Перевод c немецкого - Никольский Н.М., 1909 Wellhausen, Julius Prolegomena zur Geschichte Israels, 1886 Введенiе въ исторiю Израиля. II. История традиции Глава VI. Книга Хроник (Паралипоменон). Один и тот же материал традиции, первоначально вышедший из одного источника, под влиянием духа времени получает весьма различные изображения и весьма различную форму: в девятом и восьмом столетии его изображение и форма иные, чем в седьмом и шестом или в пятом или четвертом. Слои, традиции следуют друг за другом в том же самом порядки, как и слои законодательства. При этом безразлично, какой характер носит традиция, легендарный или доисторический, говорит ли она об исторических или доисторических временах: смена господствующих идей в том и в другом случай с одинаковой силой налагает на традицию свой отпечаток. Наша главная задача заключается в том, чтобы доказать это положение по отношению к Шестикнижии; но мы начнем с исторических книг в собственном смысле. Ибо, в силу различных соображений, в этой области мы можем с большей или меньшей достоверностью утверждать: такой вид имела история в этот период и такой в тот период, и такие то влияния господствовали здесь и там. Исследование должно начаться с того пункта, где дело яснее всего, именно, с книги Хронике. Эта книга, собственно, составляющая одно целое с книгами Ездры и Неемии, содержит материал, совершенно параллельный материалу книг Самуила и Царей; наше положение здесь чрезвычайно благоприятно, так как объекты сравнения не приходится добывать обычным путем выделения источников, но они прямо лежат перед нами, твердо отграничены. Но еще важнее, что мы можем довольно точно датировать их. Книги Самуила и Царей получили окончательную редакции в вавилонском плену; напротив, книга Хроник составлена 300 лет спустя, после крушения персидского царства, и вышла уже из недр иудаизма. Мы должны показать, что различное изображение одного и того же предмета на более ранней и на более поздней ступени объясняется именно только различием эпох, и что различие духа эпох зависит от влияния жреческого кодекса, которое начинает действовать в промежуток, лежащий между ними. Я везде опираюсь на критический опыт де-Ветте о достоверности книги Хроник (Beitrage,1806): это статья не улучшена Графом (Gesch. Bucher des Alt. Test. стр. 114 и след.), так как трудность заключается здесь не в том, чтобы нагромождать частности, а в том, чтобы дать цельное впечатление и овладеть чрезвычайно богатым материалом. И де-Ветте сумел сделать это много лучше, чем Граф. I 1. После того, как Яхве убил Саула (начинается рассказ Хроники), он отдал царство Давиду, сыну Иессея; весь Израиль собрался к нему в Хеврон и помазал его в цари, по слову Яхве через Самуила (I Хрон., X, 1 - XI, 3). Вот как просто и гладко было дело, все обошлось без всякого человеческого содействия! Реляция I кн. Самуила другая. Правда, в ней буквально содержится рассказ книги Хроник, но есть и еще кое что, придающее делу совсем иной вид. Давид здесь находится на самой нижней ступеньке лестницы, ведущей к царству: он предводитель шайки разбойников в Иудейской пустыне, вынужденный в конце концов вследствие преследовали Саула перейти на филистимскую территории и там продолжать свободную разбойничью жизнь под охраною врагов своего народа. После сражения у горы Гелвуйской он пользуется разложением царства, чтобы в качестве филистимского вассала основать отдельное княжество; его не выбирают, напротив, он сам приходит со свитой из 600 человек и представляется старейшинам Иуды, которых он уже раньше привлек на свою сторону всяческими услугами и подарками. Между тем, двоюродный брат Саула, Авеннир, спасает, что можно, из царства, спасает не для себя, но для законного наследника Ишбаала; из Галаада, куда он перенес управление после страшной катастрофы, он постепенно завоевываешь обратно страну на запад от Иордана и стремится приобрести назад отложившегося иуду. Таким образом, дело доходить до продолжительной борьбы между Авенниром и Давидом, в которой счастье находится больше на стороне последнего; однако, Давид не выходит из оборонительного положения, и не в открытой борьбе завоевывает господство над Израилем. Наоборот, царство попадает в его руки, благодаря измене. Сам Авеннир, раздраженный неблагодарностью своего царственного племянника, предлагаете сопернику, корону и вступает с ним в переговоры; но так как тотчас вслед за этим Авеннир падает жертвой кровавой мести, то из этих переговоров ничего не выходит, пока Ишбаала не убивают предательски во сне двое из его военноначальников. Только тогда приходят старейшины Израиля в Хеврон, и только тогда Давид становится царем над царством Саула. Сколько нужно для этого времени, как естественно развивается дело, сколько чисто человеческого проходить перед нами: хитрость, измена, война и убийства Правда, книга Хроник все это прекрасно знала, как видно из случайных выражений в гл. XI и XII, но она обо всем умолчала. Непосредственно после смерти своего предшественника, сын Иессея без всяких задержек выбирается всем Израилем в цари, по слову Яхве через Самуила. Иначе нельзя понять последовательность изложения X, 13, 14-XI, и, иначе ее и не понимали, ибо, благодаря кн. Хроник, действительно удалось вычеркнуть из традиционной библейской истории по крайней мере царствование Ишбаала: за Саулом, говорят, следует Давид. Итак, перед нами намеренное и в своей основе очень прозрачное изуродование оригинального рассказа, сохранившегося в Книге Самуила. После сообщения о том, что весь Израиль сделал Давида преемником Саула и потом пошел вместе с ним завоевывать Иерусалим (XI, 4; во II Сам. У, 6 речь идет только о людях Давида), сейчас же перечисляются и называются по именам благороднейшие представители всех колен Израиля, которые стояли на стороне Давида сердцем и делом еще раньше, чём он сделался царем. Это три списка (XI, 10-XII, 40), вставленные между сообщениями из I Сам. У, 1-10 и V, 11и след. Первый список (XI, 10-47: вот герои, которые вместе со всем Израилем содействовали тому, чтобы сделать его царем) тот же, что и в II Сам. XXIII; как хронист ппроговаривается в гл. XX и XXI, он знал его место и сообщает его здесь слишком рано, так как этот список по большей части перечисляет воинов, участвовавших в позднейших войнах Давида. Второй список (XII, и-22: вот те кто пришел к Давиду в Секелаг, когда он был еще гоним Саулом) не заимствован из кн. Самуила, но сейчас же мы замечаем и отличие его от первого списка: рядом с древними и подлинными именами стоят самые обычные имена, встречающиеся в других местах ветхого завета; специальные указания относительно происхождения героев, которые дает гл. XI, здесь почти не встречаются; далее, гл. XI рассказывает о подвигах героев, запечатлевшихся в народной памяти, о том как один спас от врагов ячменное поле, как другие заплатили своею кровью за глоток воды Давиду, как третей герой убил льва в колодце; а в XII главе герои получают всяческие epithet ornantia (ХII, и-3) и почетные титулы (XII, 14, 20) и при случай говорят языком настоящих духовных людей (XII, 17, 18). Получается совершенно невозможная историческая ситуация: к Давиду, как к филистимскому вассалу, в Секелаг собирается большое израильское войско со множеством генералов, начальствующих над сотнями и тысячами (XII, 22). Очевидно, что с точки зрения автора этого списка изгнанный беглец - славный царь и великий прародитель законной династии; отсюда и наивное замечание стиха 29: "но еще многие из них держались дома Саул. Не лучше дело обстоит с третьим списком (XII, 23-40: вот начальники над вооруженными людьми, которые пришли к Давиду в Хеврон). Знаменательно правильное перечисление двенадцати колен, которое не встречается нигде в исторических книгах и вообще искусственно; далее, любопытны неимоверный цифры, которые здесь вовсе не безразличны, но для автора важнее всего и "составляют главное содержание списка; наконец, интересны 4000 левитов и 3700 жрецов, которые также выступают в веренице этих военных людей и затем образуют специальную гвардию царя: для книги Хроник неясно различие между светскими и духовными воинами. О мелочах много распространяться не приходится: вряд ли нужно подробное исследование содержания этих списков, так как цель, ради которой они здесь вставлены объясняется без обиняков в конце XII главы: "все эти воины в строевом порядке пришли от всего сердца к Хеврону, чтобы сделать Давида царем над всем Израилем, и весь остальной Израиль, как одно сердце, желал сделать Давида царем; и были они там при Давиде три дня, ели и пили - то была радость во Израиле" (стих 38). После такого разъяснения идеи целостности Израиля, которое вставлено по истине на самом неподходящем месте, книга Хроник продолжает рассказ передачей V-VII гл. II кн. Самуила. Первое дело Давида после завоевания крепости иевусеев на Сионе, по Книге Хроник, заключается в том, что он делает эту крепость святым городом, перенеся туда ковчег Яхве (ХIII, 1 и след.), Выходит так, как будто автор Хроники пропустил рассказ II кн. Самуила о построении дворца и о филистимской войне; но доведя рассказ II кн. Самуила до сообщения о том, что ковчег оставался в доме Аведдара три месяца, хронист воспользовался этою четвертью года для того, чтобы нагнать пропущенное, и только после этого оканчивает рассказ о ковчеге. Правда, хронист разорвал связь событий, но зато он низвел на степень простого эпизода священного предприятия светское предприятие, которое с точки зрения древнего рассказа было ближайшим и важнейшим делом Давида. Для хрониста не важно, что построение дома и филистимская война совсем не относятся к тем трем месяцам, которые он так практично для них использовал. Что касается подробностей священного события, т.е. перенесения ковчега на Сион, то почти все, что мы читаем в II Сам. 6 буквально находится также в I Хроник ХIII, XV - XVII, 1. В Книге Хроник нет только двух подробностей, и их пропуск немало нарушает связь рассказа. Во второй Книге Самуила говорится, что жена Давида, Мелхол с презрением в сердце смотрела, как царь плясал и скакал во время процессе; когда он вернулся домой, то она откровенно высказала свое мнение о его недостойном поведении (VI, 16, 20-23). Первое замечание есть и в Книге Хроник (XV, 29) но последнее пропущено, хотя в нем то и заключается все дело, так как историческим фактом является выражение презрения, а не его психологическая мотивировка; но по мнении хрониста, женщина не могла делать Давиду таких заявлений. То же самое мы видим и в другом случае. Вследствие несчастья, которое поразило людей, перевозивших ковчег, Давид сначала не осмелился взять его в свой замок и перенес его в дом своего военноначальника Аведдара; но когда Яхве благословил дом Аведдара, то Давид осмелился перенести ковчег к себе. Так рассказывает книга Самуила (VI, 10-12); книга Хроник также сообщает, что Яхве благословил дом Аведдара, но не рассказывает о результате этого благословения; опять перед нами причина без следствия. Вместо связи кн. Самуила хронисту больше нравится другой прагматизм: Давид узнал, что несчастье при перенесении ковчега произошло от того, что вопреки предписанию закона святыню несли не левиты; надо только, чтобы ковчег несли левиты, и тогда никакой опасности не будет (ХV, 1-15). Очевидно, что это объяснение совершенно противоречит древнейшему рассказу; а так как книга Хроник копирует этот рассказ в главе ХIII, то она противоречите себе самой (сравн. ХIII, 10). Обеспечив клирикам подобающее участие в священной процессии, хронист в XV главе буквально купается в жрецах и левитах, о которых в II Сам. нет ни одного словечка, устраивает нечто в роде музыкального богослужения, совершаемого перед ковчегом самолично Давидом, и приводить составленную Давидом праздничную кантату, заимствованную из послепленных псалмов (гл. XVI). Таким образом, хронист сделал нечто совсем новое из первоначального рассказа, разорванные части которого имеют в этой новой связи какой-то странный вид. "Там все свободно, все делают только царь и народ, а здесь жреческий церемониал; там ликует и весело пляшет перед ковчегом народ вместе с царем, а здесь играют и поют в законоустановленном порядке левиты. Желание соединить вместе оба рассказа идет против всех законов исторической интерпретации. Если бы первый рассказ был короток и сжат, то соединение было бы скорее возможно; но нельзя рассказать более подробно и более наглядно, чем это делает древний рассказчик; и неужели он нашел бы возможным не сказать ни одного словечка только о левитах, если они играли столь важную роль? Автор книги Хроник мог вставить левитов путем искажения и изув4чения оригинала, и сделав это, он впал в противоречие с самим собою. Ни в чем он не мог обойтись без левитов: можно ли было перенести ковчег завета в Иерусалим без них? Можно ли было вторично пренебречь законом при благочестивом царе Давиде? Это казалось ему невозможным. Повод мог дать ему тот факт, что при первой перевозке ковчега погиб Оза, и что по и Сам. VI, 13 во второй раз ковчег несли (дело идет здесь о самом коротком пути). Изобретательный автор использовал этот намек". Таковы совершенно справедливый слова де-Ветте (Beitrage I, 88-91). Хронист обрывает рассказ VI главы и Сам. на первой половине 19 стиха (I Хрон. XVI, 3), который он оканчивает после длинной вставки в самом конце главы (XVI, 43). Затем, в XVII гл. он в общем буквально передает VII главы II кн. Самуила. Эта глава рассказывает о решети Давида построить дом для ковчега и о том, какой ответ на это ему дал Яхве через Нафана. Но II Сам. смысл речи пророка заключается в следующем противоположении: "ты хочешь построить дом (beth, без члена) мне? напротив, я хочу построить дом тебе"; дом Давида-это, конечно, династия Давидов. Но уже в текст книги Самуила вкралась интерполяция (VII, 13), которая ставит антитезу так: "ты хочешь построить мне дом? не твой сын должен построить мне дом". Книга Хроник, для которой Давид важен только как подлинный основатель соломонова храма, именно ради указанной интерполяции принимает II Сам. VII (сравн. I Хроник ХХII, 9-10); но хронист еще более извращает первоначальный смысл речи Нафана, вводя в оригинальную антитезу невинное изменение: "не ты построишь мне" дом" (habbeth, с членом, XVII, 4) вместо: ты хочешь построить мне дом? (beth, без члена). Habbeth здесь может значит только дом, который давно уже имели в виду и бог и люди и который непременно и во всяком случай должен быть построен, но только не Давидом, а Соломоном; не может быть другого значения, кроме, значении "храм", и не может быть места двусмысленности, которую содержит в beth, и на которой покоится первоначальная антитеза. Интересно также сравнить II Сам. VII, 14 и I Хроник XVII, 13. "Я буду отцом твоего семени, а он должен быть мне сыном. Если он провинится, то я накажу его человеческим жезлом и человеческими ударами, но милость моя не уйдет от него". Слова, напечатанные разбитым шрифтом, отсутствуют в Книге Хроник; и вследствие этого исчез тот смысл места, что Яхве не отнимет своей милости от иудейской династии в целом, если даже отдельные ее представители будут заслуживать наказания; остался только абстрактный идеализм, который показывает, что хронист имел лишь самое туманное представление о потомстве царя Давида, между тем как автор II Сам. VII имел перед глазами исторический опыт. В главах XVIII-XX первая книга Хроник рассказывает о внешних войнах Давида; тут она допускает как будто незначительное изменение сравнительно со II Сам. Но и на этот раз у хрониста в виду все та же цель: изобразить Давида основателем Иерусалимского богослужения. Оказывается, что эти войны дали Давиду большие средства для построения Иерусалимского храма. Напротив, пропущены все прекрасные и подробные рассказы книги Самуила о внутренних событиях того времени, так как они мало чем содействуют прославлению царя. Пропущены истории Мериваала и Сивы (IX), Вирсавии и Урии (XI,-ХII), Вамари и Амнона(XIII-XIV), восстания Авессалома (ХV-XX) и принесения в жертву сыновей Саула (XXI, 1-14). Сообщения о внешних войнах вырваны совершенно механически и грубо из той связи с рассказами о событиях в доме Давида, в которой они излагаются в древнейшем рассказе. Насколько далеко простирается стремление хрониста прикрыть срамоту святого мужа, видно хотя бы из того, что при изложении внешних войн Давида хронист умолчал об одном факте, который не совсем мог служить к славе Давида, именно об эпизоде с великаном Иесвии, чуть было не убившем Давида (II Сам. XXI 15-16). Замечателен еще один вариант I Хрон. ХХ, 5. В II Сам. рассказывается, что Елеанан сын Иаира из Вифлеема убил Голиафа из Гефа, копье которого было толщиною, как навой у ткачей (XXI, 19). Но разве по I Сам. ХVII Давид из Вифлеема не убил великана Голиафа, у которого было такое же толстое копье? Поэтому Елеанан в книге Хроник убивает брата подлинного Голиафа (20, 5). 2. Как известно, последние главы II кн. Самуила 21-24 есть позднейшее добавление весьма своеобразной структуры. Нить рассказа, прерывающегося в XXI, 14, продолжается в XXIV, 1-25, а в середину попало XXI, 15 - XXIII, 39 весьма непонятным и, быть может, чисто случайным образом. В этой вставке выделяется в свою очередь вставка: именно, две песни Давида (глава XХII = пс. XVIII и XXIII, 1-7 - последние слова Давида) разделяют на две части список героев Давида и их подвигов (XXI, 15-22 и XXIII, 8-39). Этот беспорядок сохранен и автором книги Хроник: обе половины списка он дает отдельно друг от друга и ставит на последнее место рассказ XXIV гл. о народной переписи, произведенной Давидом. Такое расположение он выбирает не ради содержания главы, но только потому, что эта глава приклеена в качестве дополнения и при этом еще оторвана от отрывка XXI, 1-14 посредством большой интерполяции. В общем I Хрон. XXI (рассказ о чуме, постигшей царство Давида за народную перепись, и рассказ о теофании, побудившей Давида построить жертвенник на гумне Орны) копирует II Сам. XXIV, но выпускает точные и интересные географические указания (5-9) и вносит многочисленные поправки111). Самая значительная прибавка - это огонь с неба, который пожирает жертву принесенную по случаю теофании (XXI, 26); таким образом, жертвенник на гумне Орны, т.е. жертвенник Иерусалимского святилища, ставится в один уровень с жертвенником скинии собрания, его предшественником, на котором огонь точно также загорелся с неба (Лев. IX, 24). Кто понимает смысл рассказов о построении жертвенников патриархами, Иисусом Навином, Гедеоном и Маноем, тот согласится, что автор книги Хроник совершенно правильно понял взгляд автора II Сам. XXIV: по мнению последнего, его рассказ должен засвидетельствовать, что освящение Иерусалимского места культа было совершено самим богом. Но хронист старательно вычеркнул все те детали этого рассказа, которые могли шокировать родных ему по духу современников, подобно деталям других древних легенд о теофаниях, указывающих святые места; но и тут все-таки он наполовину испортил дело тем, что ангел у него стоит не на священной почве гумна Орны, а парит в воздухе. Рассказ II Хроник XXI служит исходным пунктом для свободной композиции гл. ХХII-XXIX. Основание жертвенника в Иерусалиме, о котором рассказывает последняя глава книги Самуила, разрастается у хрониста до размеров подготовительных работ для постройки соломонова храма: в последний год своего царствования Давид будто бы подготовил постройку во всех мельчайших деталях. Нестесняемый исторической традицией, хронист чувствует себя здесь на полном просторе, попал в самую настоящую свою сферу. Все то, что до сих пор он говорил о Давиде на основании древнейшего источника, все это при помощи добавлений и выпусков он превратил в простое введение к настоящему делу жизни царя: это дело и описывает теперь хронист и поистине соn аmоrе. К сожалению, сам Давид не может построить дом для Ягве, так как он проливал много крови и вел большие войны (ХХП, 8; ХХVIII, 3); но тем не менее, в последний год своего царствования он оказывает услуги этому делу, предвосхищая своего преемника (XXIII, 1; XXVI, 31). Сын мой Соломон, говорит Давид, молод и слаб, а дом, который надо построить для Ягве, должен быть велик и великолепен; поэтому я подготовлю для него дело (ХХII, 5). И вот Давид заранее достает рабочих и художников, причем преимущественно приглашает лиц из неизраильского населения; заготовляет материал, бесчисленное количество камня, дерева, меди, железа, золота, серебра и драгоценных камней; он дает, наконец, план или скорее получает его готовым от Ягве, да еще в писанном виде, черным по белому (ХХVIII, 19), между тем как Моисей строил скинии только по памяти, по образцу небесного оригинала, который он мог видеть на Синае. Но прежде всего Давид назначает персонал для обслуживания храма, жрецов, левитов, привратников и певцов, распределяет тысячи их на классы и жребием определяет их на должности; при этом с особенной любовью он занимается, конечно, музыкой, изобретает инструменты (XXIII, 5); и выступает сам в качестве главного капельмейстера (ХХV, 2, 6). Но так как Давид все-таки царь, то в конце концов он принимается за инвентарь своего светского царства, после того как он составил инвентарь духовному. Все это он делает для будущего, для своего сына и наследника: напр., привратники расставляются на постах не в действительности, но только по плану (ХXVI, 12 и след.), но тем не менее пункты будущего храма указаны и названы самым точным образом, и, конечно, именно пункты второго храма! Когда подготовительные работы кончены, Давид созывает большое собрание духовных и светских сановников (ХХVIII, 21), приказывает помазать на царство Соломона, а в жрецы Садока (XXIX, 22) и в длинной речи передает Соломону вместе с царством также задачу своего царствования, именно, исполнение того, что он подготовил и предназначил; при этом случае Давид и князья дают для священной постройки еще множество драгоценных камней и благородного металла, между прочим, много офирского золота и персидских дариков 112). Весь отрывок I Хроник ХХII-XXIX является ужасающим примером статистической фантазии Иудеев, забавляющейся неимоверными суммами денег на бумаге (ХХII, 14), искусственным распределением целых легионов имен и чисел (гл. XXIII-XXVII), перечислением субъектов без предиката, которые стоят, как на параде, рядом друг с другом, ничего не дёлают и ничего не означают. Монотонность прерывается только иногда елейными речами, которые, однако, совсем не оживляют читателя. Прочитайте эти главы, если у вас хватит на это смелости. По I Царей I-II царь Давид в старости был болен телом и духом и вовсе не был в состоянии незадолго до смерти заняться такою подготовкой дела для своего наследника, так сказать, все разжевать и положить Соломону в рот. Правда, о намерении Давида построить дом для Ягве также говорится во II Сам., VII, но царь окончательно оставляет это намерение, так как его отклоняет Ягве: не человек должен построить дом божеству, а божество человеку. Мотив книги Хроник странным образом противоречит мотиву и Сам.: Давид - военный человек и пролил много крови, и поэтому он не может воздвигнуть храм. Но для древнейшей эпохи, привыкшей к войнам, тот факт, что Давид вел войны Ягве, и что Ягве дал его руке победу, говорил бы не против, а в пользу пригодности Давида для сооружения храма. Но все-таки самым резким образом противоречит древнейшей реляции (I Цар. I-II) рассказ хрониста о поставлении Соломона в цари и Садока в жрецы, которое по кн. Хроник происходит торжественно, с соблюдением всех форм и публичности (I Хрон. XXVIII-XXIX, сравн. ХХП- XXIII, 1). Как рассказывает книга Царей, тут была обычная дворцовая интрига, посредством которой одной из придворных партии удалось выманить у престарелого царя утверждение в правах наследника престола Соломона. До этого момента в глазах самого Давида, всего Израиля и главных сановников царства, Иоава и Авиафара, предполагаемым наследником престола был Адония; для решения дела в пользу Соломона понадобилось, прежде всего, внушительное вмешательство 600 преторианцев Ванеи, страшной силы для условий того времени. Автор кн. Хроник беззаботно думает избежать всех трудностей тем, что выдает описываемое им коронование Соломона за вторичное (XXIX, 22); но эта попытка принять в соображение I Цар. I-II не устраняет, а выдает противоречие. Но все это ничто в сравнений с дисгармонией картины в целом. Во что превратила книга Хроник Давида! Основатель царства сделался основателем храма и богослужения; царь и герой, стоящий во главе товарищей по оружию, стал кантором и священнослужителем, стоящим во главе черной стаи жрецов и левитов; его резко очерченная фигура превратилась в бледный образ святого, окутанный волнами фимиама. Очевидно, что напрасно мы будем стараться смотреть на эти различные в основе своей образы одновременно, как в стереоскоп; историческою ценностью обладает только традиция древнейшего источника. Книга Хроник придала этой традиции духовный характер, сообразно со вкусами послепленной эпохи; эта эпоха признавала смысл только за культом и Торой и поэтому чуждалась древней истории, пока не приспособила ее к своим понятиям и не превратила ее в церковную истории: древняя истории должна была стать священной историей. Подобно тому, как творцом закона стали считать Моисея, так и священную музыку и организацию персонала для храма возвели к царю Давиду, любимому певцу Израиля, который, в кн. Хроник, отдал свою музу на службу культу и вместе с Асафом, Еманом и Идифуном, левитскими родами певцов, должен был сочинять псалмы ). 3. В рассказе о Соломоне книга Хроник (П, гл. 1-9) нигде не удаляется очень значительно от нити рассказа I книги Царей. Так как Хроника выпустила упомянутый уже рассказ I Сам. I-II, мало поучительный для хрониста и беспощадно бьющий в лицо рассказу I Хрон. ХХП-XXIX, то рассказ о Соломоне начинается с сообщений I Цар. III, именно, с описания вступительной жертвы Соломона на великой высоте в Гаваоне и откровения Ягве, которое Соломон получает во сне при этом случае. Рассказ об откровении скопирован с незначительными изменениями; но в начале мы встречаем характеристическое различие. "Соломон любил ходить перед Ягве по нраву своего отца Давида, только жертвы приносил он и курил на высотах (ибо не был еще построен дом для имени Ягве); и царь пошел в Гаваон, чтобы принести там жертву, ибо там была великая высота; он принес тысячу жертв всесожжения на тамошнем жертвеннике, и Ягве явился ему во сне: проси, что мне дать тебъ". Так рассказывает I Цар. III, 3 и след. Книга Хроник прежде всего по своему обыкновении окружает царя огромной свитой тысяченачальников, сотников, судей, князей и старшин родов, не скупясь на их число, по примеру Пятикнижия, и затем продолжает: "и Соломон и вся община с ним пошли на высоту в Гаваон, ибо там была божья скиния собрания, которую сделал в пустыне Моисей, раб божий; но ковчег завета Давид перенес туда, где он приготовил для него место, ибо он разбил для него шатер в Иерусалиме; а медный жертвенник, который сделал Веселиил, сын Урия, сын Ора, стоял там перед жилищем Ягве, которое посетили Соломон и община; и Соломон принес там жертву на медном жертвеннике перед Ягве, у скинии собрания принес он тысячу всесожжений, и бог явился ему во сне: проси, что мне дать тебе" (П Хрон., I, 3 и след.). В древнейшем рассказ нет ни слова о скинии собрания; если бы она подразумевалась, то было бы не нужно, да и невозможно оправдывать Соломона за то, что он принес жертву на высоте.. Хронист, проникнутый представлениями о древности, заимствованными из жреческого кодекса, заметил отсутствие скинии и добавил ее согласно с нормою жреческого кодекса; ведь молодой и благочестивый царь, конечно, не мог принести Торжественную жертву, по случаю вступления на престол, на другом месте, кроме предписанного законом, и для этого то он и удалился из Иерусалима; в противном случай еще менее было бы возможно данное ему благословение Ягве. Здесь мы видим черту, характеризующую зависимость автора от I Цар. и в то же время его смелость: выражение I Цар. III, 3 в ы с о т а он сохраняет и ставит его рядом с термином с к и н и я с о б р а н и я, хотя последняя есть прямая противоположность первой. Но поучительно посмотреть, как мешает ему в других случаях это моисеево святилище в Гаваоне, введенное им аd hoc в истории. По I Хрон. XVI Давиду очень хотелось бы учредить богослужение перед ковчегом Ягве, который он перенес на Сион; но он не может этого сделать, так как моисеев жертвенник стоит в Гаваоне, и ему приходится ограничиться музыкальным суррогатом (ст. 37-42). Точно также обстоит дело в рассказе I Хрон. XXI, о том, что теофания на гумне Орны побудила Давида построить там жертвенник и принести на нем угодную для неба жертву. В конце этот рассказ окончательно испорчен замечанием, предвосхищающим II Хрон. I: конечно, моисеева скиния собрания и жертвенник для всесожжений стояли тогда еще на высоте в Гаваоне, но у царя не было сил отправиться туда, чтобы принести там жертву, так как ему сковал все члены ужас перед ангелом со сверкающим мечом. По той же причине книга Хроник игнорирует жертву, принесенную Соломоном тотчас после возвращения из Гаваона перед ковчегом завета в Иерусалиме: упоминание о ней уничтожило бы смысл предшествующего толкования высоты в Гаваоне. . Таким образом, тень поглощает собою тело. В других местах скиния собрания характерным образом спутана с Иерусалимским храмом (Граф, стр. 56); в общем, представление о ней, впрочем, оказало довольно мало влияния, и только в упомянутом сейчас месте (II Хрон. I) она использована до известной степени ех mасhina, чтобы очистить Соломона от тяжких нареканий. Вслед за описанием Торжественного богослужения перед моисеевым святилищем, кн. Хроник сейчас же переходит к рассказу о построении храма (I, 18-VII, П); рассказы о мудрости и богатствах Соломона и о сношениях его с Хирамом (I Цар. III, 16-V, 14) пропущены. Однако, мимоходом, хронист делает несколько коротких замечаний, чтобы характеризовать богатство Соломона (I, 14-17); эти замечания в кн. Царей стоят только в X, 26-29 и повторяются еще раз в кн. Хроник на более подходящем месте (IX, 25 и сл.) ) Давид, собственно говоря, избавил своего преемника от подготовительных работ по построению храма; но последний как будто недоволен ими (II, 16) и заботится о них вторично (I, 18-II, 17). Сравнение с рассказом кн. Ездры, II (сооружение второго храма) показывает, что рассказ о подготовительных работах Соломона есть создание нашего автора, хотя он сохранил мотивы из I Цар. V, 16 и сл. и удержал многие буквальные реминесценции. В древнейшем рассказе Хирам и Соломон - две равноправные стороны и заключают контракт, основывающийся на взаимных обязательствах той и другой стороны; в кн. Хроник царь Тира - подданный слуга израильского царя и предоставляет ему все требуемое в качестве дани; Соломон не выражает готовности переговорить с Хирамом лично, как в I Цар., но пишет ему письмо, в котором не только открыто исповедует веру в Ягве, бога Израиля, неба и земли, но обнаруживает также редкое знание жреческого кодекса Пятикнижия. Меднолитейный мастер, которого Соломон выписал из Тира (I Цар., VII, 13-14), описывается в кн. Хроник, как настоящей Дедал, знающий чуть ли не все искусства; как две капли воды, он похож на Веселиила (Исх. XXXI, 2 и сл.; ср. II Хрон., II, 13). Из сына вдовы из колена Нефеалимова этот мастер превращен книгою Хроник в сына женщины из Дана; это расхождение дает толкованиям материал для сочинения целого семейного романа ) но, конечно, этот роман имеет так же мало общего с действительной историей, как сандаловое дерево с Ливаном (II, 7). Сообение I Цар. (V, 27, XI, 28, XII, 4), что массы израильтян были согнаны на царскую барщину, заменено хронистом сообщением I Цар., встречающимся в другом месте (IX, 21), именно, что царь воспользовался трудом только ханаанских уроженцев; число их, однако, указано в сумме, приведенной в I Цар. V, 29 и сл. Наконец, характерны уверения Соломона в письме к Хираму в том, что богослужение в новом доме будет совершаться во всем согласно с законом, по чину жреческого кодекса (II, 3); время от времени такие замечания повторяются, с целью показать непрерывное действие моисеева культа в согласии с правилами закона (VШ, 12 -16, ХIII, 11). Главы III и IV посвящены описанию храма (I Цар., V-VII); но сравнительно с кн. Царей из них выпущено все то, что касается светских построек. Текст кн. Царей, в настоящее время сильно испорченный, хронист нашел в одном пункте (I Цар. VII, 23) в несколько лучшем виде; в остальном он либо беспорядочно выдергивал из него отдельные места, либо буквально его списывал, прибавив только несколько нелепых вставок и указаний на позднейшие учреждения113). Но надо иметь мужество отчаяния, чтобы отрицать за I Цар. VI-VII права оригинала, к которому необходимо восходить для понимания некоторых мест; в особенности характеристично, что как в I Цар. VII, 40-51, так и в II Хрон., IV, 11-V, 1 подведение итога следует за описанием отдельных вещей. В то время, как конкретные и фактическая даты I Цар. VI-VII сообщаются хронистом с пропусками и очень бегло, акт освящения храма и речь Соломона на этом Торжестве, напротив, передаются точно и подробно по I Цар. VIII (V, 2-VII, 10); все встречающаяся здесь добавления и пропуски обдуманы заранее. В рассказе кн. Царей жрецы и левиты не играют подобающей им роли, хотя акт освящения касается их самым близким образом; в частности, они не устраивают музыкального исполнения, совершенно неизбежного на таком Торжестве. И вот хронист вставляет аd vocem жрец такое добавление (между 10 и 11 стихами I Цар. VIII); "а все жрецы, сколько их было, освятились без различия классов, и левиты, певцы, все вместе стояли в белых одеждах с кимвалами, арфами и цитрами с восточной стороны жертвенника, и около них сто двадцать жрецов с трубами; и как один человек, все трубачи и певцы возгласили хвалебную песнь Ягве, и началась музыка труб и кимвалов и аккомпанирующих инструментов и хвалебная песнь: да будет хвала Ягве, ибо он благ, и во век милость его; и тогда дом наполнился дымом" (V, II -13). Начало рассказа I Цар. VIII, 22, о том, как Соломон приблизился к жертвеннику и молился перед ним, скопировано хронистом буквально, но потом версия кн. Царей подвергается такому толкованию: царь стоял на деле не перед жертвенником (на это имели право только жрецы), но на импровизированной кафедре во внутреннем дворе, на медном котле, поставленном вверх дном (VI, 13) - характерная идея, получившая заслуженное одобрение со стороны комментаторов. Заключение молитвы Соломона укорочено, быть может, ради того, чтобы избавиться от просьбы о прощении грехов народа, просьбы, составленной в духе Второзакония (I Цар. VIII, 50); взамен этого хронист снабдил молитву Соломона эпилогом собственной фабрики, напоминающим послепленные псалмы. Затем идет более значительный пропуск (I Цар, VII, 54-61), объясняющейся тем, что царь в кн. Царей стоит не на котле, а перед жертвенником, преклоняет колена и благословляет народ, как жрец; в возмещение этого пропуска хронист рассказывает, как жертвенник был освящен упавшим с неба огнем (VII, 1-3); огонь, правда, уже падал один раз (I Хрон., XXI, 26), но, по-видимому дело тогда происходило ненадлежащим образом. На 4-м стихе VIII главы автор Хроник снова примыкает к кн. Царей (VIII, 62), но и тут он начиняет свой оригинал там, где он кажется ему слишком тощим, жрецами, дующими в трубы, и левитами с музыкой (VII, 6); в заключение царь у него отпускает народ по домам не на восьмой день праздника кущей, как в Книге Царей (VIII, 66), а только на девятый (VII, 10), на основании предписания Числ XXIX, 35. Остальные события истории Соломона (VII, 1- IX, 28) заимствованы хронистом из книги Царей, IX, X. При этом, известие книги Царей, что Соломон продал Хираму двадцать городов в Галилее, хронист перевернул как раз наоборот: Хирам уступил города Соломону, и последний поселил там израильтян (VIII, 1-2, ср. I Цар. IX, 10-18); точно также заметку о переезде супруги-египтянки Соломона из замка Давида в новый дворец, затемненную114) уже в I Цар. (IX, 14), хронист переделал и придал ей совершенно ложное освещение: "дочь фараона Соломон переселил из замка Давида в дом, который он для нее построил, говоря: в доме Давида не должна жить у меня ни одна жена, ибо он свят, так как туда был перенесен ковчег" (VIII, 11). Заключительная глава о царствовании Соломона (I Цар., XI), которая рисует царя совсем не с лучшей стороны, пропущена в силу тех же соображений, которые побудили выпустить две первые главы книги Царей115). История сына обработана по тому же плану и тем же способом, как и история отца; разница только в том, что ее материал гораздо легче поддавался целям обработки. Старая картина ретуширована: все темные и неприглядные черты изглажены, и на их место наложены новые блестящие краски, но не в стиле оригинала, а во вкусе времени автора: жрецы, левиты, огонь с неба, исполнение всякой правды в законе, музыка без конца, и кроме того еще целый ряд всяких легендарных анахронизмов и преувеличений, и все это без всякой оглядки. Материал традиции как будто проеден чужеродной средою, духом послепленного Иудейства. II 1. История Израиля после смерти Соломона в книги Хроник продолжается только в виде истории царства Ягве в руках сынов Давида, а все, что касается истории десяти колен, пропущено. По понятиям юдаистической эпохи, Израиль - это община, имеющая правомерное богослужение, а последнее приурочено к Иерусалимскому храму, и самаряне, конечно, совершенно непричастны к иерусалимскому храму. Авия, царь Иуды, разъясняет царю Иеровоаму I и его войску эту точку зрения в речи с горы Семараим, перед началом битвы: "Вы думаете устоять перед царством Ягве в руках сынов Давида, потому что вас большая толпа, и на вашей стороне золотые тельцы, которых Иеровоам сделал для вас богами? Но разве вы не выгнали жрецов Ягве, сынов Аарона, и левитов, и не поставили сами себе жрецов, как язычники, так что всякий, кто приходит наполнять себе руку с быком и семью баранами, становится жрецом идолов? Но мы не покинули Ягве, нашего бога, и у нас служат Ягве наши жрецы, сыны Аарона, и левиты, сжигают Ягве всесожжения каждое утро и каждый вечер, и приносят курительную жертву и хлебы предложения на чистом столе; ибо мы сохранили служение Ягве, нашему богу, а вы покинули. И вот с нами, во главе нас, бог, его жрецы и громкие трубы, чтобы греметь против вас: израильтяне, не боритесь против Ягве, бога ваших отцов, ибо это вам не удастся!" (XIII, I-12; ср. XI, 13-17). Но в действительности царство, носившее имя Израиль, в древнюю эпоху было как раз подлинным Израилем, а Иуда был, так сказать, дополнением к нему. Когда Амасия, царь Иуды, после подчинения эдомитян, вызвал на борьбу Иоаса, царя Самарии, страна которого тогда была в самом печальном состоянии вследствие вечных сирийских войн, Иоас приказал сказать Амасии: "Терновник на Ливане послал к кедру на Ливане: отдай дочь твою в жены моему сыну - тогда пробежали там дикие звери и потоптали терновник; ты разбил Эдома и возгордился, наслаждайся твоей славой и сиди дома (II Цар., XIV, 9); а так как Амасия не хотел послушать Иоаса, то царь израильский наказал его, как мальчика-озорника, и обратил его в бегство. Отношению политического и исторического значения обоих царств в полной мере соответствовало отношение их религиозного значения. Израиль был колыбелью пророчества, там действовали Самуил, Илия и Елисей; мог ли Иуда выставить одновременно со своей стороны подобную им фигуру? Автор кн. Царей, наверное, не забыл бы упомянуть о ней: ведь он всем сердцем иудей, и все-таки прямо в силу характера своего материала вынужден интересоваться преимущественно северным царством. Новая фаза в развитии пророчества была вызвана к жизни грозящею гибелью Самарии; ее первый представитель, иудей Амос из Фекои, был послан не к Иуде, а к Израилю, истории которого, как народа Ягве, он наперед предчувствовал в глубине своей души и перестрадал вместе с Израилем. Только Исаия поставил Иерусалим в центре своего созерцания и отвернулся от Израиля; но когда он впервые выступил, шла война между народами братьями, а когда его деятельность достигла своего кульминационного пункта, северное царство погибло, и все надежды приходилось возложить на остаток, на приходившую уже в упадок хижину Давида. Впрочем, что касается культа, то обстоятельства в северном царстве, по крайней мере в последнее столетие перед ассирийским пленением, могли быть менее благоприятны, чем в Иуде, но наперед можно сказать, что разницы по существу не было. И тут и там на бесчисленных местах поклонялись Ягве, как подлинному богу народа, и тут и там служение на высотах соединялось с культом священных деревьев, столбов и камней, золотых и серебряных изображений (Ис. II, 8 и сл., ХVII, 8, XXX, 22; Михей, V, 12). Еще вопрос, много ли отличался царский культ в Иерусалиме во времена Езекии от культа в Вефиле и Дане: золотым тельцам Иеровоама можно противопоставить медного змея Моисея и даже ковчег Ягве, который в старину был идолом (I Сам., IV-VI) и только впоследствии, когда уже он, вероятно, более не существовал, стал изображаться в идеальном виде ковчега завета, т.е. закона. Что касается пророческой реакции против народного культа, то пример Осии показывает, что она стала действовать среди Израиля так же рано и так же сильно, как и среди Иуды. Даже после реформации Иосии Иеремия жалуется, что пощаженная до сих пор сестра нисколько не лучше, чем та, которая сто лет тому назад пала жертвою Ассирии (III, 6-10); автор книги Царей, опирающийся на Второзаконие и всецело предпочитающий Иуду и Иерусалим, все-таки в угоду своему взгляду не изменит фактов, которые показывают, что древний Израиль столь же мало соответствовал требованиям Второзакония, как и древний Иуда. Кн. Хроник, напротив, не только кладет закон и при этом закон в полном объеме, весь закон пятикнижия, и в особенности его доминирующую часть, жреческий кодекс, в основу своего суждения о прошедшем, но даже переделывает факты сообразно с нормами закона, действовавшими будто бы искони, и представляет себе древней Израиль точной копией с образца позднейшей Иудейской общины, в виде единой расчлененной иерократии, со строго централизованным культом, отправляемым с точным соблюдением предписанной формы, на священном месте в Иерусалиме. Но так как в царстве десяти колен незаметны все эти отличительные признаки царства божия, то это означает отпадение от истинного Израиля; они сделали своими богами баранов и тельцов, прогнали жрецов и левитов, вообще отказались от учреждений, которые вырабатывались в Иуде со времени Иисуса Навина и получили свое завершение в трудах Ездры116). Поэтому, десять колен, как другие язычники, лишь постольку могут идти в счет для священной истории, поскольку они вступают в дружеское или враждебное соприкосновение с подлинным народом Ягве, с Израилем в земле Иуды (II Хроник, XXIII, 2); при этом хронист намеренно, и нисколько не скрывая своего предпочтения, всегда принимает сторону Иуды, даже если дело идет о жителях северного царства ). Если серьезно считаться с Пятикнижием, как с законом моисеевым, то это исключение десяти колен действительно будет необходимым следствием; ибо уже один факт их принадлежности к народу Ягве разрушает основную предпосылку последнего, единство и законность культа, как основу теократии, жрецов и левитов, как ее важнейших органов, "как жилы и мускулы народного тела, которые связывают члены в жизнеспособное и неподвижное целое". 2. Оборотная сторона - это, конечно, идеализация Иуды с точки зрения законного культа; она достигнута тем же способом, о котором мы уже имеем понятие на основании опыта, проделанного хронистом с Давидом и Соломоном. Выселившиеся из Израиля жрецы и левиты укрепили южное царство (XI, 17) и образуют элемент, обладающий действительным господством, делающий истории. Цари существуют в Иуде только для них, в качестве покровителей и смотрителей культа; но во внутренние отношения культа они не могут вмешиваться (XXVI, 16 и след.); их главная правительственная обязанность заключается в произнесении проповедей и в устройстве духовных праздников, которые являются кульминационными пунктами истории ). Хорошие цари понимают свою задачу и неотделимы от святых слуг Ягве; таковы в особенности Иосафат, Езекия и Иосия. О первом книга Хроник рассказывает, что он в третий год своего царствования учредил комиссии из светских сановников, жрецов и левитов, которая должна была объехать Иудейские области с книгой закона и учить народ (ХVII, 7-9); в более значительных пунктах, в крепостях, Иосия вслед за этим назначил судебные трибуналы, а над ними поставил верховный трибунал в Иерусалиме, состоявший также из жрецов, левитов и светских сановников; при разборе духовных дел в нем председательствовали первосвященники, а при разборе светских дел - иудейский князь (XIX, 5-11).   В Книге Царей об этих учрёждениях нет ни слова, хотя отмечены менее важные факты (I Цар. XXII, 47); автор Хроники сообщает все это своим собственным стилем, который сразу дает себя знать в особенности в благочестивых речах. Вероятно, к Иосафату здесь возведена судебная организация эпохи, современной хронисту; если это так, то мы имеем здесь древнейшее свидетельство об Иерусалимском синедрионе, как верховной инстанции над провинциальными синедрионами, а также о его составе и президиуме. В древности подобная судебная организация была невозможна; это очевидно, из того, что в качестве ее основания предполагается книга закона, и что она составлена из жрецов и левитов; наконец, она противоречит случайным фактическим данным, встречающимся у Исайи и у древнейших пророков (вплоть до Иеремии XXVI): там повсюду считается само собою понятным, что носители власти в то же время и прирожденные судьи117). Хронист, впрочем, умудрился рассказать уже о Давиде ничто подобное тому, что он рассказал об Иосафате (I Хроник, ХХIII, 4, XXVI, 29-32): причина, вследствие которой хронист избрал для этого дела преимущественно Иосафата, заключается просто в значении его имени: Ягве есть судья, как намекает не раз сам Иосафат (XIX, 5-11, ср. Иоиль IV, 12). Но жрецы и левиты поддерживают Иудейского царя не только в этих внутренних делах, но и на войне. Трубы жрецов дали Авии мужество и победу над Иеровоамом, царем Израиля; музыка левитов дала победу Иосафату над Моавом и Аммоном. Сначала Иосафат постился и обратился с молитвою к богу, в ответ на которую получил утешительное обещание через певца. На другое утро он двигается с войском против врагов, причем впереди вооруженных воинов идут левиты и поют: "Возблагодарите Ягве, ибо во век милость его". И затем оказывается, что боевую работу сделали сами враги: по сигналу хвалебной песни, ОНИ напали друг на друга и истребили друг друга.   Три дня царь делит добычу и возвращается тем же порядком, как ходил в поход, к дому Ягве, в предшествии левитов, играющих на псалтирях, арфах и трубах (XV, 1-28). Таким же образом прославляется Езекия. Об осаде Иерусалима ассириянами и о замечательном освобождении от них города хронист распространяется сравнительно мало (ХХХII, 1 и след., сравн. де Ветте, I, стр. 75); по книге Хроник главное дело Езекии заключается в том, что он тотчас по вступлении на престол, в первый месяц и год своего царствования, обращается к жрецам и левитам, как отец к своим детям, с отеческой речью и устраивает с их помощью большой праздник освящения храма, закрытого и опустошенного Ахазом; затем, во второй месяц он празднует самым величественным образом Пасху и, наконец, от третьего до седьмого месяца он обращает свои заботы на то, чтобы аккуратно поступали обязательные приношения в пользу клира. Все это описано в обычном стиле хрониста, в трех длинных главах, которые не дают нам ничего нового о времени Езекии, но позволяют узнать многое относительно эпохи автора, в особенности относительно тогдашнего порядка приношения священных повинностей (XXIX, 1 - XXXI, 21). Тоже самое при описании царствования Иосии; рассказ о реформации культа, составившей целую эпоху, передается в книге Хроник в общем довольно глухо; зато короткое замечание о празднованы Пасхи (II Цар., XXIII, 21-23) превращено в подробнейшее описание великолепного пасхального праздника, на котором, как всегда, главную роль играют жрецы и в особенности левиты. В этом последнем отношении стоит отметить еще одну маленькую черту: рассказ кн. Царей о большом собрании, на котором царь заставляет принести присягу в соблюдении книги закона, передается хронистом во всем точно по кн. Царей, но только вместо жрецов и пророков хронист заставляет участвовать жрецов и левитов. Значение этой перемены лучше всего уясняется путем сравнения с Таргумом, где "жрецы и пророки" переведено "жрецы и книжники". Но перенеся в старину легитимный культ, предписанный в законе и осуществленный в иудаизме, хронист вступил в своеобразный конфликт с сообщениями своего источника, из которого явствует, что этот культ не проходит в готовом виде через всю историю, но создается постепенно в течение истории. Хронист, по мере сил, выпутывается из этого конфликта, но не может избежать странного качания между оторванной от времени точкой зрения, которая ему прирождена, и исторической традицией, которую он использовал и принял в свое произведение. Хронист выпустил стихи I Цар. XIV, 22-23 "Иудеи (не только Ровоам) делали неугодное Ягве и гневили его, как их отцы, и воздвигали также высоты, каменные столбы и священные деревья и т. д."; эти стихи, подобно параллельному замечанию о Израиле (XII, 26 и сл.), имеют в рассказе кн. Царей принципиальное значение и стирают предполагаемое различие между культами левитского царства и царства, изгнавшего левитов. Но хронисту эти стихи показались совершенно невозможными, хотя он сообщаешь весь рассказ, тесно связанный с ними (XII, 1-16). Точно также хронист не согласился с неблагоприятным приговором над преемником Ровоама. Авией (I Цар. XV, 3-5), так как первые Иудейские цари, сохранившие правомерный культ, непременно должны были быть хорошими в сравнении с израильскими царями, отпавшими от законного культа. Но хотя хронист ради чести Иуды замалчивает темные стороны, он все-таки не мог пройти молчанием улучшение обстоятельств в Иуде, наступающее, по I Цар. XV, 12 и след., со времени царя Асы; неизвестно, для чего это ему понадобилось, так как по кн. Хроник и до тех пор все было в самом лучшем порядке. Мало того, хронист преувеличивает это улучшение: Аса у него - второй Иосия (XV, 1-15); он также уничтожает высоты (XIV, 14), хотя немного ниже хронист, вслед за кн. Царей, повторяет, что высоты не были уничтожены. Точно также поступает хронист с Иосафатом: сначала сообщает, что этот царь ходил по путям своего отца и уничтожил высоты в Иуде (XVII, 3, 6, XIX, 3, неверное обобщение I Цар. XXII, 43, 47), и затем говорит, что высоты остались (XX, 32-33 - и Цар. XXII, 43-44). Автору кн. Хроник, с одной стороны, представляется невозможным, чтобы культ высот, который ему кажется богопротивным в своей основе, не был уничтожен благочестивыми, т.е. верными закону царями, а с другой стороны, он механически копирует свой источник. Встречаясь с заведомо неприятными ему царями, хронист спасается тем, что попросту превращает их в язычников и гонителей религии завета, они немыслимы для него внутри ягвизма, который, по его мнению, во все времена нормировался законом и был для него равнозначущ с нетерпимым моисеевым законом Иудейства. Так он изображает прежде всего Иорама: Иорам строит высоты, соблазняет жителей Иерусалима к блуду, а Иуду к отступничеству (XXI, 11), и тут же перебивает мечем всех своих братьев (ст. 4) - одно вытекает из другого. Его вдова Гофолия опустошает храм Ягве и делает из посвященного Ягве металла изображения Ваала (XXIV, 7), с помощью своих убитых (!) сыновей (может быть, они воскресли для этого?); тем не менее официальный культ Ягве в Иерусалиме продолжается непрерывно под руководством жреца Иодая. Но всего безжалостнее хронист расправился с Ахазом. По II Цар., XVI, 10 и сл. Ахаз видел в Дамаске жертвенник, который очень ему понравился; по образцу этого жертвенника он приказал сделать такой же в Иерусалиме, при чем медный жертвенник Соломона, вероятно, пошел в переплавку; за исполнением царского приказа следит жрец Урия. Ясно, что тут и речи нет об автономии, о божественном праве неприкосновенности святилища; царь приказывает, жрец исполняет. Для хрониста, следовательно, вся эта история совершенно непостижима; что же он из нее делает? Ахаз ввел дамасский культ идолов, отменил культ Ягве и запер храм (XXVIII, 23 и сл.). Личность человека для хрониста нуль, все для него заключается в ненарушимом единстве моисеева культа; но от законности культа ничего бы не осталось, если бы правоверный жрец, друг пророка Исайи, участвовал во введении иностранного жертвенника. Вряд ли нужно было хронисту усиливать замечания II Цар., XXI, чтобы сделать Манассию и Амона чистыми язычниками; кроме того, здесь были особые основания, не позволявшие чересчур чернить этих царей. Удивительно, что и народ, всегда одушевленный радостным усердием к закону и награждающей благочестивых царей за их преданность завету (XV, 15; XVII, 5; XXIV, 10; XXXI, 30), отмечает этих злых царей: он или отказывает им в почетном царском погребении или уменьшаешь погребальные почести ). Периодические приступы язычества в то же время помогают понять следующие за ними улучшения, которые подчас не под силу понятливости Иудейского книжника. По Книге Царей цари Иоас, Езекия и Иосия вводили похвальные новшества в храмовом культе, устраняли глубоко вкоренившиеся и издавна практиковавшиеся обычаи и реформировали официальное служение Ягве. Эти моменты прогресса внутри ягвизма, которые, конечно, самым неудобным образом противоречат устойчивости религии Ягве со времен Моисея, книга Хроник превращает в простые восстановления чистоты богослужения, совершаемые вслед за случаями насильственного уничтожения законного культа. Основательнее всего хронист проделал это по отношению к Езекии. После того как предшественник Езекии запер священные ворота, погасил светильники и прекратил богослужение, Езекия пускает все опять в ход при помощи вновь назначенных жрецов и левитов; первый и самый важный акт его правления - это освящение храма (гл. 29). Затем идет восстановление Пасхи и взыскание недоимок в пользу клира, который перед этим, по-видимому, был расееян118). Хронист умолчал только о том, что царь разрушил медного змея Нехуштана (II Цар., 18, 4), как будто ему показалось невероятным, чтобы до сих пор могли почитать такое изображение, да еще считая, что оно происходит от Моисея. Напротив, столь же крупное затруднение, заключавшееся в сообщении о том, что царь разрубил ашеру, под которой можно подразумевать только ашеру при жертвеннике храма. (16, 21) хронист устранил превращением единственного числа во множественное: царь разрубил ашеры (31, 1), которые находились в различных местах Иуды, конечно, при различных языческих жертвенниках. В истории Иоаса и Иосии свободному полету верной закону фантазии хрониста мешают уже не только общие итоги рассказов его источника, но и их специальные детали (II Цар. главы 11, 12, 22, 23). Как раз эти рассказы, едва ли не единственные подробные рассказы об Иудейском царстве в Книге Царей, по существу больше всего отвечают пристрастию нашего автора к культу; но их детали повергают его в величайшее затруднение: то, что по его понятиям совершенно не соответствует закону, надо изобразить не иначе, как в самом благоприятном свете. Несомненно, что рассказы кн. Царей о сценах истории Иоаса, разыгрывающихся в храме и относящихся к храму, собственно тождественны с тем, что рассказывается в Книге Хроник (II Цар. XI, 1 - XII, 17, ср. II Хрон. XXII, 10 - XXIV, 14); в частности начало и конец II Цар., 11 буквально повторяются во II Хроник (главы 22 и 23), с незначительными изменениями. В середине рассказа также встречаются во II Хрон. 23 места, взятые без изменений из II Цар., 11; но в Книге Цар. они понятны, а в Книге Хроник они вставлены без всякой связи. Дело в том, что в Книге Хроник оценка и окраска всей истории совершенно иные, как показывает нижеследующее сопоставление главных частей того и другого рассказа; чтобы понять это сопоставление, надо вспомнить, что правительница Гофолия перебила всех членов фамилии Давида, ускользнувших от кровавой бани Ииуя, кроме маленького Иоаса, который с ведома жреца Иодая нашел приют и защиту в храме. II Цар. XI 4) В седьмой год решился Иодай, взял начальников карийцев и телохранителей; велел им придти к нему в дом Ягве. Ягве и заключил с ними союз и клятву и показал им царского сына 5) И приказал: вот что вы должны делать: треть из вас, те, которые ходят домой в субботу и несут службу в царском дом 6) треть в воротах Иесод и треть в воротах сзади тело-хранителей и вы должны нести службу в доме...) 7) И две другие трети, которые приходят в субботу и несут службу при царе в доме Ягве: 8) Вы должны окружить царя, каждый с обнаженным оружием, и кто проникнет в ряды, тот должен быть умерщвлен, и вы должны быть всегда с царем, куда бы он ни пошел. 9) И начальники сделали все так, как им сказал жрец Иодай и взяли каждый своих людей, уходящих в субботу и приходящих в субботу, и пришли к жрецу Иодаю. 10) И жрец дал начальникам мечи и доспехи царя Давида, которые были в доме Ягве. 11) И телохранители стояли каждый с оружием в руке, от южной стороны храма кругом до северной стороны около жертвенника и храма и вокруг царя. 12) И он вывел царского сына и надел на него диадему и браслеты, и они сделали его царем и помазали его и хлопали в ладоши и восклицали: да здравствует царь! II Хрон. XXIII 1. В седьмой год ободрился Иодай и взял начальников: Азарию, сына Иорама, Измаила сына Иоанана, Азарию, сына Овида, Маасею, сына Азии, и Елисафа, сына Захарии в союз с собою, 2) и они пошли кругом по Иуде и собрали левитов из всех Иудейских городов и старейшин родов Израиля и пошли к Иерусалиму; 3) и вся община заключила союз в доме божием с царем. И он сказал им: вот царский сын должен царствовать, как Ягве говорил о сынах Давида; 4) вот что вы должны сделать: треть из вас, которая приходит в субботу, из жрецов и из левитов должна охранять пороги, 5) треть из вас должна быть в доме царя и треть в воротах Иесод и весь народ во дворах дома Ягве; 6) и никто не должен входить в дом Ягве, кроме жрецов и служащих из левитов; они могут войти, ибо они освящены, а весь народ пусть соблюдает порядок, установ-ленный Ягве; 7) и левиты должны окружать царя, каждый с обнаженным оружием, и кто войдет в храм, должен быть убит, и они Должны быть всегда с царем, куда бы он ни пошел. 8) И левиты и весь Иуда сделали все так, как им приказал жрец Иодай, и взяли каждый своих людей, уходящих в субботу и приходящих в субботу, так как жрец Иодай не отпустил смену. 9) И жрец Иодай дал начальникам копья, щиты и доспехи царя Давида, которые были в дом божием, и поставил весь народ, каждого с оружием в руке, от южной стороны храма кругом до северной стороны, около жертвенника и храма и вокруг царя. И они вывели царского сына и надели на него диадему и браслеты и сделали его царем, и помазали его, Иодай и его сыновья и сказали: да здравствует царь! Разве возведение на престол Иоаса могло происходить при содействии гвардии иудейского царя, как некогда происходило возведение на царство Соломона? Разве мог первосвященник клясться вместе с начальниками в доме Ягве и самолично дать распоряжение ввести в ограду храма полуязыческих наемников? Это было бы мерзостью по отношению к закону, и нельзя поверить, чтобы такой святой человек был на нее способен. Почему Иодаю не употребить в дело свою собственную гвардию - мириады левитов, готовых к его услугам? Это было единственно правильный и, следовательно, действительно имевший место образ действия, решил хронист. "Никто не должен входить в дом Ягве, кроме жрецов и несущих службу из левитов": сообразно с этим основным положением, придуманным самим хронистом (23, 6; срав. ст. 7 в храм вместо в ряды), наш благочестивый историк на место карийцев и телохранителей ставит своих жрецов и левитов. Эта замена передвигает и Иодая на место, подобающее ему, как суверену храма и общины. Теперь ему уже не нужно тайком составлять заговор с начальниками гвардии; через своих духовных офицеров он созывает в храм левитов и старейшин родов из всех городов Иуды и заставляет там все собрание заключить союз с молодым царем. Но надо представить себе, какое кричащее противоречие неминуемо получается вследствие такого закрашивания отдельных частей старой картины. Если Иодай располагает такой неограниченной властью и действует совершенно открыто во время производимой им революции, то действительная власть находится в его руках, а не в руках Гофолии - для чего же тогда он столько хлопочет чтобы сместить незаконную властительницу? Разве только из пристрастия к Торжественным церемониям с участием левитов? Далее, что должны делать офицеры, сохранившееся в XXIII, 1, 9, а в стихе 14 прямо названные военными офицерами, если солдаты у них отняты или превращены в нечто другое? Может быть левиты имели военную организацию и в три очереди несли каждую неделю службу в храме? Комментаторы склонны сочинять такие вспомогательный гипотезы; они могут продолжать их до бесконечности, но не достигнут цели, ибо одна ошибка рождает другую. Можно еще упомянуть 23, 8, в качестве особенно поразительного примера того, как мстит за себя способ действия хрониста. Слова: и они взяли каждый своих людей и т. д. заимствованы из книги Царей, но там подлежащее - начальники, а здесь левиты и все иудеи; выходит, как будто у каждого левита и Иудея были свои люди, которые по субботам приходили и уходили. Не менее поучительно сравнение II Царей XII, 5-17 со II Хрон, XXIV, 4-14. По Книге Царей Иоас сделал распоряжение, чтобы все посвящаемые храму денежные дары впредь шли жрецам, а на жрецов за это возлагалась обязанность держать строения в должном порядке. Но жрецы деньги брали, а ремонта не производили, а когда царь стал за это порицать их, и в особенности Иодая, то они отказались от получения денег, чтобы не иметь хлопот. Тогда царь поставил нечто вроде божьей кружки - сундучок с отверстием, рядом с жертвенником, "как войдешь в храм - направо"; жрецы должны были бросать туда поступающие в храм деньги, за исключением штрафов и вькупов, которые оставались в их пользу. Когда сундучок наполнялся, то царские писцы и верховный жрец высыпали деньги, взвешивали их и отдавали мастерам для расплаты с рабочими; ни одной доли этих денег нельзя было обратить на изготовление священной утвари, как определенно сказано в стихе 14. Это учреждение царя Иоаса осталось надолго и существовало еще во время Иосии (П Царей XXII, 3 и след.). Для автономной иерократии божией милостью такой самовластный образ действии Иоаса был совсем неподходящим. По закону, поступающие в храм денежные приношения шли жрецам; никакой царь не мог отнять их у жрецов и распоряжаться ими по произволу. Как мог Иодай отказаться от своего божественного права и потерпеть такое оскорбление величества святыни? Как оказалось возможным, чтобы он получил выговор за свое первоначальное пассивное сопротивление противозаконному требованию? Как вообще жрецы могли быть призваны царем к ответу в их собственном ведомстве? Книга Хроник знает это лучше нас. Гнусная Гофолия опустошила и разграбила храм; поэтому Иоас решил восстановить его и для этой цели приказал собрать со всего Израиля через левитов деньги. Но так как левиты не спешили с этим делом, то он сделал сундучок и поставил его снаружи в воротах святилища: тогда народ устремился к нему, и с радостным усердием и знатные люди и мелкий люд клали свои даяния в сундучок, пока он не наполнился до верху. Когда привратники возвестили об этом, пришли царские писцы и уполномоченный первосвященника; царь и первосвященник заплатили рабочим, а что осталось, было перелито в драгоценные сосуды (П Хрон., XXIV, 5-14). Таким образом, Иоас не делает никаких распоряжений относительно священных приношений, но производит чрезвычайный сбор, подобный тому, который когда-то произвел Моисей для построения скинии собрания: отсюда вытекает и все остальное. В книге Царей дело идет о постоянном учреждении, а в Книге Хроник об единичном событий; вместо постоянно необходимого ремонта храма, в Книге Хроник идет речь об экстренном восстановлении его и только ради этой преходящей цели выставляется кружка, которая при этом стоит не у жертвенника, а в воротах. Клиру, и именно левитам, предъявляется требование только о производстве сбора, а не о том, чтобы они заплатили за строительные работы из священных доходов; вследствие этого левиты заслуживают упрека не за то, что они оставляют себе деньги, но за то, что они неохотно принимаются за сбор. Но оказывается, что левиты имели полное право противиться требование царя; царю достаточно только поставить кружку, и она уже через край засыпана добровольными дарами стекающегося к ней народа, так что остается еще некоторая сумма для других целей, которые, конечно, определенно исключены в Книге Царей. Иоас вообще не отдает никаких приказаний жрецам; в частности, Иодай вполне равноправен с ним: если царь посылает своих писцов, то и первосвященник является не лично, а посылает своего представителя. Но и здесь многие новые заплаты не подходят к старому платью, как показывает де Ветте (I, стр. 100); книга Хроник молчаливо отдает должную честь древнейшему рассказу, так как в конце концов она заставляет Иоаса отпасть от моисеева закона и отречься от почтительной благодарности, которою он был обязан по отношению к первосвященнику: это результат воздействия того неприятного впечатления, которое хронист мог вынести не из своего собственного рассказа, но только из рассказа книги Царей о неподобающем вмешательстве в дела святилища и жрецов этого царя, хотя и благочестивого. Хронист пожинает плоды допущенного им извращения рассказа II Царей 12 при передачи близко родственного и тесно связанного с указанной главой рассказа II Царей ХХII, 3 - 10. Стоит и на этот раз сопоставить параллельные рассказы книги Царей и книги Хроник. II Цар. XXII, 3. 3 В восемнадцатый год царя Иосии, послал царь Шафана, сына Ацалии, сына Мешулламова, писца, в дом Господень, сказав: 4 пойди к Хелкии первосвященнику, пусть он пересчитает серебро, принесенное в дом Господень, которое собрали от народа стоящие на страже у порога, 5 и пусть отдадут его в руки производителям работ, приставленным к дому Господню, а сии пусть раздают его работающим в доме Господнем, на исправление повреждений дома, 6 плотникам и каменщикам, и делателям стен, и на покупку дерев и тесаных камней для исправления дома; 7 впрочем не требовать у них отчета в серебре, переданном в руки их, потому что они поступают честно. 8 И сказал Хелкия первосвященник Шафану писцу: книгу закона я нашел в доме Господнем. И подал Хелкия книгу Шафану, и он читал ее. 9 И пришел Шафан писец к царю, и принес царю ответ, и сказал: взяли рабы твои серебро, найденное в доме, и передали его в руки производителям работ, приставленным к дому Господню. 10 И донес Шафан писец царю, говоря: книгу дал мне Хелкия священник. И читал ее Шафан пред царем. II Хроник XXXIV, 8. 8 В восемнадцатый год царствования своего, по очищении земли и дома Божия, он послал Шафана, сына Ацалии, и Маасею градоначальника, и Иоаха, сына Иоахазова, дееписателя, возобновить дом Господа Бога своего. 9 И пришли они к Хелкии первосвященнику, и отдали серебро, принесенное в дом Божий, которое левиты, стоящие на страже у порога, собрали из рук Манассии и Ефрема и всех прочих Израильтян, и от всего Иуды и Вениамина, и от жителей Иерусалима, 10 и отдали в руки производителям работ, приставленным к дому Ягве, чтоб они раздавали его работникам, которые работали в доме Ягве, при исправлении и возобновлении дома. 11 И они раздавали плотникам и строителям на покупку тесаных камней и дерев для связей и для покрытия зданий, которые разорили цари Иудейские. 12 Люди сии действовали честно при работе, и для надзора над ними поставлены были Иахаф и Овадия, левиты из сыновей Мерариных, и Захария и Мешуллам из сыновей Каафовых, и все левиты, умеющие играть на музыкальных орудиях. 13 Они же были приставниками над носильщиками и наблюдали над всеми работниками при каждой работе; из левитов же были и писцы, и надзиратели, и привратники. 14 Когда вынимали они серебро, принесенное в дом Ягве, тогда Хелкия священник нашел книгу закона Ягве, данную рукою Моисея. 15 И начал Хелкия, и сказал Шафану писцу: книгу закона нашел я в доме Ягве. И подал Хелкия ту книгу Шафану. 16 И понес Шафан книгу к царю, и принес при этом царю известие: все, что поручено рабам твоим, они делают; 17 и высыпали серебро, найденное в доме Ягве, и передали его в руки приставникам и в руки производителям работ. 18 И также донес Шафан писец царю, говоря: книгу дал мне Хелкия священник. И читал ее Шафан перед царем. Книга Хроник разрушила созданную учреждением Иоаса почву, которая дала жрецу возможность подсунуть Саффану книгу закона, и заменила ее другою: храм был, будто бы, разорен при предшественниках Иосии, а при Последнем левиты обошли весь Израиль, собрали с него деньги и сложили в кружку. При опорожнение этой кружки жрец и должен был, будто бы, найти книгу (ст. 14, ср. Второз. 31, 20), хотя при этом были Саффан и два других статиста, прибавленные в ст. 8, которые должны были также принимать участие в находки; но их участие исключается стихом 15 ( - II Цар. 22, 8). Сюда присоединяются еще другие недоразумения; в частности, производители работ (muphkadtm), которые в первоначальном рассказ получают деньги для расплаты, низведены на степень простых работников, от которых они в книге Царей различаются; в то время, как по книге Царей они поступают честно и верно при платеже денег, по кн. Хроник они производят честно и верно работу. Быть может, здесь со стороны хрониста не простое непонимание; возможно, что он придал такой оборот делу в силу стремления по возможности удалить светские руки от святыни и в особенности передать руководство постройкой левитам (ст. 12 - 13). Насколько далеко в этом отношению шла мнительность в позднейшее время, видно хотя бы из того, что Ирод для построения своего храма приказал научить жрецов каменному и плотничному делу ("JOS. Аnt., 15; 390). Два любопытнейших варианта кн. Хроник с первого взгляда совсем незаметны. В ст. 18 Хрон. слова оригинала: он прочитал книгу царю, изменены так: он читал из ней царю и ранние в стихе 15 (И Хелкия дал книгу Саффану) выпущены слова оригинала: и тот читал ее. По кн. Царей, книга закона была очень небольшого объема, но автор кн. Хроник представляет ее себе в виде всего Пятикнижия. В дальнейшем изложении, впрочем, книга Хроник буквально повторяет рассказ книги Царей (II Цар, ХХП, II - XXIII, 3 - II Хрон., XXXIV, 19 - 32); только чрезвычайно важный отрывок книги Царей, XXIII, 4 - 20, заключающей в себе подробное описание насильственной реформации Иосии, пропущен и заменен ничего не говорящим замечанием, что царь удалил всю мерзость из Израиля (34, 33); но тем подробнее описано Торжественное празднование Пасхи, устроенное царем (гл. 35). Хотя хронист сообщает об открытии и опубликовании книги закона, он, тем не менее, не хочет этим сказать, что закон стал действовать в истории только с этого момента и сразу должен был приобрести столь огромное значение. Нет, со времен Моисея закон был основанием общины и во все нормальные эпохи сохранял силу и действие; только временами этот жизненный принцип теократии мог терпеть унижете от дурных царей, но с тем, чтобы тотчас после прекращения гонений снова возвратить себе силу и могущество. Как только Ахаз навыки закрыл глаза, Езекия в первый же месяц первого года своего царствования восстанавливает моисеев культ; и как только Иосия достиг совершеннолетия, он сейчас же загладил ВСЕ прегрешенья своего отца. Так как Иосия при вступлении на престол был еще очень молод, то, чтобы соблюсти некоторую благопристойность, хронист избрал вместо восьмого года жизни Иосии восьмой год его царствования и перенес на это время великую реформацию, которую царь на самом деле предпринял гораздо позже (XXXIV, 3 - 7; и Цар. XXIII, 4 - 20), Благодаря этому, реформация счастливым образом потеряла исторические мотивы и характер новшества, и, наоборот, стала просто, так сказать, выпрямлением пружины после удаления нажимающей силы. Тучи разбегаются при свете солнца - закона, и оно сияет опять также, как и раньше; его свет не имеет степеней, но блестит с самого начала с одинаковою силой. То, что сделал Иосии, с буквальною точностью сделал до него уже Аса, потом Иосафат, потом Езекия; их реформы это не ступени прогрессивного развития, но все одинаково проникнуты одним и тем же высшим содержанием. Таково влияние трансцендентного моисеева закона, неспособная ни к каким переменам и росту, на историческое миросозерцание; следы его заметны уже в Книге Царей, но в книге Хроник они несравненно более ощутительны. 3. Помимо того, что история Иуды в Книге Хроник изображает непрерывное существование легитимного культа в Иерусалиме, она имеет еще другую поучительную цель. В царстве Ягве действует не естественный и человеческий прагматизм, а божественный. Для того, чтобы дать ему выражение, там существуют пророки, непрерывной цепью идущие рядом с царями и первосвященниками; они связывают деда людей с событиями мирового процесса и пользуются священной историей, как темой для своей проповеди, иди как собранием примеров, показывающих моментальное действие правосудия Ягве. При этом в их проповеди нет ничего нового и свободного; они, как и сам Ягве, только применяют закон Моисея, предвещая по шаблону счастье или несчастье, судя по тому, верно ли исполнялся закон или, напротив, он был в пренебрежении. Конечно, их предсказания в точности сбываются, и таким образом получается прямо изумительное согласие между внутренней ценностью и внешнею судьбою. Грех нигде не остается без наказания, и нигде несчастье не случается без вины. В 5-м году царствования Ровоама Иуда и Иерусалим были опустошены фараоном Сусакимом (I Цар., 14, 25). Оказывается, что три года Иудеи ходили по путям Давида и Соломона и три года, поэтому, они были сильны и получили подкрепление в лице пришедших из северного царства жрецов, левитов и других благочестивых людей (II Хрон., 11, 17); но затем, на 4й год, когда царство Ровоама усилилось и окрепло, он оставил закон и весь Израиль с ним (12, 1) - и вот, на пятый год последовало вторжение Сусакима. Оно возвещено пророком; и вследствие этой беды царь со своим народом смиряется и отделывается сравнительно счастливо - ибо он удостаивается царствовать еще двенадцать дет. Аса в старости лишился употребления ног (I Цар., XV, 23). Как рассказывает книга Хроник (И, 16, 12), он умер от очень опасной болезни на 41 году своего царствования, после того как несколько раньше, уже в позднюю пору своего правления, он потерпел несчастье. В чем была его вина? Он призвал против израильского царя Ваасы на помощь, вместо бога, иностранца, сирийского царя. Но Вааса жил только до 26 года правления Асы; значит это злое дело должно было происходить раньше. Однако, тогда была бы неясна связь этого дела с наказанием, которое царь понес только в конце своей жизни. Поэтому кн. Хроник переносит поход Ваасы против Иерусалима и устроенное вследствие этого Асой нападение сирийцев на Израиля на 36ой год царствования Асы (16, 1). Делалось меткое замечание, что в это время Вааса был уже давно в могиле; поэтому хотели исправить цифру 36 на 16, не замечая, что первая половина царствования Асы определенно характеризована, как счастливая, что по XV, 19, уже настал 35й год царствования Асы, и что, следовательно, такая поправка разрушает связь предыдущего с последующим (16, 7 и сл.). Именно вследствие преступного привлечения сирийцев выступает неизбежный пророк (16, 7) и возвещает обычную угрозу. Это Анами, северный израильтянин (16, 7); но Аса обращается с ним, как со своим собственным подданным, набрасывается на него и сажает его в кутузку. Этим поступком царь увеличивает и ускоряет наказание, которое и приносит ему гибель на 41 году его царствования. Иосафат, благочестивый царь, как рассказывает I Цар. 22, принимал участие в походе нечестивого царя израильского Ахава против Дамаска. Кн. Хроник не может оставить такой грех безнаказанным, и потому, когда Иосафат возвращается с миром домой, сын пророка Анании назначает ему наказание, впрочем, довольно милостивое (19, 1 - 23). и действительно, наказание милостиво: моавитяне и аммонитяне нападают на страну, но Иосафат одерживает над ними блестящую победу, без всяких хлопот со своей стороны, и захватывает неизмеримое количество добычи (20, 1 и сл.). Хронист не может забыть также Иосафату, что он еще раз вступает в союз с преемником Ахава для совместной морской экспедиции, которая должна была отправиться из одной гавани Красного моря, вероятно кругом Африки, в Тарсис (Испания, II Хрон. 9, 21). На этот раз он был наказан строже: как предрекает ему Елгада, сын Один, корабли терпят крушение. Любопытно сравнить эту версию с оригиналом, I Цар., ХХII, 49 - 50: "Иосафат построил тарсийские корабли, чтобы ехать в Офир за золотом, но плавание не состоялось, потому что корабли разбились в гавани на Красном море; тогда Охозия, сын Ахава, просил о том, чтобы его рабы участвовали в плавание, но Иосафат отказался". Таков рассказ оригинала. Но в Книге Хроник несчастье должно мотивироваться морально, и поэтому Иосафат должен был заключить грешный союз с самарянами, от которого он в действительности отказался, конечно, вовсе не из за религиозных сомнений. Как рассказывает книга Царей (П, В, 18), Иорам, сын Иосафата, вел себя очень дурно; книга Хроник увеличивает его преступление и в особенности старается добавить заслуженное им возмездие (21, 4 и сл.). Илии, правда, уже давно уехАвииему на огненных конях на небо (II Цар., 3, 11 и сл.), приходится написать грешнику письмо, угрозы которого затем Ягве самым обязательным образом приводит в исполнение. Сначала Иорама стеснили филистимляне и арабы, а затем он впал в неизлечимую болезнь внутренностей; Ягве мучил его этою болезнью в течение многих лет и, наконец, привел ее к концу самым ужасным образом (21, 12 и след.). В согласии с этим божественным приговором, народ отказывает покойнику в царских почестях и хоронит его отдельно от его отцов (в противность II Цар. е, 24). Иоас по II Цар.12 был благочестивым государем, но его постигло несчастье: ему пришлось откупиться огромною суммою денег от сирийского царя Азаила, осаждавшего Иерусалим, а в конце концов он погиб от руки убийцы. Книга Хроник знает, чем он заслужил такую судьбу. В словах книги Царей: "он делал угодное Ягве все дни своей жизни, так как его наставлял жрец Иодай" (II Цар. 12, 3), хронист изменил конец следующим образом: все дни жреца Иодая (24, 2). Именно, после смерти своего благодетеля он стал богоотступником и отплатил ему в лице его семейства самой черной неблагодарностью; и вот в конце этого же года на него нападают сирийцы, а во время их отступления его постигает ужасная болезнь, которая делает его несчастье еще более ужасным; во время болезни его убивают (24, 17 и сл.). Амасию разбил, взял в плен и чувствительно наказал Иоас, царь Самарии, которого он дерзко вызвал на борьбу (II Царей 14, 8 и сл.). Почему? Потому что он поставил в Иеруеалиме доставшиеся ему в добычу эдомские идолы и служил им (II Хрон. 25, 14). Как, он предпочитает Ягве награбленные идолы побежденного народа, и в тот момент, когда Ягве разбил их? После такого отступничества, для которого, действительно, всякое наказание слишком легко, слуги царя составляют против него заговор и убивают его (25, 27) - и все таки в стихе 25-ом хронист, согласно с книгой Царей (14, 17), уверяет, что Амасия на 15 лет пережил своего противника Иоаса. Озия, один из лучших царей Иудейских, заболел проказой и должен был предать управление царством своему сыну Иоафаму (II Царей 16, 5). "Именно, прибавляет книга Хроник, он сделался очень могущественным, и тогда возгордилось сердце его на погибель ему, и он стал оскорблять Ягве, своего бога, и вошел в храм, чтобы курить на курительном жертвеннике, и тогда жрец Азария и восемьдесят его товарищей воспротивились царю и сказали: тебе не подобает курить, но только сынам Аарона, которые посвящены для этого; и тогда царь разгневался и не выпускал из руки сосуд с курениями. и тогда выступила проказа у него на лбу, и жрецы выгнали его оттуда (XXVI, 16 - 20). Вот и вся загадка. Ахаз был никуда негодным царем, но кое как выпутался из затруднения, в которое его поставило вторжение сирийцев и израильтян, вступивших в союз: он отдал свое царство в качестве вассального владения ассирийскому царю Тиглате-Пилесеру (II Царей 16, и и сл.). Но книга Хронйк никак не может позволить ему откупиться такой дешевой ценной. По книге Хроник, он попал в руки врагов, одни израильтяне убили 120000 Иудеев, в том числе царского сына и самых знатных царских слуг, и увели в Самарии 200000 женщин и детей и огромное количество добычи всякого рода. Кроме того, на Ахаза напали эдомитяне и филистимляне; а ассирияне, которых он призвал на помощь, не поняли его и двинулись с враждебными намерениями к Иерусалиму; конечно, города они не завоевали, но без всякого труда получили Иерусалимские сокровища, отданные им самим царем (XXVIII 1 - 21). Самый худший государь в Книге Царей - это Манассия; однако, он ненарушимо держал в руках бразды правления 55 лет, дольше любого другого царя (II Цар. XXI, 1 - 18). Книге Хроник приходится убрать с пути этот камен преткновения. Она рассказывает, что ассирияне увели Манассии в цепях в Вавилон, но там Манассия взмолился Ягве, и тогда Ягве опять поставил его над его царством; после этого царь уничтожил в Иудее служение идолам (ХXXIII, 11 - 20). Таким образом, с одной стороны Манассия не избегает наказания, а с другой стороны объсняется продолжительность его царствования. Конечно, в новейшее время, чтобы доказать достоверность этих сообщении, призывают на помощь одну ассирийскую надпись, из которой следуете что Манассия платил дань Асаргаддону. Следовательно, говорят он попал к ассириянам в неволю, а отсюда следует, что он был уведен ими в оковах. Быть может, более правильными хотя и не таким скорым, будет тот вывод, что он в качестве данника сидел на Иудейском троне, а не в вавилонской тюрьме. В действительности же рассказ о временном смещении с трона Манассии совершенно аналогичен с рассказом о том, как Навуходоносор временно питался травою. Недостоверность этого интермеццо, совершенно прозрачного по своим мотивам, подкрепляется не только молчанием книги Царей, которой в этом деле пришлось поистине плохо, но также напр., словами Иеремии (15, 4). Ведь если Иеремия говорит, что по вине Манассии весь Иуда и Иерусалим должны быть преданы уничтожении, то эти слова вовсе не предполагают, чтобы грех царя был уже искуплен и очищен им самим. Иосия при Мегиддо потерял сражение и жизнь; чтобы оправдать такой конец, Иосии присвоена также вина: он не послушал слов фараона Нехо, отговаривавшего его от борьбы, между тем, как эти слова были от самого бога (XXXV, 21 - 22). Наоборот наказание безбожному Иоакиму увеличено: халдеи заковывают его в цепи и увозят в Вавилон (36, 3). Конечно, это не так то легко было сделать до взятия Иерусалима, которое случилось только в третий месяц царствования преемника Иоакима. Последний Давидид, Седекия, должен был быть строптивым и ожесточенным так как его судьба была тяжелее судьбы всех его предшественников (36, 12 - 13); но судя по аутентичному свидетельству пророка Иеремии, в действительности он меньше всего мог претендовать на эти качества. Мы видим, как необыкновенно конкретные продукты получились при исполнений плана этого, выражаясь эвфемистически, исторического сочинения. Поэтому, определенность тех данных, которые дает только книга Хроник, вообще нельзя считать доказательством их достоверности. Рассказ об эфиопе Зарэ (2 Хрон., 14, 7 и след.) настолько же апокрифичен, как и рассказ о Хусарсафеме (Суд. 3, 10). Правда, уже де-Виньоль отожествлял первого с Озортоном Манетона; этот Озортон вновь открыт на египетских памятниках в качестве Озортона, сына Сисака,но не в качестве царя, возобновившего поход против Палестины; но Озортон был египтянин, а Зарэ - эфиопом, и сходство их имен вовсе уже не так разительно. Кроме того, если Зарэ был действительно историческим лицом, то разве это помогло бы спасением неисторической связи? Царь негров и ливийцев с миллионным войском идет против Иуды, перескочив через Египет; Аса двигается навстречу врагам с 580000 человек, набранных в стране площадью еле-еле в 60 кв. миль, и разбивает их в долине на севере от Морисы, так что ни одного врага не остается в живых. Неужели достаточно точного обозначения местности, чтобы этому рассказу верить, исключив по крайней мере нелепости (хотя указание Марисы вместо Гефа как раз не говорит за древность источника)? Но если мы удалим нелепости, то в остатке получится нуль. Рассказ книги Царей (I, 15, 17 и сл.) о нападении израильского царя Ваасы на Иуду и об образе действии Асы при этом нападении дает в руки критики прямо убийственные доводы против достоверности известия о великой победе, которую Аса перед этим должен был одержать над эфиопами. Нисколько не лучше обстоит дело с победой Иосафата над аммонитянами и моавитянами (II Хрон., 20); в основе здесь очевидно, лежит отголосок и Цар., 3, где рассказывается об участии Иосафата в походе против Моава и встречается та же характеристическая черта: моавитяне думают, что их враги взаимно истребили друг друга, и им остается только собрать добычу (3, 23, ср. и Хрон., 20, 23). Когда нужно, враги всегда у хрониста готовы: арабы рядом с кушитами (17, ии; 21, 16; 22, и; 26, 7), меунитяне (26, 7),филистимляне (17, ии; 21, 16; 26, 6 и сл.; 28, 48), аммонитяне (20, и; 26, 8; 27, 5), хотя существование некоторых из этих народов немыслимо для древней эпохи уже только в силу их имен. Такие известья, как например о том, что аммонитяне были подвластны царям Озии и Иоафаму (26, 8; 27, 5), осуждены прямо в силу их внутренней невозможности, не говоря уже о полном молчании на этот с четь заслуживающих доверия источников; ведь переходною ступенью к Аммону был Моав, а эта страна в ту эпоху вовсе не была во власти Иудеев. Филистимляне, по историческому плану хрониста, нужны в качестве мстительных врогов (21, 16; 28, 18); уже это одно возбуждает недоверие к предшествующим известиям (17, ии; 26, 6 и сл.), что Иосафат обложил их данью, а Озия разбил их; совершенно невероятно, чтобы Последний разрушид стены Азота и построил в филистимской стране крепости (ср. Амос, I, 7). По КНИГЕ Царей Озия вторично подчинить Эдома; Эдом в кн. Царей единственная страна, на которую заявляют претензии Давидиды, и из за которой ведут войны, между тем как Моав и филистимское царство (последнее за исключением наиболее значительных городов) виртуально принадлежат к области Израиля. Триумфы, которыми кн. Хроник награждает своих любимцев, не оказывают никакого влияния на истории; это только моменты, увеличивающее блеск царствования любимых царей хрониста. Именно, успех всегда оборотная сторона заслуги. Иорам, Иоас, Ахаз, изображенные отверженными, не строят крепостей, не держат больших армий, не имеют большого числа жен и детей; эти признаки благословения божия обнаруживаются только в жизни благочестивых царей, к числу которых принадлежит и, также Ровоам и Авия. Могущество является показателем набожности, возрастает и падает параллельно последней. Вследствие этого нет никакого смысла в том, что, напр., у Иосафата было свыше миллиона солдат (17, 14 и сл.); они не нужны для войн, так как победу дает бог и музыка левитов (гл. 20). В известиях о постройке крепостей, регулярно повторяющихся в рассказах о благочестивых царях е), конкретизированы обойдя замечания Ос. VIII, 14, II Цар., XVIII, 13, причем использованы некоторые традиционные элементы (напр. Лахис). Нельзя доказать вымышленный характер всех этих извести, но это в действительности и не нужно: по 19, 5 выходит, как будто чуть ли не все более или менее значительные города были укреплениями, а в списки 11, 6 и сл. преимущественно встречаются названия, которые были известны также и в после-пленную эпоху. Известия о том, что Авия отнял у Иеровоама между прочим Вефиль, и что Иосафат назначил наместников в ефремовы города, завоеванные его отцом (13, 19; 17, 2), возбудили бы в нас величайшее изумление, если бы они стояли не в кн. Хроник. Для оценки фамильной истории Давидидов в особенности важно и по форме и по содержании сообщение 13, 21: "и Авия усилился и взял себе четырнадцать жен и родил двадцать два сына и шестнадцать дочерей". Надо полагать, что эта плодотворная деятельность падает на время царствования Авии и при том на время после предполагаемой его победы над Иеровоамом; но он царствовал всего на всего три года, и за это время один из его сыновей должен был сделаться взрослым мужчиной (ср. 14, 1). В действительности же у Авии вообще не было сыновей, так как ему наследовал его брат *). После смерти Иосафата сначала Иорам убивает всех своих братьев (21, 4) а потом арабы перебивают всех сыновей Иорама, за исключением только одного (22, 1): кто же из Давидидов остается еще на долю Ииуя, который убил их сорок два человека (II Цар., 10, 14)? Словом, фамильная история дома Давидова имеет точно такую же историческую ценность, как и все прочее, что книга Хроник знает подробнее и лучше древнейших исторических книг канона. Этому приговору не могут помешать даже имена и числа; ведь хронист никогда не смущался такими мелочами, которые могут придать истории вид точности. 4. Основа, заимствованная из книги Царей, проглядывает повсюду и в только что разобранной части кн. Хроник, рассказывающей истории Иуды после Соломона. Где рассказ книги Царей точен и подробен, там и наш автор располагает более богатым и более интересным материалом, например, в рассказах, касающихся Иудейско-израильских взаимоотношений и храма (X, ХVIII, 23 и сл., ХХV, 17 - 23, 33 и сл.). В других случаях он связан летописями, составляющими скелет книги Царей; руководят им и при суждении об общей ценности того или *) другого государя, и при сообщении хронологических дат; впрочем, сообразно со своим планом, хронист обычно выпускает синхронизмы (13, и; 25, 25). Точно также и положительный данные летописей о мероприятиях того или иного царя в области культа повторяются в кн. Хроник по большей части с буквальною точностью и плавают, точно обломки, сразу бросающиеся в глаза, в море праздничных Торжеств, проповедей, хоров левитов, закона и пророков. И вот важная проверка правильности всех полученных до сих пор результатов: все, что в кн. Хроник не восходит к кн. Самуила и Царей, совершенно одинаково и по внутреннему характеру, и по неуклюжему и часто непонятному языку, очевидно, относящемуся к той эпохи, когда еврейский язык уже вымирал, и, наконец, по манерному способу изображения, черпающему жизненную силу исключительно из реминисценций 119).   Само собою разумеется, что следует больше полагаться на определенное и идущее из первоисточника известие о том, что жена Ровоама, Мааха, была матерью и Авии и Асы, и что последний лишил ее подобающего положения при дворе (I Цар., XV, 2, 10, 13), чем на другое известие, сравнительно легко объяснимое, которое выдает преемника за сына предшественника (Ш<1., ст. 8). III. 1. Там, где кн. Хроник идет параллельно с древнейшими историческими книгами, она не обогащает традицию, но лишь окрашивает ее мотивами современной ей эпохи. В цельной картине, которую она дает, отражается не древность, но ее собственная современность. В этом отношению мало чем отличаются списки поколений, которые предпосланы исторической части кн. Хроник в качестве введения (I Хрон., I - IX); они также имеют значение лишь для времени их составления, причем безразлично, отражают ли они действительны" отношения своего времени, или его представления о прошедшем. Пристрастие к генеалогиям и спискам поколений, склеенным из генеалогическо-исторических и этнографическо-статистических элементов, - характерная черта иудаизма; слово jahes (список поколений) появилось только в позднейшую эпоху вместе с соответствующим ему делом. Стали писать историческая компендиумы в форме tholedoth (родословных) и juhasin (списков поколений). Нить тонка, мало заметна и только с виду крепка и связна; положительных утверждений немного, и все таки находится случай отметить все достопримечательное. Находится и материал; если есть начало и конец, то уже легко перебросить между ними мост. То же самое стремление находит себе другое выражение в виде склонности давать соединениям и отношениям человеческого общества генеалогическое выражение, повсюду создавать искусственные фамилии и связывать их родством. Мы слышим о родах книжников в Иависе, о родах горшечников, садовников И ремесленников, делающих виссон, о сыновьях золотых дел мастеров, Торговцев маслом и сукновалов; эти корпорации выводятся на сцену совершенно наравне с настоящими фамилиями. Расчленение персонала, отправляющего культ, есть только самое последовательное образование этой искусственной системы природы, которая была распространена также на все другие социальные отношения. Чтобы ближе познакомиться с содержанием первых девяти глав кн. Хроник (и других списков, связанных с ними), прежде всего следует обратиться к этногенеалогическому обзору двенадцати колен Израиля (гл. II), оставив в стороне менее заслуживающую внимания первую главу. Этот обзор по большей части примыкает к данным жреческого кодекса (Быт. 46, Числ, 26) и то больше, то меньше их расширяет. Разница только в том, что данные жреческого кодекса должны иметь значение лишь для моисеевой эпохи, а данные книги Хроник еще и для последующей, напр., для эпохи Саула и Давида, Тиглате-Пилесера и Езекии. Но уже в эпоху судей в отношениях колен произошли весьма значительные перемены. Дан еще кое как удержался, а Симеон и Левий совершенно исчезли (Быт. 49, 7): в Благословении Моисея последний обозначает нечто совсем другое, чем племя, а первый совсем не упомянут, хотя список племен должен быть полным; уже во времена Давида Симеон был поглощен Иудейско-эдомитскими племенами в той стране, в которую он когда то ступил ногою. Такая же судьба постигла на восток от Иордана первенца Лии, Рувима, но в более позднюю эпоху. В Благословении Иакова он объявляется лишенным первенства, в Суд. 5 он осмеян за свои претензии, которыми ие соответствовали дела; наконец во Второз. 33, 6 выражается такое робкое и безнадежное желание: "пусть живет Рувим и не умирает"; а царь Меша знает только, что в той стране, которая собственно была наследием Рувима, живет издавна муж из Гада. Но в Книге Хроник эти исчезнувшие племена вновь появляются на поверхность, и не только Левий, который имеет особое назначение, но также Симеон и Рувим (которых в данную минуту мы исключительно имеем в виду); они существуют в качестве самостоятельных двенадцатых частей Израиля в течение всей царской эпохи, вплоть до разрушения израильского царства ассириянами 120). Это диаметрально противоречит всякой достоверной традиции; предположение, что в кн. Хроник дело идет только о столетнем продолжении существования симеоновых и рувимовых родов внутри других колен, есть согласительная гипотеза, выставляемая ради того, чтобы найти выход из затруднения; недопустимо также никакое иное смягчение того факта, что в книге Хроник эти погибшие и полумифические племена стоят без всякого различия рядом с остальными. Весь обзор, благодаря этому, лишается всякой исторической ценности, которая не может быть восстановлена объективными по внешнему виду деталями. Действительно, могут ли войны сынов Симеона и Рувима против арабов иметь больше значения, чем войны против этих народов пустыни иудейских царей, которые хронист сыплет щедрою рукою? Хоть бы не было, по крайней мере, таких имен, как сыны Хама, меунитяне и агаряне (4, 40 и сл: 5, 10) и далее, что касается списков родов и генеалогий, то станут ли они историческими от того, что составляющее их элементы для нас темны и ускользают от нашей критики? Язык не дает никаких основании предположить, что перед нами здесь цитаты из старинных документов (У, 33, 38, 45; V, и сл., VII, 9 и сл.), а собственные имена, как напр., Елиоеней и др. (4, 35 и сл.), не могут взять своим архаистическим видом. Из прочих колен, поскольку они принадлежали к Израилю, а не к Иуде, рядом с Рувимом выводятся прежде всего заиорданские племена (V, 11 - 26). Они перечислены (ссылается здесь хронист) в дни Иоафама, царя Иудейского, и Иеровоама, царя израильского, причем их численность достигала 44760 воинов; они выходили в поле против агарян, итуреев, нафисеев и наватеев, одержали победу и получили много добычи, "ибо к богу воззвали они, и он склонился к их мольбе, так как они уповали на него". Но затем они отпали от бога своих отцов, и в наказание Фул и Тиглат-Пилесер увели их в Армению в Хавор и на реку Гозар. Кроме позднего Иудейского языка, поучительного тона, и перечисления Рувима, Гада и половины Манасии, здесь характерны изумительные и очень сомнительные сопоставления: Фул и Тиглат-Пилесер, Хавор и река Гозар вряд ли отличаются друг от друга, а Иоафам и Иеровоам представляют такой невозможный синхронизм, что даже адвокаты книги Хроник утверждают, будто тут нет никакого синхронизма *). ------------------------- *) Конечно, при этом они не принимают в расчет Ос. I, и и не указывают, какое касательство Иоафам хадейский имел КО ВСЕМ этим событиям. Заставляют подумать также агаряне и итуреи, вместо, быть может, моавитян и аммонитян, и точно также географические указания: Гад жил в Васане, а Манасия около Ливана и по Ливану. Что касается до собственных имен родов и глав поколоти, то они во всяком случай ускользают от нашей критики; впрочем, выражения схемы, в которой они стоят (мужи славные, главы домов и поколений их; вот список поколений их), свойственны жреческому кодексу и кн. Хроник, а рядом с древними и засвидетельствованными в других источниках именами встречаются имена новейшей чеканки, напр., Елиил, Есдриил, Одуия, Иелиил (5, 24). Галилейские племена не отнимают много места во введении, но в остальных частях кн. Хроник им удалено больше внимание, в особенности в I Хрон., XII, 32 - 34, 40 и во II Хрон. XXX, 10, 11, 18: напрашивается предположение, особенно по отношению к последнему месту, что оно отражает в себе позднейшую иудаизацию Галилеи ). Иссахар насчитывал будто бы во времена Давида 87000 мужчин ("число их по поколениям их и по родам их", ср. VII, 1 - 5); из Завулона и Неффалима будто бы пришло к Давиду в Хеврон также ровно 87000 мужей, чтобы помазать его и три дня пировать у него; впрочем хронист заботливо прибавляет, что съестные припасы они принесли с собою (12,40). Настоящему ядру Израиля, Манассии и Ефрему, совсем не посчастливилось в сравнении с Симеоном, Рувимом, Гадом, Иссахаром, Асиром (VII, 14 - 29) - это очень подозрительный признак. Список поколений Манассии представляет из себя новую искусственную композицию из завалявшегося материала, собранного отовсюду 121). По отношению к Ефрему дана только длинная и бессодержательная генеалогия, начинающаяся с 20 - 21 стиха и продолжающаяся в стихе 25; в ней повторяются все одни и те же имена (Фахав, Фахан, Елаад, Ладдан, Софелах, Фелах), и она доводится до своей цели, Иисуса Навина, по отношению к которому древнейшие источники знают только его отца Навина. В генеалогии проникло странное известие об избиении сынов Ефрема, жителями Гефа (I Сам. 4?) Это известие, по господствующему мнению, должно быть очень древним. Впрочем надо считать очень древним также замечание IV, 9 (и VIII, 6 - 7), так как оно очевидно имеет связь с замечанием о расцвете книжнических школ, находившихся будто бы в Иависе (2, 55). Книга Хроник везде предполагает, что Израиль в течение всей царской эпохи сохранял организацию двенадцати колен (гл. 2 - 9, гл. 12, гл. 27); как известно, хотя бы из I Цар. 4, это предположение построено на ложном основании. Далее, статистические склонности позднейшего иудаизма хронист перенес на древнейшую эпоху, которой всего менее была свойственна страсть к переписям и исчислениям. Наперекор известному рассказу II Сам. 24, в рассказе о Давиде книга Хроник постоянно повторяет переписи и духовных и светских колен; то же самое происходило будто при преемниках Давида, как это иногда определенно говорится; в других случаях о переписях можно заключить из точных сообщении о численности людей, способных носить орудие. При этом хронист всегда дает самые неимоверные цифры, которые однако заимствованы, будто бы, из первоисточника и определены по умеренному подсчету. Следовательно, статистические таблицы книг Хроник, поскольку они касаются древнейшей допленной эпохи, представляют из себя искусственные композиции. Можно доказать, и ниже мы попытаемся это сделать, что для составления этих таблиц хронист использовал некоторые элементы, основывающееся на традиции, но, конечно, столько же элементов было им вымышлено, а связь между ними, которая всего важнее для хрониста, ведет свое происхождение из позднейшей эпохи, как показывает ее форма и содержание. Искать в Книге Хроник исторического знания древнеизраильских отношений все равно, что стараться подслушать, как растет трава. 2. Что касается до Иуды и Вениамина и, до известной степени, Левия, то с ними обстоит дело совершенно иначе, чем с погибшими десятью коленами, о которых до сих пор шла речь. Можно думать, что в этом пункте с древностью связана живая этногенеологическая традиция современной хронисту эпохи. Однако, при ближайшем рассмотрении оказывается, что большая часть сообщений хрониста относительно Иуды, Вениамина и Левия относится к послепленной эпохе, а немногие фрагменты, заходящие несколько глубже, вплетены в ткань, в общем, очень позднего происхождения. Читателя больше всего поражает, что список старейшин народа, живших в Иерусалиме (IX, 4 - 17) попросту тождествен со списком кн. Неемии (XI, 3 - 19). Можно было бы ожидать, что в этом месте, представляющем из себя введение к истории царей (гл. 10 и след.), мы уж никак не услышим ничего об отношениях общины второго храма, но наш автор думает привлечь именно эти отношения для освещения отношению древнего Иерусалима. Ему ничего не стоит перескочить от Давида к Неемии, различия во времени ему неизвестно. Берто доказал связь с послепленной эпохой также главы VIII, где дается подробное перечисение родов Вениамина и особо отмечаются те из них, которые жили в столице; интересно, что в позднейшем Иерусалиме была многочисленная фамилия, выводившая свое начало от Саула и основывавшая свои притязания на длинном родословном древе (VIII 33 - 40) 22). Несомненно, что такой метод не располагает к благоприятному суждении относительно древности другого списка сынов Вениамина (VII 6 - 11); достаточно обратить внимание хотя бы только на чисто Иудейские термины в стихах 7, 9, ни, на имена вроде Елионея и на стоящие здесь цифры (22034+20200+17200=59434 воина), чтобы окончательно усомниться в предполагаемом происхождении этого списка из недошедшего до нас источника. Наибольшую историческую ценность имеют списки, относящееся к колену Иуды (II, 1 - IV, 23). Надо только исключить генеалогии Давидидов (гл. III), которая имеет интерес лишь начиная с Зоровавеля 123), а в остальном содержит в высшей степени беспорядочную композиции материала, дошедшего до нас из древнейших исторических книг канона и из Иеремии. Первые четыре сына Давида из числа родившихся в Иерусалиме, по мнений хрониста, все были от Вирсавии, а другие семь, на основании испорченного текста II Сам. 5, 16, превращены в девять, Из сыновей Иосии Иоахаз различается от Саллума и превращен в первенца, так как он первый наследовал отцу: между тем в действительности старше его был Иоаким (II Цар. XXIII 36, 31); Седекия, брат Иоакима, выдается за сына Иехонии сына Иоакима, так как Седекия был преемником Иехонии, преемника Иоакима. То же самое мы встречаем в Книге Даниила, но ее сообщениям комментаторы не дают веры, так как по образу друзей Иова считают необходимым принимать сторону бога. Но всякий, имеющий очи, чтобы видеть, может признать некоторую ценность лишь за двумя большими списками поколений Иуды, гл. 2 и гл. 4. Но и там соединены вместе самые разнородные элементы, и плевелы смешаны с пшеницей *). II глава (за исключением введения 1 - 8 ст.) дает список сынов Есерона, клана, который в эпоху Давида еще не вполне слился с иудой, но уже тогда составлял настоящую силу этого колена и позднее совершенно с ними слился. Из списка выступает следующая схема: "Сыновья Есерона Ирамеил и Халев (ст. 9). и сыны Ирамеила, первенца Есерона были (ст. 25)... это были сыны Ирамеила (ст. 33). и сыны Халева, брата Ирамеила были (ст. 42)... Это были сыны Халева (ст. 50)". Все, что лежит в пределах указанных формул и связано с ними (ср. в последнем отношению "Ирамеил, первенец Есерона" Халев, брат Ирамеил) по содержанию выделяется из всего остального: это зерно всего списка и относится к допленной эпохе. На это указывает уже необычное для хрониста выражение и были (25, 33, 50). Кроме того, по отношению к Халеву важен положительный факт, что города, упоминающееся в стихе 42 - 49, все лежали около Хеврона, в южной Иудейской степи, где в послепленную эпоху жили идумеи; с другой стороны, по отношению к Ирамеилу важен отрицательный факт, что при перечислении его поколений вообще не упоминается ни один город, быть может за исключением Моила (ст. 29), на самом юге. Это ядро обросло целым рядом послепленных добавлений). Важнее всего прибавления к родословной Халева, часть которых находится в начале (ст. 18 - 24), а другая часть присоединена к концу (ст. 50 - 55). В этих прибавлениях Халев является уже не на самом юге Иуды рядом с Ирамеилом, где он сидел до плена (I Сам. XXV, 3 XXVII, 10, XXX, 14, 29); халевитские роды, все, происходящие от его сына Ора, населяют Вифлеем, Кариаф-Иарим, Сараф, Есфаам и другие города, лежащие на севере и упоминаемые в книгах Ездры и Неемии. Следовательно, халевиты вследствие плена покинули прежние места жительства, а по возвращении заняли другие; в стихе 19 этот факт изображен иносказательно таким образом: у Халева умерла первая его жена Газува, дочь Елиофа (De-serta filia Nomadum) и тогда он взял себе другую, Ефрафу, от которой у него родился Ор. - Ефраф это название страны, где лежали Вифлеем, Кариаф-Иарим и собственно является параллельною формою имени Ефрем, как показывает имя ephrathi. Кроме этих добавлений, к родословиям Халева и Ирамеила прибавлена его генеалогия Давида ст. 10 - 12. Книга Самуила знает только отца Давида, Иессея, между тем как родословие Саула, напротив, прослежено гораздо глубже; у хрониста не было никаких оснований опустить генеалогию Давида, раз у него были средства для ее составления. Как в книги Руфь, родословие Давида от Иессея возводится в Воосу, Овиду и Салмону. Салмон - отец Вифлеема (2, 54), отсюда и отец Давида. Но Салмон есть отец Вифлеема и соседних с ним городов и посадов, существовавших после плена; он принадлежал к Халеву через Ора 125). Однако, наверно мы знаем только то, что в древности халевиты жили на юге, а не на севере Иуды, и что, в частности, Давид по рождении принадлежал не к ним, но, скорее, к другой части Иуды, которая тяготела к собственно Израилю и была теснейшим образом связана с Вениамином. Что касается до трех первых членов генеалогии, то Наасон и Аминадав в жреческом кодексе является Иудейскими князьями, которые там не раз выставляются в качестве родоначальников своих потомков; но Арран - это первенец первенца Есерона (ст. 25) и, подобно Авраму, был признан пригодным для исходного пункта княжеской линии, благодаря значении своего имени (высокий). Таким образом, в гл. II мы натыкаемся действительно на древнее и восходящее к хорошей традиции ядро, которое, конечно, удержалось только благодаря позднейшим добавлениям; напротив, совершенно независимый от II, 1 - 8 и параллельный список IV, 1 - 23, характеризуется целым рядом ясных признаков, свидетельствующих, что он является поздней композицией, продиктованной послепленными отношениями; туда также могли попасть древнейшие элементы, но их нельзя отличить с достаточной достоверностью 126) Само собою понятно, что подробнее всего трактуется Левий (I Хрон., V, 27 - VI, 66; IX, 10 и сл.; XV - XVI, XXIII - XXVII и т. д.). Мы знаем, что это духовное племя искусственного происхождения, а его иерархическое расчленение, как оно изображено в жреческом кодексе, является следствием централизации культа в Иерусалиме. Кроме того, выше мы указывали, что в историческом изображении книги Хроник наиболее поразительно стремление заставить Ааронидов и левитов играть ту роль, на которую они имеют право по жреческому кодексу, повсюду, где они не упоминаются в древнейших исторических книгах канона. Кн. Хроник непосредственно примыкает к жреческому закону и в известном отношении развивает его; укажем, напр., на то, что в новелле к жреческому кодексу Моисей определяет начало левитской службы, начинавшейся обычно на тридцатом году от роду, двадцать пятым годом (Числ, 4, 3 и сл., 8, 23 и сл.), а в кн. Хроник Давид уменьшает тридцатилетий возраст еще больше, до 20 лёт (I Хрон., XXIII, 3, XXIV); процесс до известной степени еще в ходу, и организация культа в храме, созданная Давидом, является продолжением богослужения скинии собрания , основанного Моисеем. Поскольку статистические данные о клире восходят к действительным отношениям, это действительность, современная эпохе после длена. Уже давно выражалось удивление, сколько лиц, выступающих в кн. Хроник при Давиде и его преемниках (напр., Асаф, Еман, Идифун), носят имена, одинаковые с фамилиями или сословиями позднейшей эпохи, и насколько то и другое постоянно совпадает, так что трудно решить, означает ли выражение "глава" отдельное лицо или поколение. Но так как хронист хочёт изобразить не свою собственную, а древнюю эпоху, то он не придерживается строго статистики своей современности и предоставляет широкий простор своей фантазии: вследствие этого, несмотря на многочисленные и по внешности точные данные, все таки мы не получаем определенной картины организации клира, расположения родов и поколоти и распределения должностей; напротив, все запутано в клубки противоречий. Аведдар, Идифун, Саломиф, Корей, поставлены в различные соединения, принадлежат то к одному, то к другому отделению левитов и облечены то одной то другой должностью. Конечно, комментаторы скоро находят средство спасения: различают одинаковые имена и отожествляют разные. Можно указать на некоторые характеристические детали. Названия шести классов левитов (Giddaltht, W'romamtht-'Ezer, Joschebkascha, Mallotht, Hothir, Mahazioth (25, 4) - это ОТДЕЛЬНЫЕ части целого предложения: "я оказал великую /и славную/ помощь тому/, кто находился в нужде, /пророчества/ говорил во множестве". Страж или певец Аведдар, который будто бы служил при Давид и Амасии, никто иной, как военноначальник, которому Давид в течение трех месяцев доверял охрану ковчега, филистимлянин из Гефа. Самым прозрачным образом составлены родословные певцов, в особенности родословная Емана (VIII 7 - 12 = ст. 18 - 23). Кроме генеалогических указаний Исхода, VI, 16 - 19 здесь преимущественно использованы данные о фамилии Самуила (I Сам. I, и, VIII, 2), который, конечно, должен был быть левитского происхождения, так как мать посвятила его на службу в святилище. Еман, сын Иоила, сын Самуила, сын Елканы, сын Иереама, сын Елиила, и сын Суфа; но родословная заключается не Ефремом, как I Сам. 1, так как Еман должен быть возведен к Левий; однако, Суф - это название местности в Ефрем, а Фиэ - название ефремова рода (VII, 20). Другие отдельные элементы этой генеалогии более или менее часто повторяются, Елкана, напр.. в общем четыре раза; один раз он встречается уже в Ис. 24, Ггде он заимствован, несомненно, также из I Сам. Но лучше всего то, что наперекор намерению хрониста доказать при помощи генеалогии левитское происхождение певческих цехов, тут же рядом находится замечание, что Еман и Ефан происходят через Зару и Фареса от Иуды. Толкователям, старающимся дифференцировать одинаковые имена, правда, помогает незнание того обстоятельства, что еще во времена Неемии певцы не считались левитами; но их окончательно сбивает одноименность не только сыновей, но и отцов (Пс. 88, 1; 89, 1. Эвальд III, 380 и след.). В действительности, конечно, эти музыканты второго храма не происходят ни от Левия, ни от сынов Мала (I Цар. 5, 11); от последних, самое большее, заимствованы их имена. Повсюду мы встречаем такие искусственный имена левитов. Один называется Иссахар; не следует удивляться, если мы встретим какого нибудь Неффалима или Иуду, сына Иакова. Идифун, собственно, есть обозначение напева (пс. 31, 1; 62, 1; 77, 1), а отсюда обозначение хора, употреблявшего этот напев*). _______________________ *) Иначе думает Lagarde, Nominalbildung, стр. 121   В особенности интересны некоторые языческие имена напр., Генадад (милостивый дар Гадада), и многие другие, которые первоначально были родными именами гиеродулов (Неем. 7, 46 и след.), а впоследствии, несомненно, вместе с должностью перешли к левитам. Что касается жрецов, многие из которых известны по именам из всех времен истории Израиля, то дело обстоит с ними не лучше, чем с левитами, если известия о них не заимствованы из кн. Самуила и Царей. В частности, 24 класса жрецов - это учреждение не царя Давида, но послепленной эпохи. Гитциг (Hitzig) замечает к Иезек. 8, 16, что двадцать пять мужей, которые стоят между храмом и жертвенником, обратив лицо к востоку и молясь солнцу, означают старейшин 24 классов жрецов с первосвященником во главе (так как никто, кроме них, не имел права стоять между храмом и жертвенником во внутреннем дворе. Это замечание характерно для самого Гитцига и для всей блаженной памяти историко-критической школы, которая постоянно изощряла свое остроумие по поводу отдельных случаев, но не имела времени подумать о фактах в их общей связи; она без знаний держалась общей традиционной концепции и только ради удовольствия позволяла себе иногда побаловаться ересью. Можно подумать, что когда Гитциг комментировал Иезек. VIII, он не читал Иезекииля 43, 7 и сл., 44, 6 и сл., ибо из этих мест самым недвусмысленным образом обнаруживается, что в допленную эпоху было совершенно неизвестно позднейшее обособление святыни от мирян.   Список 22 первосвященников (I Хроник, V, 29-41) яснее всего показывает нам, много ли книга Хроник знала о допленном жречестве. Начиная с 9 и кончая 18 членом ряд гласит: Амария, Ахитов, Садок, Ахимаас, Азария, Иоанан, Азария, Амария, Ахитов, Садок. Из пяти первых Азария был братом, а не сыном Ахимааса, а последний, по-видимому, не был жрецом (I Цар. 4. 2); Ахитов, по книге Хроник отец Садока, был, наоборот, дедом соперника последнего, Авиафара из фамилии Илии (I Сам. XIV 3, XXII 20); вся знаменитая в старину линия Илии: Финеес, Ахитов, Ахимелех, Авиафар, - которая со времени судей еще при Давиде владела жречеством при ковчеге, навеки умолкла, и только при Соломоне I Цар. 2, 35 на место этой оттесненной линии становится Садок, который изображается жрецом, обладающим верховным жречеством со времени Моисея. Четыре последних имени вышеприведенного списка являются простым повторением первых. В книгах Царей мы не встречаем вторых Азарию, Амарию, Ахитова и Садока; напротив, в то время, когда они должны были служить, упомянуты другие верховные жрецы, Иодай и Урия, которые в списки книги Хроник отсутствуют. Но нельзя вследствие пропуска Иодая и Урш. объявлять список неполным. По иудейской хронологии древняя история делится на два периода по 480 лет: первый считается от исхода из Египта до построения храма, а второй от построения храма до основания теократии второго храма. 480 лет - это 12 поколений по 40 лет; и I Хроник, V, считает 12 первосвященников в течение времени, пока не было храма, и затем еще 11 до плена, т.е., включая плен, 12 поколений. Следовательно, нечего ломать копья из за исторической ценности генеалогии первосвященников. Но если книга Хроник ничего не знает о знатных фамилиях жрецов древнейшей эпохи, то, конечно, не приходится верить ее сообщении об обыкновенных жрецах. 3. Итак, не может быть и речи о том, что в книге Хроник мы можем найти традицию из допленной эпохи: ее нет ни в I Хроник, 1-9, ни в I Хроник, 10-II Хроник, 36. Еще в 1806 г. это убедительным образом доказал де Ветте, которому было тогда всего 26 лет. Но с тех пор не один Сизиф из богословов пытался вкатить камен опять на гору до половины вышины, или до вершины; в частности, особенно успешно это проделывал Моверс, который всякому здравомыслящему критику кажется немного тронувшимся. Этот ученый спутал вопрос об исторической ценности известий книги Хроник, доступных нашему контролю, с вопросом о мнимых источниках, на основании которых книга Хроник отклоняется от древнейших исторических книг канона. Напрасно де Ветте наперед протестовал против такого метода: возможно и допустимо, что книга Хроник в вариантах и противоречиях следует своим более древним предшественникам, но вопрос остается все время один и тот же, именно, как объясняется общее различие концепции в целом и целый ряд мелких отклонений. Гипотеза об источниках, как ее защищал ранее Моверса Эйхгорн, неспособна разрешить этот вопрос, и поэтому при критическом сравнении той и другой реляции ветхозаветной традиции и при оценки их исторического характера надо держаться того, что перед ними находится. (Beitrage, I, стр. 24, 29, 38). Эти тезисы были слишком просты для такой богатой духом эпохи; Моверс импонировал, тем более, что он не был настолько наивен, чтобы опираться на "аутентичные" документы в роде письма Хирама или Илии, но относился к тексту весьма критически. В настоящее время, конечно, Дилльманн также признает, что "хронист везде, работал по источникам и не может быть речи о том, чтобы он намеренно выдумывал или искажал историю (Herzogs Real. Encycl., II1, стр. 693, III2, стр. 223) и с высоты науки автор 5 части Biblischer Kommentar uber A.T. (Кейль) взирает сострадательно на К. Графа, "который так отстал от современных точек зрения ветхозаветной науки, что попытался восстановить взгляды де Ветте"; и для того, чтобы поставить кн. Хроник исключительно на собственные ноги, наравне с книгами Самуила и Царей, он (Кейль) отрицает вообще зависимость кн. Хроник от последних и допускает, что хронист пользовался другими самостоятельными источниками даже там, где он буквально списывает книги Самуила и Царей. Это совершенно ненужное "научное" преувеличение, так как напр., молитву Соломона и res gestac автор кн. Царей написал сам, и хронист, прямо или косвенно, мог заимствовать их только из сочинения последнего. В ответ на все указанные попытки здесь можно только повторить еще раз то, что сказал де Ветте. Может быть, что кн. Хроник набрасывает свое изображение древнего Израиля, совершенно несходное и по краскам и по способу письма с подлинной традицией, не исключительно на свой страх и риск. Но это ни на йоту не меняет исторического характера изображений кн. Хроник; разница будет только в том, что кн. Хроник будет делить этот характер со своими так называемыми источниками. Вторая Маккавейская книга и многие другие произведения подобного же рода также пользовались источниками; но разве это обстоятельство увеличивает историческую ценность их сообщений? Историческая ценность должна определяться содержанием сообщений, которое может быть оценено не на основании погибших первоначальных источников, но только на основании сохранившихся литературных продуктов вторичной формации. Все сводится к оценке доброкачественности исторического материала - и мы уже видели, какие результаты такая оценка дает. Все без исключения изменения и дополнения книги Хроник проистекают из одного и того же источника: это юдаизация прошлого, в которой иной раз даже эпигоны не могут узнать своего идеала. Закон и иерократия, наконец, deus ex machina, как единственный фактор, действующий в священной истории, не могли быть найдены в традиции, там их не было, и поэтому они были туда добавлены. Если пропуски объясняются "из плана", то почему нельзя таким же образом объяснить прибавления? Эвальд (Jahrbb., X, 361) с раздражением говорит о том мнении, что рассказ о пленении Манассии покоится на Иудейской догматике: "это никуда негодная идея и в то же время большая несправедливость по отношению к библейской Хронике"; но раздражение Эвальда напоминает достопамятные слова Бернгарда Шефера об Екклезиасте Соломона: господь бог не нуждался в лжеце, чтобы написать каноническую книгу. Но что говорит Эвальд по поводу рассказов кн. Даниила или Ионы? Почему переделку истории Манассии надо оценивать иначе, чем переделку истории Ахаза, столь же смелую, и все прочие аналогичные примеры, приведенные на стр. 176 и след.? Какое вообще право мы имеем считать хрониста в отдельном случае по нашему выбору рассказчиком вне всяких подозрений, если его недостоверность столько раз была доказана? Нельзя доверять его свидетельству по меньшей мере там, где ясна связь с "планом"; но в то же время надо помнить, что такая связь встречается много чаще, чем можем ее заметить мы и в особенности слепые между нами. Правда, возможно, что кое где в сору попадется и хорошее зерно, но если мы хотим быть добросовестными, то мы должны отказаться от возможных исключений и предпочесть вероятность общего правила, ведь, очень легко ошибиться при выделении здоровой частицы из отравленного целого. К сообщению II Сам., 5, 9: "и Давид жил в замке и назвал его городом Давида и обстроил его кругом стеной", в I Хрон. XI, 8 находится прибавление: "а Иоав восстановил остаток города (Иерусалима)". Эта заметка не внушает подозрений и встречает всеобщее доверие. Но слово haja вместо bana (строить) доказываешь молодость этой прибавки, а при ближайшем исследовании оказывается, что новый город возник только после Давида, следовательно, Иоав не мог вновь построить его; интерес к Иоаву объясняется из Неем. VII, 11. Не раз высказывался взгляд, что сообщения подобного рода основаны на лучшем тексте книг Самуила и Царей, который лег в основу кн. Хроник; во всяком случае, это еще самая допустимая форма, в которой такие данные могут быть введены. Но критики текста, участвовавшие в Exegetisches Handbuch, слишком конгениальны с хронистом и всегда обеими руками хватаются за его поддельные жемчужины, сделанные из простого стекла, и за родственные явления в переводе LXX. Надо признать правильным взгляд, что кн. Хроник обязана своим происхождением не произволу отдельного лица, но общему направлению эпохи. Она есть необходимый продукт убеждения, что моисеев закон является исходным пунктом израильской истории, и что в последней действовала игра священных сил, не имеющая себе подобных; это убеждение должно было привести к полнейшему преобразованию древней традиции. Исходя из такого же предположения, человек вроде К.Ф. Кейля мог бы еще в наши дни написать Хронику, если бы ее не было. С этой точки зрения, ради оценки кн. Хроник, как типичной книжнической концепции истории, вопрос о "источниках" кн. Хроник важен и интересен. Указания на разного рода произведения, из которых читатель может узнать подробности, обычно даются хронистом в заключение обзора царствования каждого царя, кроме Иорама, Охозии, Гофолии, Амона, Иоахаза, Иоахина и Седекии. Заглавия, которые здесь указываются, можно разделить на две группы: а) книга царей Израиля и Иуды или Иуды и Израиля (при Асе, Амасии, Иофаме, Ахазе, Иосии и Иоакиме), с которой тождественна книга царей Израиля (Иосафат, Манассия), так как дело идет здесь только об Иуде; б) слова Самуила-прозорливца, Нафана-пророка и Гада-провидца (Давид I Хрон. 29, 29, ср. 27, 24; Сирах 46, 13; 47, 1); слова Нафана пророка, пророчества Ахии из Силома и видения Иоиля-провидца о Иеровоаме сыне Навата (при Соломоне, II Хрон. 9, 29); слова Самеи пророка и Иоиля провидца (Ровоам, 12, 15); слова Ииуя, сына Анани, которые внесены в книгу царей израилевых (Иосафат 20, 34), книга Исайи пророка (Озия, 26, 22), точнее обозначенная, как видение пророка Исайи, сына Амоса в Книге Царей Иуды и Израиля (Езекия, 32, 32); олова прозорливцев в истории царей Израилевых (Манассия 33, 18, ср. также стих 19). По примеру Моверса, Берто и другие доказывали правильность старинного предположения, напр., Carpzov`а что эти разнообразные цитаты обозначают всегда одну и ту же книгу или по ее общему заглавию или по обычным заглавиям ее отделов 127) Берто обращает внимание на то, что обыкновенно встречается или та или другая ссылка, а если в виде исключения встречаются сразу две, то всегда пророческое произведение обозначается, как часть истории царей (XX, 34, XXXII, 32 и в общей форме 33, 18). Особое название отдельных отрывков (в такую эпоху, когда не было еще известно разделение на главы и стихи), 128) объясняется тем взглядом, что каждый период священной истории находился под руководством особого пророка (иврит), см. Contra Apion. 1, 41), а этот взгляд в свою очередь внушает мысль, что каждый пророк сам описывал истории своего периода. Очевидно, таково происхождение названия prophetae priores, которое в Иудейском каноне присвоено книгам Иисуса Навина, Судей, Самуила и Царей; отсюда ясно, как мы должны смотреть на перенесение рассказа II Цар. 18 и след. в книгу пророка Исайи. Тогда требования к истории были невелики, и было нетрудно найти для каждого отрывка пророка 'понима, Ииуй, сын Анани, северный израелит, живший в эпоху Ваасы, должен был расплатиться за Асу и за Иосафата. Иоиль-провидец, говоривший против Иеровоама, сына Навата - это анонимный пророк I Цар. 13 (Jos. Ant. 8, 231. Hieron примеч. к Захар. 1, 1); тогда умели даже приводить имена жен Каина и допотопных патриархов. Что касается до ближайшего определения книги царей, цитируемой в Книге Хроник, то суммарная обработка царских записей Израиля и Иуды могла быть произведена только после прекращения рядов царей Израиля и Иуды, т.е. только в эпоху вавилонского плена. Действительно, в эпоху плена вавилонского произошла каноническая книга Царей, автор которой впервые обработал летописи Израиля и летописи Иуды. По крайней мере, он ссылается на те и другие в отдельности и не знает еще их боле древнего соединения. Поэтому, скорее всего можно было бы предположить, что упоминаемое в книги Хроник произведение есть именно наша каноническая книга, одинаковая по названию и соответствующая по содержанию. Но это предположение не годится, так как в труде, который имел перед собою хронист, были сообщения, которых мы не встречаем в канонической Книге Царей, напр. перепись родов и численности всего Израиля (I Хр. 9, 1), по образцу первых 9 глав книги Хроник (эти главы, вероятно, но большей части были заимствованы из источника книги Хроник), и молитва Манассии (II Хрон. 39, 19). Обе эти даты, а также характер остальных известий, которые можно считать заимствованными из этого источника, дают право заключить, что цитированная в Книге Хроник книга царей есть позднейшее изделие, далеко отстоящее от подлинной традиции; по отношению к канонической Книге Царей оно является апокрифом, украшающим и расширяющим последнюю по тому методу, при помощи которого книжники трактовали священную историю. Этот вывод, вытекающий из содержания, подкрепляется важным положительным указанием, именно II Хроник 24, 27 упоминает мидраш *) книги царей, а в 13, 32 - мидраш пророка Иоиля. --------------------------- *) так называются талмудические комментарии к тексту библейских книг (Переводчик).   Без сомнения, Эвальд был прав, находя, что именно таково было заглавие того произведения, которое в других местах названо просто книгой царей. Конечно, само собою понятно, что комментаторы утверждают, будто слово мидраш, вкравшееся в Библию только в этих двух местах, означает здесь нечто совсем другое, чем обыкновенно; но настоящее значение этого слова подходит отлично, и к тому же вместе с книгой Хроник мы попадаем в эпоху книжников (I Хрон. 2, 55). Мидраш - это продукт возведения в ранг святыни реликвий прошлого, совершенно своеобразное воскрешение мертвых костей искусственным и преимущественно книжным путем, как показывает пристрастие к спискам имен и чисел. Как плющ, мидраш обвивает отмерший ствол, окружая его чуждой ему жизнью, смешивает старое и новое в какое то странное соединение. Модернизация традиции свидетельствует о том высоком значении, которое ей придается; но при этом традиция перетолковывается самым произвольным образом, коверкается и сплавляется с чужеродными дополнениями.   Такими же отражениями современности в прошедшем являются книги Ионы, Даниила и множество апокрифов (II Мак. 2, 13); молитва Манассии, сохранившаяся в настоящее время только по-гречески, как предполагает Эвальд, по-видимому, действительно была заимствована прямо из той книги, которая упомянута во II Хрон. 33, 19. В этой то среде, в которой вращается все иудейство, произошла также и книга Хроник, и безразлично, скажем ли мы "книга Хроник", или "мидраш книги Царей" - это дети одной и той же матери, их невозможно различать ни по духу, ни по языку, в то время как отрывки, буквально удержавшиеся из канонической книги Царей, наоборот, сразу выделяются и в том и в другом отношению. Оглавление   www.pseudology.org