Юрий Олеша Три толстяка ЧАСТЬ ПЕРВАЯ КАНАТОХОДЕЦ ТИБУЛ Глава 1 БЕСПОКОЙНЫЙ ДЕНЬ ДОКТОРА ГАСПАРА АРНЕРИ Время волшебников прошло. По всей вероятности, их никогда и не было на самом деле. Все это выдумки и сказки для совсем маленьких детей. Просто некоторые фокусники умели так ловко обманывать всяких зевак, что этих фокусников принимали за колдунов и волшебников. Был такой доктор. Звали его Гаспар Арнери. Наивный человек, ярмароч­ный гуляка, недоучившийся студент могли бы его тоже принять за волшебни­ка. В самом деле, этот доктор делал такие удивительные вещи, что они действительно походили на чудеса. Конечно, ничего общего он не имел с волшебниками и шарлатанами, дурачившими слишком доверчивый народ. Доктор Гаспар Арнери был ученый. Пожалуй, он изучил около ста наук. Во всяком случае, никого не было в стране мудрей и ученей Гаспара Арне­ри. О его учености знали все: и мельник, и солдат, и дамы, и министры. А школьники распевали про него песенку с таким припевом: Как лететь с земли до звезд, Как поймать лису за хвост, Как из камня сделать пар, Знает доктор наш Гаспар. Однажды летом, в июне, когда выдалась очень хорошая погода, доктор Гаспар Арнери решил отправиться в далекую прогулку, чтобы собрать неко­торые виды трав и жуков. Доктор Гаспар был человек немолодой и поэтому боялся дождя и ветра. Выходя из дому, он обматывал шею толстым шарфом, надевал очки против пы­ли, брал трость, чтобы не споткнуться, и вообще собирался на прогулку с большими предосторожностями. На этот раз день был чудесный; солнце только то и делало, что сияло; трава была такой зеленой, что во рту даже появлялось ощущение сладости; летали одуванчики, свистели птицы, легкий ветерок развевался, как воз­душное бальное платье. - Вот это хорошо, - сказал доктор, - только все-таки нужно взять плащ, потому что летняя погода обманчива. Может пойти дождь. Доктор распорядился по хозяйству, подул на очки, захватил свой ящи­чек, вроде чемодана, из зеленой кожи и пошел. Самые интересные места были за городом - там, где находился Дворец Трех Толстяков. Доктор чаще всего посещал эти места. Дворец Трех Толстя­ков стоял посреди огромного парка. Парк был окружен глубокими каналами. Над каналами висели черные железные мосты. Мосты охранялись дворцовой стражей - гвардейцами в черных клеенчатых шляпах с желтыми перьями. Вок­руг парка до самой небесной черты находились луга, засыпанные цветами, рощи и пруды. Здесь было отличное место для прогулок. Здесь росли самые интересные породы трав, здесь звенели самые красивые жуки и пели самые искусные птицы. "Но пешком идти далеко. Я дойду до городского вала и найду извозчика. Он довезет меня до дворцового парка", - подумал доктор. Возле городского вала народу было больше чем всегда. "Разве сегодня воскресенье? - усомнился доктор. - Не думаю. Сегодня вторник". Доктор подошел ближе. Вся площадь была запружена народом. Доктор увидел ремесленников в се­рых суконных куртках с зелеными обшлагами; моряков с лицами цвета глины; зажиточных горожан в цветных жилетах, с их женами, у которых юбки похо­дили на розовые кусты; торговцев с графинами, лотками, мороженицами и жаровнями; тощих площадных актеров, зеленых, желтых и пестрых, как будто сшитых из лоскутного одеяла; совсем маленьких ребят, тянувших за хвосты рыжих веселых собак. Все толпились перед городскими воротами. Огромные, высотою с дом, же­лезные ворота были наглухо закрыты. "Почему закрыты ворота?" - удивлялся доктор. Толпа шумела, все говорили громко, кричали, бранились, но толком ни­чего нельзя было разобрать. Доктор подошел к молодой женщине, державшей на руках толстую серую кошку, и спросил: - Будьте добры, объясните, что здесь происходит? Почему народу так много, что за причина его волнения и почему закрыты городские ворота? - Гвардейцы не выпускают людей из города... - Почему же их не выпускают? - Чтобы они не помогли тем, которые уже вышли из города и пошли к Дворцу Трех Толстяков. - Я ничего не понимаю, гражданка, и прошу меня простить... - Ах, да неужели вы не знаете, что сегодня оружейник Просперо и гим­наст Тибул повели народ, чтобы взять штурмом Дворец Трех Толстяков? - Оружейник Просперо? - Да, гражданин... Вал высок, и по ту сторону засели гвардейские стрелки. Никто не выйдет из города, и тех, кто пошел с оружейником Прос­перо, дворцовая гвардия перебьет. И действительно, грохнуло несколько очень далеких выстрелов. Женщина уронила толстую кошку. Коша шлепнулась, как сырое тесто. Тол­па заревела. "Значит, я прозевал такое значительное событие, - подумал доктор. - Правда, я целый месяц не выходил из комнаты. Я работал взаперти. Я ниче­го не знал..." В это время, еще дальше, ударила несколько раз пушка. Гром запрыгал, как мяч, и покатился по ветру. Не только доктор испугался и поспешно отступил на несколько шагов - вся толпа шарахнулась и развалилась. Дети заплакали; голуби разлетелись, затрещав крыльями; собаки присели и стали выть. Началась сильная пушечная стрельба. Шум поднялся невообразимый. Толпа наседала на ворота и кричала: - Просперо! Просперо! - Долой Трех Толстяков! Доктор Гаспар совсем растерялся. Его узнали в толпе, потому что мно­гие знали его в лицо. Некоторые бросились к нему, как будто ища у него защиты. Но доктор сам чуть не плакал. "Что там делается? Как бы узнать, что там делается, за воротами? Мо­жет быть, народ побеждает, а может быть, уже всех перестреляли!" Тогда человек десять побежали в ту сторону, где от площади начинались три узенькие улички. На углу был дом с высокой старой башней. Вместе с остальными доктор решил забраться на башню. Внизу была прачечная, похо­жая на баню. Там было темно, как в подвале. Кверху вела винтовая лестни­ца. В узкие окошки проникал свет, но его было очень мало, и все поднима­лись медленно, с большим трудом, тем более что лестница была ветхая и с поломанными перилами. Нетрудно представить, сколько труда и волнений стоило доктору Гаспару подняться на самый верхний этаж. Во всяком слу­чае, еще на двадцатой ступеньке, в темноте, раздался его крик: - Ах, у меня лопается сердце, и я потерял каблук! Плащ доктор потерял еще на площади, после десятого выстрела из пушки. На вершине башни была площадка, окруженная каменными перилами. Отсюда открывался вид, по крайней мере, километров на пятьдесят вокруг. Некогда было любоваться видом, хотя вид этого заслуживал. Все смотрели в ту сто­рону, где происходило сражение. - У меня есть бинокль. Я всегда ношу с собой бинокль с восемью стек­лами. Вот он, - сказал доктор и отстегнул ремешок. Бинокль переходил из рук в руки. Доктор Гаспар увидел на зеленом пространстве множество людей. Они бе­жали к городу. Они удирали. Издалека люди казались разноцветными флажка­ми. Гвардейцы на лошадях гнались за народом. Доктор Гаспар подумал, что все это похоже на картинку волшебного фо­наря. Солнце ярко светило, блестела зелень. Бомбы разрывались, как ку­сочки ваты; пламя появлялось на одну секунду, как будто кто-то пускал в толпу солнечных зайчиков. Лошади гарцевали, поднимались на дыбы и верте­лись волчком. Парк и Дворец Трех Толстяков заволокло белым прозрачным дымом. - Они бегут! - Они бегут... Народ побежден! Бегущие люди приближались к городу. Целые кучи людей падали по доро­ге. Казалось, что на зелень сыплются разноцветные лоскутки. Бомба просвистела над площадью. Кто-то, испугавшись, уронил бинокль. Бомба разорвалась, и все, кто был на верхушке башни, кинулись обрат­но, вниз, внутрь башни. Слесарь зацепился кожаным фартуком за какой-то крюк. Он оглянулся, увидел нечто ужасное и заорал на всю площадь: - Бегите! Они схватили оружейника Просперо! Они сейчас войдут в го­род! На площади началась кутерьма. Толпа отхлынула от ворот и побежала с площади к уличкам. Все оглохли от пальбы. Доктор Гаспар и еще двое остановились на третьем этаже башни. Они смотрели из узкого окошка, пробитого в толстой стене. Только один мог выглянуть как следует. Остальные смотрели одним гла­зом. Доктор тоже смотрел одним глазом. Но и для одного глаза зрелище было достаточно страшное. Громадные железные ворота распахнулись во всю ширину. Человек триста влетели в эти ворота сразу. Это были ремесленники в серых суконных курт­ках с зелеными обшлагами. Они падали, обливаясь кровью. По их головам скакали гвардейцы. Гвардейцы рубили саблями и стреляли из ружей. Желтые перья развевались, сверкали черные клеенчатые шляпы, лошади разевали красные пасти, выворачивали глаза и разбрасывали пену. - Смотрите! Смотрите! Просперо! - закричал доктор. Оружейника Просперо тащили в петле. Он шел, валился и опять поднимал­ся. У него были спутанные рыжие волосы, окровавленное лицо и шея обхва­чена толстой петлей. - Просперо! Он попал в плен! - закричал доктор. В это время бомба влетела в прачечную. Башня наклонилась, качнулась, одну секунду задержалась в косом положении и рухнула. Доктор полетел кувырком, теряя второй каблук, трость, чемоданчик и очки. Глава 2 ДЕСЯТЬ ПЛАХ Доктор упал счастливо: он не разбил головы и ноги у него остались це­лы. Впрочем, это ничего не значит. Даже и счастливое падение вместе с подстреленной башней не совсем приятно, в особенности для человека не молодого, а скорее старого, каким был доктор Гаспар Арнери. Во всяком случае, от одного испуга доктор потерял сознание. Когда он пришел в себя, уже был вечер. Доктор посмотрел вокруг: - Какая досада! Очки, конечно, разбились. Когда я смотрю без очков, я, вероятно, вижу так, как видит не близорукий человек, если надевает очки. Это очень неприятно. Потом он поворчал по поводу отломанных каблуков: - Я и так невелик ростом, а теперь стану на вершок ниже. Или, может быть, на два вершка, потому что отломились два каблука? Нет, конечно, только на один вершок... Он лежал на куче щебня. Почти вся башня развалилась. Длинный и узкий кусок стены торчал, как кость. Очень далеко играла музыка. Веселый вальс улетал с ветром - пропадал и не возвращался. Доктор поднял голову. На­верху свисали с разных сторон черные поломанные стропила. На зеленоватом вечернем небе блистали звезды. - Где это играют? - удивился доктор. Без плаща становилось холодно. Ни один голос не звучал на площади. Доктор, кряхтя, поднялся среди камней, повалившихся друг на дружку. По дороге он зацепился за чей-то большой сапог. Слесарь лежал, вытянувшись поперек балки, и смотрел в небо. Доктор пошевелил его. Слесарь не хотел вставать. Он умер. Доктор поднял руку, чтобы снять шляпу. - Шляпу я тоже потерял. Куда же мне идти? Он ушел с площади. На дороге лежали люди; доктор низко наклонялся над каждым и видел, как звезды отражаются в их широко раскрытых глазах. Он трогал ладонью их лбы. Они были очень холодные и мокрые от крови, кото­рая ночью казалась черной. - Вот! Вот! - шептал доктор. - Значит, народ побежден... Что же те­перь будет? Через полчаса он добрался до людных мест. Он очень устал. Ему хоте­лось есть и пить. Здесь город имел обычный вид. Доктор стоял на перекрестке, отдыхая от долгой ходьбы, и думал: "Как странно! Горят разноцветные огни, мчатся экипажи, звенят стеклянные две­ри. Полукруглые окна сияют золотым сиянием. Там вдоль колонн мелькают пары. Там веселый бал. Китайские цветные фонарики кружатся над черной водой. Люди живут так, как жили вчера. Неужели они не знают о том, что произошло сегодня утром? Разве они не слышали пальбы и стонов? Разве они не знают, что вождь народа, оружейник Просперо, взят в плен? Может быть, ничего и не случилось? Может быть, мне приснился страшный сон?" На углу, где горел трехрукий фонарь, вдоль тротуара стояли экипажи. Цветочницы продавали розы. Кучера переговаривались с цветочницами. - Его протащили в петле через весь город. Бедняжка! - Теперь его посадили в железную клетку. Клетка стоит во Дворце Трех Толстяков, - сказал толстый кучер в голубом цилиндре с бантиком. Тут к цветочницам подошла дама с девочкой, чтобы купить розы. - Кого посадили в клетку? - заинтересовалась она. - Оружейника Просперо. Гвардейцы взяли его в плен. - Ну и слава богу! - сказала дама. Девочка захныкала. - Отчего же ты плачешь, глупенькая? - удивилась дама. - Ты жалеешь оружейника Просперо? Не надо его жалеть. Он хотел нам вреда... Посмотри, какие красивые розы... Большие розы, как лебеди, медленно плавали в мисках, полных горькова­той воды и листьев. - Вот тебе три розы. А плакать незачем. Они мятежники. Если их не са­жать в железные клетки, то они заберут наши дома, платья и наши розы, а нас перережут. В это время пробежал мимо мальчишка. Он дернул сначала даму за ее плащ, расшитый звездами, а после девочку за ее косичку. - Ничего, графиня! - крикнул мальчишка. - Оружейник Просперо в клет­ке, а гимнаст Тибул на свободе! - Ах, нахал! Дама топнула ногой и уронила сумочку. Цветочницы начали звонко сме­яться. Толстый кучер воспользовался суматохой и предложил даме сесть в экипаж и поехать. Дама и девочка укатили. - Подожди, прыгун! - крикнула цветочница мальчику. - Иди-ка сюда! Расскажи, что ты знаешь... Два кучера сошли с козел и, путаясь в своих капотах с пятью пелерин­ками, подошли к цветочницам. "Вот кнут так кнут! Кнутище!" - подумал мальчишка, глядя на длинный бич, которым помахивал кучер. Мальчишке очень захотелось иметь такой кнут, но это было невозможно по многим причинам. - Так что ты говоришь? - спросил кучер басом. - Гимнаст Тибул на сво­боде? - Так говорят. Я был в порту... - Разве его не убили гвардейцы? - спросил другой кучер тоже басом. - Нет, папаша... Красотка, подари мне одну розу! - Подожди, дурак! Ты лучше рассказывай... - Да. Вот, значит, так... Сначала все думали, что он убит. Потом ис­кали его среди мертвых и не нашли. - Может быть, его сбросили в канал? - спросил кучер. В разговор вмешался нищий. - Кого в канал? - спросил он. - Гимнаст Тибул не котенок. Его не уто­пишь! Гимнаст Тибул жив. Ему удалось бежать! - Врешь, верблюд! - сказал кучер. - Гимнаст Тибул жив! - закричали цветочницы в восторге. Мальчишка стянул розу и бросился бежать. Капли с мокрого цветка посы­пались на доктора. Доктор вытер с лица капли, горькие, как слезы, и по­дошел ближе, чтобы послушать, что скажет нищий. Тут разговору помешало некоторое обстоятельство. На улице появилась необыкновенная процессия. Впереди ехали два всадника с факелами. Факелы развевались, как огненные бороды. Затем медленно двигалась черная карета с гербом. А позади шли плотники. Их было сто. Они шли с засученными рукавами, готовые к работе, - в фартуках, с пи­лами, рубанками и ящиками под мышкой. По обе стороны процессии ехали гвардейцы. Они сдерживали лошадей, которым хотелось скакать. - Что это? Что это? - заволновались прохожие. В черной карете с гербом сидел чиновник Совета Трех Толстяков. Цве­точницы перепугались. Подняв ладони к щекам, они смотрели на его голову. Она была видна через стеклянную дверцу. Улица была ярко освещена. Черная голова в парике покачивалась, как мертвая. Казалось, что в карете сидит птица. - Сторонись! - кричали гвардейцы. - Куда идут плотники? - спросила маленькая цветочница старшего гвар­дейца. И гвардеец прокричал ей в самое лицо так свирепо, что у нее раздулись волосы, точно на сквозняке: - Плотники идут строить плахи! Поняла? Плотники построят десять плах! - А! Цветочница уронила миску. Розы вылились, как компот. - Они идут строить плахи! - повторил доктор Гаспар в ужасе. - Плахи! - прокричал гвардеец, оборачиваясь и скаля зубы под усами, похожими на сапоги. - Плахи всем мятежникам! Всем отрубят головы! Всем, кто осмелится восстать против власти Трех Толстяков! У доктора закружилась голова. Ему показалось, что он упадет в обмо­рок. "Я слишком много пережил за этот день, - сказал он про себя, - и, кроме того, я очень голоден и очень устал. Нужно поторопиться домой". В самом деле, доктору пора было отдохнуть. Он так был взволнован всем происшедшим, увиденным и услышанным, что даже не придавал значения собственному полету вместе с башней, отсутствию шляпы, плаща, трости и каблуков. Хуже всего было, конечно, без очков. Он нанял экипаж и отпра­вился домой. Глава 3 ПЛОЩАДЬ ЗВЕЗДЫ Доктор возвращался домой. Он ехал по широчайшим асфальтовым улицам, которые были освещены ярче, чем залы, и цепь фонарей бежала над ним вы­соко в небе. Фонари походили на шары, наполненные ослепительным кипящим молоком. Вокруг фонарей сыпалась, пела и гибла мошкара. Он ехал по набе­режным, вдоль каменных оград. Там бронзовые львы держали в лапах щиты и высовывали длинные языки. Внизу медленно и густо шла вода, черная и блестящая, как смола. Город опрокидывался в воду, тонул, уплывал и не мог уплыть, только растворялся нежными золотистыми пятнами. Он ехал мос­тами, изогнутыми в виде арок. Снизу или с другого берега они казались кошками, выгибающими перед прыжком железные спины. Здесь, у въезда, на каждом мосту располагалась охрана. Солдаты сидели на барабанах, курили трубки, играли в карты и зевали, глядя на звезды. Доктор ехал, смотрел и слушал. С улицы, из домов, из раскрытых окон кабачков, из-за оград увесели­тельных садов неслись отдельные слова песенки: Попал Просперо в меткий Смирительный ошейник - Сидит в железной клетке Ретивый оружейник. Подвыпивший франт подхватил этот куплет. У франта умерла тетка, имев­шая очень много денег, еще больше веснушек и не имевшая ни одного родственника. Франт получил в наследство все теткины деньги. Поэтому он был, конечно, недоволен тем, что народ поднимается против власти бога­чей. В зверинце шло большое представление. На деревянной сцене три толстые косматые обезьяны изображали Трех Толстяков. Фокстерьер играл на мандо­лине. Клоун в малиновом костюме, с золотым солнцем на спине и с золотой звездой на животе, в такт музыке декламировал стихи: Как три пшеничные мешка, Три развалились Толстяка! У них важнее нет забот, Как только вырастить живот! Эй, берегитесь, Толстяки: Пришли последние деньки! - Пришли последние деньки! - закричали со всех сторон бородатые попу­гаи. Шум поднялся невероятный. Звери в разных клетках начали лаять, ры­чать, щелкать, свистать. Обезьяны заметались по сцене. Нельзя было понять, где у них руки, где ноги. Они спрыгнули в публику и бросились удирать. В публике тоже прои­зошел скандал. Особенно шумели те, кто был потолще. Толстяки с раскрас­невшимися щеками, трясясь от злости, швыряли в клоуна шляпы и бинокли. Толстая дама замахнулась зонтиком и, зацепив толстую соседку, сорвала с нее шляпу. - Ах, ах, ах! - закудахтала соседка и воздела руки, потому что вместе со шляпой слетел и парик. Обезьяна, удирая, хлопнула по лысой голове дамы ладонью. Соседка упа­ла в обморок. - Ха-ха-ха! - Ха-ха-ха! - заливалась другая часть публики, потоньше на вид и по­хуже одетая. - Браво! Браво! Ату их! Долой Трех Толстяков! Да здравству­ет Просперо! Да здравствует Тибул! Да здравствует народ! В это время раздался чей-то очень громкий крик: - Пожар! Город горит... Люди, давя друг друга и опрокидывая скамейки, побежали к выходам. Сторожа ловили разбежавшихся обезьян. Возница, который вез доктора, повернулся и сказал, указывая впереди себя кнутом: - Гвардейцы сжигают кварталы рабочих. Они хотят найти гимнаста Тибу­ла... Над городом, над черной кучей домов, дрожало розовое зарево. Когда экипаж доктора очутился у главной городской площади, которая называлась Площадью Звезды, проехать оказалось невозможным. При въезде столпилась масса экипажей, карет, всадников, пешеходов. - Что такое? - спросил доктор. Никто ничего не ответил, потому что все были заняты тем, что происхо­дило на площади. Возница поднялся во весь рост на козлах и стал тоже глядеть туда. Называли эту площадь Площадью Звезды по следующей причине. Она была окружена огромными, одинаковой высоты и формы домами и покрыта стеклян­ным куполом, что делало ее похожей на колоссальный цирк. В середине ку­пола, на страшной высоте, горел самый большой в мире фонарь. Это был удивительной величины шар. Охваченный поперек железным кольцом, висящий на мощных тросах, он напоминал планету Сатурн. Свет его был так прекра­сен и так не похож на какой бы то ни было земной свет, что люди дали этому фонарю чудесное имя - Звезда. Так стали называть и всю площадь. Ни на площади, ни в домах, ни на улицах поблизости не требовалось больше никакого света. Звезда освещала все закоулки, все уголки и чулан­чики во всех домах, окружавших площадь каменным кольцом. Здесь люди об­ходились без ламп и свечей. Возница смотрел поверх карет, экипажей и кучерских цилиндров, похожих на головки аптекарских пузырьков. - Что вы видите?.. Что там происходит? - волновался доктор, выгляды­вая из-за спины кучера. Маленький доктор ничего не мог увидеть, тем бо­лее что был близорук. Возница передавал все, что видел. И вот что он видел. На площади было большое волнение. По огромному круглому пространству бегали люди. Казалось, что круг площади вращается, как карусель. Люди перекатывались с одного места на другое, чтобы лучше увидеть то, что де­лалось наверху. Чудовищный фонарь, пылавший на высоте, ослеплял глаза, как солнце. Люди задирали головы кверху и прикрывали глаза ладонями. - Вот он! Вот он! - раздавались крики. - Вот, смотрите! Там! - Где? Где? - Выше! - Тибул! Тибул! Сотни указательных пальцев вытянулись влево. Там стоял обыкновенный дом. Но в шести этажах были растворены все окна. Из каждого окна торчали головы. Они были разные по виду: некоторые в ночных колпаках с кисточка­ми; другие в розовых чепцах, с буклями керосинного цвета; третьи в ко­сынках; наверху, где жила бедная молодежь - поэты, художники, актрисы, - выглядывали веселые безусые лица, в облаках табачного дыма, и головки женщин, окруженные таким сиянием золотых волос, что казалось, будто на плечах у них крылья. Этот дом с растворенными решетчатыми окошками, из которых по-птичьему высовывались разноцветные головы, походил на большую клетку, наполненную щеглами. Обладатели голов старались увидеть нечто очень значительное, что происходило на крыше. Это было так же невозмож­но, как увидеть собственные уши без зеркала. Таким зеркалом для этих лю­дей, хотевших увидеть собственную крышу из собственного дома, была тол­па, бесновавшаяся на площади. Она видела все, кричала, размахивала рука­ми: одни выражали восторг, другие - негодование. Там по крыше двигалась маленькая фигурка. Она медленно, осторожно и уверенно спускалась по наклону треугольной верхушки дома. Железо гремело под ее ногами. Она размахивала плащом, ловя равновесие, подобно тому как канатоходец в цирке находит равновесие при помощи желтого китайского зонта. Это был гимнаст Тибул. Народ кричал: - Браво, Тибул! Браво, Тибул! - Держись! Вспомни, как ты ходил по канату на ярмарке... - Он не упадет! Он лучший гимнаст в стране... - Ему не впервые. Мы видели, как он искусен в ходьбе по канату. - Браво, Тибул! - Беги! Спасайся! Освободи Просперо! Другие были возмущены. Они потрясали кулаками: - Никуда не убежишь, жалкий фигляр! - Плут! - Мятежник! Тебя подстрелят, как зайца... - Берегись! Мы с крыши стащим тебя на плаху. Завтра будет готово де­сять плах! Тибул продолжал свой страшный путь. - Откуда он взялся? - спрашивали люди. - Как он появился на этой пло­щади? Как он попал на крышу? - Он вырвался из рук гвардейцев, - отвечали Другие. - Он бежал, ис­чез, потом его видели в разных частях города - он перебирался по крышам. Он ловок, как кошка. Его искусство ему пригодилось. Недаром слава о нем прошла по всей стране. На площади появились гвардейцы. Зеваки бежали к боковым улицам. Тибул перешагнул через барьер и стал на карнизе. Он вытянул руку, обмотанную плащом. Зеленый плащ развевался, как знамя. С этим же плащом, в этом же трико, сшитом из желтых и черных треу­гольников, народ привык его видеть во время представлений на ярмарках и воскресных гуляньях. Теперь высоко, под стеклянным куполом, маленький, тоненький и полосатый, он был похож на осу, ползающую по белой стене до­ма. Когда плащ раздувался, казалось, что оса раскрывает зеленые блестя­щие крылья. - Сейчас ты свалишься, площадной плут! Сейчас тебя подстрелят! - зак­ричал подвыпивший франт, получивший наследство от веснушчатой тетки. Гвардейцы выбрали удобную позицию. Офицер бегал крайне озабоченный. В руках он держал пистолет. Шпоры у него были длинные, как полозья. Наступила полная тишина. Доктор схватился за сердце, которое прыгало, как яйцо в кипятке. Тибул задержался секунду на карнизе. Ему нужно было пробраться на противоположную сторону площади - тогда он мог бы бежать с Площади Звез­ды в сторону рабочих кварталов. Офицер стал посередине площади на клумбу, пестревшую желтыми и синими цветами. Здесь были бассейн и фонтан, бивший из круглой каменной чаши. - Стойте! - сказал офицер солдатам. - Я его сам подстрелю. Я лучший стрелок в полку. Учитесь, как нужно стрелять! От девяти домов, со всех сторон, к середине купола, к Звезде, тяну­лось девять стальных тросов (проволок, толстых, как морской канат). Казалось, что от фонаря, от пылающей великолепной Звезды, разлеталось над площадью девять черных длиннейших лучей. Неизвестно, о чем думал в эту минуту Тибул. Но, вероятно, он решил так: "Я перейду над площадью по этой проволоке, как ходил по канату на ярмарке. Я не упаду. Одна проволока тянется к фонарю, другая - от фонаря к противоположному дому. Пройдя по обеим проволокам, я достигну противо­положной крыши и спасусь". Офицер поднял пистолет и стал прицеливаться. Тибул дошел по карнизу до того места, где начиналась проволока, отделился от стены и двинулся по проволоке к фонарю. Толпа ахнула. Он шел то очень медленно, то вдруг пускался почти бегом, быстро и ос­торожно переступая, покачиваясь, распрямив руки. Каждую минуту казалось, что он упадет. Теперь появилась его тень на стене. Чем более он прибли­жался к фонарю, тем ниже опускалась тень по стене и тем она становилась больше и бледнее. Внизу была пропасть. И когда он был на середине пути до фонаря, в полной тишине раздался голос офицера: - Сейчас я выстрелю. Он полетит прямо в бассейн. Раз, два, три! Выстрел грохнул. Тибул продолжал идти, а офицер почему-то свалился прямо в бассейн. Он был убит. Один из гвардейцев держал пистолет, из которого шел голубой дымок. Он застрелил офицера. - Собака! - сказал гвардеец. - Ты хотел убить друга народа. Я помешал этому. Да здравствует народ! - Да здравствует народ! - поддержали его другие гвардейцы. - Да здравствуют Три Толстяка! - закричали их противники. Они рассыпались во все стороны и открыли пальбу в человека, который шел по проволоке. Он был уже в двух шагах от фонаря. Взмахами плаща Тибул защищал глаза от блеска. Пули летели мимо. Толпа ревела в восторге. Бах! Бах! - Мимо! - Ура! Мимо! Тибул взобрался на кольцо, окружавшее фонарь. - Ничего! - кричали гвардейцы. - Он перейдет на ту сторону... Он пой­дет по другой проволоке. Оттуда мы и снимем его! Тут произошло такое, чего никто не ожидал. Полосатая фигурка, в блес­ке фонаря ставшая черной, присела на зеленом кольце, повернула какой-то рычаг, что-то щелкнуло, звякнуло - и фонарь мгновенно потух. Никто не успел сказать ни слова. Сделалось страшно темно и страшно тихо, как в сундуке. А в следующую минуту высоко-высоко что-то снова стукнуло и зазвенело. В темном куполе открылся бледный квадрат. Все увидели кусочек неба с двумя маленькими звездочками. Потом в этот квадрат, на фоне неба, про­лезла черная фигурка, и было слышно, как кто-то быстро побежал по стек­лянному куполу. Гимнаст Тибул спасся с Площади Звезды через люк. Лошади испугались выстрелов и внезапной темноты. Экипаж доктора едва не опрокинулся. Кучер круто свернул и повез док­тора окольным путем. Таким образом, пережив необыкновенный день и необыкновенную ночь, доктор Гаспар Арнери вернулся наконец домой. Его экономка, тетушка Гани­мед, встретила его на крыльце. Она была очень взволнована. В самом деле: доктор так долго отсутствовал! Тетушка Ганимед всплескивала руками, оха­ла, качала головой: - Где же ваши очки?.. Они разбились? Ах, доктор, доктор! Где же ваш плащ?.. Вы его потеряли? Ах, ах!.. - Тетушка Ганимед, я, кроме того, обломал оба каблука... - Ах, какое несчастье! - Сегодня случилось более тяжелое несчастье, тетушка Ганимед: оружей­ник Просперо попал в плен. Его посадили в железную клетку. Тетушка Ганимед ничего не знала о том, что происходило днем. Она слы­шала пушечную пальбу, она видела зарево над домами. Соседка рассказала ей о том, что сто плотников строят на Площади Суда плахи для мятежников. - Мне стало очень страшно. Я закрыла ставни и решила никуда не выхо­дить. Я ждала вас каждую минуту. Я очень волновалась... Обед простыл, ужин простыл, а вас все нет... - добавила она. Ночь кончилась. Доктор стал укладываться спать. Среди ста наук, которые он изучал, была история. У доктора была большая книга в кожаном переплете. В этой книге он записывал свои рас­суждения о важных событиях. - Надо быть аккуратным, - сказал доктор, подняв палец. И, несмотря на усталость, доктор взял свою кожаную книгу, сел к столу и стал записывать. "Ремесленники, рудокопы, матросы - весь бедный рабочий люд города поднялся против власти Трех Толстяков. Гвардейцы победили. Оружейник Просперо взят в плен, а гимнаст Тибул бежал. Только что на Площади Звез­ды гвардеец застрелил своего офицера. Это значит, что вскоре все солдаты откажутся воевать против народа и защищать Трех Толстяков. Однако прихо­дится опасаться за участь Тибула..." Тут доктор услыхал позади себя шум. Он оглянулся. Там был камин. Из камина вылез высокий человек в зеленом плаще. Это был гимнаст Тибул. ЧАСТЬ ВТОРАЯ КУКЛА НАСЛЕДНИКА ТУТТИ Глава 4 УДИВИТЕЛЬНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ ПРОДАВЦА ВОЗДУШНЫХ ШАРОВ На другой день на Площади Суда кипела работа: плотники строили десять плах. Конвой гвардейцев надзирал за работой. Плотники делали свое дело без особой охоты. - Мы не хотим строить плахи для ремесленников и рудокопов! - возмуща­лись они. - Это наши братья! - Они шли на смерть, чтобы освободить всех, кто трудится! - Молчать! - орал начальник конвоя таким страшным голосом, что от крика валились доски, приготовленные для постройки. - Молчать, или я прикажу хлестать вас плетьми! С утра толпы народа с разных сторон направлялись к Площади Суда. Дул сильный ветер, летела пыль, вывески раскачивались и скрежетали, шляпы срывались с головы и катились под колеса прыгающих экипажей. В одном месте по причине ветра случилось совсем невероятное проис­шествие: продавец детских воздушных шаров был унесен шарами на воздух. - Ура! Ура! - кричали дети, наблюдая фантастический полет. Они хлопали в ладоши: во-первых, зрелище было интересно само по себе, а во-вторых, некоторая приятность для детей заключалась в неприятности положения летающего продавца шаров. "Дети всегда завидовали этому про­давцу. Зависть - дурное чувство. Но что же делать! Воздушные шары, крас­ные, синие, желтые, казались великолепными. Каждому хотелось иметь такой шар. Продавец имел их целую кучу. Но чудес не бывает! Ни одному мальчи­ку, самому послушному, и ни одной девочке, самой внимательной, продавец ни разу в жизни не подарил ни одного шара: ни красного, ни синего, ни желтого. Теперь судьба наказала его за черствость. Он летел над городом, по­виснув на веревочке, к которой были привязаны шары. Высоко в сверкающем синем небе они походили на волшебную летающую гроздь разноцветного ви­нограда. - Караул! - кричал продавец, ни на что не надеясь и дрыгая ногами. На ногах у него были соломенные, слишком большие для него башмаки. Пока он ходил по земле, все устраивалось благополучно. Для того чтобы башмаки не спадали, он тянул ногами по тротуару, как лентяй. А теперь, очутившись в воздухе, он не мог уже прибегнуть к этой хитрости. - Черт возьми! Куча шаров, взвиваясь и поскрипывая, моталась по ветру. Один башмак все-таки слетел. - Смотри! Китайский орех! Китайский орех! - кричали дети, бежавшие внизу. Действительно, падавший башмак напоминал китайский орех. По улице в это время проходил учитель танцев. Он казался очень изящ­ным. Он был длинный, с маленькой круглой головой, с тонкими ножками - похожий не то на скрипку, не то на кузнечика. Его деликатный слух, при­выкший к печальному голосу флейты и нежным словам танцоров, не мог вы­нести громких, веселых криков детворы. - Перестаньте кричать! - рассердился он. - Разве можно так громко кричать! Выражать восторг нужно красивыми, мелодичными фразами... Ну, например... Он стал в позу, но не успел привести примера. Как и всякий учитель танцев, он имел привычку смотреть главным образом вниз, под ноги. Увы! Он не увидел того, что делалось наверху. Башмак продавца свалился ему на голову. Головка у него была ма­ленькая, и большой соломенный башмак пришелся на нее как шляпа. Тут уж и элегантный учитель танцев взвыл, как погонщик ленивых волов. Башмак закрыл половину лица. Дети схватились за животы: - Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Учитель танцев Раздватрис Смотрел обыкновенно вниз. Пищал учитель, точно крыса, Был у него длиннюший нос, И вот к носишу Раздватриса Башмак соломенный прирос! Так распевали мальчики, сидя на заборе, готовые каждую минуту сва­литься по ту сторону и улепетнуть. - Ах! - стонал учитель танцев. - Ах, как я страдаю! И хоть бы бальный башмачок, а то такой отвратительный, грубый башмак! Кончилось тем, что учителя танцев арестовали. - Милый, - сказали ему, - ваш вид возбуждает ужас. Вы нарушаете об­щественную тишину. Это не следует делать вообще, а тем более в такое тревожное время. Учитель танцев заламывал руки. - Какая ложь! - рыдал он. - Какой поклеп! Я, человек, живущий среди вальсов и улыбок, я, сама фигура которого подобна скрипичному ключу, - разве я могу нарушить общественную тишину? О!.. О!.. Что было дальше с учителем танцев - неизвестно. Да, наконец, и неин­тересно. Гораздо важней узнать, что стало с летающим продавцом воздушных шаров. Он летел, как хороший одуванчик. - Это возмутительно! - вопил продавец. - Я не хочу летать! Я просто не умею летать... Все было бесполезно. Ветер усиливался. Куча шаров поднималась все вы­ше и выше. Ветер гнал ее за город, в сторону Дворца Трех Толстяков. Иногда продавцу удавалось посмотреть вниз. Тогда он видел крыши, че­репицы, похожие на грязные ногти, кварталы, голубую узкую воду, лю­дей-карапузиков и зеленую кашу садов. Город поворачивался под ним, точно приколотый на булавке. Дело принимало скверный оборот. "Еще немного, и я упаду в парк Трех Толстяков!" - ужаснулся продавец. А в следующую минуту он медленно, важно и красиво проплыл над парком, опускаясь все ниже и ниже. Ветер успокаивался. "Пожалуй, я сейчас сяду на землю. Меня схватят, сначала побьют осно­вательно, а потом посадят в тюрьму или, чтобы не возиться, сразу отрубят голову". Его никто не увидел. Только с одного дерева прыснули во все стороны перепуганные птицы. От летящей разноцветной кучи шаров падала легкая, воздушная тень, подобная тени облака. Просвечивая радужными веселыми красками, она скользнула по дорожке, усыпанной гравием, по клумбе, по статуе мальчика, сидящего верхом на гусе, и по гвардейцу, который заснул на часах. И от этого с лицом гвардейца произошли чудесные перемены. Сра­зу его нос стал синий, как у мертвеца, потом зеленый, как у фокусника, и наконец красный, как у пьяницы. Так, меняя окраску, пересыпаются стек­лышки в калейдоскопе. Приближалась роковая минута: продавец направлялся к раскрытым окнам дворца. Он не сомневался, что сейчас влетит в одно из них, точно пушин­ка. Так и случилось. Продавец влетел в окно. И окно оказалось окном дворцовой кухни. Это было кондитерское отделение. Сегодня во Дворце Трех Толстяков предполагался парадный завтрак по случаю удачного подавления вчерашнего мятежа. После завтрака Три Толстя­ка, весь Государственный совет, свита и почтенные гости собирались ехать на Площадь Суда. Друзья мои, попасть в дворцовую кондитерскую - дело очень заманчивое. Толстяки знали толк в яствах. К тому же и случай был исключительный. Па­радный завтрак! Можете себе представить, какую интересную работу делали сегодня дворцовые повара и кондитеры. Влетая в кондитерскую, продавец почувствовал в одно и то же время ужас и восторг. Так, вероятно, ужасается и восторгается оса, летящая на торт, выставленный на окне беззаботной хозяйкой. Он летел одну минуту, он ничего не успел разглядеть как следует. Сперва ему показалось, что он попал в какой-то удивительный птичник, где возились, с пением и свистом, шипя и треща, разноцветные драгоценные птицы южных стран. А в следующее мгновение он подумал, что это не птичник, а фруктовая лавка, полная тропических плодов, раздавленных, сочащихся, залитых собственным соком. Сладкое головокружительное благоухание ударило ему в нос; жар и духота сперли ему горло. Тут уже все смешалось: и удивительный птичник, и фруктовая лавка. Продавец со всего размаху сел во что-то мягкое и теплое. Шаров он не выпускал - он крепко держал веревочку. Шары неподвижно остановились у него над головой. Он зажмурил глаза и решил их не раскрывать - ни за что в жизни. "Теперь я понимаю все, - подумал он: - это не птичник и не фруктовая лавка. Это кондитерская. А я сижу в торте!" Так оно и было. Он сидел в царстве шоколада, апельсинов, гранатов, крема, цукатов, сахарной пудры и варенья, и сидел на троне, как повелитель пахучего раз­ноцветного царства. Троном был торт. Он не раскрывал глаз. Он ожидал невероятного скандала, бури - и был готов ко всему. Но случилось то, чего он никак не ожидал. - Торт погиб, - сказал младший кондитер сурово и печально. Потом наступила тишина. Только лопались пузыри на кипящем шоколаде. - Что будет? - шептал продавец шаров, задыхаясь от страха и до боли сжимая веки. Сердце его прыгало, как копейка в копилке. - Чепуха! - сказал старший кондитер так же сурово. - В зале съели второе блюдо. Через двадцать минут нужно подавать торт. Разноцветные ша­ры и тупая рожа летающего негодяя послужат прекрасным украшением для па­радного торта. - И, сказав это, кондитер заорал: - Давай крем!! И действительно дали крем. Что это было! Три кондитера и двадцать поварят набросились на продавца с рвением, достойным похвалы самого толстого из Трех Толстяков. В одну минуту его облепили со всех сторон. Он сидел с закрытыми глазами, он ничего не ви­дел, но зрелище было чудовищное. Его залепили сплошь. Голова, круглая рожа, похожая на чайник, расписанный маргаритками, торчала наружу. Ос­тальное было покрыто белым кремом, имевшим прелестный розовый оттенок. Продавец мог показаться чем угодно, но сходство с самим собой он поте­рял, как потерял свой соломенный башмак. Поэт мог принять теперь его за лебедя в белоснежном оперении, садов­ник - за мраморную статую, прачка - за гору мыльной пены, а шалун - за снежную бабу. Наверху висели шары. Украшение было из ряда вон выходящее, но, одна­ко, все вместе составляло довольно интересную картину. - Так, - сказал главный кондитер тоном художника, любующегося собственной картиной. И потом голос, так же как и в первый раз, сделался свирепым, и кондитер заорал: - Цукаты!! Появились цукаты. Всех сортов, всех видов, всех форм: горьковатые, ванильные, кисленькие, треугольные, звездочки, круглые, полумесяцы, ро­зочки. Поварята работали вовсю. Не успел главный кондитер хлопнуть три раза в ладоши, как вся куча крема, весь торт оказался утыканным цукатами. - Готово! - сказал главный кондитер. - Теперь, пожалуй, нужно сунуть его в печь, чтобы слегка подрумянить. "В печь! - ужаснулся продавец. - Что? В какую печь? Меня в печь?!" Тут в кондитерскую вбежал один из слуг. - Торт! Торт! - закричал он. - Немедленно торт! В зале ждут сладкого. - Готово! - ответил главный кондитер. "Ну, слава богу!" - подумал продавец. Теперь он чуточку приоткрыл глаза. Шестеро слуг в голубых ливреях подняли огромное блюдо, на котором он сидел. Его понесли. Уже удаляясь, он слышал, как хохотали над ним пова­рята. По широкой лестнице его понесли кверху, в зал. Продавец снова на се­кунду зажмурился. В зале было шумно и весело. Звучало множество голосов, гремел смех, слышались аплодисменты. По всем признакам, парадный завтрак удался на славу. Продавца, или, вернее, торт, принесли и поставили на стол. Тогда продавец открыл глаза. И тут же он увидел Трех Толстяков. Они были такие толстые, что у продавца раскрылся рот. "Надо немедленно его закрыть, - сразу же спохватился он. - В моем по­ложении лучше не подавать признаков жизни". Но, увы, рот не закрывался. Так продолжалось две минуты. Потом удив­ление продавца уменьшилось. Сделав усилие, он закрыл рот. Но тогда не­медленно вытаращились глаза. С большим трудом, закрывая поочередно то рот, то глаза, он окончательно поборол свое удивление. Толстяки сидели на главных местах, возвышаясь над остальным общест­вом. Они ели больше всех. Один даже начал есть салфетку. - Вы едите салфетку... - Неужели? Это я увлекся... Он оставил салфетку и тут же принялся жевать ухо Третьего Толстяка. Между прочим, оно имело вид вареника. Все покатились со смеху. - Оставим шутки, - сказал Второй Толстяк, поднимая вилку. - Дело при­нимает серьезный оборот. Принесли торт. - Ура! Поднялось общее оживление. "Что будет? - мучился продавец. - Что будет? Они меня съедят!" В это время часы пробили два. - Через час на Площади Суда начнется казнь, - сказал Первый Толстяк. - Первым, конечно, казнят оружейника Просперо? - спросил кто-то из почетных гостей. - Его не будут сегодня казнить, - ответил государственный канцлер. - Как? Как? Почему? - Мы пока что сохраняем ему жизнь. Мы хотим узнать от него планы мя­тежников, имена главных заговорщиков. - Где же он теперь? Все общество было очень заинтересовано. Даже забыли о торте. - Он по-прежнему сидит в железной клетке. Клетка находится здесь, во дворце, в зверинце наследника Тутти. - Позовите его... - Приведите его сюда! - сказал Первый Толстяк. - Пусть наши гости посмотрят на этого зверя вблизи. Я бы предложил всем пройти в зверинец, но там рев, писк, вонь... Это гораздо хуже звона бокалов и запаха фрук­тов... - Конечно! Конечно! Не стоит идти в зверинец... - Пусть приведут Просперо сюда. Мы будем есть торт и рассматривать это чудовище. "Опять торт! - испугался продавец. - Дался им этот торт... Обжоры!" - Приведите Просперо, - сказал Первый Толстяк. Государственный канцлер вышел. Слуги, стоявшие в виде коридора, разд­винулись и поклонились. Коридор стал вдвое ниже. Обжоры затихли. - Он очень страшен, - сказал Второй Толстяк. - Он сильнее всех. Он сильнее льва. Ненависть прожгла ему глаза. Нет силы смотреть в них. - У него ужасная голова, - сказал секретарь Государственного совета. - Она огромна. Она похожа на капитель колонны. У него рыжие волосы. Мож­но подумать, что его голова объята пламенем. Теперь, когда зашел разговор об оружейнике Просперо, с обжорами прои­зошла перемена. Они перестали есть, шутить, шуметь, подобрали животы, некоторые даже побледнели. Уже многие были недовольны тем, что захотели его увидеть. Три Толстяка сделались серьезны и как будто слегка похудели. Вдруг все замолкли. Наступила полная тишина. Каждый из Толстяков сде­лал такое движение, как будто хотел спрятаться за другого. В зал ввели оружейника Просперо. Впереди шел государственный канцлер. По сторонам - гвардейцы. Они вошли, не сняв своих черных клеенчатых шляп, держа наголо сабли. Звенела цепь. Руки оружейника были закованы. Его подвели к столу. Он остановился в нескольких шагах от Толстяков. Оружейник Просперо стоял, опустив голо­ву. Пленник был бледен. Кровь запеклась у него на лбу и на висках, под спутанными рыжими волосами. Он поднял голову и посмотрел на Толстяков. Все сидевшие вблизи отшат­нулись. - Зачем вы его привели? - раздался крик одного из гостей. Это был са­мый богатый мельник страны. - Я его боюсь! И мельник упал в обморок, носом прямо в кисель. Некоторые гости бро­сились к выходам. Тут уж было не до торта. - Что вам от меня нужно? - спросил оружейник. Первый Толстяк набрался духу. - Мы хотели посмотреть на тебя, - сказал он. - А тебе разве не инте­ресно увидеть тех, в чьих руках ты находишься? - Мне противно вас видеть. - Скоро мы тебе отрубим голову. Таким образом мы поможем тебе не ви­деть нас. - Я не боюсь. Моя голова - одна. У народа сотни тысяч голов. Вы их не отрубите. - Сегодня на Площади Суда - казнь. Там палачи расправятся с твоими товарищами. Обжоры слегка усмехнулись. Мельник пришел в себя и даже слизал ки­сельные розы со своих щек. - Ваш мозг заплыл жиром, - говорил Просперо. - Вы ничего не видите дальше своего брюха!.. - Скажите пожалуйста! - обиделся Второй Толстяк. - А что же мы должны видеть? - Спросите ваших министров. Они знают о том, что делается в стране. Государственный канцлер неопределенно крякнул. Министры забарабанили пальцами по тарелкам. - Спросите их, - продолжал Просперо, - они вам расскажут... Он остановился. Все насторожились. - Они вам расскажут о том, что крестьяне, у которых вы отнимаете хлеб, добытый тяжелым трудом, поднимаются против помещиков. Они сжигают их дворцы, они выгоняют их со своей земли. Рудокопы не хотят добывать уголь для того, чтобы вы завладели им. Рабочие ломают машины, чтобы не работать ради вашего обогащения. Матросы выбрасывают ваши грузы в море. Солдаты отказываются служить вам. Ученые, чиновники, судьи, актеры пере­ходят на сторону народа. Все, кто раньше работал на вас и получал за это гроши, в то время как вы жирели, все несчастные, обездоленные, голодные, исхудалые, сироты, калеки, нищие, - все идут войной против вас, против жирных, богатых, заменивших сердце камнем... - Мне кажется, что он говорит лишнее, - вмешался государственный канцлер. Но Просперо говорил дальше: - Пятнадцать лет я учил народ ненавидеть вас и вашу власть. О, как давно мы собираем силы! Теперь пришел ваш последний час... - Довольно! - пискнул Третий Толстяк. - Нужно его посадить обратно в клетку, - предложил Второй. А Первый сказал: - Ты будешь сидеть в своей клетке до тех пор, пока мы не поймаем гим­наста Тибула. Мы вас казним вместе. Народ увидит ваши трупы. У него на­долго пропадет охота воевать с нами! Просперо молчал. Он снова опустил голову. Толстяк продолжал: - Ты забыл, с кем хочешь воевать. Мы, Три Толстяка, сильны и могу­щественны. Все принадлежит нам. Я, Первый Толстяк, владею всем хлебом, который родит наша земля. Второму Толстяку принадлежит весь уголь, а Третий скупил все железо. Мы богаче всех! Самый богатый человек в стране беднее нас в сто раз. За наше золото мы можем купить все, что хотим! Тут обжоры пришли в неистовство. Слова Толстяка придали им храбрости. - В клетку его! В клетку! - начали они кричать. - В зверинец! - В клетку! - Мятежник! - В клетку! Просперо увели. - А теперь будем есть торт, - сказал Первый Толстяк. "Конец", - решил продавец. Все взоры устремились на него. Он закрыл глаза. Обжоры веселились: - Хо-хо-хо! - Ха-ха-ха! Какой чудесный торт! Посмотрите на шары! - Они восхитительны. - Посмотрите на эту рожу! - Она чудесна. Все двинулись к торту. - А что внутри этого смешного чучела? - спросил кто-то и больно щелк­нул продавца по лбу. - Должно быть, конфеты. - Или шампанское... - Очень интересно! Очень интересно! - Давайте сперва отрежем ему голову и посмотрим, что получится... - Ай! Продавец не выдержал, сказал очень внятно: "Ай!" - и раскрыл глаза. Любопытные отпрянули. И в этот момент в галерее раздался громкий детский крик: - Кукла! Моя кукла! Все прислушались. Особенно взволновались Три Толстяка и государствен­ный канцлер. Крик перешел в плач. В галерее громко плакал обиженный мальчик. - Что такое? - спросил Первый Толстяк. - Это плачет наследник Тутти! - Это плачет наследник Тутти! - в один голос повторили Второй и Тре­тий Толстяки. Все трое побледнели. Они были очень испуганы. Государственный канцлер, несколько министров и слуги понеслись к вы­ходу на галерею. - Что такое? Что такое? - шепотом зашумел зал. Мальчик вбежал в зал. Он растолкал министров и слуг. Он подбежал к Толстякам, тряся волосами и сверкая лаковыми туфлями. Рыдая, он выкрики­вал отдельные слова, которых никто не понимал. "Этот мальчишка увидит меня! - взволновался продавец. - Проклятый крем, который мешает мне дышать и двинуть хотя бы пальцем, конечно, очень понравится мальчишке. Чтобы он не плакал, ему, конечно, отрежут кусочек торта вместе с моей пяткой". Но мальчик даже не посмотрел на торт. Даже чудесные воздушные шары, висевшие над круглой головой продавца, не привлекли его внимания. Он горько плакал. - В чем дело? - спросил Первый Толстяк. - Почему наследник Тутти плачет? - спросил Второй. А Третий надул щеки. Наследнику Тутти было двенадцать лет. Он воспитывался во Дворце Трех Толстяков. Он рос, как маленький принц. Толстяки хотели иметь наследни­ка. У них не было детей. Все богатство Трех Толстяков и управление стра­ной должно было перейти к наследнику Тутти. Слезы наследника Тутти внушили Толстякам больший страх, нежели слова оружейника Просперо. Мальчик сжимал кулаки, размахивал ими и топал ногами. Не было предела его гневу и обиде. Никто не знал причины. Воспитатели выглядывали из-за колонн, боясь войти в зал. Эти воспита­тели в черных одеждах и в черных париках походили на закопченные лампо­вые стекла. В конце концов, немного успокоившись, мальчик рассказал, в чем дело. - Моя кукла, моя чудесная кукла сломалась!.. Мою куклу испортили. Гвардейцы кололи мою куклу саблями... Он опять зарыдал. Маленькими кулаками он тер глаза и размазывал слезы по щекам. - Что?! - заорали Толстяки. - Что?! - Гвардейцы? - Кололи? - Саблями? - Куклу наследника Тутти? И весь зал сказал тихо, как будто вздохнул: - Этого не может быть! Государственный канцлер схватился за голову. Тот же нервный мельник снова упал в обморок, но моментально пришел в себя от страшного крика Толстяка: - Прекратить торжество! Отложить все дела! Собрать совет! Всех чинов­ников! Всех судей! Всех министров! Всех палачей! Отменить сегодняшнюю казнь! Измена во дворце! Поднялся переполох. Через минуту дворцовые кареты поскакали во все стороны. Через пять минут со всех сторон мчались к дворцу судьи, совет­ники, палачи. Толпа, ожидавшая на Площади Суда казни мятежников, должна была разойтись. Глашатаи, взойдя на помост, сообщили этой толпе, что казнь переносится на следующий день по причине очень важных событий. Продавца вместе с тортом вынесли из зала. Обжоры моментально отрезве­ли. Все обступили наследника Тутти и слушали. - Я сидел на траве в парке, и кукла сидела рядом со мной. Мы хотели, чтобы сделалось солнечное затмение. Это очень интересно. Вчера я читал в книге... Когда происходит затмение, днем появляются звезды... От рыданий наследник не мог говорить. И вместо него рассказал всю ис­торию воспитатель. Последний, впрочем, тоже говорил с трудом, потому что дрожал от страха. - Я находился невдалеке от наследника Тутти и его куклы. Я сидел на солнце, подняв нос. У меня на носу прыщ, и я думал, что солнечные лучи позволят мне избавиться от некрасивого прыща. И вдруг появились гвардей­цы. Их было двенадцать человек. Они возбужденно о чем-то говорили. По­равнявшись с нами, они остановились. Они имели угрожающий вид. Один из них сказал, указывая на наследника Тутти: "Вот сидит волчонок. У трех жирных свиней растет волчонок". Увы! Я понял, что означали эти слова. - Кто же эти три жирные свиньи? - спросил Первый Толстяк. Два остальных густо покраснели. Тогда покраснел и Первый. Все трое сопели так сильно, что на веранде раскрывалась и закрывалась стеклянная дверь. - Они обступили наследника Тутти, - продолжал воспитатель. - Они го­ворили: "Три свиньи воспитывают железного волчонка. Наследник Тутти, - спрашивали они, - с какой стороны у тебя сердце?.. У него вынули сердце. Он должен расти злым, черствым, жестоким, с ненавистью к людям... Когда сдохнут три свиньи, злой волк заступит их место". - Почему же вы не прекратили этих ужасных речей? - закричал госу­дарственный канцлер, тряся воспитателя за плечо. - Разве вы не догада­лись, что это изменники, перешедшие на сторону народа? Воспитатель был в ужасе. Он лепетал: - Я это видел, но я их боялся. Они были очень возбуждены. А у меня не было никакого оружия, кроме прыща... Они держались за эфесы сабель, го­товые ко всему. "Посмотрите, - сказал один из них, - вот чучело. Вот кукла. Волчонок играет с куклой. Ему не показывают живых детей. Чучело, куклу с пружиной, дали ему в товарищи". Тогда другой закричал: "Я оста­вил в деревне сына и жену! Мой мальчик, стреляя из рогатины, попал в грушу, висевшую на дереве в парке помещика. Помещик велел высечь мальчи­ка розгами за оскорбление власти богачей, а его слуги поставили мою жену к позорному столбу". Гвардейцы начали кричать и наступать на наследника Тутти. Тот, который рассказывал про мальчика, выхватил саблю и ткнул ею в куклу. Другие сделали то же... В этом месте рассказа наследник Тутти залился слезами. - "Вот тебе, волчонок! - говорили они. - Потом мы доберемся и до тво­их жирных свиней". - Где эти изменники? - загремели Толстяки. - Они бросили куклу и побежали в глубь парка. Они кричали: "Да здравствует оружейник Просперо! Да здравствует гимнаст Тибул! Долой Трех Толстяков!" - Отчего же стража не стреляла в них? - возмущался зал. И тогда воспитатель сообщил страшную вещь: - Стража махала им шляпами. Я видел из-за ограды, как стражники про­щались с ними. Они говорили: "Товарищи! Идите к народу и скажите, что скоро все войска перейдут на его сторону..." Вот что случилось в парке. Началась тревога. Надежные части дворцовой гвардии были расставлены на постах во дворце, в парке у входа и выходов, на мостах и по дороге к городским воротам. Государственный совет собрался на совещание. Гости разъехались. Три Толстяка взвесились на весах главного дворцового врача. Оказалось, что, несмотря на волнение, они не потеряли ни капли жиру. Главный врач был посажен под арест на хлеб и воду. Куклу наследника Тутти нашли в парке на траве. Она не дождалась сол­нечного затмения. Она была безнадежно испорчена. Наследник Тутти никак не мог успокоиться. Он обнимал поломанную куклу и рыдал. Кукла имела вид девочки. Она была такого же роста, как и Тутти, - дорогая, искусно сделанная кукла, ничем по виду не отличающаяся от ма­ленькой живой девочки. Теперь ее платье было изорвано и на груди чернели дыры от сабельных ударов. Еще час назад она умела сидеть, стоять, улыбаться, танцевать. Теперь она стала простым чучелом, тряпкой. Где-то в горле и в груди у нее под розовым шелком хрипела сломанная пружина, как хрипят старые ча­сы, раньше чем пробить время. - Она умерла! - жаловался наследник Тутти. - Какое горе! Она умерла! Маленький Тутти не был волчонком. - Эту куклу нужно исправить, - сказал государственный канцлер на со­вещании Государственного совета. - Горе наследника Тутти не имеет гра­ниц. Во что бы то ни стало куклу надо исправить! - Нужно купить другую, - предложили министры. - Наследник Тутти не хочет другой куклы. Он хочет, чтобы эта кукла воскресла. - Но кто же может исправить ее? Я знаю, - сказал министр народного просвещения. - Кто? - Мы забыли, господа, что в городе живет доктор Гаспар Арнери. Этот человек может сделать все. Он исправит куклу наследника Тутти. Раздался общий восторг: - Браво! Браво! И весь Государственный совет, вспомнив о докторе Гаспаре, запел хо­ром: Как лететь с земли до звезд, Как поймать лису за хвост, Как из камня сделать пар, Знает доктор наш Гаспар. Тут же составили приказ доктору Гаспару. ГОСПОДИНУ ДОКТОРУ ГАСПАРУ АРНЕРИ Препровождая при сем поврежденную куклу наследника Тутти, Госу­дарственный совет правительства Трех Толстяков приказывает Вам исправить эту куклу к завтрашнему дню. В случае, если кукла приобретет прежний здоровый и живой вид, Вам будет выдана награда, какую Вы пожелаете; в случае невыполнения грозит Вам строгая кара. Председатель Государственного совета государственный канцлер... И в этом месте канцлер расписался. Тут же поставили большую госу­дарственную печать. Она была круглая, с изображением туго набитого меш­ка. Капитан дворцовой гвардии граф Бонавентура в сопровождении двух гвар­дейцев отправился в город, чтобы разыскать доктора Гаспара Арнери и пе­редать ему приказ Государственного совета. Они скакали на лошадях, а позади ехала карета. Там сидел дворцовый чиновник. Он держал куклу на коленях. Она печально приникла к его плечу чудесной головкой с подстриженными кудрями. Наследник Тутти перестал плакать. Он поверил, что завтра привезут воскресшую здоровую куклу. Так тревожно прошел день во дворце. Но чем же окончились похождения летающего продавца воздушных шаров? Его унесли из зала - это мы знаем. Он снова очутился в кондитерской. И тут произошла катастрофа. Один из слуг, несший торт, наступил на апельсиновую корку. - Держись! - закричали слуги. - Караул! - закричал продавец, чувствуя, что его трон качается. Но слуга не удержался. Он грохнулся на твердый кафельный пол. Он зад­рал длинные ноги и протяжно завыл. - Ура! - завопили поварята в восторге. - Черти! - сказал продавец с безнадежной грустью, падая вместе с блю­дом и тортом на пол вслед за слугой. Блюдо разбилось вдребезги. Крем снежными комьями полетел во все сто­роны. Слуга вскочил и удрал. Поварята прыгали, плясали и орали. Продавец сидел на полу среди осколков, в луже малинового сиропа и в облаках хорошего французского крема, которые печально таяли на развали­нах торта. Продавец с облегчением увидел, что в кондитерской только поварята, а трех главных кондитеров нет. "С поварятами я войду в сделку, и они мне помогут бежать, - решил он. - Мои шары меня выручат". Он крепко держал веревочку с шарами. Поварята обступили его со всех сторон. По их глазам он видел, что ша­ры - сокровище, что обладать хотя бы одним шаром - для поваренка мечта и счастье. Он сказал: - Мне очень надоели приключения. Я не маленький мальчик и не герой. Я не люблю летать, я боюсь Трех Толстяков, я не умею украшать парадные торты. Мне очень хочется освободить дворец от своего присутствия. Поварята перестали смеяться. Шары покачивались, вращались. От этого движения солнечный свет вспы­хивал в них то синим, то желтым, то красным пламенем. Это были чудесные шары. - Можете ли вы устроить мое бегство? - спросил продавец, дергая вере­вочку. - Можем, - сказал один поваренок тихо. И добавил: - Отдайте нам ваши шары. Продавец победил. - Хорошо, - сказал он равнодушным тоном, - согласен. Шары стоят очень дорого. Мне очень нужны эти шары, но я согласен. Вы мне нравитесь. У вас такие веселые, открытые лица и звонкие голоса. "Черт бы вас взял!" - добавил он при этом мысленно. - Главный кондитер сейчас в кладовой, - сказал поваренок. - Он разве­шивает продукты для печенья к вечернему чаю. Нам нужно успеть до его возвращения. - Правильно, - согласился продавец, - медлить не стоит. - Сейчас. Я знаю один секрет. С этими словами поваренок подошел к большой медной кастрюле, стоявшей на кафельном кубе. Потом он поднял крышку. - Давайте шары, - потребовал он. - Ты сошел с ума! - рассердился продавец. - Зачем мне твоя кастрюля? Я хочу бежать. Что же, в кастрюлю мне лезть, что ли? - Вот именно. - В кастрюлю? - В кастрюлю. - А потом? - Там увидите. Лезьте в кастрюлю. Это наилучший способ бегства. Кастрюля была так объемиста, что в нее мог влезть не только тощий продавец, но даже самый толстый из Трех Толстяков. - Лезьте скорее, если хотите успеть вовремя. Продавец заглянул в кастрюлю. В ней не было дна. Он увидел черную пропасть, как в колодце. - Хорошо, - вздохнул он. - В кастрюлю так в кастрюлю. Это не хуже воздушного полета и кремовой ванны. Итак, до свиданья, маленькие мошен­ники! Получайте цену моей свободы. Он развязал узел и роздал шары поварятам. Хватило на каждого: ровно двадцать штук, у каждого на отдельной веревочке. Потом с присущей ему неуклонностью он влез в кастрюлю, ногами вперед. Поваренок захлопнул крышку. - Шары! Шары! - кричали поварята в восторге. Они выбежали из кондитерской вниз - на лужайку парка, под окна конди­терской. Здесь, на открытом воздухе, было гораздо интереснее поиграть с шара­ми. И вдруг в трех окнах кондитерской появились три кондитера. - Что?! - загремел каждый из них. - Это что такое? Что за непорядок? Марш назад! Поварята были так напуганы криком, что выпустили веревочки. Счастье окончилось. Двадцать шаров быстро полетели кверху, в сияющее синее небо. А пова­рята стояли внизу на траве, среди душистого горошка, разинув рты и зад­рав головы в белых колпаках. Глава 5 НЕГР И КАПУСТНАЯ ГОЛОВА Вы помните, что тревожная ночь доктора окончилась появлением из ками­на канатоходца и гимнаста Тибула. Что они делали вдвоем на рассвете в кабинете доктора Гаспара, неиз­вестно. Тетушка Ганимед, утомленная волнением и долгим ожиданием доктора Гаспара, крепко спала и видела во сне курицу. На другой день - значит, как раз в этот день, когда продавец детских воздушных шаров прилетел во Дворец Трех Толстяков и когда гвардейцы ис­кололи куклу наследника Тутти, - с тетушкой Ганимед произошла неприят­ность. Она выпустила мышь из мышеловки. Эта мышь в прошлую ночь съела фунт мармеладу. Еще раньше, в ночь с пятницы на субботу, она опрокинула стакан с гвоздикой. Стакан разбился, а гвоздика почему-то приобрела за­пах валерьяновых капель. В тревожную ночь мышь попалась. Встав рано утром, тетушка Ганимед подняла мышеловку. Мышь сидела с крайне равнодушным видом, как будто ей не впервые сидеть за решеткой. Она притворялась. - Не ешь в другой раз мармелад, если он не тебе принадлежит! - сказа­ла тетушка Ганимед, поставив мышеловку на видное место. Одевшись, тетушка Ганимед отправилась к доктору Гаспару в мастерскую. Она собиралась поделиться с ним радостью. Вчера утром доктор Гаспар вы­разил ей сочувствие по поводу гибели мармелада. - Мышь любит мармелад, потому что в нем много кислот, - сказал он. Это утешило тетушку Ганимед. - Мышь любит мои кислоты... Посмотрим, любит ли она мою мышеловку. Тетушка Ганимед подошла к двери, ведущей в мастерскую. Она держала в руках мышеловку. Было раннее утро. Зелень сверкала в раскрытом окне. Ветер, унесший в это утро продавца шаров, поднялся позже. За дверью слышалось движение. "Бедненький! - подумала тетушка Ганимед. - Неужели он так и не ложил­ся спать?" Она постучала. Доктор что-то сказал, но она не расслышала. Дверь открылась. На пороге стоял доктор Гаспар. В мастерской пахло чем-то похожим на жженую пробку. В углу мигал красный, догоравший огонь тигелька. Очевидно, остаток ночи доктор Гаспар был занят какой-то научной рабо­той. - Доброе утро! - весело сказал доктор. Тетушка Ганимед высоко подняла мышеловку. Мышь принюхивалась, дергая носиком. - Я поймала мышь! - О! - Доктор был очень доволен. - Покажите-ка! Тетушка Ганимед засеменила к окну. - Вот она! Тетушка протянула мышеловку. И вдруг она увидела негра. Возле окна, на ящике с надписью "Осторожно!", сидел красивый негр. Негр был голый. Негр был в красных штанишках. Негр был черный, лиловый, коричневый, блестящий. Негр курил трубку. Тетушка Ганимед так громко сказала "ах", что чуть не разорвалась по­полам. Она завертелась волчком и раскинула руки, как огородное чучело. При этом она сделала какое-то неловкое движение; задвижка мышеловки, звякнув, открылась, и мышь выпала, исчезнув неизвестно куда. Таков был ужас тетушки Ганимед. Негр громко хохотал, вытянув длинные голые ноги в красных туфлях, по­хожих на гигантские стручья красного перца. Трубка прыгала у него в зубах, точно сук от порывов бури. А у доктора прыгали, вспыхивая, очки. Он тоже смеялся. Тетушка Ганимед стремительно вылетела из комнаты. - Мышь! - вопила она. - Мышь! Мармелад! Негр! Доктор Гаспар поспешил ей вдогонку. - Тетушка Ганимед, - успокаивал он ее, - вы напрасно волнуетесь. Я забыл вас предупредить о своем новом опыте. Но вы могли ожидать... Я ведь ученый, я доктор разных наук, я мастер разных приборов. Я произвожу всякие опыты. У меня в мастерской можно увидеть не только негра, но даже слона. Тетушка Ганимед... Тетушка Ганимед... Негр - одно, а яичница - другое... Мы ждем завтрака. Мой негр любит много яичницы... - Мышь любит кислоты, - шептала в ужасе тетушка Ганимед, - а негр лю­бит яичницу... - Ну вот. Яичница сейчас, а мышь ночью. Ночью она поймается, тетушка Ганимед. Ей уже ничего не осталось делать на свободе. Мармелад съеден раз и навсегда. Тетушка Ганимед плакала, добавляя слезы вместо соли в яичницу. Они были такие горькие, что даже заменяли перец. - Хорошо, что много перцу. Очень вкусно! - хвалил негр, уплетая яич­ницу. Тетушка Ганимед принимала валерьяновые капли, которые теперь поче­му-то пахли гвоздикой. Вероятно, от слез. Потом она видела через окно, как доктор Гаспар прошел по улице. Все было в порядке: новый шарф, новая трость, новые (хотя и старые) башмаки на красивых целых каблуках. Но рядом с ним шел негр. Тетушка Ганимед зажмурила глаза и села на пол. Вернее, не на пол, а на кошку. Кошка от ужаса запела. Тетушка Ганимед, выведенная из себя, побила кошку, во-первых, за то, что она вертится под ногами, а во-вторых, за то, что она не сумела в свое время поймать мышь. А мышь, пробравшись из мастерской доктора Гаспара в комод тетушки Га­нимед, ела миндальные коржики, с нежностью вспоминая о мармеладе. Доктор Гаспар Арнери жил на улице Тени. Свернув с этой улицы налево, вы попадаете в переулок, носящий имя Вдовы Лизаветы, а оттуда, перерезав улицу, славящуюся дубом, который разбила молния, можно было, пройдя еще пять минут, очутиться на Четырнадцатом Рынке. Доктор Гаспар и негр направились туда. Уже поднимался ветер. Исковер­канный дуб скрипел, как качели. Расклейщик афиш никак не мог справиться с листом, приготовленным для наклейки. Ветер рвал его из рук и бросал в лицо расклейщику. Издали казалось, что человек вытирает лицо белой сал­феткой. Наконец ему удалось прихлопнуть афишу к забору. Доктор Гаспар прочел: ГРАЖДАНЕ! ГРАЖДАНЕ! ГРАЖДАНЕ! Сегодня правительство Трех Толстяков устраивает для народа празднества. Спешите на Четырнадцатый Рынок! Спе­шите! Там будут зрелища, развлечения, спектакли! Спешите! - Вот, - сказал доктор Гаспар, - все ясно. Сегодня на Площади Суда предстоит казнь мятежников. Палачи Трех Толстяков будут рубить головы тем, кто восстал против власти богачей и обжор. Три Толстяка хотят обма­нуть народ. Они боятся, чтобы народ, собравшись на Площади Суда, не сло­мал плахи, не убил палачей и не освободил своих братьев, осужденных на смерть. Поэтому они устраивают развлечения для народа. Они хотят отвлечь его внимание от сегодняшней казни. Доктор Гаспар и его черный спутник пришли на рыночную площадь. У ба­лаганов толкался народ. Ни одного франта, ни одной дамы в наряде цвета золотых рыбок и винограда, ни одного знатного старика на расшитых золо­том носилках, ни одного купца с огромным кожаным кошельком на боку не увидел доктор Гаспар среди собравшихся. Здесь были бедные жители окраин: ремесленники, мастеровые, продавцы ржаных лепешек, поденщицы, грузчики, старухи, нищие, калеки. Серую, ста­рую, рваную одежду иногда только украшали либо зеленые обшлага, либо пестрый плащ, либо разноцветные ленты. Ветер раздувал седые волосы старух, подобные войлоку, жег глаза, рвал коричневые лохмотья нищих. Лица у всех были хмурые, все ожидали недоброго. - На Площади Суда казнь, - говорили люди. - Там будут падать головы наших товарищей, а здесь будут кривляться шуты, которым Три Толстяка заплатили много золота. - Идем на Площадь Суда! - раздавались крики. - У нас нет оружия. У нас нет пистолетов и сабель. А Площадь Суда ок­ружена тройным кольцом гвардейцев. - Солдаты еще покуда служат им. Они в нас стреляли. Ничего! Не сегод­ня-завтра они пойдут вместе с нами против своих начальников. - Уже сегодня ночью на Площади Звезды гвардеец застрелил своего офи­цера. Этим он спас жизнь гимнасту Тибулу. - А где Тибул? Удалось ли ему бежать? - Неизвестно. Всю ночь и на рассвете гвардейцы сжигали рабочие квар­талы. Они хотели его найти. Доктор Гаспар и негр подошли к балаганам. Представление еще не начи­налось. За размалеванными занавесками, за перегородками слышались голо­са, позванивали бубенцы, напевали флейты, что-то пищало, шелестело, ры­чало. Там актеры готовились к спектаклю. Занавеска раздвинулась, и выглянула рожа. Это был испанец, чудесный стрелок из пистолета. У него топорщились усы и один глаз вращался. - А, - сказал он, увидев негра, - ты тоже примешь участие в представ­лении? Сколько тебе заплатили? Негр молчал. - Я получил десять золотых монет! - хвастался испанец. Он принял нег­ра за актера. - Иди-ка сюда, - сказал он шепотом, делая таинственное ли­цо. Негр поднялся к занавеске. Испанец рассказал ему тайну. Оказалось, что Три Толстяка наняли сто актеров, для того чтобы они представляли се­годня на рынках и своей игрой всячески восхваляли власть богачей и обжор и вместе с тем охаивали мятежников, оружейника Просперо и гимнаста Тибу­ла. - Они собрали целую труппу: фокусников, укротителей, клоунов, чрево­вещателей, танцоров... Всем были выданы деньги. - Неужели все актеры согласились восхвалять Трех Толстяков? - спросил доктор Гаспар. Испанец зашипел: - Тес! - Он прижал палец к губам. - Об этом нельзя громко говорить. Многие отказались. Их арестовали. Негр в сердцах плюнул. В это время заиграла музыка. В некоторых балаганах началось представ­ление. Толпа зашевелилась. - Граждане! - кричал петушиным голосом клоун с деревянных подмостков. - Граждане! Разрешите вас поздравить... Он остановился, ожидая, пока наступит тишина. С его лица сыпалась му­ка. - Граждане, позвольте вас поздравить со следующим радостным событием: сегодня палачи наших милых, розовых Трех Толстяков отрубят головы подлым мятежникам... Он не договорил. Мастеровой запустил в него недоеденной лепешкой. Она залепила ему рот. - М-м-м-м-м... Клоун мычал, но ничего не помогало. Плохо выпеченное, полусырое тесто залепило ему рот. Он махал руками, морщился. - Так! Правильно! - закричали в толпе. Клоун удрал за перегородку. - Негодяй! Он продался Трем Толстякам! За деньги он хулит тех, кто пошел на смерть ради нашей свободы! Музыка заиграла громче. Присоединилось еще несколько оркестров: де­вять дудок, три фанфары, три турецких барабана и одна скрипка, звуки ко­торой вызывали зубную боль. Владельцы балаганов старались этой музыкой заглушить шум толпы. - Пожалуй, наши актеры испугаются этих лепешек, - говорил один из них. - Нужно делать вид, что ничего не случилось. - Пожалуйте! Пожалуйте! Спектакль начинается... Другой балаган назывался "Троянский Конь". Из-за занавески вышел директор. На голове у него была очень высокая шляпа из зеленого сукна, на груди - круглые медные пуговицы, на щеках - старательно нарисованный красивый румянец. - Тише! - сказал он так, как будто говорил по-немецки. - Тише! Наше представление стоит вашего внимания. Некоторое внимание установилось. - Ради сегодняшнего праздника мы пригласили силача Лапитупа! - Та-ти-ту-та! - повторила фанфара. Трещотки изобразили нечто вроде аплодисментов. - Силач Лапитуп покажет вам чудеса своей силы... Оркестр грянул. Занавес раскрылся. На подмостки вышел силач Лапитуп. Действительно, этот огромный детина в розовом трико казался очень сильным. Он сопел и нагибал голову по-бычьи. Мускулы у него ходили под кожей, точно кролики, проглоченные удавом. Прислужники принесли гири и бросили их на подмостки. Доски чуть не проломились. Пыль и опилки взлетели столбом. Гул пошел по всему рынку. Силач начал показывать свое искусство. Он взял в каждую руку по гире, подкинул гири, как мячики, поймал и потом с размаху ударил одну о дру­гую... Посыпались искры. - Вот! - сказал он. - Так Три Толстяка разобьют лбы оружейнику Прос­перо и гимнасту Тибулу. Этот силач был тоже подкуплен золотом Трех Толстяков. - Ха-ха-ха! - загремел он, радуясь своей шутке. Он знал, что никто не рискнет швырнуть в него лепешкой. Все видели его силу. В наступившей тишине отчетливо прозвучал голос негра. Целый огород голов повернулся в его сторону. - Что ты говоришь? - спросил негр, ставя на ступеньку ногу. - Я говорю, что так, лбом об лоб, Три Толстяка расшибут головы ору­жейнику Просперо и гимнасту Тибулу. - Молчи! Негр говорил спокойно, сурово и негромко. - А ты кто такой, черная образина? - рассердился силач. Он бросил гири и подбоченился. Негр поднялся на подмостки: - Ты очень силен, но подл ты не менее. Ответь лучше, кто ты? Кто тебе дал право издеваться над народом? Я знаю тебя. Ты сын молотобойца. Твой отец до сих пор работает на заводе. Твою сестру зовут Эли. Она прачка. Она стирает белье богачей. Быть может, ее вчера застрелили гвардейцы... А ты предатель! Силач отступил в изумлении. Негр действительно говорил правду. Силач ничего не понимал. - Уходи вон! - крикнул негр. Силач пришел в себя. Его лицо налилось кровью. Он сжал кулаки. - Ты не имеешь права мне приказывать! - с трудом проговорил он. - Я тебя не знаю. Ты дьявол! - Уходи вон! Я просчитаю до трех. Раз! Толпа замерла. Негр был на голову ниже Лапитупа и втрое тоньше его. Однако никто не сомневался, что в случае драки победит негр - такой ре­шительный, строгий и уверенный был у него вид. - Два! Силач втянул голову. - Черт! - прошипел он. - Три! Силач исчез. Многие зажмурили глаза, ожидая страшного удара, и когда раскрыли их, то силача уже не было. Он мгновенно исчез за перегородкой. - Вот так прогонит народ Трех Толстяков! - весело сказал негр, подни­мая руки. Толпа бушевала в восторге. Люди хлопали в ладоши и кидали шапки в воздух. - Да здравствует народ! - Браво! Браво! Только доктор Гаспар недовольно покачивал головой. Чем был он недово­лен, неизвестно. - Кто это? Кто это? Кто этот негр? - интересовались зрители. - Это тоже актер? - Мы никогда его не видели! - Кто ты? - Почему ты выступил в нашу защиту? - Позвольте! Позвольте!.. Какой-то оборванец протиснулся сквозь толпу. Это был тот же нищий, который вчера вечером разговаривал с цветочницами и кучерами. Доктор Гаспар узнал его. - Позвольте! - волновался нищий. - Разве вы не видите, что нас обма­нывают? Этот негр такой же актер, как и силач Лапитуп. Одна шайка. Он тоже получил деньги от Трех Толстяков. Негр сжал кулаки. Восторг толпы сменился гневом. - Конечно! Один негодяй прогнал другого. - Он боялся, что мы побьем его товарища, и сыграл шутку. - Долой! - Негодяй! - Предатель! Доктор Гаспар хотел что-то сказать, удержать толпу, но было поздно. Человек двенадцать, взбежав на подмостки, окружили негра. - Бейте его! - завизжала старуха. Негр протянул руку. Он был спокоен. - Стойте! Его голос покрыл крики, шум и свистки. Сделалось тихо, и в тишине спокойно и просто прозвучали слова негра: - Я гимнаст Тибул. Произошло замешательство. Кольцо нападавших распалось. - Ах! - вздохнула толпа. Сотни людей дернулись и застыли. И только кто-то растерянно спросил: - А почему ты черный? - Об этом спросите доктора Гаспара Арнери! - И, улыбаясь, негр указал на доктора. - Конечно, это он. - Тибул! - Ура! Тибул цел! Тибул жив! Тибул с нами! - Да здравств... Но крик оборвался. Случилось что-то непредвиденное и неприятное. Зад­ние ряды пришли в смятение. Люди рассыпались во все стороны. - Тише! Тише! - Беги, Тибул, спасайся! На площади появились три всадника и карета. Это был капитан дворцовой гвардии граф Боневентура в сопровождении двух гвардейцев. В карете ехал дворцовый чиновник со сломанной куклой наследника Тутти. Она печально приникла к его плечу чудесной головкой с подстриженными кудрями. Они искали доктора Гаспара. - Гвардейцы! - заорал кто-то благим матом. Несколько человек перемахнули через забор. Черная карета остановилась. Лошади мотали головами. Звенела и вспыхи­вала сбруя. Ветер трепал голубые перья. Всадники окружили карету. У капитана Бонавентуры был страшный голос. Если скрипка вызывала зуб­ную боль, то от этого голоса получалось ощущение выбитого зуба. Он приподнялся на стременах и спросил: - Где дом доктора Гаспара Арнери? Он натягивал поводья. На руках у него были грубые кожаные перчатки с широкими раструбами. Старуха, в которую этот вопрос попал, как шаровидная молния, испуган­но махнула рукой в неопределенном направлении. - Где? - повторил капитан. Теперь его голос уже звучал так, что казалось - выбит не один зуб, а целая челюсть. - Я здесь. Кто меня спрашивает? Люди расступились. Доктор Гаспар, аккуратно ступая, прошел к карете. - Вы доктор Гаспар Арнери? - Я доктор Гаспар Арнери. Дверца кареты открылась. - Садитесь немедленно в карету. Вас отвезут к вам на дом, и там вы узнаете, в чем дело. Берейтор соскочил с запяток кареты и помог доктору войти. Дверца зах­лопнулась. Кавалькада двинулась, взрывая сухую землю. Через минуту все скрылись за углом. Ни капитан Бонавентура, ни гвардейцы не увидели за толпой гимнаста Тибула. Пожалуй, увидев негра, они не узнали бы в нем того, за кем охо­тились в прошлую ночь. Казалось, опасность миновала. Но вдруг раздалось ехидное шипенье. Силач Лапитуп высунул голову из-за барьера, обтянутого коленкором, и шипел: - Погоди... погоди, дружок! - Он погрозил Тибулу огромным кулачищем. - Погоди, вот я сейчас догоню гвардейцев и скажу, что ты здесь! С этими словами он полез через барьер. Барьер не выдержал розовой туши. Закричав утиным голосом, барьер сло­мался. Силач выдернул ногу из образовавшейся щели и, растолкав кучу людей, бросился бежать вдогонку карете. - Остановитесь! - вопил он на ходу, размахивая круглыми голыми рука­ми. - Остановитесь! Гимнаст Тибул нашелся! Гимнаст Тибул здесь! Он в мо­их руках. Дело принимало угрожающий оборот. А тут еще вмешался испанец с враща­ющимся глазом и пистолетом за поясом. Другой пистолет он держал в руке. Испанец поднял шум. Он прыгал на подмостках и выкрикивал: - Граждане! Нужно выдать Тибула гвардейцам, иначе нам будет плохо! Граждане, нельзя ссориться с Тремя Толстяками! К нему присоединился директор балагана, в котором так неудачно высту­пил силач Лапитуп: - Он сорвал мой спектакль! Он прогнал силача Лапитупа! Я не хочу от­вечать за него перед Тремя Толстяками! Толпа загородила Тибула. Силач не догнал гвардейцев. Он снова появился на площади. Он несся на всех парах прямо на Тибула. Испанец соскочил с подмостков и вытащил вто­рой пистолет. Директор балагана достал откуда-то белый бумажный круг - дрессированные собаки в цирке прыгают через такие круги. Он размахивал этим кругом и ковылял с подмостков за испанцем. Испанец взвел курок. Тибул увидел, что надо бежать. Толпа раздалась. В следующую минуту Тибула уже не было на площади. Перепрыгнув через забор, он очутился в огороде. Он посмотрел в щель. Силач, испанец и директор бежали к огоро­ду. Зрелище было очень смешное. Тибул засмеялся. Силач бежал, как взбесившийся слон, испанец походил на крысу, прыгаю­щую на задних лапках, а директор хромал, как подстреленная ворона. - Мы тебя возьмем живьем! - кричали они. - Сдавайся! Испанец щелкал курком и зубами. Директор потрясал бумажным кругом. Тибул ожидал нападения. Он стоял на рыхлой черной земле. Вокруг были грядки. Тут росла капуста, свекла, вились какие-то зеленые усики, торчали стебли, лежали широкие листья. Все шевелилось от ветра. Ярко сияло синее чистое небо. Сражение началось. Все трое приблизились к забору. - Ты здесь? - спросил силач. Никто не ответил. Тогда сказал испанец: - Сдавайся! У меня в каждой руке по пистолету. Пистолеты самой лучшей фирмы - "Мошенник и Сын". Я - лучший стрелок в стране, понимаешь? Тибул не отличался искусством пистолетной стрельбы. Он даже не имел пистолета, но у него под рукой, или, вернее, под ногой, было очень много капустных голов. Он нагнулся, оторвал одну, круглую и увесистую, и швыр­нул через забор. Капустная голова угодила в живот директору. Потом поле­тела вторая, третья... Они разрывались не хуже бомб. Враги растерялись. Тибул нагнулся за четвертой. Он схватил ее за круглые щеки, сделал усилие, чтобы вырвать, но, увы, капустная голова не поддалась. Мало то­го, она заговорила человеческим голосом: - Это не капустная, а моя голова. Я продавец детских воздушных шаров. Я бежал из Дворца Трех Толстяков и попал в подземный ход. Его начало в кастрюле, а конец здесь. Он тянется под землей в виде длинной кишки... Тибул не верил своим ушам: капустная голова выдавала себя за челове­ческую. Тогда он нагнулся и посмотрел на чудо. Глазам пришлось поверить. Гла­за человека, умеющего ходить по канату, не врут. То, что он увидел, действительно не имело ничего общего с капустной головой. Это была круглая рожа продавца воздушных шаров. Как и всегда, она по­ходила на чайник, тонконосый чайник, расписанный маргаритками. Продавец выглядывал из земли, а взрытая земля, рассыпавшись мокрыми комками, окружала его шею черным воротником. - Здорово! - сказал Тибул. Продавец смотрел на него круглыми глазами, в которых отражалось уми­ленное небо. - Я отдал поварятам мои воздушные шары, и поварята меня выпустили... А вот, кстати, летит один из этих шаров... Тибул посмотрел и увидел высоко-высоко в ослепительной синеве ма­ленький оранжевый шар. Это был один из шаров, выпущенных поварятами. Те трое, что стояли за забором и обдумывали план атаки, тоже увидели шар. Испанец забыл обо всем. Испанец подпрыгнул на сажень, завращал вто­рым глазом и стал в позу. Он был страстным стрелком. - Смотрите, - кричал он, - на высоте десяти колоколен летит дурацкий шар! Держу пари на десять золотых монет, что я попаду в него. Нет лучше стрелка, чем я! Никто не захотел держать с ним пари, но это не охладило испанца. Си­лач и директор пришли в негодование. - Осел! - зарычал силач. - Осел! Теперь не время заниматься охотой за шарами. Осел! Мы должны захватить Тибула! Не трать понапрасну зарядов. Ничто не помогало. Шар казался слишком заманчивой целью для меткого стрелка. Испанец стал прицеливаться, закрыв свой неугомонный глаз. И по­ка он целился, Тибул вытащил продавца из земли. Что это было за зрелище! Чего только не было на его одежде! И остатки крема и сиропа, и куски прилипшей земли, и нежные звездочки цукатов! В том месте, откуда Тибул вытащил его, как пробку из бутылки, оста­лась черная дыра. В эту дыру посыпалась земля, и звук получился такой, точно крупный дождь стучал по поднятому верху экипажа. Испанец выстрелил. Конечно, он не попал в шар. Увы! Он попал в зеле­ную шляпу своего директора, которая и сама была высотой с колокольню. Тибул бежал из огорода, перепрыгнув через противоположный забор. Зеленая шляпа упала, покатившись на манер самоварной трубы. Испанец совершенно сконфузился. Слава лучшего стрелка погибла. Мало того: погиб­ло уважение директора. - Ах, негодяй! - Директор был вне себя и, задыхаясь от гнева, надел с размаху бумажный круг на голову испанцу. Круг с треском разорвался, и голова испанца оказалась в зубчатом бу­мажном воротнике. Один Лапитуп остался не у дел. Но выстрел всполошил окрестных собак. Одна из них вылетела откуда-то и понеслась на силача. - Спасайся, кто может! - успел крикнуть Лапитуп. Все трое обратились в бегство. Продавец остался один. Он взобрался на забор и посмотрел вокруг. Три приятеля скатились под зеленый откос. Лапитуп прыгал на одной ноге, дер­жась за укушенную толстую икру, директор влез на дерево и висел на нем с видом совы, а испанец, мотая головой, торчавшей из бумажного круга, отстреливался от собаки, попадая всякий раз в огородное чучело. Собака стояла над откосом и, по-видимому, не хотела нападать снова. Вполне удовлетворенная вкусом Лапитуповой икры, она виляла хвостом и широко улыбалась, свесив розовый блестящий язык. Глава 6 НЕПРЕДВИДЕННОЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВО - Спросите доктора Гаспара Арнери, - ответил гимнаст Тибул на вопрос, почему он стал негром. Но и не спрашивая доктора Гаспара, можно догадаться о причине. Вспом­ним: Тибулу удалось скрыться с поля сражения. Вспомним: гвардейцы охоти­лись на него, они сжигали рабочие кварталы, они подняли стрельбу на Пло­щади Звезды. Тибул нашел убежище в доме доктора Гаспара. Но и тут каждую минуту его могли найти. Опасность была очевидна: слишком многие знали его в лицо. Любой лавочник был на стороне Трех Толстяков, потому что сам был толст и богат. Всякий богач, живший по соседству с доктором Гаспаром, мог бы донести гвардейцам о том, что доктор приютил Тибула. - Вам нужно переменить внешность, - сказал доктор Гаспар в ту ночь, когда Тибул появился в его доме. И доктор Гаспар сделал Тибула другим. Он говорил: - Вы великан. У вас огромная грудная клетка, широкие плечи, блестящие зубы, курчавые жесткие черные волосы. Если бы не белый цвет кожи, вы по­ходили бы на североамериканского негра. Вот и отлично! Я вам помогу стать черным негром. Доктор Гаспар Арнери изучил сто наук. Он был очень серьезным челове­ком, но имел добродушный нрав. Делу время, а потехе час. Иногда он любил развлечься. Но и отдыхая, он оставался ученым. Тогда он приготовлял пе­реводные картинки в подарок для бедных приютских детей, делал удиви­тельные фейерверки, игрушки, строил музыкальные инструменты с голосами неслыханной прелести, составлял новые краски. - Вот... - сказал он Тибулу, - вот посмотрите. В этом флаконе бесц­ветная жидкость. Но, попав на какое-нибудь тело, под влиянием сухого воз­духа она окрашивает тело в черный цвет, притом как раз такого лиловатого оттенка, который свойствен негру. А вот в этом флаконе эссенция, уничто­жающая эту окраску... Тибул снял свое трико, сшитое из разноцветных треугольников, и натерся колючей, пахнущей угаром жидкостью. Через час он сделался черным. Тогда вошла тетушка Ганимед со своей мышью. Дальше мы знаем. Вернемся к доктору Гаспару. Мы расстались с ним в тот момент, когда капитан Бонавентура увез его в черной карете дворцового чиновника. Карета летела во весь дух. Мы уже знаем, что силач Лапитуп не догнал ее. В карете было темно. Очутившись внутри, доктор сперва решил, что си­дящий рядом с ним чиновник держит на коленях ребенка, девочку, у которой взлохмачены волосы. Чиновник молчал. Ребенок тоже. - Простите, не слишком ли много я занял места? - спросил вежливый доктор, приподнимая шляпу. Чиновник ответил сухо: - Не беспокойтесь. Свет мелькал в узких окнах кареты. Через минуту глаза привыкли к тем­ноте. Тогда доктор разглядел длинный нос и полуопущенные веки чиновника и прелестную девочку в нарядном платьице. Девочка казалась очень пе­чальной. И, вероятно, она была бледна, но в сумраке этого нельзя было определить. "Бедненькая! - подумал доктор Гаспар. - Она, должно быть, больна". И снова обратился к чиновнику: - По всей вероятности, требуется моя помощь? Бедное дитя заболело? - Да, требуется ваша помощь, - ответил чиновник с длинным носом. "Нет никакого сомнения, что это племянница одного из Трех Толстяков или маленькая гостья наследника Тутти. - Доктор строил свои предположе­ния. - Она богато одета, ее везут из дворца, капитан гвардии ее сопро­вождает - ясно, что это очень важная особа. Да, но ведь живых детей не допускают к наследнику Тутти. Каким же образом этот ангелок попал во дворец?" Доктор терялся в догадках. Он снова попытался завязать разговор с носатым чиновником: - Скажите, чем больна эта девочка? Неужели дифтеритом? - Нет, у нее дыра в груди. - Вы хотите сказать, что у нее не в порядке легкие? - У нее дыра в груди, - повторил чиновник. Доктор из вежливости не спорил. - Бедная девочка! - вздохнул он. - Это не девочка, а кукла, - сказал чиновник. Тут карета подъехала к дому доктора. Чиновник и капитан Бонавентура с куклой вошли вслед за доктором в дом. Доктор принял их в мастерской. - Если это кукла, то зачем могут понадобиться мои услуги? Чиновник начал объяснять, и все стало ясно. Тетушка Ганимед, еще не оправившаяся от утренних волнений, заглядыва­ла в щелку. Она видела страшного капитана Бонавентуру. Он стоял, опира­ясь на саблю, и подпрыгивал ногой в огромном сапоге с отворотом. Шпоры его походили на кометы. Тетушка видела печальную, больную девочку в ро­зовом нарядном платьице, которую чиновник усадил в кресло. Девочка опус­тила голову с растрепанными волосами и, казалось, смотрела вниз, на свои милые ножки в атласных туфельках с золотыми розами вместо помпонов. Сильный ветер кидал ставню в галерее, и этот стук мешал тетушке Гани­мед слушать. Но она кое-что поняла. Чиновник показал доктору Гаспару приказ Государственного совета Трех Толстяков. Доктор прочел и заволновался. - Кукла должна быть исправлена к завтрашнему утру, - сказал чиновник, вставая. Капитан Бонавентура звякнул шпорами. - Да... но... - Доктор развел руками. - Я постараюсь, но разве можно ручаться? Я незнаком с механизмом этой волшебной куклы. Мне нужно его изучить, мне нужно установить характер повреждений, мне нужно изготовить новые части этого механизма. Для этого потребуется много времени. Быть может, мое искусство окажется бессильным... Быть может, мне не удастся восстановить здоровье израненной куклы... Я боюсь, господа... Такой ко­роткий срок... Одна только ночь... Я не могу обещать... Чиновник прервал его. Подняв палец, он сказал: - Горе наследника Тутти слишком велико, чтобы мы могли медлить. Кукла должна воскреснуть к завтрашнему утру. Такова воля Трех Толстяков. Никто не смеет не подчиниться их приказу. Завтра утром вы принесете исправлен­ную, здоровую куклу во Дворец Трех Толстяков. - Да... но... - протестовал доктор. - Никаких разговоров! Кукла должна быть исправлена к завтрашнему ут­ру. Если вы сделаете это, вас ожидает награда; если нет - суровая кара. Доктор был потрясен. - Я постараюсь, - лепетал он. - Но поймите, это слишком ответственное дело. - Конечно! - отрубил чиновники опустил палец. - Я передал вам приказ, вы обязаны его исполнить. Прощайте!.. Тетушка Ганимед отпрянула от двери и убежала в свою комнату, где в углу потрескивала счастливая мышь. Страшные гости вышли. Чиновник уселся в карету; граф Бонавентура, засверкав и зазвенев, вскочил на лошадь; гвардейцы надвинули шляпы. И все ускакали. Кукла наследника Тутти осталась в мастерской доктора. Доктор проводил посетителей, потом отыскал тетушку Ганимед и сказал ей необычайно строгим голосом: - Тетушка Ганимед! Запомните. Я дорожу славой мудрого человека, ис­кусного доктора и хитрого мастера. Кроме того, дорожу своей головой. Завтра утром я могу потерять и то и другое. Мне предстоит тяжелая работа всю эту ночь. Поняли? - Он помахал приказом Государственного совета Трех Толстяков. - Никто мне не должен мешать! Не производите шума. Не стучите тарелками. Не делайте угара. Не сзывайте кур. Не ловите мышей. Никаких яичниц, цветных капуст, мармеладов и валерьяновых капель! Поняли? Доктор Гаспар был очень сердит. Тетушка Ганимед заперлась в своей комнате. - Странные вещи, очень странные вещи! - ворчала она. - Я ничего не понимаю... Какой-то негр, какая-то кукла, какой-то приказ... Странные наступили дни! Чтобы успокоиться, она решила написать письмо своей племяннице. Приш­лось писать очень осторожно, чтобы не скрипело перо. Она боялась потре­вожить доктора. Прошел час. Тетушка Ганимед писала. Она дошла до описания удиви­тельного негра, который появился сегодня утром в мастерской доктора Гас­пара. "...Они ушли вдвоем. Доктор вернулся с дворцовым чиновником и гвар­дейцами. Они привезли куклу, ничем не отличающуюся от девочки, но негра с ними не было. Куда он делся, я не знаю..." Вопрос о том, куда делся негр, он же гимнаст Тибул, беспокоил и док­тора Гаспара. Работая над куклой, он не переставал думать о судьбе Тибу­ла. Он сердился. Он разговаривал сам с собой: - Какая неосторожность! Я превратил его в негра, я окрасил его в чу­десную краску, я сделал его совершенно неузнаваемым, а он сам себя выдал сегодня на Четырнадцатом Рынке! Ведь его могут схватить... Ах! Ну как же он неосторожен! Неужели ему хочется попасть в железную клетку? Очень велико было расстройство доктора Гаспара. Неосторожность Тибу­ла, затем эта кукла... Кроме того, вчерашние волнения, десять плах на Площади Суда... - Ужасное время! - воскликнул доктор. Он не знал, что сегодняшняя казнь отменена. Дворцовый чиновник был неразговорчив. Он не сообщил доктору о том, что произошло сегодня во дворце. Доктор рассматривал бедную куклу и недоумевал: - Откуда эти раны? Они нанесены холодным оружием - должно быть, саб­лей. Куклу, чудесную девочку, искололи... Кто это сделал? Кто осмелился колоть саблей куклу наследника Тутти? Доктор не предполагал, что это сделали гвардейцы. Он не мог допустить мысли, что даже дворцовая гвардия отказывается служить Трем Толстякам и переходит на сторону народа. Как бы он обрадовался, если бы узнал об этом! Доктор взял в руки головку куклы. Солнце летело в окно. Оно ярко ос­вещало куклу. Доктор смотрел. "Странно, очень странно, - размышлял он. - Я где-то видел уже это ли­цо... Ну да, конечно. Я видел его, я его узнаю. Но где? Когда? Оно было живое, оно было живым лицом девочки, оно улыбалось, строило чудные рожи­цы, было внимательным, было кокетливым и грустным... Да, да! Не может быть в этом сомнения! Но проклятая близорукость мешает мне запоминать лица". Он подносил кудрявую головку куклы близко к своим глазам. "Какая удивительная кукла! Какой умный мастер ее создал! Она не похо­жа на обыкновенную куклу. У куклы обычно голубые вытаращенные глаза, не человеческие и бессмысленные, вздернутый носик, губки бантиком, глупые белокурые кудряшки, точь-в-точь как у барашка. Кукла кажется счастливой по виду, но в действительности она глупа... А в этой кукле нет ничего кукольного. Клянусь, она может показаться девочкой, превращенной в кук­лу!" Доктор Гаспар любовался своей необыкновенной пациенткой. И все время его не покидала мысль о том, что где-то когда-то он видел это же бледное личико, серые внимательные глаза, короткие растрепанные волосы. Особенно знакомым ему показался поворот головы и взгляд: она наклоняла голову чуть-чуть набок и смотрела на доктора снизу, внимательно, лукаво... Доктор не выдержал и громко спросил: - Кукла, как тебя зовут? Но девочка молчала. Тогда доктор спохватился. Кукла испорчена; нужно вернуть ей голос, починить сердце, научить ее снова улыбаться, танцевать и вести себя так, как ведут себя девочки в ее возрасте. "Ей на вид двенадцать лет". Медлить нельзя было. Доктор принялся за работу. "Я должен воскресить куклу!" Тетушка Ганимед дописала свое письмо. Два часа она скучала. Потом ее начало разбирать любопытство: "Что за спешную работу должен выполнять доктор Гаспар? Что это за кукла?" Она тихо подкралась к дверям мастерской и заглянула в сердцевидную щелку. Увы! Туда был вставлен ключ. Она ничего не увидела, но зато дверь открылась, и вышел доктор Гаспар. Он был так расстроен, что даже не сде­лал замечания тетушке Ганимед за ее нескромность. Тетушка Ганимед скон­фузилась и без того. - Тетушка Ганимед, - сказал доктор, - я ухожу. Вернее, мне придется поехать. Позовите извозчика. Он помолчал, потом стал тереть ладонью лоб. - Я еду во Дворец Трех Толстяков. Очень возможно, что я не вернусь оттуда. Тетушка Ганимед отступила в изумлении: - Во Дворец Трех Толстяков? - Да, тетушка Ганимед. Дело очень скверное. Мне привезли куклу нас­ледника Тутти. Это самая лучшая кукла в мире. Механизм ее сломался. Го­сударственный совет Трех Толстяков приказал мне исправить эту куклу к завтрашнему утру. Мне грозит суровая кара... Тетушка Ганимед готовилась заплакать. - И вот я не могу исправить эту бедную куклу. Я разобрал механизм, спрятанный в ее груди, я понял его секрет, я сумел бы восстановить его. Но... такая мелочь! Из-за пустяка, тетушка Ганимед, я не могу этого сде­лать. Там, в этом хитром механизме, есть зубчатое колесо - оно тресну­ло... Оно никуда не годится! Нужно сделать новое... У меня есть подходя­щий металл, вроде серебра... Но прежде чем приступить к работе, нужно продержать этот металл в растворе купороса по крайней мере два дня. По­нимаете, два дня... А кукла должна быть готова завтра утром. - А какое-нибудь другое колесо нельзя вставить? - робко предложила тетушка Ганимед. Доктор печально махнул рукой: - Я все испробовал, ничего не выходит. Через пять минут перед домом доктора Гаспара стояла крытая извозчичья пролетка. Доктор решил ехать во Дворец Трех Толстяков. - Я им скажу, что к завтрашнему утру кукла не может быть готова. Пусть делают со мной что хотят... Тетушка Ганимед кусала передник и качала головой до тех пор, пока не испугалась, что голова отвалится. Доктор Гаспар усадил рядом с собой куклу и уехал. Глава 7 НОЧЬ СТРАННОЙ КУКЛЫ Ветер свистел в оба уха доктора Гаспара. Мелодия выходила отврати­тельная, даже хуже того негритянского галопа, который исполняют дуэтом точильное колесо и нож под руками старательного точильщика. Доктор закрыл уши воротником и подставил ветру спину. Тогда ветер занялся звездами. Он то задувал их, то катил, то провали­вал за черные треугольники крыш. Когда эта игра надоела, он выдумал ту­чи. Но тучи развалились, как башни. Тут ветер сразу стал холодным: он похолодел от злости. Доктору пришлось закутаться в плащ. Половину плаща он уделил кукле. - Погоняйте! Погоняйте! Пожалуйста, погоняйте! Ни с того ни с сего доктору стало страшно, и он торопил кучера. Было очень тревожно, темно и пустынно. Только в нескольких окнах поя­вились красноватые огоньки, остальные были закрыты ставнями. Люди ожида­ли страшных событий. В этот вечер многое казалось необычным и подозрительным. И порой док­тор даже опасался, что глаза странной куклы, чего доброго, засияют в темноте, как два прозрачных камешка. Он старался не смотреть на свою спутницу. "Чепуха! - успокаивал он себя. - У меня расходились нервы. Самый обыкновенный вечер. Только мало прохожих. Только ветер так странно кида­ет их тени, что каждый встречный кажется наемным убийцей в крылатом та­инственном плаще... Только газовые фонари на перекрестках горят каким-то мертвенно-голубым светом... Ах, если бы скорей добраться до Дворца Трех Толстяков!.." Есть очень хорошее средство от страха: заснуть. Особенно рекомендует­ся натянуть на голову одеяло. Доктор прибег к этому средству. Одеяло он заменил шляпой, которую плотно надвинул на глаза. Ну и, конечно, он на­чал считать до ста. Это не помогло. Тогда он воспользовался сильно­действующим средством. Он повторял про себя: "Один слон и один слон - два слона: два слона и один слон - три сло­на, три слона и один слон - четыре слона..." Дошло до целого табуна слонов. А уже сто двадцать третий слон из во­ображаемого слона превратился в настоящего слона. И так как доктор не мог понять, слон ли это или розовый силач Лапитуп, то, очевидно, доктор спал и начинал видеть сон. Время во сне проходит гораздо быстрее, чем наяву. Во всяком случае, доктор во сне успел не только доехать до Дворца Трех Толстяков, но и предстать перед их судом. Каждый стоял перед ним, держа за руку куклу, как цыган держит свою обезьянку в синей юбке. Они не хотели слушать никаких объяснений. "Ты не выполнил приказа, - говорили они. - Ты заслужил суровую кару. Вместе с куклой ты должен пройти по проволоке над Площадью Звезды. Только сними очки..." Доктор просил прощения. Главным образом он боялся за участь куклы... Он говорил так: "Я уже привык, я уже умею падать... Если я сорвусь с проволоки и упа­ду в бассейн, это ничего. Я имею опыт: я падал вместе с башней на площа­ди у городских ворот... Но кукла, бедная кукла! Она разобьется вдребез­ги... Пожалейте ее... Ведь я уверен, что это не кукла, а живая девочка с чудесным именем, которое я забыл, которое я не могу припомнить..." "Нет! - кричали Толстяки. - Нет! Никакого прощения! Таков приказ Трех Толстяков!" Крик был так резок, что доктор проснулся. - Таков приказ Трех Толстяков! - кричал кто-то над самым его ухом. Теперь уже доктор не спал. Это кричали наяву. Доктор освободил глаза, или, вернее, очки, из-под шляпы и огляделся. Ночь, пока он спал, успела основательно почернеть. Экипаж стоял. Его окружили черные фигуры: они-то и подняли крик, впу­тавшись в сон доктора. Они размахивали фонарями. От этого перелетали ре­шетчатые тени. - В чем дело? - спросил доктор. - Где мы находимся? Кто эти люди? Одна из фигур приблизилась и подняла фонарь на уровень головы, осветив доктора. Фонарь закачался. Рука, державшая его сверху за кольцо, бы­ла в перчатке из грубой кожи, с широким раструбом. Доктор понял: гвардейцы. - Таков приказ Трех Толстяков, - повторила фигура. Желтый свет разрывал ее на части. Поблескивала клеенчатая шляпа, ночью производившая впечатление железной. - Никто не имеет права приблизиться к дворцу ближе чем на километр. Сегодня издали этот приказ. В городе волнения. Дальше ехать нельзя! - Да, но мне необходимо явиться во дворец. Доктор был возмущен. Гвардеец говорил железным голосом: - Я начальник караула, капитан Цереп. Я вас не пущу дальше ни на шаг! Поворачивай! - крикнул он кучеру, замахнувшись фонарем. Доктору стало не по себе. Однако он не сомневался, что, узнав, кто он и почему ему нужно во дворец, его немедленно пропустят. - Я доктор Гаспар Арнери, - сказал он. В ответ загремел смех. Со всех сторон заплясали фонари. - Гражданин, мы не расположены шутить в такое тревожное время и в та­кой поздний час, - сказал начальник караула. - Я повторяю вам: я доктор Гаспар Арнери. Начальник караула впал в ярость. Он медленно и раздельно проговорил, сопровождая каждое слово звяканьем сабли: - Для того чтобы проникнуть во дворец, вы прикрываетесь чужим именем. Доктор Гаспар Арнери не шатается по ночам. Особенно в эту ночь. Сейчас он занят важнейшим делом: он воскрешает куклу наследника Тутти. Только завтра утром он явится во дворец. А вас, как обманщика, я арестую! - Что?! - Тут уже доктор пришел в ярость. "Что?! Он смеет мне не верить? Хорошо. Я ему сейчас покажу куклу!" Доктор протянул руку за куклой - и вдруг... Куклы не оказалось. Пока он спал, она выпала из экипажа. Доктор похолодел. "Может быть, это все сон?" - мелькнуло у него в сознании. Увы! Это была действительность. - Ну! - промычал начальник караула, сжимая зубы и шевеля пальцами, державшими фонарь. - Уезжайте к черту! Я вас отпускаю, чтобы не возиться со старикашкой... Вон! Пришлось повиноваться. Кучер повернул. Экипаж заскрипел, фыркнула ло­шадь, железные фонари метнулись в последний раз, и бедный доктор поехал обратно. Он не выдержал и заплакал. С ним так грубо разговаривали; его назвали старикашкой; а самое главное - он потерял куклу наследника Тутти! "Это значит, что я потерял голову в самом буквальном смысле". Он плакал. Очки его вспотели, он ничего не видел. Ему захотелось за­рыться головой в подушку. Между тем кучер погонял лошадь. Десять минут огорчался доктор. Но вскоре вернулась к нему обычная его рассуди­тельность. "Я еще могу найти куклу, - обдумывал он. - В эту ночь мало прохожих. Это место всегда пустынно. Может быть, никто за это время не прошел по дороге..." Он приказал кучеру продвигаться шагом и внимательно осматривать путь. - Ну что?.. Ну что? - спрашивал он каждую минуту. - Ничего не видно. Ничего не видно, - отвечал кучер. Он сообщал о совсем ненужных и неинтересных находках: - Бочонок. - Нет... не то... - Хороший, большой кусок стекла. - Нет. - Рваный башмак. - Нет, - все тише отвечал доктор. Кучер старался вовсю. Он высмотрел все глаза. В темноте он видел так хорошо, точно был не кучером, а капитаном океанского парохода. - А куклы... вы не видите? Куклы в розовом платьице? - Куклы нет, - говорил кучер печальным басом. - Ну, в таком случае ее подобрали. Больше искать нет смысла... Здесь, на этом месте, я заснул... Тогда еще она сидела рядом со мной... Ах! И доктор снова готов был заплакать. Кучер несколько раз сочувственно потянул носом. - Что же делать? - Ах, я уж не знаю... Ах, я уж не знаю... - Доктор сидел, опустив го­лову на руки, и покачивался от горя и толчков экипажа. - Я знаю, - ска­зал он. - Ну конечно... ну конечно... Как мне раньше не пришло это в го­лову! Она убежала, эта кукла... Я заснул, а она убежала. Ясно. Она была живая. Я сразу это заметил. Впрочем, это не уменьшает моей вины перед Тремя Толстяками... Тут ему захотелось кушать. Он помолчал немного, а потом заявил очень торжественно: - Я сегодня не обедал! Везите меня к ближайшему трактиру. Голод успокоил доктора. Долго они ездили по темным улицам. Все трактирщики позакрывали свои двери. Все толстяки переживали в эту ночь тревожные часы. Они приколотили новые засовы и заставили входы комодами и шкафами. Они забили окна перинами и полосатыми подушками. Они не спали. Все, кто был потолще и побогаче, ожидали в эту ночь нападения. Цепных собак не кормили с утра, чтобы они стали внимательнее и злее. Жуткая ночь насту­пила для богатых и толстых. Они были уверены, что каждую минуту народ может снова подняться. Слух о том, что несколько гвардейцев изменили Трем Толстякам, искололи куклу наследника Тутти и ушли из дворца, расп­ространился по городу. Это очень тревожило всех богачей и обжор. - Черт возьми! - возмущались они. - Мы уже не можем надеяться на гвардейцев. Вчера они подавили восстание народа, а сегодня они направят свои пушки на наши дома. Доктор Гаспар потерял всякую надежду утолить свой голод и отдохнуть. Вокруг не было никаких признаков жизни. - Неужели ехать домой? - взмолился доктор. - Но это так далеко... Я умру от голода... И вдруг он почувствовал запах жаркого. Да, приятно пахло жареным: ве­роятно, бараниной с луком. А кучер в ту же минуту увидел невдалеке свет. Узкая полоса света шаталась под ветром. Что это было? - Вот если бы трактир! - воскликнул доктор в восторге. Они подъехали. Оказалось, вовсе не трактир. В стороне от нескольких домишек, на пустыре, стоял дом на колесах. Узкая полоса света оказалась щелью неплотно закрытой двери этого дома. Кучер слез с козел и пошел на разведку. Доктор, забыв о злоключениях, наслаждался запахом жаркого. Он сопел, посвистывал носом и жмурился. - Во-первых, я боюсь собак! - кричал кучер из темноты. - Во-вторых, здесь какие-то ступеньки... Все обошлось благополучно. Кучер взобрался по ступенькам к дверям и постучал. - Кто там? Узкая полоска света превратилась в широкий, яркий четырехугольник. Дверь раскрылась. На пороге стоял человек. Среди пустого окрестного мра­ка на этом ярко освещенном фоне он казался плоским, вырезанным из черной бумаги. Кучер отвечал за доктора: - Это доктор Гаспар Арнери. А вы кто такие? Чей это дом на колесах? - Здесь балаганчик дядюшки Бризака, - ответила китайская тень с поро­га. Она чему-то обрадовалась, заволновалась, замахала руками. - Пожалуй­те, господа, пожалуйте! Мы очень довольны, что доктор Гаспар Арнери по­сетил балаганчик дядюшки Бризака. Счастливый конец! Довольно ночных странствований! Да здравствует ба­лаганчик дядюшки Бризака! И доктор, и кучер, и лошадь нашли приют, ужин, отдых. Дом на колесах оказался гостеприимным домом. В нем жила бродячая труппа дядюшки Бриза­ка. Кто не слышал этого имени! Кто не знал о балаганчике дядюшки Бризака! Круглый год балаганчик устраивал свои представления на рыночных площадях в дни праздников и ярмарок. Какие здесь были искусные актеры! Как зани­мательны были их спектакли! И главным было то, что здесь, в этом бала­ганчике, выступал канатоходец Тибул. Мы уже знаем, что он покрыл себя славой лучшего канатоходца в стране. Свидетелями его ловкости мы были на Площади Звезды, когда по проволо­ке он прошел над страшной бездной под пулями гвардейцев. Сколько мозолей выскакивало на руках зрителей, и маленьких и больших, когда Тибул выступал на рыночных площадях! Так усердно хлопали ему и ла­вочники, и нищие старухи, и школьники, и солдаты, и все, все... Теперь, впрочем, лавочники и франты сожалели о своем прежнем восторге: "Мы ему рукоплескали, а он сражается против нас!" Балаганчик дядюшки Бризака осиротел: гимнаст Тибул покинул его. Доктор Гаспар ничего не сказал о том, что произошло с Тибулом. Умол­чал он также о кукле наследника Тутти. Что увидел доктор в балаганчике, внутри дома на колесах? Его усадили на большом турецком барабане, украшенном пунцовыми треу­гольниками и золотой проволокой, сплетенной в виде сетки. Дом, построенный на манер вагона, состоял из нескольких жилищ, разде­ленных холщовыми перегородками. Был поздний час. Население балаганчика спало. Человек, открывший дверь и казавшийся китайской тенью, был не кто иной, как старый клоун. Звали его Август. Он нес дежурство в эту ночь. Когда доктор подъехал к балаганчику, Август готовил себе ужин. Действительно, это была баранина с луком. Доктор сидел на барабане и осматривал помещение. На ящике горела ке­росиновая лампа. На стенах висели обручи, обтянутые папиросной бумагой, белой и розовой, длинные полосатые бичи с блестящими металлическими руч­ками, костюмы, осыпанные золотыми кружочками, расшитые цветами, звезда­ми, разноцветными лоскутами. Со стен глядели маски. У некоторых торчали рога; у других нос напоминал турецкую туфлю; у третьих рот был от уха до уха. Одна маска отличалась огромными ушами. Самое смешное было то, что уши были человеческие, только очень большие. В углу, в клетке, сидел какой-то маленький непонятный зверь. У одной из стен стоял длинный деревянный стол. Над ним висели зер­кальца. Десять штук. Возле каждого зеркальца торчала свеча, приклеенная к столу собственным соком - стеарином. Свечи не горели. На столе валялись коробочки, кисточки, краски, пуховки, парики, лежа­ла розовая пудра, высыхали разноцветные лужицы. - Мы удирали сегодня от гвардейцев, - заговорил клоун. - Вы знаете, гимнаст Тибул был нашим актером. Гвардейцы хотели нас схватить: они ду­мают, что мы спрятали его. - Старый клоун казался очень печальным. - А мы сами не знаем, где гимнаст Тибул. Его, должно быть, убили или посади­ли в железную клетку. Клоун вздыхал и качал седой головой. Зверь в клетке смотрел на докто­ра кошачьими глазами. - Жаль, что вы так поздно приехали к нам, - говорил клоун. - Мы вас очень любим. Вы бы успокоили нас. Мы знаем, что вы друг обездоленных, друг народа. Я вам напомню один случай. Мы давали спектакль на Рынке Бы­чачьей Печенки. Это было в прошлом году весной. Моя девочка пела песен­ку... - Так, так... - вспомнил доктор. Вдруг он почувствовал странное вол­нение. - Помните? Вы тогда были на рынке. Вы смотрели наше представление. Моя девочка пела песенку о пироге, который предпочел лучше сгореть в печке, чем попасть в желудок толстого дворянина... - Да, да... помню... Дальше? - Знатная дама, старуха, услыхала это и обиделась. Она велела своим носатым слугам выдрать мою девочку зауши. - Да, я помню. Я вмешался. Я прогнал слуг. Дама узнала меня, и ей стало стыдно. Правда? - Да. Потом вы ушли, а моя девочка сказала, что если бы ее выдрали за уши слуги знатной старухи, то она не могла бы жить... Вы ее спасли. Она этого никогда не забудет! - А где ваша девочка теперь? - спросил доктор. Он очень волновался. Тогда старый клоун подошел к холщовой перегородке и позвал. Он сказал странное имя, произнес два звука, как будто раскрыл ма­ленькую деревянную круглую коробочку, которая трудно раскрывается: - Суок! Прошло несколько секунд. Потом холщовая створка приподнялась, и отту­да выглянула девочка, чуть наклонив голову с растрепанными кудрями. Она смотрела на доктора серыми глазами, немного снизу, внимательно и лукаво. Доктор поднял глаза и обомлел: это была кукла наследника Тутти! ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ СУОК Глава 8 ТРУДНАЯ РОЛЬ МАЛЕНЬКОЙ АКТРИСЫ Да, это была она! Но, черт возьми, откуда же она взялась? Чудеса? Какие там чудеса! Доктор Гаспар прекрасно знал, что чудес не бывает. Это, решил он, просто обман. Кукла была живая, и когда он имел неосторожность заснуть в экипа­же, она удрала, как непослушная девочка. - Нечего так улыбаться! Ваша заискивающая улыбка не уменьшает вашей вины, - сказал он строго. - Как видите, судьба вас наказала. Совершенно случайно я вас нашел там, где найти вас казалось невозможным. Кукла вытаращила глаза. Потом она замигала, как маленький кролик, и растерянно посмотрела в сторону клоуна Августа. Тот вздохнул. - Кто вы такая, отвечайте прямо! Доктор придал своему голосу возможную суровость. Но кукла выглядела так очаровательно, что сердиться было очень трудно. - Вот видите, - сказала она, - вы меня забыли. Я Суок. - Су-ок... - повторил доктор. - Но ведь вы кукла наследника Тутти! - Какая там кукла! Я обыкновенная девочка... - Что?.. Вы притворяетесь! Кукла вышла из-за перегородки. Лампа ярко освещала ее. Она улыбалась, наклонив набок растрепанную головку. Волосы у нее были такого цвета, как перья у маленьких серых птичек. Мохнатый зверек в клетке смотрел на нее очень внимательно. Доктор Гаспар был в полном недоумении. Через некоторое время читатель узнает весь секрет. Но сейчас мы хотим предупредить читателя об одном очень важном обстоятельстве, которое ускользнуло от внимательного взгля­да доктора Гаспара Арнери. Человек в минуты волнения порой не замечает таких обстоятельств, которые, как говорят взрослые, бьют в глаза. И вот это обстоятельство: теперь, в балаганчике, у куклы был совер­шенно иной вид. Серые глаза ее весело блестели. Сейчас она казалась серьезной и вни­мательной, но от ее печали не осталось и следа. Напротив, вы бы сказали, что это шалунья, притворяющаяся скромницей. Затем, дальше. Куда же девалось ее прежнее великолепное платье, весь этот розовый шелк, золотые розы, кружева, блестки, сказочный наряд, бла­годаря которому каждая девочка могла бы походить если не на принцессу, то, во всяком случае, на елочную игрушку? Теперь, представьте себе, кук­ла была одета более чем скромно. Блуза с синим матросским воротником, старенькие туфли, достаточно серые для того, чтобы не быть белыми. Туфли были надеты на босу ногу. Не думайте, что от этого простого наряда кукла стала некрасивой. Напротив, он был ей к лицу. Бывают такие замарашки: сперва не удостоишь их взглядом, а потом, присмотревшись внимательнее, видишь, что такая замарашка милей принцессы, тем более что принцессы иногда превращаются в лягушек или, наоборот, лягушки превращаются в принцесс. Но вот самое главное, вы помните, на груди у куклы наследника Тутти были страшные черные раны. А теперь они исчезли. Это была веселая, здоровая кукла! Но доктор Гаспар ничего не заметил. Может быть, уже в следующую мину­ту он разобрал бы, в чем дело, но как раз в эту следующую минуту кто-то постучал в дверь. Тут дела еще больше запутались. В балаганчик вошел негр. Кукла завизжала. Зверь в клетке фыркнул, хотя и не был кошкой, а ка­ким-то более сложным животным. Мы уже знаем, кто такой негр. Знал это и доктор Гаспар, сделавший этого негра из самого обыкновенного Тибула. Но никто другой секрета не знал. Замешательство продолжалось пять минут. Негр вел себя самым ужасающим образом. Он схватил куклу, поднял ее на воздух и начал целовать в щеки и нос, причем этот нос и щеки увертывались так энергично, что можно было сравнить целующего негра с человеком, который хочет укусить яблоко, ви­сящее на нитке. Старый Август закрыл глаза и, обалдев от страха, раска­чивался подобно китайскому императору, решающему вопрос: огрубить ли преступнику голову или заставить съесть живую крысу без сахара? Туфля слетела с ноги куклы и попала в лампу. Лампа опрокинулась и ис­пустила дух. Сделалось темно. Ужас достиг своих пределов. Тогда все уви­дели, что начался рассвет. Щели осветились. - Вот уже рассвет, - сказал доктор Гаспар, - и мне нужно идти во дво­рец Трех Толстяков вместе с куклой наследника Тутти. Негр толкнул дверь. Серый свет с улицы вошел в жилище. Клоун сидел по-прежнему, и глаза его были закрыты. Кукла спряталась за перегородку. Доктор Гаспар наскоро объяснил Тибулу, в чем дело. Он рассказал всю историю о кукле наследника Тутти, о том, как она исчезла и как теперь счастливо нашлась здесь, в балаганчике. Кукла прислушивалась за перегородкой и ничего не понимала. "Он его называет Тибулом! - удивлялась она. - Какой же это Тибул? Это ужасный негр. Тибул красивый, белый, а не черный..." Тогда она высунула один глаз и посмотрела. Негр достал из кармана своих красных штанишек продолговатый флакон, откупорил его, отчего фла­кон пискнул, как воробей, и стал лить на себя из флакона какую-то жид­кость. Через секунду произошло чудо. Негр стал белым, красивым и не чер­ным. Сомнений не оставалось: это был Тибул! - Ура! - закричала кукла и вылетела из-за перегородки прямо на шею к Тибулу. Клоун, который ничего не видел и решил, что произошло самое ужасное, упал с того, на чем сидел, и остался без движения. Тибул поднял его за штаны. Теперь уже кукла без приглашения расцеловала Тибула. - Вот здорово! - говорила она, задыхаясь от восторга. - Как же ты был такой черный? А я тебя не узнала... - Суок! - сказал Тибул строго. Она немедленно спрыгнула с его огромной груди и стала перед ним навы­тяжку, не хуже хорошего оловянного солдатика. - Что? - спросила она как школьница. Тибул положил руку на ее растрепанную голову. Она смотрела на него снизу счастливыми серыми глазами. - Ты слышала, что говорил доктор Гаспар? - Да. Он говорил о том, что Три Толстяка поручили ему вылечить куклу наследника Тутти. Он сказал, что эта кукла удрала из его экипажа. Он го­ворит, что я - эта кукла. - Он ошибается, - заявил Тибул. - Доктор Гаспар, это не кукла, смею вас уверить. Это мой маленький дружок, эта девочка, танцовщица Суок, мой верный товарищ по цирковой работе. - Правда! - обрадовалась кукла. - Ведь мы с тобой не раз ходили по проволоке. Она была очень довольна, что Тибул назвал ее своим верным товарищем. - Милый! - шепнула она и потерлась лицом об его руку. - Как? - переспросил доктор. - Неужели это живая девочка? Суок - вы говорите... Да! Да! Действительно! Я теперь вижу ясно. Я вспоминаю... Ведь я видел однажды эту девочку. Да... да... Ведь я спас ее от слуг старухи, которые хотели побить ее палками! - Тут доктор даже всплеснул руками. - Ха-ха-ха! Ну да, конечно. Оттого мне и казалось таким знакомым личико куклы наследника Тутти. Это просто удивительное сходство, или, как говорят в науке, феномен. Все разъяснилось к общему удовольствию. Делалось все светлей и светлей. На задворках простонал петух. И тут доктор снова опечалился: - Да, все это прекрасно. Но это значит, что у меня куклы наследника Тутти нет, это значит, что я ее потерял на самом деле... - Это значит, что вы ее нашли, - сказал Тибул, прижимая девочку к се­бе. - Ка-а-ак? - Так... Ты понимаешь меня, Суок? - Кажется, - тихо ответила Суок. - Ну? - спросил Тибул. - Конечно, - сказала кукла и улыбнулась. Доктор ничего не понял. - Слушала ли ты меня, когда мы с тобой представляли перед толпой по воскресеньям? Ты стояла на полосатом мостике. Я говорил: "Алле"! - и ты сходила на проволоку и шла ко мне. Я ожидал тебя посередине, очень высо­ко над толпой. Я выдвигал одно колено, опять говорил тебе: "Алле!" - и ты, став на мое колено, поднималась ко мне на плечи... Тебе было страш­но? - Нет. Ты говорил мне: "Алле!" - значит, надо было быть спокойной и ничего не бояться. - Ну вот, - сказал Тибул, - теперь я тебе тоже говорю: "Алле!" Ты бу­дешь куклой. - Я буду куклой. - Она будет куклой? - спросил доктор Гаспар. - Что это значит? Надеюсь, читатель, что вы поняли! Вам не приходилось переживать стольких волнений и удивлений, как доктору Гаспару, поэтому вы более спокойны и скорее соображаете. Подумайте: ведь доктор до сих пор как следует не выспался. И так при­ходится удивляться его железному организму. Не успел проснуться второй петух, как все было решено. Тибул развил подробный план действий: - Ты, Суок, артистка. Я думаю, что, несмотря на свой возраст, ты очень неплохая артистка. Когда весной в нашем балаганчике шла пантомима "Глупый король", ты прекрасно сыграла роль Золотой Кочерыжки. Потом в балете ты представляла переводную картинку и чудно изобразила превраще­ние мельника в чайник. Ты танцуешь лучше всех и лучше всех поешь, у тебя хорошее воображение, и, главное, ты смелая и сообразительная девочка. Суок стояла красная от счастья. Она даже чувствовала себя неловко от этих похвал. - Итак, ты должна будешь разыграть роль куклы наследника Тутти. Суок захлопала в ладоши и поцеловала всех поочередно: Тибула, старого Августа и доктора Гаспара. - Постой, - продолжал Тибул, - это не все. Ты знаешь: оружейник Прос­перо сидит в железной клетке во Дворце Трех Толстяков. Ты должна освобо­дить оружейника Просперо. - Открыть клетку? - Да. Я знаю тайну, которая даст возможность Просперо бежать из двор­ца. - Тайну? - Да. Там есть подземный ход. Тут Тибул рассказал о продавце детских воздушных шаров. - Начало этого хода находится где-то в кастрюле - должно быть, в дворцовой кухне. Ты найдешь этот ход. - Хорошо. Солнце еще не встало, но уже проснулись птицы. Зазеленела трава на лужайке, видневшейся из дверей балаганчика. При свете загадочный зверь в клетке оказался обыкновенной лисицей. - Не будем терять времени! Путь предстоит далекий. Доктор Гаспар сказал: - Теперь вы должны выбрать из ваших платьев самое красивое... Суок притащила все свои наряды. Они были восхитительны, потому что их смастерила сама Суок. Как всякая талантливая актриса, она отличалась хо­рошим вкусом. Доктор Гаспар долго рылся в разноцветном ворохе. - Что же, - сказал он, - я думаю, что это платье подойдет вполне. Оно ничуть не хуже того, что было на искалеченной кукле. Наденьте его! Суок переоделась. В сверкании восходящего солнца стояла она посереди­не балагана в таком нарядном виде, что, пожалуй, никакая именинница в мире не могла бы с ней потягаться. Платье было розовое. А моментами, когда Суок делала какое-нибудь движение, казалось, что идет золотой дождь. Платье сверкало, шумело и благоухало. - Я готова, - сказала Суок. Прощанье продолжалось минуту. Люди, представляющие в цирке, не любят слез. Они слишком часто рискуют своей жизнью. Кроме того, нельзя было слишком жарко обниматься, чтобы не испортить платья. - Возвращайся поскорее! - так сказал старый Август и вздохнул. - А я иду в рабочие кварталы. Мы должны сделать подсчет наших сил. Меня ждут рабочие. Они узнали, что я жив и на свободе. Тибул завернулся в плащ, надел широкую шляпу, темные очки и большой приставной нос, который полагался к костюму паши в пантомиме "Поход в Каир". В этом виде его нельзя было узнать. Правда, огромный нос сделал его безобразным, но зато и неузнаваемым. Старый Август стал на пороге. Доктор, Тибул и Суок вышли из балаган­чика. День вступил в свои права. - Скорей, скорей! - торопил доктор. Через минуту он уже сидел в экипаже вместе с Суок. - Вы не боитесь? - спросил он. Суок в ответ улыбнулась. Доктор поцеловал ее в лоб. Улицы еще были пустынны. Человеческие голоса слышались редко. Но вдруг раздался громкий собачий лай. Потом собака завизжала и зарычала, точно у нее отнимали кость. Доктор выглянул из экипажа. Представьте, это была та же самая собака, которая укусила силача Ла­питупа! Но этого мало. Доктор увидел следующее. Собака боролась с человеком. Длинный и тон­кий человек с маленькой головкой, в красивом, но странном костюме, похо­жий на кузнечика, вырывал у собаки что-то розовое, красивое и непонят­ное. Розовые клочья разлетались во все стороны. Человек победил. Он выхватил добычу и, прижимая ее к груди, побежал как раз в ту сторону, откуда ехал доктор. И когда он встретился с экипажем, то Суок, смотревшая из-за спины доктора, увидела нечто ужасное. Странный человек не бежал, а несся изящ­ными скачками, еле касаясь земли, подобно балетному танцору. Зеленые по­лы его фрака летели за ним, как крылья ветряной мельницы. А на руках... на руках он держал девочку с черными ранами на груди. - Это я! - закричала Суок. Она отпрянула в глубь экипажа и спрятала лицо в плюшевую подушку. Услышав крик, похититель оглянулся, и теперь доктор Гаспар узнал в нем учителя танцев Раздватриса. Глава 9 КУКЛА С ХОРОШИМ АППЕТИТОМ Наследник Тутти стоял на террасе. Учитель географии смотрел в би­нокль. Наследник Тутти требовал, чтобы принесли компас. Но это было лиш­ним. Наследник Тутти ожидал прибытия куклы. От сильного волнения он крепко и сладко проспал всю ночь. С террасы была видна дорога от городских ворот к дворцу. Солнце, вы­лезавшее над городом, мешало смотреть. Наследник держал ладони у глаз, морщился и жалел о том, что нельзя чихнуть. - Еще никого не видно, - говорил учитель географии. Ему поручили это ответственное дело потому, что он, по своей специ­альности, лучше всех умел разбираться в пространствах, горизонтах, дви­жущихся точках и в прочем подобном. - А может быть, видно? - настаивал Тутти. - Не спорьте со мной. Кроме бинокля, у меня есть знания и точное представление о предметах. Вот я вижу куст жасмина, который на латинском языке имеет очень красивое, но трудно запоминающееся имя. Дальше я вижу мосты и гвардейцев, вокруг которых летают бабочки, а затем лежит доро­га... Позвольте! Позвольте!.. Он подкрутил бинокль. Наследник Тутти стал на носки. Сердце его заби­лось снизу вверх, как будто он не выучил урока. - Да, - сказал учитель. И в это время три всадника направились со стороны дворцового парка к дороге. Это капитан Бонавентура с караулом поскакал навстречу экипажу, появившемуся на дороге. - Ура! - закричал наследник так пронзительно, что в дальних деревнях отозвались гуси. Внизу, под террасой, учитель гимнастики стоял наготове, чтобы поймать наследника на лету, если тот от восторга вывалится через каменную ограду террасы. Итак, экипаж доктора Гаспара катил к дворцу. Уже не нужно было бинок­ля и научных познаний учителя географии. Уже все видели экипаж и белую лошадь. Счастливый миг! Экипаж остановился у последнего моста. Караул гвар­дейцев расступился. Наследник махал обеими руками и подпрыгивал, тряся золотыми волосами. И наконец он увидел самое главное. Маленький человек, неуклюже, по-стариковски двигаясь, вылез из экипажа. Гвардейцы, почти­тельно придерживая сабли и отдавая честь, стояли поодаль. Маленький че­ловек вынул из экипажа чудесную куклу, точно розовый свежий букет, пере­витый лентами. Это была восхитительная картина под голубеющим утренним небом, в сия­нии травы и солнца. Через минуту кукла уже была во дворце. Встреча произошла следующим образом. Кукла шла без посторонней помощи. О, Суок прекрасно играла свою роль! Если бы она попала в общество са­мых настоящих кукол, то, без всякого сомнения, они приняли бы ее за та­кую же куклу. Она была спокойна. Она чувствовала, что роль ей удается. "Бывают более трудные вещи, - думала она. - Например, жонглировать зажженной лампой. Или делать двойное сальто-мортале..." А Суок случалось в цирке проделывать и то и другое. Словом, Суок не боялась. Ей даже нравилась эта игра. Гораздо сильнее волновался доктор Гаспар. Он шел позади Суок. Она ступала маленькими шажками, подобно балерине, идущей на носках. Платье ее шевелилось, дро­жало и шелестело. Сверкали паркеты. Она отражалась в них розовым облаком. Она была очень маленькая среди высоких залов, которые увеличивались от блеска паркетов в глубину, а в ширину - от зеркал. Можно было подумать, что это маленькая цветочная корзинка плывет по огромной тихой воде. Она шла, веселая и улыбающаяся, мимо стражи, мимо кожаных и железных людей, которые смотрели как зачарованные, мимо чиновников, которые улы­бались впервые в жизни. Они отступали перед ней, давая ей дорогу, точно это была владетельни­ца этого дворца, вступающая в свои права. Стало так тихо, что слышались ее легкие шаги, звучавшие не громче па­дения лепестков. А сверху, по широчайшей лестнице, такой же маленький и сияющий, спус­кался навстречу кукле наследник Тутти. Они были одного роста. Суок остановилась. "Так вот он, наследник Тутти!" - подумала она. Перед ней стоял худенький, похожий на злую девочку мальчик, серогла­зый и немного печальный, наклонивший растрепанную голову набок. Суок знала, кто такой Тутти. Суок знала, кто такие Три Толстяка. Она знала, что Три Толстяка забрали все железо, весь уголь, весь хлеб, добы­тый руками бедного, голодного народа. Она хорошо помнила знатную стару­ху, которая натравила своих лакеев на маленькую Суок. Она знала, что это все одна компания: Три Толстяка, знатные старухи, франты, лавочники, гвардейцы - все те, кто посадил оружейника Просперо в железную клетку и охотился за ее другом, гимнастом Тибулом. Когда она шла во дворец, она думала, что наследник Тутти покажется ей отвратительным, чем-то вроде знатной старухи, только с длинным и тонким языком малинового цвета, всегда высунутым наружу. Но никакого отвращения она не почувствовала. Скорее ей стало приятно оттого, что она его увидела. Она смотрела на него веселыми серыми глазами. - Это ты, кукла? - спросил наследник Тутти, протягивая руку. "Что же мне делать? - испугалась Суок. - Разве куклы говорят? Ах, ме­ня не предупредили!.. Я не знаю, как себя вела та кукла, которую заруби­ли гвардейцы..." Но на помощь пришел доктор Гаспар. - Господин наследник, - сказал он торжественно, - я вылечил вашу кук­лу! Как видите, я не только вернул ей жизнь, но и сделал эту жизнь более замечательной. Кукла, несомненно, похорошела, затем она получила новое, великолепное платье, и самое главное - я научил вашу куклу говорить, со­чинять песенки и танцевать. - Какое счастье! - тихо сказал наследник. "Пора действовать", - решила Суок. И тут маленькая актриса из балаганчика дядюшки Бризака выступила в первом дебюте на новой сцене. Этой сценой был главный дворцовый зал. А зрителей собралось много. Они толпились со всех сторон: на вершинах лестниц, в проходах, на хорах. Они лезли из круглых окон, переполняли балконы, карабкались на колонны, чтобы лучше видеть и слышать. Множество голов и спин, самых разнообразных цветов и красок, горело в ярком солнечном освещении. Суок видела лица, которые смотрели на нее широко улыбаясь. Повара с растопыренными пятернями, с которых, как клей с веток, сте­кали красные сладкие соки или коричневые жирные соусы; министры в раз­ноцветных расшитых мундирах, точно обезьяны, переодетые петухами; ма­ленькие пухлые музыканты в узких фраках; придворные дамы и кавалеры, горбатые доктора, длинноносые ученые, вихрастые скороходы; челядь, разо­детая не хуже министров. Вся эта масса лепилась ко всему, к чему можно было прилепиться. И все молчали. Все затаив дыхание смотрели на маленькое розовое соз­дание, которое спокойно и с большим достоинством двенадцатилетней девоч­ки встречало эту сотню взглядов. Она совершенно не смущалась. Эти зрите­ли вряд ли были более строгими, чем зрители на площадях, где чуть ли не каждый день представляла Суок. О, то были очень строгие зрители: зеваки, солдаты, актеры, школьники, маленькие торговцы! И тех Суок не страши­лась. А они говорили: "Суок - самая лучшая актриса в мире..." И бросали на ее коврик последнюю мелкую монету. А между тем за такую маленькую мо­нету можно было бы купить пирожок с печенкой, который заменял какой-ни­будь чулочнице и завтрак, и обед, и ужин. И вот Суок начала разыгрывать свою роль куклы по-настоящему. Она сдвинула носки, потом приподнялась на них, подняла к лицу руки, согнутые в локтях, и, шевеля обоими мизинцами на манер китайского манда­рина, начала петь песенку. При этом она покачивала головой в такт мотиву направо и налево. Улыбалась она кокетливо и лукаво. Но все время она старалась, чтобы глаза ее были круглые и широкие, как у всех кукол. Она пела так: Вот наукой неизвестной, Раздувая в тиглях жар, Воскресил меня чудесно Добрый доктор наш Гаспар. Посмотри: я улыбнулась. Слышишь ли: вздохнула я... Так опять ко мне вернулась Жизнь веселая моя. Я всю жизнь к тебе спешила, Столько спутала дорог!.. Не забудь сестрички милой Имя нежное - Суок! Снова я живою стала, И, заснувши в тишине, Я тебя во сне видала, - Как ты плакал обо мне! Посмотри: дрожат реснички, Льется волос на висок. Не забудь твоей сестрички Имя нежное - Суок! - Суок, - тихо повторил Тутти. Глаза его были полны слез, и от этого казалось, что у него не два, а четыре глаза. Кукла окончила песенку и сделала реверанс. Зал восхищенно вздохнул. Все зашевелились, закивали головами, защелкали языками. Действительно, мелодия песенки была очаровательна, хотя и несколько печальна для такого молодого голоса, а сам голос звучал такой прелестью, что казалось - исходил из серебряного или стеклянного горла. - Она поет, как ангел, - раздались в тишине слова дирижера. - Только песенка ее немного странная, - заметил какой-то сановник, звякнув орденом. На этом критика оборвалась. В зал вошли Три Толстяка. Скопление пуб­лики могло показаться им неприятным - все бросились к выходам. Повар в суматохе влепил свою пятерню со всем запасом малинового сока в спину ка­кой-то красавицы. Красавица взвизгнула, и при этом обнаружилось, что у нее вставная челюсть, потому что челюсть выпала. Толстый гвардейский ка­питан наступил на красивую челюсть некрасивым, грубым сапогом. Раздалось: хрясь, хрясь! - и церемониймейстер, подвернувшийся тут же, выругался: - Набросали орехов! Трещат под ногами! Возмутительно! Красавица, потерявшая челюсть, хотела закричать и даже воздела руки, но, увы, вместе с челюстью погиб и голос. Она только прошамкала нечто маловразумительное. Через минуту в зале не было лишних. Остались только ответственные ли­ца. И вот Суок и доктор Гаспар предстали перед Тремя Толстяками. Три Толстяка не казались взволнованными вчерашними событиями. Только что в парке они играли в мяч под наблюдением дежурного врача. Это дела­лось ради моциона. Они очень устали. Потные лица их блестели. Рубашки прилипли к их спинам, и спины эти походили на паруса, раздутые ветром. У одного из них под глазом темнел синяк в форме некрасивой розы или краси­вой лягушки. Другой Толстяк боязливо поглядывал на эту некрасивую розу. "Это он запустил ему мяч в лицо и украсил его синяком", - подумала Суок. Пострадавший Толстяк грозно сопел. Доктор Гаспар растерянно улыбался. Толстяки молча оглядывали куклу. Сияющий вид наследника Тутти привел их в хорошее настроение. - Ну-с, - сказал один, - это вы доктор Гаспар Арнери? Доктор поклонился. - Ну, как кукла? - спросил другой. - Она чудесна! - воскликнул Тутти. Толстяки никогда не видели его таким оживленным. - Вот и отлично! Она действительно выглядит хорошо... Первый Толстяк вытер ладонью лоб, злобно крякнул и сказал: - Доктор Гаспар, вы исполнили наше приказание. Теперь вы имеете право требовать награды. Наступило молчание. Маленький секретарь в рыжем парике держал перо наготове, чтобы запи­сать требование доктора. Доктор начал излагать свою просьбу: - Вчера на Площади Суда построили десять плах для казни восставших... - Их казнят сегодня, - перебил Толстяк. - Я именно это и имею в виду. Моя просьба такова: я прошу даровать всем пленникам жизнь и свободу. Я прошу отменить казнь вовсе и сжечь эти плахи... Рыжий секретарь, услышав эту просьбу, уронил от ужаса перо. Перо, от­лично заостренное, вонзилось в ногу Второго Толстяка. Тот закричал и за­вертелся на одной ноге. Первый Толстяк, обладатель синяка, злорадно за­хохотал: он был отомщен. - Черт возьми! - орал Второй Толстяк, выдергивая из ступни перо, как стрелу. - Черт возьми! Эта просьба преступна! Вы не смеете требовать та­ких вещей! Рыжий секретарь удрал. Ваза с цветами, которую он опрокинул на ходу, летела за ним и рвалась на части, как бомба. Полный получился скандал. Толстяк выдернул перо и швырнул его вдогонку секретарю. Но разве при эдакой толщине можно быть хорошим копьеметателем! Перо угодило в зад ка­раульного гвардейца. Но он, как ревностный служака, остался неподвижен. Перо продолжало торчать в неподходящем месте до тех пор, пока гвардеец не сменился с караула. - Я требую, чтобы даровали жизнь всем рабочим, приговоренным к смер­ти. Я требую, чтобы сожгли плахи, - повторил доктор не громко, но твер­до. В ответ раздались крики Толстяков. Получалось такое впечатление, буд­то кто-то ломает щепки. - Нет! Нет! Нет! Ни за что! Они будут казнены! - Умрите, - шепнул доктор кукле. Суок сообразила, в чем дело. Она снова встала на носки, пискнула и покачнулась. Платье ее затрепетало, точно крылья у пойманной бабочки, голова опустилась, - каждую секунду кукла готова была упасть. Наследник бросился к ней. - Ах! Ах! - закричал он. Суок пискнула еще печальнее. - Вот, - сказал доктор Гаспар, - вы видите? Кукла снова потеряет свою жизнь. Механизм, заключенный в ней, слишком чувствителен. Она оконча­тельно испортится, если вы не исполните моей просьбы. Я думаю, что гос­подин наследник будет не очень доволен, если его кукла станет негодной розовой тряпкой. Гнев охватил наследника. Он затопал ногами, как слоненок. Он зажмурил глаза и замахал головой. - Ни за что! Слышите, ни за что! - кричал он. - Исполните просьбу доктора! Я не отдам моей куклы! Суок! Суок! - разрыдался он. Конечно, Толстяки сдались. Приказ был дан. Помилование было объявле­но. Счастливый доктор Гаспар отправился домой. "Я буду спать целые сутки", - размышлял он по дороге. Въезжая в город, он уже слышал разговоры о том, что на Площади Суда горят плахи и что богачи очень недовольны тем, что казнь бедняков не состоится. Итак, Суок осталась во Дворце Трех Толстяков. Тутти с нею вышел в сад. Наследник мял цветы, напоролся на колючую проволоку и чуть не свалил­ся в бассейн. От счастья он ничего не замечал. "Неужели он не понимает, что я живая девочка? - удивлялась Суок. - Я не дала бы себя так провести". Принесли завтрак. Суок увидела пирожные и вспомнила, что только в прошлом году осенью ей удалось съесть одно пирожное. И то старый Август уверял, что это не пирожное, а пряник. Пирожные наследника Тутти были великолепны. Десять пчел слетелись к ним, приняв их за цветы. "Ну как же мне быть? - мучилась Суок. - Разве куклы едят? Разные бы­вают куклы... Ах, как мне хочется пирожного!" И Суок не выдержала. - Я хочу кусочек... - сказала она тихо. Румянец покрыл ее щеки. - Вот хорошо! - обрадовался наследник. - А прежде ты не хотела есть. Прежде мне было так скучно завтракать одному. Ах, как хорошо! У тебя по­явился аппетит... И Суок съела кусочек. Потом еще один, и еще, и еще. И вдруг она уви­дела, что слуга, следивший издали за наследником, смотрит на нее; и мало того: смотрит на нее с ужасом. У слуги был широко раскрыт рот. Слуга был прав. Ему никогда не случалось видеть, чтобы куклы ели. Суок испугалась и уронила четвертое пирожное, самое рассыпчатое и с виноградиной. Но дело обошлось благополучно. Слуга протер глаза и закрыл рот. - Это мне показалось. Жара! Наследник говорил без умолку. Потом, устав, он замолчал. Было очень тихо в этот жаркий час. Вчерашний ветер, как видно, зале­тел очень далеко. Теперь все застыло. Даже птицы не летали. И в этой тишине Суок, сидевшая рядом с наследником на траве, услышала непонятный, равномерно повторяющийся звук, подобный тиканью часов, спря­танных в вату. Только часы делают "тик-так", а этот звук был такой: "тук-тук". - Что это? - спросила она. - Что? - Наследник поднял брови, как взрослый человек в минуту удив­ления. - А вот: тук-тук... Это часы? У тебя есть часы? Опять наступила тишина, и опять в тишине что-то тукало. Суок подняла палец. Наследник прислушался. - Это не часы, - сказал он тихо. - Это бьется мое железное сердце... Глава 10 ЗВЕРИНЕЦ В два часа наследника Тутти позвали в классную комнату. Это был час уроков. Суок осталась одна. Никто, конечно, не подозревал, что Суок - живая девочка. По всей ве­роятности, настоящая кукла наследника Тутти, находящаяся теперь во влас­ти учителя танцев Раздватриса, вела себя с не меньшей непринужденностью. Должно быть, очень искусный мастер сделал ту куклу. Правда, она не ела пирожных. Но, может быть, наследник Тутти прав: может быть, действи­тельно у нее просто не было аппетита. Итак, Суок осталась одна. Положение ее было затруднительное. Огромный дворец, путаница входов, галерей, лестниц. Страшные гвардейцы, неизвестные суровые лица в разноцветных париках, тишина и блеск. На нее не обращали внимания. Она стояла в спальне наследника, у окна. "Нужно выработать план действий, - решила она. - Железная клетка с оружейником Просперо находится в зверинце наследника Тутти. Я должна проникнуть в зверинец". Вы уже знаете, что наследнику не показывали живых детей. Никогда, да­же в закрытой карете, его не возили в город. Он рос во дворце. Его учили наукам, читали ему книги о жестоких царях и полководцах. Тем людям, ко­торые его окружали, запрещено было улыбаться. Все его воспитатели и учи­теля были худые, высокие старики с плотно сжатыми губами и скулами цвета пороха. Кроме того, все они страдали несварением желудка. А при такой болезни человеку не до улыбок. Наследник Тутти никогда не слышал веселого, звонкого смеха. Только иногда до него доносился хохот какого-нибудь пьяного колбасника или са­мих Толстяков, угощавших своих не менее толстых гостей. Но разве это можно было назвать смехом! Это был ужасный рев, от которого делалось не весело, а страшно. Улыбалась только кукла. Но улыбка куклы не казалась Толстякам опас­ной. И, кроме того, кукла молчала. Она не могла бы рассказать наследнику Тутти о многих вещах, скрытых от него дворцовым парком и стражей с бара­банами у железных мостов. И поэтому он ничего не знал о народе, о нище­те, о голодных детях, о фабриках, шахтах, тюрьмах, о крестьянах, о том, что богачи заставляют бедняков трудиться и забирают все себе, что сдела­но худыми руками бедняков. Три Толстяка хотели воспитать злого, жестокого наследника. Его лишили общества детей и устроили ему зверинец. "Пусть он смотрит на зверей, - решили они. - Вот у него есть мертвая, бездушная кукла, и вот у него будут злые звери. Пусть он видит, как кор­мят тигров сырым мясом и как удав глотает живого кролика. Пусть он слу­шает голоса хищных зверей и смотрит в их красные дьявольские зрачки. Тогда он научится быть жестоким". Но дело сложилось не так, как хотели Толстяки. Наследник Тутти прилежно учился, слушал страшные летописи о героях и царях, смотрел с ненавистью на прыщавые носы воспитателей, но не стано­вился жестоким. Общество куклы он полюбил больше общества зверей. Конечно, вы можете сказать, что двенадцатилетнему мальчику стыдно развлекаться куклами. В этом возрасте многие предпочли бы охотиться на тигров. Но здесь была некая причина, которая в свое время откроется. Вернемся к Суок. Она решила дождаться вечера. В самом деле, кукла, шатающаяся среди бела дня в одиночестве по дворцу, могла бы возбудить подозрение. После уроков они снова встретились. - Ты знаешь, - сказала Суок, - когда я лежала больная у доктора Гас­пара, мне приснился странный сон. Мне снилось, что я из куклы преврати­лась в живую девочку... И будто я была цирковой актрисой. Я жила в бала­гане с другими актерами. Балаган переезжал с места на место, останавли­вался на ярмарках, на больших площадях и устраивал представления. Я хо­дила по канату, я танцевала, умела делать трудные акробатические штуки, играла разные роли в пантомимах... Наследник слушал ее с широко раскрытыми глазами. - Мы были очень бедные. Очень часто мы не обедали. У нас была большая белая лошадь. Ее звали Анра. Я ездила на ней и жонглировала, стоя на ши­роком седле, покрытом рваным желтым атласом. И лошадь умерла, потому что целый месяц мы имели слишком мало денег, чтобы хорошо кормить ее... - Бедные? - спросил Тутти. - Я не понимаю. Почему же вы были бедные? - Мы представляли перед бедняками. Они бросали нам маленькие медные монеты, а иногда после представления шляпа, с которой клоун Август обхо­дил зрителей, оставалась совершенно пустой. Наследник Тутти ничего не понимал. И Суок рассказывала ему, пока не наступил вечер. Она говорила о суро­вой нищенской жизни, о большом городе, о знатной старухе, которая хотела ее выпороть, о живых детях, на которых богачи натравливают собак, о гим­насте Тибуле и оружейнике Просперо, о том, что рабочие, шахтеры, матросы хотят уничтожить власть богачей и толстяков. Больше всего она говорила о цирке. Постепенно она увлеклась и забыла о том, что рассказывает сон. - Я очень давно живу в балаганчике дядюшки Бризака. Я даже не помню, с каких пор я умею танцевать, и ездить верхом, и крутиться на трапеции. Ах, каким я научилась чудесным штукам! - Она всплеснула руками. - Вот, например, в прошлое воскресенье мы представляли в гавани. Я играла вальс на абрикосовых косточках... - Как - на абрикосовых косточках? - Ах, ты не знаешь? Разве ты не видел свистка, сделанного из абрико­совой косточки? Это очень просто. Я собрала двенадцать косточек и сдела­ла из них свистки. Ну, терла о камень, пока не получилась дырочка... - Как интересно! - Можно свистеть вальс и не только на двенадцати косточках. Я умею свистеть и ключиком... - Ключиком? Как? Покажи! У меня есть чудный ключик... С этими словами наследник Тутти расстегнул ворот своей куртки и снял с шеи тонкую цепочку, на которой болтался небольшой белый ключ. - Вот! - Почему ты прячешь его на груди? - спросила Суок. - Мне дал этот ключ канцлер. Это ключ от одной из клеток моего зве­ринца. - Разве ты прячешь у себя ключи от всех клеток? - Нет. Но мне сказали, что это самый важный ключ. Я должен его хра­нить... Суок показала наследнику свое искусство. Она просвистела чудную пе­сенку, держа ключ кверху дырочкой возле губ, сложенных в трубку. Наследник пришел в такой восторг, что даже забыл о ключе, который ему поручили хранить. Ключ остался у Суок. Она машинально сунула его в кру­жевной розовый карман. Наступил вечер. Для куклы приготовили особую комнату, радом со спальней наследника Тутти. Наследник Тутти спал и видел во сне удивительные вещи: смешные носа­тые маски; человека, несшего на голой желтой спине огромный, гладко об­тесанный камень, и толстяка, ударявшего этого человека черной плеткой; оборванного мальчика, который ел картошку, и знатную старуху в кружевах, которая ехала верхом на белой лошади и насвистывала какой-то противный вальс при помощи двенадцати абрикосовых косточек... А в это время совсем в другом месте, далеко от этой маленькой спальни, в одном из концов дворцового парка происходило следующее. Вы не думайте, ничего особенного не происходило. Не только наследнику Тутти в эту ночь снились удивительные сны. Сон, заслуживающий удивления, прис­нился также гвардейцу, заснувшему на карауле у входа в зверинец наслед­ника Тутти. Он сидел на каменном столбике, прислонившись спиной к решетке, и сладко дремал. Сабля его в широких блестящих ножнах лежала между его ко­ленями. Пистолет очень мирно торчал из-за шелкового черного шарфа на его боку. Рядом, на гравии, стоял решетчатый фонарь, освещавший сапоги гвар­дейца и длинную гусеницу, которая упала прямо на его рукав с листьев. Картина казалась совершенно мирной. Итак, караульный спал и видел необыкновенный сон. Ему снилось, что подошла к нему кукла наследника Тутти. Была она точь-в-точь как сегодня утром, когда ее привез доктор Гаспар Арнери: то же розовое платье, бан­ты, кружева, блестки. Только теперь, во сне, она оказалась живой девоч­кой. Она свободно двигалась, оглядывалась по сторонам, вздрагивала и прижимала палец к губам. Фонарь освещал всю ее маленькую фигурку. Гвардеец даже улыбался во сне. Потом он вздохнул и сел более удобно, прислонившись к решетке плечом и уткнув нос в железную розу в узоре решетки. Тогда Суок, видя, что караульный спит, взяла фонарь и на цыпочках, осторожно вошла за ограду. Гвардеец храпел, а ему, спящему, казалось, что это в зверинце ревут тигры. На самом деле было тихо. Звери спали. Фонарь освещал небольшое пространство. Суок медленно подвигалась, вглядываясь в темноту. К счастью, ночь не была темной. Ее освещали звез­ды и свет развешанных в парке фонарей, долетавший до этого отдаленного места сквозь верхушки деревьев и строений. От ограды девочка прошла по короткой аллее, между низкими кустарника­ми, покрытыми какими-то белыми цветами. Затем она сразу почувствовала запах зверей. Он был знаком ей: однажды вместе с балаганчиком ездил укротитель с тремя львами и одним ульмским догом. Суок вышла на открытую площадку. Вокруг что-то чернело, как будто стояли маленькие домики. - Клетки, - прошептала Суок. Сердце ее сильно билось. Она не боялась зверей, потому что люди, представляющие в цирке, вооб­ще не трусливы. Она опасалась только, что какой-нибудь зверь проснется от ее шагов и света фонаря, зарычит и разбудит караульного. Она подошла к клеткам. "Где же Просперо?" - волновалась она. Она поднимала выше фонарь и заглядывала в клетки. Все было неподвижно и тихо. Свет фонаря разбивался о прутья клеток и слетал неровными куска­ми на туши спящих за этими прутьями. Она видела мохнатые толстые уши, иногда вытянутую лапу, иногда поло­сатую спину... Орлы спали, раскрыв крылья, и походили на старинные гер­бы. В глубине некоторых клеток чернели какие-то непонятные громады. В клетке за тонкой серебряной решеткой сидели на жердочках, на разной высоте, попугаи. И когда Суок остановилась у этой клетки, ей показалось, что один из них, который сидел ближе всех к решетке, старый, с длинной красной бородой, открыл один глаз и посмотрел на нее. А глаз его был по­хож на слепое лимонное зерно. И мало того: он быстро закрыл этот глаз, точно притворился спящим. При этом Суок показалось, что он улыбнулся в свою красную бороду. "Я просто дура", - успокоила себя Суок. Однако ей стало страшно. То и дело то тут, то там среди тишины что-то пощелкивало, похрустыва­ло, пищало... Попробуйте ночью зайти в конюшню или прислушайтесь к курятнику: вас поразит тишина, и вместе с тем вы будете слышать очень много маленьких звуков - то движение крыла, то чавканье, то треск насеста, то тоненький голос, выскочивший, точно капелька, из горла спящей птицы. "Где же Просперо? - снова подумала Суок, но уже с большей тревогой. - А вдруг его казнили сегодня и в его клетку посадили орла?" И тут из темноты чей-то хриплый голос сказал: - Суок! И тут же она услышала тяжкое и частое дыхание и еще какие-то звуки, точно скулила большая больная собака. - Ах! - вскрикнула Суок. Она метнула фонарь в ту сторону, откуда ее позвали. Там горели два красноватых огонька. Большое черное существо стояло в клетке подобно медведю, держась за прутья и прижав к ним голову. - Просперо! - тихо сказала Суок. И в одну минуту передумала целую кучу мыслей: "Почему он такой страшный? Он оброс шерстью, как медведь. В глазах у него красные искры. У него длинные, загнутые когти. Он без одежды. Это не человек, а горилла..." Суок готова была заплакать. - Наконец-то ты пришла, Суок, - сказало странное существо. - Я знал, что я тебя увижу. - Здравствуй. Я пришла тебя освободить, - промолвила Суок дрогнувшим голосом. - Я не выйду из клетки. Я сегодня околею. И опять послышались жуткие, скулящие звуки. Существо упало, потом приподнялось и снова прижалось к прутьям. - Подойди, Суок. Суок подошла. Страшное лицо смотрело на нее. Конечно, это было не че­ловеческое лицо. Больше всего оно походило на волчью морду. И самое страшное было то, что уши этого волка имели форму человеческих ушей, хо­тя и покрыты были короткой твердой шерстью. Суок хотела закрыть глаза ладонью. Фонарь прыгал в ее руке. Желтые пятна света летали по воздуху. - Ты боишься меня, Суок... Я потерял человеческий облик. Не бойся! Подойди... Ты выросла, похудела. У тебя печальное личико... Он говорил с трудом. Он опускался все ниже и наконец лег на деревян­ный пол своей клетки. Он дышал все чаще и чаще, широко раскрывая рот, полный длинных желтых зубов. - Сейчас я умру. Я знал, что увижу тебя перед смертью... Он протянул свою косматую обезьянью руку. Он чего-то искал в темноте. Раздался звук, как будто выдернули гвоздь, и потом страшная рука протя­нулась сквозь прутья. В руке была небольшая дощечка. - Возьми это. Там записано все. Суок спрятала дощечку. - Просперо! - сказала она тихо. Ответа не последовало. Суок приблизила фонарь. Зубы оскалились навсегда. Мутные, остановив­шиеся глаза смотрели сквозь нее. - Просперо! - закричала Суок, роняя фонарь. - Он умер! Он умер! Прос­перо! Фонарь потух. ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ОРУЖЕЙНИК ПРОСПЕРО Глава 11 ГИБЕЛЬ КОНДИТЕРСКОЙ Гвардеец, с которым мы познакомились у входа в зверинец как раз в тот момент, когда Суок стянула у него решетчатый фонарь, проснулся от шума, поднявшегося в зверинце. Звери рычали, выли, пищали, ударяли хвостами по железным прутьям, птицы хлопали крыльями... Гвардеец зевнул со страшным треском, потянулся, больно ударившись о решетку кулаком, и наконец окончательно пришел в себя. Тогда он вскочил. Фонаря не было. Мирно блестели звезды. Благоухал жасмин. - Черт возьми! Гвардеец плюнул с такой злобой, что плевок полетел, как пуля, и сбил чашечку жасмина. Звериный концерт гремел с нарастающей силой. Гвардеец поднял тревогу. Через минуту сбежались люди с факелами. Фа­келы трещали. Гвардейцы бранились. Кто-то запутался в сабле и упал, раз­бив нос о чью-то шпору. - У меня украли фонарь! - Кто-то прошел в зверинец! - Воры! - Мятежники! Гвардеец с разбитым носом и другой гвардеец с разбитой шпорой, а так­же остальные, раздирая темноту факелами, двинулись против неизвестного врага. Но ничего подозрительного в зверинце не обнаружилось. Тигры ревели, разевая красные вонючие пасти. Львы бегали по клеткам в большой тревоге. Попугаи устроили целый кавардак. Они вертелись, созда­вая впечатление разноцветной карусели. Обезьяны раскачивались на трапе­циях. А медведи пели низким, красивым басом. Появление огня и людей еще больше растревожило эту компанию. Гвардейцы осмотрели все клетки. Все было в порядке. Даже фонаря, оброненного Суок, они не нашли. И вдруг гвардеец с разбитым носом сказал: - Стой! - и поднял высоко факел. Все посмотрели наверх. Там чернела зеленая крона дерева. Листья не двигались. Была тихая ночь. - Видите? - спросил гвардеец грозно. Он потряс факелом. - Да. Что-то розовое... - Маленькое... - Сидит... - Дураки! Знаете, что это? Это попугай. Он вылетел из клетки и уселся там, черт бы его побрал! Караульный гвардеец, поднявший тревогу, сконфуженно молчал. - Нужно его снять. Он переполошил всех зверей. - Верно. Лезь, Вурм. Ты моложе всех. Тот, кого назвали Вурмом, подошел к дереву. Он колебался. - Лезь и сними его за бороду. Попугай сидел неподвижно. Перья его розовели в гуще листьев, освещен­ной факелами. Вурм сдвинул шляпу на лоб и почесал в затылке. - Я боюсь... Попугаи кусаются очень больно. - Дурак. Вурм все-таки полез на дерево. Но на половине ствола остановился, удержался на секунду и потом скользнул вниз. - Ни за что! - сказал он. - Это не мое дело. Я не умею сражаться с попугаями. Тут раздался чей-то сердитый старческий голос. Какой-то человек, шар­кая туфлями, спешил из темноты к гвардейцам. - Не нужно его трогать! - кричал он. - Не тревожьте его! Кричавший оказался главным смотрителем зверинца. Он был большой уче­ный и специалист по зоологии, то есть знал в совершенстве все, что только можно знать о животных. Его разбудил шум. Он жил тут же, при зверинце, и прибежал прямо с постели, даже не сняв колпака и даже с большим блестящим клопом на носу. Он был очень возбужден. В самом деле: какие-то солдаты осмелились вмешиваться в его мир, какой-то олух хочет хватать его попугая за боро­ду! Гвардейцы расступились. Зоолог задрал голову. Он тоже увидел нечто розовое среди листьев. - Да, - заявил он, - это попугай. Это мой лучший попугай. Он всегда капризничает. Ему не сидится в клетке. Это Лаура... Лаура! Лаура! - стал он звать тоненьким голоском. - Он любит ласковое обращение. Лаура! Лау­ра! Лаура! Гвардейцы прыснули. Вообще этот маленький старичок в цветном халате, в ночных туфлях, с задранной головой, с которой свисала до полу кисть колпака, представлял забавное зрелище среди громадных гвардейцев, ярко пылавших факелов и воя зверей. Потом произошло самое смешное. Зоолог полез на дерево. Делал он это довольно ловко - очевидно, не в первый раз. Раз, два, три. Несколько раз мелькнули из-под халата его ноги в полосатом белье, и почтенный старик очутился наверху, у цели своего недальнего, но опасного путешествия. - Лаура! - снова сладко и льстиво пролепетал он. И вдруг пронзительный его крик огласил зверинец, парк и всю окрест­ность по крайней мере на целый километр. - Дьявол! - так закричал он. Очевидно, вместо попугая на ветке сидело какое-то чудовище. Гвардейцы отпрянули от дерева. Зоолог летел вниз. Случай в виде ко­роткой, но довольно крепкой ветки спас его: он повис, зацепившись хала­том. О, если бы другие ученые увидели теперь своего почтенного собрата в таком виде, то, конечно, они отвернулись бы из уважения к его лысине и знаниям! Уж слишком неприлично задрался его халат. Гвардейцы обратились в бегство. Пламя факелов летело по ветру. В тем­ноте можно было подумать, что скачут черные лошади с огненными гривами. В зверинце тревога улеглась. Зоолог висел без движения. Зато во двор­це началось волнение. Три Толстяка за четверть часа до появления на дереве таинственного попугая получили неприятные известия. "В городе беспорядки. У рабочих появились пистолеты и ружья. Рабочие стреляют в гвардейцев и сбрасывают всех толстяков в воду". "Гимнаст Тибул на свободе и собирает жителей окраин в одно войско". "Множество гвардейцев ушло в рабочие кварталы, чтобы не служить Трем Толстякам". "Фабричные трубы не дымят. Машины бездействуют. Шахтеры отказываются лезть в землю за углем для богачей". "Окрестные крестьяне воюют с владельцами поместий". Вот что доложили Трем Толстякам министры. По обыкновению, от тревоги Три Толстяка начали жиреть. На глазах Го­сударственного совета у каждого из них прибавилось по четверти фунта. - Я не могу! - жаловался один из них. - Я не могу... Это выше моего терпения... Ах, ах! Запонка впилась мне в горло... И тут с треском лопнул его ослепительный воротничок. - Я жирею! - выл другой. - Спасите меня! А третий уныло смотрел на свое брюхо. Таким образом, перед Государственным советом встало два вопроса: во-первых, немедленно придумать средство для прекращения жирения и, во-вторых, подавить беспорядки в городе. По первому поводу решили следующее: - Танцы! - Танцы! Танцы! Да, конечно, танцы. Это наилучший моцион. - Не теряя ни минуты, пригласить учителя танцев. Он должен давать Трем Толстякам уроки балетного искусства. - Да, - взмолился Первый Толстяк, - но... И как раз в это время прилетел из зверинца крик уважаемого зоолога, увидевшего на дереве черта вместо любимого попугая Лауры. Все правительство понеслось в парк, по аллеям к зверинцу. - Уф! Уф! Уф! - слышалось в парке. Тридцать семейств самых лучших бабочек, оранжевых с черными развода­ми, покинули с перепугу парк. Появилось множество факелов. Целый горящий, распространяющий запах смолы лес. Этот лес бежал и горел. И когда до зверинца оставалось шагов десять, все, что бежало, как будто вдруг внезапно лишилось ног. И сразу же все ринулось обратно с во­ем и писком, падая друг на друга, мечась и ища спасения. Факелы валялись на земле, пламя разлилось, черный дым побежал волной. - О! - А! - Спасайтесь! Голоса потрясали парк. Пламя разлетелось, озаряя картину бегства и смятения багровым блеском. А оттуда, из зверинца, из-за железной ограды, спокойно, твердыми, ши­рокими шагами шел огромный человек. В этом блеске, рыжеголовый, со сверкающими глазами, в разорванной куртке, он шел, как грозное видение. Одной рукой он держал за ошейник, скрученный из железного обрывка цепи, пантеру. Желтый и тонкий зверь, силясь вырваться из страшного ошейника, прыгал, визжал, вился и, как лев на рыцарском флаге, то выпускал, то втягивал длинный малиновый язык. И те, которые решились оглянуться, увидели, что на другой руке этот человек нес девочку в сияющем розовом платье. Девочка испуганно смотрела на бесившуюся пантеру, поджимала ноги в туфельках с золотыми розами и жалась к плечу своего друга. - Просперо! - вопили люди, удирая. - Просперо! Это Просперо! - Спасайтесь! - Кукла! - Кукла! И тогда Просперо выпустил зверя. Пантера, размахивая хвостом, огром­ными скачками ринулась за убегавшими. Суок спрыгнула с руки оружейника. Много пистолетов было брошено на траву в этом бегстве. Суок подобрала три пистолета. Двумя вооружился Просперо, один взяла Суок. Он был почти в половину ее роста. Но она зна­ла, как справиться с этой черной, блестящей штукой: в цирке она научи­лась стрелять из пистолета. - Идем! - скомандовал оружейник. Их не интересовало то, что творилось в глубине парка. Они не думали о дальнейших похождениях пантеры. Нужно было искать выход из дворца. Нужно было спасаться. Где заветная кастрюля, о которой говорил Тибул? Где таинственная кастрюля, через которую спасся продавец детских воздушных шаров? - В кухню! В кухню! - кричала Суок, на ходу размахивая пистолетом. Они бежали в полной темноте, разрывая кусты и выгоняя заснувших птиц. О, как пострадало чудесное платье Суок! - Пахнет чем-то сладким, - вдруг заявила Суок, остановившись под ка­кими-то освещенными окнами. И вместо пальца, который поднимают в случаях, требующих общего внима­ния, она подняла черный пистолет. Подбежавшие гвардейцы увидели их уже наверху, у вершины дерева. Мгно­вение - и с ветвей, простертых к этим окнам, они перебрались в главное окно. Это было то же окно, через которое вчера влетел продавец детских воз­душных шаров. Это было окно кондитерской. Здесь, несмотря на поздний час и даже несмотря на общую тревогу, ки­пела работа. Весь штат кондитеров и хитрых мальчишек в белых колпаках суетился вовсю: они готовили какой-то особенный компот к завтрашнему обеду в честь возвращения куклы наследника Тутти. На этот раз торт уже решено было не делать, из опасения, чтобы еще какой-нибудь летающий гость не погубил и французский крем и удивительного качества цукаты. Посередине стоял чан. В нем кипятилась вода. Белый пар заволок все. Под этим покровом поварята блаженствовали: они нарезали для компота фрукты. Итак... Но тут, сквозь пар и суматоху, кухонные мастера увидели страшную картину. За окном качнулись ветви, зашумели листья, точно перед бурей, и на подоконнике появились двое: рыжеволосый гигант и девочка. - Руки вверх! - сказал Просперо. В каждой руке он держал по пистоле­ту. - Ни с места! - звонко сказала Суок, поднимая свой пистолет. Две дюжины белых рукавов, не дожидаясь более внушительного приглаше­ния, взметнулись. А потом полетели кастрюли. Это был разгром сверкающего стеклянного, медного, горячего, сладкого, душистого мира кондитерской. Оружейник искал главную кастрюлю. В ней было спасение его и спасение маленькой его спасительницы. Они опрокидывали банки, разбрасывали сковороды, воронки, тарелки, блюда. Стекло разлеталось во все стороны и билось со звоном и громом; рассыпанная мука вертелась столбом, как самум в Сахаре; поднялся вихрь миндаля, изюма, черешен; сахарный песок хлестал с полок с грохотом водо­пада; наводнение сиропов поднялось на целый аршин; брызгала вода, кати­лись фрукты, рушились медные башни кастрюль... Все стало кверху дном. Вот так бывает иногда во сне, когда снится сон и знаешь, что это сон, и поэтому можно делать все, что захочешь. - Есть! - завизжала Суок. - Вот она! То, что искали, нашлось. Крышка полетела в груду развалин. Она шлеп­нулась в густое малиновое, зеленое и золотисто-желтое озеро сиропов. Просперо увидел кастрюлю без дна. - Беги! - крикнула Суок. - Я за тобой. Оружейник влез в кастрюлю. И, уже исчезнув внутри, услышал вопли тех, кто остался в кондитерской. Суок не успела. Пантера, совершая свой страшный путь по парку и двор­цу, появилась здесь. Раны от пуль гвардейцев цвели на ее шкуре розами. Кондитеры и повара повалились в один угол. Суок, забыв о пистолете, швырнула в пантеру подвернувшейся под руку грушей. Зверь бросился за Просперо - головой в кастрюлю. Он провалился за ним в темный и узкий ход. Все увидели желтый хвост, торчавший из этой каст­рюли точно из колодца. А потом все скрылось. Суок закрыла глаза руками: - Просперо! Просперо! А кондитеры зловеще хохотали. Тут же ворвались гвардейцы. Мундиры их были изорваны, лица в крови, пистолеты дымились: они сражались с панте­рой. - Просперо погиб! Его разорвет пантера! Тогда мне все равно. Я сда­юсь. Суок говорила спокойно, опустив маленькую руку с очень большим писто­летом. Но грянул выстрел. Это Просперо, удирая вниз по подземному ходу, выстрелил в пантеру, летевшую за ним. Гвардейцы столпились над кастрюлей. Сиропное озеро доходило до поло­вины их огромных сапог. Один заглянул в кастрюлю. Потом он сунул туда руку и потянул. Тогда на помощь пришли еще двое. Натужившись, они вытащили за хвост мертвого зверя, застрявшего в воронке. - Он мертв, - сказал гвардеец, отдуваясь. - Он жив! Он жив! Я его спасла! Я спасла друга народа! Так радовалась Суок, бедная маленькая Суок, в изорванном платьице, с помятыми золотыми розами в волосах и на туфельках. Она розовела от счастья. Она исполнила поручение, которое дал ей ее друг, гимнаст Тибул: она освободила оружейника Просперо. - Так! - говорил гвардеец, беря Суок за руку. - Посмотрим, хваленая кукла, что ты теперь будешь делать! Посмотрим... - Отвести ее к Трем Толстякам... - Они приговорят тебя к смерти. - Дурак, - спокойно ответила Суок, слизывая с розового кружева слад­кую сиропную кляксу, попавшую на ее платье в то время, когда Просперо громил кондитерскую. Глава 12 УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ РАЗДВАТРИС Что случилось с разоблаченной куклой дальше, пока неизвестно. Кроме того, мы воздержимся пока что и от прочих объяснений, а именно: какой такой попугай сидел на дереве и почему испугался почтенный зоолог, кото­рый, быть может, и до сих пор висит на суку, как выстиранная рубаха; ка­ким образом оружейник Просперо оказался на свободе и откуда появилась пантера; каким способом Суок очутилась на плече оружейника; что это было за чудовище, говорившее на человеческом языке, какую оно передало дощеч­ку Суок и почему оно умерло... Все разъяснится в свое время. Уверяю вас, что никаких чудес не проис­ходило, а все совершалось, как говорят ученые, по железным законам логи­ки. А сейчас утро. Как раз к этому утру удивительно похорошела природа. Даже у одной старой девы, имевшей выразительную наружность козла, перес­тала болеть голова, нывшая у нее с детства. Такой был воздух в это утро. Деревья не шумели, а пели детскими веселыми голосами. В такое утро каждому хочется танцевать. Поэтому неудивительно, что зал учителя танцев Раздватриса был переполнен. На пустой желудок, конечно, не потанцуешь. Не потанцуешь, конечно, и с горя. Но пустые желудки и горе были только у тех, кто собирался сегод­ня в рабочих кварталах, чтобы снова идти в поход на Дворец Трех Толстя­ков. А франты, дамы, сыновья и дочери обжор и богачей чувствовали себя превосходно. Они не знали, что гимнаст Тибул строит в полки бедный, го­лодный рабочий люд; они не знали, что маленькая танцовщица Суок освобо­дила оружейника Просперо, которого только и ждал народ; они мало прида­вали значения тем волнениям, которые поднялись в городе. - Пустяки! - говорила хорошенькая, но востроносая барышня, приготов­ляя бальные туфли. - Если они снова пойдут штурмовать дворец, гвардейцы уничтожат их, как в прошлый раз. - Конечно! - заливался молодой франт, грызя яблоко и оглядывая свой фрак. - Эти рудокопы и эти грязные ремесленники не имеют ружей, пистоле­тов и сабель. А у гвардейцев есть даже пушки. Пара за парой подходили беспечные и самодовольные люди к дому Разд­ватриса. На дверях у него висела дощечка с надписью: УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ РАЗДВАТРИС Учу не только танцам, но вообще красоте, изяществу, легкости, вежливости и поэтическому взгляду на жизнь. Плата за десять танцев вперед. На большом паркете медового цвета в круглом зале Раздватрис препода­вал свое искусство. Он сам играл на черной флейте, которая каким-то чудом держалась у его губ, потому что он все время размахивал руками в кружевных манжетах и белых лайковых перчатках. Он изгибался, принимал позы, закатывал глазки, отбивал каблуком такт и каждую минуту подбегал к зеркалу посмотреть: красив ли он, хорошо ли сидят бантики, блестит ли напомаженная голова... Пары вертелись. Их было так много и они так потели, что можно было подумать: варится какой-то пестрый и, должно быть, невкусный суп. То кавалер, то дама, завертевшись в общей сутолоке, становились похо­жими либо на хвостатую репу, либо на лист капусты, или еще на что-нибудь непонятное, цветное и причудливое, что можно найти в тарелке супа. А Раздватрис исполнял в этом супе должность ложки. Тем более что он был очень длинный, тонкий и изогнутый. Ах, если бы Суок посмотрела на эти танцы, вот бы она смеялась! Даже тогда, когда она играла роль Золотой Кочерыжки в пантомиме "Глупый ко­роль", и то она танцевала куда изящней. А между тем ей нужно было танце­вать, как танцуют кочерыжки. И в самый разгар танцев три огромных кулака в грубых кожаных перчат­ках постучали в дверь учителя танцев Раздватриса. По виду эти кулаки мало чем отличались от глиняных деревянных кувши­нов. "Суп" остановился. А через пять минут учителя танцев Раздватриса везли во Дворец Трех Толстяков. Три гвардейца прискакали за ним. Один из них посадил его на круп своей лошади спиной к себе - другими словами, Раздватрис ехал задом наперед. Другой гвардеец вез его большую картонную коробку. Она была весьма вместительна. - Я ведь должен взять с собой некоторые костюмы, музыкальные инстру­менты, а также парики, ноты и любимые романсы, - заявил Раздватрис, со­бираясь в путь. - Неизвестно, сколько мне придется пробыть при дворе. А я привык к изяществу и красоте, а потому люблю часто менять одежду. Танцоры бежали за лошадьми, махали платками и кричали Раздватрису приветствия. Солнце влезло высоко. Раздватрис был доволен, что его вызвали во дворец. Он любил Трех Толстяков за то, что их любили сыновья и дочери не менее толстых бога­чей. Чем был богаче богач, тем больше он нравился Раздватрису. "В самом деле, - рассуждал он, - какая мне польза от бедняков? Разве они учатся танцевать? Они всегда заняты работой и никогда не имеют де­нег. То ли дело богатые купцы, богатые франты и дамы! У них всегда много денег, и они никогда ничего не делают". Как видите, Раздватрис был не глуп по-своему, но по-нашему - глуп. "Дура эта Суок! - удивлялся он, вспоминая маленькую танцовщицу. - За­чем она танцует для нищих, для солдат, ремесленников и оборванных детей? Ведь они ей платят так мало денег". Должно быть, еще больше удивился бы глупый Раздватрис, если б узнал, что эта маленькая танцовщица рискнула своей жизнью, чтобы спасти вождя этих нищих, ремесленников и оборванных детей - оружейника Просперо. Всадники скакали быстро. Происшествия в пути были довольно странные. Постоянно вдалеке хлопали выстрелы. Кучки взволнованных людей толпились у ворот. Иногда через ули­цу перебегали два-три ремесленника, держа в руках пистолеты... Лавочни­кам, казалось бы, только и торговать в такой чудный день, а они закрыва­ли окна и высовывали свои толстые, блестящие щеки из форточек. Разные голоса из квартала в квартал перекликались: - Просперо! - Просперо! - Он с нами! - С на-а-ми! Порой пролетал гвардеец на разгоряченной лошади, разбрасывающей пену. Порой какой-нибудь толстяк, пыхтя, бежал в проулок, а по сторонам бежали ражие слуги, приготовив палки для защиты своего господина. В одном месте такие слуги, вместо того чтобы защищать своего толстого хозяина, совершенно неожиданно принялись его избивать, производя шум на целый квартал. Раздватрис сперва подумал, что это выколачивают пыль из турецкого ди­вана. Отсыпав три дюжины ударов, слуги поочередно лягнули толстяка в зад, потом, обнявшись и потрясая палками, побежали куда-то, крича: - Долой Трех Толстяков! Мы не хотим служить богачам! Да здравствует народ! А голоса перекликались: - Просперо! - Про-о-оспе-еро! Словом, была большая тревога. В воздухе пахло порохом. И наконец случилось последнее происшествие. Десять гвардейцев преградили путь трем своим товарищам, везшим Разд­ватриса. Это были пешие гвардейцы. - Стой! - сказал один из них. Голубые глаза его сверкали гневом. - Кто вы? - Не видишь? - спросил так же гневно гвардеец, за спиной которого си­дел Раздватрис. Лошадям, задержанным на полном ходу, не стоялось. Тряслась сбруя. Тряслись поджилки у учителя танцев Раздватриса. Неизвестно, что тряслось громче. - Мы солдаты дворцовой гвардии Трех Толстяков. - Мы спешим во дворец. Пропустите нас немедленно! Тогда голубоглазый гвардеец вынул из-за шарфа пистолет и сказал: - В таком случае, отдайте ваши пистолеты и сабли. Оружие солдата должно служить только народу, а не Трем Толстякам! Все гвардейцы, окружившие всадников, вынули пистолеты. Всадники схва­тились за свое оружие. Раздватрис лишился чувств и свалился с лошади. Когда он очнулся - точно сказать нельзя, но во всяком случае уже после того, как бой между сопровождавшими его гвардейцами и теми, которые их задержали, окончился. Очевидно, победили последние. Раздватрис увидел около себя того самого, за чьей спиной он сидел. Этот гвардеец был мертв. - Кровь, - пролепетал Раздватрис, закрывая глаза. Но то, что он увидел через секунду, потрясло его в три раза сильнее. Его картонная коробка была разбита. Его имущество вывалилось из обломков коробки. Его чудная одежда, его романсы и парики валялись в пыли на мостовой... - Ах!.. Это в пылу сражения гвардеец уронил доверенную ему коробку, и она расквасилась о пухлые камни мостовой. - А! Ах! Раздватрис бросился к своему добру. Он лихорадочно перебрал жилеты, фраки, чулки, туфли с дешевыми, но красивыми на первый взгляд пряжками и снова сел на землю. Его горе не имело границ. Все вещи, весь туалет ос­тался на месте, но самое главное было похищено. И пока Раздватрис возде­вал к голубому небу свои кулачки, похожие на булочки, три всадника нес­лись во весь опор к Дворцу Трех Толстяков. Их лошади принадлежали до сражения трем гвардейцам, везшим учителя танцев Раздватриса. После сражения, когда один из них был убит, а ос­тальные сдались и перешли на сторону народа, победители нашли в разбив­шейся коробке Раздватриса нечто розовое, завернутое в марлю. Тогда трое из них немедленно вскочили на отвоеванных лошадей и поскакали. Скакавший впереди голубоглазый гвардеец прижимал к груди нечто розо­вое, завернутое в марлю. Встречные шарахались в сторону. На шляпе гвардейца была красная ко­карда. Это означало, что он перешел на сторону народа. Тогда встречные, если это не были толстяки или обжоры, аплодировали ему вслед. Но, приг­лядевшись, в изумлении замирали: из свертка, который гвардеец держал на груди, свисали ноги девочки в розовых туфлях с золотыми розами вместо пряжек... Глава 13 ПОБЕДА Только что мы описывали утро с его необычайными происшествиями, а сейчас повернем обратно и будем описывать ночь, которая предшествовала этому утру и была, как вы уже знаете, полна не менее удивительными про­исшествиями. В эту ночь оружейник Просперо бежал из Дворца Трех Толстяков, в эту ночь Суок была схвачена на месте преступления. Кроме того, в эту ночь три человека с прикрытыми фонарями вошли в спальню наследника Тутти. Это происходило приблизительно через час после того, как оружейник Просперо разгромил дворцовую кондитерскую и гвардейцы взяли Суок в плен возле спасательной кастрюли. В спальне было темно. Высокие окна были наполнены звездами. Мальчик крепко спал, дыша очень спокойно и тихо. Три человека всячески старались спрятать свет своих фонарей. Что они делали - неизвестно. Слышался только шепот. Караул, стоявший у дверей спальни снаружи, продолжал стоять как ни в чем не бывало. Очевидно, трое вошедших к наследнику имели какое-то право хозяйничать в его спальне. Вы уже знаете, что воспитатели наследника Тутти не отличались храб­ростью. Вы помните случай с куклой. Вы помните, как был испуган воспита­тель при жуткой сцене в саду, когда гвардейцы искололи куклу саблями. Вы видели, как струсил воспитатель, рассказывая об этой сцене Трем Толстя­кам. На этот раз дежурный воспитатель оказался таким же трусом. Представьте, он находился в спальне, когда вошли трое неизвестных с фонарями. Он сидел у окна, оберегая сон наследника, и, чтобы не заснуть, глядел на звезды и проверял свои знания в астрономии. Но тут скрипнула дверь, блеснул свет и мелькнули три таинственные фи­гуры. Тогда воспитатель спрятался в кресле. Больше всего он боялся, что его длинный нос выдаст его с головой. В самом деле, этот удивительный нос четко чернел на фоне звездного окна и мог быть сразу замечен. Но трус себя успокаивал: "Авось они подумают, что это такое украшение на ручке кресла или карниз противоположного дома". Три фигуры, чуть-чуть освещенные желтым светом фонарей, подошли к кровати наследника. - Есть, - раздался шепот. - Спит, - ответил другой. - Тес!.. - Ничего. Он спит крепко. - Итак, действуйте. Что-то звякнуло. На лбу у воспитателя выступил холодный пот. Он почувствовал, что его нос от страха растет. - Готово, - шипел чей-то голос. - Давайте. Опять что-то звякнуло, потом булькнуло и полилось. И вдруг снова нас­тупила тишина. - Куда вливать? - В ухо. - Он спит, положив голову на щеку. Это как раз удобно. Лейте в ухо... - Только осторожно. По капельке. - Ровно десять капель. Первая капля кажется страшно холодной, а вто­рая не вызывает никакого ощущения, потому что первая действует немедлен­но. После нее исчезнет всякая чувствительность. - Старайтесь влить жидкость так, чтобы между первой и второй каплей не было никакого промежутка. - Иначе мальчик проснется, точно от прикосновения льда. - Тес!.. Вливаю... Раз, два!.. И тут воспитатель почувствовал сильный запах ландыша. Он разлился по всей комнате. - Три, четыре, пять, шесть... - отсчитывал чей-то голос быстрым шепо­том. - Готово. - Теперь он будет спать три дня непробудным сном. - И он не будет знать, что стало с его куклой... - Он проснется, когда уже все окончится. - А то, пожалуй, он начал бы плакать, топать ногами, и в конце концов Три Толстяка простили бы девчонку и даровали бы ей жизнь... Три незнакомца исчезли. Дрожащий воспитатель встал. Зажег маленькую лампочку, горевшую пламенем в форме оранжевого цветка, и подошел к кро­вати. Наследник Тутти лежал в кружевах, под шелковыми покрывалами маленький и важный. На огромных подушках покоилась его голова с растрепанными золотыми волосами. Воспитатель нагнулся и приблизил лампочку к бледному лицу мальчика. В маленьком ухе сверкала капля, будто жемчужина в раковине. Золотисто-зеленый свет переливался в ней. Воспитатель прикоснулся к ней мизинцем. На маленьком ухе ничего не осталось, а всю руку воспитателя пронизал острый, нестерпимый холод. Мальчик спал непробудным сном. А через несколько часов наступило то прелестное утро, которое мы уже имели удовольствие описывать нашим читателям. Мы знаем, что произошло в это утро с учителем танцев Раздватрисом, но нам гораздо интереснее узнать, что стало в это утро с Суок. Ведь мы ее оставили в таком ужасном положении! Сперва решено было бросить ее в подземелье. - Нет, это слишком сложно, - сказал государственный канцлер. - Мы устроим скорый и справедливый суд. - Конечно, нечего возиться с девчонкой, - согласились Три Толстяка. Однако не забудьте, что Три Толстяка пережили очень неприятные мину- ты, удирая от пантеры. Им необходимо было отдохнуть. Они сказали так: - Мы поспим немного. А утром устроим суд. С этими словами они разошлись по своим спальням. Государственный канцлер, который не сомневался в том, что куклу, ока­завшуюся девочкой, суд приговорит к смерти, отдал приказание усыпить наследника Тутти, чтобы он своими слезами не смягчил страшного пригово­ра. Три человека с фонарями, как вы уже знаете, проделали это. Наследник Тутти спал. Суок сидела в караульном помещении. Караульное помещение называется кордегардией. Так, Суок в это утро сидела в кордегардии. Ее окружали гвардейцы. Посторонний человек, зайдя в кордегардию, долго бы удивлялся: почему эта хорошенькая печальная девочка в необыкновенно нарядном розо­вом платье находится среди гвардейцев? Ее вид совершенно не вязался с грубой обстановкой кордегардии, где валялись седла, оружие, пивные круж­ки. Гвардейцы играли в карты, дымили синим вонючим дымом из своих трубок, бранились, поминутно затевали драку. Эти гвардейцы еще были верны Трем Толстякам. Они грозили Суок огромными кулаками, делали ей страшные рожи и топали на нее ногами. Суок относилась к этому спокойно. Чтобы отделаться от их внимания и насолить им, она высунула язык и, оборотившись ко всем сразу, сидела с такой рожей целый час. Сидеть на бочонке ей казалось достаточно удобным. Правда, платье от такого сиденья пачкалось, но уже и без того оно потеряло свой прежний вид: его изорвали ветки, обожгли факелы, измяли гвардейцы, обрызгали си­ропы. Суок не думала о своей участи. Девочки ее возраста не страшатся явной опасности. Они не испугаются направленного на них пистолетного дула, но зато им будет страшно остаться в темной комнате. Она думала так: "Оружейник Просперо на свободе. Сейчас он вместе с Тибулом поведет бедняков во дворец. Они меня освободят". В то время, когда Суок размышляла таким образом, к дворцу прискакали три гвардейца, о которых мы говорили в предыдущей главе. Один из них, голубоглазый, как вы уже знаете, вез какой-то таинственный сверток, из которого свисали ноги в розовых туфлях с золотыми розами вместо пряжек. Подъезжая к мосту, где стоял караул, верный Трем Толстякам, эти три гвардейца сорвали со своих шляп красные кокарды. Это было необходимо для того, чтобы караул их пропустил. Иначе, если бы караул увидел красные кокарды, он начал бы стрелять в этих гвардейцев, потому что они перешли на сторону народа. Они пронеслись мимо караула, едва не опрокинув начальника. - Должно быть, какое-нибудь важное донесение, - сказал начальник, поднимая свою шляпу и стряхивая пыль с мундира. В этот момент настал для Суок последний час. Государственный канцлер вошел в кордегардию. Гвардейцы вскочили и стали смирно, вытянув свои огромные перчатки по швам. - Где девчонка? - спросил канцлер, поднимая очки. - Иди сюда! - крикнул девочке самый главный гвардеец. Суок сползла с бочонка. Гвардеец грубо схватил ее поперек пояса и поднял. - Три Толстяка ожидают в Зале Суда, - сказал канцлер, опуская очки. - Несите девчонку за мной. С этими словами канцлер вышел из кордегардии. Гвардеец шагнул за ним, держа Суок одной рукой на весу. О, золотые розы! О, розовый шелк! Все это погибло под безжалостной рукой. Суок, которой было больно и неловко висеть поперек страшной руки гвардейца, ущипнула его повыше локтя. Она собрала силы, и щипок получил­ся основательный, несмотря на плотный рукав мундира. - Черт! - выругался гвардеец и уронил девочку. - Что? - обернулся канцлер. И тут канцлер почувствовал совершенно неожиданный удар по уху. Канц­лер упал. И за ним немедленно упал гвардеец, который только что расправлялся с Суок. Его тоже ударили по уху. Но как! Можете себе представить, какой силы должен быть удар, чтобы свалить без чувств такого огромного и злого гвардейца. Прежде чем Суок успела оглянуться, чьи-то руки снова подхватили ее и потащили. Это тоже были грубые и сильные руки, но они казались добрее, и в них Суок чувствовала себя ловчей, чем в руках гвардейца, который валялся те­перь на блестящем полу. - Не бойся! - шепнул ей чей-то голос. Толстяки нетерпеливо дожидались в Зале Суда. Они сами хотели судить хитрую куклу. Вокруг сидели чиновники, советники, судьи и секретари. Разноцветные парики - малиновые, сиреневые, ярко-зеленые, рыжие, белые и золотые - пылали в солнечных лучах. Но даже веселый солнечный свет не мог украсить надутые физиономии под этими париками. Три Толстяка по-прежнему страдали от жары. Пот сыпался с них, как го­рох, и портил лежащие перед ними бумажные листы. Секретари ежеминутно меняли бумагу. - Наш канцлер заставляет себя долго ждать, - сказал Первый Толстяк, шевеля пальцами, как удавленник. Наконец долгожданные появились. Три гвардейца вошли в зал. Один держал на руках девочку. О, как пе­чально она выглядела! Розовое платье, поражавшее вчера своим сиянием и дорогой искусной от­делкой, превратилось теперь в жалкие лохмотья. Увяли золотые розы, осы­пались блестки, измялся и истрепался шелк. Голова девочки уныло свисала к плечу гвардейца. Девочка была смертельно бледна, и ее лукавые серые глаза погасли. Пестрое собрание подняло головы. Три Толстяка потирали руки. Секретари вынули длинные перья из-за своих не менее длинных ушей. - Так, - сказал Первый Толстяк. - А где же государственный канцлер? Гвардеец, державший девочку, стал перед собранием и доложил. Голубые глаза его весело блестели: - У господина государственного канцлера по дороге случилось расстройство желудка. Объяснение это всех удовлетворило. Суд начался. Гвардеец усадил бедную девочку на грубую скамью перед столом судей. Она сидела, поникнув головой. Первый Толстяк начал допрос. Но тут встретилось весьма важное препятствие: Суок не хотела отвечать ни на один вопрос. - Прекрасно! - рассердился Толстяк. - Прекрасно! Тем хуже для нее. Она не удостаивает нас ответом - хорошо... Тем страшней мы выдумаем для нее кару! Суок не шелохнулась. Три гвардейца, точно окаменев, стояли по сторонам. - Позвать свидетелей! - распорядился Толстяк. Свидетель был только один. Его привели. Это был уважаемый зоолог, смотритель зверинца. Всю ночь он провисел на суку. Его только теперь сняли. Он так и вошел: в цветном халате, в полосатом белье и в ночном колпаке. Кисть колпака волочилась за ним по земле, как кишка. Увидев Суок, которая сидела на скамье, зоолог зашатался от страха. Его поддержали. - Расскажите, как было дело. Зоолог принялся обстоятельно рассказывать. Он сообщил о том, как, влезши на дерево, он увидел между ветвями куклу наследника Тутти. Так как он никогда не видел живых кукол и не предполагал, что куклы по ночам лазят на деревья, то он очень испугался и лишился чувств. - Каким образом она освободила оружейника Просперо? - Не знаю. Я не видел и не слышал. Мой обморок был очень глубок. - Ответишь ли ты нам, гадкая девчонка, как оружейник Просперо очутил­ся на свободе? Суок молчала. - Потрясите ее. - Хорошенько! - приказали Толстяки. Голубоглазый гвардеец встряхнул девочку за плечи. Кроме того, он пре­больно щелкнул ее в лоб. Суок молчала. Толстяки зашипели от злости. Разноцветные головы укоризненно закача­лись. - Очевидно, - сказал Первый Толстяк, - никаких подробностей нам не удастся узнать. При этих словах зоолог ударил себя ладонью по лбу: - Я знаю, что нужно сделать! Собрание насторожилось. - В зверинце есть клетка с попугаями. Там собраны попугаи самых ред­ких пород. Вам, конечно, известно, что попугай умеет запоминать и повто­рять человеческую речь. У многих попугаев чудный слух и великолепная па­мять... Я думаю, что они запомнили все, что говорилось ночью в зверинце этой девчонкой и оружейником Просперо... Поэтому я предлагаю вызвать в Зал Суда в качестве свидетеля какого-нибудь из моих удивительных попуга­ев. Гул одобрения прошел по собранию. Зоолог отправился в зверинец и вскоре вернулся. На его указательном пальце сидел большой, старый попугай с длинной красной бородой. Вспомните: когда Суок бродила ночью по зверинцу, - вспомните! - ей показался подозрительным один из попугаев. Помните, она видела, как он смотрел на нее и как, притворившись спящим, улыбнулся в свою длинную красную бороду. И теперь на пальце зоолога, так же удобно, как и на своей серебряной жердочке, сидел этот самый краснобородый попугай. Теперь он улыбался весьма недвусмысленно, радуясь, что выдаст бедную Суок. Зоолог заговорил с ним по-немецки. Попугаю показали девочку. Тогда он хлопнул крыльями и закричал: - Суок! Суок! Голос его походил на треск старой калитки, которую ветер рвет с ее ржавых петель. Собрание молчало. Зоолог торжествовал. А попугай продолжал делать свой донос. Он передавал действительно то, что слышал ночью. Так что если вас интересует история освобождения ору­жейника Просперо, то слушайте все, что будет кричать попугай. О! Это была действительно редкая порода попугая. Не говоря уже о кра­сивой красной бороде, которая могла сделать честь любому генералу, попу­гай искуснейшим образом передавал человеческую речь. - Кто ты? - трещал он мужским голосом. И тут же отвечал очень тоненько, подражая голосу девочки: - Я Суок. - Суок! - Меня послал Тибул. Я не кукла. Я живая девочка. Я пришла тебя осво­бодить. Ты не видел меня, как я вошла в зверинец? - Нет. Я, кажется, спал. Сегодня я заснул впервые. - Я тебя ищу в зверинце. Я увидела здесь чудовище, которое говорило человеческим голосом. Я думала, что это ты. Чудовище умерло. - Это Туб. Значит, он умер? - Умер. Я испугалась и закричала. Пришли гвардейцы, и я спряталась на дерево. Я так довольна, что ты жив! Я пришла тебя освободить. - Моя клетка крепко заперта. - У меня ключ от твоей клетки. Когда попугай пропищал последнюю фразу, негодование охватило всех. - Ах, подлая девчонка! - заорали Толстяки. - Теперь понятно все. Она украла ключ у наследника Тутти и выпустила оружейника. Оружейник разбил свою цепь, сломал клетку пантеры и схватил зверя, чтобы пройти свободно по двору. - Да! - Да! - Да! А Суок молчала. Попугай утвердительно замотал головой и трижды хлопнул крыльями. Суд окончился. Приговор был таков: "Мнимая кукла обманула наследника Тутти. Она выпустила самого главного мятежника и врага Трех Толстяков - оружейника Просперо. Из-за нее погиб лучший экземпляр пантеры. Поэтому обманщица приговаривается к смерти. Ее растерзают звери". И представьте себе: даже когда был прочитан приговор, Суок не ше­вельнулась! Все собрание двинулось в зверинец. Вой, писк и свист зверей при­ветствовали шествие. Больше всех волновался зоолог: ведь он был смотри­тель зверинца! Три Толстяка, советники, чиновники и прочие придворные расположились на трибуне. Она была защищена решеткой. Ах, как нежно светило солнце! Ах, как синело небо! Как сверкали плащи попугаев, как вертелись обезьяны, как приплясывал зеленоватый слон! Бедная Суок! Она не любовалась этим. Должно быть, глазами, полными ужаса, она смотрела на грязную клетку, где, приседая, бегали тигры. Они походили на ос - во всяком случае, имели ту же окраску: желтую с корич­невыми полосами. Они исподлобья смотрели на людей. Иногда они бесшумно разевали алые пасти, из которых воняло сырым мясом. Бедная Суок! Прощай цирк, площади. Август, лисичка в клетке, милый, большой, сме­лый Тибул! Голубоглазый гвардеец вынес девочку на середину зверинца и положил на горячий блестящий графит. - Позвольте... - сказал вдруг один из советников. - А как же наслед­ник Тутти? Ведь если он узнает, что его кукла погибла в лапах тигров, он умрет от слез. - Тес! - шепнул ему сосед. - Тес! Наследника Тутти усыпили... Он бу­дет спать непробудным сном три дня, а может быть, и больше... Все взоры устремились на розовый жалкий комок, лежавший в кругу между клеток. Тогда вошел укротитель, хлопая бичом и сверкая пистолетом. Музыканты заиграли марш. Так Суок в последний раз выступала перед публикой. - Алле! - крикнул укротитель. Железная дверь клетки загремела. Из клетки тяжело и бесшумно выбежали тигры. Толстяки захохотали. Советники захихикали и затрясли париками. Хлопал бич. Три тигра подбежали к Суок. Она лежала неподвижно, глядя в небо неподвижными серыми глазами. Все приподнялись. Все готовы были закричать от удовольствия, увидев расправу зверей с маленьким другом народа... Но... тигры подошли, один нагнул лобастую голову, понюхал, другой тронул кошачьей лапой девочку, третий, даже не обратив внимания, пробе­жал мимо и, став перед трибуной, начал рычать на Толстяков. Тогда все увидели, что это была не живая девочка, а кукла - рваная, старая, никуда не годная кукла. Скандал был полный. Зоолог от конфуза откусил себе половину языка. Укротитель загнал зверей обратно в клетку и, презрительно подкинув ногой мертвую куклу, ушел снимать свой парадный костюм, синий с золотыми шну­рами. Общество молчало пять минут. И молчание нарушилось самым неожиданным образом: над зверинцем в го­лубом небе разорвалась бомба. Все зрители рухнули носами в деревянный пол трибуны. Все звери стали на задние лапы. Немедленно разорвалась вторая бомба. Небо заполнилось белым круглым дымом. - Что это? Что это? Что это? - полетели крики. - Народ идет на приступ! - У народа - пушки! - Гвардейцы изменили!!! - О! Ан О!!! Парк заполнился шумом, криками, выстрелами. Мятежники ворвались в парк - это было ясно! Вся компания бросилась бежать из зверинца. Минист­ры обнажили шпаги. Толстяки орали благим матом. В парке они увидели сле­дующее. Со всех сторон наступали люди. Их было множество. Обнаженные головы, окровавленные лбы, разорванные куртки, счастливые лица... Это шел народ, который сегодня победил. Гвардейцы смешались с ним. Красные кокарды сия­ли на их шляпах. Рабочие были тоже вооружены. Бедняки в коричневых одеж­дах, в деревянных башмаках надвигались целым войском. Деревья гнулись под их напором, кусты трещали. - Мы победили! - кричал народ. Три Толстяка увидели, что спасения нет. - Нет! - завыл один из них. - Неправда! Гвардейцы, стреляйте в них! Но гвардейцы стояли в одних рядах с бедняками. И тогда прогремел голос, покрывший шум всей толпы. Это говорил оружейник Просперо: - Сдавайтесь! Народ победил! Кончилось царство богачей и обжор! Весь город в руках народа. Все Толстяки в плену. Плотная пестрая волнующая стена обступила Толстяков. Люди размахивали алыми знаменами, палками, саблями, потрясали кулака­ми. И тут началась песня. Тибул в своем зеленом плаще, с головой, пере­вязанной тряпкой, через которую просачивалась кровь, стоял рядом с Прос­перо. - Это сон! - кричал кто-то из Толстяков, закрывая глаза руками. Тибул и Просперо запели. Тысячи людей подхватили песню. Она летела по всему огромному парку, через каналы и мосты. Народ, наступавший от го­родских ворот к дворцу, услышал ее и тоже начал петь. Песня перекатыва­лась, как морской вал, по дороге, через ворота, в город, по всем улицам, где наступали рабочие бедняки. И теперь пел эту песню весь город. Это была песня народа, который победил своих угнетателей. Не только Три Толстяка со своими министрами, застигнутые во дворце, жались, и ежились, и сбивались в одно жалкое стадо при звуках этой пес­ни, - все франты в городе, толстые лавочники, обжоры, купцы, знатные да­мы, лысые генералы удирали в страхе и смятении, точно это были не слова песни, а выстрелы и огонь. Они искали места, где бы спрятаться, затыкали уши, зарывались голова­ми в дорогие вышитые подушки. Кончилось тем, что огромная толпа богачей бежала в гавань, чтобы сесть на корабли и уплыть из страны, где они потеряли все: свою власть, свои деньги и привольную жизнь лентяев. Но тут их окружили матросы. Бо­гачи были арестованы. Они просили прощенья. Они говорили: - Не трогайте нас! Мы не будем больше принуждать вас работать на нас... Но народ им не верил, потому что богачи уже не раз обманывали бедня­ков и рабочих. Солнце стояла высоко над городом. Синело чистое небо. Можно было по­думать, что празднуют большой, небывалый праздник. Все было в руках народа: арсеналы, казармы, дворцы, хлебные склады, магазины. Везде стояли караулы гвардейцев с красными кокардами на шля­пах. На перекрестках развевались алые флаги с надписями: ВСЕ, ЧТО СДЕЛАНО РУКАМИ БЕДНЯКОВ, ПРИНАДЛЕЖИТ БЕДНЯКАМ. ДА ЗДРАВСТВУ­ЕТ НАРОД! ДОЛОЙ ЛЕНТЯЕВ И ОБЖОР! Но что стало с Тремя Толстяками? Их повели в главный зал дворца, чтобы показать народу. Рабочие в се­рых куртках с зелеными обшлагами, держа наперевес ружья, составляли кон­вой. Зал сверкал тысячами солнечных пятен. Сколько здесь было людей! Но как отличалось это собрание от того, перед которым пела маленькая Суок в день своего знакомства с наследником Тутти! Здесь были все те зрители, которые рукоплескали ей на площадях и рын­ках. Но теперь их лица казались веселыми и счастливыми. Люди теснились, лезли друг другу на спины, смеялись, шутили. Некоторые плакали от счастья. Никогда таких гостей не видели парадные залы дворца. И никогда еще так ярко не освещало их солнце. - Тес! - Тише! - Тише! На вершине лестницы появилась процессия пленников. Три Толстяка смот­рели в землю. Впереди шел Просперо, с ним Тибул. Колонны зашатались от восторженных криков, а Три Толстяка оглохли. Их свели по лестнице, чтобы народ их увидел ближе и убедился, что эти страшные Толстяки у него в плену. - Вот... - сказал Просперо, стоя у колонны. Он был ростом почти в по­ловину этой огромной колонны: его рыжая голова горела нестерпимым пламе­нем в солнечном сиянии. - Вот, - сказал он, - вот Три Толстяка. Они да­вили бедный народ. Они заставляли нас работать до кровавого пота и отни­мали у нас все. Видите, как они разжирели! Мы победили их. Теперь мы бу­дем работать сами для себя, мы все будем равны. У нас не будет ни бога­чей, ни лентяев, ни обжор. Тогда нам будет хорошо, мы все будем сыты и богаты. Если нам станет плохо, то мы будем знать, что нет никого, кто жиреет в то время, когда мы голодны... - Ура! Ура! - неслись крики. Три Толстяка сопели. - Сегодня день нашей победы. Смотрите, как сияет солнце! Слушайте, как поют птицы! Слушайте, как пахнут цветы. Запомните этот день, запом­ните этот час! И когда прозвучало слово "час", все головы повернулись туда, где были часы. Они висели между двумя колоннами, в глубокой нише. Это был огромный ящик из дуба, с резными и эмалевыми украшениями. Посередине темнел диск с цифрами. "Который час?" - подумал каждый. И вдруг (это уже последнее "вдруг" в нашем романе)... Вдруг дубовая дверь ящика раскрылась. Никакого механизма внутри не оказалось, вся часовая машина была выломана. И вместо медных кругов и пружин в этом шкафчике сидела розовая, сверкающая и сияющая Суок. - Суок! - вздохнул зал. - Суок! - завопили дети. - Суок! Суок! Суок! - загремели рукоплескания. Голубоглазый гвардеец вынул девочку из шкафа. Это был тот же самый голубоглазый гвардеец, который похитил куклу наследника Тутти из картон­ной коробки учителя танцев Раздватриса. Он привез ее во дворец, он пова­лил ударом кулака государственного канцлера и гвардейца, который тащил бедную живую Суок. Он спрятал Суок в часовой шкаф и подменил ее мертвой, изорванной куклой. Помните, как в Зале Суда он тряс это чучело за плечи и как он отдал его на растерзание зверей? Девочку передавали из рук в руки. Люди, которые называли ее лучшей танцовщицей в мире, которые бросали ей на коврик последние монеты, при­нимали ее в объятия, шептали: "Суок!", целовали, тискали на своей груди. Там, под грубыми, рваными куртками, покрытыми сажей и дегтем, бились исстрадавшиеся, большие, полные нежности сердца. Она смеялась, трепала их спутанные волосы, вытирала маленькими руками свежую кровь с их лиц, тормошила детей и строила им рожи, плакала и ле­петала что-то неразборчивое. - Дайте ее сюда, - сказал оружейник Просперо дрогнувшим голосом; мно­гим показалось, что в глазах его блеснули слезы. - Это моя спасительни­ца! - Сюда! Сюда! - кричал Тибул, размахивая зеленым плащом, как огромным листом лопуха. - Это мой маленький дружок. Иди суда, Суок. А издали спешил, пробиваясь сквозь толпу, маленький улыбающийся док­тор Гаспар... Трех Толстяков загнали в ту самую клетку, в которой сидел оружейник Просперо. ЭПИЛОГ Спустя год был шумный и веселый праздник. Народ справлял первую го­довщину освобождения из-под власти Трех Толстяков. На Площади Звезды был устроен спектакль для детей. На афишах красова­лись надписи: СУОК! СУОК! СУОК! Тысячи детей ожидали появления любимой актрисы. И в этот праздничный день она представляла не одна: маленький мальчик, слегка похожий на нее, только с золотыми волосами, вышел вместе с ней на эстраду. Это был ее брат. А прежде он был наследником Тутти. Город шумел, трещали флаги, мокрые розы сыпались из мисок цветочниц, прыгали лошади, разукрашенные разноцветными перьями, крутились карусели, а на Площади Звезды маленькие зрители, замирая, следили за представлени­ем. Потом Суок и Тутти были засыпаны цветами. Дети окружили их. Суок вынула маленькую дощечку из кармана своего нового платья и кое-что прочла детям. Наши читатели помнят эту дощечку. В одну страшную ночь умирающий та­инственный человек, похожий на волка, передал ей дощечку из печальной клетки в зверинце. Вот что было написано на ней: "Вас было двое: сестра и брат - Суок и Тутти. Когда вам исполнилось по четыре года, вас похитили из родного дома гвардейцы Трех Толстяков. Я - Туб, ученый. Меня привезли во дворец. Мне показали маленькую Суок и Тутти. Три Толстяка сказали так: "Вот видишь девочку? Сделай куклу, которая не отличалась бы от этой девочки". Я не знал, для чего это было нужно. Я сделал такую куклу. Я был большим уче­ным. Кукла должна была расти, как живая девочка. Суок исполнится пять лет, и кукле тоже. Суок станет взрослой, хорошенькой и печальной девоч­кой, и кукла станет такой же. Я сделал эту куклу. Тогда вас разлучили. Тутти остался во дворце с куклой, а Суок отдали бродячему цирку в обмен на попугая редкой породы, с длинной красной бородой. Три Толстяка прика­зали мне: "Вынь сердце мальчика и сделай для него железное сердце". Я отказался. Я сказал, что нельзя лишать человека его человеческого серд­ца. Что никакое сердце - ни железное, ни ледяное, ни золотое - не может быть дано человеку вместо простого, настоящего человеческого сердца. Ме­ня посадили в клетку, и с тех пор мальчику начали внушать, что сердце у него железное. Он должен был верить этому и быть жестоким и суровым. Я просидел среди зверей восемь лет. Я оброс шерстью, и зубы мои стали длинными и желтыми, но я не забыл вас. Я прошу у вас прощения. Мы все были обездолены Тремя Толстяками, угнетены богачами и жадными обжорами. Прости меня, Тутти, - что на языке обездоленных значит: "Разлученный". Прости меня, Суок, - что значит: "Вся жизнь"...".   Литература   www.pseudology.org