М.: Аспект Пресс, 2002. - 223 с. Валерий Арменович Саруханов Азбука Телевидения "Азбука Телевидения, или похвала перевисчику" В нескромной надежде эту самую похвалу незаслуженно легко и быстро заработать, я и начинаю сразу с переписывания. Или с беседы голосами разных людей, что наверняка будет интересно хотя бы как свидетельство многих взглядов, мнений, умонастроений... в общем атмосферы ЭТОГО времени. А время (любое!) не может быть неинтересным! Даже такое (тем более такое!), которое, с трудом сдерживая раздирающие его "телевизионные противоречия", прорывается сквозь статью Инны Туманян в моей любимой "Общей газете"(№31, 1996) (отцом-учредителем которой является, кстати, один из питерских телевизионщиков "эпохи зарождения ТВ"Егор Яковлев) под саркастическим заголовком "ТЫ МОЙ УДАВ, Я ТВОЙ КРОЛИК". Интересно: что будущий историк поймет про наше время по телеэкрану — чем жили люди? Каков был "нерв времени"? Каковы тенденции? Занятная получается картинка. Получится, что сначала все жили презентациями и фестивалями, играли в бесконечные игры, плакали над сериалами, а в чрезвычайных ситуациях (выборы, путчи) — переживали скандалами на уровне сплетен. Потом все заполонила попса всех мастей. Отдельные граждане повздыхали, что прошли времена, когда зачитывались "Огоньком"и с нетерпением ждали очередного "Взгляда", — и выключили телевизор. Потом на Телевидение пришло новое поколение — непуганое и свободное. Все притаились: что принесли с собой эти молодые люди? Блеск мысли и неожиданные решения? Новое содержание и "нерв современной жизни"? Отнюдь. Было унылое однообразие. ТВ времен застоя просто сменило знак — теперь та же одинаковость, только пестрая, кричащая и даже самодовольная. Интересно, что законы конкуренции привели наше многоканальное Телевидение к тому же вполне привычному единству. Потому что сработали по прежнему "принципу равенства": у тебя "игры"— у меня "игры", у тебя "про кино"— у меня "про кино", у тебя "мульты"(чаще — плохие) — у меня "мульты", у тебя Буланова — у меня Алина. И у всех — "группы". Погуляй по каналам: из шести главных московских на четырех "мульты"или "игры"(которые чаще всего интересны только играющим в студии) или на всех шести разом — "группы". Коэффициент шума так велик, что можно получить нервный срыв от этого грохочущего, сверкающего, дымящегося и орущего экрана. Вот уж, правда — новоселье в "желтом доме". Кстати, о "группах". На какого зрителя рассчитаны эти группы, а также "игры", заполняющие дневной экран? На молодого? Нормальные молодые, выбравшие не только "пепси", в эти часы работают или учатся. А на бездельников стоит ли тратить столько времени? Ладно. Продолжаем размышлять дальше, глядя на экран. Так что же скажет историк про нашу эпоху? Любимый герой экрана — диджей, кутюрье или шоумен. Главные действующие лица — они же. Хозяева экрана — люди попсы. Предпочтительные культурные пристрастия — фестивали и дискотеки в любом музобозном варианте. Появились также свои кумиры и мэтры. Я гляжу на этих кафеобломовских и музобозовских мальчиков, на новых ведущих всевозможных "игрищ"— главный их признак: Само — Самодостаточность. Самовлюбленность. Самоуверенность. Самовосхищение. Я гляжу на хорошенькие личики девочек, одинаковых, как куклы Барби, в комильфошно-элитных программах, и думаю даже не о том, что "элите"едва ли нужен этот телеликбез, — я думаю о том, как плохо с русским языком у этих элитных Барби, воркующих: "Что одевают звезды? Вы оденете это платье?" А нет-нет да предложат мне для общения беседу с какой-нибудь "ночной бабочкой". Забавна интонация этой беседы: почтительная — у Журналиста (более почтительная, чем в беседе с Политиком или ученым) и ее, "бабочкина", благосклонно-снисходительная в рассуждениях на социально-политические или нравственные темы. Смешно? Просто неинтересно. Как неинтересно, что думает этот человек в черных очках из "Музобоза"— я вижу, что он делает, и у меня нет вопросов. Вы не пробовали поиграть в такую игру: смотреть на экран без звука? Попробуйте. Вы увидите, как точно время отбирает лица. Вы увидите, как поприбавилось (опять!) серых, сытых лиц с пустыми глазами — у Политиков. Как изменилась мозаика лиц многочисленных телеведущих. Дежурные маски-улыбки для дежурного веселья. Как там в рекламе: "Ласковый, как мама, сироп от кашля". "Мы тебя любим, дорогой наш зритель! Мы делаем все, чтобы тебе было весело и интересно!", но как же нужно презирать зрителя, чтобы родить такое слово: развлекуха! Как нужно дистанцироваться от доверчивого зрителя — тем, кто нас дурачит! Когда бродишь по коридорам и кабинетам Телевидения, разговариваешь с малым и средним начальством, складывается впечатление, что все они окончили провинциальный институт Культуры. И собирают вокруг себе подобных. И эти кадры решают все... Но для меня очевидным стало нечто более серьезное. Во всех разговорах о "новой концепции Телевидения"(читай: превратим все телевещание в огромный сплошной клип-монстр и развлекуху!) есть некоторое лукавство. И хочется сказать: не лукавьте, ребятки, вы можете делать только это и ничего другого, это круг ваших личных интересов и вкусов — не потому ли возникают "новые концепции"именно такими? Но при чем тут я? А представляете, если б собрались одни балерины и создали концепцию "под себя", — я уже вижу какую-нибудь медицинскую страничку с рубрикой "Танцуй, баба, танцуй, дед!". И самое печальное, что вы уже создали своего зрителя, из тусовки рангом пониже. И этот тусовочный зритель складывает мифы и легенды о своих кумирах. Все. Круг замкнулся. Система "обратной связи"сложилась. А вообще-то я обожаю разговаривать о "концепции", хотя мне, зрителю, все равно — было бы интересно. Но не могу удержаться от вопроса: что, массовое Телевидение — синоним безумного, безмозглого, безвкусного? И я вздрагиваю от разговоров про "народное Телевидение"— что, опять "от имени и по поручению"? А кто будет решать? Неужто пресловутые рейтинги? Ох, уж эти рейтинги! О рейтингах с придыханием говорят в кулуарах ТВ. Это что-то вроде пропуска "проезд везде". Вспоминаю собрание известных "ведущих". Робкие попытки критиков поговорить о качестве их программ встретили зубодробительный отпор. По зубам давали этим самым рейтингом. Один привел сокрушительный аргумент: "А моей теще нравится!", за ним другие вспомнили про тещ... А еще вспоминаю, как недавно в Тюмени (не в Питере!) люди ломились в переполненный зал на концерт Спивакова. Интересно с ними поговорить о рейтингах — тоже ведь телезрители... И тут собрались мы с приятелями — веселые ребята! –— и устроили себе такую забаву: целую неделю обзванивали разных граждан, прямо по телефонной книге: что нравится — не нравится, что хочется увидеть. И такое услышали, что никак с этими "ведущими тещами"не стыкуется. Симпатии разные, а антипатии — совпадают. Очень близкие к моим. Мы проделали тот же эксперимент с будущими Журналистами, провели опрос. Мы ожидали поколенческих разночтений, несовпадений вкусов и интересов. Ничуть не бывало. Результаты те же: тоска по "культурным"программам, по познавательным передачам, документалистике и хорошей публицистике. И все были единодушны: "Пусть попсе отдадут канал — оставьте нам нормальное Телевидение!" Одна студентка сказала так: "ТВ заела попса. Мы приходим со своими идеями к своим коллегам, они чуть старше нас, но "при деле"и "при должностях", они — решают. Их не узнать — так их перемололо ТВ. Теперь они хотят угодить попсе. Ведь это путь в знатные тусовки и "в свет". (Милая девочка перепутала "свет"и "полусвет". Простим ей). Что ж, вот мне и объяснили, почему так трудно общаться с телеэкраном. У нас разные профсоюзы с этим "полусветом". Впрочем, может показаться, что я капризный зритель — ну ничем мне не угодишь. Это не так. Просто разговор зашел о тенденции, которая завела в тупик. И о системе координат. Конечно же есть интересные программы, прекрасные ведущие, они требуют отдельного разговора, а не мимоходного абзаца. Очевидно одно: там, где интересная личность, а не и.о. личности, тусовочный лидер, — там все в порядке. А тут на днях спросил меня один сноб: — Неужели же вы смотрите этот телеящер? — Смотрю, — отвечаю. — Сейчас такая интересная жизнь. И опять включаю телевизор в поисках... Неужто вот так? Неужто такое оно — Телевидение и такие они (мы!) — зрители? "А сейчас другое времечко", — словно отвечает на мой нелепый вопрос Надя Кеворкова, именно так озаглавив свое интервью с замечательным кинорежиссером Михаилом Швейцером (кто не помнит его "Кортик"или "Маленькие трагедии"с В. Высоцким?), состоявшееся в 1999 году незадолго до его кончины. Сказанное им тогда непременно хочется переписать тоже, потому что я сам разделяю его опасения и мог бы, кажется, изложить это своими словами, но когда это уже сказано достойнейшими людьми и большими (знаковыми! — как говорят нынче) мастерами — куда пристойней и напомнить о них, и воспользоваться их мудростью во благо других. В конце концов мой собственный более чем тридцатилетний телевизионный и педагогический опыт, которым я вроде бы должен делиться, состоит в подавляющем большинстве из опыта огромного числа выдающихся или "просто"знаменитых мастеров и коллег, и даже из пока робкого опыта моих любимых (а нелюбимых не может быть по определению) студентов. И вообще: "Миру в высшей степени необходимо иметь перед собой людей, которых можно уважать"(Ф.М. Достоевский). А что касается опыта собственного, то к нему, скорее, более пристала реплика О. Уайльда: "Опыт — это название, которое каждый дает своим ошибкам". Так что послушаем Михаила Швейцера... — Михаил Абрамович, сейчас формально и неформально свобода есть, а искусства поубавилось — разжижилось. Может быть, художнику свобода внешняя мешает? Или это несвязанные вещи?.. — Понимаете, когда работали наши любимцы и учителя XIX века, свободы не было. Жесткая цензура, которая очень сильно давила на психику тех людей, приносила им много страданий, стесняла. Они плакали, боялись цензуры, писали в стол и т.д. Им вычеркивали какие-то вещи, а некоторые запрещались. Тут одна очень важная особенность — это касается, правда, очень талантливых, могучих людей — гениев и талантливых людей цензура многому учила: как уметь сказать все, что ты хочешь и что ты думаешь, когда сказать тебе нельзя. Нельзя — а вот находятся такие образы, такие вещи, которые высказывают самое сокровенное про жизнь, про человека. Существующая свобода поощряет бездарных людей, охочих, и все. Они пишут, что в голову придет, и на перо, и на язык. Я не за цензуру — не надо! А, впрочем, в некоторой степени цензура бы не помешала — мой ничтожный опыт смотрения телевизора показывает, что требуется. У Телевидения слишком велика аудитория. Если бы они писали самиздат, на диктографе или на пишущей машинке в 100 или 250, или даже в 500 экземпляров — другой спрос, а здесь все сразу обращено к миллионам людей. А это разные качества! Вопрос числа имеет гигантское значение, особенно в наше время. Сейчас, как я понимаю, центр тяжести жизни уже переносится не на то — как, а на то — сколько. Не какова жизнь, а сколько жизни! Большие числа — мы обращаемся к миллионам людей, во всяком случае, Телевидение. Поэтому вопрос стоит сейчас перед человечеством: сколько жизни. Ее становится и будет становиться все меньше и меньше. Я не о статистике. — Поясните, пожалуйста. — А что пояснять. Убивают людей, применяют оружие массового уничтожения, голодает тьма. Поэтому вопрос не стоит — как, а сколько. И очень важно, когда мы обращаемся при помощи Телевидения, учитывать гигантскую аудиторию. Как все переоценивается, когда речь идет о миллионах человек. Надо много думать, как и что показывать. Это огромная проблема, и не безобидная. — Что раздражает особенно? — Все меня раздражает, что не про нашу жизнь, не про старую, не про сегодняшнюю, не про Россию. Все, что так или иначе в человеке чувство ответственности, любви притупляет или уничтожает. Ведь эти чувства нужны людям. Зачем? Ведь не для красоты! Для того чтобы выжить как огромному коллективу. Хоть мы и не заглядываем вперед — только китайцы меряют свою Историю веками и дела оценивают с позиции "через сто лет", — а ведь надо обдумывать именно с этих позиций. Неизбежно люди будут становиться хуже, безнравственнее, безответственнее, безлюбовнее. И речь пойдет уже о выживании. Это не шутки и не болтовня — человек должен быть хорошим, должен соблюдать Христовы заповеди и т.д. Только очень храбрый человек теперь решается стать хорошим, подписаться под тем, что трезвое человечество почитает за смешную и устаревшую абстракцию. Правила нам не просто так сказаны, а чтобы человек становился красивее, идеальнее. Они все для дела, и я не перестаю об этом говорить и понимаю это очень грубо, и понимать это НАДО очень грубо и проникнуться грубой сутью этого дела. Это же правила жизни, несоблюдение которых грозит невыживанием. Вот вам и весь серьезный разговор, и больше ничего. Всем тем, кто профессионально ответственен за человека, пора не болтать чепуху, а понимать свое НАЗНАЧЕНИЕ, для чего они существуют, для чего каждый кадр, который идет с телевизионного экрана, для чего он выпускается, ведь не для того же только, чтобы авторам дать заработки. Сейчас в нашей жизни столь острый, переломный, трудный момент, что надо особенно думать, надо всеми силами поворачивать людей к добру, к ясности, к самосознанию, к пониманию смысла их жизни, что они такое и как им жить. Я там, в недрах Телевидения, неоднократно говорил и сейчас повторю, что я бы вообще передал Телевидение и средства массовой Информации в ведение Министерства по чрезвычайным ситуациям, потому что речь идет о спасении людей. Иначе, по нынешним меркам, будет человек человеку волк, а не брат, будет заниматься своими проблемами, сможет решить их, то есть достигнуть своего личного добра, а его нельзя достигнуть не за счет другого человека, это невозможно — механика простая. Хочешь, чтобы тебе было тепло, — стяни одеяло с другого на себя. Иного пути нет. В тот день, когда был объявлен некий новый свет и новый путь нашего государства, еще даже до того, как оно распалось, для меня уже это было неприемлемо и для моих учителей, Гоголя, например, у которых я учился жизни, а не только искусству. Для меня эта идеология рыночная враждебна, мгновенно становятся рыночными и психология, и нравственность — основополагающие элементы человеческой природы. Это все античеловечно, так как основано на невероятном индивидуализме и злодействе, о чем тут вообще говорить — люди гибнут за металл, гибли, гибнут и будут гибнуть. Ему вторит Ролан Быков, вспоминая ТО (и мое тоже) время: "И все-таки это было время, когда деньги не были критерием человеческой значимости. Талант — да, доброта — да, трудолюбие, красота — да, но не деньги! Хотя это было, конечно, советское рабство. Но — доброе рабство. А сейчас — пока — тоже рабство. Но злое, недоброе". Рынок перевел Культуру в сферу обслуживания? Но великий Пушкин не конкурент пицце-хат или стриптизу!.. И тем не менее я, режиссер художественного (игрового, постановочного) Телевидения, по счастью (или наоборот?) оказавшись в 60-летнем возрасте без прежнего своего ленинградского — "Петербургского пятого канала"(третьего в стране по своей аудитории), спешу согласиться с Р. Быковым словами своего знаменитого земляка Даниила Гранина: "ТВ стало сегодня ареной ожесточенной экономической борьбы, и когда запахло большими деньгами, нас с этой арены выпихнули. Интеллигентность, которой славился некогда питерский канал, перестала быть ходовым товаром, а неумение драться за свои позиции — это тоже нынче черта провинциала"("Общая газета", 2, 2000). А для следующего, почти исповедального, монолога вынужден призвать на помощь (исключительно для смелости, иначе духу не хватило бы) литератора Андрея Яхонтова: Иногда мои ровесники представляются мне воинами панически бегущей, рассеянной неприятелем армией... Возможно, это не верное, придуманное сравнение, возможно, представители моего поколения окопались, устроились в жизни не так плохо. Но даже в глазах самых благополучных мне чудятся неуверенность и страх. В общем, если рассуждать отвлеченно, абстрактно, так сказать, с точки зрения вечности, нам повезло. Еще бы! Пожить на стыке, на переломе эпох и веков, застать тоталитарное, подминавшее все и вся общество, — и вдруг в мгновение ока переместиться в мир беспредельной свободы, хлебнуть полной мерой завихрений бесцензурной печати, увидеть настоящую, а не декоративную политическую борьбу, утолить жажду странствий... От такого обрушившегося на голову шквала событий и передряг, от сумасшедшей этой вольницы — и впрямь можно обалдеть и тронуться умом... Для кого же тогда эта наступившая райская эпоха? Может быть, для тех, кто в новых условиях родился, сформировался, вырос? Впитал, усвоил новые законы если не с молоком матери, то по крайней мере — с младых ногтей? Возможно. Для тех же, кто начинал игру в первом тайме при одних правилах, продолжать ее по другим — крайне сложно, то и дело приходится вспоминать: какой пункт и параграф каким заменили, какие дополнительные поправки внесли. На это уходит масса времени, переучиваться вообще сложней, чем учиться набело, утрачиваешь инициативу, ощущаешь себя копушей, а то и просто лохом, которого обставляют на четыре кулака — как воду пьют. Были одни заповеди, теперь — другие. Ты-то думал, этого нельзя, а это уже давно можно. Ты полагал, это можно, а этого совсем нельзя. Ради собственного блага — не надо этого делать. Стремительно меняются условия — не поспеть, не доглядеть. И уж совсем неожиданным пониманием "нашей ситуации"звучит "отсчет утопленников"("Новая газета", 1999) Журналиста, поэта, телеведущего Дмитрия Быкова: Когда художнику непрерывно создают ситуацию, в которой он ради своего выживания обязан отращивать клыки и приучаться к каннибализму, — художник самоустраняется. Посмотрите на количество людей, вытесненных нашим временем на обочину существования, людей замкнувшихся, отошедших от дел и потерявших интерес ко всему, — и вы увидите, что не астенический синдром поразил их, и не усталость, и не высокомерие, а обычная неспособность переломить свою природу. Чем играть в такие игры — лучше впадать в спячку. Наше время — время выхода из игры, когда участие слова позорно, а неучастие почетно. Когда профессионализм, талант и сострадание становятся главными условиями проигрыша... Вот так вот!.. Очень уж сурово!.. Даже с перебором!.. И легче не становится даже тогда, когда об этом обо всем, как о всеобщей некоей закономерности, говорит такой великий мыслитель, как Александр Солженицын: По всему земному шару катится волна плоской, пошлой нивелировки Культур, традиций, национальностей, характеров... Да что это я бросился в воспевание былых достижений прошедших лет, невольно уподобляясь героям известных Афоризмамов. То ли: "Старики потому так любят давать хорошие советы, что уже неспособны подавать дурные примеры"(Ф. Ларошфуко), то ли и того пуще: "Как быстро юность пролетела, Что дух уже сильнее тела"(Валентин Берестов). И получается как у питерского Журналиста Дмитрия Циликина, чьи сказочные воспоминания высказаны словами, которые хотел бы, да из ложного "приличия"не позволил бы себе произнести сам: О времени голубых фонтанов и красных роз. Разговоры типа "тогда мы в космос летали"— это, извините, полная фигня. Хотя бы потому, что мы и сейчас туда летаем. Одушевляться тем, что ты жил в стране, которая всем могла показать кузькину мать и, было дело, показывала — ей-богу, форма шизофрении. На самом деле тут эвфемизм, фигура речи, внешнее приличное обозначение другого — попросту это время, когда мы были молоды, краски ярче, вода мокрее, все бабы были мои, а платье сшила из крепдешина (или кримплена), который подруга Люба достала по блату, и оно сидело здорово, на меня все мужики заглядывались, а теперь что ни купишь — все равно талии нет, а я тогда литр могла выпить запросто, и весело, а сейчас стакан — и такая тоска, и печень потом ноет... Не лучше ли попробовать поучиться достоинству старости у Александра Сергеевича: Младенца ль милого ласкаю, Уже я думаю: прости! Тебе я место уступаю: Мне время тлеть, тебе цвести. Так пишет 30-летний поэт (!). Но места никто не уступает. Никто даже мысли не допускает, что за ним следует какая-то жизнь, и некоторое время суждено с этой будущей жизнью существовать, и весьма вероятно, что ей наши песни о главном — помпезный назойливый шум... На самом деле я ведь не спорю. Я так... констатирую факт. Потому что спорить с этим — все равно что спорить с бытованием в мире вместе с осмысленным переживанием отпущенного пути от рождения до смерти — глупости, пошлости, не одухотворенной ничем пустоты. Спорить с тем, что рядом со светом есть и тьма. Другое дело, что бывали в Истории примеры — времена и страны (и даже сейчас такое случается), когда свет хоть немного возобладал над тьмой. В конце концов недаром написано в Коране: "Все будет так, как должно быть, даже если будет наоборот". Утешение одно. Однажды Александра Грина на каком-то литературном сборище спросили: — Александр Степанович, вам плохо? — Когда Грину плохо, — с важностью ответил Грин, указывая себе на лоб, — Грин уходит сюда. Смею вас уверить, здесь — хорошо. Не потому ли и я, как счастливо обнаруживший во время шторма спасительную бухту — баркас, кинулся несколько лет назад в эту книгу, которую частями, кусками, страничками начал писать аж в 1985 году, с трудом выкраивая время между съемками, студентами и вообще нормальной человеческой жизнью. И поначалу эти "странички"были тем, что называют тоскливым словом "учебно-методическое пособие", потом (из-за внезапно появившихся ностальгических ноток) — почти литературой мемуарной (а мемуары, как известно, не что иное, как род самооправдания), а когда скопилась несметная кипа вырезок, выписок и тысячи обожаемых мною Афоризмамов, собранных по случаю и без, то пришла потребность цитировать и цитировать — благо умных, талантливых и даже гениальных людей открылось несметное множество (а еще Шатобриан считал, что муз было не девять, а десять, и десятая — "муза цитирования"). И тогда пришлось засесть за работу всерьез, хотя (если даст Бог и сей труд окажется в Ваших руках) началось все еще в прошлом, XX веке, и только в XXI нашло свою дорогу к главному персонажу этой странной затеи — Читателю. Да и Читателем я могу назвать его достаточно условно, потому что на самом деле он (Вы!) — Собеседник. Ибо единственно возможный — на мой взгляд — способ общения с молодым человеком, мечтающим связать свою жизнь с Телевидением, с ТВОРЧЕСТВОМ, — это беседа обо всем, что прямо или косвенно, тайно или явно, в большей или меньшей степени имеет к этому отношение. А к Телевидению имеет отношение ВСЕ, вся жизнь!.. Даже такое суровое понятие, как оружие. Недаром удивительный актер, режиссер, писатель Валерий Приемыхов сказал как-то: Человечество все время мечтает о сверхоружии. Но мечта уже сбылась: сверхоружие — это Телевидение. Вот обо всем этом (и об оружии, и о жизни) мы и будем беседовать, почти зримо представляя себе своего собеседника. Беседовать не спеша, привлекая для убедительности сотни авторских имен (а выбор их обусловлен, разумеется, творческими привязанностями вашего покорного слуги, для которого "компиляция отобранных в соответствии с замыслом эпизодов с целью создания цельного произведения"— привычное для Телевидения режиссерское занятие), беседовать, многократно повторяя те или иные постулаты, — что неотвратимо, когда говоришь, скажем, о драматургии или операторском мастерстве, журналистике или звукорежиссуре, и невольно раз за разом вспоминаешь о действии и монтаже, композиции кадра и художественном образе. Как это, впрочем, и проходит в любой творческой мастерской любого вуза — театрального, киношного или телевизионного. При этом МАСТЕР (то бишь педагог) обязан видеть в каждом своем собеседнике НЕПОВТОРИМУЮ ТВОРЧЕСКУЮ ЛИЧНОСТЬ (о чем тоже будет, как заклинание, напоминаться не один раз) и призывать КАЖДОГО пестовать СВОЮ творческую природу и вырабатывать СВОИ суждения обо всем, что узнает, увидит и прочтет. И всегда смотреть вперед, несмотря на убедительное предупреждение Михаила Жванецкого: "Что толку смотреть вперед, если весь опыт сзади". И какой бы неудобоваримой не показалась вам эта книга, вспомните Гете: Нет такой книги, из которой нельзя научиться чему-нибудь хорошему. Хотя здесь подстерегает опасность, замеченная Г. Лихтенбергом: "Поистине, многие люди читают только для того, чтобы иметь право не думать". А "читать, не размышляя, все равно, что есть и не переваривать"(Э. Борк). А я, вместе с обожаемой не только мною Татьяной Толстой, вижу перед собой просто замечательного Читателя, ибо мы, "даже не посовещавшись между собой, как-то сразу решили, что наши читатели — люди умные, симпатичные, грамотные, вежливые, млекопитающие, с широким кругом интересов — Политика там, спорт, Культура всякая, воспитание детей, то да се; что они в скатерть не сморкаются, а если вдруг случится сморкнуться, то они сразу же застесняются своей оплошности и другой раз не будут, то есть они совершенно, как мы". "Мы до сих пор так думаем...", потому что, по Чехову, "всякое безобразие должно знать свое приличие". Надеюсь, вы улыбнулись? Значит, все будет хорошо, ибо "мир уцелел, потому что смеялся"(Ежи Лец). Итак, вы жаждете стать режиссером, тележурналистом, оператором, звукорежиссером... Короче говоря, телевизионщиком. С чего же начать нашу беседу, да еще памятуя слова Аристотеля, что "начало есть более чем половина всего"? Может быть, с того, что это даже не профессия (профессии), а... диагноз или заболевание, или характер, или образ жизни, или вообще сумасшествие (как говорил Сальвадор Дали — "единственное, что отличает меня от сумасшедшего, это то, что я не сумасшедший"). Ну, представьте себе сначала всего лишь один рабочий день на Телевидении (и себя в нем!), воспользовавшись своеобразной его стенограммой, зафиксированной в заметке Дарьи Прониной "Спокойная ночь "Доброго утра""("Московский комсомолец", №15, 1997): "18.00. Комната №1 "Доброго утра". Вовсю идет обсуждение предстоящего эфира. Присутствует почти вся бригада — шеф-редактор, Дибров, руководитель репортерского отдела, музыкальный редактор. Уже "слеплен"эфир: готовы рубрики, известны сюжеты, которые пойдут. Обсуждается необходимость выполнить музыкальную заявку зрителей, хотя бы в количестве одной штуки. Кто-то предлагает Королеву. Разговор плавно переходит на проекты конкурирующих компаний, а потом перескакивает на услышанную недавно Дибровым группу "Силвер". В конце совещания музыкальный редактор взывает к совести собравшихся: "Надо хотя бы одну заявку выполнить! Ну, на худой конец дадим Наташу Королеву". На том и порешили. 18.40. Комната информационной службы. Комментатор Марина Назарова обрабатывает Информацию с телетайпа. Аналогов "Хроники дня"на нашем ТВ нет. За три часа эфира выходит шесть информационных пятиминуток, каждая из которых — выпуск новостей в миниатюре. Вообще информационный отдел — этакая Золушка утреннего эфира. Потому как в час ночи, когда все позади, информационная служба в полном составе остается в "Останкино"ночевать. Потом, с 4.30, Назарова отсматривает Информацию, присланную за время "сладкого"сна. Если необходимости нет, то кроме как в 8.30 другого выпуска в прямой эфир не делают. А в 8.30 — это святое. Самый что ни на есть прямой эфир на Москву. Выпуск несколько видоизменяется с прицелом на интересы столичных жителей. 19.20. Дибров удаляется читать письма телезрителей. Видно, чтобы проникнуться народными чаяниями. 19.30. 21-я аппаратная на 4-м этаже. Идет запись рубрики "Кино". Для записи нескольких предложений текста готовятся полчаса. Ставят свет, камеры. Ассистент режиссера Юра Кондратюк живо обсуждает ситуацию с оператором Павлом Солодовниковым, сыплет профессиональным жаргоном вроде: "Да у нее бликует все...". Ведущая Катя тем временем долго делает прическу и смотрит в монитор, как в зеркало. Терпение Кондратюка лопается: "Катя, руки убери от головы. Мы не можем свет поставить. Стой там, где стояла, а сейчас на тебя наедем. Сильно". 19.55. Наконец-то свет поставили. Звучит команда: "Внимание всем, мотор!"Первую фразу пишут три дубля, вторую, которая длиной поболее, — дублей пять. 21.25. Эфир приближается. Режиссер Стаc Марунчак относит все видеокассеты с рубриками, сюжетами, музыкальными вставками в эфирную аппаратную. 21.45. Готовность №1. Ведущие Дибров и Назарова садятся в студию, отделенную от аппаратной стеклянной перегородкой. На лицах — легкое, едва заметное напряжение. А в эфирной аппаратной тем временем — бои местного значения: не хватает стульев. Наконец стулья находятся, но являют собой удручающее зрелище: сиденья по преимуществу разодраны, спинки сломаны, ножки гнутые. А из-под вспоротой обивки колоритно торчат куски ваты. 22.00. Режиссер кричит: "Монитор!"Идет заставка "Доброго утра". Звучит следующая команда режиссера: "В кадре!"Дибров начинает говорить. На N-ной секунде своего монолога замысловато подводит к выпуску новостей. Звучит многообещающая фраза: "Судя по вашим письмам, вы очень любите Кая Метова..."(О-па! Вот он, результат чтения зрительских писем перед эфиром). 22.30. Пока идут клипы и репортажи, нас запускают в святая святых — эфирную студию. Вход мне и фотокору неожиданно перегораживает сурового вида страж порядка с малиновыми губами. Требует специальный пропуск. Наши пропуска для входа в "Останкино"ее не устраивают. В студии тем временем становится жарко. В прямом смысле — огромные фонари припекают почище, чем солнце где-нибудь в Южной Сахаре. Дмитрий Дибров сидит на каком-то узком, неудобном стульчике. В эфире этого, разумеется, не видно. Камера берет его до пояса. В кадре все чистенько и цивильно. Не видно и стоящего перед ним обшарпанного столика высотой до колена с красным допотопным телефончиком (внутренняя связь). У Марины Назаровой, сидящей в метре от Диброва, стол повыше. По краям — что-то загадочное, блестящее, вроде фольги. Как нам объяснили, этот стол считается просто высшим шиком. Куда там их Голливуду — вот где "великая иллюзия": на нашем ТВ, успешно выдающем фанерные выгородки и столики, обтянутые мятой жестью, за роскошные студийные интерьеры. 23.15. Второй час эфира. Ведущие подтягиваются в аппаратную. Спасаются от жары — а то плывет косметика, и подправлять ее не успевают. Дибров — режиссеру: "Стаc, я могу побольше потрепаться в половине — минуты две?"Марунчак дает добро. Отсчет времени в процессе эфира идет по получасовкам. 23.30. Дибров в студии уже явно нарушает свой лимит времени — говорит около трех минут. В аппаратной волнуются: все расписано по минутам. Но нет, обошлось. В 3 минуты 25 секунд Дибров монолог свой закончил. Идет рубрика "Ранние гости". Записывают ее заранее. Сегодня, например, должны были записывать "раннего гостя"Ларисы Вербицкой, эфир которой через день. "Товарища Сухова"— Анатолия Кузнецова — долго ждали, но что-то не сложилось, таможня "добро"не дала, и записи не было. У Диброва же "ранний гость"— аж пятимесячной давности. Сюжет с заведующей лабораторией дегустации завода "Кристалл". 0.10. Идет сюжет о Таджикистане. Дибров якобы напрямую связывается с корреспондентом "Доброго утра", та комментирует, отвечает на вопросы. Идет соответствующая "картинка". На самом деле этот момент заранее и довольно профессионально слеплен. Записывали его перед эфиром. Дибров говорил с журналисткой по телефону, а потом к разговору монтировали кадры присланного из Таджикистана репортажа. Делать же настоящие прямые включения из корпунктов не позволяет техника. Вернее, ее отсутствие. Час ночи. Конец эфира. Все облегченно вздыхают. Передачу сделали. Вроде хорошую. Не благодаря, а вопреки. После эфира ведущий и часть бригады едут домой спать. Остальные же устраиваются на ночевку. Кто на узком диванчике в редакции "Утра", кто по-братски — прямо в креслах. Имеются одеяла с подушками и пижамы в сейфе. Уснуть, правда, проблематично — ложе жесткое, да и спать-то всего-ничего — 2—3 часа. К 8.30 нужно готовить хронику следующего дня..." Если такая жизнь вас не испугала, продолжим наш "образовательный"(САМОобразовательный, САМОвоспитательный) процесс, хотя еще немецкий писатель Адольф Кинг предупреждал: "Не следует забывать, что общество больше любит, чтобы его развлекали, а не учили". Да и "переходное"наше время выпало для этого не самое удачное, когда подлинные критерии, подлинные ценности оказались (уверен — НЕНАДОЛГО) словно оттеснены на обочину жизни вроде бы новой "посткультурой"со своей (прости, Господи) эстетикой, терминологией, кумирами и "фенечками", где художественным (еще раз прости, Господи) явлением становится "хэппенинг"некоего "художника"Кулика, который в голом виде кусает прохожих за пятки и, сидя на цепи в ухоженных городах Европы, демонстрирует "новую русскую ментальность". А ее, в свою очередь, демонстрирует наше "новое ТВ". И все это "новое"есть не что иное, как обыкновенный старый психиатрический диагноз — шизофрения. Ну, это скорее тема врачебного консилиума. А то, что сегодня из уст телеведущих сплошь и рядом льется "безграмотность", — это чья тема? Или жизнь такая? Без правил! Орфографических и всех прочих. А знаниям откуда взяться, если по дням и годам — галопом? Да и не нужны знания! Только обременяют. Какая разница, что было? Важно — то, что сейчас. Полуграмотность, полуобразованность — данность. Дилетантство во всех сферах — норма. И опыт — не нужен. Никчемен. Некогда Леонид Зорин, автор "Царской охоты"(пьесы, а не ресторана), опустился перед одним из актеров на колени и попросил произносить те слова, которые обозначены в роли. Точно те самые слова. Актер, разумеется, посчитал драматурга ненормальным. Однако порой просто необходимо, чтобы каждый выполнял свою работу так, как ее положено выполнять... И даже тогда, когда всем (но не тебе самому!) станет очевидно, что ТАЛАНТА Бог не дал, и высокое слово ТВОРЧЕСТВО плохо сопрягается с тем, что ждет от тебя ИСКУССТВО (пусть и телевизионное), и ты волею трагических, с твоей точки зрения, обстоятельств занимаешь весьма скромную нишу в океане телевизионных дел, все равно ты должен выполнять свою работу так, как ее положено выполнять. А значит владеть РЕМЕСЛОМ. И нет в этом слове ни тени уничижения. Если безмерно талантливый мастер способен сотворить кресло как произведение высокого искусства, которое будут бережно реставрировать и хранить веками, то основательно владеющий ремеслом мастеровой сработает как минимум надежный табурет, на котором будет удобно сидеть. Делать такие "табуреты"приходится кому-то и на Телевидении, без всяких особых изысков "выдавая в эфир"дикторов и сводку погоды, "озвучивая"микрофонами госчиновников или выписывая пропуска участникам передачи, заказывая транспорт или выискивая очевидцев происшествия, на горбу таская декорации или... Да мало ли что еще, что никак не отнесешь к высокому творчеству, хотя и составляет большую его часть. Вы готовы делать это и подобное, даже пробившись со временем на вершину самого высокого телевизионного искусства? Тогда такое неказистое слово, как ремесло, не должно быть для вас незнакомым. И оно, ремесло, непременно внесет свою лепту в это великое явление по имени ИСКУССТВО, делом которого во все времена была защита высших ценностей человеческого духа. А коли так, то перечень сведений (инструкций, требований, постулатов, рекомендаций, условий, ограничений и пр., вплоть до добрых советов), которым АВТОМАТИЧЕСКИ должен владеть телевизионщик, занял бы не одну сотню страниц. Правда, в зависимости от телеспециальности, и содержание этих страниц будет отличаться, сохраняя при этом некие единые для всех положения. Отличаться, меняться оно будет и "само по себе", с течением времени, под влиянием меняющихся обстоятельств, и в первую очередь — под напором семимильными шагами развивающейся техники и технологии Телевидения. Судите сами, сохранил ли свою абсолютную незыблемость короткий перечень требований, предъявляемых телевизионным экраном съемочной группе, которые сформулировал П. Гринуэй всего лишь лет 15 лет назад: 1. Экран рассчитан на крупный план. 2. Не передает глубокого черного цвета, а также оттенков красной гаммы. 3. Плохо справляется с яркими движущимися огнями на черном фоне. 4. Излишне чувствителен к мобильности камеры. 5. Не способен точно воспроизвести сложную фонограмму. 6. Сочетать насыщенность цвета с контрастом тональностей. 7. Центр композиции прочно занимает середину экрана, прочее пространство выпадает из горизонтального видоискателя. 8. Статика предпочитается движению. 9. Хорошо освещенные планы тщательно моделируются на контрастном фоне, общие планы сводятся до строжайшего минимума. 10. Вырабатывается своеобразный техносемиотический язык теледраматургии. А теперь представьте себе, как это звучит сегодня, в эпоху "цифрового Телевидения", когда телевизионными устройствами с большими экранами оборудуются центры управления космическими полетами, авиационные тренажеры, телевизионные студии, хирургические клиники и учебные заведения. Когда большой экран вдохнул новую жизнь в традиционный некогда для отечественного Телевидения ТЕЛЕТЕАТР и во многих странах сначала создаются сети театрального Телевидения, а потом кинозалы "цифрового кинематографа", представляющие собой те же телевизионные театры с большим экраном, расположенные в разных городах и связанные между собой телевизионными каналами связи (кабельными, радиорелейными и спутниковыми системами). Цифровая техника стала постепенно проникать в Телевидение в 70-е годы. Первыми появились цифровые корректоры временных искажений, затем — кадровые синхронизаторы, генераторы специальных эффектов, микшеры, коммутаторы. Во второй половине 80-х годов был создан первый промышленный цифровой видеомагнитофон. Предельно допустимое количество перезаписей в цифровом аппарате практически перестало ограничивать возможности создателей телевизионных программ. Носителем в первых системах цифровой видеозаписи была магнитная лента. Постепенно запись на магнитные и оптические диски стала завоевывать свое место в Телевидении. Дисковые системы дороже ленточных и имеют меньшую емкость, но они обладают весьма важным преимуществом — практически мгновенным (в сравнении с ленточными системами) доступом к любому фрагменту записи. Это создает новые возможности для компоновки и монтажа. Таким образом, появление цифровой видеотехники ознаменовало начало кардинальных изменений в технологии производства телевизионных программ. В начале 90-х годов были разработаны эффективные методы передачи цифрового телевизионного видеосигнала. Стало возможным говорить о начале полномасштабного перехода к цифровому Телевидению. 1998-й стал годом начала цифрового телевизионного вещания. Переход к цифровому представлению телевизионного видеосигнала позволил улучшить качество телевизионной передачи и создавать более надежную аппаратуру. Он также открыл путь к конвергенции Телевидения и компьютерной техники. Благодаря тому что изображение оцифровано, стало возможным создание невероятно большого числа изощренных спецэффектов, невозможных в аналоговой технике. Переход к цифровой технике открыл создателям телевизионных программ совершенно новую область, в которой можно найти громадное поле для реализации творческих идей. Нет сомнений, что цифровые технологии — это будущее Телевидения. Цифровая видеозапись все сильнее теснит аналоговую. Но замена базового формата видеозаписи телекомпании — это серьезная проблема, требующая решений большого комплекса вопросов технического, экономического характера, обучения персонала и т.п. Обилие форматов и аппаратов цифровой видеозаписи, появившихся на рынке телевизионного оборудования, выгодно телекомпаниям, так как обостряющаяся конкуренция способствует совершенствованию аппаратуры и снижению цен. Но различия в технико-экономических показателях аппаратуры разных форматов — не столь явные, чтобы однозначно выбрать какой-нибудь один формат. Поэтому проблема его выбора всегда сложна. Многие форматы, появившиеся несколько лет назад (D-l, D-2, D-3, D-5, Digital Betacam), уже заняли определенные ниши в производстве ТВ-программ, но ни один из них по различным причинам не смог стать доминирующим. На роль базового формата телевизионного вещания сейчас претендуют недавно появившиеся системы: DVCPRO, Digital-S, Betacam SX. Тем не менее области их применения различны, да и форматов достаточно много. К тому же технические показатели аппаратов видеозаписи являются важными, но не решающими факторами. Деньги должны вкладываться не в отдельные устройства и даже не в оборудование, а в комплексные системы создания ТВ-программ. ...Вот так, на "деньгах"(что очень созвучно нашему рыночному времени) и заканчивается этот короткий "цифровой разговор". Впрочем, деньги — это те же цифры, так что внешне все выглядит вполне органично и созвучно понятию ЦИФРОВОЕ Телевидение. И это — сегодня! А что будет завтра и тем более — послезавтра?.. Вы правы, все это означает, что даже "просто ремесло"придется постигать всегда. Здесь не бывает точки, только многоточие. А ведь это еще не самое главное, потому что главное — ТВОРЧЕСТВО! А кто главный в творчестве? Режиссер? Оператор? Художник? Артист? Телеведущий? Звукорежиссер? Продюсер?.. (перечень далеко не окончен!) Да-да, согласен, звучит наивно, а то и хуже того. Все они главные, хотя, не лукавьте, наиболее привлекательны те из них, что на виду, так сказать, "на витрине Телевидения", кого, мешая в кучу разные профессии, объединяют полуиронично звучащим ярлыком "ТВОРЦЫ". Что в принципе не соответствует действительности, ибо ни один "творец"ничего не может сделать на Телевидении в одиночку, и даже не понять порой — кто на самом деле стал подлинным творцом передачи, ток-шоу или фильма. Тем не менее, еще не познавшая тайн коллективной профессии "телевизионщика", молодежь стремится, конечно, в телетворцы. А если так, то приготовьтесь услышать или прочитать о себе такое, да еще под заголовком "Ё мое!"как зеркало культурной деградации"("Общая газета", №30, 1997). "Совсем недавно ведущий одной из развлекательных программ познакомил миллионы телезрителей с очередной звездой, исполнившей очередной "хит"с рефреном "Ё-мое!". Я понимаю, что с эстрады, да еще попсово-хитовой, не к чему возглашать: "Восстань, пророк, и виждь, и внемли". Но ведь и "легкий жанр"должен иметь пределы "легкости", шантанно-канканные припевки и пританцовки вековой давности, подробно описанные в литературе и запечатленные в изобразительном искусстве, всегда считались малоприличными в порядочном обществе. Поэтому-то их натуральное восприятие бывало ограничено соответствующими местами, называвшимися "злачными", — борделями, например. Позже канканы были стриптизами вкупе с "музыкой"в ритме обезьяньей случки. Признавая, что на эти изыски имеется безусловный спрос, хотелось бы узнать: почему этот выборочный спрос превратился в наглое централизованное "предложение"? Можно возразить: не хочешь — выключи телевизор. Но... взрослый может, быстро поняв "что к чему", выключить или переключить телевизор. А ребенок? А подросток?.. Канули в Лету времена, когда телезрителям страны предлагалось выбирать из меню, где посевная страда и пуск новой домны бывали гвоздями программы, и переключаться можно было на скромные "Голубые огоньки", фигурное катание или футбол. Потом мы добились свободы. Свободы или вседозволенности?.. Когда жаждут свободы, которой раньше совсем не было, забывают о необходимости чувства меры. Когда кричат о правах личности, забывают о правах общества и обязанностях перед ним и перед самим собой, перед своими детьми". И такое: "В тени чужой харизмы роятся люди-маски, люди-тени, у которых под респектабельной личиной тележурналиста скрывается только сытое стремление к кормилу. Кстати, ни в одной другой стране выражения "кормило власти"нет. И хотя все мы знаем, что слово это происходит от невинной "кормы"и означает всего-навсего руль, все-таки в этой ассоциации с кормом есть что-то неслучайное. Уж как хотите, а есть"("Смена", 1999). И еще: "В эфире — "Аншлаг". Герои любят друг друга, а главное — самих себя, уверены в собственной гениальности и в том, что происходящее в эфире интересует кого-нибудь еще кроме них. Без устали давится собственным смехом ведущая Регина Дубовицкая. "Сегодня пошлые и завтра пошлые"завсегдатаи "Аншлага", кажется, окончательно потеряли ощущение времени. Уже обросли седыми бородами шутки, появились морщины на лицах их авторов, бессчетное количество раз сменились костюмы ведущей. Уже наизусть заучены телезрителями все "ужимки и прыжки"сатириков, юмористов и пародистов... — юморист с голосом "неопределенного пола"в сотый раз радует публику: "Что это у тебя груди прыгают?.. То место, которым садятся на стул, у тебя называется талией?" ...Исчерпан скудный арсенал режиссерских и актерских возможностей Регины, заставляющей собеседников то впасть в детство (чтобы почерпнуть из воспоминаний о нем свидетельства собственной незаурядности), то философски размышлять о будущем. Прежними остались лишь с непреходящей кокетливостью обнаженные колени госпожи Дубовицкой да смех в лучшем случае "от живота". А программа все плывет по бурным эфирным волнам, не тонет..."(Юлия Кантор, "Известия", 1999). Ну как, готовы, стремясь к известности, ко все затмевающему "имиджу", сродниться с приговором писателя Виктора Пелевина: "Мы живем во время, когда "имидж", отражения отрываются от оригиналов и живут самостоятельной жизнью. И каждый из них приобретает определенную суггестивно-коммерческую ценность, не соответствуя ничему в реальности". А ведь и в самом деле: есть эмпирическая, реальная жизнь, а есть та, которую отражают СМИ (а они все-таки ОТРАЖАЮТ то, что им интересно, как они могут и как они понимают, а это не одно и то же с эмпирикой), и возникает, как ни крути, "вторая реальность", так сказать, "оСМИсленная". Может быть, на знамени Телевидения органично будет смотреться Латынь с ее идиомой "qui pro quo"— "принять одно за другое"?.. Социолог Фулхинони писал, что экран подобен доктору, к которому приходит толпа на церемонию распознавания своих скрытых снов — мечтаний. Экран не более, чем сон, воссоздает реальность. В снах реальность никогда не повторяется. Наоборот, сама цель сна — освободить нас от реальности. Так может быть, телевизионное искусство соединяет две тенденции — бегство от реальности и акцентирование реальности?.. А если вас манит свет самой яркой на сегодняшнем телевизионном небосводе звезды — Тележурналистики, готовы ли переступить через великий журналистский закон: "Ниже пояса не бить и не целовать", а потом услышать от телезрителя Михаила Жванецкого: "К телеведущим я отношусь настороженно: они любят всех, приветствуют всех, в восторге от всех, с кем встречаются на экране. От этого у них замыленные глаза и отсутствует сердце. В жизни с ними не поговоришь — просто нет причин". Когда стала выходить передача "До и после полуночи", Владимира Молчанова вся страна узнала за один месяц. Теперь такого не бывает. Эфир бывает один раз в неделю, а лучше — почти каждый день. Иначе останешься без "имиджа"(?!) А, может быть, все дело в том, что телепрограмма — бабочка-однодневка? Пропорхнула — и нет ее. И кумиры живы и любимы, пока они на экране. А ушли — и невозможно ни вспомнить, ни понять, отчего зрители с ума сходили, к экрану прилипали и готовы были полцарства отдать за секунду живого общения с ними. Эфемерное создание — ТВ. Эфемерное. Как и нечеловеческая слава ее служителей. И цепляются они за эфир, как наркоман за дозу — только не останавливаться, не дать себя забыть! Иначе — никакого тебе имиджа, известности, денег, наконец. И никаких интервью... Кстати, а как к ним вы готовы, как всегда готов десятилетиями (?!) сохраняющий свою популярность Александр Невзоров, в полном соответствии со своим имиджем эпатировавший Г. Резанова и Т. Хорошилову ("Комсомольская правда", 1990): — Есть ли у вас законы, от которых нельзя отступать? — Обо мне ходят легенды, что я готов пойти на все ради Информации. Что ж, образ разбойника-репортера мне ближе, чем образ розово-голубого героя. То, что вы сейчас называете Гласностью, — та область, та земля, которая завоевывается. Земля нам абсолютно неизвестная. И первыми на разведку, на завоевание идут люди с авантюрным характером, с особым психологическим свойством натуры: им очень трудно сохранить белоснежными манжеты. И я, естественно, далек от совершенства. — Значит, репортерство и интеллигентность — понятия несовместимые? — Совершенно. Есть замечательная пословица: "В доме повешенного не говорят о веревке". Человек, избравший профессию репортера, именно о веревке и должен говорить в доме повешенного. О какой интеллигентности здесь вообще может идти речь? Репортерство — страшно грубая солдатская профессия. А вот предупреждение молодым от совсем еще не старого, но уже маститого "музобозника"и бывшего директора ТВ-6 Ивана Демидова: Для того чтобы стать настоящим профессионалом на Телевидении, нужно как минимум лет десять поесть дерьма. У нас сейчас лихо все закручено, так что срок уменьшился. Когда молодые люди приходят в атмосферу ТВ — один шаг до звездной болезни, частых выпивок, вольностей жизни, наркотиков и т.д., и только получив стержень, можно стать профессионалом. Вы и к этому готовы?.. Тогда вас, возможно, нисколько не обескуражит байка о том, как американский писатель Деннис Норден однажды удивился такому остроумному высказыванию телережиссера: "Нам не нужно, чтобы это было хорошо. Нам нужно, чтобы это было в четверг!"Что ж, для американского телережиссера (а в эту, пока никак не свойственную России, игру уже несколько лет играем и мы) телевизионное искусство испокон веков называется телебизнесом, а немеркнущая периодичность западания в душу клиента-покупателя — дело святое. Со святостью (американской) у нас пока не все и не всегда "О'кей". У нас даже министр образования Геннадий Ягодин (правда, уже бывший) обеспокоен насаждаемым нашим (а-ля американским) Телевидением уровнем массовой Культуры. Его беспокоит влияние на человека музыки такой степени громкости и ритмики, что она не оставляет возможности думать в этот момент: "Кайф, связанный с огромностью звучания, — это кайф освобождения от мыслей. Меня беспокоит, что люди в разных странах стали меньше читать. Каждый человек читает в своем собственном ритме: это дает ему возможность думать над прочитанным. Когда человек воспринимает события через средства массовой Информации, ему навязывается ритм. Успел — не успел. Если не успел за ритмом сообщения — ухватил вершки содержания. Вкус, настоящий вкус — это не вершки, это глубины. И не хотелось бы, чтобы Культура развивалась по этому пути". ("Человеку разумному в XXI веке придется держать экзамен, насколько он разумен и разумен ли вообще"— "Московские новости", №44, 1998). Откровенно говоря, к иной Культуре позволительно подбираться при наличии собственных крепких культурных тылов. И только на этой основе возможна прививка инокультурных проявлений. Я не уверен, скажем, в том, что некоторые наши молодые (да уже и не очень-то молодые) "новые русские"так уж крепко укоренены в родной культурной почве. Перед занятными манифестациями западной масс-Культуры они оказываются голыми, что приводит к обезьянничанью, а не к созиданию нового культурного внутреннего пространства. И не потому, что западная Культура плоха или нужно закрываться от ее проявлений. От нее никуда не денешься, если мы хотим жить в ладу с миром. Успешно встраиваться в "большой"мир можно только при условии предварительного культивирования своего мира. Как нельзя выучить иностранный язык, не обладая предварительно знанием своего родного, так нельзя вырасти в России, но, духовно оставаясь ей чуждым, с пользой питаться продуктами иных Культур. Верно и другое: как невозможно, по-видимому, совершенствоваться в познании родного языка, не изучая чужих языков, так и невозможно быть культурным по отношению к собственной среде, оставаясь вполне чуждым и отделенным от горизонтов иных Культур, иных идеологий. Если сейчас пробежаться глазами по телепрограмме, можно с трудом найти одну-две передачи, не содранные у Америки, или наши хорошие фильмы. Везде боевики, эротика и прочее и прочее. Как относятся люди, работающие на Телевидении, к этому агрессивному нашествию заморской Культуры? Юрий Сенкевич: Америка создала свою Культуру, образ жизни, поэтому наша задача, видимо, каким-то образом мирно сосуществовать и сотрудничать, но с другой стороны — засилье американских игр, шоу в не слишком удачном исполнении... Это бездумное копирование — на совести тех, кто этим занимается. А что мы можем противопоставить американской продукции? Нам нечего противопоставить, а свято место пусто не бывает. И меньше всего в этом нужно обвинять американцев. Они воспитывают своих граждан в духе любви и уважения к своей стране, своему гимну, флагу... И мы должны через Телевидение прививать любовь к России — ее нужно показывать. Люди, которые сейчас отвечают за образование, воспитание, пропаганду, должны об этом думать. Лариса Кривцова: Самое опасное в американском влиянии — это детские мультфильмы и детское ТВ, которое сейчас пропагандируется, потому что, смотря это, дети вырастают другими, с иным, нерусским мышлением. В этих мультфильмах очень много жестокости и насилия. Боюсь, что может оказаться так, что через несколько лет мы будем жить совсем не в России, а в другой стране, от которой останется одно название. А самое противное в этом — примитивизм, простая примитивная Культура, где все просто, как репа, но очень скучно. Владимир Кара-Мурза: Это другая крайность, по сравнению с советским временем. Во всем надо знать меру, а сейчас на нашем Телевидении явный перебор, но я думаю, что это болезнь роста. Тревожит то, что нет наших фильмов, а самое неприятное во всем этом — неуважение к национальной Культуре. Все-таки в Америке Культура молодая, ей всего 200 лет. А у нас намного старше, поэтому перенимать все американское не стоит. Не нужно заниматься самоуничижением. Лариса Вербицкая: Это время такое; я думаю, пройдет, как любая болезнь. Наиболее неприятно все насилие, что идет сейчас с экранов, агрессия, бесконечные боевики. Александра Ливанская: То, что появляется у нас на экранах, — не Культура, а бизнес. Деньги делают и на американских фильмах, и на жутких мультфильмах, произведенных даже где-нибудь в Тайване или Гонконге. Берут то, что подешевле, а продают подороже. Неприятно, что Телевидение превращают в казино огромного масштаба. В таком случае оно никогда не станет искусством. Больше всего мне неприятны эти игры, ток-шоу и то, как агрессивно все навязывается зрителю ("Московский комсомолец", №151, 1997). А случилась эта метаморфоза всего за какие-то десять лет! И не с Телевидением, а с нашим сознанием?.. Вот как это происходило с 1989 по 1999 год.; Вначале был вопль несогласных. Это был "бунт против затхлого порядка". Революционеров было много. Но расходившаяся подпольно огромными тиражами рок-музыка, а также — программа "Взгляд"и журнал "Огонек"были, пожалуй, главными революционерами. ...Социологические подтверждения тому мы обнаруживаем в исследовании Всероссийского центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ) "Советский человек", прослеживающем изменения в общественном сознании от 1989 до 1994 и от 1994 до 1999 года. Общественный пафос в 1989 году был потрясающим. 64% людей всерьез считали себя так или иначе ответственными за происходящие в стране события. Пафос перемен был таким, что люди хотели все изменить в масштабах государства, в чем собирались ему, государству, содействовать. В общем, 75% опрошенных по тем или иным причинам собирались реформировать страну. Очевидно, что в начале 90-х было сделано все, чтобы потом общество скатилось в полный декаданс. И декаданс наступил. Это закономерный результат: когда все делаешь для революции, а потом вожделенные перемены заканчиваются полным ужасом и превращением демократических лидеров в обычных бюджетных воров, психика находит выход только в эгоцентризме... Социологи засвидетельствовали уже в 1994 году значительное падение общественного пафоса и возвышение в сознании людей личных интересов над общественными и государственными. Директор ВЦИОМ Юрий Левада говорит: — Наш соотечественник весьма ощутимо разгосударствился. Мало кто проявляет готовность жертвовать чем-либо для блага государства. Укрепились жизненные установки типа "мы ничем не обязаны государству"и "мы должны стать свободными людьми". Иными словами, возросло демонстративное отчуждение человека от государства. И такое настроение — это полная, конечно, катастрофа для нации. Потому что у нее вообще нет иммунитета против того, что с ней делают. А это значит, что с ней можно делать все, что угодно. И в этом "делании чего угодно"именно Телевидению принадлежит ведущая роль. В "Московских новостях"в августе 1999 года Екатерина Кирсанова обратила наше внимание на американский фильм "Эд из телевизора"— рассказ о человеке, который стал телезвездой, ничего для этого не делая. Это своего рода размышление о том, как влияют друг на друга, сливаются, перетекают и становятся неразделимыми подлинная жизнь и сконструированная реальность, которую население каждый день видит по телевизору... Некая телестудия в погоне за дешевой во всех смыслах популярностью решает непрерывно показывать в прямом эфире жизнь обыкновенного человека. После многочисленных проб найден идеальный кандидат — придурковатый клерк из конторы видеопроката (актер Мэтью Мак Конэхи). Отныне повсюду — на работу, в бар, на свидание к любимой девушке он отправляется в сопровождении телекамер, и за каждым его шагом с азартом и восторгом следит вся страна. Коллективная истерия, фан-клубы и статьи в газетах, посвященные 32-летнему большому ребенку с внешностью пьющего советского водопроводчика... С одной стороны — как управляема эта аморфная масса! С другой стороны — какая мощная у нее власть! Эта толпа с замиранием сердца ловит брошенную телестудией наживку и следит за приключениями человека, который еще неделю назад был неинтересен даже своему отцу! Но та же толпа требует, чтобы возлюбленную героя заменили, и телестудия послушно на это идет. Непонятно, кто кого дергает за ниточки. Кто марионетка, а кто кукловод? Это будет "проклятый вопрос"наступившего XXI века, философский (а значит, увы, не "прагматично-прикладной"), ответ на который известен со времен Аристотеля и его утверждения "Zoon politikon"(то бишь человек — животное общественное). Только ведь это как все телевизионщики, так и все зрители — zoon politilcon?!.. Что, опять оказались перед вопросом — КТО ГЛАВНЕЕ?!"Ведь наши зрители — не нерадивые недоразвитые дети, чей удел лишь внимать с благодарностью тому, чем с "творческого Олимпа"делится с ним телевизионный экран. Конечно, эти сомнения никак не отвергают право (обязанность?!) Телевидения "нести миллионам телезрителей"художественные, нравственные и другие (подлинные!) ценности. Даже "сам"Константин Эрнст (ныне глава ОРТ, а ранее — творец подчеркнуто эстетского "Матадора") как-то сказал: "Люди, включая телевизоры, не обязаны чувствовать себя в школе, несущей печать принудительности. Человек приходит с улицы, отягощенный всевозможными проблемами, и использует телевизор по другому назначению. Он хочет развлечься, отвлечься. И невозможно из телевизора поломать эту систему восприятия. Ее необходимо принять и под видом развлечения дать то, что впоследствии сможет воздействовать на этого человека, на его духовное развитие. Телевидение обязано в отношениях с массовой аудиторией использовать тактику троянского коня. Надо иметь точное представление о желаниях массовой аудитории и использовать свое знание для того, чтобы "упаковать"для публики те ценности, которые хочешь до нее донести". Но амплуа троянского коня не всякому по плечу. Угадывая (потакая?!) желания массовой аудитории, легко потерять из виду границы вкуса, меры и даже приличия и впасть в пошлость, о которой еще А.С. Пушкин предупреждал: "Это то, что сразу пошло в народ". А ее, пошлость, можно сотворить и не ведая о том, из самых благих, казалось бы, побуждений. Помните скульптора Каца из повести И. Ильфа и Е. Петрова о городе Колоколамске? Он думал, что К.А. Тимирязев — герой Гражданской войны, и изваял его конным. Потом, однако, узнал, что Тимирязев — "беспартийный сочувствующий селекционер", отбил от простертой руки саблю и приварил к ней брюкву. Но с той поры бедный ваятель навсегда потерял покой: конный бронзовый ботаник являлся к нему в ночи и "стучал копытами по суглинку", причитая: "Кац, Кац, что вы со мной сделали?.." ...С другой стороны, народ (то бишь многомиллионный наш зритель) — тоже не ах какой подарок, что он, народ, благополучно и продемонстрировал, получив свободный доступ к телевещанию, причем по ту, нашу, сторону вещания. Первая ласточка абсолютно свободного словоизъявления — программа "Будка Гласности"предлагала всем желающим встать перед телекамерой да излить душу. Одно условие — без бранных слов. Вскоре выяснилось, что сказать особо нечего. Народ, опасливо заглядывая в "Будку"и явно ожидая какого-нибудь подвоха, оказавшись наедине с камерой, либо гримасничал и кривлялся, передавая приветы родным, близким и подружкам (подростки, солдаты срочной службы, девицы на выданье), либо набычившись, изрекал митинговые лозунги: "Требую запретить, восстановить, положить конец..."(пенсионеры, отставные военные, женщины среднего возраста). И лишь немногие, постояв перед камерой и раздумчиво почесав "репу", покидали "Будку". Но тут началась эра ток-шоу. И народ стали зазывать на Телевидение в качестве живых зрителей, массовки и участников передач. Народ, который в принципе страсть как обожает прикасаться к "прекрасному"в лице популярных ведущих-шоуменов, повалил валом. А вскоре совершенно расковался, начал высказываться по любому поводу. Великая психотерапевтическая ценность подобных программ заключается в том, что они замещают всем желающим прежнюю, исполненную огромного смысла, коммунальную жизнь — с подглядыванием в замочную скважину, письмами в партком по месту работы блудного мужа, обсуждением с соседками на лавочке у подъезда шалавы Нинки, которая что ни день ведет к себе нового мужика. Если бы этим и ограничивался "глас народа", так и бог бы с ним. Уровень такого "гласа"вполне адекватен уровню самих программ и зрительской аудитории. Но, увы, без "народного гласа"не обходятся и серьезные программы, обсуждающие самые больные и животрепещущие проблемы нашего бытия. А народ, сидящий и в этих студиях, все тот же. ...Анатоль Франс когда-то сказал: глупец гораздо опаснее злодея. Злодей хоть иногда, но отдыхает. Глупец же неутомим. P.S. Разумеется, далеко не вся публика, участвующая в ток-шоу, подпадает под описанный мной тип. Но он — самый распространенный и самый активный, а потому именно он, к несчастью, является выразителем гласа народа. Умный любит учиться, а дурак учить... — именно так, слово в слово с этой строкой, и названы заметки о "теленароде"И. Петровской в "Известиях"(1999) А я всего лишь в очередной раз использовал (переписал!) чужие (но абсолютно при этом собственные) мысли, боясь подпортить свои и без того не всегда идеальные отношения со зрителем. Содержание   www.pseudology.org