и слезами о чем-нибудь своем, потому что вместо крови и слез у него неизвестно что, какая-то капельная эмульсия или другой раствор. К тому же он невероятно зануден. Автор сего однажды взял и выкрутил досуха многокилометровую простыню сетевого форума lebed.com. И лишь одно высказывание сверкнуло в ней, как перл, как капля черного жемчуга, как росчерк самурайского меча на голубом экране: “Баранов, пошел ты на х…й!” Но кого же цитирует русский патриотический интеллигент? О, разумеется, Великих Русских Теософов начала двадцатого века. Лично автору этих строк они представляются прекраснодушными болтунами, но ладно. Уточним, однако, что Лев Толстой называл Бердяева Белибердяевым, а Льва Шестова — “модным парикмахером”, и не будем надсадно повторять, что отвратительный Ленин погрузил этих отцов мысли и гигантов русской демократии на “философский пароход” и вывез их за пределы советской России. С “низами” отношения у интеллигенции исторически не складываются. Но у нее и с “верхами” отношения не лучше! Пусть кто-нибудь из присутствующих назовет правителя, удостоившегося единодушных интеллигентских рукоплесканий, и автор согласится съесть свою шляпу. Клинтон у них жеребец, Буш — “одноклеточный”, Хрущев — “кукурузник”, Путин — Путлер и тому подобное. “И вот такие кукурузники оказываются у власти? Помилуйте, да они не представляют, что такое прогресс, цивилизация, экономика, демократия, еврейский вопрос, балканский вопрос и, вообще, что такое „вопросы”!” Очень хорошо представляют, возразим мы на это. Терминаторы власти отлично понимают магическое влияние этих ученых терминов на массовое сознание. Поэтому каждый, вырвавшийся на олимпийскую прямую, заказывает для себя экономическую доктрину, политическую концепцию, национальную идею и тому подобное. Горбачев, например, заказал программу “500 дней” и нанял для этого целый отряд яйцеголовых интеллигентов. Программа не подошла и была выброшена в корзину, но команда оставлена при Кремле, потому что складно излагают, собаки, и при случае могут пригодиться. А, например, бывший член ЦК, в недавнем прошлом президент Азербайджана переоделся в галабею и совершил хадж. Борис Ельцин в процессе борьбы с Горбачевым развалил полстраны, а вторую половину продал Березовскому, чтобы переизбраться на второй срок, затем тоже совершил хадж в Иерусалим и объявил себя святым президентом. Этнические царьки Боснии и Герцеговины продали Израилю оружие, подаренное им Саудовской Аравией для борьбы с неверными, воплощением которых является для многомиллионного арабского Востока именно Израиль. Кстати об Израиле. Когда безумные честолюбцы бен-Гурион и Голда Меир задумались, как им реализовать себя в глобальных масштабах, они заказали у романтической еврейской интеллигенции идею “исторической родины”. В итоге сотни тысяч евреев из бывшего СССР бросили прекрасную российскую обитель и маются ныне, соблазненные и покинутые, в своих ульпанах и “Махане Руси” с фотографиями бен-Гуриона на обшарпанной стене. Автор сего — порядочный человек и удерживается от соблазна процитировать выдержки из писем, поступивших к нему после его публикации “Русская проза Израиля” в “Неве”. Скажу только, что лейтмотивом всех этих писем было: “нас кинули”. Израильские Айсберг, Вайсберг и Рабинович, отзовитесь и подтвердите или опровергните! Поскольку определенное количество евреев наблюдается и в читательской аудитории “Невы”, обращусь, пожалуй, и к ним, а заодно и ко всем интеллигентам: — Дорогие мои. Нас кидали, кидают и будут кидать. Там, “наверху”, творится совершенно другая, неизвестная нам действительность. Там все мощно дышит, преодолевает, пульсирует адреналином и не выбирает между парламентской трибуной или танком. Там птицы не поют, деревья не растут, и только слышны хруст перемалываемых костей и вопли растворяемых в углекислой ванной. Участники этой борьбы черпают смысл и наслаждение в ней самой, жертвуя ради этого народами, религиями и царствами. Самый православный в мире народ стал на целые полвека коммунистическим атеистом, а сегодня вновь становится отчаянно православным — почему так? Израиль возник, пропал, возник, сегодня учит до посинения мертвый иврит — зачем ему это? Cui prodest? — как говорили циничные и, следовательно, мудрые римляне. Интеллигент подобен лодочнику, несущемуся между двух скал. На одной написано: “власть”, на другой — “народ”. Сверху хохочут и бросают в него палками. В него, знающего обо всем все, сочинившего “Феноменологию духа” и журнал “Новый мир”! В итоге рождается классический синдром интеллигентской обиженности, неприглашенности к столу и всего того, что, сам того не подозревая, выразил один из новоиспеченных американцев названием своей статьи “Я — полукровка” (lebed.com). Недавно, течением обстоятельств, интеллигентские полукровки оказались в России вхожими в коридоры Кремля. Много ли их там осталось на данный момент? Ни одного. Все были вышвырнуты оттуда, как пробка из бутылки с домашним квасом, и по сей день залечивают синяки и шишки, полученные на ристалище, где нету ни Бога, ни отечества, ни “национального вопроса”, а есть только беспощадная, яростная, языческая борьба за власть. Интеллигент не понимает и не поймет этого никогда. Изо всей могучей вертикали жизни ему открыта лишь ее книжная чепуха. Неистовый израильский патриот Беркович, мечущийся по интернетовскому пространству, — вот классический интеллигентский баран, которого употребляли, употребляют и будут употреблять подлинные терминаторы жизни. Сами же они перейдут в еврейскую и какую угодно веру, если почувствуют исходящий от нее властный запах. И более того: Иисус Христос, Магомет, Будда, Конфуций остались бы неизвестными, если бы тогда, на заре цивилизаций, не оказались полезными очередному терминатору. Мир управляется волей, точнее, параллелограммом воль, а не какими-нибудь Торами иди гегельянскими законами разумного развития — да посетит наконец сия мудрость пикейных жилетов, любящих говорить за еврейские и прочие вопросы. — Но позвольте. Вы говорите не об интеллигенции, а о каких-то образованцах, о завсегдатаях сетевых клубов, к которым сами же и адресуетесь. — Согласен. Я этого не писал, а вы не читали. Толкущиеся в этих клубах цицероны однажды изменят мир. Хотелось бы лишь меньшего блудословия от них, ошивающихся с утра до вечера в Интернете за счет благодушия их непосредственного служебного начальства. ПИСАТЕЛЬ? — ЭТО ПОДОЗРИТЕЛЬНО Художественный талант почему-то ходит чаще всего в рискованной паре со всевозможными отклонениями от нравственно-психической нормы. “Длительное общение с российскими писательскими знаменитостями заставляет меня с горестью признать, что абсолютное их большинство были решительно гнусны как личности”, — бросил однажды в сердцах Белинский. И действительно. Чем писатель талантливее, тем он невыносимее в жизни. Он истеричен, нарциссичен, подвержен загадочным фобиям и “арзамасским ужасам”, нравственная гигиена у него отсутствует, его сексуальные пристрастия патологичны. Зачем Лев Толстой, образец морального здоровья, заставляет Пьера Безухова видеть гомосексуальные сны и намекает на кровосмесительную связь Элен и Анатоля Курагиных? Читая переписку Достоевского с женою, покрываешься краской стыда при том, что “прюдствующая” Анна Григорьевна вычистила резинкой наиболее откровенные места из эротических откровений своего супруга. “Ночи на вилле” Гоголя написаны пером латентного гомосексуалиста. Жизнь Марселя Пруста, Джойса, Фолкнера — ворох пороков и скверн. О Владимире Набокове и говорить не приходится. Прочитайте его “Аду, или Страсть” — а лучше не читайте: в моральном плане это порнография и запредельный блуд, каталог половых извращений. “Лолита” смотрится на фоне “Ады” буколической пасторалью. Среди писателей чрезвычайно высок процент самоубийств и сумасшествий. Они, как правило, запойные пьяницы, никудышние семьяне, неверные мужья. Общение с ними искусительно и опасно. Они морочат вас своими комплексами, неврозами и капризами, заражают своими фантазиями, заставляют в себя влюбиться — бац! — и исчезают в поисках новых жертв своего выморочного обаяния. Девушки и женщины, читательницы “Невы”! Бойтесь художественных натур! Как только они начнут свои лукавые речи, как только станут называть вас Беатриче своего сердца — закрывайте уши и бегите в безопасное место. Предусмотрено ли писательство в ряду древнейших профессий? Нет; в Ветхом завете ни о чем подобном не говорится. Говорится, правда, о проституции, но на эту тему уже столько написано, что оставим аналогию в покое и зададимся вопросом, простым, как мычание: почему профессиональный литератор смотрится белой вороной в роевом человеческом множестве? Заявите-ка в здоровом мужском кругу, среди случайных собутыльников, что вы писатель, — и вокруг вас образуется озадаченная пустота: “Смотри, мы думали, он нормальный, как все, а он… писатель. Ну его”. С писателями невозможно, без них — скучно. Что мы видим перед собою, двигаясь по жизни или по улице? Так, ничего особенного, бесперспективный пейзаж: унылая чреда домов, редактор Самуил Лурье бредет куда-то, троллейбус с опущенной штангой, а в нем упрямые пассажиры. Мы садимся в него и тоже погружаемся в анабиоз до конца троллейбусного или жизненного маршрута. А у писателя не так. У него вместо глаз увеличительные стекла, в ушах локаторы, нюх, как у собаки. Улица для него — сплошное переживание. Сколько тут блеску, красок, звону, какие поразительные люди, и все разные! У одного на лице написано преступление, другой совершеннейший Скупой Рыцарь, третья — стыдливая распутница, а вон на балконе пятого этажа кто-то в красном платочке сверкает белозубой улыбкой. Мгновение — и он уже там, чтобы посмотреть на самого себя с высоты и убедиться, как он неподражаем в своих ниспадающих штанах и сигаретой за ухом. Писатели уже из материнского лона являются таковыми. С младых ногтей они терзают окружение невозможными выходками. В школе они первыми начинают курить и тыняться вокруг девчоночьих раздевалок. Институтов (если это не Литературный институт им. Максима Горького) они, как правило, не кончают. Нелепые и всклокоченные, они хохочут, когда положено молиться, и плачут на свадьбах, потому что новобрачные — чаще всего их бывшие возлюбленные. Их мозги устроены иначе, не так, как у нас, простых смертных. “Мышление образами”, “художественное мышление” — вот как это называется. Но что это? Ни за что не поймем, а они объяснить не умеют. Они косноязычны, но это какое-то особенное, божественное косноязычие. “Бессонница, Гомер, тугие паруса”, — что за бред, какие паруса и при чем здесь бессонница? Слушающий недоумевает, крутит пальцем у виска, как вдруг его начинает трясти высокой дрожью. Есть речи, значенье темно иль ничтожно, Но им без волненья внимать невозможно. И тем не менее: вот ты, читатель, ты хотел бы родиться писателем? Пишущий эти строки — ни за что на свете. “Ну его!” Пишущий эти строки несчастлив ровно настолько, насколько гримаса судьбы подвигла его однажды стать профессиональным филологом. Боже, а ведь кончал военно-морское училище, работал строителем на Чукотке, был краснощек, уверен в себе, блестел, как начищенный медный пятак, и по утрам громко пел в туалете. Мог бы обонять и осязать проживаемую жизнь в пределах, отпущенных ему Богом и природой, — так нет, вынужден блуждать и заражаться инфракрасными и ультрафиолетовыми соблазнами человеческого существования, где все — “набоковщина”, “виолы пола” и прочая выморочная муть, никакими нравственными конституциями не предусмотренная. Влечение Гоголя или Юрия Нагибина к мертвым женским телам, или гомосексуальные опыты Оскара Уайльда, или наркологические “расширения сознания” Эдгара По, или гнилые яблоки в письменном столе у Шиллера, или лесбианство Гертруды Стайн — зачем мне это? С другой стороны, как они, черти, все талантливы! Они гуманизируют эти запредельные, внецензурные зоны человеческого “эго”, легализуют их в нашем сознании, заражают нас своими аномалиями, а в сущности, учат разврату и греху, разрушают заветы Яхве, Зороастра, Иисуса Христа, Магомета, Будды — и поэтому Платон не собирался терпеть их в своем “Идеальном государстве”. Однажды автор сего уже высказался по этому поводу на электронных страницах “Тенета-Ринет”. В ответ ему был явлен текст некой “Похи”, упершей длани в свои искусительные бока и провозгласившей в рифму к Вознесенскому: “Да! Я Поха! Я Похоть! Голосую за блудниц, отдававшихся чужестранцам на иерусалимских кровлях! А ты, моралист несчастный, заткнись, от тебя веет шеолом и тленом!” И что ей возразить на это? Ибо возлюбленные, возлегающие на ложе, действительно прекрасны; совершенны и соразмерны сочленения их, ноздри их благоухают яблоками, их лица сияют блаженством — от чтения “Песни Песней” Соломона в голове стоит сплошной эротический шум, а ведь она тоже является двадцать второй книгой Завета. Да, но в ней не предусмотрены никакие девиантные излишества из тех, что составляют суть набоковского и прочих демонов и гениев. Поэтому будь бдительным, читатель. Сохраняй в целомудрии и чистоте свою душу и тело. Отвергни лукавые говорения художников и поэтов, но также всевозможных половых эмансипанток и эмансипантов — мерзость сие и бесовская скверна. Особенно же беги Набоковых и не соблазняйся искусительными прелестями, как это вынужден делать по роду професии и ради хлеба насущного твой покорный и презренный слуга. НЕ-НА-ВИЖУ! Читатель, ты себя уважаешь? Автор этих строк — нисколько. Каждое утро, бреясь перед зеркалом, он плюет в себя от отвращения. Оскорбить его невозможно, потому что нет бранных слов, которыми он не наградил бы себя сам. Когда он оглядывается на прожитое, он заливается краской, и сетует, и слезы льет, не смывает, потому что это прошлое, но также настоящее и даже будущее представляется ему вереницей позорных эпизодов, оправдать которые может только священник на исповеди. А ты, читатель? Возникало ли у тебя желание выйти из себя, отойти на десять метров, разогнаться и дать самому себе такого пенделя, чтобы твоя мерзкая сущность сделала двойное переднее сальто? Если не возникало, будь бдителен: за тебя это сделают другие. …Из перламутрового “терран-нисано” выходит упакованный мэн с кейсом от Версаче и, раздавая указания в инкрустированную мобилу, движется к вокзальному перрону, где его ждет СВ повышенной комфортности в фирменном экспрессе “Москва — Сочи”. Он заходит в купе, приспускает тонированный стеклопакет и начинает созерцать людскую суету и маету, вечных завсегдатаев пригородных электричек. Прямо перед ним, буквально на расстоянии вытянутой руки копается в мусорнике какой-то бомж. Как бы почувствовав на себе чужой взгляд, он поднимает голову, его физиономия обретает осмысленное выражение, мутные зенки проясняются и тоже останавливаются на нашем чемпионе. Затем лицо подонка искажается в гнусной беззубой улыбке, и вдруг при всем честнóм народе, носильщиках, проводниках и будущих соседях по вагону он смачно плюет прямо в физиономию хозяина СВ! И в ту же секунду поезд трогается с места! И набирает скорость и исчезает с перрона, навсегда унося с собою оплеванного и обесчещенного — без малейшей, даже теоретической надежды покарать обидчика! Как тебе этот сюжетец, читатель? Или вот еще: середина лета, роскошная погода, предгорье Карпат. По шоссе мчится новенькая иномарка, а в ней очередной чемпион жизни ласкает свободной рукой сидящую рядом прелестницу, с которой познакомился вчера в валютном тернопольском баре и пригласил на воскресный уик-энд. Мотор работает, как часы, аудиокассетник заряжен стереофоническим Бахом, окрестные виды великолепны, гёрл грациозна, шаловлива и обещает неслыханные утехи. До забронированного люкса в “Перлине Карпат” осталось шесть, нет, пять часов пути, потому что они уже в горах, вечереет, затем темнеет, с неба начинает накрапывать дождь, который превращается в ливень, в библейский потоп, ничего не видно, грохочет гром, сверкают молнии, машину заносит, она ударяется об сосну, мотор заглох, сел аккумулятор, температура снижается до нулевой, печка не включается, грациозное создание превращается в истеричную бабу, заунывно повторяющую: “Пидор, пидор, щоб ти сказывся за то, що я з тобов звязалась!”, они выбираются из машины, скользят по обе стороны косогора, теряют друг друга, его несет по глине и грязи вниз, ударяет о валуны — вот еще одна поучительная история для тех, кто любит слишком много о себе понимать. Тому же, кто ежедневно плюет на себя в зеркало, такие позоры не грозят. Ему в голову не придет изображать из себя подобного петуха и чемпиона жизни. Но вот мы оказываемся в Интернете. Человек слаб, а виртуальные соблазны велики. Обратил ли ты внимание, читатель, как много на эмигрантских сайтах испанских впечатлений, трансконтинентальных лайнеров, внедорожных джипов и прочих доказательств гордого процветания под сенью пальм? Прямо по Гоголю, честное слово: “И у меня, и у меня есть внедорожник. Я тоже могу стать испанским императором”. — Дор-рогие, мои хорошие!.. Конечно, можете. Да благословит вас ваша эмигрантская планида. Не забывайте, однако, что на сервере Господа Бога каждый из вас (и нас) есть лишь дорожная пыль. Не расширяйте воскрилия одежд и не городите излишнего, а лучше падайте на лице свое и молитесь, чтобы завтра в почтовом ящике не появилось очередной порции тикетов, предупреждений и счетов. Не поддавайтесь искушениям соцреализма и изображайте себя не тем, чем должны быть, а тем, чем вы есть на самом деле. И тогда автор не будет приставать к вам с поучительными “случаями из жизни”. …Если пишешь безо всякого плана в голове, никогда не знаешь, куда занесет тебя очередной литр домашнего пива. Например, в джунгли размышлений о ценности демократических свобод и об эффективности физических наказаний. В средневековые времена граждан чаще воспитывали поркой, чем увещеванием и проповедями. Сегодня положено считать, что это унижало человеческое достоинство — но почему, собственно? Наказывали именно затем, чтобы это достоинство возродить, ввести поганца в социальное русло, привить ему уважение к ближнему, к обществу, к законам и к Богу. Ибо абсолютное человеческое большинство асоциально и чудовищно эгоистично, а во-вторых, глухо ко всяким словесным резонам. Ему хоть кол на голове теши, доказывая, что жить в обществе и быть свободным от общества нельзя, а оно все равно не послушается, пока этот кол не станет тесать ему совсем другое место. Вся история культуры и цивилизации — это насилие над тварной людской сущностью, преодоление ее животных инстинктов и приведение их в состояние трепета и страха. Прочтите под этим углом зрения Ветхий завет и Пророков: это Книги физического, а не нравственного воспитания. От воплей воспитуемых по всей Библии стон стоит. Увы, человеческое большинство из одних только инстинктов и состоит. Автор прожил долгое время среди так называемого простого люда и не раз поражался хлипкости его моральных, социальных и даже семейных устоев. Помилуйте, как только кончилась советская власть, заставлявшая этих пролов учиться, повышать квалификацию, организованно трудиться на заводах и в колхозах, участвовать в социалистических соревнованиях, сажавшая их в президиумы и вручавшая переходные знамена, ордена, медали и путевки в дома отдыха, — они с облегчением рухнули вместе с этими заводами и колхозами на дно, в естественное растительное существование. Исключения лишь подтверждают правило. Реальный, а не выдуманный интеллигенцией “человек из народа” туп, безынициативен и равнодушен к чему бы то ни было, что не есть удовлетворение сиюминутных плотских страстей. Запирайте етажи, Нынче будут грабежи. Отмыкайте погреба — Гуляет нынче голытьба — вот уровень его социального творчества. “Смерд”, “прол”, “простолюдин” — не сословие, это антропологический подвид. “Не будь угрозы возмездия, полиции и государственной власти и люди действовали бы так, как это свойственно их природе, то на земле остались бы только развалины, трупы и беременные женщины”. Это не мы сказали. Сии строки принадлежат Гайто Газданову, величайшему моралисту и рафинированному интеллигенту. О великом романе Оруэлла не будем и говорить. С некоторых пор он представляется автору равным Библии. Или возьмем “Домострой”. Он не менее жесток, но это не самоцельная, а вынужденная, педагогическая жестокость. Там тоже рекомендуют лупить, но кого? А вот злостных бездельников, развратников, хулиганов, разрушителей устоев семьи — выбивать из людей все то, что ведет к картине, нарисованной Гайто Газдановым. Романтическую фразу “Человек — это звучит гордо” не грех уравновесить скептическим афоризмом “Человек — это звучит горько” и строить собственную самооценку скорее на втором, чем на первом ките-истине. Если усвоить, что ты никакой не чемпион, а “тварь дрожащая”, тебе станет в десять раз легче жить. Не надувай поэтому пуз и щек, не пускай пыль в глаза, а ненавидь себя, плюй в свое изображение, высказывайся в читательской аудитории не возвышаясь, а стоя перед нею на коленях — перед нею и перед всеми людьми. Стань в своем окружении не соцреалистом, а Франциском Ассизским. Увидь себя в виде арифметической дроби, где знаменатель есть то, что думаешь о себе сам, а числитель — то, что думают о тебе другие. Если ты станешь думать, что ты есть сплошной нуль, прореха на теле человечества, жертва аборта и вообще никто, то неожиданно станешь цельной, сверкающей, великолепной единицей и к тебе, единственному, обратится лик Господа и его перст, указующий: “Се человек”. Согласен послужить воодушевляющим примером: Вот я, распятый на публицистических страницах “Невы”, стою перед вами. Есьм сплошной нуль, доктор никому не нужных наук, автор обанкротившихся “Вопросов литературы”, “Нового мира”, “Известий РАН” и прочих, впавших в нищету изданий. Исчезли, как дым, дни мои, и кости мои обожжены, как головня. Сердце мое поражено и иссохло, как трава, так что я забываю есть хлеб мой. От голоса стенания моего кости мои прильпнули к плоти моей. Я уподобился пеликану в пустыне; я стал как филин на развалинах. Не сплю и сижу, как одинокая птица на кровле. Всякий день поносят меня враги мои и пишут доносы моему университетскому начальству; и злобствующие на меня клянут мною. Я ем пепел, как хлеб, и питие мое растворяю слезами. Но автор явно перебрал домашнего пива и стал, кажется, камлать в стиле Пророков и старца Зосимы. Прекращаю поэтому дозволенные речи и, ударив себя изо всех сил по голове клавиатурой в присутствии всех присутствующих, выключаю компьютер. Источник Сердюченко   www.pseudology.org