Литературная газета, 1986, № 36. Игорь Семёнович Кон Логика табу «Литературная газета» в последнее время много пишет о молодежи. Хочется и мне высказать свою точку зрения. Есть вечные молодежный проблемы есть проблемы современные и есть те, которые обнаружатся завтра. К вечным я бы отнес подростковую и юношескую жестокость. Хотя сегодня пишут об этом больше, чем раньше, проблема эта существовала всегда, по крайней мере с тех пор, как появилась литература — и научная, и художественная — о подростках. Ранняя юность — жестокий возраст, потому что нормы поведения, которые действовали в детстве, уже утратили эффективность, а собственный опыт осознанного сопереживания недостаточен. Вторая вечная, проблема — одиночество. Долгое время писали, что одинокими люди у нас быть не могут. Потом открыли, что бывает одинокая старость. Теперь с удивлением пишут, что одиночество волнует подростков. Чувство это имеет не только социальные, но и психологические причины. Одиночество в юности переживается острее всего потому, что идет формирование самосознания, человек осознает свою непохожесть на других, это его одновременно радует и пугает, влечет к другим и отталкивает от них. Потому юность одновременно самый коллективный, общительный и самый одинокий возраст. НАРЯДУ с вечными существуют проблемы новые. В прошлом старшие поколения оценивали эффективность своей воспитательной работы прежде всего по тому, насколько успешно удалось передать детям накопленные знания, умения, навыки, ценности. Разумеется, условия жизни всегда менялись. Но, за исключением периодов социальных революций, эти перемены происходили сравнительно медленно. В эпоху научно-технической революции мы уже не можем не понимать, что сегодняшним детям предстоит жить в обществе, которое будет существенно отличаться от того, в котором жили родители. Поэтому свою воспитательную работу мы должны оценивать не столько по тому, как нам удается передать следующим поколениям свои знания, ценности, навыки и т. д., сколько по тому, сумели ли мы подготовить их самостоятельно действовать и принимать решения в условиях, которых заведомо не было и не могло быть в жизни предшествующих поколений. Задача эта принципиально новая, и она усложняет процессы воспитания и обучения. Самостоятельность и чувство социальной ответственности не существуют друг без друга. Знаем ли мы, как этого достичь? Теоретически — да. Самостоятельную, творческую личность формирует самостоятельная, творческая деятельность. Это касается пряжде всего учебною процесса. В течение многие поколений обучение было в первую очередь упражнением памяти. Современная педагогика выдвигает на авансцену развитие интеллекта. Стиль обучения зачастую более важен, чем то, чему обучают (хотя содержание и форма взаимосвязаны). А это, как свидетельствует опыт перестройки нескольких программ, куда как сложно. Но сформировать самостоятельности только я ранках учебной деятельности, хотя она для школьников является основной, невозможно. Человеку с детства нужен опыт общественной, гражданской активности. Между тем, несмотря на все призывы развивать школьное самоуправление и т. д., сегодняшний старшеклассник по уровню реальных прав сильно уступает своему ровеснику двадцатых годов. Да и сами критерии, которыми мы измеряем социальную активность молодежи, не всегда верны. Измеряем большей частью по тому, вовлечены ли подростки в запланированные «сверху» мероприятия. Участив я наших мероприятиях, хотя оно часто называется строго добровольным (это словосочетание — «строгая добровольность» — у меня всегда вызывает усмешку), ограничивается обязательными ритуальными действиями. Чтобы уклониться от них, нужно проявить значительно больше самостоятельности, энергии, выдумки, инициативы и т. д„ чем участвовать в них. Часто поддерживается не столько инициатива, сколько исполнительность. Поэтому нередко человек, который по отчетности числится в активистах, на самом деле является конформистом. В реальной критической ситуации, где нужно действовать самостоятельно, он не способен принять верное решение. Но не будем винить во всем учителей. Обновление школы, предусмотренное решениями XXVII съезда партии, может быть .только параллельным с общественными изменениями. Причем важная роль к этом деле принадлежит науке. МНОГО ЛИ мы знаем об особенностях того поколения, которое воспитываем? Я являюсь автором едва ли не единственного в стране за последние 80 лет систематического курса психологии юношеского возраста, предназначенного для учителей и студентов педвузов. Последнее издание учебного пособия (1982 г.) вынужден был закончить грустным предостережением. Мы говорим о психологии юношеского возраста, а фактически описываем: а) преимущественно мальчиков (потому что особенностей девичьей психологии не изучали); б) школьников, потому что сравнительных данных об учащихся ПТУ и других категориях молодежи того же возраста мало; в) жителей очень большого города, ибо сельская молодежь и подростки из малых городов изучены хуже; г) подростков неопределенного социального происхождения и национальности, так как данные об особенностях воспитания в разных социальных слоях и средах отрывочны и несистематичны; д) подростков неизвестно какого поколения. Интуитивно мы знаем, что подростки 80-х годов отличаются от поколения 70-х или 60-х. Но впечатления эти часто очень субъективны и даже произвольны, мы выхватываем из всего множества фактов я тенденций преимущественно те, с которыми лично соприкасаемся. Если вы общаетесь с правонарушителями, у вас одна картина, если с учащимися специальных английских школ — другая, объективного же представления, дифференцированной социально-психологической картины мы не имеем. Споры о свойствах «современного подростка», периодически возникающие на страницах газет, напоминают знаменитый спор слепцов, один из которых пощупал бок, другой — хобот, а третий — ногу слона. Неразвитость науки о психологии юношеского возраста, самого сложного раздела возрастной психологии, на языке юриспруденции можно назвать, если мне не изменяет память, "причинением вреда бездействием". Иногда создается впечатление, что некоторые деятели педагогической науки живут на другой планете. Газеты, книги, фильмы, спектакли говорят об острых жизненных проблемах, а в педагогических исследованиях — тишь, гладь да божья благодать, какие-то частные методические проблемы и бесконечные споры о дефинициях. Почему же сложиласьтакая недооценка и даже негативное огношение к изучению социальных аспектов воспитания? Думаю, на это есть две причины, Первая: профессиональная некомпетентность. Традиционная педагогика не готова к осмыслению общей социально-психологической картины жизни подрастающего поколения, и это не вина ее, а беда. Но есть вторая причина. Социология воспитания — своего рода контрольный механизм. Если исследования проводятся всерьез, на хорошем профессиональном уровне, своевременно, а не с опозданием на 10—15 лет, то они проверяют эффективность сделанного и могут показать: были приняты прекрасные решения, разработана идеальная система мероприятий, а результат — не тот, не получается. Но какое же ведомство заинтересовано в том, чтобы проводить исследования, вскрывающие недостатки его собственной работы? Гораздо проще (если результаты деятельности не соответствуют ожиданиям) искать конкретного индивидуального виновника — плохой учитель или пьяница-отец, либо жить по афоризму известного советского сатирика: плохую песню они пели хором, раскладывая ответственность на всех участников. Развитие серьезных социально-педагогических исследований многим представляется лишними хлопотами! Но без подобных хлопот мы то и дело будем обнаруживать, что вчера, позавчера, пять с половиной лет назад выли допущены просчеты, за которые теперь приходится дорого платить. К сожалению, некоторые социологические исследования, очень сложные, с математическими вы. кладками и таблицами, далаются только для того, чтобы не замечать вещей, которые видны невооруженным глазом... Молодежь особенно чувствительна к тому, что сложные социальные проблемы, экономические или семейные, подменяются простыми поучениями. Разговаривать-то с подростками, перефразирую известное высказывание о детской литературе, надо так же, как со взрослыми, только лучше. Гласность, честность и правдивость здесь абсолютно обязательны. Часто это делать нелегко. В этнографии есть понятие «табу слов», обозначающее запретные слова, которые нельзя произносить. Архаическое сознание обычно прячет то, чего человек боится, в первую очередь богов (имя божья не должно упоминаться всуе) и демонов. Древнейшие пласты сознания не исчезают бесследно, и мы не всегда относимся и ним достаточно рационально. Я еще двадцать лет назад устно и нечетно говорил, что совершается большая ошибка, когда идеологические символы с помощью средств массовой информации тиражируются до такой ствпени, что теряют свою эмоциональную притягательность. Употребляясь к месту и не к месту, они в конце концов обесцениваются, их просто перестают замечать, так же как горожане не замечают привычного уличного шума: он идет. ниже порога сознательного восприятия. Но если в «верхнем этаже» проявляется полнейшая беспечность, то некоторые традиционные запреты «нижнего» этажа сохраняют силу. Особенно в том, что касается пола. Сегодня мы много говорим в роли женщины. Но «женского» вопроса не существует без «мужского»! Существует одна общая проблема половой дифференциации, причем проблема эта не только биологическая. Но психологи и педагоги ее практически не решают. Об особенностях мужской и женской психологии пишут не слишком квалифицированно. Но спрашивается: как можно без этой сферы жизни подростков всерьез обсуждать воспитание детей и т. д.? Я уж не говорю о сексуальной культуре, где все слова запретны. Иррациональное табу слов распространяется и на научные издания. Сплав невежества, ханжества и перестраховки в этой области достиг алмазной прочности, он практически непробиваем. В результате важная сфера жизни молодежи заведомо отдается в чужие руки. НА МНОГИЕ вопросы, в том числе те, которые я сейчас сформулировал, нет готовых ответов. Они требуют размышлений, споров, проблемного мышления. Есть два порочных стиля разговора с молодежью. Один стиль — все хвалить, приукрашивать наши достижения и т. д. Подобный стиль воспитания приводит, к тому, что молодой человек начинает думать: если все так хорошо, то и делать особенно нечего. Второй стиль — вести речь исключительно о недостатках, о том, как все плохо, трудно и так далее. Но если сгущаются краски, исчезает перспектива и теряются стимулы к преодолению трудностей. Единственно правильный стиль — стиль проблемный. Мы должны с учетом возрастных особенностей, но всерьез и без малейшего вранья говорить, каково состояние дел. Вот наш реальный уровень, вот наши проблемы, вот наши альтернативы и предлагаемые варианты развития. Может быть, у вас есть другие варианты? Если мы включаем молодого человека в социально значимую деятельность и в обсуждение реальной задачи, только тогда он начинает ощущать себя хозяином жизни, несущим за нее ответственность. Молодежь, даже есль речь идет не в двадцатилетних, а о подростках, не пассивный обьект воспитательных воздействий. Она обладает свободой выбора, она может нас слушать или не слушать, она может принять или не принять то, что мы говорим, или нас проигнорировать. Обсуждая проблему молодежи, мы, старшие, на самом дели обсуждаем свои собственные проблемы, подводим какие-то итоги собственной жизни. Что удалось и что не удалось реализовать? И если что-то получается не так, как нам хотелось бы, то мы должны быть честными сами с собой и спросить: что же произошло? Средства были не те? Или методы неадекватны? Или задача была-некорректно поставлена? Ускорение и обновление не имеют ничего общего с легкомысленной торопливостью, Воспитание молодежи, как и служенье муз, не терпит суеты. Статьи и другие публикации   www.pseudology.org