Издательство ACT – Олимп, М., 2003. ISBN 5-17-015194-2, 5-8195-0836-Х Игорь Семёнович Кон Лунный свет на заре Часть 2. 2.3. "Греческая любовь" О дитя с взглядом девичьим, Жду тебя, ты же глух ко мне: Ты не чуешь, что правишь мной, - Правишь, словно возница! Анакреонт Педерастия - одна из важнейших особенностей древнегреческой культуры и образа жизни. Недаром однополую любовь часто называют греческой любовью. Ей посвящена огромная научная литература (Buffière, 1980; Bethe, 1907; Brelich, 1969; Bremner, 1980; Cantarella, 1992; Cartledge, 1981; Cohen, 1995; Dover, 1978; Flacelière, 1962; Foucault, 1976, 1984; Garland, 1990; Goldhill, 1995; Halperin, 1990; Johns, 1982; Kennell, 1995; Keuls, 1985; Koch-Harnak, 1983; Patzer, 1982; Percy, 1996; Richlin, 1992; Sergent, 1986; Winkler, 1990) Боги и герои Все боги греческого Олимпа, за исключением бога войны Ареса и бога загробного мира Аида (Гадеса) любили мальчиков. Зевс, послав орла (по другой версии - превратившись в орла), похитил, обессмертил и сделал своим виночерпием сына троянского царя прекрасного мальчика Ганимеда. В "Илиаде" Ганимед изображается просто слугой Зевса, но уже около 600 г. до н.э. его называют также наложником Громовержца. Бог моря Посейдон похитил и сделал своим наложником сына царя Тантала юношу Пелопса. Очень печальными были романы Аполлона. Один его возлюбленный, Кипарис, нечаянно смертельно ранил своего любимого златорогого оленя и по просьбе безутешного юноши боги превратили его в одноименное дерево, символ вечной печали. Другой , сын спартанского царя Амикла Гиацинт (Гиакинф) погиб от брошенного Аполлоном диска, направление которого из ревности изменил западный ветер Зефир; из капель крови Гиацинта на его могиле в городе Амиклы выросли одноименные багровые цветы. Там был построен жертвенник и отмечался специальный праздник - гиакинфий. Историями и драмами однополой любви пестрят и мифы о героях. Самая знаменитая древнегреческая мужская пара - гомеровские Ахилл и Патрокл прежде всего друзья и братья по оружию (гетайры), связанные взаимными воинскими обязательствам. Они сражаются бок о бок, живут в одном шатре, делят стол и постель. Такие отношения ставились выше всех прочих социальных и родственных связей. Обиженный соотечественниками Ахилл отказался сражаться против троянцев, но он, не задумываясь, кидается в бой, чтобы отомстить за смерть Патрокла.Были ли эти отношения только дружескими или также любовно-эротическими? Прямых упоминаний о возможной сексуальной близости Ахилла и Патрокла в "Илиаде" нет.   Слова "эраст" (любящий, старший) и "эромен" (любимый, младший) к ним не применяются. Но в дальнейшем, начиная с трагедий Эсхила, а то и раньше, отношения Ахилла и Патрокла эротизируются. В "Мирмидонянах" Ахилл в отчаянии вспоминает великолепие бедер и поцелуи Патрокла. Позднейшие греческие авторы спорят, были ли Ахилл и Патрокл только боевыми друзьями или также любовниками, и кто из них был старшим. По всем описаниям, старшим был Патрокл, но так как Ахилл был героем и более высокого происхождения, роль мальчика-эромена была для него невместной и ему стали приписывать статус "любящего" - эраста. Так же многозначны образы афинского царя Тезея и его друга Перифоя. На амфоре конца У века до н.э. Перифой изображен бородатым воином, а Тезей безбородым юношей-эроменом. Но поскольку Тезей стал более великим героем, ему стали приписывать роль эраста. Любвеобильный Геракл увлекался и женщинами, и юношами. Один из его эроменов, сын убитого Гераклом царя дриопов Гилас был его верным спутником и оруженосцем в походе аргонавтов и утонул, купаясь в реке. Скорбь Геракла по поводу гибели возлюбленного многократно описывалась в грекоримской поэзии. Второй знаменитый эромен Геракла, его племянник Иолай, оставался его боевым соратником и возничим до самой смерти героя. В позднейшей мифологии Геракл и Иолай считались покровителями влюбленных; в Фивах был воздвигнут храм Иолая, где влюбленные юноши приносили друг другу клятвы в верности и просили богов освятить их союз. В северной Греции покровителем и даже изобретателем педерастии считался божественный певец Орфей; потеряв свою любимую жену Эвридику, он перестал смотреть на женщин, но продолжал увлекаться юными мальчиками и сделал этот обычай популярным среди фракийцев. Некоторые легенды и мифы об однополой любви трагичны. Большей частью это связано с насилием. Будущий фиванский царь Лай, гостя у другого царя, Пелопса, страстно влюбился в его сына и насильно похитил мальчика, который то ли погиб, то ли покончил самоубийством; за это двойное преступление - нарушение законов гостеприимства и сексуальное насилие - весь род Лая был проклят богами, следствием чего явилась, в частности, трагедия его сына Эдипа, который, не желая того, убил своего отца и женился на собственной матери Иокасте. Самовлюбленный красавец Нарцисс (Наркисс), который умер, не в силах оторваться от созерцания своего образа в воде, был наказан богами за то, что отверг любовь прекрасной нимфы Эхо или, по другой версии, юноши Аминия. Имя его стало нарицательным, от него происходят такие слова “нарциссизм”, “наркоз”, “наркотики” и т.д. Происхождение древнегреческой педерастии Греческие авторы по-разному объясняли происхождение однополой любви. По легенде, рассказанной Платоном (Пир, 193а), первоначально на земле, кроме мужчин и женщин, жили двуполые существа-андрогины, но затем боги разрезали всех людей пополам, так что каждый теперь обречен искать свою прежнюю половинку, ибо "любовью называется жажда целостности и стремление к ней" (Платон, 1970, с.120). При этом мужчины, представляющие собой половинку прежнего андрогина, охочи до женщин, а женщины андрогинного происхождения падки до мужчин. женщины, представляющие собой половинку прежней женщины, к мужчинам не очень расположены, их привлекают другие женщины. "Зато мужчин, представляющих собой половинку прежнего мужчины, влечет ко всему мужскому: уже в детстве, будучи дольками существа мужского пола, они любят мужчин, и им нравится лежать и обниматься с мужчинами. Это самые лучшие из мальчиков и из юношей, ибо они от природы самые мужественные... В зрелые годы только такие мужчины обращаются к государственной деятельности. Возмужав, они любят мальчиков, и у них нет природной склонности к деторождению и браку; к тому и другому их принуждает обычай, а сами они вполне довольствовались бы сожительством друг с другом без жен" (Пир, 191е-192в. - Платон, 1970, с.119) Платоновское объяснение можно назвать эссенциалистским: эротические влечения индивида определяются его природными свойствами. Но у греков были и свои “конструктивисты”, которые считали педерастию историческим институтом и даже называли имена конкретных людей, которые легализовали, изобрели или "ввели" её (Ликург в Спарте, Солон в Афинах). О том, кто, когда и почему (или для чего) институционализировал древнегреческую педерастию, спорят и современные историки (Bremner, 1980; Sergent, 1986; Dover, 1988) Одни считают её частным случаем обрядов мужской инициации. Другие полагают, что её принесли в Грецию первые индоевропейцы, кельты. Третьи - что её создали пришедшие с севера дорийские племена. Четвертые утверждают, что педерастия возникла на острове Крит, затем распространилась на Спарту, а потом по всей Греции. Возникновение института педерастии соответственно датируется то доисторическими временами, то периодом между 2000 и 1500 годами до н.э., то VIII веком до н.э., то серединой У1 века до н.э. Так же разнообразны взгляды на причины возникновения и социальные функции древнегреческой педерастии. Одни историки выводят её из общих свойств мужских союзов, нуждавшихся в поддержании мужской групповой солидарности и соответствующем воспитании мальчиков. Другие апеллируют к особенностям полового и сексуального символизма (одухотворение путем осеменения). Третьи (Sallares, 1991; Percy, 1996) видят в педерастии средство снижения рождаемости и борьбы с перенаселением; еще Аристотель ( политика, 1272а 20) писал, что критский законодатель “в целях отделения женщин от мужчин, чтобы не рожали много детей, ввел сожительство мужчин с мужчинами” (Аристотель, 1984, с.435). Четвертые (Marrou, 1955; Dover, 1988) считают педерастию особым институтом социализации юношества и средством эмоциональной разрядки конкуренции мужчин-сверстников. Споры эти весьма серьезны. Ученые, которые считают древнегреческую систему инициаций заимствованной у других народов, полагают, что гомосексуальный акт был её изначальным элементом, который сохранился даже после того, как сами мужские инициации исчезли, так что отсутствие упоминаний о нем в гомеровском эпосе - следствие культурных условностей. По мнению Довера (Dover, 1988) наоборот, гомосексуальность возникла в самом греческом мире, охватив его целиком в конце УП века до н.э., после чего поэты перетолковали старые мифы в гомоэротическим духе и сочинили новые легенды, приспособленные к вкусам, интересам и верованиям современного им общества. Вряд кто-нибудь ответит на эти вопросы однозначно. Безусловно, тут есть определенная эволюция. В архаической Греции педерастия была, по-видимому, институционализирована как некое звено, элемент социальной структуры. В классический период (490-338 до н.э.) она утрачивает свои инициальные, сакральные компоненты, становится из обязательной - факультативной, но остается в сфере публичной жизни, как "педагогический эрос". К концу классического периода и в эпоху эллинизма однополые любовные отношения, не связанные с институтом брака, становятся делом личного усмотрения и рассматриваются главным образом как эротические. Но был ли этот процесс развития единообразным?   Если даже соседние папуасские племена имеют, как мы видели выше, не совсем одинаковую сексуальную культуру, можно ли отказать в индивидуальности греческим городам-государствам (полисам)? Первые дошедшие до нас документальные свидетельства о греческой педерастии относятся к середине VIII века до н.э. На острове Санторин, перед храмом Аполлона сохранились многочисленные надписи такого типа : "Федипид совокупился, Тимагор и я, Эмфер, совокупились", "С помощью Аполлона Дельфийского, Кримон совокупился здесь с мальчиком, братом Батикла", "Кримон совокупился здесь с Амотионом" и т.п. Для чего были сделаны эти надписи, мы не знаем. Одни ученые (Bethe,1907; Sergent, 1986) приписывают им сакральное, религиозное значение: молодые люди стремились увековечить важное для них событие сексуальной инициации. Другие (Marrou, 1955; Dover, 1988) считают их шутливо-порнографическими: Кримон просто хочет оскорбить Батикла, сообщая всему миру о том, что он "трахнул" его младшего брата. Древнейшие описания институционализированных гомосексуальных отношений относятся к Криту и Коринфу УП в. до н.э. Там сущеcтвовал обычай похищения мальчика-подростка взрослым мужчиной, который вводил его в свой мужской союз, обучал воинскому мастерству, после чего мальчик, вместе с подаренным ему оружием возвращался домой. В описании Страбона (География, Х,4,21- Страбон, 1994, с.459-460) , это происходило так. Минимум за три дня до намеченного срока, влюбленный оповещал своих друзей о намерении похитить некоего мальчика. Если друзья находили этого мальчика недостойным любви, они могли его спрятать или как-то иначе воспрепятствовать похищению, но это делалось только в крайнем случае и было весьма оскорбительно для мальчика. В большинстве случаев, друзья влюбленного собирались группой и помогали ему осуществить свой замысел. Если семья мальчика считала эраста достойным, похищение было условным, символическим, если нет - приходилось применять силу. В принципе, этот обычай мало отличался от широко распространенного у народов мира брака посредством умыкания. Только место девушки-невесты занимает мальчик-подросток, которого увозили на два месяца в горы, где эраст не только спал с ним, но и обучал воинскому мастерству. С мальчиком-эроменом обращались весьма уважительно, а когда срок обучения заканчивался, эраст вручал ему три ритуальных подарка: воинское снаряжение, кубок и быка, которого мальчик тут же приносил в жертву Зевсу, приглашая всех участников приключения принять участие в трапезе, во время которой мальчик должен был публично сказать, доволен ли он своими отношениями с любовником, не применял ли тот силу, не был ли груб и т.д. Отношения между эрастом и эроменом считались священными и почетными, а инициированный мальчик отныне начинал носить мужскую одежду и полностью освобождался из-под опеки женщин. Хотя эти обряды похожи на меланезийские ритуалы "осеменения мальчиков", в отличие от сравнительно безличных меланезийских ритуалов, где сексуальных партнеров назначали старейшины или жрецы, древнегреческая педерастия индивидуально-избирательна и подразумевает не столько инсеминацию мальчика, которая нигде прямо не упоминается, сколько его одухотворение и воспитание. В Элиде, кроме обычных воинских и спортивных состязаний, между мальчиками проводились специальные конкурсы красоты. В Мегаре особо почиталась память Диокла, который в битве спас своего эромена ценой собственной жизни; ежегодно в начале весны мегарские юноши собирались у могилы Диокла и соревновались за право поцеловать его статую; победитель возвращался к матери увенчанный венком. В древних Фивах существовал особый "священный отряд" из 300 любовников, который считался непобедимым, потому что, как писал Ксенофонт (Киропедия, УП, 1, 30), "нет сильнее фаланги, чем та, которая состоит из любящих друг друга воинов" (Ксенофонт, 1976, с.160). Обнаружить страх перед лицом возлюбленного, не говоря уже о том, чтобы бросить его в бою, было неизмеримо страшнее смерти. По словам Плутарха (Пелопид, XVIII), "родичи и одноплеменники мало тревожатся друг о друге в беде, тогда как строй, сплоченный взаимной любовью, нерасторжим и несокрушим, поскольку любящие, стыдясь обнаружить свою трусость, в случае опасности неизменно остаются друг подле друга" (Плутарх, 1987, с.309) В битве против македонцев при Херонее (338 до н.э.) все эти воины погибли, но ни один не сбежал и не отступил. В воинственной Спарте (СМ. Cartledge, 1981; Kennell, 1995) каждый мужчина принадлежал к определенному возрастному классу, членство в котором определяло его права и обязанности. Право на женитьбу занятые войной мужчины получали довольно поздно, да и после этого много времени проводили вне семьи. Сексуальные связи с незамужними женщинами были строго запрещены. Единственным средством сексуальной разрядки были отношения с мальчиками. Спартанские мальчики от 7 до 17 лет воспитывались не в семьях, а в собственных возрастных группах.   Огромное значение придавалось гимнастическим занятиям, причем юноши и девушки тренировались голыми, натирая тело оливковым маслом. Каждый "достойный" мальчик от 12 до 16 лет должен был иметь своего эраста, воинская слава которого распространялась и на его эромена. Эрастами были, как правило, неженатые мужчины от 20 до 30 лет. По словам Плутарха (Ликург, XVIII.), "и добрую славу и бесчестье мальчиков разделяли с ними их возлюбленные" (Плутарх, 1987, с.111). Если эромен проявлял трусость на поле боя, наказывали эраста. Между прочим, в отличие от большинства греков, спартанцы верили, что вместе со спермой мальчику передается мужество его возлюбленного. мужчина, уклонявшийся от почетной обязанности воспитания эромена, наказывался. Этот союз почитался как брачный и продолжался до тех пор, пока у юноши не вырастала борода и волосы на теле. Индивидуальной любви, ревности и соревнования между мужчинами за какого-то особенно привлекательного мальчика, если верить Плутарху, в Спарте не было, несколько мужчин могли сообща воспитывать любимого мальчика. На первом плане стояли интересы не отдельной личности, а общества. Поскольку спартанское общество отличалось воинственностью и соревновательностью, отношения между эрастами и эроменами в какой-то мере смягчали нравы, помогая устанавлению более теплых и персонализированных связей между мужчинами, а также формированию замкнутой политической элиты. История Спарты знает немало трогательных историй о любви и взаимной преданности эрастов и эроменов, многие из них оставались близкими друзьями на всю жизнь. Последний спартанский царь Клеомен III, потерпев в 219 г. до н.э. военное поражение и оказавшись с группой приверженцев в безвыходном положении, решил покончить дело коллективным самоубийством, но велел своему эромену Пантею дождаться, пока не умрут все остальные. Подойдя к бездыханному телу царя, Пантей уколол его в ногу и увидел, что лицо Клеомена дернулось. Юноша обнял своего возлюбленного, сел рядом с ним и стал ждать. Когда все было кончено, Пантей поцеловал Клеомена и закололся на его трупе (Плутарх. Клеомен). Мужская любовь в классической Греции Если спартанская педерастия связана главным образом с воинскими делами, то в Афинах сильнее звучат гражданские мотивы. В отличие от Спарты, в Афинах педерастия была не обязанностью, а привилегией. Она была узаконена в начале У1 в. до нашей эры Солоном, который, по преданию, был влюблен в Писистрата и "издал закон, запрещающий рабу натираться маслом для гимнастических упражнений и любить мальчиков. Он ставил это в число благородных, почтенных занятий" (Плутарх, Солон, 1. – Плутарх, 1987, с.150). Раб не имел права любить свободного мальчика и преследовать его своими домогательствами, за это полагалось 50 ударов палкой публично, а в некоторых случаях - смертная казнь. Первоначально мужская любовь ассоциировалась в Афинах главным образом с воинской доблестью и гражданскими добродетелями. Её культовым воплощением стал образ героев-любовников Гармодия и Аристогитона. Прельстившись красотой юного Гармодия, младший брат правившего в это время тирана Гиппия Гиппарх попытался ухаживать за юношей, а получив отказ, грубо оскорбил его сестру. Чтобы смыть оскорбление, молодые люди составили заговор для свержения тиранов (514 г. до н.э.). Им удалось убить Гиппарха, но Гиппий ускользнул. Гармодий был убит на месте, а Аристогитон умер под пытками, не выдав ни одного из своих сообщников. Когда несколько лет спустя Гиппий был свергнут, Гармодий и Аристогитон стали символом борьбы за свободу и демократию и были первыми людьми, которым благодарные сограждане в 506 г. до н.э. поставили статую на центральной площади города. Однополая любовь имела и важные психологические функции. Характерный для афинского общества дух соревновательности, одинаково сильной и в спорте, и в политике, порождал напряженную потребность в эмоциональном тепле и самораскрытии. В общении с кем мог афинянин удовлетворить эту потребность? С женой? Приниженное социальное положение афинской женщины делало это невозможным. Принцип мужского верховенства последовательно проводился во всех сферах общественной и личной жизни. В древнегреческой культуре очень сильны мотивы мизогинии, неприязни к женщинам и страха перед ними. Поэт Семонид (УП век до н.э.) на девять отрицательных женских типов называет только один положительный. По словам другого поэта , Гиппонакта (около 540 г. до н.э.), Два дня всего бывают милы нам жены: В день свадьбы, а потом в день выноса тела Пер. Г. Церетели (Античная лирика, 1968, с. 136) Афинский брак не был любовным союзом. Ни страстной любви, ни дружбы супружество не предполагало. Жена, которая по возрасту часто годилась супругу в дочери, была хозяйкой домашнего очага и матерью его детей, но практически не покидала женской половины дома и не участвовала ни в каких мужских занятиях. Кроме законной жены, афинянин мог посещать проституток и, в редких случаях, поддерживать постоянные близкие отношения с высокопоставленными и образованными гетерами. Но психологической близости и тут большей частью не возникало из-за коммерческого характера отношений и различия мужского и женского миров. Идея равенства полов глубоко чужда древнегреческой культуре. Невозможна была и интимная близость между отцами и детьми. мужчина-афинянин проводил дома очень мало времени. До шести лет дети воспитывались в женской половине дома, под опекой матерей. Затем мальчиков отдавали в школу, где их обучали специально подготовленные рабы-педагоги. Отцовская власть в семье была абсолютной, но отцы мало общались с сыновьями, а жесткая семейная дисциплина порождала психологическую отчужденность и напряженность. Проблема отцов и детей в классических Афинах была весьма острой. Школа? Древнегреческая теория воспитания, "пайдейя" не знает понятия формального обучения, более или менее безличной передачи знаний и навыков. По словам Ксенофонта, никто не может ничему научиться у человека, которого не любит. Воспитание - это исключительно глубокое личное общение, где старший является одновременно наставником, другом и идеалом младшего и, в свою очередь, испытывает к нему чувства дружбы и любви.   Наемный педагог, даже независимо от своего рабского статуса, не мог удовлетворить этой потребности. Конечно, мальчики могли завязывать теплые дружеские отношения со сверстниками, но это не особенно поощрялось. В этих условиях гомоэротическая дружба-любовь между мужчиной и мальчиком / юношей становится уникальным и незаменимым институтом социализации. Дополняя то, чего не могли обеспечить другие социальные институты, она фокусировала в себе весь эмоциональный мир личности и была исключительно значима для обеих сторон. Хотя почти все мужчины рано или поздно женились и отнюдь не испытывали сексуального отвращения к женщинам (подавляющее большинство дошедших до нас предметов античной эротики - гетеросексуальные), отношения с мальчиками занимали особое место в их жизни. Почти все знаменитые афиняне классического периода имели эроменов, чьи имена сохранила история. Не пренебрегали они и случайными мальчиками. Афинский закон и моральный кодекс пытались ввести эти отношения в определенные, достаточно жесткие, рамки. Школы и палестры, где мальчики занимались спортом, тщательно охранялись, на ночь их должны были запирать. Сексуальное посягательство на свободнорожденного мальчика каралось смертью. Даже войти в класс без разрешения учителя, когда ученики занимались одни, было преступлением. "Педагогам", которым поручалась забота о мальчиках, вменялось в обязанность препятствовать домогательствам влюбленных. Но за взятку педагог мог закрыть глаза, а учителей физкультуры - педотрибов, у которых нагие мальчики постоянно были не только перед глазами, но и, в буквальном смысле слова, под рукой, нередко подозревали в совращении подопечных. Поведение самих мальчиков подчинялось строгому этикету. Ухаживания льстили самолюбию мальчика, подтверждали его привлекательность и повышали его социальный статус. Самые красивые мальчики пользовались в Афинах почти таким же почетом, как герои спорта. Но они должны были проявлять сдержанность и строгость, чтобы не оказаться "дешевкой". мальчик, слишком легко или из корысти согласившийся, чтобы его ласкали, терял репутацию, и это могло помешать его будущей политической карьере. Некоторые афиняне вообще считали роль эромена сомнительной (Cohen, 1995). Древнегреческая педерастия - классический пример возрастно-структурированных отношений. В принципе эраст должен был быть старше эромена, но возрастная разница между ними могла быть незначительной, а само старшинство - социально-символическим. Словом paides чаще всего так называли мальчиков до 15 лет, но иногда возраст повышался до 18 лет ( Brelich, 1969; Garland, 1990). Переходный возраст от детства к взрослости в Афинах продолжался в среднем от 16 до 20 лет, но границы его были нечеткими. Юноши старше 18 лет назывались эфебами (отсюда - позднейший термин эфебофилия, сексуальное влечение к юношам). По свидетельству Платона и Аристотеля, половая зрелость у мальчиков наступала в 13-14 лет. До этого времени никакая сексуальная активность не поощрялась, Аристотель (политика, 1335 а 25) считал, что “физическое развитие молодых людей задерживается, если они совершают половой акт в период созревания семени” (Аристотель, 1984, с.623) и предупреждал родителей о нежелательности подростковой мастурбации. Хотя закона, формально запрещающего связи с маленькими мальчиками, в Афинах не было, обычай считал их недопустимыми. Верхнюю границу "эроменского" возраста греческие авторы связывают с появлением бороды и волос на теле, относя это к 21 году. Некоторые юноши стыдились появления усов и волос на ногах, опасаясь, что это уменьшит их привлекательность, и пытались их сбривать или выщипывать. Уговаривая несговорчивых мальчиков, поклонники нередко напоминали им о краткосрочности их обаяния. Практически же это было делом вкуса. Еврипид, по свидетельству Плутарха, продолжал любить своего возлюбленного Агатона и после того, как у того выросла борода, говоря, что у красивых мальчиков осень так же прекрасна, как и весна. Аристотель с восхищением описывает продолжавшийся всю жизнь союз фиванского законодателя Филолая и олимпийского атлета Диокла, которые вели общее хозяйство и были даже похоронены вместе. В таких же тонах Платон описывает в "Пире" взаимоотношения Павсания и Агафона. Хотя большинство греческих поэтов одинаково усердно воспевали женщин и мальчиков, пол любимого существа, вопреки наивному суждению Энгельса, был им далеко не безразличен. Рассказывают, что когда Анакреонта спросили, почему он слагает гимны не богам, а мальчикам, он ответил: "Потому что они - мои боги" ( Percy, p.158). Уже поэты архаического периода Архилох, Солон, Алкей, Анакреонт, Пиндар, Ивик, Феогнид в стихах, обращенных к конкретным мальчикам, выражают самые разнообразные оттенки любовных чувств - страсть и жажду обладания, чувство зависимости от любимого, ревность, жалобы, поучения, ласковые наставления. Клеобула, Клеобула я люблю, К Клеобулу я как бешеный лечу, Клеобула я глазами проглочу” Анакреонт, пер. Я. Голосовкера.( Античная лирика, 1968, с.72) В поэзии классического периода любовь одухотворяется, речь идет о слиянии не только тел, но и душ: Душу свою на губах я почувствовал, друга целуя: Бедная, верно, пришла, чтоб перелиться в него Платон. пер. О. Румера (Античная лирика, 1968, с. 193) В трагедиях Эсхила, Софокла и Еврипида однополая любовь практически отсутствует, но не потому, что она была чужда этим авторам (достоверно известно, что все они любили мальчиков), а потому что посвященные этой теме пьесы ("Мирмидоняне" Эсхила и "Хрисипп" Еврипида) до нас не дошли. Зато эту тема всесторонне обсуждают философы. Любовь к юношам, в описании Сократа и Платона, эмоционально столь же насыщенна и благородна, как любовь к женщинам, но значительно превосходит последнюю в степени духовности. Это не просто телесная страсть и жажда обладания, но и обмен высшими духовными ценностями. Хотя многие мужчины, по словам Сократа, любят мальчиков так же, как волки ягнят, такое чувство нельзя считать любовью. В истинной любви, уступая своему страстному поклоннику, юноша не просто отдается ему, но приобщается к его силе и мудрости. Такая любовь считается постыдной только там, где правят варвары. "Ведь варварам, из-за их тиранического строя, и в философии, и в занятиях гимнастикой мнится что-то предосудительное" (Платон. Пир, 182 в – Платон, 1970, с. 108). Взаимоотношения эраста и эромена, по афинскому канону, не столько неравны, сколько асимметричны. Хотя зрелый мужчина социально стоит выше мальчика, любви которого он домогается, он не имеет над ним власти. В отношениях с эроменом он - зависимая сторона, почти раб. Он может, как тень, ходить за полюбившимся мальчиком, но не смеет даже объясниться ему в любви, пока тот не достигнет надлежащего возраста. Да и после этого решение принадлежит эромену. Персонажи платоновских диалогов свободно обсуждают между собой плюсы и минусы однополой и разнополой любви, но стыдливо краснеют и немеют при встрече с любимыми. Вот как описывает Платон устами Сократа появление в палестре прекрасного юноши Хармида: "Я-то, мой друг, здесь совсем не судья: в вопросах красоты я совершенный неуч, почти все юноши в поре возмужалости кажутся мне красивыми. И все же он мне представился тогда на диво прекрасным и статным, и показалось, что все остальные в него влюблены - так они были поражены и взволнованы в момент его появления; многие же другие поклонники следовали за ним. Со стороны нас, мужчин, это было менее удивительно, но я наблюдал и за мальчиками, и никто из них, даже из самых младших, не смотрел более никуда, но все созерцали его, словно некое изваяние". Когда же Хармид сел рядом, продолжает Сократ, "мною овладело смущение и разом исчезла та отвага, с которой я намеревался провести с ним беседу... Я узрел то, что скрывалось у него под верхней одеждой, и меня охватил пламень..." (Платон. Хармид, 154 в-с , 155 c-d. – Платон, 1986, с.297-299). А что при этом чувствует мальчик? Греческие авторы по-разному отвечают на этот вопрос. По словам Ксенофонта (Пир VIII.21), мальчик, в отличие от женщины, не разделяет сексуального удовольствия мужчины, он холодно и трезво смотрит на своего опьяненного желанием поклонника (Ксенофонт, 1993). В этой асимметричности видел главный недостаток педерастии и Овидий ("Искусство любви", 2.683-4).: Я ненавижу, когда лишь один доволен в постели (Вот почему для меня мальчик-любовник не мил). Пер. М. Гаспарова (Овидий, 1973, с.185) Напротив, по мнению Платона (Федр, 255d - 256a), оба партнера получают награду за свое любовное неистовство. Просто их чувства неодинаковы. мальчик "любит, но не знает, что именно. Он не понимает своего состояния и не умеет его выразить; наподобие заразившегося от другого глазной болезнью, он не может найти её причину - от него утаилось, что во влюбленном, словно в зеркале, он видит самого себя; когда тот здесь, у возлюбленного, как и у него самого, утишается боль, когда его нет, возлюбленный тоскует по влюбленному так же, как тот по нему: у юноши это всего лишь подобие отображение любви, называет же он это, да и считает, не любовью, а дружбой.   Как и у влюбленного, у него тоже возникает желание - только более слабое - видеть, прикасаться, целовать, лежать вместе, и в скором времени он, естественно, так и поступает. Когда они лежат вместе, безудержный конь влюбленного находит, что сказать возничему, и просит хоть малого наслаждения в награду за множество мук. Зато конь любимца не находит, что сказать; в волнении и смущении обнимает тот влюбленного, целует, ласкает его, как самого преданного друга, а когда они лягут вместе, он не способен отказать влюбленному в его доле наслаждения, если тот об этом попросит. Но товарищ по упряжке вместе с возничим снова противятся этому, стыдясь и убеждая" (Платон, 1970, с.192) Феогнид сравнивал мальчика с лошадью, с нетерпением ожидающей хорошего наездника. Однако старший и младший не должны меняться ролями. Именно поэтому связь взрослых мужчин считалась ненормальной. Афинянин, уличенный в сексуальной связи с другим мужчиной за деньги или другие материальные блага, лишался гражданских прав, не мог занимать выборную должность, выполнять жреческие функции, ни даже выступать в народном собрании или перед советом старейшин. Любые обвинения и намеки такого рода были крайне оскорбительны, особенно если дело усугублялось "пассивной" сексуальной позицией. Вопрос был не в сексуальности, а в критериях маскулинности. Аристотель в "Проблемах физики" (4, 26; 879а 36f) (Obermayer, S.153) отмечает, что некоторые мужчины предпочитают рецептивную роль или же чередуют сексуальные позиции, получая от этого удовольствие. Но рецептивная позиция считалась оскорбительной для мужского достоинства. гомоэротизм в изобразительном искусстве Это наложило свой отпечаток и на древнегреческое изобразительное искусство. В древнегреческой скульптуре обнаженное мужское тело появляется раньше, уже в Микенский период (1500 – 1200 до н.э. (Stewart, 1999, p.42) и изображается значительно чаще, чем женское. "Нагой мужчина, одетый только в свою силу, красоту или божественность" (Hollander, 1978, p. 12) - постоянный объект изображения и любования древнегреческого искусства на протяжении всей его истории. Архаические мужские статуи - куросы были подчернуто маскулинны (широкие плечи, узкие бедра и т.д.), подчеркивая прежде всего мускульную силу и выносливость. В начале У века до н.э. эталон мужской красоты стал тоньше, подчеркивая не только силу, но и легкость, гармонию, мягкое изящество (например, знаменитый "Дорифор" -Копьеносец - Поликлета). Воплощением юной мужественной красоты и изящества является статуя Аполлона Бельведерского. Не только у мальчиков и юношей, но и у взрослых мужчин появляются черты мягкости, женственности, особенно характерные для работ Праксителя (340 г. до н.э.). Его отдыхающий Сатир, мечтательный Гермес, меланхоличный Аполлон Савроктон расслаблены, изящны, длинноноги, томны, крутой изгиб бедер подчеркивает тонкую талию, их тела как бы ищут опоры и грациозно опираются на стволы дерева. Эти тела созданы не столько для войны, сколько для любви. При всем многообразии античных мужских статуй, их общий прообраз - гармонично сложенный атлет, соединяющий в себе юность, силу и красоту. Греки часто отождествляли физическую, телесную красоту ("калос") и нравственное благородство ("агатос") и гордились тем, что только у них мужчины соревновались нагими , хотя про преданию, этот обычай возник случайно ( на Олимпиаде 720 г. до н.э. один бегун уронил свою набедренную повязку, но продолжил бег нагишом и победил). Однако эта нагота эстетизирована и эротизирована. Греческая культура - культура самообладания, распущенность и эксгибиционизм ей глубоко чужды. Расхаживая по спортивному залу, юноши старались замаскировать непроизвольные эрекции, сидеть с расставленными ногами считалось неприличным и т.д. Нагие греки демонстрировали высокое самообладание и способность, в отличие от примитивных варваров, контролировать свою сексуальность так же, как проявления физической боли и страдания. Этот канон распространялся и на скульптуру, которая никогда не изображает усилий и страданий. Даже в пылу сражения или в предсмертной агонии, мужчина должен сохранять красоту, достоинство и самообладание. Так же сдержанна греческая гомоэротика. Как и другие народы, греки имели развитый фаллический культ. Символическое изображение эрегированного члена было не только символом плодородия, но наделялось охранными, отпугивающими функциями. Древнейшим фаллическим божеством, прежде чем стать изящным юношей с маленьким пенисом, был Гермес, который первоначально назывался Фалесом и занимался преимущественно охраной домов. Греки даже ставили у своих домов и храмов специальные столбы, посвященные Гермесу, - гермы, с человеческой головой и эрегированным членом, которым приписывалась функция отпугивания врагов. Этот культ пользовался всеобщим почтением. Когда в 415 г. до н.э. во время Пелопоннесской войны в Афинах кто-то изуродовал (кастрировал) гермы, это вызвало в городе панику. Огромным и всегда эрегированным членом обладал бог садоводства и виноградарства Приап (иногда он считался сыном Гермеса), имя которого стало в европейской культуре эвфемизмом для обозначения мужского члена. Однако в обычных изображениях греческие художники и скульпторы предпочитали небольшие, “мальчиковые” размеры, наделяя длинными и толстыми членами только похотливых и уродливых сатиров. Взрослые мужчины изображаются без волосяного покрова, с нормальной мошонкой и сравнительно коротким и тонким членом, головка которого, даже в состоянии эрекции, стыдливо прикрыта длинной и торчащей, как у маленьких мальчиков, крайней плотью. Аристотель считал преимуществом короткого члена то, что семени приходится преодолевать в нем меньшее расстояние, поэтому оно меньше остывает и вернее достигает цели. Современные историки склонны приписывать любовь греков к небольшим пенисам эстетическим соображениям и в особенности культу юности. Для понимания древнегреческого гомоэротизма очень важна расписная керамика. Из 20 000 дошедших до нас аттических ваз, около 200 содержат эротические, в том числе гомоэротические, сюжеты: нагие мужские фигуры, которых гораздо больше, чем женских, сцены ухаживания мужчин за мальчиками, откровенно сексуальные сцены, оргии и т.п. Анализ этих изображений позволяет историкам искусства проследить их историческую эволюцию и различия между гомо= и гетеросексуальными сюжетами (Dover, 1978; Koch-Harnak,1983; Sutton, 1992: Shapiro;1992 ; DeVries, 1997) В более ранних, так называемых чернофигурных вазах (560 - 500 до н.э.), сцены ухаживания за мальчиками обычно связаны с изображениями охоты и нередко сами напоминают преследование. В более поздних краснофигурных вазах (510 -- 470 до н.э.) сюжеты меняются. Эрасты, как и эромены, помолодели, эраст уже не обязательно бородат, а эромен не напоминает преследуемого зайца. Принуждение и нажим сменяются изящным ухаживанием, действие переносится из леса в цивилизованную городскую среду, а мускулистая сексуальность, с акцентом на телесные действия, уступает место стыдливой и нежной "риторике желания". Если разнополый секс, объектами которого были куртизанки или рабыни, не имевшие права на личное достоинство, изображается порнографически, во всех подробностях, включая фелляцию и анальную пенетрацию, то гомоэротические сцены большей частью ограничиваются ухаживанием. В разнополых сценах женщина всегда изображается в подчиненной, а мужчина - в господствующей позиции. В гомоэротических сценах мальчик обычно стоит прямо, а мужчина склоняет перед ним голову и плечи. Типичная поза ухаживания: эраст протягивает одну руку к гениталиям эромена, а другой рукой ласкает его подбородок. Опираясь на эти изображения, некоторые исследователи (Patzer,1982) полагали, что сексуальные контакты между эрастами и эроменами вообще ограничивались взаимной мастурбацией и интерфеморальным (между бедер) трением друг о друга или что другие формы сексуального контакта просто не изображались (Dover, 1978; Halperin, 1990). Фактически, наряду со сценами, где возбужден только мужчина, есть и такие, где у мальчика тоже есть эрекция. На некоторых сценах юноша сам привлекает к себе мужчину. Кроме того, жест, когда мальчик держит эраста за руку, который искусствоведы трактовали как отталкивание, скорее служит выражением нежности, как и в гетеросексуальных вариантах (Huppert, 1988; DeVries, 1997). Однако принцип уважения к свободному мальчику, будущему гражданину, запрещал изображать его в рецептивной "женской" позиции, даже если это фактически имело место. мальчик может любить мужчину, но не должен любить секс с мужчинами, потому что это означало бы, что ему нравится рецептивная позиция, которая для мужчины унизительна. Важно не то, что люди делают в постели, а то, как об этом говорят публично (Halperin, 1997) Педагогический эрос или сексуальное использование? После того как однополая любовь утратила свои инициальные компоненты и переместилась из общественной жизни в частную, она стала более тонкой, индивидуальной, психологически разнообразной, но одновременно - морально проблематичной. В Афинах легально существовала мужская проституция и даже публичные дома. Свободнорожденный афинянин не мог заниматься этим ремеслом, в случае продажи мальчика для оказания кому-либо сексуальных услуг, покупатель наказывался так же строго, как продавец. Но на военнопленных, метеков и иностранцев запреты не распространялись. Простые, бедные и не особенно просвещенные люди часто относились к педерастии подозрительно, как к причуде богатых и знатных, угрожающей семейному очагу. В комедии Аристофана “Облака” (Аристофан,1983, с. 206-207) "Правда" ностальгически вспоминает хорошо воспитанных мальчиков прошлого, которые сидели на песке, чинно вытянув ноги, “А вставали, и след свой тотчас же в песке заметали, чтоб взглядам влюбленных Очертания прелестей юных своих на нечистый соблазн не оставить” ( пер. А. Пиотровского). Это заставляет защитников педерастии подчеркивать её воспитательное значение, "педагогический эрос". “Величайшее счастье для того, кто желает из любимого мальчика сделать себе хорошего друга, это то, что ему и самому необходимо стремиться к добродетели” (Ксенофонт. Пир, VIII, 27). Юный красавец Алкивиад, по которому сходили с ума чуть ли не все афинские мужчины и женщины, рассказывает, как он пытался соблазнить старого Сократа и, оставшись с ним ночью наедине, признался в своей готовности отдаться. Когда Сократ прикинулся непонимающим, самоуверенный юноша сам залез к нему в постель, "лег под его потертый плащ и, обеими руками обняв этого поистине божественного, удивительного человека, пролежал так всю ночь". Но "... несмотря на все эти мои усилия, он одержал верх, пренебрег цветущей моей красотой, презрительно посмеялся над ней.... Ибо, клянусь вам всеми богами и богинями, - проспав с Сократом всю ночь, я встал точно таким же, как если бы спал с отцом или со старшим братом" (Платон. Пир, 219 с – Платон, 1970, с.152). Позднейшие греческие авторы относились к этому рассказу скептически, считая, что он был нужен только для самооправдания. По словам Биона, если Сократ "желал Алкивиада и воздерживался, то это глупость, а если не желал его и воздерживался, то в этом нет ничего особенного" (Диоген Лаэртский,. 1У, 49). По мнению Псевдо-Лукиана (Две любви, 54, 53), “и Сократ был любовником, как всякий другой, и Алкивиад, когда лежал с ним под одним плащом, не встал нетронутым… Мне мало смотреть на возлюбленного и, сидя напротив, слушать его речи; любовь создала целую лестницу наслаждений, и зрение в ней - только первая ступень…” (Лукиан, 1989). Сам Платон в конце жизни, явно по политическим мотивам, писал, что вообще "мужчины не должны сходиться с юношами, как с женщинами, для любовных утех", потому что "это противоречит природе" (Платон. Законы, 836 с - Платон, 1972, с.319). В его идеальном государстве допускаются ласки и поцелуи между мужчинами и мальчиками, но одновременно существует "закон о том, чтобы соитие, предназначенное для деторождения, происходило лишь сообразно природе. От мужского пола надо воздерживаться и не губить умышленно человеческий род: не надо также ронять семя на скалы и камни, где оно никогда не пустит корней и не получит естественного развития" (Законы, 838е - Платон, 1972, с.322). По мнению философа, такая "победа над удовольствиями" сделает человеческую жизнь "блаженной" ( Законы, 840 с - Платон, 1972, с.319) Сомнения педагогического и этического порядка высказывает и Аристотель. Хотя сама по себе педерастия для него совершенно нормальна и естественна, философ обеспокоен возможностью совращения мальчиков. Чтобы избежать его, в своей "политике" он рекомендует воспитывать мальчиков до 7 лет дома, не давать подросткам смотреть непристойные картины и скульптуры, за исключением религиозных, не позволять им посещать слишком вольные театральные представления и т.д. Для поэтов и философов эпохи эллинизма любовь к мальчикам - дело сугубо индивидуальное. Сравнивая, вслед за Платоном, достоинства и недостатки любви к женщинам и к мальчикам, Плутарх признает их, в отличие от Платона, равноценными. Осуждая грубость древнейшей критской и фиванской педерастии и предпочитая более уточенные отношения классической эпохи, он осуждает также сексуальные связи с мальчиками-рабами; по его мнению, это не любовь, а просто спаривание, "как с женщинами" (Плутарх, 1983). По мнению автора знаменитой книги "Толкование снов" Артемидора из Далтиса (второй век нашей эры), все зависит от того, что, с кем и как ты делаешь (Winkler, 1990, pp.17-44, 210-216) В отличие от Фрейда, истолковывающего любой сон в сексуальных символах, Артемидор переводит сексуальные знаки в социальные. "Нормальные сношения", которые хорошо видеть также и во сне, это сношения с женой, любовницей или рабом, независимо от его пола. Но во всех этих случаях мужчина должен занимать "верхнюю", активную позицию.   Главное - даешь ты или получаешь? Если во сне тебя “трахает” старший и более богатый мужчина, это хорошо, потому что получать от таких людей - нормально. Если же это делает младший или бедный, независимо от возраста, сон плохой, потому что таким людям принято давать. Заниматься сексом со своим рабом, независимо от его пола, хорошо, потому что раб - собственность спящего. Зато если свободного мужчину во сне “трахает” раб, это очень плохо и свидетельствует о презрении со стороны раба. Такая же плохая примета, если это проделывает брат, независимо от его возраста, или враг. Отношение эллинистических авторов к однополой любви зависит главным образом от их отношения к чувственности. Философы, признающие право человека на удовольствие, обычно, с теми или иным оговорками, признают и правомерность любви к мальчикам, которая кажется им более рафинированной. По словам Псевдо-Лукиана (Две любви, 36), "самцы львов не живут друг с другом - но ведь они не занимаются и философией. Не сходятся друг с другом медведи-самцы - но ведь им неведома вся красота дружбы. А человеческий разум и знания, из частных опытов выбрав лучшее, признали любовь к мальчику самой верной” (Лукиан, 1989). Для тех же, кто отрицает чувственные радости, педерастия неприемлема. По словам Плотина (204-270), истинные мыслители одинаково презирают красоту мальчиков и женщин. Лесбийская любовь А как обстояло дело с любовью между женщинами? Фаллократическое греческое общество не придавало женской жизни самостоятельного значения. Хотя Платон знает о существовании влечения "девочек к девочкам, женщин к женщинам" (Законы 836 а), в сферу публичной жизни оно не входило, а что происходило на женской половине дома, если при этом не нарушалась святость семейного очага, никого не интересовало. В эротических и порнографических изображениях женщина выступает только как объект мужского вожделения. Ни одной сцены лесбийской любви искусствоведам до сих пор найти не удалось. Единственная древнегреческая женщина, которая воспевала женскую любовь и чье имя стало нарицательным - Сафо (Сапфо).   О её жизни известно очень мало. Она родилась на острове Лесбос, принадлежала к аристократической семье, почти всю жизнь прожила в городе Митилене, имела троих братьев, была замужем и имела дочь Клею. Предполагают, что Сафо была наставницей группы молодых незамужних аристократических девушек, которые приезжали из разных концов Греции учиться красоте, музыке, поэзии и танцам. Из девяти книг лирики Сафо, сохранилось около 200 фрагментов, многие - всего из нескольких слов. Страстная поэзия Сафо целиком посвящена женской любви, описанию юной девичьей красоты, нежного тела, радости встреч и горести разлук. У меня ли девочка Есть родная, золотая, Что весенний златоцвет - Милая Клеида! Не отдам её за все Золото на свете. Пер. Вячеслава Иванова (Античная лирика,1968, с. 64) Сафо часто призывает на помощь Афродиту, её любовь откровенно чувственна: Эрос вновь меня мучит истомчивый - Горько-сладостный, необоримый змей Пер. В. Вересаева (Античная лирика, 1968, с. 63) Воспеваемый Сафо тип любви не вписывался ни в греческий, ни, тем более, в христианский канон. Одни христианские авторы считали безнравственными и даже сжигали её книги. Другие пытались гетеросексуализировать Сафо, утверждая, что в конце концов она отказалась от женской любви и влюбилась в мужчину, но из-за своего безобразия не смогла привлечь его и покончила самоубийством, бросившись со скалы в море. Третьи выхолащивали эротическое содержание её поэзии, изображая её воплощением "чистой", асексуальной любви. Тем не менее Сафо стала родоначальницей "гинерастии", женской эротической любви, которую позже стали называть "сапфизмом", а затем лесбиянством. (Cantarella, 1987) Однополая любовь в древнем Риме В классической Греции педерастия была частью публичной жизни, потому что уходила своими корнями в древние традиции мужских союзов и инициаций, а затем была облагорожена философским "педагогическим эросом". В Риме не было ни того, ни другого (СМ. Lilja, 1983; Veyne, 1982; MacMullen, 1982; Richlin, 1992, 1993; Clarke, 1998; Williams, 1999; Verstraete, 2000). Хотя, по мнению ряда ученых, у древних этрусков, которым наследовали римляне, когда-то существовали предполагавшие гомосексуальные контакты мужские инициации, они отмерли слишком рано, чтобы римляне успели их унаследовать. Царский и ранний республиканский Рим был сельским консервативным обществом, на социальную структуру которого наложилась затем мощная военная организация, требовавшая от граждан строгой дисциплины и порядка. Главным институтом социализации детей здесь была семья, которая считалась основной ячейкой общества. Той социальной базы для институционализации мужских гомоэротических интересов, какой в Греции были мужские союзы, а затем гимнастические залы, палестры, в Риме тоже не существовало. Иным было и древнеримское отношение к телу и эмоциям. Римляне времен Республики были гораздо стыдливее греков, они не допускали публичной наготы. Знаменитые римские бани, единственное место, где римляне общались нагими, предназначались исключительно для расслабления и удовольствия. Римское понятие любви также отлично от греческого. Греки классического периода поэтизировали любовные чувства, на кого бы они ни были направлены. Напротив, многие влиятельные римские философы, например, Марк Туллий Цицерон, считали любовь расслабляющей и опасной. Наконец, римляне гораздо строже и последовательнее греков разграничивают сферы и понятия публичной и частной жизни. Если в архаической и классической Греции любовь к мальчикам считалась мужественной и пользовалась уважением, то в Риме она ассоциировалась с женственностью и считалась культурно чужеродной. Консервативные римляне времен поздней Республики и Империи считали "греческую любовь" проявлением разложения. Её носителей обозначали исключительно греческими словами (paidico, pаthicus, catamitus, cinaedus), причем все они имели отрицательный, оскорбительный смысл, подразумевая изнеженность, женственность, пассивность. мужчину называли “кинедом” или “патиком” не столько потому, что он спал с другими мужчинами, сколько потому, что он не обладал мужскими телесными или поведенческими качествами. Рецептивная роль в постели – лишь одно из проявлений общей женственности кинеда, который чувствует и поступает, как женщина. Пол сексуального партнера по сравнению с этим не имеет значения. Это не значит, что однополой сексуальности в Риме не было, или что её преследовали, или что она была импортирована из Греции. Наоборот, она был распространена очень широко, но это была совершенно другая сексуальность. Если в Афинах это была привилегия свободных людей, то в Риме его законными объектами были только зависимые, подчиненные лица, - рабы и проститутки, стоявшие вне официального общества. Принятый в середине III в. до н.э. закон Lex Scatinia (или Scantinia), который некоторые историки трактовали как антигомосексуальный, на самом деле запрещает только такие гомосексуальные действия, объектом которых является свободнорожденный мальчик. Свободнорожденный мальчик любого возраста был табу. Греческий мальчик, за которым ухаживал прославленный воин или политический деятель, чувствовал себя польщенным. Для юного римлянина и его семьи это было бы оскорблением. Свободнорожденные римские мальчики и юноши носили на шея специальные амулеты - буллы, одна из функций которых, по Плутарху, состояла в том, чтобы все видели, что этот мальчик не может быть объектом сексуальных посягательств. Ни в какой момент своей жизни и ни в какой социальной ситуации римлянин не должен был чувствовать себя объектом. Совращение свободнорожденного мальчика наказывалось смертью. (Taylor,1997, p.344). Зато с рабами можно было делать все, что угодно. Одним нравились юные мальчики, другие предпочитали молодых атлетов. Единственное, чего следовало безусловно избегать, это рецептивной позиции. По словам Сенеки-старшего, отца философа, для свободного мужчины рецептивная роль - позор, для раба - самый безусловный долг по отношению к хозяину, а для вольноотпущенника - добровольная моральная обязанность (Veyne, p.47) Нормативная и бытовая римская эротика подчеркнуто бисексуальна: важен не пол партнера, а то, какое удовольствие он доставляет. Однако гомоэротические наклонности, независимо от способа их удовлетворения, никогда не считались в Риме достоинством. Народный трибун Гай Гракх в 124 г. до н.э. хвастался (и современники подтверждают правдивость его слов), что никакие красивые мальчики не дежурят у его штаба, и молодые солдаты в его шатре пользуются большим уважением и безопасностью, чем где бы то ни было (MacMullen,1982, p.490). Обвинения в гомосексуальных связях были стандартными приемами римской политической риторики для дискредитации политических противников. Кай Юлий Цезарь одинаково любил и женщин, и юношей, и был, по ироническому выражению Куриона-старшего, "мужем всех жен и женой всех мужей". Обвинения в сексуальной связи с дядей и другими влиятельными мужчинами выдвигались и против юного красавца Октавиана Августа, который, по словам его политического соперника Марка Антония, добился усыновления дядей ценою собственного бесчестья; женственная внешность Октавиана увеличивала правдоподобие таких обвинений. Впрочем, Цицерон обвинял в том же грехе и самого Марка Антония, который в юности якобы был катамитом Куриона. Цицерон был в этом отношении особенно циничен: когда речь шла о его друзьях, Цицерон их защищал, подчеркивая, что "это не преступление", а становясь обвинителем, вываливал на стол целый ворох сплетен. гомоэротизм в римской литературе гомоэротизм и бесексуальность занимают важное место в древнеримской литературе. В комедиях Плавта (250 –184 до н.э.) сексуальное влечение к юным рабам изображается как совершенно естественное и нисколько не постыдное. Большинство римских поэтов заявляют, что готовы любить как женщин, так и мальчиков, для них это только вопрос предпочтения (впрочем, не следует принимать художественные образы за автобиографии). Страстная любовь Гая Валерия Катулла (87-54 до н.э.) к прекрасной Лесбии не помешала ему посвятить 4 стихотворения своей неразделенной любви к юноше Ювенцию. В других стихотворениях Катулл угрожает некоему Аврелию, который пытался отбить у поэта “его” мальчика, хвастается, как ему удалось сексуально овладеть соперником, отбившим у него любовницу, язвительно издевается над женственными "патиками" и т.д. Тибулл (50 –17 до н.э), отчасти предвосхищая Овидия, сочинил стихотворное руководство по обольщению мальчиков, но его собственный опыт по этой части оказался не очень удачным: поэт жалуется на неразделенную любовь к юноше Марату, который предпочел ему более богатого поклонника. Проперций (47 –15 до н.э.) влюблен в женщину, но в грустную минуту желает своим врагам любить женщин, а друзьям - мальчиков, педерастия - "спокойная река, где не бывает кораблекрушений: что может произойти в таком узком пространстве?" (Vayne, 1982, p. 49) У Квинта Горация Флакка (65-8 до н.э), который жил и умер холостяком, есть "тысяча страстей для девушек и тысяча страстей для мальчиков" , но эти страсти довольно спокойные. Другу, переживающему любовную драму, поэт советует утешиться в объятиях юной рабыни и раба, избегая сильной привязанности к ним. Хотя Гораций часто описывает красивых молодых рабов, женщины у него явно на первом месте. Зато его нежные послания к друзьям позднейшие авторы иногда (без достаточных оснований) считают гомоэротическими. Хотя мифологические образы однополой любви (Орфей, Ганимед, Аполлон и Гиацинт, Нарцисс и другие) из "Метаморфоз" Овидия (43 до н.э. – 18 н.э) стали источником вдохновения для позднейшей гомоэротики, сам поэт недвусмысленно предпочитал женщин. Напротив, болезенный и застенчивый холостяк Вергилий (70-19 до н.э.), любил исключительно юношей, особенно воспитанных им мальчиков-рабов Цебеса и Александра. Цебес в дальнейшем сам стал поэтом, а Александра Вергилий изобразил в своей второй эклоге под именем пастуха Алексиса, в которого безответно влюблен другой пастух, Коридон. Образы друзей-любовников встречаются в "Энеиде”. Поскольку в средние века Вергилий был самым популярным античным поэтом (недаром Данте выбрал его своим проводником по аду и чистилищу), эти образы оказали огромное влияние на развитие гомоэротической культуры, а имя “Коридон” стало нарицательным. Много забавных гомоэротических шуток и намеков содержат сатиры Марциала (40 –102 ) и Ювенала (60 –127). Жестоко высмеивая женоподобных юношей и мужеподобных лесбиянок, оба поэта нисколько не стесняются собственных гомоэротических приключений. Впрочем, стихи не следует принимать за автобиографии (Sullivan, 1978; Obermayer 1998). По словам Марциала, когда похоть горяча, все равно, кто под рукой - девочка или мальчик; ему нравится “дешевая и легкая любовь". Однако даже самая лучшая женщина не может в постели заменить мальчика: С мальчиком нас захватив, ты, жена, беспощадно бранишься И говоришь, что его можешь ты мне заменить. Сколько твердила о том шалуну-громовержцу Юнона! Но продолжает лежать он с Ганимедом своим. Гила герой-Геркулес сгибал, позабывши о луке - А у Мегары, скажи, нечего было сгибать? Дафна-беглянка совсем замучила Феба, но все же мальчик Эбалий ему страсти огонь потушил. Хоть Брисеида во всем покорялась внуку Эака, Друг безбородый его все же был ближе ему. Брось же, прошу я тебя, ты мужское смешивать с женским И убедись, что жена может лишь женщиной быть. Марциал. Эпиграммы, Х1, 43. Пер. Ф.А. Петровского (Марциал, 1991, с.6) Любовные стихи к мальчикам писал и автор "Золотого осла" Апулей. Гомосексуальной тематики касаются многие позднегреческие и римские романы. Например, Ахилл Татий в романе "Левкиппа и Клитофонт" (III в. н.э.), вкладывает в уста одного из персонажей следующий текст: "Все у женщин поддельно, и речи их, и красота. Если женщина поначалу и кажется красивой, то это лишь вследствие многочисленных притираний. Вся её красота – это мирра, крашеные волосы и прочие выдумки. Если же лишить её всех этих хитростей, то она уподобится галке из басни, с которой сняли чужие перья. Красота мальчика не нуждается в помощи благовонной мирры и прочих чужих ароматов, – приятнее всех женских притираний запах пота отроческого тела.   Еще до того, как заключить мальчика в любовные объятия, можно бороться с ним на палестре, когда тела сплетаются открыто, и нет в этом переплетении ничего постыдного. В объятиях тело мальчика не расслабляется из-за рыхлости его плоти, крепкие тела борются друг с другом за наслаждение. Поцелуи отрока, в отличие от женщины, бесхитростны, не сыщешь в его губах тех праздных обманчивых ухищрений, которым научены женщины, нет ничего искусственного в поцелуях мальчика, – он целует как дитя. Если бы сгустился нектар, то ты пил бы его из уст возлюбленного. И такие поцелуи не насыщали бы тебя, но вызывали еще большую жажду, и, наконец, ты бы оторвался от источника наслаждения, чтобы не ощутить избыток его" (Татий, 1969, с.62). Но хотя эта тема звучит часто, она обычно остается маргинальной. В политическом же контексте об однополой любви говорят преимущественно с иронией и осуждением. Характерны в этом смысле биографии Светония (1 в. н.э.) Ни один из "божественных" императоров, за исключением (да и то не бесспорным) Юлия Цезаря, не обвинен в пристрастии к однополой любви, их гомосексуальность – это "слухи". Зато плохие императоры все насквозь порочны, растлевают мальчиков и ведут роскошный образ жизни. Тиберий "завел мальчиков самого нежного возраста, которых он называл своими рыбками, и с которыми он забавлялся в постели... Говорят, даже при жертвоприношении он однажды так распалился на прелесть мальчика, несшего кадильницу, что не мог устоять, и после обряда чуть ли не тут же отвел его в сторону и растлил, а заодно и брата его, флейтиста" (Светоний, 1988, с. 124-125). Калигула публично появлялся в женском платье и выполнял как мужские, так и женские сексуальные роли. Нерон садистски насиловал мальчиков, одетый в звериную шкуру, терзал гениталии привязанных к столбу пленников; кастрировав мальчика Спора, он пытался сделать из него женщину и торжественно женился на нем. "А собственное тело он столько раз отдавал на разврат, что едва ли хоть один его член остался неоскверненным" (Светоний, 1988, с. 208-209). Вителлий имел бурный роман со своим вольноотпущенником. Гелиогабал, вступивший на трон 14-летним мальчиком, одевал женское платье, отдавался мужчинам, торжественно отпраздновал свадьбу с гигантского роста рабом, которого заставлял бить и всячески унижать себя, и даже мечтал быть кастрированным. Все эти истории, действительные или вымышленные, естественно, не вызывали добрых чувств в народе. Единственный император, который пытался возродить благородные традиции греческой любви, - Адриан (76-138). Разносторонне образованный человек, поклонник греческой культуры, Адриан проводил нерепрессивную политику, а его главной привязанностью была любовь к юному красавцу греку Антиною (110-130), которого император спас во время охоты на львов в Ливии. Когда Антиной утонул, купаясь в Ниле, император повелел обожествить его, основал в его честь город Антинополис и поставил его статуи и бюсты во всех больших городах Империи. Запечатленный во множестве скульптур образ Антиноя стал символом юношеской красоты и изящества. В XVIII – XIX вв. Антиной стал культовой фигурой гомосексуальной культуры, ему посвящались поэмы и романы (Waters, 1995). Французская писательница Маргерит Юрсенар посвятила любви Адриана и Антиноя исторический роман, написанный в форме воспоминаний Адриана (1951, русский пер. - 1984), а великий португальский поэт Фернандо Пессоа - поэму "Антиной" (1918), в которой проникновенно говорится о чувственной, телесной стороне однополой любви. Сексуальные излишества были не единственной и не самой важной частью императорской экстравагантности, но именно они символизировали в глазах населения всеобщее падение нравов, отход от традиционной римской морали и разложение общества. Реакцией на это было усиление аскетической морали, ориентированной на самоконтроль и сексуальное воздержание, к чему призывали влиятельные школы эллинистической философии - неоплатоники, эпикурейцы, киники и стоики. Эллинистические и римские медики , со своей стороны, доказывали, что сексуальные излишества ослабляют силы и подрывают здоровье мужчины. Бесплодная и не связанная с семейными ценностями однополая любовь выглядела одновременно противоестественной, безнравственной и опасной. Все это наложило отпечаток на сексуальную этику раннего христианства. Содержание   www.pseudology.org