Игорь Семёнович Кон Отцовство как социокультурный институт «Мой милый сын! Увидь меня во сне!..» Давид Самойлов Уточним вопросы В последний трети ХХ в. социологи и педагоги всего мира забили тревогу по поводу «кризиса отцовства» Обсуждалась эта проблема и в СССР [1, 2, 3]. Эти сетования не были новыми. Достоевский еще в 1876 г писал : «…Случайность современного русского семейства, по-моему, состоит в утрате современными отцами всякой общей идеи в отношении к своим семействам, общей для всех отцов, связующей их между собой, в которую они бы сами верили и научили бы так верить детей своих, передали бы им эту веру в жизнь»..[4, с.2]. На ослабление и неэффективность отцовства жаловались древние греки классического периода и ветхозаветные пророки. Чтобы от эмоций перейти к проблемам, нужно уточнить некоторые понятия и расчленить вопросы. Русское слово «отцовство» в английском языке передается терминами fatherhood и fathering (применительно к «родительству» этому соответствуют термины parenthood и parenting, а к «материнству» – motherhood и mothering). Первое слово обозначает отцовство как социальный институт, то, как его представляет себе общество, а второе - отцовство как деятельность, практики и стили поведения. Для исследования этих явлений нужны разные источники и методы. В первом случае осуществляется реконструкция и анализ социокультурных норм, чего общество ожидает от отца «вообще». Во втором случае происходит описание и анализ того, что фактически делают и чувствуют конкретные отцы, какова психология отцовства. То и другое может рассматриваться на разных уровнях и в разном контексте. На историко-антропологическом, макросоциальном (социетальном) уровне институт отцовства рассматривается в системе других социальных институтов и способов межпоколенной трансмиссии культуры. На микросоциальном уровне на первый план выходит изучение отцовской деятельности в контексте конкретной семьи (отец как воспитатель и воспитуемый). При этом в одной и той словесной упаковке часто обсуждаются совершенно разные вопросы. Например, знаменитая «проблема отцов и детей» в одном случае подразумевает взаимоотношения разных поколений, обладающих разным жизненным опытом, социальным положением и властными функциями, в другом - взаимодействие старших и младших, в третьем - отношения детей и родителей, независимо от пола тех и других, в четвертом - специфические особенности и сложности взаимоотношений между отцами и сыновьями. «Кризис отцовства» можно рассматривать и как аспект кризиса семьи и как аспект кризиса маскулинности. Институт отцовства и реализующие его практики – необходимые элементы гендерного порядка, соотношения мужских и женских ролей и деятельностей. Отцовство - одна из главных мужских идентичностей. Что значит отцовство для мужчины и как оно влияет на его субъективное благополучие, причем не вообще, а на разных стадиях жизненного пути? Из одной только социальной статистики это знание невыводимо, а без него не может быть эффективной социальной педагогики. Столь же многомерен социализационный аспект отцовства. Если бы разделение отцовских и материнских функций вытекало только из полового диморфизма, оно везде и всюду было бы одинаковым. В действительности содержание отцовской роли и критерии успешности ее выполнения производны от гендерного порядка и конкретно-исторических форм брака и семьи. Очень трудно оценить и влияние отца на развитие ребенка. Оно может быть неодинаковым в краткосрочной и в долгосрочной перспективе. Кроме того необходимо уточнить, на какие именно черты и свойства ребенка влияет отец, причем это нужно сделать отдельно для сыновей и дочерей. Переход от спекулятивных рассуждений о роли отца в воспитании детей к конкретному исследованию заставил ученых разграничить разные категории отцов. Родные (биологические) отцы могут воздействовать иначе, чем приемные, а отцы, живущие совместно с детьми в общем домохозяйстве – не так, как живущие отдельно. С увеличением числа разводов актуализировалась проблема образа жизни разведенных отцов и отцов-одиночек. Рост сексуальной активности подростков поставил проблему несовершеннолетних отцов и т.д. Психологические исследования показали, что важен не просто факт наличия (или отсутствия) у ребенка отца и то, сколько времени они проводят вместе, но и стиль отцовского поведения, где гораздо больше индивидуальных вариаций. Увеличение числа исследований и расширение их предметной области повлекли за собой усложнение их методологии. Дисциплинарные границы социологии, антропологии и психологии отцовства становятся более проницаемыми и требуют сочетания разных методов. Чтобы понять историческую динамику и перспективы отцовства нужна не только добротная социальная статистика, но и многообразные нарративы, дневники, личные документы. Опросные данные сочетаются с обсервационными. При этом важно учитывать, чьими глазами – отца, матери, ребенка или каких–то третьих лиц – увидено изучаемое поведение. Нельзя делать обобщения, опираясь только на один источник (например, опрос только отца или только матери), между тем больше половины исследований отцовства, проведенных в США в 1990-х строились именно так [5 ]. Недостаточно и сравнивать два изолированных показателя (например, количество времени, проводимого отцом с ребенком, и уровень самоуважения ребенка). Очень важно учитывать личностный смысл отношений между отцом и ребенком для каждого из них и т.п. Помимо его описательной и теоретической ценности, изучение отцовства имеет прикладной, социально-педагогический аспект. Рекомендации, полученные на основе научных исследований, могут существенно отличаться от того, что подсказывает обыденное сознание, с характерной для него категоричностью. В последние годы публикуется множество монографий и междисциплинарных трудов по этой тематике [ 6, 7, 8, 9 ]. Из отечественных работ следует особо отменить многочисленные работы Т.А. Гурко [ 10, 11 ] Глобальные тенденции Существует ли глобальный «кризис отцовства» и если да, в чем он состоит? Прежде всего мы сталкиваемся с фактом существенного расхождения дискурсивных и поведенческих практик. По данным Всемирного исследования ценностей, несмотря на увеличение числа разводов, внебрачных сожительств и неполных семей и ослабления роли родителей в воспитании детей, граждане постиндустриальных стран отнюдь не поддерживают идею отмирания брака и семьи. Когда в 1990 году население 43 стран спрашивали, какая сфера жизни для них самая важная, на первое место – 83 % всех ответов – вышла семья. За последние 3 десятилетия почти во всех странах выросло число людей, согласных с тем, что "для счастливого детства ребенок нуждается в доме, где есть и отец и мать" [12] Потребность в детях испытывают даже многие однополые пары. В то же время ученые и публицисты повсюду констатируют: рост безотцовщины, частое отсутствие отца в семье; незначительность и бедность отцовских контактов с детьми по сравнению с материнскими; педагогическую некомпетентность, неумелость отцов; их незаинтересованность и неспособность осуществлять воспитательные функции, особенно уход за маленькими детьми. Одни авторы полагают, что имеет место реальное, быстрое, чреватое опасными последствиями ослабление отцовского начала, т.е. что налицо некая макроисторическая тенденция, тогда как другие склонны думать, что так было всегда, что отцы никогда не играли важной роли в воспитании детей, а наши сегодняшние тревоги отражают только сдвиги в акцентах и стереотипах массового сознания. Проще всего отмахнуться от этих вопросов, сославшись на данные эволюционной биологии и полуироническую фразу Маргарет Мид, что «отцы — это биологическая необходимость, но социальная случайность» . Здесь действительно есть эволюционные универсалии. Если материнство предполагает не только зачатие и рождение, но и выращивание потомства, то отцовский вклад у многих биологических видов сводится к акту оплодотворения. У высших животных, у которых самцы участвуют в выращивании потомства, их обязанности сводятся к защите от внешних опасностей и, в большей или меньшей степени, жизнеобеспечению. У 95 % видов млекопитающих отцы мало заботятся о своем потомстве [13] У человека объем отцовской заботы и специфические стили отцовства зависят от множества социокультурных условий, но объем отцовской заботы всюду значительно меньше, чем у матерей. Наблюдения за поведением 3-6-летних детей в Кении, Индии, Мексике, Филиппинах, Японии и США (Б.Уайтинг и Д.Уайтинг, 1975) показали, что в присутствии матери дети находились от 3 до 12 раз чаще, чем в присутствии отца. У 4 - 10-летних детей в обществах Африки, Южной Азии, Южной, Центральной и Северной Америки соответствующая разница составляет от 2 до 4 раз (Б. Уайтинг и К.Эдвардс, 1988) Особенно ничтожен отцовский вклад в воспитание детей моложе 3 лет. Отцовство – один из главных аспектов маскулинности В архаических обществах высокая плодовитость считалась важным показателем «мужской силы». Мужчины всегда и везде стыдились бесплодия, сваливая вину за него на женщин. Могущественные мужчины спаривались с множеством женщин и зачинали гораздо больше потомков, чем их менее удачливые соплеменники. Но по мере эмансипации сексуальности от репродукции показателем мужской силы все больше становилось не столько количество произведенных на свет детей, сколько сама по себе сексуальная активность – количество женщин и частота актов. Репродуктивный успех мужчины достигался в результате конкуренции с другими мужчинами и ассоциировался с агрессивностью и воинскими доблестями. Ухаживать за собственными детьми мужчине было некогда и незачем. Отсюда - транскультурный архетип отсутствующего отца В мифологическом сознании отец выступает как персонификация власти (грозный отец, подавляющий и даже убивающий своих детей) или/и как прародитель, глава рода или большой семьи, который должен подготовить себе наследника, все остальное несущественно. Эти представления закрепляются и в образах массового сознания. В зависимости от особенностей того или иного общества, нормативный образ отца включает в себя несколько ипостасей: а) персонификация власти, б) кормилец, в) высший дисциплинатор, г) пример для подражания сыну, а иногда и непосредственный его наставник в общественно-трудовой деятельности. Физическое отсутствие отца в семье – не только следствие его внесемейных обязанностей, но и средство создания социальной дистанции между отцом и детьми ради поддержания отцовской власти. У некоторых народов существуют строгие правила избегания, делающие взаимоотношения между отцом и детьми чрезвычайно сдержанными. Традиционный этикет кавказских горцев требовал, чтобы при посторонних, особенно при старших, отец не брал ребенка на руки, не играл с ним, не говорил с ним и вообще не проявлял к нему каких-либо чувств. По свидетельству К. Хетагурова, «только в самом интимном кругу (жены и детей) или с глазу на глаз позволительно отцу дать волю своим чувствам и понянчить, приласкать детей. Если осетина-отца в прежние времена случайно заставали с ребенком на руках, то он не задумывался бросить малютку куда попало... Я не помню, чтобы отец назвал меня когда-нибудь по имени. Говоря обо мне, он всегда выражался так: "Где наш сын? Не видал ли кто нашего мальчика?".[14, с. 339—340] Впрочем, и там, где таких правил не было, большинство мужчин не отличались особым чадолюбием. Монтень, посвятивший родительской любви специальную главу своих «Опытов», признается, что «не особенно любил», чтобы его собственных детей «выхаживали» рядом с ним [15, с. 69]. Граф Е.Ф.Комаровский записал: « 28 мая 1803 года… Бог мне даровал перваго сына графа Егора Евграфовича. О рождении прочих моих детей записано в святцах, и потому поминать здесь о том я нахожу излишним…» [ 16, с.195 ] В отцовском стиле воспитания доминировали строгость и требовательность . Разумеется, индивидуальный стиль отцовства зависит от свойств конкретного мужчины и его взаимодействия с другими членами семьи. Однако при всей вариабельности отцовских образов, психологическая близость между отцом и сыном - явление редкое и скорее исключительное. В новое время содержание отцовской роли стало меняться. Отчасти это обусловлено изменением характера властных отношений в обществе [17]. Замена патриархально-монархического устройства, господствовавшего в Европе до 1770 г., «братски-республиканским» , повлекла за собой и изменение канона отцовства. Абсолютный монарх, который волен карать и миловать, постепенно уступил место «кормильцу». У него стало меньше власти и больше обязанностей. Соответственно меняется и стиль отцовства. Средневековые тексты говорят исключительно о властных функциях отца, которого домочадцы должны почитать и слушаться, а самому ему мало что предписывается. Начиная с эпохи Возрождения и Реформации, но особенно в 17 и 18 вв. резко увеличивается число поучений и наставлений, адресованных отцам, как им следует воспитывать детей. Этот сюжет занимает важное место в протестантской этике. Новый образ отца распространяется сначала в средних слоях, но постепенно распространяется и на другие классы. Затем и этого становится мало. В 1960-х гг. в США появляется «новый отец», который не только зарабатывает деньги на содержание семьи, но и сам ухаживает за детьми и активно интересуется их проблемами Смена нормативного канона отражает глубокие перемены в повседневной жизни. В доиндустриальном обществе «хороший отец» был воплощением власти и инструментальной эффективности. Хотя в патриархальной крестьянской семье отец не ухаживал за детьми, они, особенно мальчики, проводили много времени, работая под его руководством. В городской среде под давлением таких факторов, как женское равноправие, вовлечение женщин в профессиональную работу и пространственная разобщенность труда и быта традиционные ценности отцовства ослабевают. Как работает отец, дети уже не видят, а количество и значимость его внутрисемейных обязанностей меньше, чем у матери. Это влияет и на механизмы принятия семейных решений. Тесный домашний быт не предусматривает для отца специального пьедестала. По мере того как «невидимый родитель» становится более доступным, он все чаще подвергается критике со стороны жены, а его авторитет, основанный на внесемейных факторах, заметно снижается. Ослабление и даже полная утрата мужской власти в семье отражается в стереотипном образе отцовской некомпетентности, который гак же не способствует поддержанию отцовского авторитета, как и женская воркотня в присутствии детей. К тому же отца оценивают по традиционно женским критериям, по его достижениям в той деятельности, которой он раньше не занимался и к которой его не готовили. Эти тенденции наблюдаются не только на Западе, но и на Востоке, например, в Японии. Традиционная японская семья была в высшей степени авторитарной. В последние десятилетия отцовская роль стала проблематичной. Дети-подростки определенно хотят иметь не авторитарных, а авторитетных отцов, а их реальные отношения с отцами выглядят более напряженными, чем с матерями. Хотя многие практические вопросы чаще решают отцы, в дисциплинарных вопросах матери оказываются эффективнее. При решении своих жизненных проблем японские старшеклассники чаще всего обращаются к друзьям ( 65 %), затем – к матери (26 %) и только 7 % - к отцу. Когда в 1981 г. большую группу японских отцов спросили, кто в их семье отвечает за дисциплину, 60.5 % назвали мать, 22.2 % - обоих родителей и только 5.6 % - отца [18] B традиционном обществе брак и отцовство были обязательными элементами мужской идентичности. Сегодня они маргинализировались, стали делом свободного выбора. В 1977 г. холостыми были 63.7 % американских мужчин от 20 до 24 лет, а в 1994 – 81 %; среди 25-29-летних американцев доля холостых за эти годы почти удвоилась, с 26 до 50 % [19, c 268]. Это объясняется как повышением среднего возраста вступления в брак, так и увеличением числа незарегистрированных партнерств. Вовлечение женщин в общественный труд подрывает мужскую монополию на роль кормильца, как в семье, так и вне ее. Абсолютное число и удельный вес детей, воспитывающихся без отцов, в большинстве индустриально-развитых стран неуклонно растет. В странах ЕС доля семей с одним родителем и детьми до 15 лет в 1990/1991 гг. варьировала от 5.7 % в Греции до 20.4 % в Дании. 83.3 % таких семей – материнские. Впрочем, растет и число одиноких отцов, их доля в общем числе семей с детьми колеблется от 0.7 % в Испании до 11 % в Италии (часто это не разведенные мужчины, а вдовцы) [20]. Влияние этих процессов на содержание отцовского вклада в воспитание детей неоднозначно. Хотя в среднем отцы проводят со своими детьми значительно меньше времени, нежели матери, причем лишь незначительная часть этого времени расходуется непосредственно на уход и общение с детьми,. современные отцы в этом отношении не только не уступают прежним поколениям, но и существенно превосходят их, особенно в семьях, основанных на принципе гендерного равенства. Мужчины берут на себя гораздо больший круг обязанностей, которые раньше считались исключительно женскими. Например, обследование 231 канадской семьи показало, что, при выровненных социальных факторах, таких, как количество внерабочего времени, отцы проводят с детьми столько же времени, сколько матери. Чтобы понять динамику отцовского поведения более конкретно, социологи выделили в нем четыре автономных фактора: мотивация, умения и уверенность в себе, поддержка, прежде всего со стороны матери, институциональные практики ( как данное общество поощряет отцовство - отпуск по уходу за детьми и т.п) [21] Кроме того, выделены три параметра отцовского взаимодействия с ребенком: вовлеченность отца в непосредственный уход, общение или игру с ребенком, доступность отца для ребенка и ответственность за воспитание и принятие соответствующих решений. Оказалось, что cтепень отцовской вовлеченности в США в последней трети ХХ в. выросла на треть, а доступности – наполовину. Американские отцы проводят с детьми в среднем около 1.9 часа в рабочие и 6.5 часов в выходные дни. Это значительно больше, чем 25 лет назад. В 1990-х годах отцовская ангажированность составляет свыше 40 % , а доступность – две трети материнской. Этот рост идет по крайней мере с 1920-х годов. Среднее количество времени, которое американские отцы, по данным разных исследователей, проводят с детьми, выросло с 1960-х годов на 25 % - 37 % . А поскольку детей стало меньше, то время на одного ребенка выросло еще больше. Вопреки стереотипу, для более молодых и более образованных американских мужчин семья психологически важнее работы, она занимает центральное место в их жизни и во многом определяет их психическое благополучие [ 22] . Те же тенденции зафиксированы в Германии [23]. «Новые мужчины» берут на себя больше домашних обязанностей, придают больше значения отцовским ролям, чаще гуляют и играют с детьми, чем «традиционалисты», которые готовы материально обеспечивать семью, но эмоциональную заботу о детях передоверяют матери. Тем не менее ситуация остается тревожной   Во-первых, «новые отцы» везде и всюду составляют меньшинство. Во-вторых, прирост отцовской заботы практически уничтожается тем, что из-за увеличения числа внебрачных детей и числа разводов все большая доля мужчин не живет со своими семьями. Для многих мужчин брак и отцовство – своего рода «пакетное соглашение», тем более, что сами отцовские роли и необходимые для этого навыки определены культурой менее четко, чем материнские, здесь многое зависит от индивидуального соглашения. В США после развода девять из десяти детей остаются с матерью, после чего их общение с отцами ограничивается, а то и вовсе прекращается; в 1995 г около трети американцев после развода практически перестали общаться с детьми. Отчасти потому, что мужчины сами теряют к ним интерес, а отчасти потому, что бывшие жены препятствуют таким контактам. В результате на макросоциальном уровне безотцовщина не уменьшается, а растет. Страдают от этого не только дети и женщины, но и отцы. Любящий своего ребенка мужчина приобретает новую идентичность и сферу ответственности, компенсирующие эмоциональное отчуждение от других видов деятельности. Но при разводе все это обращается против него. Новый стиль отцовства делает мужчину более ранимым. Серия интервью с разведенными канадскими и британскими отцами показала рост психологической значимости для них семьи и детей, но как раз более мягкие, “андрогинные” отцы тяжелее переживают расставание с детьми при разводе. Чувство потери ребенка усугубляется сознанием собственного провала. «Мужчины, которые были хорошими отцами, теперь по определению становятся плохими отцами, неспособными защитить своих детей от боли отделения, которую они чувствуют сами. Они также не могут защитить самих себя от потери самых драгоценных аспектов собственного Я и своих главных источников несексуального физического тепла и удовольствия…» [24, с. 269]. Неоднозначны и другие процессы. Гендерное равенство само по себе не стирает тонких различий между отцовскими и материнскими ролями и практиками. В Швеции, где супружеские роли юридически полностью выравнены уже в 1974 г., очень немногие отцы, несмотря на 100 % компенсацию, пользуются правом отпуска по уходу за ребенком, а женщины тратят на хозяйство и уход за ребенком в 5 раз больше времени, чем мужчины. Оценка отцовских практик по традиционно женским критериям оказывается однобокой. По ироническому замечанию У. Мак-Кея, «мужчины – не очень хорошие матери»[25, с. 233]. Короче говоря, исследования современного отцовства рисуют сложную и многоцветную картину, непохожую на привычный чернобелый образ. Вот какие выводы делает руководитель многочисленных сравнительных исследований отцовства американский психолог Майкл Лэм [26]: Вопреки ожиданиям многих психологов, отцы и матери чаще влияют на ребенка сходно, чем различно, расхождения между ними менее заметны, чем сходства, а механизмы и средства воздействия на детей похожи. Важен не столько пол/гендер родителя, сколько стиль его поведения. Индивидуальные свойства отцов, такие как уровень маскулинности, интеллекта, эмоциональной теплоты и отзывчивости, влияют на развитие ребенка меньше, чем характер взаимоотношений, которые эти отцы установили со своими детьми. Дети, имеющие с родителями устойчивые, поддерживающие, взаимные и эмоциональные отношения, психологически благополучнее тех, у кого такие отношения отсутствуют. Точно так же количество времени, которое отцы проводят с детьми, менее важно, чем то, как именно они его проводят, и как сами дети и значимые для них лица воспринимают и оценивают это взаимодействие. Индивидуальные взаимоотношения между отцом и ребенком выглядят менее существенными, чем общий семейный контекст, включая взаимоотношения между всеми членами семьи. Отец играет в семье не одну, а множество разных ролей, и отцовский успех зависит от меры его успешности в каждой из них. Природа отцовского влияния зависит от индивидуальных и культурных ценностей, например, от того, стараются ли родители сформировать у мальчиков и девочек одинаковые или разные гендерные свойства . Иными словами, единой "отцовской роли", к которой все отцы должны стремиться, не существует Успешный отец - тот, который хорошо выполняет задачи, подсказываемые ему конкретной социальной ситуацией. Вопреки представлению о незначительности отцовской роли, психологические исследования, в том числе лонгитюдные, показывают, что наличие отцовской заботы о детях положительно сказывается на их психических качествах, особенно у мальчиков [5]. Но если традиционное отцовство было преимущественно авторитарным, то сегодня наиболее благоприятным для развития ребенка кажется авторитетный стиль. Авторитетное отцовство коррелирует с учебными достижениями ребенка (школьные отметки, тестовые показатели, длительность обучения), меньшими эмоциональными трудностями, проявляющимися в агрессивном и девиантном поведении, депрессии и пониженном самоуважении, и с более высокими показателями по просоциальному поведению (социальная компетентность, популярность, общительность). Хотя этот положительный эффект статистически невелик, он присутствует в разных этнокультурных средах [27]. Но ответственному отцовству, как и всему остальному, нужно учиться. В принципе, мужчины обучаемы. Родительское поведение достаточно пластично даже у высших животных. Самцы макаки-резуса в естественных условиях равнодушны к своим детенышам, но при отсутствии самок они вполне «по-матерински» реагируют на плач младенцев и нежно заботятся о них. Та же картина наблюдалась в естественной среде у павианов: если мать по каким-то причинам не выполняет своих обязанностей, ее функции берет на себя взрослый самец. Родительские реакции человека еще более пластичны и вариабельны. Наряду с народами, где мужчины избегают контактов с детьми, антропологам известны пигмеи ака, которые являются нежными отцами, охотно возятся с детьми, держат их на руках, баюкают и т.д. Так же поступают и старшие мальчики ака. Вполне справляются с подобными задачами и европейские мужчины. Экспериментально доказано, что психологически подготовленные отцы охотно любуются новорожденными, испытывают физическое удовольствие от прикосновения к ним и практически не уступают женщинам в искусстве ухода за ребенком. Но это не получается автоматически, само собой. А для того, чтобы выработать программы обучения отцовству, нужно знать как нормативные ожидания общества, так и переживания реальных мужчин. Особенно важны закономерности формирования отцовской идентичности. Об них много и интересно пишут психоаналитики, но не все их суждения поддаются эмпирической проверке. Рождение ребенка – важное событие в жизни любого мужчины, но переживается оно по-разному. В серии глубинных интервью с 40 американцами удалось выявить 5 главных, взаимопересекающихся тем [28]: Остепенился, перестал быть ребенком, приобрел солидность - 45 %. Уменьшилась эгоцентричность, стал больше давать, чем брать - 35 % Появилось новое чувство ответственности - 32 % Появилась генеративность (по Эриксону), забота о передаче чего-то потомству - 29% Психологическая встряска - 29% Реакция на рождение ребенка – лишь звено в формировании чувства отцовства, которое можно понять только в связи с личным жизненным опытом мужчины и особенностями его собственного детства. Для этого нужно изучать не столько последствия безотцовщины, чем увлекались в 1970-х гг., сколько опыт хороших, счастливых отцов. Уникальное Гарвардское лонгитюдное исследование, продолжавшееся с конца 1930-х до конца 1980-х годов, объектом которого были четыре поколения мальчиков из одних и тех же семей, показало, что а) индивидуальный стиль отцовства сильно зависит от прошлого собственного опыта мужчины, от того, каким был его собственный отец, б) этот опыт передается из поколения в поколение, от отца к сыну и дальше, и в) ответственное отцовство чрезвычайно благотворно как для сыновей, так и для отцов. В передаче отцовского опыта присутствует как подражание (отец или дед как ролевые модели) , так и критическая переработка отрицательного опыта.[29]. К сожалению, таких исследований очень мало. Ценный источник информации о стилях отцовства – опыт одиноких отцов, которых на Западе значительно больше, чем России. Значительно более трезвой и реалистичной стала оценка последствий развода. В краткосрочной перспективе развод всегда травмирует детей, но его долгосрочные психологические последствия не обязательно столь плачевны и необратимы, как думают писатели и журналисты. Правильная психологическая стратегия может существенно ослабить у детей травму развода. Более развитая наука, принимающая во внимание многообразие людей и их жизненного опыта, не занимается оплакиванием «утраченной мужественности» и призывами «вернуть отца в семью», а ищет конкретные способы преодоления и минимизации порождаемых общественным развитием трудностей. Отцовство в постсоветской России Все глобальные проблемы, существующие на Западе, актуальны и для России. Многие из них у нас даже острее, потому что общие трудности демографической модернизации усугубляются социально-экономическим кризисом переходного периода, а сопутствующая ему волна консервативного сознания препятствует трезвой социальной рефлексии, подменяя ее наивной морализацией и призывами «вернуться» из трудного настоящего в воображаемое прекрасное прошлое. К сожалению, это прошлое плохо изучено. Многие философы, фольклористы и психоаналитики писали об имманентной женственности русской души (или национального характера). Утверждается , что хотя власть в нем принадлежит отцу, в центре русского семейного мира, по которому ребенок настраивает свое мировоззрение, стоит мать. Отец - фигура скорее символическая, реально всем распоряжается мать и дети ее больше любят. На мой взгляд, такие обобщения рискованны. С одной стороны, разделение инструментальных и экспрессивных ролей на мужские и женские культурно более или менее универсально. С другой стороны, родительские практики всюду сильно варьируют. Переоценка стабильности традиционных ценностей может помешать заметить новые тенденции развития, более или менее такие же, что в остальном мире.. Первая из них - ослабление института брака. Доля внебрачных рождений (на 100 родившихся) выросла с 13.1 в 1960 г. до 28.8 в 2001 г.[30]. В 2003 году они составили 29,7 % общего числа новорожденных. Эта тенденция не является исключительно российской, она выражена у нас даже меньше, чем в некоторых других странах, где соответствующие цифры превышают 40 %. Кроме того, нужно иметь в виду, что половина внебрачных рождений признается отцами, что свидетельствует о неслучайном характере отношений между родителями. Тем не менее все больше детей воспитывается в незарегистрированных партнерствах ( в 1996 г. в них состояло 14 % женщин от 20 до 24 лет, а в 1999 г. – уже 17.4 %.) и в неполных, преимущественно материнских, семьях. Число браков на 1000 населения уменьшилось с 10.6 в 1979 г. до 6.9 в 2001 г. В сочетании с увеличением количества разводов (этот показатель в России один из самих высоких в мире), это способствует росту социальной и психологической безотцовщины. Заметно ослабели и установки на рождение детей. С суждениями, что «долг каждой женщины стать матерью» и «долг каждого мужчины растить детей» гораздо чаще соглашаются представители старших, нежели младших поколений [10]. В представлениях о справедливом распределении семейных функций традиционалистские установки борются с эгалитарными, причем жесткие взаимные обвинения мужчин и женщин начались еще в 1970-х гг. Реальное разделение труда и ответственности в российской семье, даже городской, остается скорее традиционным [31, 32]. Роли добытчика и распорядителя денег отчетливо распределены между мужем и женой: он зарабатывает, она тратит. 80 % опрошенных москвичей считают зарабатывание денег преимущественно заботой мужа, но в тоже время больше трети их предпочитают, чтобы деньгами распоряжались жены. Что касается заботы о детях, то 81 % опрошенных хотели бы делить ее поровну (в США так думают 90 % ). На вопрос «Способно ли большинство мужчин так же, как и женщины, заботиться о детях?» положительно ответили 65.6 % состоящих в браке женщин и 67.7 % мужчин, отрицательно – четверть женщин и почти треть мужчин. Хотя более молодые и образованные мужья теоретически готовы взять на себя часть семейных дел, эти сдвиги происходят очень медленно. Судя по реальным затратам времени, гендерное неравенство в постсоветской семье даже увеличилась [32, с.256]. Участие отца в воспитании, за вычетом дисциплинирования ребенка, в котором участвует каждый четвертый отец, нередко остается символическим. Отцовский вклад колеблется от 8.5 % (в помощи в приготовлении уроков) до 1.9% (в уходе за больным ребенком). Характерно, что рассказывая, как в их семье принимаются решения, супруги часто расходятся: мужья говорят, что большинство семейных решений принимается совместно, тогда как жены приписывают себе более важную роль. Это говорит о повышенных социальных притязаниях женщин и о том, что мужчины этих притязаний фактически не оспаривают. В определении ключевого для нашей темы вопроса «Что детям можно делать?» решающую роль мужьям отвели только 8.7 % жен и 8.2 мужей [32, с.269]. Еще больше падает влияние отца в случае развода. По словам разведенных отцов, только треть из них видит своих детей достаточно часто и может в какой-то степени заниматься их воспитанием. Жены оценивают положение еще пессимистичнее, говоря об отсутствии каких-либо бы то ни было отношений между отцом и ребенком вдвое чаще. Примерно такая же картина существует во Франции. Причина этого - не только и даже не столько в нежелании отцов, сколько в настрое разведенных женщин. Лишь 17% опрошенных женщин сказали, что хотели бы более частых контактов отца с детьми, а 41 % предпочли бы, чтобы таких контактов не было вовсе [33]. Некоторые разведенные отцы вынуждены отстаивать свои права на ребенка в суде, причем, как правило, безуспешно. Многие российские исследователи (Е. Здравомыслова и А.Темкина, М.Арутюнян, Т. Гурко, Е. Ярская-Смирнова, Ж. Чернова ) видят в этом дискриминацию мужчин и нарушение прав отцовства, которое, наряду с невозможностью реализации мужчинами роли монопольного кормильца и фактическим доминированием женщин в семье, воспринимается как одна из причин «кризиса маскулинности». Для отстаивания своих прав российские отцы вынуждены даже создавать собственные правозащитные организации. Первая независимая общероссийская благотворительная ассоциация «Отцы и дети», во главе с юристом Г. Тюриным, была образована 18 ноября 1990 г. Члены ее исходят из того, что права ребенка неотделимы от равных прав родителей, а реализация права на ответственное отцовство рассматривается как способ защиты прав детей. Алтайский краевой кризисный центр для мужчин (руководитель – М. Костенко), созданный в 1996 г. в структуре Комитета по социальной защите населения, считает своей целью сохранение, поддержание и реабилитацию физического, психического и социального здоровья мужчин, путем оказания им соответствующих консультативных, терапевтических и педагогических услуг. Фрагментарные психологические данные, обобщенные Е.Н.Ильиным [34], свидетельствуют о том, что представления российских родителей и их детей о специфике родительского стиля отцов и матерей достаточно стереотипны и мало отличаются от зарубежных. В глазах детей отец – сильный, смелый, уверенный, решительный, выносливый, активный и ответственный человек, матери же приписываются заботливость, ласковость, нежность, ответственность, мягкость и активность [35]. Эмоционально дети всех возрастов чувствуют себя ближе к матери, чем к отцу [36]. Отвечая на вопросы «Насколько хорошо понимают Вас перечисленные люди?», «Делитесь ли Вы с перечисленными людьми своими сокровенными мыслями, переживаниями, планами?» и «Насколько легко Вы чувствует себя с перечисленными лицами?» школьники и студенты (от 14 до 20 лет) поставили мать значительно выше отца [37]. Общением с матерью подростки удовлетворены значительно больше ( 31 %) подростков, чем общением с отцом ( 9 %) Т.А. Гурко [11] предлагала подросткам и студентам дописать неоконченное предложение «Я люблю свою мать, но…» и «Я люблю своего отца, но..» Претензии к родителям оказались разными. Матерей чаще всего упрекают в том, что они «излишне контролирующие», «не дают самостоятельности», «слишком беспокоятся», «лезут во все». К отцам претензий больше: жалобы на грубость, несправедливость, авторитарность, недостаток доброты, пьянство, но больше всего – что на невнимание и на отсутствие отца дома. Любопытно, что если отец не живет в семье, его чаще идеализируют: «люблю его в глубине души», «люблю своего отца, но любовь эта заочная, т.к. не общаюсь с ним», «люблю, но никогда его не видела». Хотя дети хорошо знают своих родителей и умело пользуются их слабостями, социальный стереотип порой оказывается сильнее личного опыта. Подготавливая в 1970 г. самооценочную методику для исследования юношеской дружбы [37], я предлагал детям своих друзей предсказать, как их оценят по определенному набору качеств папа и мама, а затем сравнивал их ожидания с реальными родительскими оценками. В семье Т. мама была строга и реалистична, папа же был настолько влюблен в сына, что видел в нем одни достоинства. 15-летний Алик это отлично знал, но тем не менее ожидал от отца более критических оценок, чем от матери. Стереотип строгого и требовательного отца и связанные с ним заниженные ожидания пересилили собственный жизненный опыт подростка. Для понимания противоречий отцовской идентичности очень плодотворен дневниковый метод. 40-летний инженер, вынужденный ради заработка пойти работать строителем, пишет в сентябре 1999 г: «… Обратил внимание на то, что мои слова и мое мнение по многим вопросам в беседах с сыном (15 лет – ИК) вызывают у него снисходительную улыбку и вежливое: «Да, папа, в принципе и теоретически ты прав, но наше время вносит существенные коррективы в твои рассуждения». Если раньше я мог как-то не отреагировать на эти слова, то сегодня меня просто прорвало» [38, с.197-98] Причина ссоры – самая банальная: сыну потребовался мобильник   Отец пытался ему объяснить, что «не это главное в человеке». Не помогло. Подаренный мобильник бурного восторга у сына не вызвал: « и модель телефона не особенно престижная, и цена соответственно невысокая». Отец чувствует, что у них c сыном разные жизненные ценности и упрекнул сына, что когда отец в отъезде, тот ему не пишет, на что мальчик «так искренне отвечает: «Папа, а о чем писать? Вы там зациклены на кирпичах, растворе, устаете. Живете на биологическом уровне: спать, работать, работать, спать. Какие высокие материи могут приходить в голову, чтобы их обсуждать? И вообще в этой жизни добивается успеха не тот, кто пашет, а тот, кто удачно вписывается в систему, попадает в струю. А чтобы попасть в нее, надо учиться у удачливых людей, стремиться в их круг любой ценой. Сейчас главное в жизни – деньги. Будут деньги, будет все: и почет, и уважение, и положение в обществе… Я хочу прожить жизнь красиво, а потому буду придерживаться тех принципов, которые быстро ведут к успеху и процветанию » [38, с. 199, 200]. На первый взгляд, конфликт сугубо современный. Но в нем заложены две разные проблемы: а) есть ли у подростка потребность делиться с отцом своими переживаниями (это зависит от степени их психологической близости) и б) насколько высоко сын оценивает отцовский жизненный опыт. Последнее , увы, зависит прежде всего от воспринимаемой успешности отца. Если по принятым в обществе социальным критериям отец – неудачник, то это понижает и сыновнюю оценку. Драматические коллизии такого рода появились не сегодня. В доперестроечном фильме В. Меньшова «Розыгрыш» сын прямо заявил отцу, что жалеет его как неудачника, тогда как отцу это даже в голову не приходило. Поскольку мужчина оценивается прежде всего по своим внесемейным достижениям , социальные неудачи, например, потеря работы снижают и его семейный статус, а вместе с тем и самоуважением. Социолог Глен Элдера, изучавший психологические последствия американской «Великой депрессии» 1929-32 гг., нашел, что потерявшие работу отцы проводили больше времени с детьми, но качество этих отношений заметно ухудшалось: безработные мужчины становились более раздражительными, принимали произвольные решения и т.д. Причем это ухудшение зависит не столько от масштаба финансовых затруднений, сколько от того, как сам мужчина их воспринимает. Сознание своей неудачи в роли кормильца деморализует мужчину и осложняет его отношения с детьми. Немецкие исследователи констатируют, что с 1975 г. мужчины стали более терпимыми, менее агрессивными, они лучше относятся к женщинам. Медленнее всего меняется их поведение в семье и по отношению к детям., В числе прочего, этому способствует мужской шовинизм, отождествляющий маскулинность с внесемейными достижениями. "Профессионально неуспешный мужчина - вообще не мужчина" [23, с.95] Если так обстояло дело в благополучной Германии начала 1990-х гг. , может ли быть иначе в охваченной кризисом России? Многие противоречия отцовской идентичности практически неустранимы. Когда в июне 2001 г . цитируемый нами мужчина заболел и попал в больницу, это принесло ему новые разочарования. «Все больше непонимания во взаимоотношениях с сыном. За 2 месяца, что я находился в больнице, он приходил меня проведать всего 2 раза, да и то я почувствовал, что в этом больше заслуги жены: пришел, принес фруктов и пакет кефира и быстренько удалился». С девушкой и ребятами парню веселее, чем с больным отцом. Что это – порок коммерциализированного, равнодушного поколения? Если бы…Немного подумав, мужчина вспомнил, что в юности и сам был таким же. Когда его собственный отец слег с инфарктом в больницу, он его ни разу не проведал, а для самооправдания придумывал обиды на недостаточную внимательность со стороны отца: «Это я понимаю теперь, когда и в моем сердце появилась щемящая боль от обиды за неблагодарность сына. Для чего я столько лет рвал жилы, строя хоромы для «новых русских»? Для того, чтобы одеть, обуть и обеспечить сыну жизнь не хуже, чем у других. А может быть не нужно было так обращать внимание на материальную сторону жизни, а больше заниматься духовными проблемами? Это я сейчас мучаюсь вопросом, как надо было жить, а в молодые годы у меня сомнений не было, а была уверенность, что все делаю правильно» [38, с.200-201]. Многие ошибки воспроизводятся из поколения в поколение и осознаются лишь тогда, когда ничего уже не исправишь… От теории к практике Какие выводы можно извлечь из сказанного? Проблемы современного российского отцовства не являются чем-то исключительным, их нельзя решить путем возвращения к реальному или воображаемому прошлому. Глобальный «кризис отцовства» - не кризис в обычном понимании этого слова, а часть долгосрочного процесса переосмысления привычного гендерного порядка, который нужно изучать во всей его сложности и многогранности. Это требует широкой междисциплинарной и макросоциальной перспективы Это ставит новые задачи перед социальной педагогикой. Уповать на простые приемы и методы (вроде того распространенной в начале 1980-х гг. иллюзии, что потенциальные отцовские качества радикально улучшатся, если мужчины будут присутствовать при родах) ожиданий не оправдывают. Здесь нужны серьезные профессиональные исследования. Одним из звеньев гендерной педагогики.должна быть подготовка мальчиков к усвоению отцовских ролей. В условиях современных малодетных семей и массовой безотцовщины, когда положительного личного опыта у многих мальчиков нет, это совершенно необходимо, однако никаких стандартных рецептов на сей счет нет. Попытка строить гендерное воспитание альтернативно, путем противопоставлении отцовских свойств и функций материнским, принесут больше вреда, чем пользы. «Крутых мужиков» достаточно успешно формирует сама мальчишеская среда, а вот тонких и понимающих мужчин – нет. Возможно, нужны какие-то игровые формы, способствующие эмоциональному развитию мальчиков, формированию у них эмпатии и т.п. Очень плодотворной может быть работа мальчиков-подростков с младшими детьми. Положительный опыт такого рода в стране был, надо заново обдумать и оценить его. При исследовании юношеской дружбы мы нашли, в частности, что мальчики, у которых были младшие братья или сестры, имели более высокий уровень самоуважения. Малодетность семьи сегодня нужно восполнять внесемейными разновозрастными контактами. Не исключено, что это повлияет и на формирование свойств, необходимых успешному отцу. В обучении нуждаются и взрослые мужчины. Это кажется наивной утопией, но я помню, как в 1970-х годах Московский райком партии Ленинграда однажды в воскресенье организовал семинар для обмена отцовским опытом. Партийные работники боялись, что дело сорвется, мужчины не придут. Но те пришли и долго не хотели расходиться. Оказалось, что многие отцы чувствуют свою некомпетентность и жаждут помощи. Но для этого тоже нужен профессионализм. Стиль отцовского поведения , как и маскулинности в целом, не является делом свободного выбора, индивидуальный подход могут обеспечить только специально подготовленные психологи и социальные работники. Остро необходимы консультации для безработных и социально-неблагополучных отцов. Общество должно тщательно изучать и поддерживать любые мужские инициативы, способствующие формированию ответственного отцовства. Нужно издавать больше книг и пособий для отцов. Мужчина, который не был отцом, не может даже оценить, что он потерял. Семейные истории имеют не только академическую ценность. Интересный человеческий документ о преемственности хороших отцовских традиций – семейная хроника известного социолога О.Н. Яницкого [39]. Необходимо использовать для пропаганды ответственного отцовства телевидение и интерактивный Интернет. Эти проблемы следовало бы учитывать и политикам, которые склонны переоценивать эффективность абстрактных нравственных призывов и административно-силовых методов. Социальная политика - не ритуальный плач по России, «которую мы потеряли», и не зычный командирский окрик «Все по местам!» Литература Кон И. Зачем нужны отцы? Литературная газета, 28 февраля 1973 Кон И.С. Отец. Сборник «Будьте счастливы». М. 1983, с.52-60. Кон И.С. Ребенок и общество: историко-этнографическая перспектива. М. 1988 Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. Т.23. Л. 1981, с.27 Marsiglio W., Amato P., Day R.D., Lamb M.E. Scholarship on fatherhood in the 1990s and beyond//Journal of Marriage and the Family, vol.62 (November 2000). Pp.1173-1191 Booth A & Crouter A.C. Men in Families: When Do They Get Involved? What Difference Does it Make? Mahwah, NJ 1998 Hawkins A.J.& Dollahite D.CGenerative Fathering: Beyond Deficit Perspectives. Thousand Oak, CA. 1997 Parenting and Child Development in “Nontraditional” Families. Ed. by. M.Lamb. Mahwah, NJ 1999 Lost Fathers: The Politics of Fatherlessness in America. Ed. by C.R. Daniels. NY 1998 Гурко Т.А. Вариативность представлений в сфере родительства. Социологические исследования, 2000, № 11 Гурко Т.А. Родительство: социологические аспекты. М. 2003 Inglehart. R. Modernization and Postmodernization. Cultural, Economic, and Political Change in 43 Societies. Princeton , 1997 Clutton-Brock T.H. The Evolution of Parental Care. Princeton NJ, 1991 Хетагуров К. Особа. Собрание сочинений. Т. 4. М., 1960 Монтень М. Опыты. Кн. 2. M., 1958,. Цит. по Пушкарева Н.Л. Частная жизнь русской женщины: невеста, жена, любовница (Х – начало Х1Х в). М. 1997 Gillis J. R.. Marginalization of fatherhood in Western countries. Childhood, May 2000, vol.7 # 2, pp.225-238; Shwalb D.W., Imaizumi N., Nakazawa J. The modern Japanese father: roles and problems in a changing society// The Father’s Role. Cross-cultural perspectives, Ed. by M.E. Lamb. Mahwah, NJ ,1987 cc.247-269 Chudacoff H P. The Age of the Bachelor : Creating an American Subculture Princeton 1999 European Observatory on National Family Policies. A Synthesis of National Family Policies 1995. The University of York, 1996, с.9-10 Pleck J. H.. Paternal involvement: Levels, sources, and consequences. The Role of the Father in Child Development, 3 ed., с.66-103 Doherty W. J.,. Kouneski E.W and Erickson M.F. Responsible fathering: An overview and conceptual framrwork.// Journal of Marriage and the Family, vol. 60 (May 1998) : 277-292 Zulehner P. M., Volz R.. Manner im Aufbruck. Wie Deutschlands Manner sich selbst und wie Frauen sie sehen. Ein Forschungsberucht. Ostfildern 1998 Kruk E. Divorce and Disengagement: Patterns of Fatherhood Within and Beyond Marriage. Halifax, 1993 MacKey W. C. The American Father : Biocultural and Developmental Aspects. NY 1996 Lamb M.E.. Fathers and child development: an introductory interview and guide. The Role of the Father in Child Development 3 ed., с. 1-19 Parke RD. & Buriel R. Socialization in the family: Ethnic and ecological perspectives. In: W.Damon & N. Eisenberg, eds. Handbook of Child Psychology. Vo1. 1. Social, Emotional and Personality Development. 5th ed. NY, 1998 Palkovitz, R., Copes M.A., Woolfolk T.N. “It’s like… You discover a mew sense of being”. Involved fathering as an evoker of adult development.. Men and Masculinities, vol 4 N 1, July 2001, cc. 49-69 Snarey J.. How Fathers Care for the Next Generation. A Four-Decade Study. Cambridge, MA 1993 Основные демографические показатели по всем странам мира в 2004 году //Демоскоп Weekly, № 167 – 168 30 августа - 12 сентября 2004 Римашевская Н., Ванной Д., Малышева М., Куббинс Л., Мещеркина Е., Писклакова М. Окно в русскую частную жизнь. Супружеские пары в 1996 году. М. 1999 Малышева М. Современный патриархат. Социально-экономическое эссе. М.: 2001 Прокофьева Л., Валетас М.-Ф. Отцы и дети после развода. Население и общество, № 50, ноябрь 2000 Ильин Е.Н. Дифференциальная психофизиология мужчины и женщины. СПб 2002 Арканцева Т.А., Дубовская Е.М. Полоролевые представления современных подростков как действенный фактор их самооценки. Мир психологии, 1999, № 3 Каган В. Е. Семейные и полоролевые установки у подростков //Вопросы психологии, 1987, № 2. с.54 -61 Кон И.С Дружба. Изд. 4. СПб. 2005. Подольский А, Идобаева О., Хейманс П. Диагностика подростковой депрессивности. Теория и практика. СПб 2004 Яницкий О.Н.Семейная хроника (1852 – 2002). М. 2002 Статьи и другие публикации   www.pseudology.org