Игорь Семёнович Кон Любовь небесного цвета Влечение, род недуга Сексуальности, культуры и религии Где бы мы ни встретили человеческие существа, они всегда удивляются другим людям. Маргарет Мид Многие люди, не знающие истории и этнографии, убеждены в том, что однополая любовь - продукт социального и нравственного разложения общества, простые и "естественные" люди ее не знают. На самом деле это влечение и поведение встречается во всех человеческих обществах, однако разные культуры и религии оценивают и конструируют их по-разному. При количественном, статистическом обобщении отношения разных обществ к однополой любви, возникает картина, напоминающая шкалу Кинзи: строго запрещают и наказывают; осуждают; относятся нейтрально; допускают при определенных обстоятельствах; допускают всегда; предписывают при определенных обстоятельствах; одобряют и поэтизируют. Но статистические данные без качественного анализа бессмысленны. Одно и то же общество может в одних ситуациях категорически запрещать однополый секс, а в других одобрять и даже предписывать его. Для историка или антрополога существенны не столько сами по себе запреты и предписания, сколько их социокультурный контекст - чем они мотивированы и как они выполнялись. Существует несколько наиболее распространенных типов однополых отношений. Институционализированные (то есть официально принятые культурой и оформленные специальными ритуалами) разновозрастные отношения, чаще всего - между взрослыми мужчинами и мальчиками - подростками. Институционализированные отношения между взрослыми людьми, один из которых изменяет при этом свою половую/гендерную идентичность, одежду, род занятий и т.п.; то есть мужчина социально и символически как бы становится женщиной, и наоборот. Институционализированные "профессиональные" отношения, связанные с выполнением определенной социальной или сакральной (религиозной) роли, делающей сексуальную связь с лицами собственного пола обязательными для него (например, священная храмовая проституция). Равноправные и добровольные сексуально-эротические отношения, основанные на индивидуальном влечении людей друг к другу. Разные культуры имеют на этот счет разные представления и нормы, часто неодинаковые для разных социально-возрастных групп. Например, сексуальные игры и контакты между мальчиками-подростками считаются нормальным проявлением юношеской сексуальности, на них смотрят сквозь пальцы или даже одобрительно, а такое же поведение взрослых вызывает настороженность и осуждение. Социально-неравные, иерархические отношения, когда человек более высокого социального статуса, обладающий властью или деньгами, сексуально эксплуатирует бедного и зависимого. Решающее значение имеет при этом не пол сексуального партнера (кто с кем спит), а сексуальная позиция (кто кого "трахает"); в равных отношениях это дело индивидуального вкуса. Самая распространенный тип институционализированных мужских гомосексуальных отношений (однополые отношения между женщинами нигде не институционализировались и существовали только на бытовом уровне, поэтому мы знаем о них гораздо меньше) - это сексуальные контакты между мальчиками-подростками и взрослыми мужчинами. Многие народы считали их необходимой формой обучения и передачи мальчику силы или мудрости взрослого мужчины и оформляли их специальными ритуалами. Ритуалы инсеминации (осеменения) мальчиков широко распространены у народов Новой Гвинеи и Меланезии. Когда мальчикам папуасского племени самбия исполняется по семь-восемь лет, их отбирают у матерей и помещают в замкнутый мужской мир. Самбия верят, что для того, чтобы созреть и вырасти, мальчик должен регулярно пить мужское семя, как младенец -- материнское молоко. Недаром обе жидкости -- белые. Сосание члена для мальчика -- то же, что сосание груди для младенца. До начала полового созревания мальчики "высасывают" старших подростков и юношей, а затем их самих обслуживают новички. Юноши и молодые мужчины некоторое время ведут бисексуальную жизнь, а после вступления в брак целиком переключаются на женщин. Взрослая гомосексуальность в племени неизвестна. Символическая основа этой практики - стремление "возвысить" мужское начало, "очистив" мальчиков от фемининных, женских элементов. Обряды, закрепляющие чувство мужской солидарности, хранятся в тайне от женщин и возводятся к мифическому прародителю племени Намбулью. Первоначальная сексуальная социализация принудительна, партнеры не выбирают друг друга, а назначаются старшими. В дальнейшем у них могут появиться индивидуальные предпочтения, но отношения и сексуальные роли остаются строго иерархическими: старший не может "обслуживать" младшего, а между близкими друзьями это вообще не принято. Способы "осеменения" мальчиков у разных племен различны. У самбия, эторо, баруйя, чечаи и куксов оно осуществляется орально. У калули (восточный берег Новой Гвинеи) и кераки вместо орального осеменения практикуется анальное. На вопрос этнографа, подвергались ли они сами такому обращению, папуасы кераки отвечали: "Ну, конечно! Иначе как бы я мог вырасти?" С европейской колокольни, разница не так уж велика. Но поскольку эти племена традиционно враждуют, они с одинаковым отвращением рассказывают о соседских методах: вы только подумайте, какой противоестественной мерзостью занимаются эти люди! Интерпретация этих обрядов и обычаев вызывает споры. Одни ученые видят в них способ контроля за рождаемостью путем разрядки юношеской сексуальной энергии, пока мужчина социально не созрел для брака и продолжения рода (некоторые общества поощряют подростков, вместо того, чтобы "портить" девушек или соблазнять чужих жен, иметь сексуальные отношения с животными). Другие считают их средством поддержания мужской групповой солидарности (мужчины, которые спят друг с другом, не нуждаются в женщинах и имеют собственные таинства). Третьи связывают их с необходимостью высвободить мальчиков из-под материнского влияния, под которым они находились в детстве: осеменение - не простой физический акт, а одухотворение, которое может осуществить только мужчина, это приобщает мальчика к мужскому сообществу. Четвертые отмечают связь этих обычаев с символической культурой, космогоническими и религиозными представлениями (мифический родоначальник самбия Намбулью - двуполый андрогин). Однако эти ритуалы и обычаи не создают какой-то особой, постоянной "сексуальной идентичности" и самосознания. Если у какого-либо мужчины и возникают специфические эротические предпочтения, которые мы назвали бы гомосексуальными, общество не обращает на них никакого внимания, а индивид послушно выполняет все свои "нормальные" обязанности: сначала отсасывает дядю или старшего мальчика или подставляет для "осеменения" собственный зад, потом женится, зачинает детей, а также осеменяет следующих мальчиков или жертвует для этого свою сперму. Что из этого ему больше нравится - никого не волнует, он такой же мужчина, как все остальные. Принципиально иначе обстоит дело там, где сексуальные отношения с лицами собственного пола трактуются как аспект общего изменения половой роли и идентичности. Путешественники и этнографы часто сталкивались с этим непонятным явлением. В своем "Описании земли Камчатки" (1755) Степан Крашенинников отмечал наличие среди камчадалов особой категории мужчин-коекчучей, "которые в женском платье ходят, всю женскую работу отправляют, и с мужчинами не имеют никакого обхождения, бутто бы гнушались делами их, или зазирались вступать не в свое дело". Коекчучи находятся в чести, а некоторых из них "держат вместо наложниц". Отвечая на вопросы Сената о положении чукчей и каряков, иркутский губернатор Бриль в 1770 г. писал: "а прочие мужеска пола чрез волшебство обращаются в образ женский, и меж собой мужеложствуют и выходят друг за друга замуж". О широком распространении "педерастии" у чукчей, которой они нисколько не стесняются, писали и другие русские географы XVIII - начала XIX в. Впервые столкнувшись с этим явлением после завоевания Америки, европейцы восприняли его как содомию и ссылались как на довод в оправдание колонизации и физического истребления индейцев. С легкой руки конквистадоров, таких людей стали называть бердачами (слово это предположительно происходит от испанского bardajo или bardoja, обозначающего мальчика на содержании, проститутку мужского пола; отсюда же и русское - "бардак"). Институт бердачей был широко распространен среди американских индейцев (в Северной Америке он зафиксирован у 113 племен ), народов русского Севера, Сибири и Дальнего Востока (чукчи, алеуты и др.), Индонезии и Африки. Испанские и португальские колонизаторы беспощадно расправлялись с ними. В 1513 г. Франсиско Бальбоа бросил сорок бердачей на растерзание собакам, в Перу их массами сжигали, заставив уйти в глубокое подполье. Биологическая природа бердачизма до сих пор вызывает споры. Ранние антропологи и психоаналитики считали его формой институционализированной гомосексуальности. Но хотя сексуальными партнерами бердачей обычно бывают люди их собственного пола, это правило не является всеобщим, а в описаниях их ролей и функций подчеркиваются не сексуальные, а гендерные характеристики - род занятий, одежда, специфические ритуальные функции. Другие ученые думают, что бердачи - врожденные интер= или транссексуалы. Не заставляя таких людей обязательно делать трудный для них выбор, местная культура позволяет им менять не только одежду, вид деятельности, имена и украшения, но и пол своих сексуальных партнеров. Папуасы самбия не причисляют детей, родившихся с анатомически неопределенными половыми органами, ни к мужчинам, ни к женщинам. Одних воспитывают как мальчиков, других - как девочек, а третьи не проходят ни мужских, ни женских инициаций. Аналогичные явления известны на Таити, в Индонезии и в некоторых других местах. Однако не у всех бердачей есть признаки гермафродитизма или транссексуальности. Третьи считают бердачизм формой социального убежища, своего рода экологической нишей для мальчиков, которые по тем или иным причинам чувствуют себя неспособными выполнять трудные и соревновательные мужские роли и поэтому причисляют себя к женскому полу. Но бывают и бердачки-женщины. Кроме того, бердачи считаются не неполноценными, а двуполыми или представителями третьего, смешанного пола, их так и называют: "муже-женщина", "полу мужчина - полу женщина" или "два духа". Они занимают такое же особое, автономное место в обществе, как мужчины и женщины. Нередко им приписывают особую магическую силу, благодаря которой они часто бывают шаманами и поддерживают сексуальную связь с богами. Двуполыми были и многие языческие божества. Пяти-шестилетний мальчик зуньи, обнаруживший склонность к домашней работе и общению преимущественно с женщинами, понятия не имеет об абстрактных нормативах мужского и женского поведения, он просто проявляет свои естественные склонности. Однако его семья и община обращают на это внимание, и когда в 10-12 лет такой мальчик выбирает себе одежду, он уже осознает символическое значение этого акта. Здесь имеет место двусторонний процесс: если бы не природные склонности ребенка, зуньи не признали бы его "двух-духовным", но если бы ему не позволили развивать эти свойства под прикрытием официально санкционированной социальной роли, они, вероятно, остались бы незамеченными или проявились в искаженных формах (в "цивилизованном" обществе сверстники травили бы такого мальчика, а родители таскали его по психиатрам). Такая система половой социализации встречается главным образом в тех обществах, где противоположность мужских и женских ролей выражена менее резко и в религиозных верованиях которых представлено положительное андрогинное начало как воплощение изначальной целостности и духовной силы человека. В современном обществе рост терпимости к вариациям сексуального желания и поведения также тесно связан с ослаблением гендерной поляризации и пониманием того, что различия между мужчинами и женщинами зависят не только от их биологического пола и допускают множество индивидуальных вариаций, не являющихся ни социально опасными, ни патологическими. Институционализированные, официально одобренные культурой, гомосексуальные связи и отношения существуют лишь в немногих обществах.. Равноправные, добровольные, основанные на личной склонности гомоэротические отношения распространены гораздо чаще, особенно среди детей и подростков. Это объясняется как сложностями формирования сексуальной ориентации, так и условиями развития и воспитания. Многие народные культуры и древние религии вообще не придают значения детским сексуальным играм, включающим имитацию полового акта, взаимную мастурбацию т.п. Половая сегрегация детей и подростков обычно мотивируется не столько тем, что общество стремится избежать сексуальных контактов между мальчиками и девочками, сколько принципиально разными задачами их воспитания, тем, что их готовят к разной деятельности. Однако жесткая половая сегрегация неизбежно влечет за собой однополые сексуальные контакты, с которыми народная культура не считает нужным бороться. Большинство мальчиков-подростков индейцев яноамо (Бразилия) и араукана (Чили и Аргентина) имеют гомосексуальные связи со сверстниками, обычно прекращающиеся после женитьбы. Юноши бороро (Центральная Бразилия), прошедшие инициацию и живущие отдельно от женщин в мужских домах, часто развлекаются друг с другом, взрослые не видят в этом ничего страшного. В ряде районов Амазонии взаимная мастурбация и генитальные ласки -- нормальные элементы дружеского общения молодых холостяков и женатых мужчин. Явный гомоэротический оттенок имеет тесная дружба молодых мужчин майя и индейцев южной Мексики и Гватемалы. Кое-где такие отношения допускаются и среди молодых незамужних женщин; у нанди (Кения) и акан (Гана) они иногда продолжаются даже после замужества. По мере усложнения социальной структуры общества, с возникновением классов и государства, социальная регуляция сексуального поведения усложняется. Поскольку общество заинтересовано в продолжении рода и поддержании института брака, наибольшее внимание и покровительство везде и всюду оказывается репродуктивному сексу, тогда как однополые отношения и привязанности считаются маргинальными или подрывными. Большинство мировых религий обосновывают это тем, что однополые связи бесплодны и не способствуют продолжению рода. Чтобы они не вступали в конфликт с репродуктивными задачами и не подрывали институт брака, общество стремится локализовать, ограничить их распространение строго определенными социальными ролями, местами и ситуациями: здесь можно, а в другом месте - ни-ни. Какие это роли? Во-первых, это священная храмовая мужская проституция, большей частью связанная с женскими культами, которая существовала в древнем Шумере, Вавилоне, Ассирии, южной Индии и, по всей вероятности, в Израиле. Многие женские, материнские божества (Кибела, Астарта, Геката, Афродита, Артемида, Анаис и другие) имели кастрированных и/или умирающих женственных возлюбленных, а их жрецами обычно были евнухи или трансвеститы. Кастрировав себя и надев женское платье, жрец переставал быть мужчиной и приобщался к могуществу богини. Вступая в анальный контакт с ним, мужчина приносил в жертву богине не только деньги, но и свое драгоценное семя. Во-вторых, это уже знакомые нам ритуалы мужских инициаций и социализации мальчиков. В-третьих, это эмоциональные привязанности и сексуальные контакты между членами мужского воинского братства, в рамках так называемой героической дружбы. В-четвертых, это дружба-любовь между женщинами, которой древние авторы не придавали особого значения, но которая существовала и в античной Греции, и в мусульманских гаремах. В-пятых, это сексуальные отношения между социально-неравными людьми: коммерческая мужская проституция, сексуальное обслуживание рабовладельцев рабами, а также институт евнухов и кастратов, которых изготовляли, в частности, для сексуальных целей. Разные цивилизации регулировали эти отношения по-разному. Древнейшие правовые кодексы древней Месопотамии, от законов Урукагины (2375 до н.э.) до законов Хаммурапи (1726 до н.э.), не запрещали гомосексуальных действий. Хеттский свод законов второго тысячелетия до нашей эры упоминает их, но только в связи с инцестом: мужчина не должен иметь сексуальных отношений со своей матерью, дочерью или сыном. В древней Ассирии мужчина, принудивший кого-либо к анальному сношению, сам подвергался изнасилованию, а затем кастрировался; жертва же изнасилования не наказывалась. Напротив, при добровольных связях, "активная" роль считалась "нормальной", а "пассивная" - позорной. Ложное обвинение или распространение слухов, будто кто-то неоднократно спал с мужчинами, было равносильно обвинению в проституции и наказывалось поркой, принудительными работами, кастрацией и штрафом. То есть осуждался не сам по себе однополый секс, а поведение мужчины, оказавшегося в "женской" позиции. По древневавилонской книге гаданий, мужчина, анально овладевший другим мужчиной, опередит своих братьев и товарищей, зато того, кто в тюрьме уступит сексуальным домогательствам других мужчин (обратите внимание - уже в тогдашних тюрьмах была такая проблема!), ожидает беда. В древнеегипетской мифологии сексуальный контакт с богом считался добрым предзнаменованием для смертного мужчины. В надписи на одной из гробниц покойник обещает "проглотить фаллос" бога Ра. Другой усопший говорит, что фаллос бога Геба "находится между ягодиц" его сына и наследника. Однако в отношениях между равными рецептивная позиция была для мужчины крайне унизительной. В древнейших священных текстах Индии - ведах однополый секс не упоминается, а в санскрите нет слова, более или менее эквивалентного "гомосексуальности". Самые влиятельные индийские религии, буддизм и индуизм, будучи очень терпимыми к разнообразным сексуальным техникам, тем не менее проповедовали аскетизм и половое воздержание. Гомосексуальные акты, как и мастурбация, считались оскверняющими человека, но наказывались очень мягко, это было не столько наказание, сколько очищение. По законам Ману (1 - 3 век до н.э.), "дважды рожденный (представитель высшей касты, брахман - И.К.) мужчина, который совершит противоестественный акт с мужчиной,... должен выкупаться в одежде". Такое же ритуальное омовение полагалось за сношение с женщиной днем, или в воде, или в запряженной волами телеге. Пол сексуального партнера был менее важен, чем обстоятельства сношения. Хотя древняя индийская эротология, обобщенная в Камасутре, допускала использование в гетеросексуальных отношениях всех телесных отверстий, гомосексуальной эротики в ней практически нет. Бытовая, поведенческая гомосексуальность, особенно распространенная в буддийских монастырях, официально как бы не существовала. Напротив, тема двуполости, андрогинии занимает важное место в религиозных культах Индии. Двуполой считается божественная корова-бык Адити, мать и отец всех богов. Шива обладает как мужскими, так и женскими свойствами. Вишну и его воплощение Кришна часто изображаются в виде андрогинов. В индийской мифологии широко представлены сюжеты, связанные с переменой пола. "Третий пол" в Индии представляют так называемые хиджры, религиозное сообщество мужчин, с хирургически удаленными яичками и пенисом, которые носят женское платье и прически, подражают женской походке, голосу, манерам, называют друг друга женскими именами, занимают женские места в общественном транспорте и предпочитают мужчин в качестве сексуальных партнеров. Хиджры считаются особым, третьим полом, сочетающим мужские и женские характеристики. Некоторые из них курят и ведут себя агрессивно, что противоречит индийскому канону женственности. Многие занимаются ритуальной проституцией. Им приписывается особая магическая сила: угроза хиджры поднять юбку и показать свои изуродованные гениталии вызывает панический ужас, это равносильно проклятию. Хиджры охотно принимают в свою среду гомосексуальных и феминизированных мальчиков, помогая им найти приемлемую нишу, но их собственное самосознание неоднозначно. Преследования и кары за гомосексуальность принесло в Индию только английское владычество. Бытовая педерастия была особенно распространена среди мусульман и сикхов. Однако со временем привычная фигура умолчания превратилась в жесткое табу слов. В современной Индии мужская гомосексуальность остается уголовным преступлением, а в индийской литературе и кино эта тема почти не освещается. В отличие от аскетического и антисексуального христианства, ислам не запрещает мужчинам чувственных удовольствий, предусматривая их даже в раю. Но заниматься любовью правоверные должны только с женщинами. Коран и священные предания - хадисы сурово осуждают сексуальные контакты между мужчинами, назначая одинаковое наказание (смертная казнь путем побивания камнями для женатых и сто палочных ударов для холостых) для обоих партнеров. Однако это касается только взрослых мужчин, а самый факт преступления должен быть клятвенно засвидетельствован по крайней мере четырьмя очевидцами с безупречной репутацией. Если же виновные раскаются и исправятся, их можно простить (Коран, 4:16). Чтобы не пробуждать похоти, ислам строго табуирует наготу. Люди одного пола не должны спать в одной постели, их половые органы должны быть закрыты, короткие куртки и облегающие штаны, не говоря уже о шортах, кажутся правоверному мусульманину неприличными. Анальные сношения, все равно - с женщиной, мужчиной или мальчиком - строго запрещены Cоблюдались ли эти запреты и предписания? Первые арабские халифы строго придерживались первоначальных запретов, но с переносом столицы халифата в Багдад и общим ростом гедонизма, ситуация изменилась. Хотя законы оставались прежними, некоторые халифы, как Аль Амин (809-813) и Аль Мутаваккид (847-861) открыто предпочитали женщинам мальчиков. В начале УШ в. появилась знаменитая на весь мир арабская гомоэротическая поэзия, посвященная мальчикам-подросткам, столь же чувственная, сколь и лиричная. Откровенно чувственная любовь к мальчикам представлена и в сказках "1001 ночи" (в переводах эти места вырезаны или "смягчены"). С Аравийского полуострова арабская гомоэротика перекочевала в Андалузию, где самым знаменитым ее воплощением стал сборник Ибн Хазма (умер в 1064 г.) "Ожерелье голубки". Очень сложной была ситуация в Иране. Зороастризм, древняя религия этого региона, относился к содомии непримиримо враждебно, считая, что этим занимаются только демоны. Тюркские правители мусульманского Ирана XI-XII веков смотрели на предмет либеральнее. Автор знаменитого поучения "Зеркало для принцев" (XI в.) эмир Ибн Искандер рекомендует своему старшему сыну не пренебрегать ни женщинами, ни юношами, предпочитая первых зимой, а вторых - летом. Отношения султана Махмуда Газневида и его юного раба Аяза стали хрестоматийным образом любви в персидской литературе. Тема любви к мальчикам занимает одно из центральных мест в творчестве величайших персидских поэтов Саади и Хафиза, которыми увлекались многие европейские классики, включая Гете и Пушкина. Аристократическая гомоэротика перекочевала и в другие слои исламских обществ. В Иране, Афганистане и Северной Африке (Тунис, Алжир, Марокко) всегда была широко распространена мужская проституция. Для европейских гомосексуалов второй половины XIX века Северная Африка стала прямо-таки землей обетованной. Арабские мальчики и их родители находили такие отношения почетными и выгодными. Эта свобода нравов создала у многих европейских интеллектуалов ложные представления о "сексуальной терпимости" ислама. На самом деле это были чисто коммерческие отношения. Мальчишеская проституция расцветала в бедных слоях общества, богатые и знатные люди не проституировали своих сыновей. Кроме того, в мусульманском мире строго различаются возрастные и сексуальные роли. Мужчина может спать с мальчиками, но не должен выполнять рецептивную роль. Принуждение к этому или изнасилование издавна считались в исламском мире одним из самых унизительных наказаний; в 1916 г. ему подвергся захваченный турками легендарный английский разведчик полковник Лоуренс ("Лоуренс Аравийский"). В сознании представителей современного исламского фундаментализма гомосексуальность ассоциируется не только с нарушением канонических запретов, но и с влиянием "растленного Запада". В Турции, Египте и Ираке гомосексуальность не преследуется по закону, но в Иране, Пакистане, Афганистане, Саудовской Аравии и в большинстве арабских стран она строго запрещена и может даже караться смертью. Независимо от характера уголовного законодательства, отношение к ней в исламских странах враждебное. Первые сведения о мужской однополой любви в Китае восходят к эпохе династии Чжоу (1122-256 до н.э). Однополые связи при императорском дворе были особенно распространены в эпоху династии Хань (206 до н.э.-- 220 н.э.). Император Айди (1 в. до н.э)., согласно легенде, так сильно любил своего фаворита Дун Сяня, что когда однажды днем тот уснул, лежа на рукаве императорского платья, император, чтобы не будить любовника, вынул кинжал и отрезал злополучный рукав. Выражение "отрезанный рукав" стало в китайском языке эвфемизмом для обозначения однополой любви. (Другой эвфемизм "поделиться грушей" восходит к анекдоту эпохи Чжоу, когда фаворит тогдашнего императора отдал ему надкушенную грушу). Впрочем, императорская любовь не пошла Дун Сяню на пользу. Бездетный Айди попытался сделать своего фаворита наследником престола и передал ему императорскую печать, но придворные не подчинились и принудили Дунь Сяня к самоубийству. В дальнейшем политическая роль фаворитов уменьшается, зато расцветает, особенно в эпоху Цзин (256-420) и в период Пяти Династий (907- 960), тонкая гомоэротическая лирика. Настоящим рассадником гомоэротики были буддийские монастыри. Хотя китайский буддизм осуждал всякую сексуальность как отвлекающую от праведной жизни, многие монахи воздержанием не отличались, а мальчики были для них доступнее женщин. Расцвет аристократической гомоэротики в Китае относится к времени Минской династии (1366-1644), особенно к XVII в. Это было прямым вызовом конфуцианству, которое превыше всего ставило интересы семьи, продолжение рода, самодисциплину и моральный аскетизм. Чтобы смягчить этот конфликт, литераторы XVII века стараются изображать однополую любовь преимущественно в сентиментально-романтических тонах. Своеобразный гомоэротический аналог "Ромео и Джульетты" - китайская повесть XVII века "И даже камни склонились" о том, как двое студентов, полюбив друг друга, убежали в горы и стали жить отшельниками, отказавшись от своего семейного долга сыновей и женихов. Узнав о местонахождении беглецов, их семьи отправились за ними в сопровождении их невест. Но когда они прибыли на место, молодые люди уже вознеслись на небо, а на месте их гибели выросли два дерева с переплетающимися ветвями. Увидев в этом волю богов, обе невесты покончили с собой, а родственникам осталось лишь оплакивать потерю и собственное неразумие. В реальной жизни, наряду с нежной любовью, процветали мужская проституция и порнография. Некоторые императоры пытались ограничить их распространение. Первый закон против мужской проституции, принятый уже в XII веке, не увенчался успехом. Император Канси в 1679 г. ввел суровые кары за изнасилование мужчин и мальчиков; добровольная содомия каралась месячным тюремным заключением и 100 тяжелыми ударами. В 1740 Циньское правительство запретило всякие гомосексуальные отношения, сделав их уголовно наказуемыми и загнав тем самым в подполье. В современном Китае гомосексуальные отношения между взрослыми не считаются преступлением, но их часто преследовали по другим статьям. В последнее время отношение к однополой любви, которую здесь иногда называют "болезнью иностранцев", стало более либеральным, в 1993 г. в Пекине открылся первый легальный гей бар. Однако на китайскую глубинку эти послабления не распространяются. Самой терпимой к однополой любви азиатской страной вплоть до XIX в. была Япония, где она была связана, с одной стороны, с общей эстетизацией мужского тела, а с другой - с самурайским культом мужества и верности. Как и другие народы, японцы считали, что однополую любовь - "нансёку" ("мужской путь", "юношеский путь", "красивый путь" или "тайный путь") - завезли к ним извне (по легенде, ее завез из Китая в начале IX века буддийский монах Кукаи). Но, в отличие от многих других народов, японцы никогда не называли это заимствование постыдным или грязным, а считали важным элементом своего культурного наследия и признаком развитой цивилизации. В средневековой Японии любовь к женщинам и мужчинам считалась одинаково нормальной, одна не исключала другую. "Зима и лето, день и ночь сменяют друг друга. Никто не может отменить весеннее цветение или осенний листопад. Так как же можно критиковать Путь Мужчин или Путь Женщин?" Исключительное предпочтение одного пола считалось редким и странным. Мужчин, любивших только мальчиков, называли не по объекту их влечения, а по объекту избегания – оннагираи (женоненавистники). Хотя 11-19-летние мальчики считались "законными" объектами мужского желания, сексуальная техника "мужского пути" регламентировалась строже, чем гетеросексуальная. Японская эротика часто изображает оральный секс между мужчиной и женщиной, но никогда - между мужчинами. Напротив, целующиеся мужчины изображались часто. Отношения между мужчинами были строго иерархическими, причем историки различают три разные субкультуры: буддийские монастыри, феодально-самурайскую среду и театральный мир. В отличие от континентального буддизма, японцы говорили о "красивом пути" без осуждения, считая его своего рода переходом от секса с женщинами к идеальному полному воздержанию. Сексуальные связи монахов с послушниками были практически узаконены. В одном монастыре сохранился забавный текст составленного в 1237 г. обета 36-летнего монаха: "Я пробуду в Храме Касаки до достижения сорока одного года... Переспав уже со 95 мужчинами, я обещаю, что их общее число не превысит за это время 100 человек.. Я не буду любить и содержать никаких мальчиков, кроме Рию-Мару" (видимо, ревнивый мальчик потребовал верности от любвеобильного монаха). В самурайской, рыцарской среде, где все было подчинено воинскому кодексу чести, выше всего ценилась верность. Паж или оруженосец должен был учиться у своего господина доблести и быть достойным его. Измена мальчика господину влекла за собой жестокую казнь. Единственно допустимой сексуальной техникой была анальная пенетрация. Верность в любви до некоторой степени покоилась на соглашении. Феодал мог взять мальчика силой, но в этом случае любовь ему не принадлежала. Иногда старший самурай тоже давал обет верности. 22-летний Такеда Синген в 1542 г. дал письменное обязательство 16-летнему Касуге Генсуке, заверяя ревнивого Касугу, что никогда не спал с третьим мальчиком, Ёсихиро, хотя и хотел добиться этого. Теперь же, пишет Такеда, я этого и в мыслях не имею. "Поскольку я хочу сблизиться с тобой, отныне, если у тебя будут какие-нибудь сомнения на этот счет, я хочу, чтобы ты понял, что я не собираюсь повредить тебе. Если я когда-нибудь нарушу эти обещания, пусть меня постигнет божественная кара..." Желанный союз был заключен и продолжался многие годы. Любовная связь была частью феодальных отношений. В популярном сборнике Ихара Сайкаку (1642-1693) "Великое зерцало мужской любви" (1687), имеется несколько рассказов на эту тему. В рассказе "Соловей в снегу" самурай Симамура Тонаи, поклявшись в верности двум юношам, дал каждому из них в залог своей любви по отрубленной фаланге своих мизинцев. Став взрослыми, благородные юноши обязательно вступали в брак. Однако известны и любовные союзы между сверстниками, продолжавшееся всю жизнь. Юные самураи Тамасима Мондо и Тоёда Ханэмон, полюбив друг друга, когда первому было 16, а второму 19 лет, прожили в любви и согласии до старости, ни разу не изменив друг другу ни с женщиной, ни с мужчиной. Самурайская гомоэротическая дружба - типичный феодальный институт. Удовлетворение сексуальных потребностей в условиях длительного отсутствия женщин и влечение к юношам здесь подчинены отношениям вассальной зависимости. Сексуальная связь не только скрепляла эти отношения, но и персонализировала их, превращая, по японской терминологии, "холодный долг" в "теплый долг". С окончанием эпохи феодализма в Японии этим отношениям пришел конец, но они оставили по себе прочную идеализированную память (достаточно вспомнить жизнь и творчество Юкио Мисимы). Третья специфическая гомосексуальная субкультура -- театральный мир. В японском традиционном театре Но и Кабуки всегда было много гомоэротики, а молодые актеры часто были любовниками знати, включая правителей-сегунов. С течением времени актерская проституция стала вполне законным и даже престижным занятием. Хотя мальчики из театра кабуки не обязаны были хранить верность своим любовникам и должны были отдаваться за деньги всем желающим, их уважали и ценили. Возрастные границы в этой среде были сильно размыты, иногда "мальчиками" считались мужчины за тридцать, но они старались выглядеть вечно юными, спрашивать их о возрасте считалось неприличным. В 17-18 вв. в Японии появились и другие легальные формы мужской проституции - бани, бордели и т.п. Под влиянием христианства (католические миссионеры вели эту компанию с XVII в.) в XIX в. гомосексуальные отношения стали преследоваться юридически. В современном японском законодательстве однополая любовь легальна и отражена в творчестве многих писателей. Израильскую цивилизацию считают одной из немногих древних цивилизаций, где сексуальные контакты между мужчинами были запрещены категорически. "Не ложись с мужчиною, как с женщиною, это мерзость" [Левит 18, 22] и "Если кто ляжет с мужчиною, как с женщиною, то оба они да будут преданы смерти; мерзость сделали они; кровь их на них" [Левит 20, 13]. Поскольку эти нормы позже стали частью морально-религиозного кодекса христианства, рассмотрим их подробнее. Было ли мужеложство само по себе особенно страшным, непростительным грехом или так же строго карались многие другие пороки, к которым позже религия стала относиться терпимее, и если да, то почему? И чем мотивированы эти запреты - заботой о том, чтобы люди совокуплялись только ради деторождения, или поддержанием полоролевых различий и иерархии (в средние века совокупление в позиции "женщина сверху" приравнивалось к содомии), или требованиями религиозной чистоты, необходимостью отмежевания от иноверцев? Для безусловно верующего человека и для атеиста эти вопросы несущественны. Первый рассуждает по формуле "сказано нельзя - значит нельзя!", а второй - по формуле "какое мне дело до того, что думали люди, спорившие о том, сколько ангелов может разместиться на острие иглы?" Но для историка религии и для человека, который верит в Бога, но не может преодолеть свое "неправильное" влечение, эти вопросы не праздные и имеют практический смысл. Текстологические исследования Библии позволяют на них ответить. Еврейское слово toevah, которое в русском тексте Библии переведено как "мерзость" (иногда его переводят как "извращение") означает прежде всего ритуальную "нечистоту", нарушение неких установленных границ, "смешение" несовместимого. Соответствующий библейский запрет стоит в одном ряду с многими другими аналогичными нормами, запрещающими кровосмешение, скотоложство, использование одежды противоположного пола, прием неподобающей пищи и т.п. Характерно, что в предыдущем стихе Левита [20, 12] сказано: "Если кто ляжет с невесткою своею, то оба они да будут преданы смерти; мерзость сделали они; кровь их на них". Иначе говоря, мужеложство - частный случай нарушения общих правил полоролевой стратификации и родственных отношений. Неоднозначна и интерпретация знаменитой истории Содома и Гоморры. По известному библейскому сюжету, Бог, узнав о безбожном поведении жителей этих двух городов, послал для выяснения обстоятельств двух ангелов. В Содоме их встретил праведник Лот и пригласил к себе переночевать, но "Еще не легли они спать, как городские жители, Содомляне, от молодого до старого, весь народ со всех концов города, окружили дом. И вызвали Лота, и говорили ему: где люди пришедшие к тебе на ночь? выведи их к нам; мы познаем их. Лот вышел к ним ко входу, и запер за собою дверь, И сказал: братья мои, не делайте зла. Вот, у меня две дочери, которые не познали мужа; лучше я выведу их к вам, делайте с ними, что вам угодно; только людям сим не делайте ничего, так как они пришли под кров дома моего". (Бытие, 19: 4-7) Содомляне не послушались Лота, и тогда ангелы вывели его с семьей из города, а Содом разрушили и сравняли с землей. Вторая, сходная история рассказана в Книге Судей, В городе Гиве Вениаминовой один старик приютил на ночь мужчину с наложницей. Но только они "развеселили сердца свои", как "жители города, люди развратные, окружили дом, стучались в двери, и говорили старику, хозяину дома: выведи человека, вошедшего в дом твой, мы познаем его". Хозяин просил их "не делать этого безумия". Вместо мужчины к ним вышла его наложница, "они познали ее, и ругались над нею всю ночь до утра", после чего она умерла (Книга судей, 19: 22-25). И тогда израильтяне "пошли к сынам Вениаминовым и поразили их мечем, и людей в городе, и скот, и все, что ни встречалось, и все находившиеся на пути города сожгли огнем" (Книга судей, 20:48). Главное преступление в обеих притчах - вовсе не однополый секс, а изнасилование и нарушение законов гостеприимства. Лот готов был пожертвовать собственными дочерьми ради странников не потому, что не любил своих дочерей, а потому что над дочерьми он, как отец, обладал абсолютной властью, тогда как странники, которых он приютил, находились под его защитой, выдать их без ущерба для собственной чести он никак не мог. Содомляне же отвергли предложение не потому, что были "содомитами" и сексуально предпочитали мужчин женщинам, а потому, что хотели унизить чужеземцев, а заодно и самого Лота, который, сам будучи пришлым, осмелился указывать, как им следует себя вести. Тем самым содомляне нарушили сразу несколько фундаментальных законов, не имеющих никакого отношения к сексуальности. Оскорбить посланцев Бога, нарушить закон гостеприимства, да еще пожелать изнасиловать ангелов, какого бы они ни были пола, - больше, чем достаточно, чтобы разрушить город. Ветхозаветный Бог кротостью не отличался. В Гиве горожане усугубили нарушение правил гостеприимства изнасилованием женщины. "Содомии" здесь вообще нет. Второй мотив осуждения однополой любви - интересы продолжения рода. Поскольку евреи были обязаны плодиться и множиться, любое излияние семени вне репродуктивного контекста было греховным. Онан, ослушавшийся повеления Бога жениться на вдове своего брата и изливший семя свое на землю, был покаран смертью. Правда, в данном случае Божий гнев вызван не столько растратой семени, сколько нарушением закона, по которому Онан был обязан взять в жены свою овдовевшую невестку. Однако изливать семя куда попало вообще не полагалось. В отличие от обычаев многих других народов, по еврейскому закону, "верхний", "активный" партнер в гомосексуальном акте виновен больше "пассивного", не потому, что он инициировал греховное действие (это надо было еще доказать), а потому что именно он изливает семя в неподобающий "сосуд". Кроме того иудаизм осуждает однополый секс, потому что он ассоциировался с проституцией. У многих народов, с которыми враждовал древний Израиль, существовала ритуальная, храмовая проституция, от которой евреи хотели отмежеваться. Это опять-таки сугубо религиозный запрет, отделяющий "чистых" от "нечистых". Наказания за мужеложство были, в общем, такими же, как за злословие отца или матери, прелюбодеяние, кровосмешение, обнажение наготы кровных родственников, сношение с менструирующей женщиной, нарушение пищевых запретов, волховство и многое другое. И мотивировались все эти запреты одной и той же заботой о сохранении чистоты веры: "Не оскверняйте себя ничем этим; ибо всем этим осквернили себя народы, которых Я прогоняю от вас" (Левит 18: 24). Собственно сексуальное желание и на кого оно направлено, еврейскую религию вообще не интересует. В других контекстах Ветхий завет допускает и довольно нежные отношений между мужчинами. Некоторые исследователи даже усматривают гомоэротические чувства в преданной дружбе между сыном царя Саула юношей Ионафаном и мужественным воином, победителем филистимлян, будущим царем Давидом. Лично я не вижу в этой истории ничего гомоэротического, так описывалась воинская дружба у многих народов. Лесбиянству еврейский закон уделяет мало внимания. В принципе оно было запрещено, уличенные в нем женщины (mesolelot, буквально - "женщины, которые трут") не имели права выходить замуж за раввинов и иногда подвергались порке. Однако говорили об этом мало, не столько потому, что таких фактов не было и что люди стеснялись выносить сор из избы, сколько потому, что мужчины о них не догадывались. Античная педерастия Почему любят красивых мальчиков? - Это вопрос слепого! Аристотель Золотым веком мужской однополой любви считается Древняя Греция. Недаром ее часто называют "греческой любовью". Но и там все было неоднозначно, Все боги греческого Олимпа, за исключением бога войны Ареса и бога загробного мира Аида (Гадеса) любили мальчиков. Зевс, послав орла (по другой версии - превратившись в орла), похитил, обессмертил и сделал своим наложником сына троянского царя Ганимеда, имя которого стало нарицательным. Историями и драмами однополой любви пестрят и мифы о героях. Любвеобильный Геракл увлекался и женщинами, и юношами. Один из его эроменов, Иолай, оставался его боевым соратником и возничим до самой смерти героя. В позднейшей мифологии Геракл и Иолай считались покровителями влюбленных; в Фивах был воздвигнут храм Иолая, где влюбленные юноши приносили друг другу клятвы в верности и просили богов освятить их союз. В северной Греции покровителем и даже изобретателем педерастии считался божественный певец Орфей; потеряв свою любимую жену Эвридику, он перестал смотреть на женщин, но продолжал увлекаться юными мальчиками и сделал этот обычай популярным среди фракийцев. Самая знаменитая древнегреческая мужская пара - гомеровские Ахилл и Патрокл. Прежде всего они друзья, братья по оружию, связанные взаимными нерушимыми воинскими обязательствам. Они сражаются бок о бок, живут в одном шатре, делят стол и постель. Эти отношения ставились выше всех прочих социальных и родственных связей. Прямых упоминаний о сексуальной близости Ахилла и Патрокла в "Илиаде" нет, слова "эраст" (любящий, старший) и "эромен" (любимый, младший) к ним не применяются. В дальнейшем, начиная с трагедий Эсхила, их отношения изображались также как любовные. Греческие авторы по-разному объясняли происхождение однополой любви. По легенде, рассказанной Платоном, первоначально на земле, кроме мужчин и женщин, жили двуполые существа-андрогины, но затем боги разрезали всех людей пополам, так что каждый теперь обречен искать свою прежнюю половинку, ибо "любовью называется жажда целостности и стремление к ней". При этом мужчины, представляющие собой половинку прежнего андрогина, охочи до женщин, а женщины андрогинного происхождения падки до мужчин. Женщины, представляющие собой половинку прежней женщины, к мужчинам не очень расположены, их привлекают другие женщины. "Зато мужчин, представляющих собой половинку прежнего мужчины, влечет ко всему мужскому: уже в детстве, будучи дольками существа мужского пола, они любят мужчин, и им нравится лежать и обниматься с мужчинами. Это самые лучшие из мальчиков и из юношей, ибо они от природы самые мужественные... В зрелые годы только такие мужчины обращаются к государственной деятельности. Возмужав, они любят мальчиков, и у них нет природной склонности к деторождению и браку; к тому и другому их принуждает обычай, а сами они вполне довольствовались бы сожительством друг с другом без жен". О том, когда и почему возникла древнегреческая педерастия, спорят и современные историки. Одни выводят ее из общих свойств мужских союзов, нуждавшихся в поддержании групповой солидарности и соответствующем воспитании мальчиков. Другие апеллируют к особенностям полового и сексуального символизма (одухотворение путем осеменения). Третьи видят в педерастии средство снижения рождаемости и борьбы с перенаселением; еще Аристотель писал, что критский законодатель "в целях отделения женщин от мужчин, чтобы не рожали много детей, ввел сожительство мужчин с мужчинами". Четвертые считают педерастию особым институтом социализации юношества и средством эмоциональной разрядки конкуренции мужчин-сверстников. На острове Санторин, перед храмом Аполлона сохранились многочисленные надписи такого типа: "Федипид совокупился, Тимагор и я, Эмфер, совокупились", "С помощью Аполлона Дельфийского, Кримон совокупился здесь с мальчиком, братом Батикла", "Кримон совокупился здесь с Амотионом" и т.п. Одни ученые приписывают этим надписям сакральное, религиозное значение: молодые люди стремились увековечить важное для них событие сексуальной инициации. Другие считают их шутливо-порнографическими: Кримон просто хочет оскорбить Батикла, сообщая всему миру о том, что он "трахнул" его младшего брата. Древнейшие описания институционализированных гомосексуальных отношений относятся к Криту и Коринфу УП в. до н. э. Там существовал обычай похищения мальчика-подростка взрослым мужчиной, который вводил его в свой мужской союз, обучал воинскому мастерству, после чего мальчик, вместе с подаренным ему оружием возвращался домой. В принципе, этот обычай мало чем отличался от широко распространенного у народов мира брака посредством умыкания. Только место девушки-невесты занимает мальчик-подросток. Когда срок обучения заканчивался, эраст вручал ему три ритуальных подарка: воинское снаряжение, кубок и быка, которого мальчик тут же приносил в жертву Зевсу. Отношения между эрастом и эроменом считались священными и почетными, а инициированный мальчик отныне начинал носить мужскую одежду и полностью освобождался из-под опеки женщин. Хотя эти обряды похожи на меланезийские ритуалы "осеменения мальчиков", древнегреческая педерастия индивидуально-избирательна и подразумевает не столько "инсеминацию" мальчика, которая нигде прямо не упоминается (верования такого рода существовали только в Спарте), сколько его одухотворение и воспитание. В древних Фивах существовал особый "священный отряд" из 300 любовников, который считался непобедимым, потому что, как писал Ксенофонт, "нет сильнее фаланги, чем та, которая состоит из любящих друг друга воинов". Обнаружить страх перед лицом возлюбленного, не говоря уже о том, чтобы бросить его в бою, было неизмеримо страшнее смерти. В битве против македонцев при Херонее (338 до н. э.) все эти воины погибли, но ни один не сбежал и не отступил. В воинственной Спарте каждый мужчина принадлежал к определенному возрастному классу, членство в котором определяло его права и обязанности. Право на женитьбу занятые войной мужчины получали довольно поздно, да и после этого много времени проводили вне семьи. Сексуальные связи с незамужними женщинами были строго запрещены. Единственным средством сексуальной разрядки были отношения с мальчиками. Спартанские мальчики от 7 до 17 лет воспитывались не в семьях, а в собственных возрастных группах. Огромное значение придавалось гимнастическим занятиям, причем юноши и девушки тренировались голыми, натирая тело оливковым маслом. Каждый "достойный" мальчик от 12 до 16 лет должен был иметь своего эраста, причем "и добрую славу и бесчестье мальчиков разделяли с ними их возлюбленные". Этот союз почитался как брачный и продолжался до тех пор, пока у юноши не вырастала борода и волосы на теле. Если спартанская педерастия связана главным образом с воинскими делами, то в Афинах сильнее звучат гражданские мотивы. Педерастия в Афинах была узаконена в начале VI в. до нашей эры Солоном, который ставил любовь к мальчикам. "в число благородных, почтенных занятий". Культовым воплощением мужской любви стал образ героев-любовников Гармодия и Аристогитона. Прельстившись красотой юного Гармодия, младший брат правившего в это время тирана Гиппия Гиппарх попытался ухаживать за юношей, а встретив отказ, грубо оскорбил его сестру. Чтобы смыть оскорбление, молодые люди составили заговор для свержения тиранов (514 г. до н.э.). Им удалось убить Гиппарха, но Гиппий ускользнул. Гармодий был убит на месте, а Аристогитон умер под пытками, не выдав ни одного из своих сообщников. Когда несколько лет спустя Гиппий был свергнут, Гармодий и Аристогитон стали символом борьбы за свободу и демократию и были первыми людьми, которым благодарные сограждане в 506 г. до н.э. поставили статую на центральной площади города. Однополая любовь имела и важные психологические функции. Характерный для афинского общества дух соревновательности, одинаково сильный и в спорте, и в политике, порождал напряженную потребность в эмоциональном тепле и самораскрытии. В общении с кем мог афинянин удовлетворить эту потребность? С женой? Приниженное социальное положение афинской женщины делало это невозможным. В древнегреческой культуре очень сильны мотивы мизогинии, неприязни к женщинам и страха перед ними. Афинский брак не был любовным союзом. Жена, которая по возрасту часто годилась супругу в дочери, была хозяйкой домашнего очага и матерью его детей, но практически не покидала женской половины дома и не участвовала ни в каких мужских занятиях. Кроме законной жены, афинянин мог посещать проституток и, в редких случаях, поддерживать постоянные близкие отношения с высокопоставленными и образованными гетерами. Но психологической близости и тут большей частью не возникало. Идея равенства полов глубоко чужда древнегреческой культуре. Невозможна была и интимная близость между отцами и детьми. Мужчина-афинянин проводил дома очень мало времени. До шести лет дети воспитывались в женской половине дома, под опекой матерей, затем мальчиков отдавали в школу, где их обучали специально подготовленные рабы-педагоги. Жесткая семейная дисциплина порождала психологическую отчужденность и напряженность. Проблема отцов и детей в классических Афинах была весьма острой. Школа? Древнегреческая теория воспитания, "пайдейя" не знает понятия формального обучения, более или менее безличной передачи знаний и навыков. По словам Ксенофонта, никто не может ничему научиться у человека, которого не любит. Воспитание - это исключительно глубокое личное общение, где старший является одновременно наставником, другом и идеалом младшего и, в свою очередь, испытывает к нему чувства дружбы и любви. Наемный педагог, даже независимо от своего рабского статуса, не мог удовлетворить этой потребности. В этих условиях гомоэротическая дружба-любовь между мужчиной и мальчиком (юношей) становится уникальным и незаменимым институтом социализации. Дополняя то, чего не могли обеспечить другие социальные институты, она фокусировала в себе весь эмоциональный мир личности и была исключительно значима для обеих сторон. К ним относились с большим уважением. Греческая скульптура часто изображает обнаженное мужское тело. Но греческая культура - культура самообладания, распущенность и эксгибиционизм ей глубоко чужды. Так же сдержанна и греческая гомоэротика. Как и другие народы, греки имели развитый фаллический культ. Символическое изображение эрегированного члена было не только символом плодородия, но наделялось охранными, отпугивающими функциями. Греки даже ставили у своих домов и храмов специальные столбы, посвященные Гермесу, - гермы, с человеческой головой и эрегированным членом, которым приписывалась функция отпугивания врагов. В обычных изображениях греческие художники и скульпторы предпочитали небольшие, "мальчиковые" размеры, наделяя длинными и толстыми членами только похотливых и уродливых сатиров. Мужчины изображаются без волосяного покрова, даже на лобке, с нормальной мошонкой и сравнительно коротким и тонким членом, головка которого, даже в состоянии эрекции, стыдливо прикрыта длинной и торчащей, как у маленьких мальчиков, крайней плотью. Если разнополый секс, объектами которого были куртизанки или рабыни, часто изображался порнографически, во всех подробностях, включая фелляцию и анальную пенетрацию, то гомоэротические сцены, как правило, ограничиваются ухаживанием. Опираясь на эти изображения, некоторые исследователи полагали, что сексуальные контакты между эрастами и эроменами вообще ограничивались взаимной мастурбацией и трением друг о друга. Это, конечно, наивно. Но поскольку рецептивная позиция считалась для мужчины унизительной, ее не показывали публично. Речь ведь шла о свободнорожденных мальчиках, которые завтра станут полноправными гражданами. Очень богата греческая гомоэротическая лирика. Хотя большинство греческих поэтов одинаково усердно воспевали женщин и мальчиков, пол любимого существа, вопреки наивному суждению Энгельса, был им далеко не безразличен. Рассказывают, что когда Анакреонта спросили, почему он слагает гимны не богам, а мальчикам, он ответил: "Потому что они - мои боги". В стихах, обращенных к конкретным мальчикам, греческие поэты выражают самые разнообразные оттенки любовных чувств - страсть и жажду обладания, чувство зависимости от любимого, ревность, жалобы, поучения, ласковые наставления, потребность в слиянии душ. Душу свою на губах я почувствовал, друга целуя: Бедная, верно, пришла, чтоб перелиться в него (Платон. Агатону, пер. О. Румера) Любовь к юношам, по Платону, эмоционально столь же насыщенна и благородна, как любовь к женщинам, но значительно превосходит последнюю в степени духовности. Это не просто телесная страсть и жажда обладания, но и обмен высшими духовными ценностями. Хотя зрелый мужчина социально стоит выше мальчика, любви которого он домогается, он не имеет над ним власти. В отношениях с эроменом он -- зависимая сторона, почти раб. Он может, как тень, ходить за полюбившимся мальчиком, но не смеет даже объясниться ему в любви, пока тот не достигнет надлежащего возраста. И даже после этого решение принадлежит эромену. Персонажи платоновских диалогов свободно обсуждают между собой плюсы и минусы однополой и разнополой любви, но стыдливо краснеют и немеют при встрече с любимыми. Чувства любящего и любимого, в описании Платона, так же асимметричны, как и их роли. Эраста влечет к мальчику страсть, которой эромен до поры до времени не знает: "Он любит, но не знает, что именно. Он не понимает своего состояния и не умеет его выразить; наподобие заразившегося от другого глазной болезнью, он не может найти ее причину -- от него утаилось, что во влюбленном, словно в зеркале, он видит самого себя; когда тот здесь, у возлюбленного, как и у него самого, утишается боль, когда его нет, возлюбленный тоскует по влюбленному так же, как тот по нему: у юноши это всего лишь подобие отображение любви, называет же он это, да и считает, не любовью, а дружбой. Как и у влюбленного, у него тоже возникает желание -- только более слабое - видеть, прикасаться, целовать, лежать вместе, и в скором времени он, естественно, так и поступает. Когда они лежат вместе, безудержный конь влюбленного находит, что сказать возничему, и просит хоть малого наслаждения в награду за множество мук. Зато конь любимца не находит, что сказать; в волнении и смущении обнимает тот влюбленного, целует, ласкает его, как самого преданного друга, а когда они лягут вместе, он не способен отказать влюбленному в его доле наслаждения, если тот об этом попросит. Но товарищ по упряжке вместе с возничим снова противятся этому, стыдясь и убеждая". Поведение мальчиков подчинялось строгому этикету. Самые красивые мальчики пользовались в Афинах почти таким же почетом, как герои спорта. Но они должны были проявлять сдержанность и строгость, чтобы не оказаться "дешевкой". Мальчик, слишком легко или из корысти согласившийся, чтобы его ласкали, терял репутацию, и это могло помешать его будущей политической карьере. Некоторые афиняне вообще считали роль эромена сомнительной. Так же строго регулировалось поведение мужчин. В Афинах легально существовала мужская проституция и даже публичные дома. Свободнорожденный афинянин не мог заниматься этим ремеслом, но на военнопленных, метеков и иностранцев запреты не распространялись. Хотя любить мальчиков было "нормально", афинянин, уличенный в сексуальной связи с другим мужчиной за деньги или другие материальные блага, лишался своих гражданских прав, не мог занимать выборную должность, выполнять жреческие функции и даже выступать в народном собрании или перед советом старейшин. Любые обвинения и намеки такого рода были крайне оскорбительны, особенно они усугублялись "пассивной" сексуальной позицией. Древнегреческая педерастия - классический пример разновозрастных отношений. Но хотя в принципе эраст должен был быть старше эромена, возрастная разница между ними могла быть незначительной, а само старшинство - социально-символическим. Словом paides так называли мальчиков до 15 лет, но иногда возраст повышался до 18 лет. По свидетельству Платона и Аристотеля, половая зрелость у мальчиков наступала в 13-14 лет, а переходный возраст от детства к взрослости продолжался в среднем от 16 до 20 лет. Юноши старше 18 лет назывались с Афинах эфебами (отсюда -- позднейший термин эфебофилия, сексуальное влечение к юношам). Хотя закона, формально запрещающего связи с маленькими мальчиками, в Афинах не было, обычай считал их недопустимыми. Верхнюю границу "эроменского" возраста греческие авторы связывали с появлением бороды и волос на теле, относя это к 21 году. Некоторые юноши стыдились появления усов и волос на ногах, опасаясь, что это уменьшит их привлекательность, и пытались их сбривать или выщипывать. Практически же это было делом вкуса. Короче говоря, в архаической Греции педерастия имела определенные сакральные, инициальные компоненты. Утратив их, она переместилась из общественной жизни в частную, стала более тонкой, индивидуальной и психологически разнообразной, но одновременно - морально проблематичной. Простые, бедные и не особенно просвещенные люди часто относились к ней подозрительно, как к причуде богатых и знатных, угрожающей семейному очагу. Эта тема звучит в комедиях Аристофана, хотя сама по себе однополая любовь для него вполне приемлема. Платон в конце жизни, явно по политическим мотивам, писал, что вообще "мужчины не должны сходиться с юношами, как с женщинами, для любовных утех", потому что "это противоречит природе". Сомнения педагогического и этического порядка высказывал и Аристотель. Хотя педерастия для него нормальна и естественна, философ обеспокоен возможностью совращения мальчиков. В своей "Политике" он рекомендует воспитывать мальчиков до 7 лет дома, не давать подросткам смотреть непристойные картины и скульптуры, за исключением религиозных, не позволять им посещать слишком вольные театральные представления и т.д. У поэтов и философов эпохи эллинизма любовь к мальчикам становится сугубо индивидуальным делом. Их отношение к однополой любви зависит главным образом от их отношения к чувственности. Философы, признающие право человека на удовольствие, обычно, с теми или иным оговорками, признают и правомерность любви к мальчикам, тогда как для тех же, кто отрицает чувственные радости, она принципиально неприемлема. По словам философа Плотина (204-270), истинные мыслители одинаково презирают красоту мальчиков и женщин. А как обстояло дело с любовью между женщинами? Греческое общество не придавало женской жизни самостоятельного значения. В сферу публичной жизни женская сексуальность не входила, а что происходило на женской половине дома, если при этом не нарушалась святость семейного очага, никого не интересовало. Единственная древнегреческая женщина, которая воспевала женскую любовь и чье имя стало нарицательным - Сафо (Сапфо) родилась на острове Лесбос, принадлежала к аристократической семье, почти всю жизнь прожила в городе Митилене, имела троих братьев, была замужем и имела дочь Клею. Предполагают, что Сафо была наставницей группы молодых незамужних аристократических девушек, которые приезжали из разных концов Греции учиться красоте, музыке, поэзии и танцам. Из девяти книг лирики Сафо, сохранилось около 200 фрагментов, многие - всего из нескольких слов. Поэзия Сафо целиком посвящена женской любви, описанию юной девичьей красоты, нежного тела, радости встреч и горести разлук. Эрос вновь меня мучит истомчивый - Горько-сладостный, необоримый змей (пер. В. Вересаева) Этот тип любви не вписывался ни в греческий, ни, тем более, в христианский канон. Позже ее стали называть "сапфизмом", а затем лесбиянством. Древнегреческая педерастия уходила своими корнями в древние традиции мужских союзов и инициаций, а затем была облагорожена философским "педагогическим эросом". В древнем Риме не было ни того, ни другого. Главным институтом социализации детей здесь была семья. Иным было и древнеримское отношение к телу и эмоциям. Римляне не допускали публичной наготы, статуи мужчин у них, в отличие от греческих, всегда одеты, а знаменитые римские бани, единственное место, где римляне общались нагими, предназначались исключительно для расслабления и удовольствия. Если в Греции любовь к мальчикам считалась мужественной и пользовалась уважением, то в Риме она ассоциировалась с женственностью и считалась культурно чужеродной. Ее носителей обозначали исключительно греческими словами, причем все они имели отрицательный, оскорбительный смысл, подразумевая изнеженность, женственность, пассивность. Это не значит, что однополого секса в Риме не было. Наоборот, он был распространен очень широко, но это был совершенно другой секс. Если в Афинах он был привилегией свободных людей, то в Риме его законными объектами были только зависимые, подчиненные лица, - рабы и проститутки, стоявшие вне официального общества. Свободнорожденный мальчик любого возраста был табу, его совращение наказывалось смертью. Зато с рабами можно было делать все, что угодно. Одним нравились юные мальчики, другие предпочитали молодых атлетов. Единственное, чего следовало безусловно избегать, это рецептивной позиции. По словам Сенеки-старшего, отца философа, для свободного мужчины рецептивная роль - позор, для раба - самый безусловный долг по отношению к хозяину, а для вольноотпущенника - добровольная моральная обязанность. Бисексуальный Кай Юлий Цезарь был, по ироническому выражению Куриона-старшего, "мужем всех жен и женой всех мужей". Но того, что он в двадцатилетнем возрасте позволил себе, видимо, за деньги, переспать с царем Вифинии Никомедом, ему не забывали всю жизнь. Даже собственные легионеры в шутку называли его "царицей Вифинской". Надо было обладать талантами Цезаря, чтобы этот эпизод не воспрепятствовал его политической карьере. Обвинения в связях с мужчинами или юношами были стандартными приемами политической риторики для дискредитации политических противников. Особенно изощрялся по этой части Цицерон, причем делал это совершенно цинично: когда речь шла о его друзьях, Цицерон их защищал, подчеркивая, что "это не преступление", тогда как, становясь обвинителем, он сразу же вываливал на стол целый ворох сплетен. Хотя сам, по свидетельству Плиния-младшего, писал любовные стихи своему вольноотпущеннику Тирону. Нормативная и бытовая римская эротика подчеркнуто бисексуальна: важен не пол партнера, а то, какое удовольствие он доставляет. Марку Антонию Светоний приписывает слова: "Какое значение имеет, куда или в кого ты это всунешь?" Страстная любовь Гая Валерия Катулла (87-54 до н. э.) к прекрасной "Лесбии", не помешала ему посвятить 4 стихотворения неразделенной любви к юноше Ювенцию. Тибулл, отчасти предвосхищая Овидия, сочинил стихотворное руководство по обольщению мальчиков, но его собственный опыт по этой части оказался не очень удачным: поэт жалуется на неразделенную любовь к юноше Марату, который предпочел ему более богатого поклонника. Проперций (1 в. до н.э.) влюблен в женщину, но в грустную минуту желает своим врагам любить женщин, а друзьям - мальчиков, педерастия - "спокойная река, где не бывает кораблекрушений: что может произойти в таком узком пространстве?" У Квинта Горация Флакка (65-8 до н.э), который жил и умер холостяком, есть "тысяча страстей для девушек и тысяча страстей для мальчиков", но эти страсти довольно спокойные. Другу, переживающему любовную драму, поэт советует утешиться в объятиях юной рабыни и раба, избегая сильной привязанности к ним. Впрочем, женщины у Горация явно на первом месте. Еще более недвусмысленно предпочитал женщин Овидий, хотя мифологические образы Орфея, Ганимеда, Аполлона и Гиацинта, Нарцисса и других из его "Метаморфоз" стали источником вдохновения для позднейшей гомоэротики. Напротив, болезенный и застенчивый холостяк Вергилий (70-19 до н.э.), любил исключительно юношей. Созданные им образы влюбленных друг в друга юных пастухов стали в дальнейшем "иконами" однополой любви, а их имена, например, "Коридон" стали нарицательными. Однако римский гомоэротизм был верхушечным явлением, а сексуальная практика императорского Рима, где для власть имущих не было ничего запретного, - из двенадцати цезарей, биографии которых составил Светоний, связей с мужчинами не имели только двое, причем многие из этих связей были вызывающе-садистскими, - еще больше ухудшил его репутацию, символизируя в глазах населения всеобщее падение нравов и разложение общества. Реакцией на это было усиление аскетической морали, ориентированной на самоконтроль и сексуальное воздержание. Едва ли нее единственный возвышенный пример однополой любви времен поздней Империи - чувство императора Адриана (76-138) к юному красавцу греку Антиною. Когда тот утонул, купаясь в Ниле, император повелел обожествить его, основал в его честь город Антинополис и поставил его статуи и бюсты во всех больших городах Империи. Вряд ли новый культ пришелся по вкусу его подданным, однако образ Антиноя, запечатленный во множестве скультур, стал популярным символом юношеской красоты и изящества, которых не может разрушить даже преждевременная смерть. Французская писательница Маргерит Юрсенар посвятила любви Адриана и Антиноя исторический роман, написанный в форме воспоминаний Адриана, а португальский поэт Фернандо Пессоа -- поэму "Антиной" (1918). Неназываемый порок Или вы не знаете, что неправедные Царства Божия не наследуют? Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники. Апостол Павел Христианское отношение к однополой любви было продолжением традиций, с одной стороны, иудаизма, а с другой - поздней античности. В принципе, аскетическое христианство осуждает все виды чувственности, однополая любовь - только частный случай общего запрета. В отличие от Ветхого завета, ранние христианские тексты вообще не упоминают ее, сам Христос никогда не высказывался по этому поводу. В Евангелии от Матфея есть один стих, который обычно истолковывается как "антисодомитский": "Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же скажет брату своему: "рака", подлежит синедриону; а кто скажет: "безумный", подлежит геенне огненной" (Матфей 5:22). Загадочное негреческое слово "рака", переведенное в русском каноническом тексте Библии как "пустой человек", по мнению специалистов, - еврейское rakha (мягкий), которое могло подразумевать женственность и слабость, а заодно и пассивную гомосексуальность, тогда как греческое moros, переводимое как "безумие" или "глупость", означало мужскую гомосексуальную агрессию. В переводе на современный язык, этот текст просто запрещает обзывать людей "пидорами", считая такие слова крайне обидными. Апостол Матфей лишь воспроизводит характерное для эллинистического иудаизма осуждение гомосексуальности, причем "активная" карается строже, чем "пассивная". Все остальные евангельские высказывания, прямо или косвенно осуждающие однополую любовь, принадлежат одному и тому же человеку -- апостолу Павлу, который вообще говорил о сексе больше всех других апостолов, вместе взятых. Вот его суждения. "Или вы не знаете, что неправедные Царства Божия не наследуют? Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники". (Первое послание к коринфянам, 6: 9) Слово "малакии" обозначало мягких, феминизированных мужчин и ассоциировалось с пассивной гомосексуальностью, но имело и ряд других значений; в древней Руси "малакией" называлась мастурбация (не отсюда ли происходит слово "малофейка" - сперма?). Описывая разложение отвернувшегося от Бога языческого мира, Павел пишет: "Потому предал их Бог постыдным страстям: женщины их заменили естественное употребление противоестественным; Подобно и мужчины, оставивши естественное употребление женского пола, разжигались похотью друг на друга, мужчины на мужчинах делая срам и получая в самих себе должное возмездие за свое заблуждение. И как они не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог превратному уму -- делать непотребства, Так что они исполнены всякой неправды, блуда, лукавства, корыстолюбия, злобы, исполнены зависти, убийства, распрей, обмана, злонравия, Злоречивы, клеветники, богоненавистники, обидчики, самохвалы, горды, изобретательны на зло, непослушны родителям, Безрассудны, вероломны, нелюбовны, непримиримы, немилостивы".(Послание к римлянам 1: 26-31) Великолепная инвектива! Со своей точки зрения, Апостол Павел последователен и логичен. Если любое вожделение греховно и низменно, а сексуальная близость допустима только в браке и лишь ради продолжения рода, то однополая страсть и подавно не имеет оправдания. Тем не менее апостол Павел не выделяет ее в особую категорию. По его словам, Царства Божия не наследуют не только малакии и мужеложники, но также "ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники" (Первое послание к коринфянам 6: 10). Между тем к этим порокам и их носителям церковь в дальнейшем относилась снисходительно, тогда как гомосексуальность стала неназываемой. Почему? Все отцы церкви прославляли воздержание и девственность, а одним из самых сильных и опасных соблазнов для них был секс. Чем сильнее были чувства, которые верующему приходилось преодолевать, тем строже было морально-религиозное осуждение "соблазна". Запретить людям "плодиться и множиться" церковники не могли, но тем яростнее они обрушиваются на внебрачный, нерепродуктивный и особенно - однополый секс. По нормам канонического (церковного) права, кодифицированного в 309 г. собором в Эльвире (нынешняя Гранада), сексуальные отношения между лицами одного и того же пола так же греховны и противозаконны, как прелюбодеяние. Мужчина, имевший сношения с мальчиками, не мог получить причастие даже на смертном одре. Впрочем, разные авторы назначали за этот грех разные наказания. Согласно пенитенциалию папы Григория Ш (УШ в.) сексуальный контакт между женщинами карался 160-дневным покаянием, а между мужчинами -- одногодичным. Архиепископ Бурхард Вормский (умер в 1025 г.) самые строгие наказания накладывал за содомию и скотоложство, различая при однополую и разнополую содомию, последняя наказывалась гораздо мягче. Другие гомосексуальные, по нашим понятиям, действия наказывались совсем мягко: взаимная мастурбация - 30 дневным покаянием, а сношение "между бедер" - 40-дневным (так же, как вызов кого-то на соревнование по пьянке - кто кого перепьет, или как сношение с женой во время Великого поста). Теодор Кентерберийский "самым большим злом" считал оральный секс, все равно, с мужчиной или с женщиной. Постепенно церковные нормы подчиняли себе и светское законодательство. В 342 г. императоры Констанций и Констант запретили не то - если понимать текст закона буквально - однополые браки, не то вообще однополый секс; виновные подвергались "особому наказанию" (возможно, кастрации). В 390 г. император Феодосий 1, в порядке борьбы с языческими культами, издал закон, по которому пассивная гомосексуальность в борделях наказывалась сожжением заживо. В 438 г. Феодосий П распространил эту кару на всех, уличенных в "пассивной" содомии, а Юстиниан в 538 и 544 гг. велел подвергать смертной казни всех участников подобных действий, независимо от сексуальной позиции.. Женской гомосексуальности церковники уделяли меньше внимания. Хотя апостол Павел считал ее такой же отвратительной, как содомия, а святой Иоанн Хризостом писал, что для женщин искать таких сношений даже более постыдно, "ибо они должны быть скромнее мужчин", церковные наказания за лесбиянство назначались реже, касались преимущественно монахинь и были сравнительно мягкими. Однополую любовь не только преследовали, но и приписывали ей всевозможные социальные несчастья и стихийные бедствия. По словам императора Юстиниана, именно "из-за таких преступлений возникают голод, землетрясения и мор". Выполнялись ли эти законы и были ли они эффективны? Однополая любовь всегда имела какие-то социальные ниши. В раннем средневековье ее главными убежищами были воинские братства (пережитки древних мужских союзов) и монастыри. Германские племена, на территории которых возник западноевропейский феодализм, имели развитые воинские организации, где презиралось все женственное и действовали обряды мужских инициаций, включавшие, возможно, и сексуальные контакты между старшими и младшими. Жестко табуировалась только рецептивная позиция, покрывавшая мужчину несмываемым позором; зато тот, кому удалось, силой или хитростью, овладеть врагом или соперником, приобретал почет и славу. Изменить эту древнюю психологию было не так-то просто, да и сами условия воинской жизни, включая половую сегрегацию, благоприятствовали сексуальным контактам между мужчинами. Из всех так называемых варварских правд, только принятый около 650 года закон находившегося под сильным римским влиянием вестготского королевства (на территории Испании), запретил однополый секс, предусмотрев в качестве кары кастрацию обоих участников. В быту же отношение к этому "пороку" и после христианизации долгое время оставалось снисходительным. Первый король салических франков Хлодвиг в день своего крещения покаялся в этом грехе и получил отпущение. Один из его преемников Гуго Капет, согласно легенде, заметив однажды в углу церкви двоих ласкающих друг друга мужчин, прикрыл их своим плащом, а затем вернулся к алтарю, чтобы дать грешникам время скрыться. Феодальный рыцарский эпос, ставивший воинскую дружбу выше супружеской любви, имеет отчетливые, хотя и не выраженные прямо, гомоэротические тона. Содомия часто практиковалась среди молодых странствующих рыцарей, между рыцарями и пажами и т.д. Самым массовым прибежищем и рассадником гомосексуальных отношений были, естественно, монастыри, где молодые монахи и послушники вольно и невольно "вводили в соблазн" старших и друг друга. Основатель одного и первых коптских монастырей (313 г.) святой Пахомий постановил, что монахи не должны не только спать на одном матрасе, но даже сидеть вплотную друг к другу в трапезной. Его младший современник святой Василий писал: "Во время трапезы садись подальше от своего молодого брата; ложась отдыхать, не оставляй свою одежду рядом с его одеждой; лучше, если между вами ляжет старший брат. Когда молодой брат разговаривает с тобой или поет напротив тебя в хоре, отвечай ему с опущенной головой, чтобы ненароком не взглянуть пристально ему в лицо, чтобы злой сеятель не заронил в тебя семя желания, которое прорастет разложением и гибелью". Советы подкреплялись запретами. Второй Турский собор (567) запретил монахам и священникам спать подвое в постели. Позже это правило было распространено и на монахинь. Увы, ничего не помогало! В Х в. настоятель аббатства Сен-Жермен де Прэ Аббон горько жалуется на всеобщий разврат. В середине XI в. фанатичный святой Петр Дамиан тщетно призывал папу Льва IX усилить борьбу с содомией. В начале XII в. архиепископ Кентерберийский святой Ансельм, отвечая по подобные же требования, разъяснял, что "этот грех стал таким распространенным, что почти никто даже не краснеет из-за него и поэтому многие погружаются в него, не осознавая его серьезности". Эмоциональные тональность этих чувств и привязанностей могла быть разной. Иногда это были откровенно сексуальные связи, о которых светские молодые люди говорили с шутками и прибаутками. У других гомоэротизм облекался в форму интимной страстной дружбы, сексуальная подоплека которой, возможно, даже не осознавалась ее участниками. Позже такие отношения стали называть "особенной дружбой". Дружба, любовь и сексуальная близость - не одно и то же, в средние века дистанция между неосознанным гомоэротизмом и гомосексуальностью была гораздо больше, чем сегодня. Люди могли не осознавать истинной природы собственных чувств и не допускать их телесной материализации. Потребность в эмоциональном тепле и психологической интимности была в монастырях настолько сильна, что нежные письма иногда писали даже незнакомым людям или тем, кого не видели годами. Но отнюдь не все церковники придерживались религиозных канонов. В Х-XII вв. духовные лица создали на латинском языке целый жанр светской, откровенно-эротической любовной лирики, обращенной к мальчикам и юношам. Сохранилось и несколько лесбийских текстов. Во многих средневековых городах легально существовали мужские бордели. Особенно славилась ими Флоренция, в Германии педерастов даже прозвали "флорентийцами". Слабостью к мужскому полу прославились английские короли Вильгельм П Рыжий, Ричард Львиное Сердце, Эдуард П, Яков 1, короли Франции Филипп П, Иоанн П, Генрих Ш, Людовик XIII, германские императоры Фридрих П и Рудольф П, прусский король Фридрих П, Конрадин Сицилийский, римские папы Павел П, Сикст 1У, Юлий П, Лев Х, который, по слухам, даже умер в объятиях мальчика, Адриан VI, Юлий Ш и несчетное множество князей, кардиналов, архиепископов и прочих знатных и могущественных людей. Реальное отношение церкви и светских феодалов к однополой любви зависело прежде всего от политических причин. Гонения на содомитов, как правило, усиливались в периоды политических и духовных кризисов, параллельно росту религиозной и прочей нетерпимости, или когда властям было нужно найти козла отпущения, чтобы разрядить народное недовольство. Так, усиление преследования содомитов во второй половине XII в. было связано с политической атмосферой крестовых походов: приписав собственный порок иноверцам-арабам, церковь тем самым укрепляла "христианскую солидарность" против общего врага. Если в раннем средневековье содомия была просто одним из многих грехов, то в первой половине XIII в. ее приравнивают к ереси и демонизируют, поручая расследование таких обвинений только что созданной "святейшей инквизиции", и наказывалась она уже не штрафом или изгнанием, а сожжением на костре. Активную роль в этой репрессивной политике играло и государство. Во второй половине XIII в. антисодомитские законы были приняты в большинстве европейских государств. В Англии сожжение содомитов ввел Эдуард 1, во Франции -- Людовик IX. В Кастилии по законам Альфонса Х содомия наказывалась кастрацией и затем повешением за ноги до наступления смерти; в конце XV в. Фердинанд и Изабелла заменили эту казнь сожжением. Такое же законодательство вводится во многих итальянских городах. Таким образом, "грех" стал ересью, а затем и уголовным преступлением. Чем расплывчатее были формулировки законов, тем легче их было применять. В 1481 г. один венецианский рыбак был обезглавлен за "частую содомию с собственной женой". Сколько людей стали жертвами этих репрессий? По современным меркам, немного. Во Франции с 1317 по 1789 состоялось 73 "содомитских" процесса и было сожжено 38 человек. Из 30 тысяч дел, расследованных португальской инквизицией, обвинение в "неназываемом пороке" содержалось в 900, однако к некоторым категориям преступников, например, подросткам, проявляли снисхождение, так что сожжено было "всего" 50 человек. В Италии, где подобными делами занимались светские власти, наказания были не столь суровыми. Во Флоренции с 1348 по 1461 состоялось 50 процессов о содомии, и было вынесено 10 смертных приговоров, из них 7 - за гомосексуальные действия, но всех семи случаях содомия сопровождалась отягчающими обстоятельствами, вроде грабежа, изнасилования и т.п. В Испании преследования были более жестокими, но многое зависело от прилежания местных властей. В Севилье между 1578 и 1616 гг. было сожжено 52, в Валенсии (приблизительно за то же время) -- 17, в Сарагосе -- 34, в Барселоне -- всего двое. Если сравнить эти цифры с тем, что в Англии между 1500 и 1700 гг. было казнено 5000 ведьм, преследование содомитов выглядит сравнительно умеренным. Но на самом деле жертв было много больше. Каждый процесс, который вела инквизиция, сопровождался пытками, которым подвергались не только обвиняемые, но и многочисленные свидетели. Плюс - общественное мнение. Если в наши дни обвинение сексуального характера, даже не будучи доказанным, может сломать человеку жизнь, чего было ждать в средние века? Драконовские законы были не только средством сохранения идеологической монополии церкви и ее собственной самозащиты, но и отражали влияние консервативных народных масс. Простые и необразованные люди считали содомию, как и все прочие сексуальные изыски, проявлениями общей развращенности и безнравственности правящих верхов. Внимание сосредоточивалось исключительно на внешних признаках. Почти все выпады против засилья "грязных катамитов" при английском королевском дворе в XI- XII вв. концентрировались на "женственной" внешности, манерах и одежде молодых дворян. Особенно бурные страсти вызывали длинные волосы. Ношение длинных волос само по себе не было ни новомодным, ни "женственным". У германских племен раннего средневековья длинные волосы считались символом мужской силы и могущества. Тем не менее в XI1 в. длинные волосы стали считать признаком изнеженности и продуктом норманнского влияния; некоторые священники не только осуждали их в пламенных проповедях, но и, если представлялась возможность, собственноручно стригли королей и лордов. В отношении к содомитам ярко проявлялась сословная ненависть. Облекая свою зависть к аристократии в форму борьбы за нравственное очищение и обновление, средневековые горожане были гораздо нетерпимее циничных князей церкви. Рост влияния этого класса везде и всюду сопровождался усилением репрессий. Протестантские церкви были в этом отношении ничуть не либеральнее католической. Взаимные обвинения в содомии -- один из самых распространенных "аргументов" в спорах между протестантами и католиками в ХVI в. Положение и репутация однополой любви заметно улучшились в эпоху Возрождения, в связи с общей реабилитацией тела и плоти. В ренессансной системе ценностей однополая любовь - не преступление, а "красивый порок". Марсилио Фичино, Мишель де Монтень и Эразм Роттердамский, вслед за Платоном, утверждали, что некоторые мужчины от природы предрасположены больше любить юношей, чем женщин. Хотя формально содомия оставалось преступлением, многие смотрели на нее сквозь пальцы или с юмором, а некоторые даже бравировали ею. В одной из новелл "Декамерона" Бокаччьо муж, застав у своей жены юного любовника, вместо положенной сцены ревности заставил молодого человека развлекаться втроем всю ночь, так что на утро юноша не знал, кто с ним забавлялся больше - жена или муж. Великого скульптора Бенвенуто Челлини (1500-1571) дважды, в 1527 и 1557 гг., привлекали к суду за связи с мальчиками, причем во второй раз он был вынужден признаться и приговорен к штрафу и четырем годам тюрьмы. Однако он не только избежал тюремного заключения, но и продолжал пользоваться покровительством высоких лиц и выполнять заказы князей церкви. Когда его враг и соперник Баччо Бандинелли в присутствии герцога Медичи обозвал Челлини "содомитищем", тот ответил: "… Дал бы Бог, чтобы я знал столь благородное искусство, потому что мы знаем, что им занимался Юпитер с Ганимедом в раю, а здесь на земле им занимаются величайшие императоры и наибольшие короли мира. Я низкий и смиренный человечек, который и не мог бы, и не сумел бы вмешиваться в столь дивное дело". Это заявление было покрыто общим хохотом. Художник Джованни Бацци (1477 --1549) даже налоговые декларации подписывал своим прозвищем "Содома", под которым и вошел в историю живописи. Английский поэт и драматург Кристофер Марло (1564-1593), по словам приставленного к нему тайного осведомителя, говорил, что "кто не любит табака и мальчиков -- дураки". А герой рассказа флорентийского писателя Маттео Банделло (1485-1561) на упреки духовника, что он скрыл на исповеди свои гомосексуальные приключения, ответил: "Развлекаться с мальчиками для меня естественнее, чем есть и пить, а вы спрашивали меня, не согрешил ли я против природы!" Многих гениев итальянского Возрождения подозревали или обвиняли в гомоэротизме и сексуальных связях с мальчиками и молодыми людьми. В большинстве случаев доказать или опровергнуть эти обвинения одинаково трудно: о личной жизни художников сохранилось слишком мало свидетельств, а истолкование творчества - дело довольно субъективное. О флорентийском скульпторе Сандро Донателло (1386-1466) достоверно известно только то, что он предпочитал брать в ученики красивых мальчиков и по поводу его отношений с ними всегда ходили сплетни и анекдоты, на которые веселый и жизнерадостный художник не обращал внимания. Две его знаменитые скульптуры "Давид" и "Святой Георгий" многим кажутся гомоэротическими. "Давид" Донателло выглядит не библейским героем, а кокетливым андрогинным подростком, странным образом сочетающим мускулистые руки с женственной мягкостью и округлостью бедер; его эротическая соблазнительность еще больше подчеркивается экзотической шляпой и высокими сапогами. Ни до, ни после Донателло никто Давида таким не изображал. Что же касается "Святого Георгия", то в ХVI в. на его счет во Флоренции ходила непристойная шуточная поэма, автор которой называет статую "мой красивый Ганимед", расхваливает его телесные прелести и заявляет, что "такой красивый мальчонка" был бы идеальной заменой реального любовника: правда, им можно только любоваться, зато не будет ни измен, ни сцен ревности. Но художник не может отвечать за чужое восприятие. На Сандро Боттичелли (1444-1510) в 1502 г. был написан анонимный донос, в котором его обвиняли в содомии с одним из его подмастерьев, но художник обвинения категорически отрицал и власти даже не начали по этому делу следствия. Имя Леонардо да Винчи (1452-1519) фигурировало в списке клиентов 17-летнего проститута Сантарелли, против которого в 1476 во Флоренции было заведено уголовное дело, но сам художник, как и прочие клиенты Сантарелли, ни в чем не обвинялся. Один автор ХVI в. писал, что Леонардо любил исключительно мальчиков-подростков не старше 15 лет, но это не доказано. В отличие от большинства своих современников, Леонардо тщательно оберегал свою личную жизнь от посторонних взоров. Близких женщин у него не было. Многолетним спутником жизни художника был подобранный им в Милане красивый юноша Салаи, который был одновременного его учеником, слугой и подмастерьем. Подобно многим мальчикам этого типа, Салаи был нечист на руку и в конце концов оставил Леонардо, тем не менее мастер любил его и завещал ему крупную сумму денег. После ухода Салаи, художник взял к себе в дом юношу благородного происхождения Франческо Мельци, который был ему чем-то вроде сына, последовал за ним во Францию, оставался с ним до самой смерти Леонардо и унаследовал его огромный архив. О характере отношений художника с Салаи и Мельци ничего достоверно не известно, они вполне могли оставаться патерналистски платоническими, тем более, что и в творчестве Леонардо очень мало чувственного, оно выглядит асексуальным. Фрейд в своей знаменитой психобиографии Леонардо (1910) пришел к выводу о его латентном гомоэротизме, но этот очерк содержит много фактических ошибок. Микеланджело Буонаротти (1475-1564), в отличие от Леонардо, отличался страстным характером. В молодости он дважды подвергался гомосексуальному шантажу и научился осторожности. Когда отец одного юноши, желая пристроить сына учеником к великому мастеру, предложил художнику использовать его в постели, тот с негодованием отверг это предложение. Была ли эта реакция искренней или демонстративной, мы не знаем. Некоторые исследователи считают, что Микеланджело вообще избегал физического секса, будь то с женщинами, или с мужчинами. Однако Микеланджело-художник определенно предпочитал мужскую наготу женской, а в его любовных сонетах, посвященных преимущественно мужчинам (при их публикации в 1623 г. внучатый племянник Микеланджело фальсифицировал их, заменив местоимения мужского рода на женские) явно присутствуют гомоэротические мотивы. Источником вдохновения для немолодого, а по тогдашним представлениям старого (в момент их первой встречи ему было 57 лет) художника была многолетняя страстная любовь к 23-летнему римскому дворянину Томмазо де Кавальери, которому Микеланджело дарил рисунки и посвящал любовные стихи; учитывая сословную и возрастную разницу между ними, это чувство, скорее всего, оставалась платоническим и какое-то время сосуществовало с любовью к Виттории Колонна. Большинство современных исследователей склонны считать Микеланджело гомо= или, по крайней мере, бисексуалом. Репутацию содомита имел Микеланджело Меризи да Караваджо (1571 - 1610), который рисовал нежных женственных мальчиков (эрмитажного "Мальчика, играющего на лютне" и "Торговца фруктами" из галереи Боргезе искусствоведы долго принимали за девочек), с именем которого связано несколько громких скандалов. С кем спали и кого любили художники Возрождения, в общем-то, не так уж важно. Существенно то, что реабилитируя человека, они реабилитировали также и гомосексуальное желание и создали новые образы мужского тела, любви и чувственности. Выставленная напоказ мужская нагота волновала и тревожила воображение. Рассказывают, что мраморное распятие работы Бенвенуто Челлини настолько шокировало Филиппа П Испанского, что он прикрыл пенис Христа собственным носовым платком. Микеланджело, в нарушение античного канона, "натуралистически" изваял Давида с лобковыми волосами, хотя, как дань греческим традициям, - необрезанным.. Ренессансное отношение к "красивому пороку", отчасти сохранившееся в елизаветинской Англии и во Франции XVII в., было сугубо верхушечным, элитарным, типичным для аристократической и богемно-артистической среды, где нормы официальной морали не действовали. Наличие влиятельных покровителей позволяло французским "либертинам", как осудительно называли сторонников свободной, не признающей религиозных ограничений, гедонистической морали, не только удовлетворять свои неканонические сексуальные склонности, но и создавать тайные сети дружеских связей, основанных на общности эротических вкусов. Существовали они и при королевских дворах, даже независимо от сексуальной ориентации правящего монарха. "Король-Солнце" Людовик XIV, в отличие от своего отца, любил исключительно женщин, но его младший брат герцог Филипп Орлеанский обожал носить на балах и карнавалах женское платье и не скрывал своих любовных отношений с графом де Гишем и шевалье де Лоррэном (женоподобие не мешало ему быть успешным полководцем, вызывая у короля жгучую зависть). Периодически по поводу "Мсье", как титуловали брата короля, и его окружения возникали громкие скандалы. В 1678 несколько знатных молодых людей (де Гиш, де Граммон и др.) создали тайный орден, члены которого приняли обет полного воздержания от женщин, кроме как для продолжения рода. Вступлению в орден предшествовал обряд инициации, включавший интимный осмотр тела новичка магистрами. В 1681 г. в орден вступил 18-летний внебрачный сын короля адмирал Франции граф де Вермандуа, который не только все разболтал своим многочисленным друзьям, но и пригласил присоединиться к ордену 16-летнего красавчика и ловеласа принца де Конти. Разгневанный король приказал выпороть графа де Вермандуа в своем присутствии и отправил в ссылку; Конти был отправлен к семье в замок Шантильи, остальные получили выговоры. Но практически это ничего не меняло. Когда в 1722 г. престарелый маршал де Вильруа по собственному почину добился удаления от двора своего внука маркиза д'Алинкура, который вместе с молодым герцогом де Буфлером пытался прямо в парке "содомизировать", с его полного добровольного согласия, третьего юного маркиза, при дворе осуждали не внука, а деда. Племянник маршала принц Шарль Лотарингский сказал ему: "Мсье, не следует дисциплинировать своих детей с помощью короля, для этого есть другие способы; лично я не стал бы ничего предпринимать по такому поводу". Между прочим, эти распутные молодые дворяне были отличными воинами. Военный министр Людовика XIV Лувуа в беседе с королем даже выдвигал в их защиту довод, что содомиты охотно идут в армию, а будь они устроены иначе, они предпочитали бы сидеть дома с женами и любовницами. Явными содомитами, причем некоторые - исключительно "пассивными", были многие знаменитейшие полководцы XVII века: великий Конде, маршал Вандом, который подставлял свой зад буквально всем желающим, не различая чинов и званий, его брат приор Вандомский, маршал д'Юксель, маршал герцог де Вильяр, маршал Тюренн, принц Евгений Савойский На официальном языке такие отношения именовались "грехом", "пороком" или "извращением", в обыденной же речи их чаще называли, "греческой", "философской", "сократической", "итальянской" или "флорентийской" любовью, "склонностью", "вкусами" или просто "нравами". Однако шутить на эти темы могли только привилегированные. В Европе XVII-XVIII веков содомия была сословным, классовым преступлением. Анализ судебных архивов показывает, что сжигали как еретиков и сажали в тюрьмы исключительно простых людей: текстильщиков, каменщиков, пастухов, парикмахеров, рабочих, виноделов, торговцев. Эти люди не умели говорить возвышенно, не называли секс "сократической дружбой", да и сама судебная процедура не способствовала лирическим излияниям. Но иногда со страниц пожелтевших хроник встают трогательные истории настоящей любви. В венецианском архиве сохранилось, например, судебное дело арестованных в 1357 г. двоих гондольеров: они жили вместе несколько лет, имели общее дело, а на допросах оба лгали, пытаясь выгородить не себя, а другого, любимого... В Англии законы, каравшие акт содомии между мужчинами смертной казнью, применялись к аристократам, только если против них были какие-то более серьезные религиозные или политические обвинения. Содомия была скорее поводом, чем причиной преследований. Например, в 1540 г. лорд Хангерфорд был обезглавлен за то, что несколько лет "содомизировал" своих слуг, но его обвиняли также в государственной измене и ереси. Когда же в 1541 г. в сексуальных связях с учениками и собственным слугой был уличен влиятельный директор знаменитой аристократической Итонской школы Николас Юдалл, его тихо, не лишив церковных званий, освободили от должности, а позже назначили директором другой церковной школы, Винчестерской. Елизаветинские вельможи охотно и небескорыстно покровительствовали смазливым молодым актерам, игравшим женские роли. Слабость к мальчикам отличала философа Фрэнсиса Бэкона (1561-1626) и его старшего брата лорда Энтони (1558-1601). Непреодолимую склонность к молодым людям питал и сам король Яков 1 (1566-1625), В письме к своему фавориту герцогу Бэкингему, миниатюрный портрет которого он носил у себя на сердце, Яков писал: "...Я хочу жить только ради тебя и предпочел бы быть изгнанным в любой конец земли вместе с тобой, чем жить печальной вдовьей жизнью без тебя. И да благословит тебя Бог, мое сладкое дитя и жена, чтобы ты всегда был утешением своему дорогому папе и супругу". Мысль о том, что такое совмещение ролей кровосмесительно, очевидно, не приходила благочестивому "защитнику веры" в голову. Официальная "неназываемость" содомии не исключала наличия обширной художественной литературы, прямо или косвенно посвященной "мужской любви" Кроме творчества Кристофера Марло, эти мотивы рельефно выступают в пасторалях Ричарда Барнфилда (1574-1627) и Эдмунда Спенсера (1552-1599). Пасторальный жанр открывал большие возможности для описания нежных отношений между мужчинами, которые в обыденной жизни вызвали бы насмешки или подозрения. Больше всего споров вызывает, разумеется, Шекспир. Биографы до сих пор спорят о характере взаимоотношений драматурга с его знатным покровителем, молодым красавцем графом Саутхэмтоном, которому предположительно посвящены многие шекспировские сонеты. Поскольку достоверных данных о жизни Шекспира нет, биографы стараются извлечь максимум возможного из его произведений. Если принять шекспировские сонеты, написанные от первого лица, за личную исповедь, то поэт явно бисексуален: На радость и печаль, по воле рока, Два друга, две любви владеют мной: Мужчина светлокудрый, светлоокий И женщина, в чьих взорах мрак ночной (сонет 144, пер С. Маршака) По мнению шекспироведов, первые 126 сонетов адресованы молодому, моложе автора, мужчине благородного происхождения, а последние 28 - черноволосой женщине, возлюбленной автора. Эта раздвоенность не переживается как нечто трагическое, непреодолимое, две любви просто существуют в разных плоскостях: Тебя природа женщиною милой Задумала, но, страстью пленена, Она меня с тобою разлучила, А женщин осчастливила она. Пусть будет так. Но вот мое условье: Люби меня, а их дари любовью (сонет 20, перевод Маршака) Веселая содомия и бисексуальность широко представлены и в английской культуре эпохи Реставрации и первой половины XVIII в Лондон конца XVII в. был европейской столицей мужской проституции. При этом рисуются два совершенно разных типа содомитов: бисексуальные, агрессивно-маскулинные либертины, которым все равно, кого трахать, лишь бы побольше, и женственные, пассивные "молли" (один из многочисленных жаргонных терминов, обозначавших проституток), носящие женское платье обитатели мужских борделей, имеющие женские клички, собственный диалект и т.д. "Молли" были первой в новое время городской гомосексуальной субкультурой, а точнее - подпольем. "Любовь, не смеющая назвать себя" "Любовь, которая не смеет назвать себя" в этом столетии - то же самое великое чувство старшего мужчины к младшему, какое было между Давидом и Ионафаном, которое Платон положил в основу своей философии и которое вы найдете в сонетах Микеланджело и Шекспира. Эта глубокая духовная привязанность столь же чиста, сколь и совершенна... Она красива, утонченна, это самая благородная форма привязанности. В ней нет ничего неестественного. Оскар Уайльд С переходом правосудия из рук церкви в руки государства костры инквизиции постепенно затухают. За весь XVIII век во Франции сожгли только семерых содомитов, причем пятеро из них обвинялись также в изнасиловании или убийстве. Содомия превратилась из религиозной проблемы в социальную, стала из "порока" преступлением. Многие философы эпохи Просвещения относились к этим законам критически. Монтескье (1689-1755) считал опасность "преступлений против естества" сильно преувеличенной: "Не создавайте благоприятных условий для развития этого преступления, преследуйте его строго определенными полицейскими мерами наравне с прочими нарушениями правил нравственности, и вы скоро увидите, что сама природа встанет на защиту своих прав и вернет их себе". Дени Дидро (1713-1784) говорил, что если нет "естественного сосуда" и нужно выбирать между мастурбацией и однополым сексом, то второй способ предпочтительнее, и вообще "ничто существующее не может быть ни противоестественным, ни внеприродным". Итальянский юрист Чезаре Беккариа (1738-1794) в знаменитом трактате "О преступлениях и наказаниях" (1764) писал, что законы против содомии можно вообще отменить, потому что она безвредна и вызывается неправильным воспитанием; кроме того эти преступления трудно доказуемы, а их расследование порождает много злоупотреблений. По мнению Кондорсэ (1743-1794), "содомия, если она не сопряжена с насилием, не может быть предметом уголовных законов. Она не нарушает прав никакого другого человека". Убежденным сторонником полной декриминализации однополой любви был английский философ Иеремия Бентам (1748-1832): "Чтобы уничтожить человека, нужно иметь более серьезные основания, чем простая нелюбовь к его Вкусу, как бы эта нелюбовь ни была сильна". Но опубликовать эти мысли при жизни Бентам, как и Дидро, не решился. Тем не менее законодательство постепенно смягчается. В Австрии смертная казнь за содомию была отменена в 1787 г., в Пруссии -- в 1794. Решающий шаг в этот направлении сделала Французская революция. В соответствии с принципами Декларации прав человека, французский уголовный кодекс 1791 г. вообще не упоминает "преступлений против природы". Кодекс Наполеона (1810) закрепил это нововведение, сделав приватные сексуальные отношения между взрослыми людьми одного пола по добровольному согласию уголовно ненаказуемыми. По этому образцу были построены и уголовные кодексы многих других европейских государств. В России, Пруссии, Австро-Венгрии и Тоскане уголовное преследование гомосексуальности продолжалось. Самой консервативной оказалась Великобритания. В качестве реакции на свободолюбивые идеи Французской революции, английские власти в конце XVIII в. даже ужесточили уголовные репрессии. В первой трети XIX в. по обвинению в содомии в Англии было казнено свыше 50 человек. В отличие от прежних времен, когда высокое общественное положение давало иммунитет против судебных преследований, во второй половине XVIII в. обвинение в "неназываемом пороке" стало опасным для людей любого социального статуса. Основанное в 1691 г. Общество для реформы нравов, которое поддерживали влиятельные церковные деятели и несколько монархов, за 46 лет своего существования сумело "разоблачить", обвинив во всевозможных сексуальных грехах, свыше 100 тысяч мужчин и женщин. Тем же занималось созданное в 1802 г. Общество для подавления порока. Смертная казнь за содомию была в Англии заменена 10-летним тюремным заключением только в 1861 г. (в 1841 г. парламент это предложение отклонил). Драконовские законы и ханжеское общественное мнение делали жизнь гомосексуальных англичан невыносимой. Самый богатый человек в Англии, талантливый 24-летний писатель Уильям Бекфорд, обвиненный в 1784 г. в сексуальной связи с 16-летним Уильямом Куртенэ, был вынужден на десять лет покинуть Англию, а по возвращении пятьдесят лет жил затворником в своем поместье Фонтхилл. В 1822 г. бежал из Англии застигнутый на месте преступления с молодым солдатом епископ ирландского города Клогер Перси Джослин. Гомосексуальному шантажу приписывали и самоубийство в августе того же года министра иностранных дел лорда Кэстльри. Те же причины удерживали заграницей лорда Байрона (1788-1824). Любовная жизнь Байрона была очень запутанной и сложной. Наряду с увлечением женщинами, с которыми поэт обращался жестоко (по собственному признанию, его единственной настоящей любовью была двоюродная сестра Августа ), он еще в школе испытывал нежные чувства к мальчикам. Страстная любовь 17-летнего Байрона к 15-летнему певчему из церковного хора Джону Эдлстону, которому он посвятил свои первые стихи, была одной из самых сильных привязанностей поэта. Ранняя смерть юноши была для Байрона тяжелым ударом. Посвященные Эдлстону элегии он зашифровал женским именем Тирзы. В произведениях Байрона есть и другие гомоэротические намеки и образы. Неудачный брак и слухи о его гомосексуальности сделали Байрона парией в высшем свете и заставили покинуть Англию. В Греции он чувствовал себя во всех отношениях свободнее. Его последней любовью был 15-летний грек Лукас, о котором Байрон всячески заботился, хотя не видел с его стороны взаимности. После смерти поэта его друзья и душеприказчики сожгли некоторые его личные документы, тем не менее некоторые реальные гомоэротические приключения Байрона использованы в опубликованной под его именем в якобы автобиографической поэме "Дон Леон" (автор подделки до сих пор неизвестен). Почему же, несмотря на либерализацию законодательства, буржуазное общество оказалось в этом вопросе столь нетерпимым? В отличие от феодального общества, оно держится не на сословных привилегиях, а на одинаковом для всех праве. Само по себе гомосексуальное желание не зависит от классовой принадлежности, но оправдать его могли только стоявшие выше закона аристократы либо, наоборот, самые низы, у которых закона вообще не было. Для среднего класса рафинированный гедонизм аристократии и неразборчивая всеядность низов были одинаково неприемлемы, тем более, что те и другие были его классовыми врагами. Воспитанному в духе сословных привилегий аристократу чужда идея равенства: я буду делать, что хочу, а другим этого нельзя. Буржуа спрашивает: "А что, если так будут поступать все?" и, естественно, приходит в ужас: люди перестанут рожать детей, исчезнут брак и семья, рухнет религия и т.д. и т.п. До признания индивидуальных различий, которые, не будучи сословно-классовыми, могут, именно в силу своей индивидуальности, относительно мирно сосуществовать с другими стилями жизни, буржуазному обществу XIX в. было еще очень далеко. Его сексуальная мораль была прокрустовым ложем для всех, но особенно плохо приходилось тем, кто "отличался". Христианское противопоставление возвышенной любви и низменной чувственности, в сочетании с разобщенностью нежного и чувственного влечения, в которой Фрейд видел общее свойство мужской (и в особенности подростковой) сексуальности, было возведено в абсолют. Утратившая невинность женщина переставала быть не только уважаемой, но зачастую и желанной. Один английский пастор рассказывал, что когда однажды мальчиком он подумал, что невинная чистая девушка станет его женой, он испытал не вожделение, а чувство жалости по поводу ее унижения. С однополыми отношениями было еще хуже. Ради сохранения самоуважения, люди вынуждены были обманывать не только других, но и самих себя, представляя свое влечение духовным и бестелесным. Однополая любовь была обречена оставаться неназываемой, выступать под чужим именем. XVIII век называют веком дружбы. Но сентиментально-романтическая дружба очень часто, особенно у молодых мужчин, имеет гомоэротическую подоплеку. Дружеские письма немецких романтиков неотличимы от любовных. Клемент Брентано и Людвиг фон Арним, Фридрих Шлегель и Фридрих Шлейермахер даже называли свои отношения "браком". Вплоть до середины XIX в., когда такие чувства стали вызывать подозрения, философы не боялись говорить даже, что дружба между мужчинами имеет не только духовный, но и телесный характер. Эта эпоха была по-своему наивной и целомудренной. В первой половине XIX в. друзья могли жить в одной комнате, даже спать в одной постели, и их никто не в чем не подозревал. Иногда это способствовало сексуальному сближению. Другие этот соблазн героически преодолевали. А третьи ни к чему "этакому" и не стремились, мужское тело их просто не возбуждало. Разбираться во всех этих случаях спустя сто или двести лет - дело столь же безнадежное, сколь и бесполезное. Вторым способом оправдания однополой любви была ее эллинизация. Не имея идейной опоры в христианской культуре, люди искали и находили ее в античности. Примеры мужского воинского братства были веским аргументом против представлений о "женственности" однополой любви, а достижения античной культуры, считавшей мужскую любовь нормальной, доказывали ее нравственное величие и творческий потенциал. Особенно важную роль в этом деле сыграл знаменитый немецкий археолог и историк искусства Иоганн Иоахим Винкельман (1717-1768), который сделал греческий канон мужской красоты достоянием своих образованных современников. Хотя классическая филология и история искусства сделали "греческую любовь" респектабельной, они были вынуждены, вольно или невольно, интеллектуализировать и десексуализировать ее. Образованные европейцы охотно идентифицировались с античными образами, сплошь и рядом не понимая их действительного смысла. Греческие и римские тексты, изучавшиеся в английских школах и университетах, подвергались жесткой цензуре и фальсификации. Слово "любовник" переводилось как "друг", "мужчина" - как "человек", "мальчик" как "молодой человек". "Пир" Платона не изучали вовсе. Цензурные ограничения создавали у юношей ложные, идеализированные представления об античной культуре и одновременно стимулировали интерес к тому, что от них так тщательно скрывали. Еще труднее было осознать собственные чувства и склонности. Отпрыски аристократических фамилий, где гомосексуальность была семейной традицией, рано научались жить двойной жизнью, понимая, что если ты сумеешь избежать скандала, делать можно, что угодно. Выходцам из среднего класса и духовного сословия, которые принимали внушенные им ценности и нравственные принципы всерьез, было гораздо труднее. Многие из них не могли ни лицемерить, ни принять, ни подавить собственную сексуальность. Отсюда -- трагическая разорванность и противоречивость их самосознания и поведения. Половая сегрегация в школе еще больше усугубляла эти трудности. Знаменитые английские мужские аристократические школы (Итон, Харроу и другие) были интернатами, мальчики не только учились, но и жили вместе. Раздельное обучение, тем более в разновозрастных интернатах, всегда благоприятствует однополым влюбленностям и сексуальным контактам. В этих, по определению одного историка, "сексуальных концлагерях", гомоэротические традиции и нравы передавались из поколения в поколение. Первый приказ, который получил от одного из своих соучеников в 1817 г. будущий писатель Уильям Теккерей, как только он появился в школе, был: "Приди и трахни меня". Жалобы на "грубость и животность в спальнях" - общее место многих школьных воспоминаний. Писатель Робин Моэм (1916-1981) рассказывает, что едва он устроился в своей комнате в Итоне, как пришел одноклассник, спросил, мастурбирует ли он, ощупал его половые органы, объяснился в любви и мгновенно уговорил отдаться; связь эта продолжалась два года. Сексуальным контактам между мальчиками способствовало не только отсутствие женского общества, но и многое другое: общие постели (в Харроу мальчики спали подвое до 1805 г.), невозможность уединения (в некоторых школах туалеты не запирались, а то и вовсе не имели дверей), публичные порки, которые осуществляли не только учителя, но и старшие ученики и, конечно же, абсолютная власть старших над младшими. Эта власть была одновременно групповой (в школе всем распоряжался старший, шестой класс и каждый старшеклассник мог приказывать любому младшекласснику) и индивидуальной. Старшеклассник мог сделать младшего своим "фагом" (fag), слугой, который беспрекословно обслуживал хозяина, чистил его обувь, убирал постель и т.п. и за это пользовался его покровительством. Быть фагом авторитетного шестиклассника было почетно, а красивый фаг, в свою очередь, повышал престиж хозяина. Мужские и тем более - подростковые сообщества всегда отличаются жестокостью и повышенной сексуальностью. Английская школьная система, ориентированная на воспитание будущих лидеров, сознательно культивировала агрессивную маскулинность. Центром всей школьной жизни были соревновательные спортивные игры (регби, футбол и т.д.), участие и успех в них влияли на положение мальчика в школе и на отношение к нему соучеников значительно больше, чем учебные успехи. В спортивных играх была и своя эротика. Хотя силовые атлетические контакты считались несексуальными, кто мог это гарантировать? Культ групповой солидарности, товарищества и дружбы, нередко имеющий неосознанную гомоэротическую окрашенность, красной чертой проходит через английскую, да и всякую другую, школьную повесть. Но если первые влюбленности в девочек, которым благоприятствует совместное обучение, в дальнейшем перекрываются более серьезными взрослыми романами и становятся для юноши только вехами его взросления и роста, то гомоэротические влюбленности, именно потому, что они большей частью остаются невостребованными и нереализованными, сохраняются в памяти как нечто совершенно особенное и невообразимо прекрасное, по сравнению с чем взрослая любовь к женщинам иногда кажется ничтожной. Первоначальное викторианское понимание однополой любви было аристократически эстетским. Постепенно ее образ демократизируется. Причины этого были довольно прозаическими. Поскольку сексуальные отношения с людьми собственного круга были затруднены, нужно было спускаться по социальной лестнице вниз ("натуральные" джентльмены тоже начинали сексуальную жизнь с проститутками или с прислугой). В рабочей среде на эти вещи смотрели проще. Из-за жилищной скученности мальчики часто спали в одной постели, им не приходилось стесняться друг друга. Кроме того, им нужны были деньги. Принимая ухаживания богатого покровителя, юноша из рабочей среды не должен был задумываться, не является ли он извращенцем. У него был ясный мотив - деньги. На одном из судебных процессов 1890-х годов семнадцатилетний лондонец Чарльз Сикбрум показал: "Меня спросили, согласен ли я лечь в постель с мужчиной. Я сказал 'нет'. Он сказал 'Ты получишь за это четыре шиллинга', и убедил меня". Для представителей средних слоев все было сложнее. В обществе королевских гвардейцев, матросов и молодых рабочих они чувствовали себя в большей безопасности, чем в собственной среде: тут все было анонимно, а от неприятностей можно было откупиться. Но кроме секса, викторианцам были необходимы иллюзии. Образы сильных и мужественных молодых самцов особенно волновали их эротическое воображение по контрасту с их собственной, и всего своего класса, изнеженностью. Соблазн брутального пролетарского секса в противоположность импотенции господствующего класса отлично выражен Дэвидом Генри Лоуренсом в "Любовнике леди Чаттерли". В гомоэротическом варианте это выражалось еще сильнее (Лоуренс и сам был не чужд подобных чувств). Поскольку большинство этих рафинированных интеллектуалов придерживались левых политических взглядов, эротическая романтизация дополнялась социально-политической идеализацией "простого человека". Юноши из рабочей среды казались им воплощением цельности, моральной чистоты, отзывчивости и эмоционального тепла, а их собственные сексуальные отношения с ними выглядели нарушением сословных и классовых границ. Отдаваясь пареньку из низов, которого он содержал и старался окультурить, рафинированный интеллигент не просто удовлетворял свой сексуальный мазохизм, но символически отказывался от классовых привилегий, восстанавливал социальную справедливость и равенство. Влечение к молодому рабочему выражало любовь к рабочему классу и готовность служить ему. Роман с юным пролетарием был чем-то вроде социалистической революции в одной отдельно взятой постели. Хотя эти иллюзии постоянно разрушались жизнью, -- "простые" юноши при ближайшем рассмотрении оказывались примитивными, интеллектуально неразвитыми и к тому же меркантильными, воспринимавшими своих покровителей как дойных коров, - сентиментальным интеллигентам было трудно избавиться от стереотипов, в которых сексуальная утопия так красиво сливалась с социальной, а их собственные, не до конца принятые, сексуальные потребности возводились в ранг "миссии". Среди гомосексуалов первой половины XX в. были чрезвычайно сильны леворадикальные, марксистские и анархические идеи. Именно это помогло в 1930-х годах ГПУ практически бесплатно завербовать в свои агенты молодых кембриджских интеллектуалов Кима Филби, Гая Берджесса и их друзей. Новые социальные контексты рождали потребность в новом самосознании и новом определении сущности однополой любви. Религиозное понятие "порока" давно уже себя исчерпало. Понятие "преступления" также вызывало возражения, при наличии добровольного согласия тут нет жертвы. Новую парадигму для объяснения, а фактически - для социального конструирования однополой любви дали сексологи, которые не только прорвали завесу молчания и способствовали либерализации законодательства, но и дали гомосексуалам новый стержень для самосознания и социальной идентичности. Быть больным неприятно, но лучше, чем преступником или "неназываемым". Французский писатель американского происхождения Жюльен Грин (1900 -1998 ) с детства влюблялся в мальчиков, но понятия не имел, что это значит, пока в студенческие годы такой же закомплексованный приятель не дал ему книгу Эллиса: "Оставшись один, я открыл книгу, и она меня потрясла...В течение нескольких минут, весь мир изменил свой облик в моих глазах, стены моей тюрьмы исчезли, как туман под дуновением ветра. Оказывается, я не один". Сексологические идеи и понятия быстро стали достоянием массовой прессы и художественной литературы. Литературные персонажи и их авторы приняли предложенные медициной образы и стали разыгрывать предусмотренные сценарием роли. Однако медикализация однополой любви, как и сексуальности вообще, будучи исторически неизбежной, означала также большие социальные и психологические издержки. Не уничтожая старой стигмы, медицинская концепция гомосексуальности придала ей необычайную стабильность. Когда человеку говорили, что он преступник, он мог протестовать, доказывая чистоту своих намерений. Против врачебного диагноза он был бессилен: доктор знает лучше. Максимум, на что могли рассчитывать больные люди -- снисходительное и подчас брезгливое сочувствие: да, конечно, это не их вина, но все-таки... Неоднозначными были и сдвиги в общественном сознании. Психологизация гомосексуальности сделала видимыми такие ее признаки, которым раньше не придавали значения. Сверхбдительные викторианцы, по невежеству, могли не замечать даже самых очевидных проявлений гомоэротизма. Это распространялось и на искусство. Известный английский художник Генри Скотт Тьюк, "Ренуар мальчишеского тела", рисовал очаровательных нагих мальчиков, но поскольку их гениталии были прикрыты, никаких проблем у художника не возникало. Никто не видел гомоэротических мотивов в творчестве Редьярда Киплинга или любимого поэта королевы Виктории лорда Альфреда Теннисона. Еще тщательнее маскировались подобные чувства в пуританской Америке. Как и в Европе, единственным морально приемлемым контекстом гомоэротики была мужская дружба, где чувственность оставалась неосознанной или сублимированной. Такую дружбу ярко описывали философ-неоплатоник Ральф Уолдо Эмерсон (1803 - 1882), переживший в годы своей учебы в Гарварде сильную влюбленность в одноклассника, и его друг и единомышленник писатель Генри Дейвид Торо (1817-1862). Многие гомоэротические аллюзии автора знаменитого "Моби Дика" Германа Мелвилла (1819 - 1891) и его младшего современника Генри Джеймса (1843-1916) раскодированы только в последние десятилетия. Достаточно зашифрован и самый знаменитый из американских "голубых" классиков Уолт Уитмен (1819-1892). Мужчина или женщина, я мог бы сказать вам, как я люблю вас, но я не умею, Я мог бы сказать, что во мне и что в вас, но я не умею, Я мог бы сказать, как томлюсь я от горя и какими пульсами бьются мои ночи и дни. (перевод К. Чуковского) Чтобы индивидуальные психосексуальные особенности превратились в социальную идентичность, нужна была гласность. И она действительно пришла в конце XIX в. в виде серии отвратительных скандалов и судебных процессов. Первым был процесс Оскара Уайльда (1852-1900). Гомоэротизм знаменитого драматурга не был в Англии большим секретом, его манеры и дружеские связи вызывали пересуды еще в студенческие годы в Оксфорде. Однако увлечения красивыми мальчиками не помешали Уайльду жениться и произвести на свет двух сыновей. Впервые 32-летнего Уайльда в 1886 г. соблазнил 17 летний студент Роберт Росс, "маленький Робби". Их недолгая связь открыла Уайльду его подлинную сущность, он перестал жить с женой (та не догадывалась об истинной причине охлаждения мужа), зато его стали постоянно видеть в обществе юных проститутов. "Портрет Дориана Грея" (1890), подобно пьесам Уайльда, стал знаменем эстетизма и раздражал консерваторов язвительными нападками на обыденную мораль, скепсисом и идеей вседозволенности. Это было также первое изображение однополой любви в серьезной английской литературе. Хотя прямо о ней ничего не сказано, подготовленному читателю все было достаточно ясно. После публикации книги крупнейший английский книгопродавец отказался распространять ее, считая "грязной", однако она имела шумный успех среди молодежи и за рубежом. К несчастью Уайльда, среди его страстных поклонников оказался начинающий поэт, 21-летний красавец лорд Альфред Дуглас (1870-1945). Перечитав "Портрет" не то 9, не то 14 раз, он написал Уайльду письмо, они встретились и вскоре стали любовниками. Юный Бози, как называли его друзья, по-своему любил Уайльда, но это был типичный Нарцисс, который может только брать. Он разоряет и компрометирует Оскара, втягивает его в отношения с мальчиками-проститутами, они соперничают между собой из-за этих мальчиков. Бози забывает в карманах любовные письма Уайльда, и тот вынужден выкупать их у шантажистов. Оскар и Альфред вместе показываются в свете, давая пищу сплетням. Буйный и вздорный характер Бози провоцирует частые ссоры, Уайльд несколько раз пытается порвать отношения, но у него не хватает характера, - как только Бози просит прощения, Уайльд сдается. В дело вмешивается отец Бози, старый маркиз Куинсбери. Не найдя общего языка с сыном, который его ненавидит, Куинсберри послал Уайльду открытую записку, в которой назвал его "сомдомитом" (именно так). Благоразумные друзья советовали Уайльду пренебречь оскорблением или на время уехать заграницу, но под нажимом Бози Уайльд возбуждает дело о клевете. Это была большая глупость. Литературные обвинения и буквальное истолкование любовных писем к Бози Уайльду удалось отвести, но когда адвокаты маркиза предъявили суду список из 13 мальчиков, с указанием дат и мест, где писатель с ними встречался, он стал из обвинителя обвиняемым. На первом суде Уайльд держался героически, защищал чистоту своих отношений с Дугласом и отрицал их сексуальный характер. Его речь, из которой взят эпиграф к этой главе, произвела на публику впечатление. Доказать "чистоту" отношений с юными проститутами было сложнее. Уайльд и тут был блестящ, но дело было заведомо безнадежным. Куинсбери был оправдан, а против Уайльда возбуждено уголовное дело. Друзья советовали ему бежать во Францию, он отказался, был арестован и посажен в тюрьму (Бози благоразумно укрылся во Франции). В итоге нового процесса Уайльд и один из проститутов были приговорены к двум годам каторжной тюрьмы. Началась дикая травля в печати. За этим - два года тюремного заключения (Уайльд рассказал о них в "Балладе Редингской тюрьмы"), отягощенные напряженными отношениями с Дугласом, которого Уайльд продолжал любить и в то же время считал виновником своих несчастий. В обращенной к Альфреду исповеди De Profundis (1897) он не только сводит их личные счеты, но и защищает свою любовь против жестокого общества и несправедливых законов. Однако силы Уайльда были подорваны. После освобождения в мае 1897 он живет во Франции, снова сходится с Бози. Опять непосильные расходы, общие мальчики, безденежье, отвернувшиеся друзья. Самым верным оказался маленький Робби, который после смерти Уайльда как его литературный душеприказчик расплатился с долгами писателя и помогал его детям; после смерти его прах захоронен в могиле Уайльда на кладбище Пер Лашез. Процесс Уайльда многих напугал, но в его лице геи приобрели фигуру мученика, очень важную для их будущего освободительного движения. Другая серия скандалов, с явной политическую подоплеку, разразилась в Германии. В ноябре 1902 г., покончил самоубийством богатейший промышленник, глава знаменитого концерна Фридрих Крупп, после того как левая пресса разоблачила гомосексуальные оргии на его вилле на острове Капри. Вскоре затем журналист Гарден разоблачил гомосексуальные связи нескольких лиц из ближайшего окружения Вильгельма П, включая личного друга кайзера князя Эйленбурга-и-Хертфельда и графа Куно фон Мольтке, чьи нежные письма к Эйленбургу появились в печати. Подобно Уайльду, оскорбленные аристократы обратились в суд и категорически отрицали свою гомосексуальность. Да, говорил Эйленбург, "я был в юности восторженным другом и горжусь этим... Одна из тончайших немецких добродетелей -- способность к дружбе. У меня были глубокие отношения с мужчинами, которым я писал восторженные письма, и я не жалею об этом. Мы знаем, что наши великие герои, Гете и другие, тоже писали своим друзьям нежные письма". Но перед свидетельством баварского рыбака Эрнста, сексуальными услугами которого он пользовался в своем родовом замке, князь был бессилен. В Англии между двумя мировыми война главными рассадниками и духовными центрами однополой любви оставались Оксфорд и Кембридж. Именно в Кембридже возник кружок так называемых "Кембриджских апостолов", позже получивший название группы Блумсберри (по имени района в Лондоне, где они с 1904 г. регулярно собирались в доме сестер Стивен на Гордон-сквер). Наиболее известными членами этого интеллигентского кружка-салона были популярный романист Литтон Стрэчи, экономист Джон Мейнард Кейнз, историк Голдсуорси Дикинсон, писатель Э[двард] М[орган] Форстер, писательница Вирджиния Вулф. В доме на Гордон-сквер бывали не только гомосексуалы, но последние явно преобладали. Свободная дружеская атмосфера благоприятствовала вольным разговорам и шуткам, в традициях Уайльда. Некоторые члены кружка были связаны любовными отношениями. Хотя никто из них, за исключением Форстера, не выступал публично в защиту однополой любви, они язвительно высмеивали викторианское ханжество и не стеснялись собственной сексуальности, а их высокая интеллектуальная репутация придавала респектабельность и ей. Впрочем, в своих литературных произведениях они большей частью пользовались эзоповым языком. Характерно творчество Форстера. Хотя однополая любовь была центральной осью всех произведений знаменитого писателя, открыто он говорит о ней только в романе "Морис". Герой этого романа с ранней юности чувствует свою необычность, но очень долго не может ни осознать истинный характер своей привязанности к соученику по университету, ни, тем более, принять ее. Лишь в самом конце повествования Морис находит счастье в объятиях сумевшего пробудить его молодого рабочего. Первый вариант романа был закончен летом 1914 г., но писатель не посмел его напечатать и продолжал работать над рукописью вплоть до 1960 г., опубликована же книга была лишь после его смерти, в 1971 г. За эти годы многие былые страхи и нравственные критерии успели безнадежно устареть. Консервативным критикам книга все равно показалась шокирующей, они привыкли к другому, менее откровенному, Форстеру, литературная же молодежь не увидела в романе ничего существенно нового. "Морис", как и поставленный на его основе кинофильм Джеймса Айвори (1987), выглядит скорее запоздалым памятником викторианской эпохи, чем художественно-психологическим открытием. Во Франции необходимости в политическом движении в защиту гомосексуалов не было, их не преследовали по закону со времен Наполеона. Общественное мнение здесь также было терпимее, пока речь шла только о частной жизни. Многие английские и американские гомосексуалы, подвергавшиеся травле у себя на родине, находили убежище в Париже. Не особенно волновала французов и мужская проституция. Тем не менее открыто защищать и пропагандировать гомосексуальность было нельзя. Главную роль в "респектабилизации" однополой любви во Франции сыграла художественная литература. Ни в одной национальной литературе XIX-XX веков эта тема не занимает такого большого места, как во французской. Гомоэротические сюжетные линии скрытно присутствуют у Бальзака (1799-1850), в описании отношений между беглым каторжником Жаком Колленом (он же - Вотрен) и молодым Люсьеном де Рюбампре. Громким событием окололитературной жизни начала 1870-х годов был роман Поля Верлена (1844--1896) и Артюра Рембо (1954-1891). Любовь с первого взгляда возникла в 1871 г., когда женатому Верлену было 26, а Рембо - 16 лет, продолжалась два года и стала достоянием гласности из-за своей горячности и драматизма (неуравновешенный Верлен даже стрелял в Рембо, за что попал на два года в тюрьму). Ее поэтическим выражением стали несколько гомоэротических стихотворений обоих поэтов и совместно написанный ими порнографический "Сонет о заднем проходе". Гюстав Флобер (1821-1880) в своем ироническом словаре определил педерастию как "болезнь, которая поражает всех мужчин определенного возраста" (сам Флобер, как видно из его писем друзьям из Туниса и Египта, также был ей подвержен). "Цветы зла" Шарля Бодлера (1821-1867) первоначально назывались "Лесбиянки". Тема мужской любви звучит в "Песнях Мальдорора" графа де Лотреамона (псевдоним Исидора Дюкасса, 1846-1870). В начале XX в. художественным исследованием гомосексуального желания занялись признанные классики. Причем если для Ромена Роллана и Роже Мартен дю Гара, посвятивших проникновенные страницы подростковой дружбе-любви, эта тема была важной, но проходной, то для Марселя Пруста, Андре Жида, Анри де Монтерлана и Жана Кокто это главный стержень всей их жизни и творчества. Марсель Пруст (1871 - 1922) с детства испытывал влечение к мальчикам. Одинокий и болезненный ребенок, проводивший время преимущественно среди женщин, он мечтал, что когда-нибудь будет жить вместе со своим лучшим другом, которого никогда не покинет. В лицее Кондорсэ 16-17- летний Пруст завязывает дружеские отношения с тремя младшими мальчиками - пятнадцатилетними Жаком Бизе (сыном композитора), его кузеном Даниэлем Галеви и 14-летним Робером Дрейфюсом. Беда однако заключалась в том, что они были Марселю нужны, а он им - нет. В дневнике Галеви любовное письмо Марселя, адресованное Бизе, сопровождается пометкой: "Этот бедный Пруст абсолютно сумасшедший - посмотрите это письмо". Марсель пытался объяснить Галеви характер своей привязанности к Бизе: "… Есть молодые люди… и особенно типы от восьми до семнадцати лет, которые любят других мальчиков, всегда хотят видеть их (как я - Бизе ), плачут и страдают вдали от них, которые не хотят ничего другого, кроме как целовать их и сидеть у них на коленях, которые любят их за их тело, ласкают их глазами, называют их "дорогой" и "мой ангел", вполне серьезно, пишут им страстные письма и ни за что не свете не занялись бы педерастией. Однако зачастую любовь их увлекает и они совместно мастурбируют. Но не смейся над ними…. В конце концов, это же влюбленные. И я не знаю, почему их любовь недостойнее обычной любви ". Не встретив взаимности у Жака, Марсель влюбляется в Даниэля, надоедает ему, посвящает любовные стихи. Гетеросексуальным мальчикам эти чувства были смешны и даже оскорбительны. В дневнике Галеви по поводу посвященного ему стихотворения Пруста записано: "Какое несносное существо!" При всем его уме и таланте, Пруст казался одноклассникам странным, манерным и скучным. "Бедный, несчастный мальчик, мы были грубы с ним..." - писал впоследствии Галеви.. Оскорбленное самолюбие сделало молодого человека чрезвычайно скрытным. Отныне и до конца жизни он категорически отрицал свою гомосексуальность. Пруст постоянно влюблялся в юношей и молодых мужчин. Эти влюбленности большей частью оставались платоническими, а потом отношения перерастали к дружеские. Самой сильной и длительной любовью Пруста был молодой автогонщик Альфред Агостинелли, который вместе со своей любовницей Анной (Пруст считал ее женой Альфреда), несколько лет жил в доме Пруста на правах его шофера, а затем секретаря. Внезапный и загадочный уход Агостинелли от Пруста 1 декабря 1913 г. и затем его гибель в авиационной катастрофе 30 мая 1914 г. вызвали у писателя отчаяние. "Я действительно любил Альфреда, - писал он через полгода после гибели Агостинелли. - Мало сказать - любил, я обожал его. И я не знаю, почему я пишу это в прошедшем времени, я буду любить его всегда". Хотя со временем Альфреда заменили другие молодые секретари, Агостинелли не был забыт. "Печаль убывает не потому, что умирают другие, а потому, что что-то умирает в тебе самом. Нужна большая жизненная сила, чтобы поддерживать неизменным собственное "Я" хотя бы в течение нескольких недель. Его друг не забыл бедного Альфреда. Но он соединился с ним в смерти, а его наследник, сегодняшнее "Я", хотя и любит Альфреда, знает его только по рассказам другого. Это нежность из вторых рук". Озабоченный собственными проблемами, Пруст испытывал постоянную потребность говорить о гомосексуальности и в то же время был неспособен к прямому самораскрытию. Единственным человеком, в разговоре с которым Пруст однажды снял привычную маску, был Андре Жид. Когда 14 мая 1921 г. Жид принес ему рукопись "Коридона", Пруст без всякого стеснения и угрызений совести, даже с некоторым хвастовством, признался ему в своей педерастии и даже рассказал о своих "экспериментах по вызыванию оргазма", но тут же заметил, что в литературе об этом можно говорить только косвенно: "Вы можете рассказывать все, что угодно, но только при условии, что вы никогда не скажете "Я". Трагедия Пруста заключалась в том, что нежные любовные чувства, которые он испытывал к молодым мужчинам, были несовместимы с его темными садомазохистскими фантазиями. Сексуальная жизнь постоянно больного Пруста протекала главным образом, если не исключительно, в его воображении. В своей эпопее "В поисках утраченного времени" "великий мастер притворства", как назвал его Андре Жид, разделил свои эротические переживания на две части. Все красивое, нежное и изящное, что было в его гомоэротических воспоминаниях, Пруст отдал "девушкам в цвету", оставив на долю "Содома" все темное и гротескное. Превратив Альфреда Агостинелли в Альбертину (именно совпадение некоторых конкретных ситуаций подсказало литературоведам разгадку образа Альбертины), Пруст описал свои любовные переживания и размышления о них так, как если бы они были адресованы и вдохновлены женщинами. Но "Альбертина" - не просто маска "Альфреда". Бисексуальная Альбертина приоткрывает женственную сторону самого Рассказчика. Столь же многогранен образ барона де Шарлю. Шарлю умен и эрудирован, но одновременно безжалостен и коварен, Пруст связывает эти черты с тем, что Шарлю не только выглядит неприятно-женственным, но по сути своей "является женщиной". Мало привлекательны и другие гомосексуальные персонажи. Отрицательное изображение гомосексуальности - социальная и психологическая самозащита. Пруста. Но писатель не просто сводит с кем-то личные счеты. Он заставляет читателя все время находиться в атмосфере чего-то неясного, неопределенного, недосказанного. Простой и надежный мир, где мужчина - всегда мужчина, женщина - всегда женщина, а у гомосексуала нет ничего общего с гетеросексуалом, утрачивает привычные четкие очертания. И если почти о каждом персонаже возникает вопрос: "так он все-таки - да или нет?", то и читатель невольно задумывается о себе: "А я кто такой?" В этом смысле "В поисках утраченного времени" -- более современная книга, чем многие новейшие тексты, где о каждом точно известно, кто есть who. В отличие от Пруста, Андре Жид (1869--1951) выступил в защиту гомосексуальности с открытым забралом. Рано потеряв отца, маленький Андре жил под опекой любящей, но доминантной материи и с раннего детства чувствовал себя непохожим на других мальчишек. В 9 лет на костюмированном балу в школе, он влюбился в одетого чертенком мальчика немного старше себя и не мог оторвать глаз от его изящного тела, по сравнению с которым он казался себе смешным и безобразным. В то же время эмоционально ему было гораздо легче в обществе девочек, подростком он был особенно дружен со своей кузиной Мадлен Рондо, на которой женился в 1895 г. Однако глубокая любовь, которую Жид испытывал к жене, была исключительно духовной; сексуально его волновали мальчики- подростки. Несмотря на легкий и общительный характер, юный Андрэ мучительно переживал раздвоение собственных чувств. Центральная тема юношеских дневников Жида - конфликт между моралью и искренностью: "Имей смелость быть самим собой. Я должен подчеркнуть это также в своей голове" (10 июня 1891). "Страх не быть искренним мучил меня несколько месяцев и не давал писать" (31 декабря 1891). "Меня волнует дилемма: быть моральным или быть искренним" (11 января 1892). Важную роль в сексуальном раскрепощении Жида сыграл Уайльд. Их первая встреча в Париже в 1891 г. испугала Жида. Когда в январе 1895 г. он случайно встретился с Уайльдом и Альфредом Дугласом в Алжире, его первым побуждением было убежать, но он не сделал этого. Уайльд пригласил его в кафе и там он увидел юного флейтиста Мухаммеда, который с первого взгляда очаровал его. Жид и раньше увлекался арабскими мальчиками, но никогда не осмеливался довести свое увлечение до физической близости. На сей раз с ним рядом был циничный Уайльд. Выходя из кафе, он спросил Жида: "Вы хотите этого музыканта?" Превозмогая себя, срывающимся от стыда и волнения голосом, Жид ответил "да", Уайльд сказал несколько слов проводнику, победно расхохотался, и эту ночь Жид провел с Мухаммедом. Она стала его вторым рождением: "Теперь я нашел, наконец, то, что для меня нормально. Не было больше ничего принудительного, вымученного, сомнительного; в моей памяти об этом не сохранилось ничего неприятного....После того, как Мухаммед ушел, я еще долго находился в состоянии дрожащего ликования, и хотя уже рядом с ним я пять раз пережил чувственный восторг, это повторялось еще несколько раз и, вернувшись в свой гостиничный номер, я до самого утра испытывал его отголоски". Теперь он точно знал, что ему нужно, однако это не помешало ему жениться на Мадлен. Сексуальная жизнь Жида ограничивались краткосрочными приключениями с 15-18-летними рабочими подростками и юными арабами. Жена писателя, имевшая, подобно Софье Андреевне Толстой, доступ к его интимному дневнику, относилась к этим похождениям терпимо, благо их "объекты" быстро менялись. Гораздо серьезнее был роман 47-летнего писателя с его 16-летним племянником Марком Аллегрэ. Жид знал Марка с раннего детства и когда тот превратился в обаятельного подростка, страстно влюбился в него, заботился о его развитии, возил с собой в Швейцарию, Англию, Тунис и Конго. О силе этой любви говорят многочисленные дневниковые записи. Жид любуется стройным телом и нежной кожей мальчика, "томностью, грацией и чувственностью его взгляда". "Мысль о М. поддерживает меня в постоянном состоянии лиризма... Я не чувствую больше ни своего возраста, ни ужаса времени, ни погоды". "Я уже не могу обходиться без М. Вся моя молодость, это он". Но при всем уважении к знаменитому дядюшке, Марка больше интересовали девушки. Жид не пытался противиться этому и в дальнейшем их взаимоотношения с Марком переросли в прочную дружбу. Роман с Марком Аллегрэ активизировал потребность Жида открыто рассказать людям об однополой любви. Эта идея жила в нем давно. Первым шагом к самораскрытию была во многом автобиографическая повесть "Имморалист" (1902), лирический герой которой, Мишель, мучительно освобождается от традиционных протестантских ценностей, открывая подлинную сущность своей сексуальности с помощью непосредственных и сердечных арабских мальчиков. Вслед за "Имморалистом" появилась книга из четырех "сократических диалогов" под многозначительным названием "Коридон", в которой Жид выступил с открытой историко-философской апологией однополой любви, объявив педерастию главным источником достижений античной цивилизации. Первый вариант "Коридона" Жид выпустил в 1911 г. анонимно, тиражом всего в 12 экземпляров, для ближайших друзей. Первое открытое издание книги вышло в 1924 г. и воспринималось как ответ на карикатурный образ гомосексуала, нарисованный Прустом в "Содоме и Гоморре". Однако философские трактаты мало кто читает. Поэтому Жид продолжил тему в романе "Фальшивомонетчики" (1926). Основная сюжетная линия романа - история любви молодого писателя Эдуарда и его 15-летнего племянника Оливье. Их неудержимо влечет друг к другу, Эдуард хочет помогать духовному развитию юноши, а Оливье нуждается в его жизненном опыте и эмоциональном тепле. Однако робость и страх быть непонятыми мешает обоим открыто выразить свои чувства. Эдуарду кажется, что он не нужен мальчику, а Оливье, принимая сдержанность Эдуарда за холодность, едва не становится добычей светского циника графа де Пассавана, напоминающего прустовского де Шарлю. Но в конце концов дяля и племянник обретают друг друга и даже мать Оливье благословляет их отношения. В своей автобиографии "Если зерно не умирает.. " (1926) Жид расставил все точки над и. Гомосексуальные чувства и отношения, которые раньше можно было считать художественным вымыслом, теперь стали фактами его биографии. Это, естественно, вызвало скандал. Отдельные критики обвиняли Жида в развращении детей, в его откровенности увидели проявления эксгибиционизма и нарциссизма. Но со временем люди привыкли. В 1947 г. Андре Жид получил Нобелевскую премию по литературе. От Андре Жида эстафета художественной гомоэротики протянулась к драматургу, поэту, режиссеру и художнику Жану Кокто (1889 -- 1963). Как и Жид, Кокто был маменькиным сынком (его отец покончил с собой, когда Жану было 8 лет) и всегда любил женское общество.. В лицее Кондорсэ Жан влюбился в старшего по возрасту, сильного и необузданного одноклассника Даржелоса, не мог спокойно видеть его голых ног в коротких шортах и открытого ворота рубашки, но при встрече с ним наедине растерялся и попал в неловкое положение. Через несколько дней после этого Даржелос заболел и умер, оставшись в памяти Кокто символом агрессивной маскулинности. Свои ранние эротические чувства и переживания Кокто описал в анонимно изданной "Белой книге" (1928), к которой позже написал игривое предисловие - дескать, может быть эта книга моя, а может быть и не моя, и в романе "Ужасные дети" (1929). Человек разнообразных талантов и огромного личного обаяния, Кокто много лет стоял в самом центре французского художественного авангарда и стал первым открытым гомосексуалом, избранным членом Французской академии. Художественная литература сыграла решающую роль и в постепенной реабилитации женской однополой любви. Христианские богословы говорили о ней гораздо реже, да и либертины ХVI -XVIII вв. не принимали ее всерьез. Сексуальные отношения между женщинам казались самоуверенным мужчинам только временной заменой или подготовкой к "настоящему" сексу. Если для "голубых" мужчин главной опасностью было засветиться, обнаружить себя, то лесбиянки страдали прежде всего от своей невидимости. Хотя секс между женщинами будоражил мужское эротическое воображение, единственным известным ему типом лесбиянки была мужеподобная и коварная женшина-вамп, гермафродитка, которая успешно конкурирует с мужчинами и развращает молоденьких девушек. Естественно, что этот образ наделялся самыми отвратительными чертами. Даже в наиболее дружественной к лесбиянкам стихотворной книге Шарля Бодлера "Цветы зла" (1857) сочувствие по поводу неосуществимости их сексуальных желаний переплетается с осуждением их "демонизма": Вас, дев и дьяволиц, страдалиц и чудовищ, Люблю вас, нашу явь презревшие умы! Вы в бесконечности взыскуете сокровищ, Вы, богомолицы, и вы, исчадья тьмы! То плачете, а то кричите в исступленье, О, сестры бедные! Душа за вас скорбит, За муки хмурые, за боль неутоленья, За сердце, где любовь, как пепел в урнах, спит. (пер. С. Петрова) Наибольшее внимание ученых-сексологов также привлекали мужеподобные, крупные женщины с волосатыми ногами, грубыми манерами и низким голосом. Имея дело преимущественно с транссексуалками, сексологи видели в них просто "недоделанных" мужчин, приписывали всем лесбиянкам мужской склад ума и характера, а также врожденную склонность к преступности и проституции. Поскольку применить это к себе порядочная женщина, естественно, не могла, единственным доступным способом символизации однополой любви было представление ее как не имеющей эротической подоплеки романтической дружбы. Поскольку женщины считались в принципе несексуальными, они могли целовать, ласкать друг друга, спать вместе, выказывать чувства всеобъемлющей любви и клясться в вечной верности и тем не менее не видеть в этих страстях ничего, кроме душевных излияний. Мужчин это вполне устраивало. Самый знаменитый пример таких отношений - так называемые "леди из Лланголлена", Элинор Батлер (1739-1829) и Сары Понсонби (1755-1831). Дочь знатной ирландской семьи Элинор Батлер, вернувшись из монастыря, где ее воспитывали, отказалась думать о замужестве и целиком погрузилась в книги. В 1768 г. 29-летняя Элинор познакомилась с 13-летней Сарой и их сразу же связала "особенная дружба". Десять лет спустя, переодевшись в мужское платье, подруги сбежали из дома. Их догнали, вернули и решили поместить Элинор в монастырь, а Сару принудить к замужеству. Но после того, как Сара пригрозила разоблачить сексуальные домогательства своего опекуна, от них отступились, девушки поселились в Уэльсе и прожили вместе долгую счастливую жизнь. Официально никто не считал их отношения сексуальными. Даже знаменитая ханжа, сплетница и гомофобка, отравившая жизнь многим достойным современникам, в данном случае держала свои подозрения при себе. Помогало лесбиянкам и сексологическое невежество, в частности - викторианское представление об асексуальности женщин. До нас дошел замечательный в этом смысл судебный процесс. В 1810 г. в Эдинбурге знатная леди Камминг Гордон неожиданно забрала из частной женской школы свою незаконнорожденную внучку Джейн и посоветовала другим родителям сделать то же самое, мотивируя это соображениями нравственного порядка. Чтобы спасти свое доброе имя и получить компенсацию за понесенный ущерб, молодые учительницы подали в суд. Судейские протоколы достаточно красноречивы. Девочка рассказала, что мисс Вудс забиралась в постель к подруге, ложилась на нее и они обменивались явно эротическими репликами. Но судьи не могли поверить столь чудовищному обвинению и приписали жалобы болезненному воображению ученицы. После многолетнего разбирательства, в 1819 г. Палата Лордов решила, что порядочные девушки просто не могли этого делать. Как сказал один из судей, " ни одного такого случая неизвестно ни в Шотландии, ни в Британии… Я считаю, что такое преступление не существует… Совокупление без пенетрации … равносильно обвинению в изнасиловании посредством болтовни". Этот судебный прецедент еще долго охранял женщин от "грязных подозрений". Как и в случае с мальчиками, рассадниками однополой любви были монастыри и возникшие в XIX в. школы-интернаты. Жесткая диктатура властных старых дев-директрис и абсолютное замалчивание всех вопросов пола благоприятствовали массовым влюбленностям девочек в учительниц и соучениц. Учителя и теоретики педагогики, как водится, ничего в этом не понимали. Если учителя-мужчины, зациклившись на мальчишеской чувственности, преуменьшали духовную сторону отношений между мальчиками, то учительницы, наоборот, гипертрофировали духовные свойства и пренебрегали фактами девичьей сексуальности. Важную роль в освободительном процессе и становлении нового женского самосознания сыграли писательницы-лесбиянки. Маргерита Рэдклифф Холл (1880-1943) с раннего детства обожала мужские занятия, увлекалась молодыми женщинами и предпочитала называть себя Джоном. Унаследовав от деда огромное состояние, она вела самостоятельный образ жизни, подолгу жила во Франции и в Италии и имела несколько серьезных романов с женщинами. Героиня главного произведения Рэдклифф Холл, романа "Колодезь одиночества" (1928), Стивен Гордон больше похожа на транссексуалку, чем на лесбиянку. Ее родители хотели иметь сына, появление девочки было для них разочарованием. Не желая смириться с этим, они дали ей мужское имя "Стивен", а ее главным наставником стал отец. Семилетняя Стивен одевается, как мальчик, пренебрегает куклами и платьями, страстно влюбляется в юную горничную Коллинз и категорически заявляет: "Я мальчик". С возрастам ее маскулинность усугубляется. В 17 лет "она не имела с другими девочками ничего общего, а они, в свою очередь, находили ее неприятной". С мужчинами ей легче, но их раздражают ее ум и независимость. Соседям она кажется странной и вызывает сплетни: что-то в ней явно не так! В 18 лет в жизни Стивен появляется молодой человек Мартин, с которым у нее устанавливается нежная дружба, но как только он объясняется в любви, Стивен охватывают ужас и отвращение; Мартин уезжает, так и не поняв, в чем дело. Стивен страстно влюбляется в легкомысленную молодую замужнюю женщину Анджелу Кросби: " Я знаю, что люблю вас, и что ничто больше в мире не имеет значения". Но Анджела просто забавляется с ней, а затем, испугавшись разоблачения, выдает тайну своему мужу, который все сообщает матери Стивен. После скандала, Стивен уезжает в Париж и становится писательницей. С началом войны, она идет на фронт, где ценят ее мужество и решительность, потом влюбляется в юную Мэри, которая отвечает ей взаимностью. Стивен берет девушку к себе, но долго не решается сойтись с ней физически, боясь причинить Мэри страдания. Любовь Мэри разбивает эти сомнения. "Когда Стивен держала девушку в объятиях, она чувствовала, что она для Мэри - все: отец, мать, друг и любовник, все сразу, а Мэри означает все для нее - ребенка, друга, возлюбленную, все в одном лице". Но Мэри трудно жить в изоляции, а в обществе они изгои. Появляется старый друг Стивен Мартин, теперь он все понимает, но сам влюбляется в Мэри, которая отвечает ему взаимностью, но не может оставить Стивен. Тогда Стивен жертвует собой: сделав вид, что у нее роман с другой женщиной, она вынуждает Мэри уйти с Мартином. "Колодезь одиночества" - не столько автобиография, сколько художественная иллюстрация образа "сексуальной инверсии", почерпнутого Холл из тогдашней сексологии. Ее цель - вызвать сочувствие, показать людям, что "инвертированные" не могут жить иначе и тем не менее являются психологически абсолютно нормальными. Хотя в книге нет никакой эротики, в 1934 г. "Колодезь одиночества" был в Англии запрещен. Когда, по требованию Холл, прокурор прочел вслух самое "непристойное" место книги, им оказалась фраза: "И этой ночью они были неразделимы". Несмотря на запрет, "Колодезь" имел огромный читательский успех, а благородный образ Стивен Гордон стал образцом для подражания тысячам лесбиянок и транссексуалок во всем мире. Этот освободительный эффект продолжался несколько поколений, но с течением времени все яснее становилась и его неоднозначность. Известная канадская писательница-лесбиянка Джейн Рюл (родилась в 1931 г.) вспоминает, что она впервые прочла "Колодезь" в 15 лет. Я ничего не знала о реальной жизни Рэдклифф Холл и очень мало - о своей собственной, но я была здорово напугана. Подобно Стивен Гордон, я была высокой, у меня были широкие плечи и узкие бедра, плоская грудь и низкий голос. Прочитав "Колодезь", " я вдруг обнаружила, что я - урод, прирожденный монстр, представитель третьего пола, которому, вероятно, придется называть себя мужским именем (телефонные операторы уже обращались ко мне - "сэр"), носить галстук-бабочку и жить в изгнании в каком-то европейском гетто". Писательницы-лесбиянки утверждали себя не только своими произведениями, но и стилем жизни. О своих чувствах и переживаниях им приходилось говорить исключительно намеками, изображать себя или своих возлюбленных мужчинами, или делать вид, что в женских влюбленностях нет ничего сексуального, или описывать не женскую, а мужскую однополую любовь, о которой люди все-таки знали больше. Вынужденные умолчания и недомолвки заставляли писательниц вырабатывать особый литературный код, находить слова и знаки, понятные только посвященным, иногда даже избегать местоимений "он" и "она". Декодирование этих скрытых знаков и значений гораздо труднее, чем в более откровенной "мужской" литературе. Иногда их можно понять только в контексте интимной биографии автора, которая сама служит литературным текстом. Самые знаменитые из них - американка Гертруда Стайн (1874-1946) и англичанка Вирджиния Вулф (1882-1941). Главным центром европейской гомосексуальной культуры первой трети XX века, до прихода к власти Гитлера, была Германия. Гомоэротизм имел глубокие исторические корни в немецкой культуре XVIII-XIX веков. Самым известным (и откровенным) немецким гомоэротическим поэтом эпохи романтизма был граф Август фон Платен (1796-1835). Большую часть жизни фон Платен прожил в Италии и, как видно из его автобиографии, не уклонялся от телесных радостей. Однако его поэзия исключительно целомудренна и посвящена преимущественно теме неразделенной любви автора к молодым мужчинам. Сентиментальную гомоэротику фон Платена язвительно высмеивал Генрих Гейне, но его высоко ценил Томас Манн. В начале XX в. эта традиция была продолжена. Хотя в Веймарской республике гомосексуальность оставалась уголовным преступлением, в Берлине, Гамбурге, Кельне и других немецких городах открыто существовало множество гомосексуальных баров, кафе и дансингов, в которых посетители без труда находили партнеров на любой вкус. Английские и американские гомосексуалы слетались в Берлин, как в Мекку. Эта среда и ее нравы подробно описаны в воспоминаниях и повестях Ишервуда, Аккерли, Одена и Спендера и в знаменитом фильме Боба Фосса "Кабаре". Наряду с бытовой субкультурой, в Германии была и развитая гомосексуальная идеология, точнее - идеологии. Социал-демократические теоретики добивались отмены уголовного преследования однополой любви, упирая на то, что гомосексуалы - жертвы ошибки природы. Аристократы-эстеты, напротив, доказывали ее возвышенно-духовный характер, требуя не снисхождения к ней, а преклонения. Агрессивные же милитаристы, одинаково отвергая как медикализацию, и интеллектуализацию гомоэроса, провозглашали его воплощением мужской силы и мужества. Соответственно различались и образы "истинного гомосексуала". У одних это был женственный андрогин, у других - изящный юноша-эфеб, у третьих - сильный и грубый мужчина-воин. Первая позиция была представлена Хиршфельдом. Основанный им в мае 1897 г. Научно-гуманитарный Комитет составил специальную петицию за отмену дискриминационного 175 параграфа имперского уголовного кодекса, которую подписали, в числе многих других выдающихся деятелей немецкой культуры, Август Бебель, Карл Каутский, Альберт Эйнштейн, Мартин Бубер, Карл Ясперс, Альфред Деблин, Герхард Гауптман, Герман Гессе, Томас и Генрих Манны, Райнер Мария Рильке, Стефан Цвейг. В отличие от Хиршфельда, Адольф Бранд, издатель первого в мире гомосексуального журнала "Особенный" (Der Eigene), выходившего с 1896 по 1931 г., не просил о снисхождении, а доказывал, что мужская дружба-любовь - самое благородное и высшее человеческое чувство, воплощающее лучшие традиции древних немецких мужских союзов. В 1920-х годах нападки на Хиршфельда в "Особенном" стали откровенно расистскими и антисемитскими, прямо смыкаясь с фашистскими. Культ мужской дружбы и "педагогического эроса" получил широкое распространение среди лидеров и идеологов немецкого молодежного движения. Некоторые руководители так называемых "Перелетных птиц" (Wandervogel) не скрывали своего гомоэротизма. Обращаясь к родителям своих воспитанников, Вильгельм Янсен писал: "Вы должны привыкнуть к тому, что в ваших рядах есть так называемые гомосексуалы, лишь бы только их поведение по отношению к вашим сыновьям оставалось безупречным". Но туристские походы, культ наготы и совместная жизнь в палатках облегчали не только духовное, но и сексуальное общение вожатых с воспитанниками, периодически вызывая скандальные разоблачения, имевшие, как правило, политическую подоплеку. Не без влияния фрейдизма, психологией гомосексуальности заинтересовались крупнейшие немецкие прозаики. В повести Роберта Музиля "Смятение воспитанника Терлеса" (1906) рассказывается, как в закрытой мужской школе двое мальчиков раздевают догола и подвергают сексуальным унижениям слабого и женственного Базини. У юного героя повести, оказавшегося невольным свидетелем этой сцены, она сначала вызвала отвращение, но потом он сам почувствовал влечение к Базини и преодолел соблазн лишь усилием воли. Стефан Цвейг в новелле "Смятение чувств" (1927) сочувственно описал, сквозь призму восприятия молодого студента, трагедию талантливого университетского профессора, который не может преодолеть своих гомосексуальных влечений, несовместимых с его моральным Я. Вопрос о соотношении двух видов любви и о природе эмоциональных привязанностей между мужчинами обсуждается в романах Германа Гессе "Демиан" (1919 ) и "Нарцисс и Гольдмунд" (1930) Важный вклад в понимание природы однополой любви внес один из величайших писателей XX века Томас Манн (1875-1955). Счастливо женатый мужчина и отец шестерых детей, он считался "сексуально благонадежным" и его интерес к данной теме казался чисто интеллектуальным. Но когда была опубликована его огромная переписка и дневники (большую часть их писатель сжег), оказалось, что эта заинтересованность была также и личной. Первой любовью 14-летнего Томаса был его любекский одноклассник, голубоглазый блондин Арним Мартенс. "... Его я любил -- он был в самом деле моей первой любовью, и более нежной, более блаженно-мучительной любви мне никогда больше не выпадало на долю. Такое не забывается, даже если с тех пор пройдет 70 содержательных лет. Пусть это прозвучит смешно, но память об этой страсти невинности я храню как сокровище. Вполне понятно, что он не знал, что ему делать с моей увлеченностью, в которой я как-то в один "великий" день признался ему... Так эта увлеченность и умерла... Но я поставил ему памятник в "Тонио Крегере"... В 1899 - 1904 годах Манн пережил своей первый и единственный "взрослый" мужской роман с художником Паулем Эренбергом, на год моложе писателя. Любовь была взаимной. Но отношения с Эренбергом были сложными. Помимо разницы характеров, Манн не мог принять однополую любовь за единственно для себя возможную, он хотел иметь семью, детей, нормальную жизнь. После женитьбы в 1905 г. на Кате Принсгейм, отношения с Эренбергом прекратились В человеческом отношении брак был счастливым, писатель глубоко уважал и любил свою красавицу-жену. Но это не избавляло его от увлечений иного рода. В 1911 году, отдыхая с женой в Венеции, писатель был очарован красотой 10-летнего поляка барона Владислава Моеса. Манн ни разу не заговорил с мальчиком, но описал его, прибавив для приличия четыре года, под именем Тадзио в повести "Смерть в Венеции" (1913). Когда десять лет спустя Моес прочитал повесть, он удивился, как точно писатель описал его летний полотняный костюм. Мальчик тоже хорошо запомнил "старого господина", который смотрел на него, куда бы он ни пошел, и его напряженный взгляд, когда они поднимались в лифте; он даже сказал своей гувернантке, что он нравится этому господину. Летом 1927 г. 52-летний писатель влюбился в 17-летнего Клауса Хойзера, сына своего друга, дюссельдорфского профессора-искусствоведа. Мальчик ответил взаимностью и долгое время гостил у Маннов в Мюнхене. Хотя между ними не могло быть сексуальной близости в сегодняшнем понимании, писатель был счастлив. Несколько лет спустя он писал: "это была моя последняя и самая счастливая страсть". 20 февраля 1942 г. писатель снова возвращается в дневнике к этим воспоминаниям: "Ну да - я любил и был любим. Черные глаза, пролитые ради меня слезы, любимые губы, которые я целовал,-- все это было, и умирая, я смогу сказать себе: я тоже пережил это". 80-летний Гете испытывал страсть к 17-летней Ульрике фон Леветцов, а 75-летнего Манна по-прежнему волнует юношеское тело. В курортном парке он любуется силой и грацией молодого аргентинского теннисиста: "Подпрыгивающее беспокойство тела во время бездействия на скамейке, поочередное скрещение ног, закидывание ноги на ногу, соединение обутых в белые туфли ступней... Белая рубашка, шорты, свитер на плечах после занятий... Колени. Он потирает ногу, как простой смертный". Но очарование юности лишь подчеркивает бессилие старости. "Я близок к тому, чтобы пожелать смерти, потому что не могу больше выносить страсть к "божественному мальчику" (я не имею в виду конкретно этого мальчика"). Последней безответной страстью 75-летнего писателя был 19-тилетний баварский кельнер Франц Вестермайер. "Засыпаю, думая о любимом, и просыпаюсь с мыслью о нем. "Мы все еще болеем любовью". Даже в 75. Еще раз, еще раз!" "Как замечательно было бы спать с ним...". Этой мечте Томаса Манна не суждено сбыться, но он превратит кельнера Франца в очаровательного авантюриста Феликса Круля. Гомоэротические увлечения Томаса Манна были несовместимы с его нравственными воззрениями. В его произведениях однополая любовь всегда приносит страдания и остается невостребованной. Гомоэротизм Тонио Крегера - знак его посторонности, неспособности органически войти в обыденный мир, он реализует себя только в искусстве. Та же коллизия - в "Смерти в Венеции", которая, по словам автора, "не что иное, как "Тонио Крегер", рассказанный еще раз на более высокой возрастной ступени" Знаменитый писатель Густав Ашенбах всю жизнь строго контролировал свои чувства, но оказавшись после болезни на отдыхе в Венеции, он невольно расслабился, поддавшись очарованию 14-летнего Тадзио. Ашенбах, как и его прообраз, не посмел ни подойти, ни заговорить с мальчиком, но он "знал каждую линию, каждый поворот этого прекрасного, ничем не стесненного тела, всякий раз наново приветствовал он уже знакомую черту красоты, и не было конца его восхищению, радостной взволнованности чувств... Одурманенный и сбитый с толку, он знал только одно, только одного и хотел: неотступно преследовать того, кто зажег его кровь, мечтать о нем, и когда его не было вблизи, по обычаю всех любящих нашептывал нежные слова его тени". Одинокая немая страсть разрушает упорядоченный внутренний мир и стиль жизни писателя. Ашенбах не может работать, старается выглядеть моложе, унижает себя использованием косметики и в конечном итоге заболевает и умирает, глядя на играющего вдали Тадзио. Вся жизнь Германии 1920 - начала 30-х годов протекала под знаком фашистской угрозы. Как политически вели себя немецкие гомосексуалы и как относились к ним левые партии, претендовавшие на роль альтернативы фашизму? В отличие от анархистов, признававших полную сексуальную свободу, идейное наследие социалистов в этом вопросе было пестрым. Фурье исповедовал принцип полной терпимости, призывая построить "новый любовный мир", где ничто, включая однополую любовь, не запрещается и не подавляется. Зато марксизм был крайне консервативен. Из принципа подчинения личного общественному вытекало требование беречь "сексуальную энергию" и проповедь сублимации всего, что кажется антиобщественным. Основоположники марксизма не видели в однополой любви ни революционного потенциала, ни гуманитарной проблемы и охотно использовали соответствующие обвинения против своих политических противников. Этот взгляд унаследовали и германские социал - демократы. Хотя Бебель подписал хиршфельдовскую петицию и стал в 1898 г. первым политиком, выступившим в Рейхстаге с речью за отмену дискриминационной 175 статьи, отношение социалистов и коммунистов к однополой любви всегда оставалось враждебным. Лицемерно-пропагандистская, ради приобретения респектабельности у средних слоев, защита семьи и "моральной чистоты", переплеталась с искренним "классовым" возмущением гедонизмом и эстетизмом. Некоторые социалистические теоретики (Вильгельм Райх) считали гомосексуальность имманентно правым, националистическим и специфически фашистским извращением. Сходные идеи исповедовала и влиятельная Франкфуртская школа (Эрих Фромм, Теодор Адорно), пытавшаяся соединить марксизм с психоанализом. По теории Адорно, типичная авторитарная личность, составляющая социально-психологическую базу фашизма, - садомазохистский гомосексуал, испытывающий потребность в том, чтобы беспрекословно подчиняться вождю. Эта концепция оказала влияние и на левое искусство (фильмы Лукино Висконти "Сумерки богов" (1969) и Бернардо Бертолуччи "Конформист" (1971, по одноименному роману Альберто Моравиа). На самом деле немецкие гомосексуалы никогда не были идеологически едины. Некоторым из них действительно импонировал фашистский культ мужественности, дисциплины и силы, они голосовали за нацистов и охотно шли в штурмовые отряды как воплощение "истинного мужского сообщества". Но их общий удельный вес среди штурмовиков был невелик. Тоталитаризм всегда предпочитает настоящих "мачо" тем, кто только притворяется таковыми. Нацистская партия с самого начала относилась к однополой любви враждебно, отождествляя ее с еврейством, женственностью и "моральным вырождением". В программной декларации нацистов во время избирательной кампании 1928 говорилось: "Те, кто допускает любовь между мужчинами или между женщинами - наши враги, потому что такое поведение ослабляет нацию и лишает ее мужества". Гитлер, разумеется, знал о гомосексуальности предводителя штурмовиков Эрнста Рема, но пока тот был нужен, Гитлер защищал его от нападок антифашистской прессы, говоря "Его частная жизнь меня не интересует". Когда же мавр сделал свое дело, гомосексуальность стала удобным предлогом для его физического устранения, что и было сделано 30 июня 1934 г. После "ночи длинных ножей" в Германии начались массовые репрессии против гомосексуалов. Уже в декабре 1934 г. Министерство юстиции выпустило директивы, сделавшие наказуемыми не только поступки, но и намерения. В гестапо существовал особый отдел по борьбе с гомосексуальностью. По указу 1935 г. совместное купание голышом людей одного пола было приравнено к попытке гомосексуального контакта. Позже суды считали достаточным основанием для обвинения даже "похотливый взгляд". Заодно с гомосексуальностью, фашисты запретили издавна популярный в Германии нудизм. Преследования были избирательными. Гомосексуальность Бальдура фон Шираха не помешала ему быть руководителем Гитлерюгенда. Видные актеры и художники могли быть арестованы только с личного согласия Гиммлера. Однако в целом, это был настоящий геноцид. Общее число осужденных по параграфу 175 с 1933 по 1944 год составило, по разным подсчетом, от 50 до 63 тысяч человек, из них 4 тысячи несовершеннолетних. В концентрационных лагерях, где гомосексуалы должны были носить на одежде в качестве опознавательного знака розовый треугольник, погибли от 5 до 15 тысяч мужчин. В тюрьмах и лагерях с ними обращались с особой жестокостью, использовали для вредных медицинских экспериментов и т.д. Выход из подполья Мы заинтересованы в получении прав для наших общин как негры, как евреи и как гомосексуалы. Почему мы являемся неграми, евреями или гомосексуалами, совершенно безразлично, и можем ли мы стать белыми, христианами или гетеросексуалами, также не имеет значения. Фрэнклин Кэмени К середине XX века гомосексуалы были одним из самих бесправных социальных меньшинств, подвергавшимся наибольшему и разнообразному угнетению и дискриминации. Чтобы стать полноценными людьми, они должны были добиться отмены уголовного преследования гомосексуальных отношений по добровольному согласию между взрослыми, выровнять минимальный легальный "возраст согласия" для гомо= и гетеросексуальных отношений, упразднить множество специфических запретов (например, служить в армии или преподавать в школе), добиться права юридически оформлять однополые сожительства и т.д. Сделать это можно было только совместными усилиями всех демократических сил. Этому способствовал ряд причин общего порядка: демократизация и плюрализация общественной жизни; рост освободительных движений - развал колониальной системы, борьба за равноправие социальных меньшинств, освободительное движение черного населения США и т.д.; женская революция, борьба за реальное равноправие женщин; внедрение в массовое сознание идеи прав человека, стоящих выше интересов государства; молодежная студенческая революция конца 1960-х годов; сексуальная революция, изменение общего отношения к сексуальности. В Англии важным шагом в декриминализации гомосексуальности был так называемый Доклад Волфендена (1957), названный по имени председателя специального правительственного комитета сэра Джона Волфендена, который большинством 12 голосов против 1 рекомендовал отменить существовавшее с 1533 года уголовное наказание за добровольные и совершаемые в приватной обстановке гомосексуальные акты между взрослыми мужчинами (старше 21 года) и также, вопреки мнению почти всех опрошенных психиатров и психоаналитиков, признал, что гомосексуальность не может по закону считаться болезнью. После долгих споров и проволочек, летом 1967 года британский парламент выполнил эту рекомендацию. В 1994 г. легальный возраст согласия для гомосексуальных отношений был снижен до 18 лет; в 1998 г его хотели снизить до 16 лет, но воспротивилась Палата Лордов. Примеру Англии последовали Канада и другие англоязычные страны. Из уголовного кодекса Германии упоминание гомосексуальности (знаменитый 175 параграф) исчезло в 1969 г., Испании - в 1978, Болгарии - в 1975 и т.д. В США либерализация законодательства началась в 1961 г., но в некоторых штатах анальные и оральные контакты, однополые или для обоих полов, до сих пор остаются формально противозаконными, хотя полиция давно уже не возбуждает таких дел. По данным Международной Ассоциации лесбиянок и геев (ИЛГА) на 1997 год, однополый секс полностью легален в 108 странах (из 210), в 83 странах, в основном Азии и Африки, преследуется мужская, а в 44 - также и женская гомосексуальность (по 19 странам нет данных). Хотя до полного гражданского равноправия геев и лесбиянок еще далеко - даже в странах Европейского Сообщества, где этот вопрос находится под постоянным контролем Европарламента, дискриминация по принципу сексуальной ориентации остается серьезной проблемой - это большое историческое достижение. Важную роль в изменении образа однополой любви в общественном сознании сыграли литература и искусство. Многие годы однополую любовь вообще нельзя было изображать. Потом появились карикатурные образы смешных, жалких и вместе с тем агрессивных людей, самим фактом своего существования подрывающих нравственные устои общества. Затем их сменили печальные образы несчастных жертв природной или социальной несправедливости. Гетеросексуальному большинству этого было достаточно, но геи и лесбиянки нуждались в положительных образцах. Каковы критерии этой "положительности"? Психическое благополучие, успешная карьера, размеренный быт и умеренный секс, соответствующие нормам буржуазно-религиозной морали? А если художнику и его героям в этом мире тесно и скучно? Наиболее социально и художественно значимыми оказывались произведения, авторы которых никому не старались понравиться, предпочитая жить по своим собственным законам и тем самым разрушая стереотипы массового сознания. Поучителен пример французского писателя Жана Жене (1910 - 1986). Никому не нужный подкидыш, Жан с раннего детства стал преступником, вором и гомосексуалом, не испытывая по этому поводу ни малейших угрызений совести. В отличие от своих предшественников, Жене не оправдывает свою гомосексуальность и не психоанализирует ее, а свободно живет в ней. По словам его биографа Эдмунда Уайта, "как всякий другой гомосексуал до начала геевского освободительного движения, Жене мог выбирать только между тремя метафорами гомосексуальности - болезни, преступления или порока. Почти все остальные писатели-гомосексуалы выбирали своим эталоном болезнь, потому что она взывала к состраданию гетеросексуального читателя. Жене выбрал два других образца - порок и преступление, и это оказалось более вызывающей и гордой позицией. Жене хочет испугать или соблазнить своего гетеросексуального читателя, а не просить у него прощения". Жене - писатель не для всех, да и те, кому он нравится, вряд ли сочтут его подходящим примером для подражания. Но прочитав его, вы уже не сможете отмахнуться от поставленных им вопросов. За литературой последовало кино. В 1960-х и особенно 1970-х годах возникает полуподпольная "голубая" кинематография, со своими собственными режиссерами ((Энди Уорхол, Пол Морисси) и звездами (Джо Даллесандро), показывающая геевскую жизнь изнутри, нарочито вызывающе и грубо, на грани порнографии. Одновременно, начиная с фильма Уильяма Фридкина "Мальчики в оркестре" (1970), по пьесе Марта Кроули, построенной как серия грустных исповедей, однополая любовь стала постоянной темой коммерческого кино. Стереотипность этих образов - "покажите мне счастливого гомосексуала, и я покажу вам веселый труп!" - вызывала бурные протесты гей-активистов, но эти фильмы помогали людям ощутить человеческие измерения однополой любви. Веское слово сказали и кинематографические классики, для которых гомосексуальность была личной проблемой, - Лукино Висконти (1906-1976), Пьер Паоло Пазолини (1922-1975), Райнер Вернер Фасбиндер (1946-1982) Дерек Джармен (1942-1994) и другие. Художественные образы гомосексуалов были разными, часто политически и нравственно несовместимыми. Но именно их многообразие создавало эффект объемности. Это не был, как раньше, призыв "Пожалейте нас!" или "Полюбите нас!", а требование "Примите нас такими, каковы мы есть! Мы такие же разные, как вы!". Одна культура, сама по себе, не может изменить общество. Освободительное движение геев и лесбиянок с самого начала включало в себя несколько разных течений. Во-первых, это было движение за сексуальную свободу, терпимость и признание своего права быть другими. Во-вторых, политическое движение за осознание себя как социального меньшинства, за равноправие и гражданские права. В-третьих, это идейное движение, выдвигающее определенные принципы организации общества и социально-нравственные ценности. В-четвертых, это особая субкультура, стиль жизни, язык, формы общения, искусство и многое другое. Хотя движение было интернациональным, особенно широкий размах оно приобрело в США, самой богатой, но и самой культурно разнородной стране западного мира, в которой старые традиции борьбы за права культурных и религиозных меньшинств сталкивались с характерной для протестантского фундаментализма нетерпимостью. До Второй мировой войны американские геи и лесбиянки были разобщены и бессильны против полицейских репрессий и консервативного общественного мнения. В армии они увидели, что на самом деле их гораздо больше, чем было принято думать, и данные Кинзи это подтвердили, а послевоенная миграция в большие города облегчила им нахождение себе подобных. Поскольку США - нация иммигрантов, любое этническое, религиозное или культурное меньшинство стремилось прежде всего создать собственную экологическую нишу, в виде более или менее компактного территориального сообщества или общины (слово community обозначает и то, и другое) себе подобных. Не были исключением и геи. Как только они становились видимыми и слышимыми, они сразу же создавали на месте прежних гетто своеобразные общины, где все были свои - и доктор, и юрист, и мебельщик, и архитектор, и портной, и парикмахер, и оптик, короче, вся сфера обслуживания. Это облегчало общение и усиливало чувство социальной общности. Послевоенная Америка стала ареной нескольких мощных демократических движений - борьбы за гражданское равноправие черных, женского движения, движения против войны во Вьетнаме и молодежного, студенческого движения. Это не могло не поставить перед американскими геями и лесбиянками вопрос: а чем мы хуже, почему мы должны мириться с гнетом, против которого восстают другие? С самого начала движение имело два крыла - либеральное, ориентированное преимущественно на интеграцию и ассимиляцию геев и лесбиянок в обществе путем уравнения в правах с представителями гетеросексуального большинства, и леворадикальное, добивающееся революционного разрушения всей системы половой стратификации и поддерживающих ее институтов. Первая американская гомофильская организация "Общество Маттачин" была основана в Лос Анджелесе в 1950-51 г. Ее основатель Гарри Хэй пытался сочетать классовую борьбу за освобождение трудящихся с борьбой за сексуальное освобождение. Однако многие члены Общества не разделяли его марксистских идей. В конце 1953 года в Обществе Маттачин возобладали умеренные, либеральные силы. Было заявлено, что Общество "безоговорочно поддерживает все Американские ценности" и добивается только ассимиляции и интеграции гомосексуалов в существующее общество. Эта переориентация сделала Общество более респектабельным в глазах среднего класса, зато лишила его массовой основы. Второй гомофильской организацией был основанный в январе 1953 г. журнал ONE ("Единое") (название происходит от слов Томаса Карлейла "Мистическая братская связь делает всех мужчин единым целым"), на базе которого в 1956 г. был создан первый в США гомофильский научно-педагогический центр - ONE Institute of Homophile Studies, существующий до наших дней. Хотя формально Общество Маттачин представляло всех гомосексуалов, независимо от пола, фактически в нем преобладали мужчины, женское представительство было скорее номинальным. В 1955 г. четыре пары лесбиянок, во главе с Дель Мартин и Филлис Лайон, основали в Сан Франциско первую американскую лесбийскую организацию - Дочери Билитис (название подсказано "Песнями Билитис" Пьера Луи). Политические взгляды этих женщин были довольно умеренными, они хотели прежде всего помочь лесбиянкам выйти из изоляции, справедливо считая, что мужские организации недостаточно отражают женские проблемы и интересы. "Дочери Билитис" были элитарной организацией женщин среднего класса. Чтобы стать респектабельными, они требовали от своих членов умеренности и благопристойности в поведении и одежде. Несмотря на маккартистские гонения, а отчасти даже благодаря им, гомосексуальность стала в 1950-х и начале 1960- годов значительно более видимой и слышимой. Книги о однополой любви, которые первоначально печатались полуподпольно, быстро приобрели пополярность, а некоторые из них, такие как "Город и столб" Гора Видала, "Другие голоса, другие комнаты" Трумена Капоте, "Комната Джованни" Джеймса Болдуина, "Голый завтрак" Уильяма Берроуза, стали классическими. Под влиянием общего подъема демократического движения в США в 1960-х годах геевское движение радикализировалось. Его новый лидер Франклин Кэмени утверждал, что нужно не просить снисхождения, а добиваться гражданских прав в союзе с остальными демократическими силами. Негритянские организации не волнует, какой именно ген определяет темноту кожи и как можно ее выбелить. Еврейские организации не заинтересованы в искоренение антисемитизма путем крещения евреев. То же самое должны делать и гомосексуалы. Эта радикальная установка вызвала раскол в гомофильском движении. Старые либеральные лидеры, старавшиеся убедить гетеросексуальное большинство в своей безобидности, отсеялись, а новые лидеры и организации стали апеллировать к прямым массовым действиям - митингам, бойкотам, демонстрациям протеста, не боясь столкновений с полицией и судебными властями. В 1968 г. Североамериканская конференция гомофильских организаций официально приняла лозунг "Гей - это хорошо", по образцу негритянского лозунга "Черный - это красиво". В больших городах, как Сан Франциско и Нью-Йорк, политическое движение смыкается с популярными среди молодежи течениями хиппи и битников, что придает ему больший размах. Символическим рубежом перехода от либерального гомофильского движения к освободительному движению геев и лесбиянок стали события 27-30 июня 1969 г. в Нью-Йорке, получившие название Стоунволлского восстания. Внешняя канва их достаточно буднична. Нью-Йоркская полиция нравов, проводя рутинный рейд в гомосексуальном баре Стоунволл Инн на Кристофер стрит, в центре гомосексуального Нью-Йорка, попыталась арестовать его владельцев за незаконную продажу алкоголя. Такие рейды проводились регулярно в течение многих лет и грубость полиции всегда воспринималась как должное. На сей раз момент был выбран неудачно. Наэлектризованные обстановкой в городе, в частности, недавними студенческими волнениями в Колумбийском университете, посетители бара стихийно отказались покинуть помещение, вооружились камнями и бутылками и начали бунт против полиции, вынудив ее отступить. Приехавшие на помощь полицейские машины были подожжены. Началась продолжавшаяся три дня битва, в которой 400 полицейских противостояла двухтысячная толпа, кричавшая "Спасем наших сестер!" и "Власть геям!". Этот стихийный бунт, подготовленный десятилетиями гнета и унижения, показал геям, что они могут успешно противостоять полиции, но для этого нужна организация. Сразу же после Стоунволла в Ньй-Йорке был создан радикальный Геевский Освободительный Фронт (Gay Liberation Front - GLF) а затем еще несколько политических организаций. Американский пример нашел живой отклик в Европе. Вслед за многочисленными национальными организациями, в августе 1978 года на съезде в Ковентри была создана Международная Ассоциация лесбиянок и геев (International Lesbian and Gay Association - ILGA), под лозунгом "Работать для освобождения женщин-лесбиянок и мужчин-геев от правовой, социальной, культурной и экономической дискриминации". В настоящее время ИЛГА имеет больше 200 ассоциированных коллективных членов. Новое социальное движение создало официальную систему символов. Розовый треугольник напоминает о знаке, который заключенные-гомосексуалы должны были носить в гитлеровских концлагерях (российские представления, что розовый цвет обозначает лесбиянок, а голубой - геев, не лишены остроумия, но исторически неверны). Второй символ - ламбда, одиннадцатая буква греческого алфавита, появился в США в 1970 и был официально принят Международным конгрессом в защиту прав геев в Эдинбурге в 1974 г. Третий символ, многоцветный полосатый флаг-радуга, символизирующий многоцветье движения и одновременно - намек на библейское обещание, что всемирного потопа больше не будет, появился в Сан Франциско в 1978. Геевское движение никогда не было чисто политическим. В первой половине XX века началось глобальное переосмысление понятий интимности, любви и секса и выведение их за рамки брачно-семейных и репродуктивных отношений. Сексуальная революция 1960-х годов довела этот процесс до логического конца, провозгласив полное раскрепощение эроса и представив сексуальность как автономную и привилегированную сферу ничем неограниченного удовольствия. В силу своей нерепродуктивности, маргинальности и несвязанности с браком, мужская гомосексуальность как нельзя лучше вписывалась в этот контекст. До начала эпидемии СПИДа почти вся гомосексуальная субкультура в больших городах строилась главным образом на основе секса, развлечений и наркотиков. Богемная среда притупляла чувство ответственности за других и заботу о собственной безопасности. Битники и хиппи 1950-60-х годов проповедовали культ спонтанности, непосредственности и отсутствия каких бы то ни было запретов и самоограничений. Главными ценностями и символами этой контркультуры стали секс и наркотики. Гедонистический и экспериментальный гомоэротизм чувствовал себя в этой среде, как рыба в воде. Не случайно из трех главных культовых фигур "битовского поколения" двое (Уильям Берроуз и Аллен Гинзберг) были геями, а третий, Джек Керуак, бисексуалом. Помимо общего богемного духа, геем импонировал характерный для битников культ молодости и абсолютизация возрастных различий - "эйджизм" (ageism), воплощенный в знаменитом студенческом лозунге: "Не доверяй никому старше тридцати лет". Стиль жизни гомосексуальной богемы 1950-х -1970-х годов был, мягко говоря, нездоровым. Яркое описание геевского Нью-Йорка, где за сексуальной неразборчивостью и наркоманией скрывалось безнадежное одиночество, дал Ларри Крамер в романе "Гомики" (1978). Герой Крамера "потратил целый год (не считая всех предыдущих) с безликой группой сексуальных объектов". В его записной книжке - десятки имен, о носителях которых он ничего не помнит. "Как он мог не помнить? Как он мог заниматься любовью с другим человеческим существом и не помнить? Лицо? Тело? Что-нибудь? Хоть что-то? Бородавку? Запах? ". "Из 2.639.857 гомиков большого Нью-Йорка, 2.639.857 думают главным образом своими пенисами". "Я устал использовать свое тело как безликую вещь для соблазнения другой безликой вещи, я хочу любить Лицо! Я хочу выйти и жить в том мире с тем Лицом, которое любит меня, чтобы верность была не обязанностью, а потребностью…" Разумеется, не все геи вели себя, как персонажи Крамера. Даже в Сан-Франциско от одной трети до половины геев поддерживали более или менее стабильные парные отношения, многие пары жили вместе и т.д. В провинции нравы были и вовсе патриархальными. Но люди судили прежде всего по мегаполисам, делая образ однополой любви одновременно соблазнительным и отталкивающим. Вся геевская пресса обрушилась на Крамера за то, что он вынес сор из избы и представил отрицательный, карикатурный и стереотипный образ гея, который могут использовать враги. Но начавшаяся в 1981 г. эпидения СПИДа показала, что он был прав. Эпидемия СПИДа, обернувшаяся катастрофой для наиболее многочисленных геевских сообществ и особенно для их художественно-артистической элиты, резко изменила социальную и психологическую ситуацию. Экстенсивный анальный секс с многочисленными сменяющимися партнерами, при отсутствии каких бы то ни было мер предосторожности, сам по себе эпидемиологически опасен. Опасность заражения усугублялась наркоманией и использованием общих шприцев, а постоянное употребление наркотиков и других лекарственных веществ еще больше ослабляло иммунную систему организма. Кроме того, эти люди общались и занимались сексом в сравнительно замкнутой среде, многократно повторно инфицируя друг друга. Удивляться приходилось не тому, что кто-то заболел, а тому, что кто-то остался в стороне. СПИД был таким же несчастьем для общества, как другие природные катастрофы, вроде наводнений, лесных пожаров и землетрясений. Однако прочие болезни и стихийные бедствия выглядели "естественными", а их жертвы вызывали сочувствие. СПИД же казался наказанием за грехи, а его жертвы - не столько страдальцами, сколько виновниками общей беды. Этим немедленно воспользовались консервативные круги. Рейгановская администрация не только долгое время скрывала данные об эпидемии, но и не выделяла на борьбу с ней достаточных средств. К тому же, в отличие от других естественных катастроф, ВИЧ эпидемия не имела четкой географической, пространственной локализации и была рассредоточена во времени - последствия инфицирования проявляются иногда через длительное время. Обществу, - не только геям, а всему обществу! - нужно было научиться не только бороться со СПИДом, защищая тех, кто еще не заразился, но и жить с ним. Это касалось не только ВИЧ-инфицированных, их близких и родственников, но буквально всех людей. Осознание этого потребовало от западных обществ длительного времени, в России этого и сегодня не понимают. Труднее всего пришлось самим геям. Из первых 500.000 американцев, официально зарегистрированных в качестве ВИЧ инфицированных (реальные цифры, по подсчетам специалистов, колеблются от 870.000 до 1.200.000 человек), к концу 1995 года свыше половины составляли мужчины, имевшие секс с мужчинами, 60% из них уже умерли. Жертвами страшной болезни стали многие всемирно известные люди, такие как Джармен, Нуреев, Фуко, Меркьюри, во многих случаях только СПИД сделал публично известной их сексуальную ориентацию. Нередко инфицированный человек оставался в полном одиночестве. Как сказал английский писатель Дэвид Риз, для его молодого партнера, "я был уже не любовником, отцом, учителем, другом и спутником по путешествиям, а только гигантским вирусом ВИЧ". Человеческие и моральные потери не могли заставить геев отказаться от своей сексуальной ориентации, но побудили их существенно изменить свою идеологию и стиль жизни. Резко снизилась распространенность анальных контактов без предохранения, а также анилингуса и фистинга; возросло применение презервативов; оральные контакты стали чаще практиковать без заглатывания спермы; заметно уменьшилось среднее число сексуальных партнеров. Геи стали больше заботиться о здоровье, среди них заметно снизилось пьянство и потребление наркотиков. Однако эти положительные сдвиги распространены неравномерно. Вне центров эпидемии люди попрежнему ведут себя безответственно. Особенно тревожно положение дел с беззаботной молодежью; по данным первого в США национального опроса молодых геев и бисексуалов в 1995 г., 7% из них уже заражены ВИЧем. СПИД породил у геев много психологических и психосексуальных проблем. Выросла сексуальная тревожность, трудности с эрекцией и эякуляцией, у некоторых страх заражения вызвал снижение сексуального интереса, даже отвращение к сексу. Люди стали выше ценить эмоциональные привязанности, самоконтроль, психологическую интимность, мораль и верность. Столь же раскованный, сколь и рискованный, "радикальный " секс утратил обаяние и стал подвергаться критике. Резко повысилась ценность стабильных партнерских отношений и моногамии, а также духовных факторов жизни, включая религию, особенно там, где церковь терпимо относится к гомосексуальности. Изменились и геевские общины. Если раньше их деятельность строилась в основном вокруг секса, развлечений и борьбы за гражданские права, то сейчас в их работе центральное место занимает помощь ВИЧ-инфицированным и пропаганда безопасного секса. Сегодня во всех цивилизованных странах государственные учреждения по профилактике СПИДа работают в тесном контакте с геевскими общинами, как на национальном, так и на местном уровне. Это во многом меняет и характер геевского движения, делая его более конструктивным. Вместе с тем неадекватность борьбы со СПИДом, особенно в США вызвала новую волну левого радикализма и возвращение к тактике конфронтации. Зараженным смертельной болезнью людям некогда ждать и нечего терять. В 1988 г. в Нью-Йорке была создана организация ACT-UP (AIDS Coalition to Unleash Power), требовавшая ускорения проверки и внедрения новых медикаментов, анонимного тестирования на ВИЧ и участия самих ВИЧ-инфицированных в выработке соответствующей социальной политики. В 1990 г. воинствующие лидеры ACT -UP создали новую, откровенно анархическую организацию прямого действия - Queer Nation, которая действовала путем уличных манифестаций, блокирования транспорта, нападений на реакционных политиков и разоблачения ("вытаскивания" - Outing) их собственной скрытой гомосексуальности. Многие действия этой группы - своего рода политический хэппенинг, шокирующий посторонних своей гротескностью, когда трудно понять, что делается всерьез, а что в шутку. Например, статья "Трепещи, гетеросексуальная свинья!" призывает уничтожить институт семьи, содомизировать всех мальчиков, а в будущем выращивать детей только в пробирках. Благонамеренные обыватели и консервативные политики принимают это за серьезную угрозу, а над ними просто смеются, пародируя их собственные иррациональные страхи. Впрочем, были и вполне реальные нападения на непопулярных чиновников. Экстремистская тактика не могла дать практических результатов, и в 1992 г. "Квир-нация" распалась. Тем не менее она наложила заметный отпечаток на идеологию лесбигеевского движения. В отличие от недавнего прошлого, геи и лесбиянки представляют собой значительную социальную силу. Во всех демократических странах они имеют свои политические и культурные организации, энергично добиваются признания и защиты своих гражданских прав. Открытые геи и лесбиянки есть среди депутатов многих парламентов, некоторые занимают министерские посты. В ежегодных гей-прайдах (gay pride) - парадах геевской гордости участвуют десятки и сотни тысяч людей. Постороннего человека вид полуголых и вызывающе одетых мужчин и женщин - всеобщее внимание привлекают экзотические панки, садомазохисты (в Амстердаме здоровенных мужиков, изображавших приступы свирепости, возили по городу в клетках), переодетые в женское платье "королевы" и мужеподобные лесбиянки с выбритыми наголо головами - может шокировать. На самом деле это всего лишь карнавал, в котором грубоватое веселье и юмор сочетаются с политической пропагандой и сбором пожертвований на нужды своей общины. За исключением нарушения некоторых правил приличия, ничего скандального или буйного на этих демонстрациях не происходит. Сплошь и рядом их официально приветствуют высокие должностные лица, собственная сексуальная ориентация коих вполне традиционна. Крупные геевские общины имеют собственные общинные центры. В Лос Анджелесе такой центр, размещенный в красивом четырехэтажном здании, ежемесячно принимает свыше 13.000 посетителей, оказывая им разнообразную профессиональную помощь. Предмет особой гордости общины - Молодежный Центр, где находят помощь и пристанище "голубые" подростки из бедных семей, которым больше некому помочь. Тем не менее преувеличивать силу и сплоченность лесбигеевского движения не следует. В 1995 общий годовой бюджет трех главных геевских организаций США был меньше, чем бюджет одной только ультраправой Христианской коалиции. Количество геев и лесбиянок, реально участвующих в деятельности соответствующих организаций, неизмеримо меньше, чем участников гей-прайдов или маршей протеста. К тому же геевские организации разобщены и не особенно склонны к сотрудничеству друг с другом. Несмотря на бесконечные разговоры о единой "гей-идентичности", геи и лесбиянки чрезвычайно различны по всем социально значимым параметрам. Прежде всего, это половые различия. Геев и лесбиянок объединяет главным образом наличие общего врага. Все остальное и прежде всего - эротика у них разное. Воинствующие лесбиянки постоянно обвиняют геев в недооценке женской специфики, увлечении коммерческим сексом и порнографией, некоторые даже ратуют за полное отделение лесбиянских организаций от геевских. Второй водораздел - возрастно-поколенный. Молодые люди, выросшие в свободных условиях, имеют совершенно другой социальныйи сексуальный опыт, чем представители старших поколений, история их мало интересует. Хотя ветераны движения пытаются уменьшить разрыв поколений, молодые люди часто воспринимают их рассказы так же, как советские студенты воспринимали встречи с ветеранами КПСС, - почтительно-равнодушно, а то и иронически. С ослаблением гнета слабеет и революционный энтузиазм. Немало трудностей вызывает определение границ сексуальной идентичности. Пока речь шла только о союзе геев и лесбиянок, круг участников коалиции был более или менее ограничен. В последние годы, по соображениям политического порядка, ее дополнили бисексуалами и трансгендерниками. Но чем шире коалиция, тем она разнороднее. Некоторые радикальные геи и лесбиянки хотели бы максимально дистанцироваться от "натурального" большинства. Для бисексуалов это принципиально неприемлемо, они считают грани между сексуальными предпочтениями подвижными. Многие политически активные лесбиянки видят в бисексуальности угрозу "размывания" собственной идентичности. Консервативные геевские организации, со своей стороны, хотели бы отмежеваться от трансгендерников, облик и поведение которых кажутся им чересчур экзотическими. Что общего, спрашивают они, между человеком, мечтающим о перемене своего пола, и тем, кто настолько привязан к нему, что не может любить никого, кроме себе подобных? Еще более деликатна проблема педофилии. Чтобы приобрести респектабельность, геи отмежевываются от обвинений в том, что они преследуют и совращают мальчиков. Теоретически сделать это несложно - мужчины, любящие мужчин, действительно сексуально равнодушны к незрелым мальчикам, а количество педофилов среди геев такое же, как и среди гетеросексуалов. Но социально-возрастные и юридические границы "мальчикового" возраста подвижны, особенно проблематичен статус 13-16 летних подростков. Педофильские организации доказывают, что мальчики этого возраста сами вправе решать, что им нравится, поэтому сексуальные связи с ними на добровольных началах не должны преследоваться. Широкая публика с этим категорически не согласна, а легальный возраст согласия, начиная с которого взрослые могут безнаказанно вступать в сексуальные отношения с подростками, колеблется в разных странах от 12 до 18 лет. Еще больше дифференцируют геев и лесбиянок этнические и социально-классовые различия. Сексуальная идентичность - только одна из многих ипостасей социального самоопределения личности. Проблемы черных, цветных или испано-язычных геев и лесбиянок сплошь и рядом не совпадают с тем, что волнует их белых и более состоятельных собратьев из среднего класса. Отсюда - слоры о том, какая именно социальная идентичность (сексуальная, этническая или классовая) важнее. Американские геи охотно ходят на гей-прайды и покупают геевскую прессу, но на президентских выборах они голосуют не по сексуальному, а по классовому признаку, как подсказывают их финансовые интересы. Классовый аспект гомосексуальности сатирически схвачен в знаменитой пьесе Тони Кушнера "Ангелы в Америке". Когда домашний доктор говорит одному из персонажей пьесы, влиятельному ультраправому политику (его прообраз был ближайшим помощником сенатора Маккарти), что ему следовало бы признать свою гомосексуальность и тот факт, что он ВИЧ-инфицирован, тот отвечает, что слова "гомосексуалы" и "лесбиянки" - просто глупые этикетки. Важно не то, "кого я трахаю или кто трахает меня, а кто снимет трубку, когда я звоню, кто обязан оказывать мне услуги… Гомосексуалы - не мужчины, которые спят с другими мужчинами. Гомосексуалы - это мужчины, которые за пятнадцать лет не смогли протащить через городской совет паршивый антидискриминационный закон. Это мужчины, которые никого не знают и которых не знает никто, у которых нет никакого влияния. Разве это похоже на меня, Генри? ". Геевские общины и организации в США чрезвычайно политизированы и поляризованы. В них много бывших коммунистов, анархистов и иных леваков, мечтающих радикально перестроить весь мир и вынашивающих всевозможные утопические проекты, вплоть до создания автономного геевского государства в штате Вайоминг. Реальным влиянием они не обладают, зато у них много энтузиазма. В то же время, по мере того как гомосексуальность получает социальное признание и уже не мешает деловому преуспеванию, в геевской среде усиливается консервативное крыло, выступающее против "левой ортодоксии" и предлагающее заменить идеологическую риторику конструктивной политикой, "которая признает возможности реального мира и границы политики". Если упростить вопрос, левые добиваются обособления геев и лесбиянок как носителей особых духовных ценностей, которые не могут быть реализованы в рамках буржуазной цивилизации и рыночной экономики, тогда как правые стоят за социальную и культурную интеграцию, чтобы все могли получить свою законную часть общественного пирога. Фактически геи и лесбиянки не могут ни отделиться от гетеросексуального (по преимуществу) общества, ни полностью раствориться в нем. Рост терпимости снимает одни социальные проблемы, но порождает другие. Лесбигеевские теоретики, среди которых немало первоклассных мыслителей, прекрасно понимают это. Как пишет литературовед и культуролог Лео Берсани, ситуация, в которой оказалась однополая любовь, внутренне противоречива. Да, геи стали видимыми и слышимыми. Но "те самые люди, которые возражают против того, чтобы замыкаться в рамках гей-идентичности, создали нечто вроде собственного гетто, основанного на предполагаемом превосходстве гомо-культуры над тем, что пребрежительно называют принудительной гетеросексуальностью". Между тем большинство людей не нуждаются в таком "освобождении" и не считают свою гетеросексуальность принудительной. Для доказательства "превосходства" геев над гетеросексуальным большинством часто используется идея особого "геевского духа" и "геевской души". На мой взгляд, это имеет под собой не больше оснований, чем претензия евреев на роль "избранного Богом" народа или образ русского "народа-Богоносца". Все религии - единственно верные, и каждый бог больше всех любит свой собственный народ (иначе зачем он нужен?) Как в любой человеческой популяции, среди геев и лесбиянок есть разные люди, которые имеют разные стили жизни и придерживают разных идеологий. В этом их человеческая сила и одновременно - политическая слабость. "Голубые" мужчины и женщины всегда будут чем-то отличаться от других, но их движение никогда не станет монолитной социальной силой. Тот же самый плюрализм, который позволил им требовать и добиваться автономии и места под солнцем, подрывает идею их исключительности. Чем терпимее общество, тем аморфнее цементирующие геевскую общину социальные связи. Как ни важна для индивида его сексуальная ориентация, политически она остается маргинальной и не может стать основополагающей осью социальной структуры и отношений власти. Содержание Книги   www.pseudology.org