2010 Игорь Семёнович Кон Маскулинность в меняющемся мире* Статья обобщает социально-философские результаты исследований автора, представленных в книгах "Мужчина в меняющемся мире" и "Мальчик – отец мужчины". По мнению автора, происходящая в современном мире ломка гендерного порядка, которую часто называют кризисом маскулинности, не может быть описана в терминах "феминизации мужчин" и/или "маскулинизации женщин" и не является исторической катастрофой. При сохранении базовых, обусловленных половым диморфизмом, половых различий, в мире идет закономерный процесс ослабления традиционной гендерной поляризации, который затрагивает как нормативные представления и фактическое разделение социальных ролей и функций, так и связанные с ними индивидуально-психологические черты и способности. Это ставит мужчин и женщин перед серьезными новыми вызовами и способствует их личностной индивидуализации. Особенно много проблем возникает в процессе развития и социализации мальчиков. The article is a socio-philosophical summary of author’s two recent interdisciplinary books "Man in a Changing World" and "The Boy is Father of the Man". Current global changes of traditional gender order, often presented as a crisis of masculinity, can’t be described in terms of "the feminization of men" and/or "the masculinization of women". Nor is it a historical/evolutional catastrophe. Without changing fundamental basic sex dimorphic male/female differences, the weakening of traditional gender polarization is going on in contemporary world . This process is evident not only in the normative culture and division of social roles and identities, but also in the corresponding individual psychological traits and abilities. It means new social challenges for men and women and stimulates the processes of individualization and personalization. Psychological development and socialization of boys is especially problematic and difficult today. КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: гендерный порядок, маскулинность, мужское здоровье, гегемонная маскулинность, мальчишество. KEYWORDS: gender order, masculinity, men’s health, hegemonic masculinity, boyhood. Перестройка гендерного порядка – глобальный макросоциальный процесс, затрагивающий все аспекты социальной структуры общества, культуры и повседневной жизни. Социальная философия ХХI в. должна исходить не из сентиментальной ностальгии по давно миновавшему и в значительной степени воображаемому прошлому, а из современных социокультурных реалий Мужское здоровье как социальная проблема сформулирована не в медицине "мужских болезней", а в социологии, в русле профеминистских гендерных исследований. Без систематического изучения отношения мужчин к своему телу, здоровью, болезням и безопасности в этой сфере ничего сделать нельзя. Не менее остро стоят проблемы "мальчишества", которое оказалось наиболее уязвимым звеном социализации детей и подростков. Эволюция гендерного порядка Во всех языках, мифологиях и культурах понятия "мужского" и "женского" выступают одновременно как взаимоисключающие противоположности ("мужское" или "женское") и как взаимопроникающие начала, носители которых обладают разными степенями "мужеженственности". При этом мужскому началу, как правило, приписывают более положительный и высокий статус. Эта логика сохраняется и в научных теориях маскулинности и фемининности. Сначала они казались взаимоисключающими, затем предстали в виде континуума, потом выяснилось, что маскулинные и фемининные свойства многомерны и могут у разных индивидов сочетаться по-разному, в зависимости как от природных, так и от социальных факторов. В биологически ориентированной науке различия мужского и женского первоначально считались универсальными и выводились из полового диморфизма. Однако многие особенности социального поведения и психики мужчин и женщин, как и общественное разделение труда между ними, исторически изменчивы и могут быть поняты только в определенной системе общественных отношений. В связи с этим биологическое понятие "пола" было дополнено социологическими понятиями "гендера" и "гендерного порядка", которые подразумевают социальные, исторически сложившиеся отношения между мужчинами и женщинами и соответствующие нормативные представления и стереотипы. Гендерные исследования, которые стали неотъемлемой частью всех наук о человеке и обществе, занимаются прежде всего такими явлениями, как общественное разделение труда, властные отношения, характер общения между мужчинами и женщинами, гендерный символизм и особенности социализации мальчиков и девочек. Хотя нормативный канон маскулинности, как правило, изображает "настоящего мужчину" несокрушимым монолитом, этот образ имманентно противоречив. Мужчина противопоставляется женщине, с одной стороны, как воплощение сексуальной силы (фаллоцентризм), а с другой – как воплощение разума (логоцентризм). Однако эти начала противоречат друг другу и нередко персонифицируются в разных культах и типах личности. Кроме того, свойства "идеального мужчины" всегда так или иначе соотносятся с исторически конкретными социальными идентичностями (воин, жрец, землепашец и т.п.), поэтому наряду с общими транскультурными чертами каждое общество имеет альтернативные образы маскулинности, содержание и соотношение которых может меняться. В основе традиционного образа "настоящего мужчины" лежит идея гегемонной маскулинности (термин Р. Коннелл) или маскулинная идеология, утверждающая радикальное отличие мужчин от женщин и право "настоящих" мужчин властвовать над женщинами и над подчиненными, "ненастоящими" мужчинами. Этот нормативный канон имеет глубокие биоэволюционные корни (доминирующий самец имеет репродуктивные преимущества перед более слабыми и зависимыми) и господствует в любых спонтанных мальчишеских сообществах, в которых формируется мужская идентичность. В то же время он часто оказывается социально и психологически вредным, дисфункциональным. Так называемый "кризис маскулинности" – это прежде всего кризис привычного гендерного порядка и освящающей его идеологии, которая перестала соответствовать изменившимся социально-экономическим условиям. По всем трем главным макросоциальным осям – общественное разделение труда, политическая власть и брачно-семейные отношения – социально-ролевые различия между мужчинами и женщинам резко уменьшились. В доиндустриальном и индустриальном обществе "война полов" шла на индивидуальном уровне, но социальные рамки этого соперничества были жестко фиксированы. Мужчины и женщины должны были "покорять" и "завоевывать" друг друга, используя для этого веками отработанные гендерно-специфические приемы и методы, но сравнительно редко конкурировали друг с другом на макросоциальном уровне. Соперником мужчины был другой мужчина, а соперницей женщины – другая женщина. Сегодня в широком спектре общественных отношений и деятельностей мужчины и женщины открыто конкурируют друг с другом. В сфере трудовой деятельности и производственных отношений происходит постепенное разрушение традиционной системы гендерного разделения труда, ослабление дихотомизации и поляризации мужских и женских социально-производственных ролей, занятий и сфер деятельности. Женщины сравниваются с мужчинами, а то и опережают их по уровню образования, от которого во многом зависит профессиональная карьера и социальные возможности. Мужчины утрачивают монополию на политическую власть. В том же направлении, хотя с большим хронологическим отставанием и множеством этнокультурных вариаций, развиваются брачно-семейные отношения. В современном браке гораздо больше равенства, понятие отцовской власти все чаще заменяется понятием родительского авторитета, "справедливое распределение домашних обязанностей" становится одним из важнейших условий семейного благополучия.   Психологизация и интимизация супружеских и родительских отношений, с акцентом на взаимопонимание, несовместимы с жесткой дихотомизацией мужского и женского. Существенно изменился и характер гендерной социализации детей. Более раннее и всеобщее школьное обучение, без которого невозможно подготовить детей к предстоящей им сложной общественно-трудовой деятельности, повышает степень влияния общества сверстников, а совместное обучение по общим программам подрывает гендерную сегрегацию и делает привычные представления о гендерных различиях способностей и интересов проблематичными. Изменения в содержании и структуре гендерных ролей преломляются в социокультурных стереотипах, представлениях мужчин и женщин друг о друге и о самих себе. Хотя массовому сознанию нормативные мужские и женские свойства часто по-прежнему кажутся альтернативными и взаимодополнительными, принцип "или / или" уже не является безраздельно господствующим. Многие социально-значимые черты и свойства считаются гендерно-нейтральными или допускающими существенные социально-групповые и индивидуальные вариации. В глобальной эволюционной перспективе, гендерная деполяризация связана с уменьшением требований к мужской физической силе (в добывании пищи и повседневной защите семьи) и физических требований к женщинам, связанным с беременностью, лактацией и выхаживанием младенцев. Фактически же процесс гораздо сложнее и многограннее. Его степень, темпы и глубина крайне неравномерны а) в разных странах, б) в разных социально-экономических слоях, в) в разных социально-возрастных группах и г) среди разных типов мужчин.   Тем не менее ломка традиционного гендерного порядка закономерна и необратима. Ослабление поляризации гендерных ролей не устраняет половых и гендерных различий, особенно в такой чувствительной области, как соотношение общественно-производственных и семейных функций. Отчасти эти различия коренятся в биологии (материнский родительский вклад выше отцовского и требует больших усилий и временных затрат, если женщины от этих функций откажутся, человечество вымрет), отчасти – в унаследованных от прошлого соционормативных ограничениях, а отчасти – в привычных стереотипах массового сознания. Тем не менее ведущими процессами стали индивидуализация и плюрализация, позволяющие людям выбирать стиль жизни и род занятий безотносительно к их половой/гендерной принадлежности в соответствии с привычными нормативными предписаниями или вопреки им. Ломка традиционного гендерного порядка порождает многочисленные социально-психологические проблемы и трудности, причем мужчины и женщины испытывают давление в противоположных направлениях. Вовлеченные в общественное производство и политику женщины вынуждены развивать в себе необходимые для конкурентной борьбы "мужские" качества (настойчивость, энергию, силу воли), а мужчины, утратив свое некогда бесспорное господство, вырабатывать традиционные "женские" качества – способность к компромиссу, эмпатию, умение ставить себя на место другого. Ничего сверхестественного в этом нет, то же самое происходит в сфере межнациональных и межгосударственных отношений, где принцип господства и подчинения постепенно уступает место отношениям осознанной взаимозависимости. Однако на почве нормативной неопределенности часто возникают конфликты. Поскольку движущей силой этих перемен являются женщины, сдвиги в их социальном положении, характере жизнедеятельности, уровне притязаний и самосознании опережают соответствующие изменения в поведении и психике мужчин. Некоторые мужчины воспринимают происходящие перемены тревожно или агрессивно. Эти реакции, как и сами мужчины, неодинаковы, варьируют в зависимости от социально-групповых и индивидуально-личностных особенностей субъектов, от воинствующего традиционализма и моральной паники до свободного принятия новых социокультурных и психологических реалий. Результаты многочисленных массовых опросов и иных социологических исследований в странах Западной Европы показывают, что ни единого мужского стиля жизни, ни единого канона маскулинности сегодня не существует. Несмотря на противоречивость своих ценностей и взглядов, западноевропейские мужчины во все большей степени ориентируются на принцип гендерного равенства. И хотя для многих этот выбор – вынужденный, а некоторые проблемы остаются спорными и готовых решений не имеют, какой-либо ущербности своего гендерного статуса мужчины не ощущают. Тем более, что по многим существенным параметрам он все еще остается привилегированным. В России число исследований и количество надежных эмпирических данных значительно меньше, тем не менее сравнение результатов массовых опросов общественного мнения, качественных гендерных исследований и представленных в российских СМИ образов маскулинности показывает, что направление трансформации маскулинности и связанные с нею проблемы здесь принципиально те же, что в странах Запада. Однако российское гендерное сознание, как мужское, так и женское, значительно более консервативно: принцип гендерного равенства оно чаще принимает на словах, чем на деле; расхождение мужских и женских социальных ожиданий и предъявляемых друг другу требований здесь больше, чем на Западе; системное недопонимание социального характера гендерных проблем сочетается с сильной переоценкой возможностей государственной власти в их решении. В ходе социальных трансформаций последних двух десятилетий в российском каноне маскулинности сформировались две противоположные тенденции: с одной стороны, признание своей мужской несостоятельности ("несостоявшаяся маскулинность", выученная беспомощность и т.д.), а с другой – усиление агрессивной маскулинной идеологии, чему способствует идеализация исторического прошлого и поддерживаемое в обществе состояние моральной паники. Это создает российским мужчинам дополнительные социально-психологические трудности, в долгосрочной исторической перспективе ни у России, ни у "мужского сословия" свободы выбора нет. Гендерный порядок и канон маскулинности тесно взаимосвязаны с психологическими свойствами мужчин. Хотя по мере развития психологии выявляется все больше половых различий, эти различия а) часто статистически невелики, б) их влияние на социальное поведение мужчин и женщин проблематично, в) их формирование и проявление зависят не только от нашего эволюционного наследия, но и от социокультурных условий и характера деятельности индивида, г) индивидуальные различия между мужчинами и женщинами, как правило, больше, чем групповые различия между полами. Сближение характера жизнедеятельности мужчин и женщин делает поляризацию их психических черт и способностей, по принципу или/или, значительно более проблематичной, чем когда-либо раньше. В сфере когнитивных процессов мужчины существенно опережают женщин по ряду пространственных способностей, тогда как женщины имеют преимущества в вербальной сфере.   Но по большинству способностей гендерные различия статистически невелики, в принципе мужчины и женщины могут одинаково успешно заниматься любой деятельностью. Кроме того, способности и одаренность тесно связаны с мотивацией, которая зависит от социальных условий и воспитания. Наиболее выраженные и исторически стабильные, несмотря на все социальные сдвиги, различия между мужчинами и женщинами наблюдаются в выборе занятий и направленности интересов. Современные мужчины, как и прежде, имеют более "вещные", технические интересы и хобби, тогда как женщин больше волнуют человеческие отношения. Это проявляется и в профессиональном разделения труда. Однако по мере ослабления гендерной сегрегации в труде и общественной жизни мужчинам и женщинам приходится существенно обогащать свой когнитивный и коммуникативный арсенал, заимствуя или формируя черты и свойства, которые еще недавно считались исключительной привилегией (или недостатком) противоположного пола. В сфере эмоций половые различия кажутся более выраженными, но эти реакции тесно связаны с языком и гендерными особенностями эмоциональной культуры (как и какие именно чувства мужчинам положено или не положено проявлять). Повышенная агрессивность и соревновательность мужчин – одна из самых заметных и устойчивых транскультурных и кроссвидовых констант маскулинности, обусловлена гормонально, но и тут приходится говорить не столько о количественных, сколько о качественных различиях. Проявление агрессии – не просто эмоциональная разрядка, а определенная поведенческая стратегия. Сравнительное изучение агрессивного поведения человека и приматов выявило наличие сложного взаимодействия целой совокупности межгрупповых, внутригрупповых и индивидуальных факторов. Сближение характера деятельности и мотивации мужчин и женщин не отменяет природных половых различий, но изменяет формы социального контроля, позволяя индивидам проявлять качества, которые раньше считались гендерно-несоответствующими. Хотя нормативный канон маскулинности как элемент культуры не соотносится с индивидуальными свойствами, гегемонная маскулинность молчаливо подразумевает определенный психофизиологический тип. Ориентация на ценности гегемонной маскулинности ставит индивидов, обладающих и не обладающих соответствующими задатками, в неравное положение. Нормативная переориентация, связанная с пересмотром общих критериев социальной успешности, сравнительной ценности физической силы и интеллекта и т.д., благоприятствует самореализации мужчин, имеющих склонность к разным формам жизнедеятельности, способам решения конфликтов и т.п. Самые большие биологически обусловленные различия существуют в сфере сексуальности. Несмотря на все сдвиги, принесенные сексуальной и гендерной революцией, мужская сексуальность остается значительно более экстенсивной, безличной и инструментальной, нежели женская. Однако и здесь поляризация ослабевает. Многие эмансипированные женщины успешно осваивают "мужские" сексуальные стратегии и стили поведения, тогда как мужчинам приходится учиться тонким коммуникативным навыкам и эмпатии. Подобно другим наукам о человеке, современная сексуальная медицина все больше ориентируется не столько на "пол", сколько на индивидуальность своих клиентов и пациентов. Аналогичные перемены происходят в психологии телесности. Тот факт, что мужское тело стало более открытым и чаще выставляется напоказ, дает мужчинам дополнительную свободу и повышает уровень их рефлексивности. Но одновременно объективация мужского тела сталкивает мужчин с целым комплексом проблем и трудностей, которые раньше считались исключительно или преимущественно женскими, начиная с заботы о своей внешности и кончая такими психическими заболеваниями, как дисморфофобия, нервная анорексия и т.п. Все личностные психологические проблемы замыкаются на самоуважении. По большинству критериев, как частные самооценки, так и общее, глобальное самоуважение у мужчин выше, чем у женщин, это дает мужчинам определенные социальные преимущества. Но полезная уверенность в себе часто оборачивается у мужчин необоснованной самоуверенностью, а то и просто средством психологической самозащиты. Чем сложнее и рискованнее мир, в котором мы живем, тем больше издержки такой ориентации. Ставя перед собой заведомо неосуществимые задачи – гегемонная маскулинность обязывает его быть первым везде и во всем – мужчина сплошь и рядом терпит поражение, в результате чего ощущает свою маскулинность несостоявшейся и ищет выход в пьянстве, самоубийстве или агрессии. Противоречия мужской психологии наглядно фокусируются в проблемах мужского здоровья. Представление о мужчинах как о "сильном поле" находится в противоречии с низкой продолжительностью мужской жизни. Хотя мужская сверхсмертность – феномен биологический, это также социальная проблема. Мужчина не только зачинает детей, но и производит материальные и духовные блага, причем эта его деятельность продолжается значительно дольше, чем его репродуктивная активность. Общество обязано заботиться о поддержании мужского здоровья не только из гуманитарных соображений, но и ради собственного самосохранения. Один из главных социальных факторов мужского (не)здоровья – гегемонная маскулинность: не обращаться к врачу, не признавать своих слабостей, избегать самораскрытия и т.д. В России, которая стала едва ли не чемпионом мира по избыточной мужской сверхсмертности, все эти трудности возведены в степень. Одна из главных мужских идентичностей – отцовство. По законам эволюционной биологии мужской родительский вклад значительно меньше женского. Традиционный канон отцовства подразумевал не столько физический уход и заботу о детях (эти занятия почти всюду считаются женскими), сколько вертикаль власти в социуме и в семье. Социальное расстояние между отцом и детьми нередко поддерживалось с помощью специальных ритуалов, правил избегания и т.д. Однако жесткие социальные нормы не исключали многообразия реальных отцовских практик, обусловленных индивидуальными особенностями конкретного мужчины и его микросреды. Содержание и соотношение социально-педагогических функций отца – персонификация власти, кормилец, дисциплинатор, пример для подражания и непосредственный наставник сыновей в общественно-трудовой деятельности – изменялись вместе с историческими условиями и структурой семьи. В Новое время под влиянием ускорения темпов социального обновления и автономизации внесемейных институтов социализации властные функции отца ослабевают, а отцовско-детские отношения индивидуализируются и психологизируются. У отца меньше прав и больше обязанностей. Контраст между суровым нормативным каноном отцовства и отцовскими практиками наиболее образованных сословий в России ХIХ в. был настолько кричащим, что породил представление об имманентной слабости и несостоятельности "русских отцов". Постиндустриальное общество продолжило это линию развития. Демократизация общества, вовлечение женщин во внесемейный труд, признание прав ребенка, осуждение телесных наказаний и т.п. сделали авторитарное отцовство морально и психологически неприемлемым. Во второй половине ХХ в. отец перестал быть единственным кормильцем семьи, зато от него ждут, чтобы он проводил с детьми больше времени, был заботлив, нежен и т.д. Многие "новые мужчины" принимают это требование, но оно плохо совместимо с социально-экономическими реалиями. Хотя в среднем современные отцы проводят со своими детьми больше времени и уделяют им больше внимания, чем в недавнем прошлом, на макросоциальном уровне эти достижения перечеркиваются ростом числа разводов и количества детей, живущих отдельно от отцов (материнские семьи, незарегистрированные сожительства и союзы и т.п.).   Нестабильность брака увеличивает социальную безотцовщину, а желание отцов материально обеспечить семью уменьшает время, проводимое ими с детьми. Многие из этих вопросов не имеют простых решений и вызывают социальную озабоченность. Все эти проблемы актуальны и для России. Советская власть не только не устранила унаследованного от дореволюционного прошлого противоречия между идеализацией авторитарной власти и слабостью реального отцовства, но и усугубила его. Этот ценностный конфликт существует и сегодня. Мальчик – отец мужчины "Кризис маскулинности" ярче всего проявляется в сфере социализации мальчиков. В конце ХХ в. человечество неожиданно обнаружило, что самым слабым звеном современного воспитания являются мальчики: они больше болеют, хуже учатся, чаще совершают преступления и рискованные поступки. Какова природа мальчишества как социокультурного явления? От чего зависят присущие или приписываемые мальчикам свойства? Каково реальное положение мальчика в современной семье, школе и социуме? Как формируются и реализуются мальчишеские представления о мужественности? Каково приходится мальчикам, которые не могут или не хотят соответствовать предлагаемому нормативному канону? Должно ли общество подстраивать всех мальчиков под единый канон маскулинности или же наши нормативные предписания могут и должны варьировать, а неоднозначность результатов не провал, а благо? Хотя половозрастные категории в разных языках существенно раз¬личны, а этимология слова "мальчик" и близких к нему слов сложна и противоречива, в ней всегда присутствуют три оппозиции: 1) возрастная – невзрослый, 2) статусная – несамостоятельный, и 3) гендерная – недевочка. Противопоставление мужского начала женскому, включая необходимость отделения мальчика от матери, первоначально обусловлено имманентными особенностями мужского развития, которых никакие социально-экономические трансформации отменить не могут. Однако гегемонная маскулинность гипертрофирует и абсолютизирует эту оппозицию. Между тем конкретные мальчики из плоти и крови всегда и всюду остаются психофизиологически разными. Чем жестче иерархическая система гендерной сегрегации, тем труднее положение детей, индивидуальность которых не соответствует нормативному канону, тем больше у них психосоциальных и психосексуальных проблем, часть которых сохраняется и на стадии взрослости. Некоторые древние общества даже создавали для таких индивидов специальные гендерные ниши, типа "третьего пола". При всем многообразии исторических систем и институтов социализации, мальчиков, в отличие от девочек, нигде не воспитывали только в родительской семье. Институт мальчишества, который, подобно закрытым мужским союзам, в той или иной форме существует в любом человеческом обществе, – важнейшее средство формирования мужского самосознания. В большинстве древних обществ мужская социализация была одновременно вертикальной (взрослые мужчины социализируют мальчиков) и горизонтальной (общество сверстников как институт социализации и гарантия социально-возрастной автономии мальчиков). Детская гендерная сегрегация (разделение общения и деятельности по половому признаку) и повышенная гомосоциальность (игровое и деятельностное предпочтение сверстников собственного пола) мальчиков – универсальные явления, которые имеют свои биоэволюционные предпосылки и образуют структурный каркас всякого детского сообщества. Многие современные авторы, вслед за Э. Маккоби, называют этот феномен "двумя культурами детства". Хотя инициируют эту сегрегацию девочки, наиболее активно и рьяно ее поддерживают мальчики. Именно в мальчишеских группах формируются и закрепляются те нормы и стереотипы, с которыми чаще всего ассоциируется понятие маскулинности. При всех связанных с нею социально-психологических издержках, автономия мальчишества, простирающаяся от неполной подконтрольности до полной неподконтрольности взрослым, – не проблема, подлежащая устранению, а одно из условий задачи социализации мальчиков. В Новое время центральным институтом социализации мальчиков, потеснившим как родительскую семью, так и автономные мальчишеские сообщества, стала школа, которая сразу же стала ареной противостояния учителей и учащихся. Первые перенесли на территорию школы суровый опыт отцовской дисциплины подавления и усмирения, а вторые – не менее богатый опыт мальчишеского сопротивления и самоорганизации. В любой школе присутствуют два конфликтующих властных начала: вертикальное (власть школьной администрации и учителей) и горизонтальное (власть ученического сообщества), причем оба эти начала могут быть как авторитарными, так и демократическими. Отдельно взятый мальчик зажат между этими двумя силами, каждая из которых в отдельности значительно сильнее его самого, как между молотом и наковальней. Но поскольку эти силы соперничают друг с другом и имеют свои внутренние противоречия (соперничество разных учителей и разных групп внутри мальчишеского сообщества), школьник может, играя на их рассогласованности, отстоять свою индивидуальность и получить некоторую степень автономии. Различия в когнитивных процессах, способностях и склонностях мальчиков и девочек в целом идут в направлении, предсказанном эволюционной психологией, и примерно те же, что у взрослых. Наиболее заметные и социально-значимые различия между мальчиками и девочками наблюдаются не в трудноопределимых "способностях" и "задатках", а в направленности интересов и предпочитаемых занятий. Ослабление поляризации деятельности мальчиков и девочек облегчает проявление индивидуальных особенностей ребенка, независимо от его гендерной принадлежности. Тем не менее гендерные стереотипы сильно влияют на учебную мотивацию и направленность интересов, а через них – на будущую профессиональную судьбу.   Психологические профили наиболее одаренных детей менее подвержены гендерной типизации и более разнообразны и индивидуальны, чем профили их "средних" соучеников, что порождает конфликты с традиционными ценностями мальчишеской субкультуры. В сфере эмоций мальчики и девочки различаются не столько по своей реактивности, сколько тем, какие именно эмоции у них поощряются, а какие табуируются. Гегемонная маскулинность культивирует у мальчиков сильные эмоции, связанные с отношениями господства и власти (гнев, любовь к острым ощущениям) и табуирует проявление и осознание слабости, будь то страх, нежность или стыд. Одна из главных мальчишеских проблем – бедный эмоциональный словарь. В соответствии с предсказаниями эволюционной биологии мальчики в среднем ведут себя агрессивнее девочек, что связано с определенными гормональными процессами, а также соревновательностью, борьбой за статус и место в иерархии. Проявления соревновательности зависят не столько от пола ребенка, сколько от его места в системе внутри- и межгрупповых отношений, а также его индивидуальной межличностной компетенции. В дошкольном и младшем школьном возрасте дети, как правило, не любят и избегают агрессивных сверстников, тем самым сдерживая их агрессивность. Напротив, у младших подростков более сильные и агрессивные мальчики нередко становятся лидерами своих возрастных групп, а позже, поскольку эти черты ассоциируются с маскулинностью, приобретают популярность и у девочек. Это способствует возникновению специфической подростковой культуры насилия, причем за повышенной агрессивностью мальчиков часто стоят неблагоприятные социальные условия развития (бедность, напряженные отношения в родительской семье, авторитарное воспитание и телесные наказания). Поисковая активность и высокая соревновательность мальчиков способствуют развитию любви к риску и острым ощущениям. Эта черта является одновременно индивидуально-личностной и гендерно-возрастной. В подростковом возрасте она становится для мальчиков социально-нормативной и сильнее всего проявляется в ситуациях группового общения со сверстниками, что благоприятствует возникновению культа и культуры риска. Психофизиологические и социальные особенности мальчиков сказываются на состоянии их психического здоровья. Хотя мальчики и девочки не имеют в этом отношении абсолютных преимуществ друг перед другом, у них есть специфические факторы риска. Наиболее значительные трудности мальчиков отражены в таких психиатрических диагнозах как синдром дефицита внимания и гиперактивности, дислексия, алекситимия и расстройства поведения. Выраженную гендерную специфику имеют также эмоциональные расстройства, тревожность, депрессия и суицидальное поведение. Мальчики – группа повышенного риска по табакокуренню, алкоголизму и наркозависимости. Все типичные формы мальчикового (не)здоровья имеют под собой какие-то природные, биологические основы, но также тесно связаны с особенностями мальчишеской культуры. Одним из отрицательных факторов является гегемонная маскулинность, которая абсолютизирует различия мужского и женского, предписывает мальчикам заведомо нереалистические нормы поведения и препятствует осознанию и вербализации чувств и переживаний, от которых существенно зависит их здоровье и благополучие. Сексуальные переживания, мотивы и ценности мальчика в целом подчинены законам полового диморфизма и определяются соответствующими эволюционными универсалиями, однако формы протекания и конкретные результаты психосексуального развития зависят от принятой в обществе системы социализации. Основу традиционной гендерной социализации составляют альтернативные сексуальные стратегии, закрепляющие сегрегацию мальчиков и девочек и ориентирующие мальчиков в духе гегемонной маскулинности. По мере роста гендерного равенства в культуре и обществе эта система социализации становится все менее эффективной, делая многие прежние запреты проблематичными. Отделение сексуальности от репродукции, снижение возраста сексуального дебюта, ослабление гендерной поляризации сексуального поведения, нормализация нерепродуктивной сексуальности и гомосексуальности – все это ставит общество перед сложными социально-педагогическими проблемами, делая "половое воспитание" и "сексуальное образование" глобальной задачей цивилизации ХХI в. В России сексуальное образование отсутствует, поэтому все показатели сексуального здоровья, безопасности и субъективного благополучия у российских мальчиков значительно хуже, чем у их зарубежных ровесников. Квинтэссенция гендерно-возрастных особенностей – образ Я, система самооценок и самоуважение. В целом развитие самосознания у мальчиков и девочек до начала пубертата протекает более или менее одинаково, индивидуальные различия заметно перевешивают половые, но девочки лучше вербализуют соответствующие процессы, что существенно облегчает им самораскрытие. Мальчики, ориентирующиеся на канон гегемонной маскулинности, испытывают в этом отношении значительные трудности. Общее самоуважение у мальчиков, как правило, выше, чем у девочек, но его индикаторы недостаточно определенны, а благотворная для мальчиков повышенная уверенность в себе часто превращается в опасную для них самоуверенность. Высокие самооценки мальчиков отлично вписываются в нормативный канон маскулинности, но завышенный уровень притязаний и неопределенность его критериев сплошь и рядом приводят к разочарованиям, которых мальчики-подростки и юноши не в состоянии вербализовать. Оборотная сторона гегемонной маскулинности – синдром самозванца: мальчик думает, что он не соответствует нормативным ожиданиям, это делает его бытие тревожным и "неподлинным" и снижает удовлетворенность жизнью. Это особенно опасно в периоды социальных кризисов и кризисов индивидуального развития. В результате формируются две группы риска: 1) мальчики из бедных и необразованных семей, которым с детства близок "силовой" канон маскулинности, но которые в ходе развития постепенно обнаруживают, что следование ему не только не обеспечивает ожидаемого социального успеха в мире взрослых, но и часто оборачивается против них; 2) наиболее интеллектуально и художественно одаренные мальчики, выраженная индивидуальность которых не вписывается в жесткий канон бесструктурного монолита, создавая трудности в отношениях с ровесниками. Гендерная сегрегация и гомосоциальность формируют у мальчиков сильное чувство товарищества, принадлежности к группе, когда индивидуальное Я как бы растворяется в коллективном Мы. Все формальные и неформальные мальчишеские группы строятся иерархически, имеют свою социально-ролевую структуру, дисциплину и вертикаль власти. Однако эти структуры не монолитны, межгрупповые и внутригрупповые конфликты всегда оставляют зазор для формирования индивидуальности, а исключительное "мужское товарищество" (Мы) дополняется такой же исключительной "мужской дружбой" (Я + Я). Хотя коммуникативные свойства мальчиков и девочек развиваются по одной и той же траектории, девочки существенно опережают своих ровесников по формированию потребности и способности к самораскрытию. Отсюда – неодинаковые гендерно-возрастные акценты в определении ценностных критериев дружбы – "взаимопомощь" у мальчиков и "понимание" у девочек, ослабевающие лишь к концу юношеского возраста, когда мальчики осваивают более тонкие и сложные формы межличностной коммуникации. Ломка привычного гендерного порядка и связанное с нею ослабление поляризации маскулинности и фемининности развертывается и в школе. Споры о том, кому– мальчикам или девочкам? – благоприятствует современная школа, представляются социологически некорректными, в них не уточнены ни сферы и критерии благоприятствования (учебная успеваемость, общение, субъективное благополучие) , ни субъекты, с позиций которых производится оценка (общество, государство, родители, учителя или дети разного пола и возраста). Хотя по академической успеваемости, девочки везде и всюду заметно опережают мальчиков, это происходит не за счет мальчиков, учебные показатели которых в большинстве развитых стран (но, к сожалению, не в России) также улучшаются, а просто потому, что девочки учатся лучше. С каждым следующим поколением доля девочек с полным средним и университетским образованием становится выше, чем доля мальчиков. Тем не менее разница по гендерно-сензитивным предметам (математические и технические дисциплины, где мальчики традиционно опережают девочек, и язык и литература, где они традиционно сильно отстают) всюду сохраняется. Ученые объясняют это по-разному, но за направленностью интересов и мотивационными различиями обычно стоят социально-экономические факторы. Отставание от девочек по учебной успеваемости подрывает привычный образ мужского превосходства, что затрагивает болезненное самолюбие мальчиков и отвращает некоторых из них от школы, толкая их на путь девиантного и противоправного поведения. Эти проблемы тесно связаны с социально-структурными и этнокультурными различиями. Для мальчиков главный, стержневой процесс школьной, как и всей прочей, жизни – выстраивание маскулинности, причем у многих из них, особенно выходцев из низших слоев, учеба занимает подчиненное место, а старательность считается скорее отрицательным качеством. Отсюда – более критическое, чем у девочек, отношение к школе и учителям, и связанное с этим большое количество дисциплинарных конфликтов. Одна из сложнейших проблем, не имеющая ни теоретического, ни практического решения, – феминизация школы и вообще всей образовательной системы. Воспитание и обучение мальчиков всегда и всюду считалось исключительно мужским занятием, эта установка имеет как биолого-эволюционные, так и социокультурные (гендерное разделение труда) предпосылки. Ослабление отцовского начала в семье и феминизация всех институтов воспитания и обучения детей делает проблему дефицита мужского влияния еще более острой. Однако к возращению в школу мужчины-воспитателя современное общество ни экономически, ни психологически пока не готово.   Все призывы и декларации блокируются низкой оплатой педагогического труда, с которой мужчина не может согласиться (для женщин эта роль традиционна и потому хотя бы неунизительна); гендерными стереотипами и идеологической подозрительностью; родительской ревностью; сексофобией и гомофобией, благодаря которым интерес мужчины к детям автоматически вызывает подозрения в педофилии или гомосексуальности. Роль мужчин во внешкольной педагогике (спортивные занятия и т.д.) также выглядит проблематичной: в мужчинах нуждаются, но одновременно им не доверяют, а единственная востребованная ролевая модель – молодой мачо. Другая проблема, которая уже 20 лет находится в центре внимания мирового психолого-педагогического сообщества, за исключением России, – школьное насилие, буллинг (травля) и хейзинг (дедовщина). Силовые отношения и их ритуализация в какой-то степени присутствует во всех закрытых разновозрастных мужских сообществах, их часто описывают по аналогии с древними обрядами перехода и инициации. Однако здесь имеет место множество социокультурных и психологических вариаций, знание которых позволяет существенно снизить распространенность буллинга, сделать его менее жестоким и смягчить его наиболее опасные психологические последствия. Не имеет однозначного решения и оживленно дебатирующийся вопрос о плюсах и минусах совместного (разнополого) и раздельного (однополого) обучения. Люди, которые одинаково плохо знакомы с психологией и историей образования, считают решающим доводом в пользу раздельного обучения различие мужских и женских способностей. Оставляя в стороне крайнюю сложность самой проблемы способностей, ни одна система образования в мире никогда не строилась на этом основании. Все спонтанные, "естественные" сообщества и группировки детей от 4-5 до 14-16 лет, а то и позже, были, как правило, однополыми; общества и культуры лишь закрепляли и легитимировали спонтанную сегрегацию. Что же касается школы как института, то первоначально она была создана исключительно для мальчиков, чтобы подготовить их к внесемейной деятельности, к которой девочки не допускались. Внесемейное женское образование – продукт Нового времени, и оно было исключительно закрытым. Выравнивание содержания мужского и женского образования, а затем и совместное обучение стали возможны лишь после того, как женщины получили доступ к традиционно мужским профессиям и достигли в них немалых успехов. Смешанное обучение расширяет диапазон совместной деятельности мальчиков и девочек, сближает их интересы и облегчает индивидуальный выбор занятий, безотносительно к гендерным стереотипам. В то же время оно противоречит тенденции спонтанной сегрегации мальчиков и девочек, осложняет работу учителей и создает психологические трудности в освоении детьми некоторых гендерно-сензитивных предметов. Современные мальчики-подростки, как и их предшественники, значительную часть своего времени проводят вне семьи и школы, прежде всего – в различных мальчишеских сообществах. Эта сфера их жизни слабо подконтрольна или вовсе неподконтрольна взрослым и рассматривается как сфера социально-педагогического риска. Родовая особенность мальчиков-подростков – тяготение к экстремизму, склонность разрешать социальные проблемы упрощенно и силовыми методами. Это обусловлено, с одной стороны, имманентной мальчишеской агрессивностью, а с другой – внутригрупповым соперничеством, когда выгодно казаться крутым. Мальчики гораздо чаще своих ровесниц выбирают радикальные идеологии и упрощенные, силовые решения, чаще вовлекаются в деятельность различных экстремистских организаций и т.л. С возрастом эта тенденция, по-видимому, ослабевает, но она может иметь серьезные личные и социально-политические последствия. Чтобы избежать этого, мальчиков нужно специально тренировать на толерантность, учить их вести переговоры и принимать согласованные решения. Важное место в ценностной системе мальчишества занимают физическая культура и спорт. Квинтэссенция идеологии спорта – соревновательность, преодоление себя ценой предельного напряжения сил и дух команды – это базовые ценности маскулинности, к которым сознательно или бессознательно стремится почти каждый мальчик. Хотя ослабление гендерной поляризации проявляется и в сфере детско-юношеского спорта, мальчики придают этой сфере жизни значительно больше значения, а главным мотивом занятия физкультурой для мальчиков является конструирование маскулинности. Особенно важен силовой и соревновательный спорт, который отвлекает подростков с улицы, включает подростков их в новые социальные связи и виды деятельности, позволяет разрядить потенциальную внутреннюю агрессивность, учит подчиняться дисциплине и т.д. Но хотя организованный спорт не допускает проявлений агрессии на своей собственной территории, многие вполне благополучные и уважаемые в своих спортивных коллективах мальчики и юноши проявляют повышенную агрессивность "на стороне". Соревновательный силовой спорт, если руководство им оказывается в неподходящих руках, зачастую выполняет деструктивные функции, расширяя диапазон приемлемости агрессии и насилия, вплоть до превращения военно-спортивных клубов в криминальные сообщества. *** Современная семейная психология оставила далеко позади наивные корреляционные исследования 1970-80-х гг. Разграничение вопросов типа "Что отец дает детям?" и "Что отцовство дает мужчине?" помогает разрабатывать социальную педагогику ответственного отцовства, а проблематизация социальных функций мужчины в семье дает мощный толчок изучению психологии отцовства. Я не склонен смотреть на глобальные перспективы мужчин пессимистически. Думаю, что современный мужчина, как и его предки, обладает достаточными адаптивными способностями, чтобы справиться с социальными вызовами эпохи. Однако для этого ему необходимо а) считаться с новыми социальными реалиями и б) не равняться на один-единственный заведомо упрощенный и идеализированный образец гегемонной маскулинности. ---------------------- * Начиная с 1999 г. я занимался изучением этой проблематики, опираясь на мировые междисциплинарные исследования. Результаты этой работы представлены в книгах "Мужчина в меняющемся мире" (М.: Время, 2009. 495 с.) и "Мальчик – отец мужчины" (М.: Время, 2009. 703 с.), обе – с большой библиографией. В данной статье я хочу без всяких сносок и полемики, пользуясь минимумом специально-научных терминов и не претендуя на оригинальность, изложить свои основные выводы. Статьи и другие публикации   www.pseudology.org