| |
|
Валерий
Леонидович Сердюченко
|
Еще раз о Пирамиде Леонида
Леонова |
Великий Исламский проект
бен Ладена способствует возрождению интереса к таким же масштабным
литературным проектам. Недавно автор сего перечитал "Пирамиду" Л.
Леонова. Нет слов. Перед нами некий
"параллельный" Апокалипсис, архикнига, роман-наваждение - именно так
обозначил писатель жанр своего произведения. По слухам, Леонов работал
над ним сорок лет, закончив его в девяностопятилетнем возрасте. Между
прочим, именно на эти десятилетия он исчез из литературы, что само по
себе есть тема для романа: осыпанный всеми возможными милостями и
наградами художник, живой классик, как бы священная корова советского
искусства, внезапно покидает литературный Олимп, чтобы предаться
многолетнему, почти катакомбному молчанию.
Я бы назвал Леонова философом советской эпохи или даже советским
философом эпохи. Начиная с "Барсуков" и кончая "Русским лесом", он
создавал интеллектуальное обеспечение Октябрьской революции, но делал
это в таком изощренном художественно-философском режиме, что морщились
даже его кремлевские покровители: им столь тонких обоснований своей
правоты не требовалось. Леонов был советским, но не придворным
философом.
Одной из причин "ухода"
Леонова было, как мне кажется, глубочайшее, онтологическое разочарование
в послесталинской социалистической действительности. Обещанное
продвижение к социетарным вершинам сменилось бюрократической
прагматикой, дорога на Океан обернулась недостроенным и заброшенным
БАМом, русский лес оказался предметом валютной распродажи. Этого не мог
перенести Леонов, воспринявший в свое время социальный большевистский
эксперимент едва ли не как земную волю Бога. Перечитайте
футурологические главы из "Дороги на Океан" и вы почувствуете, в каком
интеллектуальном возбуждении написаны эти страницы, повествующие, в
сущности, о переделке человечества по новому штату.
Промолчав сорок лет и уже ступив одной ногой в ладью Харона, Леонов
решил еще раз высказаться о сталинском времени. Было бы наивным ожидать,
что он, укреплявший морально-философские доктрины русского коммунизма,
бросится посыпать голову пеплом под влиянием разоблачительных статей в
"Огоньке" и лекций ведущего философа Би-Би-Си Анатолия Максимовича
Гольберга. Выходец из старообрядческой московской семьи, Леонов всегда
оставался крепким орешком в русской литературе.
Единственное, что можно
заключить (перечитав "Пирамиду" несколько раз), - это то, что
утвердительный знак сменился в ней на знак вопросительный. Если
коммунизм - заблуждение, то это во всяком случае великое заблуждение из
числа тех, что вечно будут преследовать коллективный разум человечества,
- вот как приблизительно можно изложить не сформулированный самим
автором тезис романа. Он не случайно заключается знаменитым парафразом
"Великого инквизитора".
"Я обрек себя на труд и проклятие б л и ж а й ш е г о поколения
(разрядка моя - В. С.)", - начинает Сталин свое объяснение с Дымковым,
посланником небес. Его дальнейшие объяснения продолжают передоверенную
Достоевским Инквизитору мысль о слабости человеческой природы,
взыскующей непременного чуда, тайны и авторитета. Но в отличие от своего
бескомпромиссного предшественника, усатый властелин полувселенной
сомневается в достижении безрелигиозного рая на земле. Теологические
науки в своей тифлисской семинарии он проходил не формально; так вот, не
согласится ли его конфидент передать туда, "наверх", что необходима
некоторая коррекция божественного замысла в сторону насильственного
приведения человечества к гармоническому абсолюту, без чего оно до конца
дней своих будет гваздаться в грехе и бессмысленной анархической
скверне?
Вполне допускаем, что в результате подобных сцен и размышлений
автору "Пирамиды" грозит посмертная репутация выжившего из ума
обскурантиста, взявшегося реанимировать то, что давно предано
единодушному осмеянию и разоблачению духовными вождями из "Общей
газеты". Но согласимся по крайней мере, что историософская напряженность
сталинской эпохи не идет ни в какое сравнение с нынешним мозгляческим
безвременьем, а Леонов первым из мыслящей части постсоветской
интеллигенции взялся оценить ту эпоху в координатах Большого
Исторического Времени.
В малом историческом времени сталинская власть ужасна и безжалостна. В
большом историческом времени имманентно жестока любая власть, потому что
иною она быть не может. В малом историческом времени Сталин есть изверг
и мучитель народа. В большом историческом времени он - кесарь, который
неизбежен и даже необходим. Малое историческое время - это микрокосм
частных человеческих существований, большое - их summa summarum, людской
космос. Обитатели Большого Исторического Времени - стоики, фаталисты и,
следовательно, мудрецы; обитатели малого - его психологические жертвы,
следовательно, несчастны, глупы и близоруки.
Так вот, все без исключения персонажи "Пирамиды" являются обитателями
исторического макрокосма, Хроноса. Для себя им ничего не надобно,
главное - "мысль разрешить". Власть, конечно, жестока, но насколько
вынуждена эта жестокость, есть ли в ней некая гуманистическая
педагогика, или Творец изначально использовал глину не того замеса, и
человеческий род генетически поражен вирусом идиотизма, вылечить от
которого можно только социальной хирургией, - так приблизительно
размышляют старофедосеевский батюшка, комиссар Скуднов, хозяин Кремля и,
что самое поразительное и дерзкое в "Пирамиде", в том же сомневается сам
Творец, делегировавший на землю ангела Дымкова для внятного отчета о
том, что же в конце концов там затеяли эти большевики.
В ответ на это персонаж по имени Сталин, отнюдь, кстати, не юродствуя,
просит передать туда, в небесные инстанции, что Октябрьская революция
началась задолго до первых веков христианства, и не Христос, но
фракийский раб, Спартак, первым преодолел, так сказать,
недоброкачественность замеса. Однако в массе своей люди остались
пролами, бессмысленными бунтовщиками, поэтому нужны санкции, точнее,
индульгенция на приведение исходного замысла Бога к окончательному и
бесповоротному результату.
Подобной гиперфилософией заполнены 1432 страницы романа. Изнемогший от
нее автор предисловия пригласил читателей "Пирамиды" увидеть главный ее
интерес в другом - в образах, фабуле, языковом совершенстве. Согласны,
писательское мастерство мэтра не покинуло его с годами. А все-таки
"Пирамиду" нужно читать, как философский трактат; либо не читать ее
вовсе. Роман до сих пор достойно не отрецензирован, для этого пришлось
бы ввести в критический оборот всю мировую литературу, начиная от
Ветхого Завета и кончая Оруэллом. Увы, в силу интеллектуального
переизбытка "Пирамида" обречена остаться "вещью в себе", но кто знает,
насколько беспокоило это автора и беспокоило ли это его вообще. Он ведь
сам, в собственном предисловии к книге сочувственно упоминает
прочитанный лишь через тысячелетия апокриф Еноха...
Редкий случай, странная книга и почти мефистофельская ситуация, с трудом
поддающаяся критическому осмыслению. Будет ли востребована "Пирамида" в
ближайшее время? Читатель, приготовься к парадоксальному суждению: если
бен Ладен нанесет еще пару ударов по небоскребам - то да.
Источник
Сердюченко
www.pseudology.org
|
|