Вильгельм Райх
Психология масс и фашизм
Глава 9. Массы и Государство
Заблудившись в лесной глуши Америки, группы поселенцев стремились найти тропу, по которой они пришли, чтобы из известного района вновь отправиться вперед в неизведанные дали. Для этого они не создавали политические партии, не затевали бесконечные споры о неизвестной территории. Они не докучали друг другу составляя программы урегулирования спорных вопросов. Их действия носили естественный, рабоче-демократический характер и определялись данной ситуацией. Они объединяли усилия, чтобы найти известное место, и, собравшись с силами, отправлялись в дальнейший путь. Когда в процессе лечения вегетотерапевт запутывается в сложном переплетении иррациональных реакций пациента, он не затевает с пациентом дискуссии о проблеме "существования или несуществования бога" и не приходит в раздражение. Он анализирует ситуацию и пытается составить себе ясное представление о предыдущем ходе лечения. Он возвращается к тому моменту, когда он еще ясно понимал ход лечения. Естественно, каждое живое существо стремится установить и устранить причину бедственного положения, в котором оно оказалось.
 
В первую очередь оно не будет повторять действия, послужившие причиной несчастья. Таким образом, опыт помогает преодолевать трудности. Нашим политическим деятелям чужды естественные реакции такого рода. Можно утверждать, что они не могут ничему научиться на своем опыте. В 1914 году австрийская монархия развязала первую мировую войну. В то время она сражалась с оружием в руках против американских демократов. В 1942 году, во время второй мировой войны, было выдвинуто предложение восстановить габсбургскую династию для "предотвращения" новых войн. Предложение было поддержано американскими дипломатами. Это - иррационально-политический абсурд. Во время первой мировой войны итальянцы были друзьями и союзниками американцев. В 1942 году, во время второй мировой войны, они стали злейшими врагами, а в 1943 году - снова друзьями. В 1914 году, во время первой мировой войны, итальянцы были "традиционными врагами" немцев. В 1940 году, во время второй мировой войны, итальянцы и немцы были кровными братьями, "опять-таки на основе традиций". В следующей мировой войне, например в 1963 году, немцы и французы превратятся из "расово традиционных врагов" в "расово традиционных друзей". Это - эмоциональное бедствие. Представьте себе следующую картину. В XVI веке появляется Коперник и утверждает, что Земля вращается вокруг Солнца. В XVII веке один из его последователей утверждает, что Земля не вращается вокруг Солнца, а в XVIII веке ученик этого последователя Коперника утверждает, что все-таки она вращается вокруг Солнца. Однако в XX веке астрономы утверждают, что правы как Коперник, так и его последователи, поскольку Земля вращается вокруг Солнца и одновременно остается неподвижной. Если Коперника мы готовы сжечь на костре, то в случае политического деятеля дело обстоит иначе.
 
Когда политический деятель несет несусветный вздор, утверждая в 1940 году нечто совершенно противоположное тому, что он утверждал в 1939 году, миллионы людей выходят за рамки приличия и утверждают, что произошло чудо. Серьезная наука, как правило, не выдвигает новую теорию до тех пор, пока старые теории не перестанут удовлетворять научным требованиям. В случае неадекватности или ошибочности старых теорий начинается процесс выявления и анализа их ошибок - последующей разработкой новых концепций на основе полученных данных. Такая естественная методика проведения работ не свойственна политикану. Для него не имеет значения число новых явлений и обнаруженных ошибок. Старые теории продолжают свое существование в виде лозунгов, причем новые факты скрываются либо выдаются за иллюзии. Демократические процедуры вызвали чувство разочарования у миллионов европейцев и, таким образом, открыли путь к установлению фашистской диктатуры. Демократические политиканы не вернулись к исходным пунктам демократических принципов, не внесли в них поправки в соответствии с коренными изменениями в общественной жизни и не придали им соответствующее направление. Вновь ставятся на голосование процедурные вопросы, т. е. те формальности, которые столь бесславно были развенчаны в Европе. Политические деятели стремятся разработать и поставить на голосование систему обеспечения мира. Очевидно, что такая система вызывает чувство ужаса еще до начала её разработки. Основные элементы мира и сотрудничества физически присущи естественным трудовым взаимоотношениям между людьми и составляют основу обеспечения гарантий миролюбия.
 
Их невозможно "внедрить", так как они уже существуют. Хороший врач не "внедряет" "новое здоровье" в тяжелобольной организм. Он выявляет здоровые элементы в больном организме и затем использует их в борьбе с болезнью. Это утверждение справедливо и для больного социального организма, если подходить к нему с точки зрения социальной науки, а не с точки зрения политических программ и идей. Существует только одна возможность - развитие реальных, уже существующих условий свободы и устранение препятствий на пути этого развития. Но осуществлять это необходимо органическим путем. Невозможно навязать больному социальному организму гарантируемые законодательством свободы. Взаимосвязи между массами и Государством лучше всего могут быть показаны на примере Советского Союза. Это объясняется тем, что основа для осуществления социальной революции 1917 года была подготовлена социологической теорией, которая подвергалась проверке в течение последних десяти лет. Русская революция воспользовалась этой теорией. Миллионы людей приняли участие в социальном перевороте, вынесли его тяготы и пошли дальше. Что происходило в течение двадцати лет с социологической теорией и массами в "пролетарском Государстве"? При серьезном подходе к проблеме Демократии необходимо учитывать развитие Советского Союза. Какова природа этого развития, возможно ли его реализовать и каким образом можно его реализовать?
 
Различие между рабоче-демократическим преодолением трудностей и формально-демократическим политизированием ясно проявилось в отношении различных политических и экономических организаций к Советскому Союзу. 1936 год: говорите Правду, но как и когда? Началась итало-абиссинская война; одно событие стремительно следовало за другим. Никто не знал и не мог знать, какие изменения произойдут в мире в течение следующих месяцев и лет. Рабочие организации не вмешивались в ход событий. Рабочее движение было расколото на международном уровне и либо хранило молчание, либо бессистемно меняло точки зрения. Следует признать, что, несмотря на полную неудачу в области социальных преобразований, Советский Союз (в лице Литвинова) действительно в Женеве вел борьбу за мир. Ожидались новые, невиданные потрясения, и необходимо было подготовиться к ним. Потрясения могли привести к новому решению проблемы социального хаоса. В то же время возможности, заложенные в таких потрясениях, могли остаться неиспользованными, как это произошло в Германии в 1918 и 1933 году. Необходимо было объяснить структурную подготовку к социальным переворотам. Ни в коем случае нельзя было ввязываться в "перетягивание каната" между множеством противоречивых точек зрения на злободневные политические вопросы. Необходимо было дистанцироваться от повседневной политической суматохи и в то же время поддерживать связь с социальными процессами. Особую важность теперь приобрела работа над проблемой структуры личности. В первую очередь необходимо было внести ясность в проблему развития Советского Союза. Миллионы трудящихся в Германии, Англии, Америке, Китае и других странах лихорадочно следили за каждым шагом Советского Союза. Лица, сведущие в массовой психологии, знали, что если разочарование в Советском Союзе прибавится к катастрофе в Германии, то научная борьба за ясность составит существенно важную предпосылку выживания в новой войне. Приближалась европейская война, т. е. вторая мировая война на веку одного поколения.
 
Еще оставалось время поразмыслить о тех изменениях, к которым может привести вторая мировая война. Человеческая мысль еще могла вести борьбу с новой бойней и достичь понимания, которое положит конец существованию поджигателей войны. Трудно было сохранить спокойствие и ясность мысли тем, кто знал об этом. Но это необходимо было сделать, так как вторая мировая война, которая началась в Африке и вскоре должна была охватить всю планету, неизбежно должна когда-нибудь закончиться, и тогда народ потребует покончить с поджигателями войны и устранить её причины. Но в то время еще никто не знал, как осуществить на практике эти требования. В 1935 году было ясно, что Советский Союз в своем развитии неизбежно столкнется со значительными трудностями. Хотя политические деятели демократического толка в Германии, Скандинавии и других странах много говорили об этих трудностях, тем не менее они даже не пытались установить их источник. Они не вернулись к подлинно демократическим работам Энгельса и Ленина, чтобы пополнить свои знания об исходных социологических основах советского общества и затем прийти к пониманию его дальнейшего развития. Европейцы не могли игнорировать работы этих первооткрывателей подлинной Демократии так же, как подлинные демократы в Америке не могли игнорировать американскую конституцию и основные идеи таких первооткрывателей, как Джефферсон, Линкольн и др. Если Энгельс был выдающимся представителем немецкой Демократии, то Ленин был выдающимся представителем русской Демократии. Не отвлекаясь на формальности, они устремляли свои помыслы к сути Демократии. Их работы не упоминали из боязни попасть в разряд коммунистов или потерять академическое или политическое положение. Энгельс был зажиточным фабрикантом, а Ленин - сыном состоятельного чиновника.
 
В среде "правящего класса" они были диссидентами, стремившимися создать систему подлинной Демократии на основе марксистской социальной экономики (которая, между прочим, тоже возникла в "буржуазных кругах"). Демократические основы идей Энгельса и Ленина были преданы забвению. Они предъявляли к сознательности европейцев слишком высокие требования, которые, как впоследствии выяснилось, оказались не по силам и русским социологам, и политическим деятелям. В настоящее время (1944 г.) невозможно дать характеристику естественной рабочей Демократии без учета тех форм, которые она приняла в социально-политических идеях Энгельса и Ленина в период с 1850 по 1920 год. Необходимо учитывать также и те формы, которые она приняла на ранних этапах процесса развития в Советском Союзе в годы с 1917 по 1923. Русская революция была актом огромного социального значения. Поэтому с социологической точки зрения имеет существенно важное значение задержка в её развитии. Она должна послужить серьезным предостережением сторонникам демократических преобразований. Трудно возлагать большие надежды на чисто эмоциональный энтузиазм русских в их героической борьбе с Гитлером. В 1943 году мотивы этого энтузиазма, которые отсутствовали в годы с 1917 по 1923, имеют двойственную природу. Они продиктованы эгоистическими военными интересами в значительно большей степени, чем стремлением к установлению подлинной Демократии.
 
Нижеприведенный анализ развития Советского Союза был сделан в 1935 году. Спрашивается, почему результаты анализа не были опубликованы в то время? Для того чтобы ответить на этот вопрос, необходимо дать краткое пояснение. В Европе невозможно было вести практическую работу в области массовой психологии вне рамок партий. Тот, кто вел научные исследования без учета политических интересов и составлял прогнозы, противоречившие партийной Политике, рисковал быть изгнанным из организаций и таким образом лишиться связи с массами. В этом вопросе все партии были единодушны. В своей деятельности политическая партия ориентируется не на истину, а на иллюзии, которые обычно соответствуют иррациональной структуре масс. Научные истины даже мешают партийному деятелю выходить из затруднений с помощью иллюзий. Безусловно, как убедительно показало развитие событий в самой Европе (начиная с 1938 года), иллюзии в конечном счете не приносят пользы. Научные истины представляют собой единственно надежные принципы общественной жизни, но применительно к Советскому Союзу они выполняли функцию зародышей, неспособных пробудить общественное мнение и тем более энтузиазм. Они вызывали угрызения совести. Только вторая мировая война смогла повысить восприимчивость к реальным фактам и, что более важно, показать широким кругам трудящихся иррациональную сущность всех форм Политики. При установлении какого-либо факта ученого интересует только его применимость, а не желательность.
 
Таким образом, ученый неизбежно вступает в острое противоречие с Политикой, которую интересует не применимость факта, а лишь его способность затрагивать интересы той или иной политической группы. Социолог находится в сложном положении, так как, с одной стороны, он должен выполнить свою задачу - открыть и описать реальный процесс, а с другой стороны, ему необходимо сохранить связь с основным социальным движением. Поэтому перед публикацией неудобного фактического материала он должен тщательно взвесить тот эффект, который его точные формулировки произведут на народные массы, находящиеся преимущественно под влиянием политического иррационализма. Научная социальная теория, обладающая определенным интеллектуальным диапазоном, может пробиться через все преграды и превратиться в социальную практику только в том случае, если массы спонтанно претворят её в жизнь. Общее и спонтанное усвоение рациональных взглядов на существенные потребности общества может состояться после того, как будет полностью исчерпан потенциал устарелых систем мысли и враждебных делу свободы институтов. Но устарелость этих систем в институтов должна быть доступна пониманию каждого человека. Например, благодаря суете политиканов в Соединенных Штатах получило широкое распространение представление о политическом деятеле как раковой опухоли на теле общества. В 1935 году европейцы были далеки от такого представления.
 
Только политический деятель мог определять истинность или ложность того или иного явления. Понимание значительных социальных явлений обычно приобретает более или менее явные очертания в среде населения задолго до того, как оно найдет организованное выражение и представительство. В настоящее время (1944 г.) ненависть к Политике, в основе которой лежат конкретные факты, приобрела, несомненно, всеобщий характер. Если в такой ситуации группа социологов выдвигает теорию, опирающуюся на результаты наблюдений и формулировки, которые адекватно отражают объективные социальные процессы, то такая теория должна непременно соответствовать доминирующим настроениям народных масс. Представьте себе развитие двух независимых процессов, которые сходятся в одной точке, т. е. в той точке, в которой социальный процесс и воля масс соединяются с социологическим знанием. Это применимо к существенным социальным процессам во всех странах. Так, например, аналогичные процессы протекали в Америке (1776 г.) во время её освобождения от владычества Англии и в России во время освобождения общества от царского режима (1917 г.). Отсутствие конкретных социологических работ может вызвать катастрофический эффект. Возможности, заложенные в максимальном развитии социального процесса и воли масс, остаются неиспользованными в случае отсутствия простого научного принципа, способного объединить их. Так обстояло дело в Германии, когда в 1918 году был свергнут кайзер, но подлинная Демократия не получила развития. Слияние научного и социального процессов приводит к возникновению принципиально нового общественного строя только в том случае, если процесс научного познания развивается на основе старого мировоззрения столь же органично, как социальный процесс развивается на основе жизненных невзгод. Я говорю об органическом развитии потому, что невозможно "изобрести", "придумать" или "планировать" новый строй. Он должен развиваться органически, в тесной связи с практическими и теоретическими данными о жизни человека. Поэтому все попытки "привлечь массы на свою сторону политическими средствами", навязать им "революционные идеи" не достигают цели и приводят лишь к "бессмысленному сотрясанию воздусей". Повсюду спонтанно распространилось понимание сущности фашизма, не поддающееся объяснению с чисто экономической точки зрения, и авторитарно-националистической структуры Советского Союза (1940 г.).
 
Ни одна из политических партий не имела к этому никакого отношения. Знание о том, что фашизм имел так же мало общего с классовым подавлением "буржуазии", как "советская Демократия" Сталина с социальной Демократией Ленина, имело всеобщий и скрытый характер. Стала очевидной неприменимость старых концепций к новым процессам. Непросто было обмануть с помощью политических лозунгов тех, кто непосредственно был связан с существенной жизнью личности или, подобно врачам и педагогам, приобрел точное знание жизни мужчин и женщин различных сословий и национальностей. В наиболее благоприятном положении оказались те, кто неизменно оставались аполитичными и жили только ради своей работы. "Аполитичные" группы европейцев, полностью погруженные в свою работу, были способны понимать существенные социальные открытия. В отличие от них лица, экономически и идеологически идентифицировавшие себя с какой-либо партией, характеризовались косностью и неспособностью понимать новые явления. Защита от попыток разъяснить принципиально новый характер "пролетарского", авторитарно-диктаторского режима проявлялась у таких лиц, как правило, в форме иррациональной ненависти. Если к тому же учесть чисто экономическую ориентацию всех партийных организаций и ориентацию диктаторской Политики на иррациональные структуры в психологии масс, тогда нетрудно понять ту максимальную осмотрительность, которую вынужден проявлять ученый, работающий в области массовой психологии. Ему оставалось лишь добросовестно отмечать, подтверждает или опровергает общественное развитие его биопсихологические открытия. Общественное развитие подтверждало их! Многие врачи, педагоги, писатели, общественные деятели, молодежь, промышленные рабочие и другие приходили к убеждению, что политический иррационализм неизбежно загонит себя насмерть и потребности в естественной работе, любви и знании войдут в состав массового сознания и массового действия.
 
И тогда не нужно будет вести пропагандистскую кампанию для распространения этой теории. В то время, однако, было невозможно определить размеры и продолжительность катастрофы, к которой приведет политический иррационализм, прежде чем естественное мироощущение трудящихся масс не остановит его развитие. После немецкой катастрофы в 1933 году Советский Союз стал быстро возвращаться к авторитарно-националистическим формам правления. Многие ученые, журналисты и руководители рабочих организаций понимали, что это было возвращение к "национализму". Оставалось выяснить, формировался ли этот национализм по фашистскому образцу. Термин "фашизм" не более оскорбителен, чем термин "капитализм". Это понятие означает определенный тип массового руководства и массового влияния: авторитарную, однопартийную, а следовательно, и тоталитарную систему, в которой интересы власти преобладают над объективными интересами, а факты искажаются в угоду политическим интересам. Поэтому можно утверждать, что существуют "фашисты-евреи" и "фашисты-демократы". Если бы в то время были опубликованы результаты таких наблюдений, советское правительство привело бы их в качестве примера "контрреволюционных тенденций" и "троцкистского фашизма". В большинстве своем население Советского Союза все еще находилось под влиянием революционного порыва 1917 года.
 
Материальное положение народа улучшалось. Не было упоминаний о безработице. Спорт, театр, литература и другие блага культуры стали доступны народу. Те, кто пережил немецкую катастрофу, знал, что доступность для народа так называемых культурных благ ничего не говорит о характере и развитии данного общества. Короче говоря, общедоступность культурных благ ничего не говорила нам о советском обществе. Разумеется, посещение кинотеатров и драматических театров, чтение книг, занятия спортом и чистка зубов имеют важное значение, но они не указывают на различие между диктаторским Государством и подлинно демократическим обществом. "Блага культуры общедоступны" и в том, и в другом случае. Основная ошибка социалистов и коммунистов заключалась в том, что они превозносили постройку многоквартирного дома, создание муниципальной транспортной системы или открытие новой школы как "социалистические" достижения. Многоквартирные дома, муниципальный транспорт и школы в определенной мере свидетельствуют о техническом развитии общества. Они не говорят нам о свободе и угнетении членов данного общества, о рациональности и иррациональности мужчин и женщин.
 
Поскольку каждое техническое новшество превозносилось в Советском Союзе как "чисто коммунистическое" достижение, у советского народа создавалось впечатление, что ничего подобного не могло существовать в капиталистических странах. Поэтому невозможно было рассчитывать на то, что народ поймет вырождение советской Демократии и превращение её в национализм. Один из основных принципов массовой психологии предписывает не разглашать "объективную истину" просто потому, что это истина. Массовая психология в первую очередь ставит вопрос, как обычный трудящийся будет реагировать на тот или иной объективный процесс. Такой подход автоматически исключает возможность политических злоупотреблений. Например, если кто-нибудь откроет какую-нибудь истину, он должен подождать, пока не появятся объективные и независимые доказательства данной истины. Если такие доказательства не появятся, тогда открытая истина не является истиной и сохраняет свое существование в качестве одной из возможностей. В европейских и других странах многие с тревогой следили за катастрофическим регрессом в Советском Союзе. Около ста экземпляров данного исследования взаимосвязи между "массами и Государством" были отправлены сторонникам сексуальной энергетики и психологии масс в Европе, России и Америке. Составленный в 1929 году прогноз о превращении советской Демократии в тоталитарную диктатуру опирался на факт умышленного подавления [39] сексуальной революции в Советском Союзе. Сексуальное подавление, как известно, служит для механизации и порабощения масс. Таким образом, во всех случаях авторитарно-моралистического подавления детской и подростковой сексуальности, когда законодательство оказывает такому подавлению поддержку, мы с уверенностью можем заключить, что в развитии данного общества существуют сильные авторитарно-диктаторские тенденции, независимо от разновидности лозунгов, используемых правящими политиканами. С другой стороны, мы можем заключить о существовании в обществе подлинно демократических тенденций в тех случаях, когда мы встречаем сочувственное, жизнеутверждающее отношение к детской и подростковой сексуальности со стороны влиятельных общественных институтов. При этом степень распространения демократических тенденций находится в прямой зависимости от степени распространения таких отношений.
 
Поэтому уже в 1929 году, когда в Советском Союзе начали преобладать реакционно-сексуальные подходы, мы имели все основания заключить о развитии в советском руководстве авторитарно-диктаторских тенденций. Я подробно рассмотрел эту проблему в своей работе "Сексуальная революция". Мои прогнозы получили подтверждение в 1934 году, когда в отношении сексуальности вновь были приняты реакционные законы. В то время я не знал о появлении в Соединенных Штатах нового подхода к сексуально-энергетическим вопросам, который впоследствии обеспечил возможность признания правомерности сексуальной энергетики. Мы попросили коллег, которым были отправлены экземпляры настоящей брошюры, тщательно обдумать содержание брошюры и в случае согласия передать её другим социологам, способным понять противоречивый характер развития Советского Союза. При этом настоятельно рекомендовалось воздерживаться от публикаций и зачитывания брошюры на массовых собраниях. Сам ход событий должен был определить время, когда можно будет начать её публичное обсуждение. В период с 1935 по 1939 год росло число ведущих социологов, которые приходили к пониманию точки зрения массовой психологии на причину отката Советского Союза к авторитарным формам правления. Это понимание заняло место чувства бесплодного негодования по поводу "отката". Ученые начали понимать, что в своем развитии Советский Союз потерпел крах, наткнувшись на авторитарные структуры народных масс; этот факт остался без внимания со стороны советского руководства. Это понимание имело огромное значение.
 
Что происходит в народных массах!
 
Проблема способа установления нового общественного строя полностью совпадает с проблемой характерологической структуры широких слоев населения, т. е. аполитичных трудящихся, которые находятся под влиянием иррациональности. Поэтому в основе провала подлинно социальной революции лежит несостоятельность народных масс. Народные массы воспроизводят идеологию и формы жизни политической реакции в своих психологических структурах и, тем самым, в каждом новом поколении, хотя им иногда и удается подорвать силу этих форм и идеологии в рамках социальной структуры. В то время никто не ставил, да и не понимал проблему мышления, переживаний и реакций широких групп аполитичного сегмента населения. Поэтому трудно было рассчитывать на практическое решение этой проблемы. В этом вопросе царила неразбериха. По поводу плебисцита, проводившегося в Сааре в 1935 году, венский социолог Вилли Шламм писал следующее: "Действительно, минула эпоха, когда мы полагали, что, руководствуясь разумом и интуицией, народные массы могли понять свое реальное положение для осуществления социальных улучшений своими силами. Действительно, минуло то время, когда массы принимали участие в формировании общества. Оказалось, что можно полностью изменить массы, они бессознательны и способны приспосабливаться к любой форме власти или бесчестия. У них нет исторической миссии. В XX век, век танков и радио, массы не призваны решать исторические задачи - они отстранены от участия в формировании общества". Шламм был прав, но его правота была бесплодна. Он не поставил вопрос о процессе возникновения такой особенности в психологической структуре масс, о её врожденности и изменчивости. Если я правильно его понял, он не надеялся решить эту проблему, даже в общем виде. Очевидно, что такие замечания были не только непопулярны, во нередко и смертельно опасны, поскольку социал-демократические и либеральные партии в странах, которые еще не стали фашистскими, обольщались надеждой, что сами массы (т. е. такие массы, какими они являются в действительности) способны распорядиться свободой и либерализмом, если только "злые гитлеры" не будут им мешать.
 
Индивидуальные и общественные дискуссии неоднократно показывали, что политические деятели демократического толка (особенно социалдемократы и коммунисты) абсолютно не понимали ту простую истину, что в силу многовекового угнетения массы не в состоянии распорядиться свободой. Они не желали признать этот факт. Более того, упоминание о нем вызывало у них чувство беспокойства, а нередко и агрессивность. И тем не менее все, что произошло в сфере международной Политики после русской революции 1917 года, подтвердило правильность утверждения, что массы не способны распорядиться свободой. Без такой интуиции абсолютно невозможно понять катастрофичность фашизма. В период с 1930 по 1933 год мое понимание действительного положения дел приобретает все более отчетливые очертания. Я оказался вовлеченным в серьезный конфликт с благосклонно настроенными ко мне Политиками-либералами, социалистами и коммунистами. Тем не менее мне казалось, что настало время для публикации, и поэтому я написал первый вариант настоящей книги. В брошюре "Was ist Klassenbewusztsein ?" Эрнст Парелл показал значение моих открытий для Политики социалистов. Моя оценка существующего положения могла вызвать чувство безнадежности, ибо если все социальные явления определяются психологической структурой и поведением масс и если справедливо утверждение, что массы не способны распорядиться свободой, тогда фашистская диктатура неизбежно одержит победу. Но эта оценка не была абсолютной и содержала скрытый смысл. Она подверглась радикальным изменениям благодаря двум дополнительным соображениям.
 
1. Неспособность народных масс распорядиться свободой не является врожденной. Люди не всегда были неспособны к свободе. Поэтому, в принципе, они могут вновь обрести способность распоряжаться своей свободой.
 
2. Опираясь на клинический опыт, сексуально-энергетическая социология убедительно показала, что механизм, лишающий народные массы способности распоряжаться своей свободой, суть не что иное, как социальное подавление генитальной сексуальности детей, подростков и взрослых.
 
Социальное подавление такого рода не присуще естественному порядку вещей. Оно возникло в процессе развития патриархата и поэтому, в принципе, может быть устранено. Однако существует возможность устранить социальное подавление естественной сексуальности на массовом уровне, и если основной механизм характерологической структуры не способен функционировать в условиях свободы, тогда можно сделать вывод, что дело обстоит не так уж безнадежно. Перед обществом открыт путь к овладению социальными условиями, которые мы называем "эмоциональной чумой". Ошибка Шламма, как, впрочем, и других социологов, заключалась в том, что, признавая неспособность народных масс к свободе, он не сделал практических выводов из сексуально-энергетической социологии, с которой он был достаточно хорошо знаком, и не выступил в их защиту. Среди ученых в первую очередь следует обратить внимание на Эриха Фромма [40], который полностью игнорировал сексуальную проблему народных масс и её связь со страхом перед свободой и почитанием власти [41] . Я так и не смог этого понять, так как у меня не было оснований сомневаться в принципиальной порядочности Фромма. Однако игнорирование роли сексуальности в общественной и личной жизни порой бывает недоступно рациональному пониманию. Читатель без труда заметит, насколько сместился акцент с социологических исследований политико-экономических факторов на исследования факторов, непосредственно связанных с психологией масс сексуальной энергетикой и характерологическими структурами. О существенных изменениях в мышлении, а следовательно, и в практических подходах к решению социальных проблем свидетельствует оценка, согласно которой массы не способны к свободе; то подавление сексуальности составляет основной механизм для установления контроля над личностью и, что самое существенное, происходит перенос ответственности с отдельных организаций и политических деятелей на неспособные к свободе массы.
 
С учетом вышесказанного можно лучше понять бесконечные жалобы различных политических партий на "невозможность установить контакт с рабочими массами". Теперь стало понятным, почему массы "могут полностью измениться", почему "они бессознательны и способны приспособиться к любой форме власти и бесчестья". Стало понятно, каким образом фашисты отравляют массы расизмом. Стали понятны чувства беспомощности и бессилия, овладевшие социологами и Политиками с чисто экономической ориентацией перед лицом катастрофических событий первой половины XX столетия. Теперь стало возможным установить связь между любой формой политической реакции и её источником - "эмоциональной чумой", которая с момента вторжения авторитарного патриархата неуклонно укрепляла свои позиции в психологических структурах народных масс. Таким образом, задача революционно-демократического движения заключается в том, чтобы способствовать развитию (а не спускать сверху указания!) народных масс, которые в результате тысячелетнего подавления их жизни стали равнодушными, неразборчивыми, биопатичными и покорными. Необходимо стимулировать их развитие так, чтобы они научились немедленно распознавать любую форму подавления и устранять его быстро, окончательно и бесповоротно. Легче предотвратить невроз, чем лечить его. Легче сохранять организм здоровым, чем избавлять его от немощи. Легче поддерживать функционирование социального организма без диктаторских институтов, чем избавляться от них. Задача подлинно демократического руководства заключается в том, чтобы побудить массы превзойти себя. Но массы могут превзойти себя только тогда, когда в их среде сформируются социальные структуры, которые будут не состязаться с дипломатами в политической алгебре, а обдумывать и ясно выражать от лица масс то, что сами массы не могут обдумать и ясно выразить в силу нужды, отсутствия подготовки, привязанности к идее фюрера, а также иррационализма. Короче говоря, мы считаем народные массы ответственными за каждый социальный процесс.
 
Мы требуем, чтобы они несли ответственность, и боремся с их безответственностью. Мы обвиняем их, но не так, как обвиняют преступника. Создание нового, подлинно общественного строя имеет большее значение, чем ликвидация авторитарно-диктаторских социальных институтов. Необходимо больше обращать внимание на создание нового строя, чем на создание новых институтов, ибо новые институты неизбежно приобретут авторитарно-диктаторскую форму, если с помощью образования и социальной гигиены не будет устранен авторитарный абсолютизм, укоренившийся в характерологических структурах народных масс. Это отнюдь не означает, что мы противопоставляем революционных ангелов реакционным демонам, алчных капиталистов щедрым рабочим. Для того чтобы социология и массовая психология действительно стали подлинной наукой, необходимо освободить их от политического, черно-белого видения происходящего. В первую очередь они должны учитывать противоречивый характер человека, воспитанного в авторитарных условиях, и помогать обнаруживать, ясно выражать и устранять реакционно-политические элементы в психологической структуре и поведении трудящихся масс. Разумеется, настоящие специалисты в области социологии и массовой психологии не должны самоустраняться от участия в этом процессе. Теперь ясно, что одной только национализации или социализации недостаточно, чтобы внести хотя бы микроскопические изменения в рабское состояние человечества. Участок земли, приобретаемой для постройки дома, в котором можно жить и работать, составляет лишь предварительное условие жизни и работы; это - не жизнь и работа.
 
Рассмотрение экономического процесса как сущности биосоциального процесса на уровне общества равнозначно отождествлению земельного участка и дома с воспитанием детей, гигиеной и работой с танцами и музыкой. Возвращение Советского Союза к авторитарной форме правления произошло благодаря такому, чисто экономическому, мировоззрению (против которого столь энергично выступал Ленин в свое время). Предполагалось, что экономический процесс, осуществляемый Советами, позволит изменить народ. Во всяком случае такие надежды существовали в 1920 году. Разумеется, ликвидация безграмотности и превращение аграрной страны в индустриальную являются огромными достижениями. Но их нельзя отнести к числу чисто социалистических достижений, ибо ультракапиталистические правительства также способны осуществлять аналогичные преобразования, причем нередко в более широких масштабах. После 1917 года основной вопрос массовой психологии стоял так: обеспечит ли культура, возникшая в результате социального переворота в России, создание общества, принципиально отличного от царского авторитарного строя? Будет ли новый общественно-экономический строй российского общества воспроизводиться в характерологической структуре личности? Каким способом он будет воспроизводиться? Будет ли новый "советский человек" свободной, неавторитарной, разумной, саморегулирующейся личностью? Будет ли он передавать эти способности своим детям? Позволят ли элементы свободы, сформированные таким образом в структуре личности, сделать ненужной и невозможной любую форму авторитарного правления?
 
Существование и несуществование авторитарно-диктаторских институтов в Советском Союзе послужат критериями оценки характера формирования советского человека. Понятно, что весь мир напряженно следил за развитием событий в Советском Союзе. В одних странах к этим событиям относились с опаской, а в других - с восторгом. Однако в целом отношение к Советскому Союзу не отличалось рациональностью. Одни защищали советскую систему столь же необъективно, как другие критиковали её. Существовали группы интеллектуалов, которые полагали, что "Советскому Союзу тоже есть чем гордиться". Это напоминает того гитлеровца, который заявил, что "среди евреев тоже есть порядочные люди". Такие эмоциональные суждения лишены смысла и ценности. Одним словом, они ни к чему не приводят. Руководители Советского Союза вполне справедливо жаловались, что люди, практически ничего не делая для построения российского общества, занимаются лишь выискиванием недостатков. Продолжалась борьба между рационально-прогрессивными силами общественного развития и реакционными силами, препятствовавшими развитию общества и стремившимися возвратить его к предыдущей стадии развития. Благодаря Марксу, Энгельсу и Ленину экономические условия поступательного развития общества были значительно лучше поняты, чем силы, тормозившие развитие общества. Никто не собирался ставить проблему иррационализма масс. Поэтому направленное на достижение свободы движение, которое вначале представлялось столь перспективным, остановилось, а затем и возвратилось к авторитарной форме.
 
Осмысление механизма указанного регресса представляется более плодотворным, чем отказ признать факт его существования. Европейские коммунистические партии отвергали регресс, однако религиозно-фанатическая защита всего происходящего в Советском Союзе лишала их возможности практически решить социальные проблемы. В то же время можно с уверенностью утверждать, что естественнонаучное разъяснение иррациональных противоречий характерологической структуры личности в конечном счете будет больше способствовать развитию Советского Союза, чем бессмысленные завывания о спасении. Такой научный подход может показаться неприятным и болезненным, но в действительности он определяется более глубокими чувствами дружбы, чем политическими лозунгами. Это хорошо известно тем советским людям, которые заняты повседневной практической работой. Я могу лишь подтвердить, что в то время судьба советской системы тревожила врачей и педагогов с сексуально-энергетической ориентацией не меньше, чем её горячих поборников. Эта тревога, разумеется, была оправданна. На промышленных предприятиях первоначальная "тройственная дирекция" и демократические консультанты по экономическим и производственным вопросам были заменены на авторитарное "ответственное" руководство. Первые попытки ввести в школах систему самоуправления (план Дальтона) потерпели неудачу; в системе образования были вновь приняты старые авторитарные правила. В армии первоначальная демократическая офицерская система была заменена на жесткую иерархию званий.
 
Вначале звание "маршала Советского Союза" казалось непонятным новшеством, а затем стало вызывать чувство тревоги, так как ассоциировалось с "царем" и "кайзером". В области сексуально-энергетической социологии накапливались свидетельства о возвращении к авторитарно-моралистическим взглядам и законам. Этот процесс подробно рассмотрен во второй части моей книги " Die Sexualitt im Kulturkampf ", изданной в 1936 году [42] . В области человеческих взаимоотношений получают все большее распространение подозрительность, цинизм, приспособленчество и слепое повиновение. Если в 1929 году в настроениях обычных советских людей преобладали надежды на успех революции и героическое стремление принести жертвы для выполнения пятилетнего плана, то в 1935 году в чувствах и мышлении народа ощущались уклончивость, смятение и непостоянство. Отмечались цинизм, разочарование и своего рода "житейская мудрость", которые трудно сочетались со стремлением к серьезным социальным целям. Культурная революция в Советском Союзе потерпела неудачу. Более того, откат культурного процесса положил конец энтузиазму и надеждам всего мира. Руководство страны не виновно в том, что происходит социальный регресс. Но руководство, несомненно, способствует регрессу, когда: 1) выдает регресс за прогресс, 2) объявляет себя спасителем мира и 3) расстреливает тех, кто напоминает ему об его обязанностях. Такие руководители неизбежно должны уступить место другим руководителям, которые будут придерживаться общепризнанных принципов социального развития.
 
Стремление к социализму
 
Социалистические движения и стремление к социализму существовали задолго до появления научного знания о социальных предпосылках установления социализма. Тысячелетия шла борьба обездоленных со своими угнетателями. Эта борьба позволила ученым понять стремление угнетенных к свободе, а не наоборот, как полагают фашисты. Нельзя отрицать, что в годы с 1918 по 1938, т. е. в годы, имевшие огромное социальное значение, социалисты потерпели весьма ощутимые поражения. В тот период, когда существовали точные данные о зрелости и рациональности социалистического освободительного движения, рабочее движение раскололось, обюрократилось и отошло от исходного стремления к свободе и истине. Социалистические настроения миллионов людей суть не что иное, как страстное стремление освободиться от любой формы угнетения. Но это стремление к свободе сочеталось с боязнью ответственности и поэтому проявилось в виде компромисса. Боязнь народных масс брать на себя социальную ответственность привела социалистическое движение в сферу Политики. Но в научной социологии Карла Маркса, подвергшего анализу экономические условия социальной независимости, мы не находим упоминаний о Государстве как цели социалистической свободы. "Социалистическое" Государство - это изобретение партийных бюрократов. Предполагалось, что установить свободу должно Государство, а не народные массы. В дальнейшем будет показано, что социалистическая идея Государства не связана с теорией ранних социалистов; более того, она олицетворяет искажение социалистического движения. При всей неосознанности процесса формирования этого искажения, в данном случае необходимо винить во всем структурную беспомощность народных масс, которые, несмотря на это, испытывали сильное стремление к свободе.
 
Стремление к свободе в сочетании со структурным страхом перед ответственностью за самоуправление привело к возникновению в Советском Союзе Государства, которое все более удалялось от первоначальной программы коммунистов и в конечном счете приняло диктаторскую, авторитарно-тоталитарную форму. Теперь мы опишем в общих чертах социалистический характер наиболее значительных социальноосвободительных движений. Ранне-христианское движение нередко по праву называют "социалистическим". Основоположники социализма рассматривали восстания рабов в древности и крестьянские войны в средние века как предвестников социалистического движения XIX и XX столетий. Отсутствие промышленности, средств международной связи и социологической теории не позволили им достичь успеха. По мнению основоположников, построить "социализм" можно только на международном уровне. С социологической точки зрения национальный или националистический социализм (национал-социализм = фашизм) суть не что иное, как абсурд. Строго говоря, этот термин предназначен для обмана масс. Представьте себе врача, который открывает лекарство для лечения определенной болезни и называет его "сывороткой". Затем появляется спекулянт, собирающийся заработать деньги на людских болезнях. Он составляет яд, способный вызвать определенную болезнь, которая в свою очередь вызывает у больного страстное желание выздороветь. Спекулянт называет этот яд "целебным средством". Он становится национал-социалистическим наследником врача - аналогично тому, как Гитлер, Муссолини и Сталин стали национал-социалистическими наследниками интернационального социализма Карла Маркса. Чтобы быть точным, стремящийся разбогатеть на болезнях спекулянт должен назвать свой яд "токсином". Тем не менее он называет яд "сывороткой", так как ему прекрасно известно, что он не сможет продать токсин в качестве лекарства. Это применимо и к таким терминам, как "социальный" и "социалистический".
 
Произвольное употребление терминов, имеющих определенное значение, неизбежно приводит к безнадежной путанице. Понятие "социализм" нераздельно связано с понятием "интернациональный". Теория социализма предполагает наличие определенного уровня развития международной экономики. Империалистическая борьба за рынки, природные ресурсы и центры влияния неизбежно перерастает в хищнические войны. Экономическая анархия неизбежно становится основным препятствием на пути дальнейшего роста общественной производительности. Хаотический характер экономики неизбежно становится очевидным для всех: например, для приостановки резкого падения цен уничтожают излишки продуктов в то время, когда большинство народа голодает. Частное присвоение коллективно произведенных товаров неизбежно вступает в острое противоречие с общественными потребностями. Международная торговля неизбежно приходит к пониманию, что тарифные границы национальных Государств и рыночный принцип составляют непреодолимые барьеры.
 
После 1918 года на всей планете получили огромное развитие объективные общественно-экономические предпосылки для формирования международных подходов. Аэроплан позволил сократить огромные расстояния, разделяющие народы и культуры. Интенсивный рост международных перевозок позволил начать стирание столь заметных в прошлые века различий в культуре. В XIX столетии между арабом и англичанином существовали более заметные различия, чем в середине XX столетия. На авантюристов налагаются все более суровые ограничения. Короче говоря, идет стремительный рост обшественно-экономических предпосылок развития интернационализма [43]. Однако экономическое развитие интернационализма не сопровождалось соответствующим развитием идеологии и структуры личности. Успешно развиваясь в экономическом направлении, идея интернационализма почти не продвинулась в области идеологии и в структуре личности. Об этом свидетельствует не только положение рабочего движения, но и появление в Европе националистических диктаторов: Гитлер в Германии, Муссолини в Италии, Дорио и Лаваль во Франции, Сталин в России, Маннергейм в Финляндии, Хорти в Венгрии и др. Никто не мог предвидеть появления такого раскола между общественно-экономическим прогрессом и регрессом в структуре личности. Отход рабочего интернационала на позиции национал-шовинистического социализма знаменовал собой нечто большее, чем крах старого освободительного движения, которое неизменно сохраняло интернациональный характер. Произошло беспрецедентное распространение эмоциональной заразы в самой гуще угнетенных общественных групп, которые, как полагали великие мыслители, должны построить новый общественный порядок. Самый низкий уровень "национал-социалистического" вырождения был ознаменован вспышкой расовой ненависти в среде американских белых рабочих по отношению к чернокожим рабочим и полной утратой общественно-политической инициативы и перспектив в ряде крупных профсоюзов. Когда идея свободы воспринимается на уровне сержантской ментальности, тогда она оказывается в незавидном положении. Старая жестокая несправедливость отомстила массам, которым нечего было продать, кроме своей рабочей силы. Безжалостная эксплуатация и безответственность могущественных капиталистов нанесли ответный удар, подобно бумерангу.
 
Поскольку идея интернационализма не укоренилась в структуре личности, национально-социалистическое движение озадачило своих противников, когда начало использовать в своих целях страстное стремление к интернациональному социализму. Под руководством сержантов, вышедших из среды угнетенных, интернациональное социалистическое движение раскололось на ряд национально ограниченных, изолированных, враждующих между собой массовых движений, которые лишь казались революционными. Положение осложнялось еще и тем, что, благодаря старой интернациональной ориентации своих сторонников, некоторые массово-националистические движения стали интернациональными движениями. Итальянский и немецкий национал-социализм превратился в интернациональный фашизм. Строго говоря, он привлекал к себе массы на международном уровне, приняв форму извращенного "националистического интернационализма". В этой форме он подавил подлинно демократические мятежи в Испании и Австрии. Героическая борьба подлинных революционеров, оторванных от народных масс (1934-1936 гг.), походила на сражение под Фермопилами. Во всем этом отчетливо проявился иррационализм как психологической структуры масс, так и Политики вообще. В течение многих лет немецкие рабочие массы отказывались признать программу революционного интернационализма. И тем не менее после 1933 года они терпеливо снесли все страдания, вызванные подлинно социальной революцией, не воспользовавшись ни одним из её завоеваний. Они жестоко заблуждались и потерпели поражение от своего собственного иррационализма, т. е. от страха перед социальной ответственностью. Эти явления трудно понять. И тем не менее, несмотря на их кажущуюся непостижимость, мы попытаемся осмыслить эти явления.
 
После вступления Соединенных Штатов во вторую мировую войну получает все большее распространение интернациональная, общечеловеческая ориентация. В то же время у нас есть все основания опасаться, что такая ориентация может вызвать более фантастические иррационально-массовые реакции и более ужасные общественные потрясения, если авторитетные социологи и психологи не откажутся от своего высокопарного академизма и, пока еще не поздно, не примут активного участия в событиях и не попытаются помочь в их осмыслении. Центр тяжести социологических исследований сместился с экономики на психологическую структуру народных масс. Мы больше не ставим вопрос зрелости экономических предпосылок формирования рабоче-демократического интернационализма. Теперь перед нами стоит более важный вопрос: если предположить, что общественно-экономические условия интернационализма достигли полной зрелости, тогда какие помехи могут вновь предотвратить укоренение и развитие идеи интернационализма в идеологии и структуре личности? Каким образом можно преодолеть на массовом уровне социальную безответственность и склонность подчиняться авторитету, пока еще не поздно? Как можно предотвратить превращение этой второй международной войны, которую справедливо называют идеологической, а не экономической войной, в новый, более жестокий, шовинистический, фашистско-диктаторский национализм? Политическая реакция живет и функционирует в структуре личности, в мышлении и действиях угнетенных масс, принимая форму характерологической защиты, страха перед ответственностью, неспособности к свободе и, наконец, эндемического нарушения биологических функций. Это - печальные реальности. Судьба грядущих столетий зависит от нашей способности или неспособности решить эти проблемы с помощью естественной науки. Руководители общества несут огромную ответственность. Ни одну из этих проблем невозможно решить с помощью политической болтовни и формальностей. Наш основной лозунг: "Хватит! Хватит Политики! Решим основные социальные проблемы!" - это не игра словами.
 
Самое поразительное - это то, что население Земли никак не соберется с силами, чтобы покончить с горсткой угнетателей и поджигателей войны. Страстное стремление человека к свободе не находит реального воплощения из-за множества точек зрения на возможность оптимального достижения свободы без принятия на себя непосредственной ответственности за болезненную перестройку структуры личности и социальных институтов. анархисты (синдикалисты) стремились установить общественное самоуправление, отказываясь признать значение неспособности личности к свободе и отвергая любую форму управления развитием общества. Они были утопистами и поэтому потерпели неудачу в Испании. Они видели только страстное стремление к свободе, но путали его с реальной способностью быть свободным и способностью жить и работать без авторитарного правления. анархисты отвергали партийную систему, но затруднялись ответить на вопрос, как народным массам научиться самим управлять своей жизнью. Немногого можно достигнуть одной ненавистью к Государству. Нудистские колонии тоже не дали ощутимого результата. Проблема глубже и серьезнее. Христиане с интернациональной ориентацией проповедовали мир, братство, сострадание и взаимопомощь.
 
Они занимали антикапиталистическую позицию и рассматривали жизнь личности в интернациональном контексте. В принципе, их идеи соответствовали концепциям интернационального социализма, и поэтому они называли себя христианами-социалистами (например, в Австрии). В то же время на практике они отвергали каждый шаг общественного развития, направленный на достижение цели, которую очи провозглашали своим идеалом. В частности, католическое христианство давно отказалось от революционного (т. е. мятежного) духа раннехристианского движения. Католики соблазняли миллионы своих приверженцев мыслью о необходимости смириться с войной, видеть в ней "перст судьбы", "кару за прегрешения". Войны действительно являются следствием прегрешений, но совершенно иных прегрешений, чем те, которые имеют в виду католики. Для католиков мирная жизнь возможна только на небесах. Католическая церковь призывает смириться со страданием в этом мире и тем самым систематически подрывает способность личности вести активную борьбу за свободу. Она не протестует, когда бомбят соперничающие (православные) церкви, но как только бомбы стали падать на Рим, они стали взывать к богу и культуре. Католицизм формирует структурную беспомощность в народных массах, в результате чего, оказавшись в беде, они обращаются за помощью к богу вместо того, чтобы полагаться на свои силы и чувство уверенности в себе. Католицизм лишает психологическую структуру способности к наслаждению, внушая человеку страх перед наслаждением. Неспособность к наслаждению и страх перед наслаждением служат источником многих садистских проявлений. Немецкие католики благословляют немецкое оружие, а американские католики благословляют американское оружие. Один и тот же бог должен вести к победе двух злейших врагов. Здесь бросается в глаза иррациональная абсурдность ситуации. Социал-демократы, придерживавшиеся бернштейнианского варианта марксистской социологии, тоже споткнулись на проблеме психологической структуры народных масс.
 
Социал-демократы, подобно христианам и анархистам, опирались на компромисс между стремлением масс к счастью и их безответственностью. Поэтому они предлагали массам неопределенную идеологию, "обучение социализму", которое не подкреплялось практическим решением конкретных задач. Социал-демократы мечтали о социал-Демократии и в то же время отказывались признать необходимость подвергнуть психологическую структуру народных масс кардинальным изменениям, чтобы придать ей социал-демократический характер и сформировать способность жить в условиях социал-Демократии. Они не имели ни малейшего представления о том, что школы, технические училища и детские сады должны работать на основе самоуправления. Более того, они не понимали, что необходимо вести на объективной основе решительную борьбу со всеми реакционными тенденциями, в том числе и в своих рядах. Не учитывали они и необходимости насыщения термина "свобода" конкретным содержанием для претворения в жизнь социальной Демократии. Представляется более целесообразным использовать все силы для борьбы с фашистской реакцией, когда находишься у власти, чем собираться с духом начать борьбу, когда потерял власть. Во всех европейских странах социал-Демократия располагала достаточной силой, чтобы покончить с властью патриархата как в структуре личности, так и вне её. Патриархат копил силы на протяжении тысячелетий, и наконец его усилия увенчались кровавым триумфом в форме фашистской идеологии. Социал-Демократия сделала роковую ошибку, предположив, что изуродованные властью патриархата народные массы способны к Демократии и самоуправлению без предварительных изменений в их психологической структуре. Она отвергла добросовестные научные исследования (например, исследования Фрейда), направленные на осмысление сложной структуры личности. Поэтому социал-Демократия вынуждена была принимать диктаторские формы в своих рядах и идти на компромисс за пределами своих рядов.
 
Мы можем признать правомерность конструктивного компромисса, т. е. такого подхода, когда точку зрения другого человека, противника, необходимо понять и согласиться с ней, если она лучше вашей точки зрения. В то же время нельзя оправдать такой компромисс, при котором принципы приносятся в жертву опасениям ускорить конфронтацию. В этом случае нередко совершаются опрометчивые шаги, чтобы установить хорошие отношения со злейшим врагом, склонным к убийству. В лагере социализма царит дух Чемберлена. В области идеологии социал-Демократия занимала радикальную позицию, а на практике - консервативную. Такая формула, как "социалистическая оппозиция его королевского величества", показывает, сколь нелепой эта позиция выглядела. Социал-Демократия невольно помогала фашизму, ибо массовый фашизм есть не что иное, как разочарованный радикализм плюс националистическая "мелкая буржуазность". Социал-Демократия опиралась на противоречивую структуру масс, которую она не понимала. Невозможно отрицать, что буржуазные правительства европейских стран придерживались демократической ориентации, но в действительности они представляли собой консервативные органы управления, несклонные поощрять стремление к свободе, в основе которого лежат достижения фундаментальной науки. Огромное влияние капиталистической рыночной экономики и заинтересованности в прибыли затмевало влияние других интересов. Буржуазные Демократии в Европе быстрее и основательней отмежевались от своей первоначальной революционности (1848 г.), чем христианство. Либеральные меры служили своего рода декорумом, гарантией "демократичности".
 
Ни одно из этих правительств не смогло бы указать путь освобождения угнетенных масс от слепого повиновения авторитету. Они располагали всей полнотой власти, но идеи общественного самоуправления и саморегуляции оставались для них книгой за семью печатями. В правительственных кругах невозможно было даже обмолвиться об основной проблеме, т. е. о сексуальной проблеме масс. Превознесение австрийского правительства Дольфуса как образца демократического управления свидетельствует о полном отсутствии понимания социальных проблем. Могущественные капиталисты, появившиеся в результате буржуазных революций в Европе, сосредоточили в своих руках значительную часть общественной власти. Они обладали достаточным влиянием, чтобы определять, кто должен править обществом. В принципе, их действия носили недальновидный характер и вели к саморазрушению. Они располагали достаточной властью и средствами, чтобы направить развитие общества к достижению невиданных социальных успехов. Я говорю не о строительстве дворцов, церквей, музеев и театров. Я имею в виду практическую реализацию их собственной концепции культуры. Вместо этого они полностью отмежевались от тех, кому нечего было продать, кроме своей рабочей силы. В душе они презирали "народ". Мелочность, ограниченность, цинизм, высокомерие, алчность, а нередко и беспринципность относятся к основным особенностям капиталистов. В Германии они помогли Гитлеру прийти к власти. Они оказались абсолютно недостойными той роли, которую общество отвело им. Они злоупотребляли своей ролью вместо того, чтобы использовать её для осуществления руководства и воспитания народных масс. Они даже не смогли устранить опасности, угрожавшие существованию их собственной системы культуры. Они вырождались как общественный класс. Они понимали движения за демократические свободы в той мере, в какой были знакомы с производственными и общественными процессами. Но они ничего не делали, чтобы помочь этим движениям.
 
Поощрялась показуха, а не знание. Свергнутые буржуазией феодалы в свое время поощряли развитие искусств и наук. Объективно говоря, искусство и наука значительно меньше интересовали буржуазию, чем аристократию. Если в 1848 году сыновья капиталистов проливали свою кровь на баррикадах, сражаясь за демократические идеалы, то в годы с 1920, по 1930 сыновья капиталистов использовали университетские кафедры для осмеивания демократических выступлений. Впоследствии они составили элитные войска фашистского шовинизма. Безусловно, они выполнили свою задачу, открыв мир для экономики. В то же время с помощью тарифной системы они существенно ограничили развитие международной экономики. Кроме того, они не знали, что делать с интернационализмом, возникшим в результате их экономических успехов. Как общественный класс они быстро одряхлели. Эта оценка так называемых воротил большого бизнеса не опирается на какую-либо идеологию. Я сам вышел из этих кругов и знаю их достаточно хорошо. Я рад, что избавился от их влияния. Фашизм возник на основе консерватизма социал-демократов, с одной стороны, и ограниченности и дряхлости капиталистов, с другой. Он не собирался воплощать в жизнь идеалы, за которые боролись его предшественники. Фашизм просто включил в состав своей идеологии то единственное, что имело значение для народных масс, чьи психологические структуры находились во власти иллюзий. Он содержал элементы крайней политической реакции, той реакции, которая несла гибель человеческой жизни и собственности в средние века. Фашизм отдавал дань так называемой местной традиции.
 
Его отношение к традиции имело мистический, грубый характер и не было связано с подлинной любовью к родной деревне и земле. Называя себя "социалистическим" и "революционным", фашизм присвоил нереализованные функции социализма. Фашизм привлек к себе внимание крупных промышленников и таким образом присвоил капиталистические функции. Далее миссия установления социализма возлагается на всесильного фюрера, который был послан богом на землю. Бессилие и беспомощность народных масс способствовали возникновению фюрерской идеологии, которая внедрялась в структуры личности авторитарной школой и закреплялась церковью и институтом обязательной семьи. Идея "спасения нации" всесильным фюрером, посланником бога, вполне гармонировала со страстным стремлением масс к спасению. Народные массы не способны были осознать свою иную сущность, и поэтому их покорная структура с готовностью ассимилировала идею неизменности природы человека и "разделения человечества на меньшинство правителей и большинство управляемых". Теперь ответственность возлагалась на сильную Государствам. В фашизме фюрерская идеология опирается на традиционную мистическую концепцию неизменности человеческой природы, на беспомощность народных масс, их стремление к подчинению авторитету и на неспособность к свободе. Следует признать обоснованность формулы: "Человеку нужны руководство и дисциплина", "авторитет и порядок", если учесть существование антисоциальной структуры личности. Фашистская идеология имела самые лучшие намерения.
 
Те, кто не признавал субъективную честность фашизма, не могли понять его привлекательности для масс. Идея неавторитарного, самоуправляющегося общества считалась нереальной и утопической, так как никто не стремился поставить на обсуждение и решить проблему структуры личности. В период с 1850 по 1917 год формируется критическая, конструктивная стратегия зачинателей русской революции. Позиция Ленина заключалась в следующем. Социал-Демократия потерпела неудачу. массы не могут спонтанно самостоятельно достигнуть свободы. Они нуждаются в системе руководства, построенной по иерархическому принципу. Такая система должна быть внешне авторитарной и внутренне демократичной. Ленин полагает, что задача коммунизма может быть выполнена путем установления "диктатуры пролетариата", способной привести общество от авторитарного устройства к неавторитарному, самоуправляющемуся устройству, которое не нуждается ни в полиции, ни в обязательной морали. В принципе, русская революция 1917 года не была чисто социальной революцией. Она имела преимущественно политико-идеологический характер. В её основе лежали политические идеи, источником которых служили Политика и экономика, а не наука о человеке. Необходимо проникнуть в сущность социологической теории Ленина, чтобы понять те слабости, которые впоследствии привели к возникновению авторитарно-тоталитарной формы правления в России.
 
Следует подчеркнуть, что зачинатели русской революции не имели никакого представления о биопатической природе народных масс. Разумеется, ни один здравомыслящий человек не считает, что свобода общества и личности лежит в готовом виде в ящике письменного стола революционного мыслителя или политического деятеля. Каждая новая форма общественной деятельности учитывает ошибки и упущения предыдущих социологов и революционных руководителей. Ленинская теория "диктатуры пролетариата" содержала ряд предварительных условий (но не все условия) установления подлинно социальной Демократии. Она ставила своей целью построение самоуправляющегося общества. Предполагалось, что современный человек не способен совершить социальную революцию без организации, построенной по иерархическому принципу, и огромные социальные задачи невозможно решить без авторитарной дисциплины и лояльности. Ленин полагал, что диктатура пролетариата должна стать такой формой власти, которая в конце концов устранит любую форму власти. Вначале концепция диктатуры пролетариата отличалась от фашистской концепции диктатуры тем, что ставила своей целью самоуничтожение, т. е. замену авторитарной формы правления общественным самоуправлением. Наряду с созданием экономических предпосылок становления социальной Демократии в число задач диктатуры пролетариата входила кардинальная перестройка структуры личности на основе полной индустриализации и технического оснащения производства и торговли. Осуществление кардинальной перестройки структуры личности составляло существенную и неотъемлемую часть социологической теории Ленина.
 
По его мнению, социальная революция должна не только устранить поверхностные формы и действительные условия порабощения, но и лишить мужчин и женщин способности подвергаться эксплуатации. Создание экономических предпосылок социальной Демократии, т. е. построение социалистической плановой экономики, оказалось пустяком по сравнению с задачей кардинальной перестройки характерологической структуры народных масс. Для понимания победы фашизма и националистического развития Советского Союза необходимо учитывать весь масштаб проблемы. Первая часть ленинской программы - установление "диктатуры пролетариата" - была успешно осуществлена. Был создан государственный аппарат, который полностью состоял из детей рабочих и крестьян. Дети бывших помещиков и аристократов не допускались к работе в государственном аппарате. Вторая, самая важная часть программы - замена пролетарского государственного аппарата общественным самоуправлением - не была осуществлена. В 1944 году, 27 лет спустя после победы русской революции, не существовало ни одного признака реализации второго, подлинно демократического, этапа революции. В России существовала однопартийная, диктаторская система с авторитарным фюрером во главе. Почему это произошло? Неужели Сталин "предал" дело ленинской революции и "узурпировал власть"? Давайте разберемся, что произошло.
 
"Отмирание Государства"
 
Стремление выполнить социально и исторически невыполнимую задачу противоречит научному мировоззрению. В задачи науки не входят придумывание систем и погоня за фантастическими мечтами о "лучшем будущем". Напротив, она должна исследовать реальный процесс развития, понять его противоречия, помочь прогрессивным, революционным силам одержать победу, преодолеть трудности и создать такие условия, чтобы народ стал хозяином своей жизни. "Лучшее будущее" станет реальностью только тогда, когда будут созданы социальные условия для него и народные массы смогут оптимально использовать эти условия, т. е. взять на себя социальную ответственность. Начнем с краткого изложения взглядов Маркса и Энгельса на формирование "коммунистического общества". В своем изложении мы будем исходить из основных работ по вопросам марксизма, которые были опубликованы Лениным в период между мартом 1917 года и Октябрьской революцией (см. Ленин В. И. "Государство и революция").
 
Энгельс и Ленин о самоуправлениии
 
В своей известной работе "Происхождение семьи, частной собственности и Государства" Энгельс разрушил веру в "абсолютное и вечное Государство" - в нашем контексте, веру в необходимость авторитарного управления обществом. На основе проведенных Л. Морганом исследований структуры древнего общества Энгельс пришел к выводу: Государство не существовало испокон веков. Существовали общества без Государства и государственный власти. Возникновение государственной власти было обусловлено разделением общества на классы и борьбой между нарождающимися классами, которая поставила под угрозу существование общества в целом. Общество быстро достигло одой стадии развития производства, когда классы не только утратили необходимость своего существования, но и стали непосредственно препятствовать дальнейшему развитию производства. Они (классы) исчезнут столь же неизбежно, как когда-то появились. Вместе с ними неизбежно исчезнет и Государство. Общество, которое осуществляет перестройку производства на основе свободного и равноправного объединения производителей, отправит весь государственный аппарат в музей древностей, где он будет находиться рядом с прялкой и бронзовым топором (выделено В. Р.).
 
В древнем обществе существуют добровольное объединение и общественное самоуправление [44] . Государство возникает одновременно с возникновением классов "для прекращения классовой борьбы" и обеспечения дальнейшего существования общества. Затем Государство, "как правило", становится орудием "самого сильного, экономически могущественного класса", который благодаря этому становится "политическим господствующим классом" и использует новые средства для подавления и эксплуатации угнетенных классов. Что придет на смену Государству, авторитарному правлению сверху и покорности снизу, если социальная революция одержит победу? Энгельс дает описание перехода к новому общественному строю. В первую очередь "пролетариат захватывает государственную власть" и превращает средства производства в государственную собственность. При этом он упраздняет свое существование в качестве пролетариата, прекращает классовую борьбу и упраздняет "Государство как таковое". До этого момента Государство выступало в качестве официального представителя общества в целом, отражая его структуру в концентрированном виде; но это было Государство того класса, который выступал в качестве представителя общества в целом для своего времени. В древности это было Государство рабовладельцев, в эпоху средневековья - Государство феодалов, а затем - Государство буржуазии. Если когда-нибудь Государство действительно станет представителем общества в целом, тогда оно станет ненужным. Формулировку Энгельса нетрудно понять, если рассматривать Государство таким, каким оно стало.
 
Государство перестало выполнять функцию связи, сохраняющей единство классового общества и превратилось в орудие господства экономически сильного класса над экономически слабым классом. Как только исчезают общественные классы, которые необходимо держать в повиновении, и как только устраняется классовое господство и прекращается борьба за индивидуальное существование, вызванная анархией производства, тогда исчезает основа дальнейшего существования специального репрессивного органа власти, т. е. Государства. Выступая в качестве представителя общества в целом, Государство берет под контроль средства производства от имени общества. В этом заключается первое и последнее независимое действие "Государства как такового". В дальнейшем "постепенно исчезает необходимость вмешательства государственной власти в общественные отношения, и Государство отмирает". Управление народом замещается управлением хозяйством и производственными процессами. Государство не "упраздняется"; оно "отмирает". Разъясняя эту мысль в "Государстве и революции", Ленин неоднократно подчеркивал, что вначале капиталистическое Государство (государственный аппарат) не берется под контроль и не изменяется, а "уничтожается". На смену капиталистическому государственному аппарату, капиталистической полиции, капиталистической бюрократии приходит "аппарат власти пролетариата", крестьян и трудящихся. Этот аппарат все еще остается аппаратом подавления. Но теперь меньшинство тех, кто владеет капиталом, не подавляет большинство производителей. Вместо этого меньшинство, которое прежде держало в своих руках власть, поставлено под контроль большинства, т. е. трудящихся. Это называется "диктатурой пролетариата". Таким образом, описанному Энгельсом отмиранию Государства предшествует уничтожение капиталистического государственного аппарата и создание "революционно-пролетарского государственного аппарата". Ленин тоже подробно разъясняет, почему "необходим" и "неизбежен" этот переход в форме диктатуры пролетариата, а также почему невозможна непосредственная реализация неавторитарного, свободного общества и "подлинно социальной Демократии".
 
Энгельс и Ленин критиковали социал-демократический лозунг "свободной республики", полагая, что он рассчитан на дешевый эффект. Диктатура пролетариата служит формой перехода от предшествующей общественной формы к желанной "коммунистической" форме. Характер переходного этапа можно понять только с учетом конечных целей, к которым стремится общество. О достижении этих целей можно говорить тогда, когда в недрах старого общества они приобретут зримые очертания. В качестве примеров конечных целей коммунистического общества можно назвать "добровольное уважение" правил общественной жизни и создание свободного "сообщества" вместо Государства (в том числе и пролетарского Государства), когда оно выполнит свою задачу. Кроме того, предпринимаются попытки внедрить "самоуправление" в различных отраслях промышленности, в школах и транспортных организациях. При этом основная задача заключается в том, чтобы в условиях нового, свободного общества воспитать "новое поколение", которое сможет выбросить за борт всю мишуру Государства", "в том числе и республиканско-демократического Государства" (Энгельс). Маркс полагал, что по мере "отмирания" Государства на его основе возникает "свободная организация", причем "свободное развитие каждого индивидуума" становится основным условием "свободного развития всех людей". В связи с этим возникают два важных вопроса:
 
1. В условиях нового, самоуправляющегося сообщества невозможно создать организацию нового поколения. Она должна возникнуть на основе "диктатуры пролетариата" (в форме "постепенного отмирания Государства") и достигнуть зрелости на этом переходном этапе - аналогично тому, как "диктатура пролетариата" возникла и развивалась на основе диктатуры буржуазии (в том числе и "демократической" буржуазии) в качестве временной формы Государства. Происходило ли в Советском Союзе в период с 1930 по 1944 год "отмирание Государства" и постепенное формирование свободного, самоуправляющегося общества и в чем это проявлялось?
 
2. Если "отмирание Государства" происходило, тогда в чем заключается особенность этого процесса? О каких конкретных, ощутимых и контролируемых признаках "формирования нового поколения" можно говорить? Если дело обстояло иначе, тогда почему не произошло отмирание Государства? Каким образом соотносились силы, поддерживавшие существование "пролетарского Государства", с силами, олицетворявшими "отмирание Государства"? Что препятствовало отмиранию Государства?
 
Эти возможные результаты не рассматривались в работах Маркса, Энгельса и Ленина. В 1935 году эти проблемы требовали решения в неотложном порядке. Идет ли в Советском Союзе процесс отмирания Государства? Если нет, то почему? В отличие от авторитарного строя Государства суть рабочей Демократии можно охарактеризовать как общественное самоуправление. Очевидно, что с помощью декретов невозможно сразу создать общество, которое будет состоять из "свободных индивидуумов", составлять "свободное содружество" и "управлять собой". Такое общество должно органически развиваться. Оно может органически создать все предпосылки для достижения необходимого состояния только тогда, когда данное общество обеспечит свободу развития, т. е. освободится от влияний, препятствующих достижению желанного состояния. Первую предпосылку составляет знание естественной структуры труда, биологических и социологических условий рабочей Демократии. Основоположники социализма не знали о биологических условиях. Социальные условия соотносились с периодом (1840-1920 гг.), когда существовали только частнокапиталистическое предпринимательство, с одной стороны, и массы наемных рабочих, с другой. В то время еще не существовало ни политически ориентированного среднего класса, ни тенденции к установлению государственного капитализма. Не существовали тогда и народные массы, которые можно было объединить на реакционной основе, чтобы привести национал-социализм к победе. Поэтому составленное основоположниками социализма представление относится в большей мере к 1850 году, чем к 1940 году.
 
В работах Энгельса различие между "захватом власти пролетариатом", т. е. созданием "пролетарского Государства", и "полным прекращением существования Государства" не было так подробно рассмотрено, как в работах Ленина. Это можно вполне понять, так как Энгельс, в отличие от Ленина, не сталкивался с необходимостью установления ясного различия между двумя этапами. В 1917 году, накануне захвата власти Ленин придавал большее значение "переходному периоду", чем Энгельс. Ленин более отчетливо определил задачи этого периода. В первую очередь, полагал Ленин, необходимо заменить институт "буржуазного" Государства на институт пролетарского Государства, т. е. на принципиально иной тип государственного руководства. В чем заключалось принципиальное отличие пролетарского Государства? Ленин утверждал, что после уничтожения буржуазного Государства понадобится "с максимальной полнотой и последовательностью" преобразовать буржуазную форму Демократии в пролетарскую Демократию, т. е. превратить Государство как орудие подавления определенного класса в институт, "который фактически не является Государством". Когда большинство народа подавляет своих угнетателей, тогда исчезает необходимость в специальном, репрессивном органе власти.
 
Одним словом, Ленина не удовлетворяла фальшивая, чисто формальная Демократия. Он хотел, чтобы народ реально, конкретно участвовал в решении проблем производства, распределения продуктов, регулирования общественной жизни, демографии, образования, секса, международных отношений и т.д. Поэтому Ленин, в соответствии со взглядами Маркса и Энгельса, столь энергично и неоднократно подчеркивал необходимость "отмирания Государства". "Вместо специальных институтов, - писал Ленин, - вместо меньшинства, пользующегося особыми привилегиями (чиновники, офицеры постоянной армии), само большинство будет заниматься решением всех вопросов, и чем больше весь народ будет выполнять функции государственной власти, тем меньше он будет нуждаться в этой власти". Ленин никоим образом не отождествлял "Государство" с "буржуазным" правлением, иначе он не говорил бы о существовании "Государства" после "поражения буржуазии". Ленин рассматривал Государство как совокупность "институтов", которые находились на службе у правящего класса, богатой буржуазии, но теперь утратили главенствующее положение в обществе в той мере, в какой сами люди взялись за управление своими делами ("самоуправление").
 
Таким образом, степень отмирания Государства и развития общественного самоуправления определяется степенью упразднения тех структур, которые приобрели самостоятельность и стали над обществом, а также степенью участия масс, большинства народа в "общественном самоуправлении". "Коммуны заменят продажный парламентаризм буржуазного общества государственными органами, в которых свобода убеждений и их обсуждения превратится в фикцию, так как члены парламента должны сами выполнять свою работу, претворять в жизнь свои законы и проверять результаты. Представительные органы сохранят свое существование, но здесь не будет места для парламентаризма как особой системы, разделения между законодательной и исполнительной деятельностью, привилегированного положения членов парламента. Мы не можем представить себе существование Демократии (т. е. этапа, предшествующего коммунизму); даже пролетарской Демократии, без представительных органов. Мы можем и должны создать Демократию без парламентаризма. Если наша критика буржуазного общества - не пустая болтовня и если наше стремление свергнуть господство буржуазии не является лишь "предвыборным" лозунгом для завоевания голосов рабочих." Ленин В. И. "Государство и революция"
 
Здесь приводится отчетливое различие между "представительными органами" и "парламентами". Хотя предпочтение отдается представительным органам, тем не менее ничего не говорится о том, что именно представляют эти органы и как они осуществляют представительство. Мы увидим, что этот существенный пробел в ленинской теории Государства впоследствии позволил "сталинизму" утвердиться в качестве государственной власти. Предполагалось, что представительные органы, которые назывались "советами" в Советском Союзе и возникли на основе рабочих, крестьянских и солдатских комитетов, возьмут на себя роль буржуазного парламента, превратив его из "говорильни" (термин Маркса) в действующий орган. Из рассуждений Ленина видно, что такое изменение характера представительных органов предполагает изменение самого представителя. Из "болтуна" он превращается в функционера, который разрабатывает и осуществляет планы и несет ответственность перед народом. С другой стороны, представительные органы отнюдь не являют собой некие застывшие формы институтов. Они постоянно развиваются. Растет число лиц, принимающих участие в общественном самоуправлении. При этом уровень и масштаб общественного самоуправления, т. е. выполнения общественных функций самими людьми, определяется числом лиц, участвующих в нем. В то же время, чем меньше "представителей" избирается в советы, тем больше обязанностей по определению и реализации социального планирования берет на себя все население. Это объясняется тем, что сами советы все еще находятся в определенной изоляции от общества в целом, несмотря на то, что они как органы или учреждения зародились в недрах самого общества. Кроме того, из ленинской концепции следует, что пролетарские представительные органы выполняют переходные задачи.
 
Они рассматриваются как посредники между "пролетарской государственной властью", которая еще необходима, еще функционирует, но уже отмирает, и общественным самоуправлением, которое еще не стало свершившимся фактом и не могло самостоятельно функционировать. Общественное самоуправление еще нуждается в полном развитии. Советы могут либо постепенно совпасть с обществом в целом, развитие которого приведет к самоуправлению, либо превратятся лишь в придатки и исполнительные органы власти пролетарского Государства. Область действия советов лежит между двумя силами: государственной властью и новой системой общественного самоуправления. Какие показатели позволяют определить, выполняют или не выполняют советы свою революционно-прогрессивную задачу, превращаются или не превращаются они в чисто формальные структуры государственно-административного органа? К таким показателям, очевидно, относятся следующие факторы:
 
1. Выполнение органами власти пролетарского Государства своей задачи - постепенного самоупразднения.
2. Ограничение деятельности советов лишь вспомогательной ролью и функциями исполнительных органов власти пролетарского Государства, а также выполнение советами надзорных функций и задач института, столь обремененного ответственностью, что он постепенно передает функции общественного управления из рук органов власти пролетарского Государства в руки общества в целом.
3. Повышение способности отдельных представителей народных масс постепенно и последовательно брать на себя выполнение функций все еще действующего государственного аппарата и функций советов, поскольку они являются лишь "представителями" народных масс.
 
Третий показатель имеет решающее значение, поскольку от его реализации зависит "отмирание Государства" в Советском Союзе и переход функций советов к трудящимся массам. Таким образом, диктатура пролетариата представляет собой не постоянное состояние, а процесс, который начинается с разрушения аппарата авторитарного Государства и создания пролетарского Государства и заканчивается созданием системы полного самоуправления общества. Для получения точной оценки этого социального процесса необходимо рассмотреть особенности развития советов. Указанный процесс невозможно скрыть за покрывалом иллюзий, если учесть следующие моменты. Проблема заключается не в том, что в выборах в советские органы участвуют 90 процентов населения (а не 60 процентов, как в прежнее время), а в том, что советские избиратели (а не советские представители) также принимают все более активное участие в управлении обществом. "Девяностопроцентное участие в выборах" не свидетельствует о прогрессивном развитии общественного самоуправления хотя бы потому, что оно ничего не говорит нам об истинном смысле деятельности народных масс. Более того, не относится оно и к исключительным особенностям советской системы. Буржуазные Демократии и даже фашистские "плебисциты" показали "более чем девяностопроцентное участие в выборах". Одной из основных задач рабочей Демократии является определение степени социального развития того или иного сообщества не на основе количества избирателей, а на основе реального содержания его социальной деятельности. Таким образом, мы неизменно возвращаемся к кардинальному вопросу каждого общественного строя: что происходит в народных массах? Как массы относятся к социальному процессу, в котором они вынуждены участвовать?
 
Смогут ли и как смогут трудящиеся обеспечить отмирание авторитарного Государства, которое возносится над обществом и восстает против него, и взять на себя его функции, т. е. органически сформировать общественное самоуправление? Ленин, очевидно, имел в виду этот вопрос, когда разъяснял невозможность одновременной и полной ликвидации бюрократии во всех странах. Разумеется, старый бюрократический аппарат необходимо заменить новым аппаратом, "который постепенно сделает ненужной каждую форму бюрократии и ликвидирует её". "Это не утопия, - писал Ленин, - это рождается из опыта коммуны. Это - непосредственная задача революционного пролетариата". Ленин не рассматривал вопрос, почему "ликвидация бюрократии" не была утопическим желанием и почему жизнь без бюрократии, без руководства "сверху" была не только возможна и необходима, но и, что более важно, составляла "непосредственную задачу революционного пролетариата". Настойчивость Ленина можно понять, если учесть глубоко укоренившуюся веру человека (и большинства правителей) в инфантилизм масс и, что более важно, веру в невозможность обойтись без авторитарного правления. Ввиду появления фашизма такие новые понятия, как "самоуправление" и "неавторитарная дисциплина", лишь вызывали снисходительную улыбку.
 
Мечты анархистов! Утопия! Химера! Действительно, крикуны и насмешники могли даже указать на Советский Союз и, в частности, на заявление Сталина, что об упразднении Государства не может быть и речи и что, напротив, власть пролетарского Государства необходимо укреплять и расширять. В таком случае, Ленин заблуждался! Человек был и остается раболепным существом. Без власти и принуждения он не будет работать, он будет "лишь предаваться удовольствиям и станет ленивым". Не теряйте время и энергию на бесплодные химеры! Но если это так, тогда необходимо потребовать, чтобы государственное руководство Советского Союза официально исправило идеи Ленина. Оно должно показать, что Ленин заблуждался, когда написал следующее: "Мы не утописты. Мы не "предаемся мечтам" о том, как мы сразу заживем без любой формы управления и подчинения. марксизму не свойственны эти анархические мечты, в основе которых лежит неправильное понимание задач диктатуры пролетариата. В действительности они лишь способствуют переносу социальной революции на то время, когда человек станет другим. Нет, социалистическую революцию мы осуществим с такими людьми, какими они являются в действительности на данный момент, т. а с людьми, которые не могут обойтись без подчинения, контроля, "управляющих и бухгалтеров". Но тогда необходимо подчиниться вооруженному авангарду всех тех, кто подвергался эксплуатации, т.е. подчиниться рабочим, пролетариату. Все "бюрократическое" в правительственных учреждениях можно и необходимо заменить простыми функциями "управляющих и бухгалтеров". Эту работу необходимо немедленно начать и вести её повседневно.
 
Рабочие, мы сами создадим крупные отрасли промышленности; мы организуем их работу на основе нашего опыта; мы везде ликвидируем остатки капитализма; мы введем строгую, железную дисциплину, которая будет поддерживаться с помощью государственной власти вооруженных рабочих; мы превратим государственных служащих в простых исполнителей наших распоряжений; мы превратим их в надежных, сменяемых управляющих и бухгалтеров "со скромным жалованьем" в этом заключается наша пролетарская задача. Таким образом, мы сможем и должны начать осуществление пролетарской революции. Такое начало на основе крупных отраслей промышленности автоматически приведет к отмиранию всех форм бюрократии и постепенному созданию нового строя, того строя, который не будет иметь ничего общего с рабской зависимостью от заработной платы (разрядка В. Р.). Мы создадим строй, при котором функции управления и учета будут постепенно упрощаться и выполняться самими людьми на основе очередности. Со временем эти функции станут привычными и наконец полностью прекратят свое существование в качестве специальных функций особой группы людей". Ленин В. И. " Государство и революция" Ленин не обратил внимания на опасность новой государственной бюрократии. Очевидно, он полагал, что пролетарские бюрократы не будут злоупотреблять своей властью, будут выступать в защиту Правды, будут учить трудящихся, как стать независимыми. Он не учел ужасную биопатию структуры личности. Фактически он не имел ни малейшего представления о ней. В социалистической литературе фактически остался без внимания тот факт, что свою основную работу о революции Ленин посвятил не столько "свержению буржуазии", сколько последующим задачам: замена капиталистического государственного аппарата пролетарским аппаратом и замена пролетарской диктатуры (социал-Демократия - пролетарская Демократия) общественным самоуправлением, которое составляет основную особенность коммунизма. Если обратиться к советской литературе, издававшейся после 1937 года, то можно заметить выдвижение на передний план вопроса укрепления (а не ослабления) власти аппарата пролетарского Государства. В советских работах больше не обсуждается необходимость окончательной замены государственного аппарата самоуправлением. Тем не менее этот вопрос имеет важное значение для понимания Советского Союза.
 
Очевидно, что у Ленина были серьезные причины для подробного анализа этого вопроса в своей основной работе о революции. Этот вопрос был, есть и будет стержнем подлинной социал-Демократии. Никто из политических деятелей не упоминает о нем. ПРОГРАММА РКП(б) ( VIII СЪЕЗД ПАРТИИ. 1919 г.) Под руководством Ленина совершилось превращение российского деспотизма в российскую "социалдемократию". Программа РКП (б), принятая в 1919 году, два года спустя после революции, свидетельствует о подлинно демократическом характере её деятельности. В Программе выдвигается требование создать государственную власть, способную предотвратить возвращение деспотизма и обеспечить формирование системы свободного самоуправления народных масс. Но в ней отсутствует упоминание о характере неспособности народных масс к свободе. Отсутствуют в ней и данные о биопатическом вырождении сексуальной структуры личности. В период с 1917 по 1920 год революционно-сексуальное законодательство развивалось в правильном направлении, т. е. принятые в это время законы свидетельствуют о признании существования биологических функций человека. Но эти законы сгинули в дебрях юридического формализма. Судьба этих законов была освещена во второй части моей книги "Die Sexualitat in Kulturkampf " (1936). На этой проблеме споткнулась перестройка структуры личности, а вместе с ней и реализация демократической программы. Трагический исход этой общественной перестройки должен послужить хорошим уроком революционно-демократическим реформаторам, а именно: программа, отстаивающая идеи свободы, обречена на неудачу, если в существующей сексуально-биопатической структуре личности не будут произведены кардинальные изменения. Приведем фрагмент Программы РКП (б), принятой на VIII съезде партии [45] .
 
1. В силу существования частной собственности на землю и другие средства производства буржуазная республика, даже самая демократическая и освященная такими лозунгами, как "воля народа", "воля нации" и "долой классовые привилегии", остается в руках небольшой группы капиталистов орудием эксплуатации и угнетения широких слоев трудящихся. В отличие от буржуазной республики, пролетарская или советская Демократия превратила в единую, постоянную основу государственного аппарата (местного и центрального) массовые организации угнетенных классов пролетариата и беднейших слоев крестьянства, т.е. подавляющего большинства населения. Таким образом, наряду с прочими преобразованиями, советское Государство осуществило на практике местное и региональное самоуправление без назначения сверху органов власти в значительно более широких масштабах, чем в других странах мира [46] . Задача партии заключается в том, чтобы приложить все усилия для полной реализации Демократии высшего типа. Для этого необходимо постоянно повышать уровень культуры, организованности и активности масс.
 
2. В отличие от буржуазной Демократии, скрывавшей классовый характер Государства, советская власть открыто признает, что любое Государство должно неизбежно носить классовый характер [47], пока не будет ликвидировано разделение общества на классы и не исчезнет любая форма государственной власти. По своей природе советское Государство ориентировано на подавление сопротивления эксплуататоров и лишение эксплуататоров политических прав, учитывая, что любой вид свободы является обманом, если такая свобода препятствует освобождению труда от ярма капитала. Цель пролетарской партии состоит в решительном подавлении сопротивления эксплуататоров, в борьбе с глубоко укоренившимися предрассудками относительно абсолютного характера буржуазных прав и свобод с одновременным разъяснением необходимости лишения политических прав и любого ограничения свободы как временных мер, направленных на подавление попыток эксплуататоров сохранить или восстановить свои привилегии. С исчезновением возможности эксплуатации одного человека другим человеком постепенно исчезнет необходимость в таких мерах, и тогда партия поставит своей целью полную их отмену.
 
3. Буржуазная Демократия ограничилась формальным предоставлением таких политических прав и свобод, как право на объединение в союзы, свобода слова, свобода печати, равенство граждан. На практике, однако, в силу экономического рабства трудящихся в условиях буржуазной Демократии рабочие не могут пользоваться этими правами и привилегиями в полном объеме Напротив, вместо формального провозглашения прав и свобод пролетарская Демократия предоставляет их в первую очередь тем классам, которые подвергались угнетению со стороны капитализма, т.е. пролетариату и крестьянству. Для этого советское Государство экспроприирует у буржуазии здания, типографии и запасы бумаги и передает их в распоряжение трудящихся и их организаций. Российская коммунистическая партия ставит своей целью оказание помощи трудящимся в деле использования демократических прав и свобод, предоставляя им для этого все возможности.
 
4. Буржуазная Демократия долгое время провозглашала равенство людей, независимо от вероисповедания, расовой и национальной принадлежности, но капитализм препятствовал осуществлению этого равенства и на империалистической стадии привел к расовому и национальному угнетению. Будучи органом власти трудящихся, советское правительство смогло впервые за всю историю осуществить это равенство во всех сферах жизни, уничтожив последние следы неравенства женщин в сфере брака и семьи. В настоящее время партия ведет интеллектуально-просветительную работу с целью ликвидации остатков прежнего неравенства и предрассудков, особенно в среде отсталых групп пролетариата и крестьянства. Партия не ограничивается формальным провозглашением равенства женщин и освобождает их от всех тягот, связанных с устарелыми методами домоводства, заменяя их жилищными товариществами, центральными прачечными, детскими садами.
 
5. Предоставляя трудящимся несравненно больше возможностей избирать и отзывать своих делегатов, чем они имели в условиях буржуазной Демократии и парламентаризма, советское правительство устраняет все негативные особенности парламентаризма, особенно разделение законодательных и исполнительных властей, обособление институтов представительной власти от масс и т.д. В советском Государстве не территориальный округ, а производственная единица (фабрика, завод) составляет избирательную и государственную единицу. Таким образом, государственный аппарат сближается с массами. Партия стремится установить более тесную связь между государственным аппаратом и массами для более полного и неукоснительного осуществления Демократии путем постановки государственных чиновников под контроль народных масс
 
6. Советское Государство включает в свои органы, советы, рабочих и солдат - на основе полного равноправия и единства интересов, тогда как буржуазная Демократия, несмотря на все свои заявления, превратила армию в орудие богатых классов отделила её от масс и противопоставила массам, лишив солдат возможности пользоваться своими политическими правами. Партия стремится защищать и развивать единство рабочих и солдат в советах, а также укреплять неразрывные узы между вооруженными силами и пролетарскими организациями.
 
7. Во время революции ведущая роль была отведена городскому, промышленному пролетариату, поскольку он составлял более концентрированную, сплоченную, просвещенную и окрепшую в борьбе часть трудящихся масс. Это нашло подтверждение во время создания советов и затем превращения их в органы власти. Наша советская конституция отражает эту роль, предоставляя промышленному пролетариату некоторые привилегии по сравнению с более разбросанными мелкобуржуазными массами в деревне Разъясняя временный характер этих привилегий, исторически связанных с трудностями социалистических преобразований в деревне, Всероссийская коммунистическая партия должна неуклонно и систематически использовать это положение промышленного пролетариата для более тесного объединения отсталых и разбросанных масс деревенских бедняков и середняков и нейтрализации узкопрофессиональных интересов, которые получили распространение в среде рабочих благодаря капитализму.
 
8. Благодаря советской структуре Государства, пролетарская революция одним ударом покончила со старым буржуазно-чиновничьим аппаратом правосудия. Относительно низкий уровень культуры масс [48] , "отсутствие у народных избранников - рабочих - необходимого опыта государственного самоуправления, необходимость привлечения к работе специалистов старой школы и призыв на военную службу наиболее передовой части городских рабочих - все это привело к частичному возрождению бюрократизма в советской системе. [49] Всероссийская коммунистическая партия ведет решительную борьбу с бюрократизмом и для преодоления этого порока предлагает следующие меры:
 
1. Каждый член совета должен выполнять определенную обязанность по управлению Государством.
2. Смена обязанностей осуществляется на основе очередности с целью постепенного охвата всех областей административной работы.
3. Необходимо постепенно привлечь всех трудящихся без исключения к участию в работе государственной администрации. Осуществление этих мер в полном объеме позволит нам продвинуться дальше Парижской коммуны. Упрощение управленческой работы в сочетании с повышением уровня культуры народных масс в конечном счете приведет к упразднению государственной власти. Следующие положения программы выделены в качестве характерных особенностей советской Демократии
 
1. Местное и региональное самоуправление без назначения руководителей сверху.
2. Деятельность народных масс.
3. Лишение политических прав и ограничение свободы как временная мера борьбы с эксплуататорами.
4. Не формальное, а реальное предоставление прав и свобод всем некапиталистическим классам.
5. Непосредственное, прямое и простое право на участие в голосовании.
6. Право избирать и отзывать делегатов.
7. Проведение выборов по производственным единицам, а не по округам.
8. Обязанность должностных лиц отчитываться в своей деятельности перед советами рабочих и крестьян.
9. Периодическая сменяемость членов совета в административных отделах.
10. Постепенное включение всех трудящихся в работу по управлению Государством.
11. Упрощение управленческих функций.
12. Упразднение государственной власти
 
В связи с этими судьбоносными принципами возникает один вопрос, а именно: каким образом можно на практике упростить общественную жизнь? Все усилия вязнут в формализме политического мышления. Остался без внимания характер государственной Политики. Предполагается, что массы получат свободу, однако перед ними не ставятся практические социальные задачи Не указано, что существующие народные массы не способны взять на себя государственные и (затем) социальные функции. Нынешнее государственно-политическое мышление возникло на основе первоначальной иерархической системы представительства и неизменно было направлено против масс Сколько бы громких слов не произносилось о "Демократии", в политическом отношении мы все еще не вышли за рамки систем мысли, характерных для греческих и римских рабовладельческих Государств Для претворения в жизнь общественного самоуправления необходимо изменить не только форму Государства. В соответствии с задачами и нуждами народных масс необходимо изменить общественную жизнь и управление ею. Общественное самоуправление должно постепенно занять место государственною аппарата или взять на себя его рациональную функцию
 
"Введение советской Демократии"
 
В 1919 году VIII съезд Российской коммунистической партии ввел советскую Демократию. В январе 1935 года VII съезд советов объявил о "введении советской Демократии". Что означает это вздор? Для иллюстрации процесса, который привел к "введению советской Демократии" в 1935 году, через шестнадцать лет после введения советской Демократии, мы расскажем небольшую историю. В процессе изучения уголовного права некий студент приходит к заключению, что антиобщественные деяния человека следует рассматривать не как преступления, а как болезнь. Поэтому человека, совершившего такое деяние, нельзя наказывать. Болезни необходимо лечить и вести профилактическую работу по предотвращению рецидивов. Оставив правоведение, студент обращается к медицине. Практическая деятельность вытесняет формальную этику. Некоторое время спустя он приходит к заключению, что в медицинской работе необходимо применять немедицинские методы. Например, он хотел бы отказаться от использования смирительных рубашек как метода лечения душевнобольных, используя вместо них воспитательно-профилактические методы. Однако, несмотря на все разумные доводы, он вынужден использовать смирительные рубашки: слишком много душевнобольных. Ему не под силу справиться со всеми больными, и поэтому он продолжает применять устарелые методы, учитывая, что их непременно нужно заменить лучшими методами. Идет время, и задача становится непосильной для него. Он не соответствует поставленной задаче. Слишком мало известно о душевных болезнях. Слишком много существует душевных болезней.
 
В качестве врача он должен защищать общество от душевных болезней. Он не может осуществить свои добрые намерения. Напротив, он вынужден возвратиться к старым методам, тем самым методам, которые он прежде осуждал и собирался заменить лучшими методами. Он все чаще использует смирительные рубашки. Его просветительские планы потерпели неудачу. Его намерение стать врачом, который предотвращает возникновение заболеваний вместо того, чтобы лечить их, также не осуществилось. Его обращение с преступниками как с больными не принесло плодов. Он вновь вынужден упрятать их в тюрьму. Он не признается в своем поражении ни себе, ни другим. На это у него недостает мужества. Возможно, он даже не сознает это, Теперь он делает следующее абсурдное заявление: "Введение смирительных рубашек и тюрем для преступников и душевнобольных знаменует значительный рост моего медицинского мастерства. Это настоящее медицинское искусство. Оно означает, что моя первоначальная цель достигнута". Этот рассказ имеет много общего с историей "введения советской Демократии" шестнадцать лет спустя после "введения советской Демократии". Её можно понять только при сопоставлении с основной концепцией "социальной Демократии" и "упразднения Государства", выдвинутой Лениным в "Государстве и революции".
 
В данном случае объяснение этой меры, данное советским правительством, не имеет никакого значения. Только одно предложение из разъяснения, напечатанного в "Рундшау" (Э 7, 1935г., стр. 331), показывает, что этим актом, сколь бы он ни был оправдан, отменяется ленинская концепция социал-Демократии. В разъяснении говорится следующее: "Диктатура пролетариата неизменно составляет единственную форму подлинной власти народа. Она успешно выполнила обе свои основные задачи: ликвидация эксплуататоров как класса, экспроприация и подавление их, а также социалистическое воспитание масс. Диктатура пролетариата продолжает беспрепятственно существовать". Если эксплуататоры были ликвидированы как класс и социалистическое просвещение масс увенчалось успехом, но все же диктатура продолжает "беспрепятственно" существовать, тогда становится очевидной абсурдность всей этой идеи. Если выполнены предварительные условия, тогда почему диктатура продолжает беспрепятственно существовать? Против кого или против чего направлена диктатура, если эксплуататоры уничтожены и массы научились брать на себя ответственность за выполнение общественных функций? Такая нелепая формулировка всегда скрывает слишком очевидный смысл: диктатура продолжает существовать, но теперь она направлена не против эксплуататоров старой школы, а против самих масс.
 
Далее в "Рундшау" говорится: "Эта более высокая стадия социализма, союз рабочих и крестьян, насыщает новым, более высоким содержанием диктатуру пролетариата как Демократию рабочих. Это новое содержание нуждается в новых формах, т.е. в переходе к равноправному, прямому и тайному голосованию рабочих". Мы не хотели бы затевать спор из-за пустяков: диктатура пролетариата (которая со временем должна уступить дорогу самоуправлению народных масс) существует одновременно с "самой демократической" Демократией. Это - социологический абсурд, смешение всех социологических понятий. В данном случае нас интересует один важный вопрос: была ли действительно достигнута основная цель общественно-революционного движения 1917 года - упразднение Государства и введение общественного самоуправления? Если да, то между "советской Демократией" 1935 года и "пролетарской диктатурой" 1919 года, с одной стороны, и буржуазно-парламентарными демократиями Англии и Америки, с другой стороны, существует значительное различие. Упоминается "дальнейшая демократизация" советской системы. Каким образом можно осуществить "дальнейшую демократизацию"? Мы полагали, что по замыслу основоположников "пролетарской диктатуры", а также по своей природе и первоначальной форме "пролетарская диктатура" полностью идентична социальной Демократии (пролетарской Демократии).
 
Если же диктатура пролетариата полностью идентична социальной Демократии, тогда невозможно ввести советскую Демократию через шестнадцать лет после установления социальной Демократии. В этом случае не может быть и речи о "дальнейшей демократизации". Разумеется, "введение Демократии" означает (и в этом не может быть никаких сомнений), что социал-Демократия ранее не существовала и диктатура пролетариата не идентична социал-Демократии. Кроме того, нелепо утверждать, что социал-Демократия - "самая демократическая" система. Разве буржуазная Демократия "менее" демократична? В действительности буржуазно-парламентарная Демократия является формальной Демократией; народные массы избирают своих представителей, но не участвуют в самоуправлении посредством своих рабочих организаций. Ленинская социал-Демократия должна была стать качественно иной формой общественного регулирования, а не просто политическим улучшением официального парламентаризма. Предполагалось, что на смену диктатуре пролетариата придет реальное, практическое самоуправление рабочих. "Диктатура пролетариата" и самоуправление трудящихся не могут сосуществовать. В качестве политического требования это утверждение не имеет смысла и приводит к путанице. В действительности диктатура партийной бюрократии правит народными массами, скрываясь под маской официального, демократического парламентаризма. Следует учитывать, что Гитлер неизменно с большим успехом использовал в своих целях вполне оправданную ненависть народных масс к фиктивной Демократии и парламентарной системе. На фоне политических интриг российских коммунистов фашистский лозунг "единство марксизма и парламентарно-буржуазного либерализма" выглядел весьма убедительно.
 
С 1935 года пошли на убыль надежды, возлагавшиеся на Советский Союз трудящимися всего мира. Реальные проблемы невозможно решить с помощью политических иллюзий. Необходимо иметь мужество, чтобы смотреть в лицо трудностям. Нельзя безнаказанно смешивать ясно сформулированные социальные концепции. При установлении "советской Демократии" упор делался на участие масс в управлении Государством, на протекторате отраслей промышленности над соответствующими отделами правительства и на праве рабочих и крестьянских советов выражать свое мнение при решении тех или иных вопросов в народных комиссариатах. Однако в данном случае нас интересуют иные вопросы. 1. Как массы реально участвуют в управлении Государством? Происходит ли при этом постепенная передача административных функций народным массам в соответствии с требованиями социал-Демократии? В какой форме выражается это участие? 2. Формальный протекторат отрасли промышленности над соответствующим отделом правительства не является самоуправлением. Кто кого контролирует - правительственный отдел отрасль промышленности или наоборот? 3. Право советов выражать свое мнение в народных комиссариатах означает, что они являются придатками или в лучшем случае исполнительными органами комиссариатов, тогда как Ленин настаивал на передаче всех бюрократических функций советам при повышении степени участия в их работе народных масс. 4. "Введение" советской Демократии одновременно с "укреплением" диктатуры пролетариата может означать только отказ от достижения основной цели - постепенного упразднения пролетарского Государства и диктатуры пролетариата. На основании оценки существующих данных можно заключить, что введение "советской Демократии" через шестнадцать лет после введения советской Демократии означает невозможность перехода от авторитарного правления к общественному самоуправлению. Этот переход не осуществился потому, что биопатическая структура масс и средства осуществления кардинальной перестройки этой структуры не получили признания. Несомненно, попытки обуздать и лишить прав собственности отдельных капиталистов увенчались полным успехом.
 
В то же время потерпели неудачу попытки просвещения масс с целью воспитания способности упразднить и взять на себя функции Государства, которое выступало в качестве угнетателя по отношению к ним. По этой причине началось постепенное угасание социал-Демократии, получившей развитие в первые годы революции. Кроме того, для обеспечения существования общества пришлось укреплять государственный аппарат, замена которого так и не состоялась. Наряду с выдвижением на первый план политического значения колхозного крестьянства, "введение всеобщего избирательного права" в 1935 году означало повторное введение формальной Демократии. В принципе это означало, что государственно-бюрократический аппарат, который становился все более могущественным, предоставлял бессмысленное парламентарное право народным массам, неспособным уничтожить этот аппарат и самостоятельно вести свои дела. Мы не располагаем свидетельствами о том, что в Советском Союзе ведется подготовка трудящихся к осуществлению самоуправления. Разумеется, необходимо учить народ чтению, письму и правилам гигиены. Необходимо научить людей разбираться в моторах. Но это не имеет никакого отношения к общественному самоуправлению. Гитлер тоже занимался всем этим. Развитие советского общества характеризовалось формированием нового, независимого государственного аппарата, который стал достаточно сильным, чтобы создать в массах иллюзию свободы, не подвергая опасности свое существование. Аналогичный процесс характеризовал развитие гитлеровского национал-социализма. Введение советской Демократии знаменовало не шаг вперед на пути развития, а шаг назад, возвращение к старым формам общественной жизни. Какие существуют гарантии тому, что государственный аппарат Советского Союза прекратит существовать, когда массы научатся управлять своими делами? В данном случае сентиментальность неуместна. В своем развитии русская революция натолкнулась на непредвиденное препятствие и поэтому попыталась скрыть его под покровом иллюзий. Этим препятствием оказалась психологическая структура личности, которая за прошедшие тысячелетия приобрела биопатический характер. Абсурдно возлагать "вину" на Сталина или кого-нибудь другого. Сталин был лишь орудием обстоятельств. Только на бумаге процесс общественного развития выглядит таким же легким и приятным, как прогулка в лесу.
 
В действительности социальный процесс постоянно сталкивается с новыми, неизвестными трудностями. Это приводит к неудачам и отходам на прежние позиции. Необходимо научиться распознавать, анализировать и преодолевать препятствия. И все же обоснованность перспективного плана переустройства общества нуждается в периодической проверке. Необходимо честно признавать упущения в его разработке. Только таким образом можно сознательно изменять, улучшать и претворять в жизнь план переустройства общества. Для преодоления сопротивления сил, препятствующих достижению свободы, нередко необходимо использовать интеллектуальный потенциал многих людей. Но дурачить народ иллюзиями - значит совершать преступление против общества. Когда честный руководитель народных масс заходит в тупик и понимает свое бессилие, он уходит в отставку, освобождая место для других. В случае отсутствия лучшего руководителя он честно расскажет обществу о сложившемся положении и вместе с народом подождет, пока ход событий или индивидуальная интуиция не приведут к решению. Но политический деятель боится такой честности. В защиту интернационального движения рабочих следует сказать, что в своей борьбе за подлинную Демократию ему пришлось столкнуться с невероятными трудностями. Люди всегда становятся на сторону тех, кто заявляет: "Диктатура пролетариата - это такая же диктатура, как и любая другая диктатура. Это вполне понятно, ибо почему только теперь понадобилось "вводить" Демократию?" Нет оснований радоваться похвалам социал-демократов в адрес Советского Союза. Это была горькая пилюля, формальность. В процессе развития нередко приходится признавать объективную необходимость отхода на прежние позиции, но это не означает, что необходимо скрывать такой отход, пользуясь фашистским методом лжи. Когда в 1923 году Ленин вводил новую экономическую Политику (НЭП), он не сказал: "Мы перешли от низшей стадии диктатуры пролетариата к высшей стадии.
 
Введение НЭПа знаменует огромный успех на пути к коммунизму". Такое заявление тотчас подорвало бы доверие к советскому правительству. Введя НЭП, Ленин сказал: Это прискорбно и жестоко, но в данный момент нам без этого не обойтись Экономика, навязанная коммунизму войной, поставила перед нами непредвиденные трудности. Мы вынуждены сделать шаг назад чтобы затем более уверенно продвигаться вперед. Действительно, мы предоставляем определенную свободу частному предпринимательству - у нас нет иного выбора - но мы знаем, что мы делаем". При "введении советской Демократии" не было такой прямоты и искренности. В 1935 году испытывалась острая потребность в таких качествах. Прямой и честный подход позволил бы приобрести миллионы друзей во всем мире. Он заставил бы людей призадуматься, и, возможно, предотвратил бы заключение пакта с Гитлером, ответственность за который возлагалась на троцкистов. Тем не менее вместо ленинской социал-Демократии получил развитие новый, русский национализм. 4 февраля 1935 года в "Ленинградской красной эре", центральном органе российских большевиков, утверждалось следующее: "Вся наша любовь, наша преданность, наша сила, наши сердца, наш героизм, наша жизнь - все это принадлежит тебе, великий Сталин, вождь нашей великой родины. Командуй своими сыновьями. Они могут перемещаться в воздухе и под землей, в воде и в атмосфере [50] . Люди всех времен и национальностей будут помнить твое имя как самое замечательное, самое могучее, самое мудрое, самое прекрасное. Твое имя начертано на каждом заводе, на каждом станке, в каждой стране мира, в сердцах всех людей. Когда моя жена родит ребенка, первое слово, которому я научу его, будет "Сталин"".
 
19 марта 1935 года в "Правде" появилась заметка "Советский патриотизм" (которая была переведена в "Рундшау", Э 15, 1935 г., стр.787), в которой "советский патриотизм" вступает в соперничество с "фашистским патриотизмом":
 
"Советский патриотизм - это пламенное чувство безграничной любви, безоговорочной преданности своей родине, глубокой ответственности за её судьбу и защиту - рождается из недр нашего народа. Никогда героизм в борьбе за свою страну не достигал таких невиданных высот. Славная история Советского Союза показывает, на что способны трудящиеся, когда дело касается их родины. Нелегальная работа, сражения на баррикадах, бои могучей армии Буденного, смертельный огонь бессмертной армии революции, гармония фабрик и заводов социалистической индустрии, ритм труда больших и малых городов, деятельность Коммунистической партии - все это звучит в бессмертной песне нашей любимой, свободной, обновленной страны. Советская Россия - это страна, вскормленная и воспитанная Лениным и Сталиным! Она нежится в лучах весны, которая пришла вместе с Октябрьской революцией. Поднимается паводок, и потоки устремляются на свободу. Приходят в движение все силы трудящихся, прокладывая путь к новым, историческим свершениям. Во всех уголках страны сияет величие Советского Союза, его слава и могущество. Семена богатой жизни и социалистической культуры быстро дают всходы. Мы подняли красный флаг коммунизма к новым высотам, к далеким голубым небесам. Советский патриотизм - это любовь нашего народа к стране, которую мы отобрали кровью и мечом у капиталистов и помещиков. Это - любовь к прекрасной жизни, которую построил наш великий народ. Это - надежная защита западных и восточных рубежей. Это - любовь к великому культурному наследию человеческого гения, которое могло так замечательно расцвести только в нашей стране (выделено В. Р.). Разве не удивительно, что иностранцы, люди различных культур, устремляются к границам Советского Союза, чтобы в благоговении склонить голову перед гаванью культуры, перед Государством красного знамени? Советский Союз - это живительный родник человечества! Подобно колоколу в тумане звучит слово "Москва". Для рабочих, крестьян, всех честных и культурных людей всего мира в этом слове воплощена надежда на лучшее будущее и победу над фашистским варварством. ...В нашей социалистической стране невозможно отделить интересы народа от интересов страны и правительства. Источником советского патриотизма служит тот факт, что под руководством партии люди сами построили свою жизнь Советский патриотизм формируется на основе сознания того, что только теперь, при советской власти, наша прекрасная, богатая страна открылась для трудящихся. Естественная привязанность к родному краю, к родной земле и небесам, под которыми ты впервые увидел свет этого мира, развивается и превращается в могучее чувство гордости за свою социалистическую страну, великую Коммунистическую партию и Сталина. На идеях советского патриотизма воспитывались герои, витязи, миллионы храбрых солдат, готовых, подобно лавине, обрушиться на врагов страны и смести их с лица земли. С молоком своих матерей наша молодежь впитывает любовь к своей стране. Наша обязанность заключается в воспитании новых поколений советских патриотов, для которых интересы страны значат больше всего на свете, даже больше, чем сама жизнь. ...Непобедимый дух советского патриотизма воспитывается с величайшей тщательностью, мастерством и творчеством. Советский патриотизм - это одно из замечательных проявлений Октябрьской революции. Сколько силы, отваги, молодой энергии, героизма, красоты и движения содержится в нем! В нашей стране советский патриотизм сияет подобно ослепительному свету. Он движет жизнью. Он согревает моторы наших танков, тяжелых бомбардировщиков и миноносцев. Он заряжает наши пушки. Советский патриотизм защищает наши границы от подлых, обреченных на гибель врагов, которые угрожают нашей мирной жизни, нашему могуществу и нашей славе..."
 
Вышеприведенный текст ни что иное как - "эмоционально-политическая чума"
 
Она не имеет никакого отношения к естественной любви к родной стране. Это - сентиментальный бред автора, который не располагает объективными средствами для воодушевления народа. Его можно сравнить с вызванной искусственными средствами эрекцией у импотента. Социальные последствия такого патриотизма сопоставимы с реакцией женщины на сексуальный контакт с импотентом. В связи с исчезновением революционного патриотизма "советский патриотизм", возможно, был вызван необходимостью подготовиться к последующей борьбе с "патриотизмом Вотана". Рабочая Демократия не имеет никакого отношения к такому "патриотизму". Действительно, появление первых всходов искусственного патриотизма убедительно свидетельствует о провале рациональной формы общественного правления. Любовь народа к своей стране и привязанность к земле и обществу относятся к слишком глубоким и серьезным чувствам, чтобы превращать их в объекты иррационально-политических спекуляций. Такие искусственные формы патриотизма не позволяют решить ни одной объективной проблемы общества трудящихся; они не имеют отношения к Демократии. Проявления сентиментального пафоса указывают на наличие чувства страха у тех, кто вызывает такие проявления. Мы не хотим иметь ничего общего с ними.
 
Когда на основе подлинной Демократии (т. е. рабочей Демократии) осуществляется коренная перестройка психологической структуры народных масс, тогда нетрудно определить наличие или отсутствие успехов. Например, когда массы начинают шумно требовать установления огромных изображений своего "фюрера", это означает, что они утрачивают чувство ответственности. Во времена Ленина не было ни культа фюрера, ни огромных изображений фюрера пролетариата. Известно, что Ленин не хотел участвовать в таких вещах. Отношение к техническим достижениям может свидетельствовать об успехах или отсутствии успехов на пути к подлинной свободе. В Советском Союзе постройка авиалайнера "Горький" превозносилась как "революционное достижение". Но в чем тогда заключается принципиальное различие между постройкой этого авиалайнера и постройкой авиалайнеров в Германии или Америке? Постройка авиалайнеров необходима, чтобы создать широкую индустриальную основу для реализации современной рабочей Демократии. Это положение не нуждается в доказательстве. В данном случае существенными представляются следующие вопросы. Имеет ли место иллюзорная, национал-шовинистическая идентификация широких слоев рабочих с постройкой самолетов? Вызывает ли постройка этих самолетов у них чувство своего превосходства перед другими народами? Способствует ли постройка самолетов установлению более тесных человеческих отношений между различными народами?
 
Содействует ли самолетостроение развитию интернационализма? Другими словами, в аспекте характерологической структуры личности самолетостроение может выполнять либо реакционную функцию, либо рабоче-демократическую. Политические воротилы легко могут использовать самолетостроение для воспитания национал-шовинистических чувств. Но авиалайнеры можно использовать для доставки немцев в Россию, русских в Китай и Германию, американцев в Германию и Италию, китайцев в Америку и Германию. Таким образом, немецкий рабочий получит возможность убедиться, что, в принципе, он не отличается от русского рабочего, и тогда английский рабочий сможет понять, что на индийского рабочего нельзя смотреть как на традиционный объект эксплуатации. Очевидно, что техническое развитие общества не тождественно его культурному развитию. Характерологическая структура личности представляет собой социальную силу, которую, при одинаковой технической основе, можно направить на достижение реакционных или интернациональных целей. Тенденция рассматривать все с точки зрения экономики может привести к трагическому исходу. Поэтому необходимо приложить все усилия, чтобы внести необходимые коррективы в эту тенденцию. Дело сводится к следующему. Трудящиеся должны отказаться от иллюзорной удовлетворенности, которая всегда приводит к той или иной форме фашизма. Они должны добиваться реального удовлетворения повседневных нужд и нести ответственность за это удовлетворение. Социал-демократическая организация венских рабочих рассматривала ввод в строй троллейбусной системы, осуществленный социал-демократами Вены, как чисто социал-демократическое достижение.
 
Рабочие-коммунисты Москвы, т. е. те рабочие, которые враждебно относились к социал-демократической партии, рассматривали метро, построенное под руководством администрации коммунистического города, как чисто коммунистическое достижение. Немецкие рабочие считали постройку багдадской железной дороги чисто немецким достижением. Эти примеры свидетельствуют о заразном характере иллюзорной удовлетворенности, воспитываемой на основе политического иррационализма. За таким иррационализмом скрывается простая истина, а именно: в основу строительства немецкой, венской и московской железной дороги были положены одни и те же международные принципы работы, которыми руководствовались в равной мере венские, берлинские и московские рабочие. Эти рабочие не говорят друг другу: "Все мы связаны принципами нашей работы и ремесла. Давайте познакомимся друг с другом и посмотрим, как можно научить китайского рабочего пользоваться нашими принципами". Напротив, немецкий рабочий твердо убежден, что его железная дорога лучше (мы бы сказали, более соответствует духу Вотана) русской железной дороги. Поэтому ему никогда не приходит в голову мысль помочь китайцу построить железную дорогу. Более того, загипнотизированный своей иллюзорно-националистической удовлетворенностью, он готов выполнять приказы безумных генералов, которые стремятся отобрать у китайцев железные дороги.
 
Таким образом, "эмоционально-политическая чума" сеет рознь в радах одного класса и приводит к появлению зависти, хвастовства, беспринципного поведения и безответственности. Устранение иллюзорной удовлетворенности, замена её подлинной удовлетворенностью, возникающей на основе действительного интереса к работе, и установление международного сотрудничества рабочих составляют необходимые условия искоренения авторитарных особенностей в характерологической структуре рабочих. Только тогда трудящиеся смогут обнаружить силы, необходимые для обеспечения соответствия между техникой и потребностями народных масс. 22 ноября 1934 года в "Europische Heften" был опубликован очерк Хиноя, который пришел к следующему заключению: "...Рабочие и молодежь (в Советском Союзе) полагают, что они не принимают непосредственного участия в управлении страной. Управление осуществляется Государством, но молодежь смотрит на Государство как на свое творение, и это сознание служит источником патриотизма". Такие утверждения довольно часто встречались в то время. Независимо от их оценки, они не оставляли места для сомнений в том, что в тридцатых годах советское общество не имело ничего общего с первоначальной программой коммунистической партии, в которой содержалось требование постепенного упразднения Государства. Это - константа объективной реальности, а не политическая программа действий против Советского Союза! Я прошу агентов КГБ в Европе и Америке учесть это. Убийство тех, кто делает подобные заявления, не может изменить реальность.
 
Формирование аппарата авторитарного Государства на основе рациональных общественных отношений
 
Вторая мировая война вновь подтвердила то, что было уже давно известно: принципиальное различие между реакционным Политиком и подлинным демократом обнаруживается в их отношении к государственной власти. На основе этого отношения можно дать объективную оценку общественному характеру человека, независимо от его принадлежности к той или иной политической партии. Отсюда следует, что среди фашистов могут быть подлинные демократы, а среди партийных демократов могут быть настоящие фашисты. Как и характерологическая структура личности, это отношение к государственной власти не ограничивается каким-либо одним классом или политической группой. С социологической точки зрения представляется неправильным и недопустимым изображать все в черном и белом цвете. Нельзя механически отождествлять психические установки с политическими партиями. К характерным особенностям реакционера относится его стремление защищать главенство Государства над обществом; защита "идеи Государства" приводит его непосредственно к диктаторскому абсолютизму, независимо от формы его проявления (королевская, представительская или фашистская форма государственной власти). Подлинный демократ признает и защищает естественную рабочую Демократию как естественную основу интернационального и национального сотрудничества. Он всегда ставит своей целью преодоление трудностей социального сотрудничества путем устранения их социальных причин. Эта цель характеризует его как подлинного демократа. Здесь нам понадобится подробно рассмотреть процесс формирования авторитарного Государства и присущую ему рациональную функцию.
 
Нет смысла вступать в борьбу с иррационально-социальным институтом, не найдя ответ на вопрос, каким образом, несмотря на свою иррациональность, этот институт смог не только выжить, но даже возродиться. Наше исследование российского государственного аппарата показало, что со временем этот аппарат стал необходим. Нетрудно заметить, что, несмотря на всю свою иррациональность, он, бесспорно, выполнял рациональную функцию, которая заключалась в объединении и руководстве русским народом после того, как массам не удалось установить общественное самоуправление. Мы без колебаний назовем иррациональным поведение матери, которая властно и строго обращается со своим невротическим ребенком. Нетрудно понять, что такая строгость раздражает ребенка, но при этом не следует упускать из виду один чрезвычайно важный для борьбы с авторитарным воспитанием момент: только авторитарные средства позволяют держать в повиновении ребенка, который стал невротиком и живет в атмосфере невротической семьи. Другими словами, хотя строгость матери, в принципе, не является рациональной, тем не менее она имеет рациональную сторону, сколь бы условной и ограниченной она ни была. Мы должны признать условную рациональность строгого обращения с ребенком, если надеемся убедить педагога, вынужденного применять авторитарный метод воспитания, в возможности обойтись без такого метода на основе профилактики невротических состояний. Как бы нам этого ни хотелось, все же мы вынуждены признать, что утверждение об условно-ограниченной рациональности структуры личности также применимо и к авторитарному Государству.
 
Естественно, такое признание может превратиться в опасное оружие в руках мистически настроенного диктатора, ибо тогда он сможет заявить: "Видите! Даже либеральные сторонники рабочей Демократии признают необходимость и рациональность авторитарной формы правления". Теперь мы знаем, что "оправданием" авторитарной формы правления служит иррациональность характерологической структуры народных масс. Только таким образом можно понять диктатуру, и это понимание позволяет надеяться на устранение диктатуры из жизни человека. Понимание иррациональной особенности характерологической структуры масс дает нам социальную основу для преодоления этой иррациональности, а вместе с ней и самой диктатуры. При этом преодоление будет носить не иллюзорный, а объективно-научный характер. Государственная власть всегда укрепляется, когда разрываются узы общественного сотрудничества. Это вполне согласуется с авторитарно-моралистическим способом поверхностного преодоления трудностей. Такой подход, разумеется, не устраняет социальное зло, а лишь отодвигает его на задний план, откуда оно затем с новой силой прорывается на авансцену. Этот метод применяют тогда, когда отсутствуют иные методы борьбы с насильниками и убийцами, кроме смертной казни. Именно этим методом и пользуется авторитарное Государство. Однако рабочая Демократия обращается к сути дела и задает вопрос: каким образом можно полностью устранить такие явления, как изнасилование и убийство? Проблема устранения этих явлений приобретет отчетливое очертание только тогда, когда мы поймем принудительный характер смертной казни и одновременно осудим его.
 
Несомненно, устранение социальных зол служит одним из основных средств, вызывающих отмирание авторитарного Государства. Авторитарно-моралистические методы социального управления, вероятно, будут существовать до тех пор, пока им на смену не придут методы самоуправления. Это утверждение справедливо не только для Государства вообще, но и для всех других областей общественной жизни. Действительно, авторитарное Государство по существу выполняет функцию репрессивного аппарата. Но его роль не ограничивается этой функцией. Первоначально, до превращения в репрессивный аппарат общества, Государство представляло собой некую совокупность саморегулирующихся общественных отношений. Оно было идентично обществу. Однако со временем Государство отделилось от общества, стало чуждым ему и в конечном счете превратилось в силу, возвысившуюся над обществом. До тех пор, пока общество существовало без серьезных внутренних противоречий (например, клановое общество), оно не нуждалось в специальном органе власти для объединения социальных организмов. Природа общества такова, что оно нуждается в силе, способной предотвратить его распад, когда данное общество раздирается на части в результате борьбы противоположных интересов и жизненных трудностей. Наряду с прочими факторами, приходу немецкого фашизма к власти немало способствовал раскол немецкого общества, вызванный борьбой множества различных политических партий. Быстрый и убедительный приход фашизма к власти ясно показывает, что обещание сохранить единство общества с помощью Государства представлялось большинству немецкого народа более существенным, чем программы отдельных партий. Но это не опровергает утверждения, что идеи и политические идеологии не могут устранить внутренний раскол общества. При этом не имеет значения, какого рода та или иная политическая идея - авторитарная или неавторитарная. Идею Государства использовали в своих целях не только фашисты. Они просто использовали её более эффективно, чем социал-демократическое правительство, коммунисты и либералы. Поэтому они и одержали победу. Таким образом, политический раскол общества приводит к идее Государства, и, наоборот, идея Государства приводит к расколу общества. Из этого порочного круга можно выйти только тогда, когда будет найден источник и общий знаменатель раскола общества и идеи Государства.
 
Как мы уже установили, таким общим знаменателем является иррациональная особенность характерологической структуры народных масс. Об этом общем знаменателе не имели ни малейшего представления как поборники идеи Государства, так и обладатели других политических программ. Утверждение о том, что тот или иной диктатор пришел к власти вопреки воли общества или был навязан ему извне, составляет одну из самых серьезных ошибок в оценке диктатур. В действительности, как показывает история, каждый диктатор выдвигал на первый план уже существующие идеи Государства. Он лишь присваивал определенную идею и подавлял все остальные идеи, не связанные с достижением власти. В прошлом столетии Фридрих Энгельс дал ясную оценку рационально-иррациональной двойственности Государства и его идеи: "Поэтому Государство, безусловно, не является властью, навязанной обществу извне. Тем более оно не является реальностью моральной идеи", "образом и реальностью разума", как утверждал Гегель. Государство - это продукт деятельности общества на определенном этапе его развития. Это означает, что общество вступило в неразрешимое противоречие с самим собой и раскололось на непримиримые интересы, с которыми оно не может справиться. Для предотвращения бесплодной борьбы классов с противоположными экономическими интересами, которая может привести к гибели этих классов и общества, понадобилась сила, которая стояла бы над обществом и способна была контролировать развитие конфликта в "разумных" пределах. Эта сила возникает в обществе, возвышается над ним и постепенно отчуждается от него. Такой силой является Государство" Эта социологическая интерпретация концепции Государства, данная промышленником и немецким социологом Фридрихом Энгельсом, полностью разрушила все представления о Государстве, которые в той или иной мере были обязаны своим возникновением абстрактно-метафизической идее Платона. Теория Энгельса не устанавливает связь между государственным аппаратом, с одной стороны, и высшими ценностями и националистическим мистицизмом, с другой. В ней просто дано описание двойственной природы Государства. Поскольку в этой теории содержится разъяснение социальной основы государственного аппарата и в то же время указывается противоречие между Государством и обществом, она позволяет проницательному государственному деятелю (такому, как Массарик или Рузвельт) понять раскат общества и обусловленную этим необходимость возникновения государственного аппарата. Более того, она позволяет упразднить государственный аппарат.
 
Теперь мы рассмотрим генезис двойственной природы Государства на следующем примере. На начальных этапах развития цивилизации социальные задачи совместной жизни и труда не представляли затруднений. Поэтому взаимоотношения между людьми отличались простотой. Эти взаимоотношения можно встретить в тех остатках архаических, простых культур, которые и поныне существуют в нетронутом виде. Мы поясним нашу точку зрения на примере известной структуры общества тробриандеров. У них существовало натуральное хозяйство. Здесь не имеет значения тип рыночной экономики. Один клан занимается ловлей рыбы, а другой - выращиванием фруктов. У одного клана образуется избыток рыбы, а у другого - избыток фруктов. Поэтому они осуществляют обмен рыбы на фрукты и наоборот. Их экономические связи очень просты. Наряду с экономическими связями, среди членов клана существуют определенные семейные связи. Поскольку брак имеет экзогамный характер, юноши и девушки одного клана формировали половые связи с юношами и девушками другого клана. Если под социальными отношениями мы будем понимать все отношения, способствующие удовлетворению основной биологической потребности, тогда сексуальные отношения существуют наравне с экономическими отношениями. Чем больше труд отделяется от удовлетворения потребности (усложняя тем самым потребности), тем меньше отдельный член общества способен выполнять возложенные на него многообразные задачи. Поясним это на следующем примере. Перенесем общество тробриандеров с его натуральным хозяйством в любое место Европы или Азии. Такое предположение представляется допустимым, так как все народы мира возникли на основе племен, которые первоначально сформировались на основе клановых групп. Аналогично этому рыночная экономика возникла на основе натурального хозяйства. Теперь предположим, что в одной из небольших общин, насчитывающей около двухсот человек, возникает потребность установить связь с другими небольшими общинами. Эта потребность невелика - всего одному из двухсот членов общины есть что сообщить члену другой общины. Он садится на коня, скачет в другую общину и доставляет свое сообщение.
 
В связи с возникновением письменности постепенно растет потребность в расширении контактов с другими общинами. Если до того времени каждый человек сам доставлял свою почту, то теперь всадника просят доставить несколько писем. Тем временем общины разрослись, и теперь каждая из них насчитывает от двух до пяти тысяч членов. Растет потребность вступать в переписку с членами других общин. Уже сотни людей ведут переписку. С развитием торговли переписка становится распространенным явлением. Доставка писем становится повседневным, чрезвычайно важным делом. Старый способ доставки писем утрачивает эффективность. Одна из общин обсуждает этот вопрос и решает нанять на службу "почтальона". Она освобождает одного из своих членов от всех других обязанностей, гарантирует ему определенный доход и поручает ему осуществлять доставку общинной почты. Этот первый почтальон олицетворяет социальную связь между написанием и доставкой письма. Таким образом, возникает социальный орган, единственная задача которого заключается в доставке писем. Наш почтальон служит простейшим примером общественного администратора, который выполняет жизненно необходимую работу на благо общества. Проходит много лет, и примитивные общины превращаются в небольшие города с населением около пятидесяти тысяч каждый. Наряду с прочими факторами, рост общин объясняется новой функцией переписки и связанными с ней общественными отношениями. Теперь одного почтальона недостаточно; нужны сто почтальонов. Они нуждаются в своей собственной администрации, поэтому один из почтальонов назначается главным почтальоном. Его освобождают от прежних обязанностей и поручают организовать эффективную работу ста почтальонов. Он не осуществляет "контроль" и не отдает приказы. Он не возвышается над группой почтальонов. Он лишь облегчает их работу, определяя время сбора и доставки писем. Теперь он решает начать выпуск почтовых марок, которые упрощают всю работу. Таким образом, простая, чрезвычайно необходимая деятельность становится автономной. "Почтовая система" превратилась в "аппарат" общества. Она возникла в обществе для улучшения координации его деятельности. Она еще не противопоставляет себя данному обществу в качестве верховной власти. Каким образом такой административный аппарат общества может превратиться в репрессивный аппарат?
 
Он не превращается в репрессивный орган на основе своей первоначальной деятельности. Административный аппарат сохраняет свои общественные обязанности, но постепенно приобретает особенности, не связанные с его необходимой деятельностью. Далее в нашей общине начинают формироваться условия возникновения авторитарного патриархата. Происходит это совершенно независимо от процесса развития почтовой системы. На основе семей племенных вождей возникают "аристократические" семьи. Накапливая приданое, они приобретают два права: право, связанное с собственностью, и право запрещать своим детям вступать в половую связь с менее состоятельными членами общины. В процессе развития экономического и сексуального рабства эти две функции власти всегда идут рука об руку. Приобретая все большую власть, авторитарный патриарх стремится воспрепятствовать установлению связей между более слабыми членами общины с другими общинами. Кроме того, он не позволяет своим дочерям вступать в любовную переписку по своему усмотрению. Для него важно, чтобы его дочери устанавливали отношения только с определенными, состоятельными мужчинами. В силу своей заинтересованности в осуществлении сексуального и экономического подавления он присваивает те независимые социальные функции, которые первоначально осуществлялись обществом в целом. Используя свое растущее влияние, наш патриарх вводит новое постановление, запрещающее почтовой службе осуществлять доставку всех писем без разбора. Например, в соответствии с новым постановлением запрещается осуществлять доставку всех любовных писем и некоторых деловых писем. Для выполнения новой обязанности почтовая контора поручает одному из своих почтальонов "цензурирование почтовой корреспонденции".
 
Таким образом, управление почтовой службы берет на себя вторую обязанность, благодаря которой оно превращается в авторитарный орган власти, обособленный от общества и возвышающийся над ним. Это составляет первый этап на пути формирования авторитарно-государственного аппарата на основе социально-административного аппарата. Почтальоны по-прежнему осуществляют доставку писем, но теперь они начали совать нос в письма, чтобы определить, кому разрешено и кому не разрешено писать письма, о чем можно и о чем нельзя писать. Отношение общества к этим действиям может принять одну из двух форм: терпимость или протест. Таким образом, в обществе образовался первый разрыв. Его можно назвать "классовым конфликтом" или как-нибудь по-иному. Дело заключается не в словах, а в сути: сформировалось различие между существенно важной для общества обязанностью и обязанностью, ограничивающей свободу. С этого момента произвол вступает в свои права. Например, иезуиты могут использовать почтовую цензуру в своих целях. Полиция безопасности может использовать существующую почтовую цензуру для усиления своей власти. Этот упрощенный пример вполне применим к сложному механизму современного общества. Он относится к нашей банковской системе, полиции, системе образования, распределению продуктов и, разумеется, отношению общества к другим народам. Мы начинаем разбираться в хаосе, когда при оценке какой-либо деятельности Государства мы постоянно спрашиваем себя, какая часть этой деятельности относится к первоначальному выполнению социальных задач и какая часть относится к впоследствии приобретенной функции подавления свободы членов общества. Первоначальная задача полиции Нью-Йорка, Берлина или любого другого города заключалась в защите общества от убийств и краж.
 
Поскольку полицейские выполняют эту задачу, они осуществляют полезную для общества деятельность. Но полиция превращается в орган тиранической, авторитарно-государственной власти, возвышающейся над обществом и выступающей против него, когда полиция считает себя вправе запрещать невинные игры в частных домах, давать или не давать разрешение мужчине или женщине принимать в своей квартире представителя противоположного пола, определять, когда люди должны ложиться спать и вставать. Одна из задач рабочей Демократии заключается в устранении тех функций социальной администрации, благодаря которым она возвышается над обществом и выступает против него. Естественный процесс развития рабочей Демократии допускает только те административные функции, которые способствуют объединению общества и облегчают существенные виды его деятельности. Отсюда видна недопустимость механического "одобрения" или "осуждения" "Государства". Необходимо проводить различие между первоначальными и репрессивными функциями Государства. Очевидно, что государственный аппарат превратится в исполнительный орган общества, когда при выполнении своих естественных обязанностей он будет действовать в интересах всего общества. Когда это произойдет, он перестанет быть "государственным аппаратом". Государственный аппарат освободится от тех особенностей, которые обособляют его от общества, ставят его над обществом, побуждают выступать против общества и внедряют в него зародыш авторитарной диктатуры. В результате происходит подлинное отмирание Государства, т. е. отмирание его иррациональных функций.
 
При этом необходимые рациональные функции остаются существенно необходимыми и продолжают существовать. Это различие позволяет рассматривать каждую существенно важную деятельность администрации с целью определить, не стремится ли она возвыситься над обществом и выступить против общества, не превращается ли та или иная административная функция в новое орудие авторитарной власти Государства. До тех пор, пока деятельность администрации осуществляется в интересах общества, администрация составляет часть общества. Она необходима, и её деятельность относится к существенно важной сфере. Если же государственный аппарат претендует на роль хозяина общества и требует для себя независимых полномочий, тогда он превращается в злейшего врага общества и с ним следует обращаться соответствующим образом. Очевидно, что сложный современный социальный организм не мог бы существовать без административного аппарата. Не менее очевидно и то, что нелегко устранить стремление административного аппарата к превращению в "государственный аппарат". Для социологов и социальных психологов здесь заключена огромная область исследований. После ликвидации авторитарного Государства необходимо принять меры по предотвращению возможности повторного превращения административных функций в независимые силы. Тем не менее, поскольку авторитарная независимость проистекает непосредственно из неспособности трудящихся масс самостоятельно регулировать, контролировать и вести свои дела, проблему авторитарного Государства невозможно рассматривать и решать независимо от структуры личности и наоборот. Это приводит нас непосредственно к проблеме так называемого "государственного капитализма", которая не была известна в XIX столетии и стала приобретать зримые очертания лишь после первой мировой войны (19141918 гг.).
 
Социальная функция государственного капитализма
 
До конца первой мировой войны в России и до начала мирового экономического кризиса (1930г.) в Соединенных Штатах между системой частного капитализма и государственной системой существовало простое отношение. Для Ленина и его современников "капиталистическое Государство" было просто орудием власти "класса частных капиталистов". В русских революционных фильмах простота этого отношения изображалась приблизительно следующим образом. Владелец завода стремится снизить заработную плату; рабочие требуют повышения заработной платы. Капиталист отказывается удовлетворить это требование, после чего рабочие объявляют забастовку. Капиталист звонит по телефону комиссару полиции и поручает ему "восстановить порядок". В этом случае комиссар полиции выступает в качестве орудия капиталиста и в качестве такового свидетельствует о том, что данное Государство является "капиталистическим Государством". Комиссар полиции направляет полицейских на завод и арестовывает "зачинщиков". В результате этого рабочие остаются без руководителей. Спустя некоторое время рабочие начинают голодать и вольно или невольно возвращаются к работе. Капиталист одержал победу. Это означает, что рабочим нужна более совершенная организация.
 
По мнению социологов, симпатизировавших рабочим, такой фильм отражает взаимосвязь между Государством и капитализмом в Америке. Но в последние двадцать лет существенная перестройка социальной структуры вызвала изменения, которые не соответствуют этому простому представлению. На основе частнокапиталистической системы возникло множество корпораций, которые можно охарактеризовать как "государственно-капиталистические". Российское общество заменило частный капитализм безграничной властью Государства. Как бы это ни называлось, но в строго марксистском смысле государственный капитализм занял место частного капитализма. Как уже отмечалось, концепция капитализма определяется существованием не отдельных капиталистов, а рыночной экономики и наемного труда. Мировой экономический кризис 1929-1933 годов вызвал в Германии и Америке социальные процессы, ориентированные на установление государственного капитализма. В качестве структуры, возвышающейся над обществом, Государство также занимает независимую позицию по отношению к системе частного капитализма. Оно отчасти берет на себя функции, которые прежде выполнялись частными капиталистами. Например, место филантропии занимает социальное обеспечение. Кроме того, для частного капитализма в некоторых областях Государство вводит регулирование ставок заработной платы. Все это происходило под нажимом масс наемных работников.
 
При этом организации трудящихся не брали на себя административно-социальные функции. Они оказывали социальное влияние совершенно иным путем, а именно посредством необходимого давления на государственный аппарат с целью побудить его ограничить интересы частного капитализма и защитить права рабочих и служащих. Другими словами, революционные события в Советском Союзе и экономический спад в других крупных обществах привели к острому кризису, а вместе с ним и к необходимости использовать существующий государственный аппарат для предотвращения распада. В качестве независимой социальной силы "Государство" вновь выдвинуло на первый план свою первоначальную задачу - предотвращение распада общества любой ценой. В Германии этот процесс проявился наиболее ярко. В годы острого кризиса 1929-1939 годов потребность в сохранении единства была настолько сильна, что идея авторитарно-тоталитарного Государства без труда получила широкое признание. Если удается предотвратить распад общества, тогда все равно остаются нерешенными проблемы, которые ускорили социальный кризис. Это нетрудно понять, так как идеология Государства неспособна обеспечить фактическое и практическое разрешение конфликтующих интересов.
 
Этот процесс позволяет понять многие из принятых фашистами антикапиталистических мер, которые настолько ввели в заблуждение некоторых социологов, что они стали рассматривать фашизм как общественно-революционное движение. Но фашизм был чем угодно, только не революционным движением. Он знаменовал лишь стремительный переход от автократии частного капитализма к государственному капитализму. Слияние государственного и частного капитализма произошло на предприятиях Геринга. Поскольку в среде рабочих и служащих всегда были сильны антикапиталистические тенденции, этот переход можно было осуществить только с помощью антикапиталистической пропаганды. Благодаря этому противоречию победоносная борьба фашизма стала образцом социального иррационализма. Поэтому так трудно понять победу фашизма. Действия фашистов следует считать противоречивыми, непостижимыми и бесплодными, потому что, обещая осуществить революцию против частного капитализма, фашисты одновременно обещали капиталистам спасти их от революции. В значительной мере это позволяет понять и те факторы, которые привели государственный аппарат Германии к участию в империалистической войне. В немецком обществе отсутствовала возможность объективного регулирования условий жизни. Применение полицейских дубинок и пистолетов для создания видимости порядка вряд ли можно назвать "решением социальных проблем". "Объединение нации" носило иллюзорный характер. Мы научились приписывать процессам, опирающимся на иллюзии, такую же (если не большую) эффективность, как и процессам, опирающимся на суровую действительность. Бесспорным доказательством этому служит тысячелетнее влияние церковной иерархии. Даже при отсутствии практического решения реальных проблем общественной жизни иллюзорное объединение Государства произвело такое впечатление, будто это было фашистским достижением. Время показало несостоятельность такого решения. Несмотря на дальнейшее усиление общественных разногласий, иллюзорное единство Государства позволило в течение десяти лет предотвращать распад немецкого общества.
 
Право на фактическое разрешение существующих разногласий было оставлено за другими, более фундаментальными процессами. Задача приведения к некоему единству общественных разногласий остается неизменной как в капиталистическом, так и в пролетарском Государстве. В то же время необходимо учитывать различие в исходной постановке цели. При фашизме авторитарное Государство превращается в прототип идеи Государства, причем народным массам постоянно отводится роль подданных. Пролетарское Государство ленинского типа ставило своей целью постепенное самоуничтожение Государства и установление самоуправления. В обоих случаях, однако, суть остается одинаковой - "государственный контроль над потреблением и производством" Вернемся к нашему общему знаменателю, т. е. неспособности трудящихся масс к самостоятельному ведению своих общественных дел. Тогда мы лучше поймем логичность превращения частного капитализма в государственный капитализм, которое произошло в течение последних двадцати пяти лет. Трудящиеся массы в России смогли свергнуть царский государственный аппарат и заменить его государственным аппаратом, руководители которого были выходцами из рабочей среды. Но они не смогли перейти к самоуправлению и взять на себя ответственность за управление Государством. Трудящиеся других стран имели крепкие организации и все же не смогли осуществить на практике самоуправление, которое входило в состав идеологии их организаций. Поэтому государственный аппарат был вынужден брать на себя функции, фактически возложенные на массы.
 
Так, например, в Скандинавии и Соединенных Штатах Государство фактически заняло место народных масс. Историческое развитие России, Германии, Скандинавии и Соединенных Штатов обусловило основные различия в государственном контроле над общественным производством и потреблением. И тем не менее в этих странах оставался один общий знаменатель - неспособность народных масс к общественному самоуправлению. Опасность возникновения авторитарных диктатур логически и непосредственно проистекает из этой общей основы перехода к государственному капитализму. В данном случае представляется несущественным, какой ориентации придерживается государственный чиновник - демократической или авторитарной. С точки зрения психологии и идеологии трудящихся масс в действительности не существует никакой гарантии от возникновения диктатуры на основе государственного капитализма. Поэтому в борьбе за подлинную Демократию и общественное самоуправление необходимо выделять и подчеркивать роль личностной структуры в переносе ответственности личности в область процессов любви, труда и познания. Сколь бы тягостным и неприятным это ни было, мы должны признать, что здесь мы имеем дело со структурой личности, которая формировалась в течение тысячелетий на основе механической цивилизации и проявляется в форме социальной беспомощности и сильного стремления подчиняться фюреру. Немецкий и русский государственный аппарат возникли на основе деспотизма. Поэтому в Германии и России раболепный характер психологии масс проявился наиболее отчетливо. Таким образом, в обоих случаях иррациональная логика революции привела к установлению нового деспотизма. В отличие от государственных аппаратов Германии и России, американский государственный аппарат был создан группами лиц, бежавших от европейского и азиатского деспотизма в незаселенный край, который был свободен от непосредственного влияния существующих традиций. Этим объясняется, почему до сих пор в Америке не возник тоталитарно-государственный аппарат - в то время как в Европе каждое свержение правительства под лозунгом свободы неизбежно приводило к деспотизму. Это утверждение справедливо не только для Робеспьера, но и для Гитлера, Муссолини и Сталина. Для непредвзятой оценки этих явлений необходимо отметить, что европейские диктаторы, чья власть опиралась на миллионы людей, всегда были выходцами из угнетенных сословий.
 
Я убежден, что этот факт, при всей его трагичности, содержит больше материала для социальных исследований, чем факты, связанные с деспотизмом какого-нибудь царя или кайзера Вильгельма. В отличие от факта происхождения диктаторов, эти факты нетрудно понять. Основоположникам американской революции приходилось строить Демократию практически на голом месте. Те, кто выполнял эту задачу, были противниками английского деспотизма. С другой стороны, русским революционерам пришлось унаследовать уже существующий, весьма жесткий государственный аппарат. Если американцы смогли начать на голом месте, то русские, сколько они ни противились, вынуждены были тащить за собой старый государственный аппарат. Этим, вероятно, объясняется и тот факт, что американцы, в сознании которых были еще свежи воспоминания о своем бегстве от деспотизма, заняли по отношению к беженцам 1940 года совершенно иную, более открытую позицию, чем Советская Россия, закрывшая перед ними свои двери. Этим объясняется также и то, почему стремление к сохранению старого демократического идеала и развитию подлинного самоуправления в Соединенных Штатах было значительно сильнее, чем в других странах. Мы не упускаем из виду многие неудачи и задержки, вызванные традицией, и тем не менее возрождение подлинно демократической деятельности произошло именно в Америке, а не в России. Можно лишь надеяться, что американская Демократия осознает (пока еще не поздно) один важный момент: фашизм не ограничивается какой-либо нацией или партией. Мы надеемся, что ей удастся преодолеть склонность к диктаторским формам в самих людях.
 
Время покажет, смогут ли американцы устоять под нажимом иррациональности. Я хотел бы подчеркнуть, что мы рассматриваем не проблему вины или злой воли, а некоторые явления, вызванные определенными, уже существующими условиями. Теперь мы вкратце рассмотрим связи, существующие между психологией масс и формой Государства. При определении формы Государства важная роль отводится влиянию структуры характера масс, независимо от активности или пассивности её проявлений. Благодаря этой структуре массы не только терпимо относятся к империализму, но и оказывают ему активную поддержку. В то же время, хотя эта структура позволяет массам свергнуть деспотизм, тем не менее она не способна предотвратить возникновение нового деспотизма. В своей подлинно демократической деятельности Государство опирается на эту структуру. Когда подлинно демократическое интернациональное движение за свободу терпит неудачу, эта структура приводит к возникновению национально-революционных движений. Она находит убежище в иллюзорном единстве семьи, народа, нации и Государства, если Демократия терпит неудачу. Но эта же структура способствует развитию процесса любви, труда и познания.
 
Поэтому только эта структура способна ассимилировать подлинно демократические стремления государственной администрации, постепенно перенимая "высшие" административные функции и обучаясь выполнять их посредством своих рабочих организаций. При этом не имеет существенного значения, осуществляется переход от государственного управления к самоуправлению быстро или медленно. Для всех будет лучше, если этот переход будет осуществляться органически и без кровопролития. Но это возможно только тогда, когда представители возвышающегося над обществом Государства вполне понимают, что они уполномочены трудящимися выполнять функции исполнительных органов, существование которых обусловлено невежеством и нищетой миллионов людей. Строго говоря, исполнительные органы должны выступать в роли хороших воспитателей, т. е. воспитывать вверенных их попечению детей так, чтобы они стали самостоятельными взрослыми. Стремящееся к подлинной Демократии общество никогда не должно терять из вида принцип, согласно которому Государство должно постепенно самоупраздняться, аналогично тому, как самоупраздняется воспитатель после выполнения своих обязанностей по отношению к ребенку. Можно избежать кровопролития, если помнить об этом принципе. Рабочая Демократия может органически развиваться лишь в той мере, в какой Государство ясно и определенно самоупраздняется.
 
Напротив, общество вынуждено напоминать Государству о том, что оно возникло в силу необходимости и должно прекратить свое существование также в силу необходимости, когда Государство стремится увековечить свое существование и забывает о своей воспитательной задаче. Таким образом, Государство и народные массы в равной мере несут ответственность в хорошем смысле этого слова. Государство обязано не только поощрять страстное стремление народных масс к свободе, но и делать все возможное для воспитания способности народных масс к свободе. Если Государство не выполняет эту задачу, если оно подавляет стремление к свободе или даже злоупотребляет им и становится на пути развития самоуправления, тогда, очевидно мы имеем дело с фашистским Государством. В этом случае необходимо потребовать от Государства отчета о том вреде и опасности, которые оно причинило в силу нарушения своего долга.

Оглавление

 
www.pseudology.org