Перевод c немецкого - Никольский Н.М., 1909 Wellhausen, Julius Prolegomena zur Geschichte Israels, 1886 Введенiе въ исторiю Израиля. I. История культа Глава IV. Жрецы и левиты I. Проблема, о которой будет идти речь в этой главе, особенно отчётливо выясняется на ярком примере, заслуживающем первого места. Как известно, моисеев закон, т.е. жреческий кодекс, проводит различие между двенадцатью светскими коленами и Левием, а с другой стороны проводит грань внутри самого духовного колена, между сынами Аарона и так называемыми простыми левитами. Первое различие наглядным образом проявляется в расположении стана в пустыне (Числ. II), где Левий образует вокруг святилищ кольцо, охраняющее святыню от непосредственного соприкосновения с остальными коленами. Другая грань подчёркивается несравненно энергичнее. Только Аарон и его сыновья являются жрецами, правомочными совершать жертвенное богослужение и курить фимиам; левиты это гиеродулы (III Ездры, I, 3), дарованные Ааронидам для несения низшей службы (Числ. III, 9). Правда, левиты и Аарониды принадлежат к одному и тому же колену, но причина избрания Аарона лежит не в его принадлежности к Левию, и его жреческий сан нельзя считать наиболее почётною и высокою ступенью общего призвания всего колена. Наоборот, он был уже жрецом ещё ранее посвящения левитов; культ давно уже был учрежден и действовал, а левитов все ещё не было: о них нет упоминания во всей третьей Книге Моисея, не к чести её названию Левит. Собственно говоря, левиты вовсе не принадлежат к клиру: их призвал не Ягве, но их посвятили на служение сыны Израиля; они были даны взамен первенцев, но не в качестве жрецов 72), а в качестве приношения жрецам: и как таковые, они должны были проделывать обычное прыганье перед алтарём, т.е. делать вид, что бросаются в жертвенное пламя (Числ. VIII). Таким образом, родство между Аароном и Левием и передача как раз этого колена в пользу святилища в качестве выкупа за первенцев, представляются почти случайными явлениями; во всяком случае их нельзя объяснять тем, что Аарон достиг высокого положения на плечах Левия, наоборот, Левий выкарабкался, держась за Аарона, жреческое достоинство которого считается бесспорно более ранним 73). Пророк Иезекииль, набросавший в 573 г. план нового Иерусалима, занимается между прочим вопросом о преобразовании отношения служащего при храме персонала и говорит по этому вопросу следующее (XLIV, 6-16): "Так говорит господе Ягве: довольно всей вашей мерзости, дом Израиля, - вы допускали чужеземцев с необрезанным сердцем и с необрезанной плотью входить в моё святилище, чтобы осквернять его, когда вы приносили мне хлеб, жир и кровь; вы нарушили заветь мой 74) всей вашей мерзостью и не соблюли святого служения мне, возложив заботу о служении мне в моём святилище на тех (чужеземцев) 74). Потому 74) говорит господе Ягве так: ни один чужеземец с необрезанным сердцем и с необрезанной плотью не должен входить в моё святилище, ни один из всех (чужеземцев), которые живут среди детей Израиля; но левиты, которые удалились от меня, так как Израиль уклонился от меня вслед за своими кумирами, должны искупить свою вину, должны работать в моём святилище, должны быть стражами у ворот моего дома и слугами дома, должны закалывать жертвы всесожжения и благодарения для людей и стоять перед ними, чтобы прислуживать им. Так как они служили людям перед их идолами и соблазняли этим дом Израиля ко греху, то я поднимаю руку мою против них, говорит господе Ягве, чтобы они искупили свою вину; они не должны приближаться ко мне, быть моими жрецами, и приближаться ко всякой моей святыне, но должны искупить свой позор и мерзость, которым они предавались: и я возложу на них заботу о служении в моём доме, всю работу в нём и заботу обо всем, что там будет совершаться. Но жрецы - левиты, сыны Садока, которые сохраняли служение в моём святилище в те времена, когда дети Израиля уклонились от меня, они должны приближаться ко мне, чтобы служить мне, и должны стоять предо мною, чтобы приносить мне жир и кровь, говорит господе Ягве; они должны входить в моё святилище и подходить к моему столу, чтобы служить мне, и должны сохранять служение мне". Это место поучительно в двух отношениях. Во-первых, из него видно, что систематическое обособление святыни от соприкосновения с профанами не существовало искони, что в соломоновом храме несли обязанности иеродулов даже язычники, по всей вероятности, военнопленные, и притом такие обязанности, которые по закону должны были исполняться, и позднее действительно исполнялись, левитами. Конечно, Иезекииль считает этот обычай чудовищным злоупотреблением; следовательно, можно было бы выдать его за непослушание, за провинность Иерусалимских жрецов в ущерб их собственным правам, и таким образом можно было бы избегнуть необходимости уличать жрецов в незнакомстве с их собственным законом. Но второй факт, который явствует из нашего места, напротив, несомненно исключает существование жреческого кодекса для Иезекииля и его времени. На место языческих храмовых рабов в будущем храме должны выступить левиты. До сих пор они обладали жреческим достоинством, и не в силу своевольной узурпации, но в силу полного своего права. Если Иезекииль требует, чтобы они из жрецов превратились в прислужников храма, то это требование никак нельзя понимать просто в смысле указания границ их состояния или в смысле восстановления status quo ante, полномочия которого они противозаконным образом переступили; это требование является совершенно определённо выраженным разжалованием, отнятием принадлежащего левитам права, заслуженным наказанием: они должны искупить свою вину. Они утратили своё жреческое достоинство вследствие того, что злоупотребили им, обслуживая культ высот, который в глазах пророка все равно, что служение идолам, и который он ненавидит всеми силами своей души. Естественно, что от наказания освобождены те левиты, которые служили в легальном месте; это Иерусалимские левиты, сыны Садока, они остаются теперь единственными жрецами и выдвигаются вперёд в сравнении со своими прежними коллегами по сословию, с которыми их объединяет ещё Иезекииль под одним и тем же общим именем; последние низводятся на степень иеродулов, прислужников первых. Нельзя не подивиться этому правосудию, которое наказывает жрецов уничтоженных высот за то, что они были жрецами уничтоженных высот и, наоборот, награждает жрецов Иерусалимского храма за то, что они были жрецами этого храма: вина первых и заслуга последних заключается в том,что они существовали, как таковые. Другими словами, Иезекииль набрасывает на голую логику фактов покров морали. Уничтожение народных провинциальных святилищ в пользу царского храма в Иерусалиме необходимо влекло за собою смещение провинциального жречества в пользу сынов Садока, служивших в соломоновом храме. Правда, инициатор централизации, законодатель Второзакония, хочет предотвратить это последствие, предоставляя и провинциальным левитам право приносить в Иерусалиме жертвы наравне с их наследственными иерусалимскими братьями; но даже и это условие оказалось бессильно отделить судьбу жрецов от их жертвенников. Сыны Садока были очень довольны, что в их храме сосредоточились все жертвы, но им вовсе не улыбалась перспектива делить своё наследство с жрецами высот, и требование Второзакония не удалось провести (II Цар. XXIII, 9). Для этого отклонения от закона Иезекииль находит выражение в моральном духе; но его объяснение, однако, не мотивирует факта, а лишь перефразирует его. Исходя из основного положения Второзакония, мы можем легко понять требование Иезекииля; но оно совершенно непонятно, если исходить из основных положений жреческого кодекса. То, что Иезекииль считает первоначальным правом левитов, т.е. право совершать жреческую службу, жреческий кодекс считает беспочвенным и в высшей степени злостным притязанием, которое когда-то в седую старину погубило Корея с его приверженцами; то, на что Иезекииль смотрит, как на позднейшее отнятие права левитов, как на разжалование в наказание за вину, жреческий кодекс считает наследственным природным назначением левитов. Различие между жрецом и левитом, которое Иезекииль вводит в качестве новшества и старается оправдать, по жреческому кодексу существует от вечности; то, что у Иезекиился только начинается, в жреческом кодексе всегда существовало в таком же виде со времени Моисея, дано, но не сделано или произошло. В этом пункте между Иезекиилем и жреческим кодексом существует то же самое отношение, как между Второзаконием и жреческим кодексом в вопросе о централизации культа. Если пророк ничего не знает о жреческом законе, с тенденциями которого он согласен от всего сердца, то это может быть объяснено только тем, что закона ещё не существовало. Требования Иезекииля могут быть понятны только, как подготовительная ступень к жреческому закону. 2. Однако, Нёльдеке толкует сравнение сынов Аарона с сынами Садока в пользу приоритета жреческого кодекса, который будто бы совсем не так нетерпим, как Иезекииль. 75) Нёльдеке смешивает две различные вещи: отношение между жрецами и левитами и отношение между Садоком и Аароном. Дело идёт прежде всего о различии между жрецами и левитами. Иезекиилю приходится первому самостоятельно проводить это различие, жреческий кодекс предполагает его, как уже давно данное. Отсюда с величайшей ясностью обнаруживается приоритет Иезекиился. Совершенно независимо стоит вопрос, каким образом случиловь, что в жреческом кодексе Садок заменён Аароном. Прежде всего очевидно напрашивается ответ, что Садок не годился для времён Моисея, так как жил только при Соломоне. Подобно тому, как скиния соббрания заняла место иерусалимского центрального святилища, так и Аарон должен был занять место соломонова жреца. Однако, не исключено, и даже в высшей степени правдоподобно, другое соображение, что дело идёт тне только о номинальном и внешнем различии, но о действительной разнице, что сыны Аарона обнимают собою не просто сынов Садока. Мноим старым левитам после плена удалось утвердить своё жреческое достоинство, которого они лишились после Иезекииля. Жреческий кодекс подводит итог; имя Аарон даёт ему средство соединить этих неиерусалимских жрецов со старыми иерусалимскими жрецами и таким образом их легализовать. Но по истине, послепленное происхождение жреческого кодекса доказывается как раз тем обстоятельство, что он превращает жрецов центрального святилища (а такими были даже и по традиционному представлению прямо или косвенно иерусалимеские жрецы, ср. II Хрон., 13, 10) в сынов Аарона и, следовательно, возводит их происхождение ко времени учреждения теократии. До плена никто не осмелился бы выставить такой взгляд. Ведь тогда было слишком хорошо известно, что иерусалимский жреческий род нельзя проследить глубже времен Давида, было известно, что он датировался только временем жизни Садока, который при Соломоне вытеснил пользовавшуюся наследственным правом фамилию Или из того положенья, которое она занимала уже с давних пор, сначала в Силоме и в Номве, а затем в Иерусалиме, в самом выдающемся святилище той эпохи. В одном месте, окрашенном духом Второзакония и написанном, вероятно, незадолго до плена, Или получает предсказание о гибели его дома через Садока: "правда, я сказал, говорит Ягве, бог Израиля, что дом твой и твоего отца будет ходить передо мною вечно, но теперь говорю я: пусть он будет далеко от меня, ибо кто меня почитает, тех я почитаю, а презирающие меня будут посрамлены. Вот приходят дни, и тогда я раздроблю руку твою и твоего рода и пробужу для себя надёжного жреца, который будет поступать согласно с желаньями моего сердца, и построю для него надёжный дом, чтобы он всегда ходил перед царём моим" (I Сам. II, 27-36). Итак, дом Или и дом его отца - это избранный в Егиите, правомочный жреческий род. Он отлучается вопреки наследственному праву и обещанию вечного существования, так как справедливость должна быть прежде всего. Вступающей на место Илии надёжный жрец - это Садок, не только потому, что это определённо сказано в I Цар. II, 27, но и потому, что именно только он имеет надёжный дом, и как родоначальник и владелец последнего всегда ходил перед иудейскими царями. Следовательно, этот Садок не принадлежит ни к дому Илии, ни к дому его отца, его жреческое достоинство не восходит ко времени учреждения теократии и не может считаться легитимным в собственном смысле этого слова; напротив, он достиг своего положения посредством нарушения до известной степени конституционной привилегии, наследников которой не было никого, кроме фамилии и рода Или. Ясно, что Садок считается не средним членом линии Аарона, но родоначальником абсолютно новой линии; иерусалимские жрецы, прародителем которых он был, это выскочки начала царской эпохи, которые не продолжают, но обрывают древнее моисеево священство. Если эти жрецы в жреческом кодексе называются сынами Аарона или, по крайней мере, подразумеваются под сынами Аарона, которым в действительности они могут быть только противопоставлены, то это верный признак того, что нить традиции, идущая из допленной эпохи, здесь совершенно обрывается, чего в дни Иезекииля ещё не было 76). Только что изображённое отношение жреческого законодательства к Иезекиилю указывает цель и направление для дальнейшего исследования, где мы попытаемся поставить указанное отдельное явление в общую связь. II. 1. Выделение целого духовного рода из остального народа и строгое различие по рангу классов внутри этого рода предполагают существование могучего аппарата культа. И действительно, по изображению жреческого кодекса израильтяне были с самого начала организованы в форму иерократии: клир был её скелетом, первосвященник - головой, скиния собрания - сердцем. Но так же внезапно, как она в готовом виде спустилась с неба, на землю в пустыне, она снова исчезает бесследно в земле Ханаанской. В эпоху судей священники и левиты вместе с "общиной детей Израиля", группирующейся вокруг них, точно сдунуты ветром; нельзя даже говорить о народе Израиле, есть только отдельные племена, которые не соединяются вместе даже для предприятий, вызываемых самой крайней необходимостью, не говоря уже о том, чтобы они могли содержать на общий счет многотысячный персонал для совершения культа с его жёнами и детьми. На место церковной истории Шестикнижия, в Книге Судей сразу выступает светская история, духовный характер совершенно стирается. Первосвященник, по замыслу жреческого кодекса центральная власть божией милостью, исчезает неизвестно куда; а действительными вождями народа являются судьи, люди совершенно иного закала, опирающиеся не на должность, но на себя самих и на требования обстоятельств, и редко распространяющие своё влияние за пределы своего колена. Очевидно, что здесь перед нами не жалкие остатки церковнополитической организации, некогда существовавшей при Моисее и Иисусе Навине, а затем совершенно распавшейся, но первые зачатки государственной организации, дальнейшее развитие котрых приводит к царской власти. В ядре кн. Судей (III-XVII) мы нигде не встречаем такого лица, для которого отправление культа было бы профессией. Два раза встречаются жертвоприношения, Гедеона и Маноя, но участие при этом жреца не считается нужным. В глоссе к I Сам. VI, 13 и след. прорывается различие между старинной практикой и позднейшим обычаем. Когда ковчег Ягве возвратился из филистимского пленения на колеснице, запряженной коровами, он остановился на поле у Вефсамиса, около большого камня; жители этого места, как раз в это время занятые жатвой пшеницы, раскололи колесницу на дрова и сожгли коров на камне. После того как все было уже кончено, в стихе 15 являются задним числом левиты и поступают так, как будто бы ничего не было: снимают ковчег с несуществующей уже колесницы и ставят его на камень, на котором уже горит жертва, всё это, конечно, ради того, чтобы исполнить закон, требования которого игнорирует первоначальный рассказ. Пока культ не получил хоть какого-нибудь центра, жрецы не имеют под собой почвы. Всякий приносит жертвы за себя и за свой дом на жертвеннике, который импровизируется, где можно для нужд момента; к чему же такие люди, занятия и смысл существования которых состоит в том, чтобы приносить жертвы за других? Но жрецы так мало заметны для нас в самом раннем периоде израильской истории потому, что ещё не было большого числа крупных святилищ. Как только появляются последние, сейчас же находятся и жрецы. Так, мы находим Или и его сыновей в древнем божьем доме ефремова колена, в Силоме. Или занимает очень высокое положение, его сыновья изображаются в виде надменных людей, сносящихся с лицами, приносящими жертвы, не прямо, но чрез слуг, и исполняющих свои обязанности перед Ягве с небрежностью знатных людей. Звание наследственно, жречество уже многочисленно. По крайней мере, во времена Саула, когда жречество Силома переселилось в Номву вследствие разрушения филистимлянами силомского храма, оно насчитывало уже свыше 85 мужчин, которых, впрочем, нельзя всех относить к числу кровных родственииков Илии, хотя они и причисляли себя к его роду (I Сам. XXII, 11) 77). В конце периода судей упоминается ещё одно святилище, в Дане, у истоков Иордана. Богатый человек из колена ефремова, Миха, сделал покрытое серебром изображение Ягве и поставил его в своём божьем доме. Сначала он приставил к нему в качестве жреца одного из своих сыновей, а затем Ионафана сына Гирсома сына Моисея, бездомного левита из иудейского Вифлеема, которого он удачно нанял за десять серебренников в год и сверх того за одежу и содержание. Но когда даниты, стеснённые филистимлянами, выбирались из своих старых жилищ, чтобы основать себе новую родину на севере на склонах Гермона, то попутно они похитили изображение бога и жреца Михи; мысль об этом подали им их ходоки, которые раньше останавливались у Михи и получили там оракул. Таким образом Ионафан попал в Дан и стал основателем рода, который держал в своих руках жреческую власть при этом святилище, позднее пользовавшемся большим значением, вплоть до уведения данитов в ассирийский плен (Суд., XVII, XVIII). Положение Ионафана, однако, значительно отличается от положения Или. Сходство только в том, что тот и другой - наследственные жрецы, так называемые левиты, и возводят своё происхождение к Моисею; подробнее об этом будет речь ниже. Но в то время, как Или знатный человек, быть может, владелец святилища, во всяком случае не зависит ни от кого и глава большого дома, Ионафан- одинокий бродячий левит, который поступает на службу к владельцу божьего дома за содержание и жалованье; его хозяин, правда, обходится с ним, как с сыном, но даниты вовсе не оказывают ему особого почтения 78). Следует предполагать, что правилом был скорее последний случай, чем первый. Самостоятельное и знатное жречество могло образоваться лишь в более крупных и официальных местах культа; но божий дом в Силоме, по-видимому, был единственным святилищем в таком роде. Прочие божие дома, о которых дошли до нас известия из переходного периода перед царской эпохой, незначительны и находятся в частном владении, следовательно, соответствуют дому Михи в горах Ефрема. Дом в Ефрафе принадлежит Гедеону, а дом в Кариафе-Иариме принадлежит Аминадаву. По-видимому, Миха, приставив за деньги служителя к своему святилищу, следовал общепринятому обычаю. Владелец мог приставлять к святилищу кого хотел; если он никого не находил, то они поручал святилище кому-нибудь из своих сыновей (Суд. XVII, 5, I Сам. VII, 1); конечно при этом не может быть речи о character indelibilis, как показывает первый пример, в котором сын Михи спустя короткое время отказался от службы. Когда Давид перевозил ковчег, то сначала он доверил его дому Аведдара и поручил его охрану этому сановнику, филистимлянину из Гефа. Жрец по профессии, левит - большая редкость для обыкновенного святилища (ср.Суд. XVII-XVIII). Даже в Силоме где, впрочем, отношения были не совсем обычны, привилегия сыновей Или не имеет исключительного характера: Самуил был принят в число жрецов, хотя и не принадлежал к фамилии Или. Служба, для которой требовались постоянные должностные лица, состояла не в жертвоприношении; жертвы приносились не регулярно, так что каждый приносящий мог позаботиться о них сам. Жрец был необходим не для простого жертвенника, но для дома, на котором находилось изображение бога 79); последнее нужно было охранять и обслуживать (I Сам. VII, 1). Ефод, какой был у Гедеона или Михи (Суд. VIII, 26 и след., XVII, 4), был, действительно, соблазнителен для воров, а божьи дома обыкновенно находились на открытом месте (Исх. ХXXIII, 7). Поэтому, ещё в позднейшую эпоху для обозначения священной службы удержались выражения schamar (охранять) и scharath (служить, прислуживать), и в то время, как жертву умел принести всякий, искусство уметь обращаться с ефодом и выманивать у него оракулы искони было тайною жрецов. В виде исключения иногда хранителем был не сам жрец, а его ученик, который имел право быть преемником жреца. Так, Моисей имел при себе в качестве хранителя святилища (aedituus) Иисуса Навина (ХXXIII, 11, ср. I Сам., II, 11), который безвыходно находился в шатре Ягве; далее, у Или был Самуил, который спал ночью в храме около ковчега завета; хотя история юности Самуила, быть может, не вполне соответствует действительным отношениям в Силоме, всё-таки она совершенно достаточна для подтверждения обычая, встречающегося в других местах. Сравните теперь с этими простыми условиями то, что говорит жреческий кодекс: при сынах Аарона должна состоять почти половина 22000 левитов в качестве сторожей и служителей святилища! Закалывать и приносить жертвы мог всякий (I Сам. XIV, 34 и сл.), и даже там, где есть налицо жрецы, нет никаких следов обособления святыни и страха соприкосновения с нею. Если Давид "входит в божий дом, и ест хлебы предложения, которые могут есть только жрецы, и даёт их своим людям" (Марк. II, 26), то I Сам. XXII совсем не считает это недозволенным, если только те, кто ест, чисты, т.е. накануне воздерживались от сношения с женщинами. Преследуемые беглецы обнимают рог жертвенника, и это не считается осквернением последнего. Женщина, как напр., Анна, подходит к Ягве, т.е. к жертвеннику, чтобы помолиться; слова, которые даёт перевод LХХ, необходимы для связи и выпущены в масоретском тексте по причине их соблазна. При этом Анну наблюдает жрец, который по обычаю добродушно сидит в дверях храма на своем седалище (I Сам. I, 9). Как справедливо заметил Ватке (стр. 317, 332), история ковчега даёт в особенности много данных в пользу того, что понятие неприкосновенности святыни было неизвестно; я приведу самый разительный пример. Самуил из Ефрема по обязанности спит каждую ночь около ковчега Ягве, куда по Лев. XVI первосвященник может входить только один раз в год, притом только после самой строгой подготовки и с целым рядом очистительных церемоний. Противоречие в способе ощущения святыни настолько велико, что никто ещё не осмелился его выяснить. 2. Как только начинается царская эпоха, жрецы сейчас же начинают больше выступать на первый план, в соединении с царями. Усиление централизации и публичности жизни заметно даёт себя чувствовать и в области культа. В начале правления Саула мы находим знатный ефремов жреческий род, дом Или, уже не в Силоме, а в Номве, поблизости от царя и до некоторой степени в союзе с ним; именно, глава жречества, жрец Ахия, уже во время первого восстания против филистимлян находится в ближайшей свите Саула, разделяет с ним опасности и спрашивает за него ефод. Но затем согласие между ними нарушилось; Ахия и его братья пали жертвой подозрительности царя, и этим был навсегда положен конец единственному значительному ростку самостоятельного жречества, который встречается в древней израильской истории (I Сам. XXII). Авиафар один спасся от кровавой бани в Номве и убежал с ефодом к Давиду; благодаря этому он достиг впосдедствии высоких почестей, по всё, чего он достиг, он достиг в качестве слуги Давида. При Давиде царское жречество начало приобретать значение, которое с этого времени оно удерживает за собой. Давид по произволу распоряжался главной святыней, ковчегом, стоявшим в его замке, и назначением жрецов, которые были просто его чиновниками. Рядом с Авиафаром он поставил Садока (позднее ещё Иру) и кроме того нескольких своих сыновей; ибо если II Сам. VIII, 18 говорит "сыновья Давида были жрецами", то нельзя в угоду Пятикнижию переворачивать эти слова наперекор их значению. В I Цар. IV, 5 мы встречаем в качестве жреца также сына пророка Нафана, и наоборот, сына Садока встречаем занимающим высокую светскую должность (IV, 2); позднейших границ между священными и несвященными лицами ещё не существовало. Постоянный центр, которого ещё не доставало при Давиде, учреждению царского культа и царского жречества, был прибавлен преемником Давида, построившим храм. В начале царствования Соломона ещё не было израильского жертвенного места, удовлетворявшего возросшим потребностям; Соломон был принуждён отпраздновать своё вступение на престол на великой высоте в Гаваоне, в одном из тех городов вблизи Иерусалима, которые были тогда ещё совершенно ханаанскими, несмотря на давнишнее подчинение Израилю. Теперь Соломон позаботился о том, чтобы его грандиозные праздники могли совершаться в его собственном святилище. Он сделал жрецом в новом храме Садока, ещё раньше сместив престарелого Авиафара, происходившего из знатного и чистокровного жреческого рода, за его приверженность к законному наследнику престола; Авиафар был сослан в его имение Анафоф (деревня около столицы), и таким образом исполнилась роковая судьба когда-то столь гордой и могущественной фамилии Или, грозившая ей по I Сам. II. Если первые цари, рабски подражая классическому примеру Михи (Суд. XVII и XVIII), считают свои святилища своей частной собственностью и совершенно неограниченно распоряжаются назначением и смещением служащих в святилищах, то, естественно, они не боятся и сами пользоваться теми правами, которые исходят от них и переносятся ими на других. О Сауле, который, конечно, ещё всё делает сам и мало поручает другим, не раз рассказывается, что он собственноручно приносит жертву, и ясно, что случаи, описанные в I Сам. XIV и XV, не ставятся ему в упрёк. Давид принёс жертву после благополучного перенесения ковчега в Иерусалим; он при этом действовал сам, как это ясно из того, что на нём была надета льняная одежда жреца ('ephod bad), и что он после принесения жертвы произнёс благословение (II Сам. VI, 14, 18); точно так же Соломон сам совершил освящение храма. Он подошёл к жертвеннику и молился там на коленях с воздетыми к небу руками, затем поднялся и благословил народ (I Цар. VIII, 22, 54, 55); без сомнения, он также собственноручно принёс первую жертву. Только для спрашивания оракула перед ефодом необходимо требовалось техническое искусство жреца (I Сам. XIV, 18). 3. История жречества после разделения царства является дальнейшим развитием этих начатков. Иеровоам I, основатель израильского царства, в глазах летописца есть также и основатель израильского культа, поскольку последний отличался от иудейского идеала: "он сделал двух золотых тельцов и поставил их в Вефиле и в Дане, он сделал дома на высотах и поставил жрецов из народа, которые не принадлежали к сынам Левия, и совершил праздник в восьмой месяц и взошёл на алтарь, чтобы курить" (I Цар. XII, 28 и сл., XIII, 33). Правда, здесь согласно известному методу благочестивого прагматизма сообщается обратная сила закону Второзакония, который вступил в действие только триста лет спустя, и, следовательно, для приговора взять недопустимый с исторической точки зрения масштаб; точно также факты, лежащие в основе приговора, с одной стороны слишком обобщены, а с другой стороны, слишком исключительно взвалены на плечи одного Иеровоама. Первый царь несет на себе грехи по отношению к культу всех своих преемников и своего народа. Но вполне правильно признание суверенитета государя над жречеством и его определяющего влияния для культа. Самые значительные храмы были царскими, и их жречество было также царским (Амос VII, 10 и след.). Поэтому, когда Ииуй ниспровергнул дом Ахава, то он перебил не только всех приверженцев царя, но также и его жрецов вместе с его чиновниками и придворными; жрецы были в то же время царскими слугами и доверенными лицами (II Цар. X, 11, ср. I Цар. IV, 5). Тот факт, что царь избирал жрецов по произволу, по отношению к израильскому царству не следует понимать в том смысле, что как во времена Давида и Соломона, так и в позднейшую эпоху жрецы непременно назначались по произволу царей; фактически, по крайней мере в Дане, священная должность оставалась наследственной в семействе ИоНафана вплоть до ассирийского плена. Кроме того, нельзя, конечно, думать, что все дома на высотах и все жреческие места были царскими; правительственная власть не могла так глубоко вторгаться в отношения культа. В эту эпоху, вероятно, большинство святилищ были публичными, но от этого они не были еще царскими, и, без сомнения, было также очень много жрецов, которые не были царскими слугами. В северном царстве официальный культ и официальный персонал для совершения культа не могли получить решительного перевеса вследствие частой смены династий и беспорядочного партикуляризма колен; отношения были окрашены очень пестрым и индивидуалистическим характером, жрецы наследственные и ненаследственные, жившие независимо и бедные, существовали рядом друг с другом. Отличительный признак времени - это разнообразие и равноправие разнообразных жрецов. Но, в общем жречество, сравнительно с прежним своим состоянием, значительно окрепло, и его численность и влияние немало увеличились; оно сделалось важною силой в политической жизни, силой, без которой уже нельзя представить себе народа. Быть может, было бы несколько смело это утверждать на основании кратких и недостаточных замечаний книги Царей, которая преимущественно изображает необыкновенное вторжение пророков в ход израильской истории, но на это дают право другие и при этом более аутентичные свидетельства. На первом месте назовем Благословение Моисея, совершенно независимо стоящий документ североизраильского происхождения. Там сказано: "твои урим и туммим* принадлежат мужу твоей дружбы, которого ты испытал в Массе, за которого боролся у вод Меривы; отца он называет чужим и говорит матери: я никогда не видал тебя; он не знает своих братьев и не заботится о своих детях - ибо они сохраняют твое слово и твой закон оберегают они, они учат Иакова твоим законам, а Израиля твоим повелениям, они приносят благовоние жира к твоему носу и жертву всесожжения на твой жертвенник; благослови, Яхве, его благополучие и благое склонно прими дело его рук, раздроби поясницу его противникам и его ненавистникам, чтобы они не возвышались" (Второзаконие XXXIII, 8-11). Жрецы являются здесь строго замкнутым сословием, настолько, что о них лишь в виде исключения говорится во множественном числе, по большей же части они охвачены в единое коллективное целое, в органическую единицу, которая обнимает собою не только современных, но и восходящих членов, и начинает свою жизнь с друга Яхве, Моисея; Моисей - это начало, совпадающее в то же самое время с продолжением, подобно тому, как дитя совпадаешь с мужем, в которого оно, выросши, превращается. История Моисея - это в то же время история жрецов; не следует думать, что урим и туммим принадлежат либо первому, либо последним, напротив, первый и последние составляют одно и то же; каждый жрец, которому доверена охрана ефода, спрашивает перед ним священный жребий. Первое определительное предложение, относящееся к Моисею, без перемены подлежащего переходить в предложение, относящееся к жрецам, затем единственное число непосредственно переходить во множественное, а множественное опять в единственное. Однако эта столь ярко выраженная солидарность сословия покоится вовсе не на естественном основании родового или фамильного единства; жреца создает не кровь, но напротив, отрицание крови, и это подчеркивается с особенным ударением. Жрец должен заботиться только о Яхве, как будто у него нет ни отца, ни матери, ни братьев, ни детей. Смысл таков: кто посвящает себя служению Яхве, тот выходит из сферы естественных отношений и отрывается от семейных уз; следовательно, братство жрецов в северном Израиле вполне аналогично существовавшим тогда там же религиозным гильдиям пророческих сынов, рехавитов, и вероятно, также назареев (Амос 2, 11 и след.). ---------------- * Священные жребий, посредством которых жрецы производили гадания. Переводчик. Кто хотел (или если хотел), того Иеровоам делал жрецом: так выражается девтерономистический редактор книги Царей (I Цар. XIII, 33). Историческим примером этого рода является молодой Самуил, как его изображает история его юношества, во всяком случае опирающаяся на условия жизни Ефрема в царскую эпоху (I Сам. I-III). Родившись в богатой бюргерской семье в Раме, в стране Суф-Ефрем, Самуил был еще до рождения обещан матерью для Яхве и поэтому при первой возможности он был отдан в силомское святилище. При этом он был отдан не в назареи или в нееинеи в смысле Пятикнижия, но в жрецы: как maschereth (служитель), он носил льняное жреческое одеяние (`ephod bad) и даже паллий. При этом вполне ясно, что если мать в силу обета отдает в святилище своего собственного мальчика и навсегда передает его Яхве, как она выражается, то такая отдача считается актом отказа от прав семьи (I Сам. 1,20: shamu`el=muscha`el, выпрошенный). Конечно, нет разницы в том, что Самуил посвящен родителями, а не посвящает сам себя; то и другое равносильно, и посвящение сына родителями встречается наряду с самостоятельным посвящением, хотя и не так часто. Наоборот, вряд ли было правилом, чтобы посвящающей себя жречеству оставлял не только родителей и братьев, но и жену и детей. Во Второзаконии XXXIII, 9, такой поступок приводится как крайний пример самопожертвования. Ни в коем случай нельзя выводить отсюда требование целибата; можно только заключить, что жречеством едва ли часто кормился только муж, без семьи. В эпоху происхождения Благословения Моисея жреческое сословие, вероятно, было уже настолько самостоятельно и замкнуто, что занимало особое место рядом с коленами народа, было как бы само коленом, но не по крови, а в силу одинаковых духовных интересов. Его значение выясняется из оппозиции, которую оно встречает, и которая побуждает его к такому живому проклятию его врагов; надо думать, что автор, написавший это проклятие, сам был жрецом. Неизвестно, что является причиною вражды; но, по-видимому, оппозиция была направлена против существования профессионального и крепко организованного клира и шла со стороны мирян, которые твердо держались прав прежнего времени, не нуждавшегося в жрецах. Кроме Благословения Моисея, весьма важный материал для оценки североизраильского жречества содержится в речах Осии. Из заявлений этого пророка видно, что северное жречество пользовалось огромным значением в общественной жизни. Жрецы были духовными руководителями народа; обвинение, что они не выполняюсь своего высокого призвания, прежде всего показывает, что они имеют такое призвание. Во всяком случае, жречество выродилось; Осия изображает жрецов в том же самом свете, в каком изображены сыновья Илии в описании I Сам. II, 12 и след.; автор последнего заимствовал краски, вероятно, из отношений, более близких ему по времени, чем эпоха судей. Пророк обличает сихемских жрецов даже в уличном грабеже (VI, 9) и обвиняет всех жрецов в том, что они эксплуатируют свою должность с постыдными целями обогащения, пренебрегают самыми священными обязанностями и вследствие этого несут на себе главную вину за гибель народа. "Слушайте слово Яхве, вы, дети Израиля, ибо Яхве вступает в тяжбу с жителями страны; ибо в стране нет ни верности, ни любви, ни познания бога. 2. Клянутся и лгут, убивают и крадут, и прелюбодействуют, применяют насилие и производят убийство за убийствами 3. Поэтому плачет земля и вянет все, что в ней живет, вплоть до полевой дичи и птиц небесных; и даже рыбы морения погибнут. 4. Но пусть только никто не бранится и не упрекает, ибо народ поступает, как вы, жрецы. 5. и поэтому споткнетесь вы первыми, и вместе с вами тот час же пророки, и я истреблю вас... 6. Ибо вы презираете знание, и я поэтому буду презирать вас, и не будете больше жрецами мне; вы забыли учение вашего бога, и потому я забуду вас. 7. Сколько их есть, все они грешат против меня, променивают честь свою на позор. 8. Грехи моего народа едят они и направляют желание свое на его прегрешения. 9. и потому с народом будет тоже, что и с жрецами, я накажу их за их поведете и воздам им за их дела". Судя по этой тираде, в северном царстве влияние жрецов среди народа было едва ли слабее, чем влияние пророков, и если в пророческих книгах мы мало слышим о власти жрецов, то это объясняется тем, что жрецы действовали втихомолку и обыкновенно среди маленьких кружков, не вдаваясь в политику и подчиняясь существующему порядку; поэтому они были менее заметны и не заставляли говорить о себе так много, как пророки, которые приводили в волнение Израиль своими необычайными и оппозиционными выступлениями, подобно, например, Илии и Елисею. 4. Исходный пункт развитая в Иуде был такой же, как и в Израиле. Высказывался взгляд, будто в иуде сохранилось подлинное Моисеево жречество божьей милостью, а в Израиле, напротив, пробило себе путь раскольничье жречество милостью царя и людей; этот взгляд принадлежишь позднейшему Иудейству, которое удержало за собою последнее слово и потому осталось правым. Сыны Садока в Иерусалиме были первоначально незаконными в сравнении с сынами Илии, которых они вытеснили (если только можно употребить для этой эпохи неизвестное ей понятие законности); они получили свое право не от жрецов, но от Давида и Соломона. Они навсегда остались в этой зависимости, они всегда ходили перед помазанником Яхве, как выражается I Сам. II, 35, в качестве его слуг и чиновников. Для царей храм был частью их дворца, был расположен там же на холме и непосредственно примыкал к храму (ср. I Цар. VII и II Цар. XI); цари располагали свой порог рядом с порогом Яхве и ставили косяки своих дверей рядом с косяками дверей Яхве, так что только стена лежала между ними и Яхве (Иезек. XLIII, 8). Они организовали официальный культ всецело по своему желанию и считали заведывание им одною из самых важных задач, своего управления, как это видно по крайней мере из книги Царей. Они вводили новые обычаи и отменяли старые; жрецы при этом всегда подчинялись их воле и были только исполнительными органами. Понятно, что они также могли приносить жертвы, но впрочем делали это лишь в исключительных случаях, например, при освящении нового жертвенника (II Цар. XVI, 12-13). Только Иезекииль протестует против трактования храма, как сферы ведомства царя; у него прерогатива князя суживается до таких пределов, что князь только обязан содержать официальный культ на свой счет. Сначала не существовало различий между иудейским и израильским жречеством, оно появилось только по мере хода истории. В противоположность внешним и внутренним тревогам, быстрому и нервному темпу жизни северного царства, южное наслаждалось безопасной тихой жизнью маленького государства. На севере из глубины исторического водоворота выходили необыкновенные личности, узурпаторы и пророки, на юге крепли учреждения, основанные для существовавшего порядка не зависевшие от существовавших сил. Естественно, что устойчивые отношения пошли больше всего на пользу самой царской власти. Царский культ, который в самарийском царстве не имел силы вытеснить народный и независимый культ, в маленьком царстве Иуды рано приобрел чувствительный перевес; царское жречество, которое на севере случайно погибло во время низвержения династии, на юге укреплялось рядом с домом Давида: уже Аарон и Аминадав по жреческому кодексу были в свойстве, как на самом деле были Иодай и Охозия. Таким образом уже рано началось подготовляться то преобразование, посредством которого Иосия сделал царский культ единственным и официальным. Мера Иосии сопровождалась важным последствием: благодаря ей, Иерусалимское жречество, естественно, получило исключительную привилегию. Правда, наследственность уже настолько внедрилась и среди остальных жреческих фамилии, что нельзя было ожидать их перехода к светским профессиям. Законодатель Второзакония дал им право продолжать службу в Иерусалиме и отправлять там службу для всякого, кто предъявлял претензии на их услуги; но вследствие противодействуя сынов Садока, оказалось невозможным провести это требование целиком (II Цар. XXIII, 9), хотя отдельные чуждые элементы могли тогда добиться принятия в среду аристократии храма. Но так как масса оставшихся без службы жрецов высот уже не могла отрешиться от своего духовного характера, то ей пришлось удовлетвориться разжалованием сравнительно с ее Иерусалимскими братьями и участием в богослужении храма в качестве подчиненных служителей (ср. I Сам. II, 36). Так в конце допленной истории явилось различие между жрецами и левитами, которое Иезекииль старается легализовать. III. 1. В общем довольно легко поставить слои Пятикнижия параллельно этим ступеням исторического развития, которые мы выяснили. В законодательстве Иеговиста (Исх. ХХ-XXIII, XXXIV) нет речи о жрецах, и даже такие заповеди, как например, "не всходи по ступеням к моему жертвеннику, чтобы не обнажилась перед ним твоя нагота, адресованы вообще ко второму лицу, т.е. к народу. Соответственно с этим, при торжественном заключении договора на Синае (Исх. XXIV, 3-8), в качестве приносящих жертвы служат молодые люди из среды сынов Израиля. В других местах Иеговиста родоначальниками клира считаются Аарон (Исх. IV, 14, ХХХП, и след.) и Моисей (ХXXIII, 7-11, Второз. ХXXIII, 8). Два раза (Исх. XIX, 22, ХХХП, 29) названы рядом с ними другие жрецы; но Исх. ХХХП, 29 стоит на почве Второзакония, и Исх. XIX, 22 также вряд ли принадлежим к первоначальному составу какого либо из источников Иеговиста. 2. Во Второзаконии жрецы, рядом с судьями и пророками, занимаюсь весьма выдающееся положение (XVI, 18-XVIII, 22) и образуюсь клир, наследственный в целом ряде семейств; его привилегии не оспариваются и потому не нуждаются в охране. Во Второзаконии впервые для обеспечения жрецов регулярно употребляется название левитов. По этому поводу необходимо разобрать вопрос об употреблении этого термина, чего мы до сих пор избегали. В допленной литературе, за исключением Шестикнижия, это имя встречается очень редко. У пророков оно встречается впервые один раз в Книге Иеремии (ХXXIII, 17-22), в месте, которое написано во всяком случае после завоевания Иерусалима халдеями и наверное не принадлежит Иеремии. Употребление этого имени упрочивается у Иезекииля (583 г.) и затем непрерывно продолжается у позднейших пророков: это показывает, что его отсутствие у более ранних пророков, в том числе и у Иеремии, который так часто говорит о жрецах, нельзя объяснять случайностью. В исторических книгах термин "Левит" встречается, кроме и Сам. 6, 15, и Сам. 15, 24 и I Цар., 8, 4; 12, 31 86), только в двух добавлениях к книги Судей (ХУП-ХУШ и XIX-XX) из которых, однако, последнее неисторично и позднего происхождения, и только первое написано, без сомнения, до плена. Но и там речь идет не о левитах, как в других местах, но о левите, который является большою редкостью и потому похищается коленом Дана, не имеющим левита. Хотя этот ИоНафан, прародитель жреческого рода в Дане, был Иудейского происхождения, он однако производится от Гирсома, сына Моисея (Суд. ХVIII, 30). Другой древний жреческий род, восходящий к эпохе судей, в ефремовом Силоме, по-видимому, точно также приводится в связь с Моисеем; по крайней мере, место I Сам. II, 27, написанное, во всяком случае, позднее Второзакония, подразумевает Моисея под лицом, получившим откровение в Египте (Яхве открывался в Египте дому отца Илии и этим положил начало облечении его жреческим достоинством). С некоторою вероятностью можно возвести фамилии Илии к Финеесу, который в раннюю пору эпохи судей был жрецом при ковчеге, и от которого второй сын Илии унаследовал имение в городе Ефрема и получил имя: нельзя предполагать, чтобы первый Финеес был только тенью своего позднейшего тезки, так как молодой Финеес умер раньше отца и не имел при нем никакого значения. Но не только в жреческом кодексе, но также в Элогисте (Иисус Навин, 24, 33) Финеес является сыном Елеазара, а последнего руководящая традиция выдает за сына Аарона; впрочем, в произношении Елиезер он, рядом с Гирсомом, является сыном Моисея. Иеговистическая часть Пятикнижия не проводит большого различия между Аароном и Моисеем; если Аарон в противоположность брату характеризуется, как Левит (Исх. IV, 14), то с другой стороны Моисей носит жреческий жезл, он хозяин святилища и имеет при себе Иисуса Навина, как Илий имел Самуила (Исх. ХXXIII, 7-11). Очевидно, права Моисея более древняя; в главном источнике Иеговиста, яxвист, Аарона первоначально вообще не было, точно также, как и Второз. ХХХП, 8 не вспоминает о нем. Еще в генеалогиях жреческого кодекса одна главная ветвь колена Левина называется Гирсом, по имени старшего сына Моисея, а другая важная ветвь называется прямо m?sch?, т.е. Моисеева. Весьма возможно, что в фамилии Моисея действительно переходила из рода в род священная должность, и очень правдоподобно, что оба древнейших жреческих рода в Дане и Силоме серьезно заявляли претензии на происхождение от Моисея. Как показывает нам Благословение Моисея (Второе. ХXXIII, 8 и след.), впоследствии все жрецы почитали в лице Моисея своего отца. В Иуде произошло то же самое. Все левиты в конце концов образовали кровный союз, колено, которое, правда, не имело собственной земли, но зато получило в наследственное владение жречество. Этот наследственный клир должен был существовать со времени начала израильской истории и уже тогда он не ограничивался Моисеем и Аароном, но походил на многочисленный род. Таково представление позднейших писателей со времени Второзакония; однако, последнее по большей части говорит о левитах в Иудейских провинциальных городах и о жрецах-левитах в Иерусалиме, и очень редко о Левии, как целом. Уже доказано, что в истории жречества мы имеем дело с искусственным отодвиганием дат в древность; в особенности яркий пример представляют сыновья Садока в Иерусалиме, которые сначала были выскочками, а впоследствии стали самыми законными из законных. Но в высшей степени странно, что это искусственное образование духовного колена, которое само по себе не представляет ничего загадочного, подсказывается и облегчается тем, что в седую старину было действительно колено Левино, которое погибло еще ранее происхождения царской власти. Левий принадлежит к группе четырех старших сыновей Лии, состоящей из Рувима, Симеона, Левия и Иуды; они всегда перечисляются вместе в этом порядке и поселились по обеим сторонам Мертвого моря, рядом с пустыней. Замечательным образом из всех них мог утвердиться только Иуда, а прочие растворились или среди жителей пустыни или среди своих соплеменников. Раньше всех эта судьба постигла два связанных воедино колена Симеона и Левия, вследствие катастрофы, которая произошла, вероятно, в эпоху судей. "Симеон и Левий братья, оружие убийства их пастушеские жезлы; пусть моя душа не попадает в их общество, пусть моя честь будет далеко от их шайки; ибо в гневе избили они мужей и ради удовольствия своего рассекли быков; пусть будет проклят их гнев, столь сильный, и их бешенство, столь ужасное - я разделю их среди Иакова и рассею среди Израиля" (Благословение Иакова, Быт. XLIX, 5-7). Злодеяние Симеона и Левия, которое повлекло за собою указанное здесь возмездие, не могло быть совершено по отношению к израильтянам; иначе не могла бы возникнуть мысль, энергично здесь отрицаемая, именно, чтобы Иаков, т.е. Израиль в целом, мог действовать с ними сообща. Следовательно, речь идет о преступлении против хананеев; по всей вероятности, это то самое злодеяние, в котором, как рассказывает кн. Быт. XXXIV, были виновны оба брата; именно, они вероломно напали на Сихем, вопреки заключенному с ним мирному договору, и истребили его жителей. Об этом поступке Иаков ничего не хочет знать (XXXIV, 30). В кн. Суд., IX, рассказывается, что Сихем, до тех пор цветущий город хананеев, с которыми, впрочем, уже начали смешиваться израильтяне, был завоеван и разрушен Авимелехом; но с этой катастрофой никак не следует смешивать разрушение Сихема Симеоном и Левием; оно произошло ранее, хотя также в эпоху судей. Последствия своего поступка, месть хананеев, понесли, однако, только одни эти колена. Как намекает Быт. ХЫХ, 6, XXXIV, 30, Израиль не был склонен вступаться за них и действовать с ними сообща. Таким образом, они были рассеяны, растворились без остатка, и с точки зрения их собственного народа, это было им вполне по заслугам. В исторических книгах о них уже нет речи. Совершенно немыслимо считать этого Левия кн. Бытия, брата Симеона, только рефлексом касты, в которую слились незадолго до конца царской эпохи различные изречения фамилии Иуды. Изречение БЫТ. XLIX, 5-7 ставит обоих братьев совершенно на одну доску, их характер вполне мирской и кровожадный. Благословение Иакова ничуть не подозреваешь о священном призвании Левия и о его рассеянии в силу этого призвания; рассеяние - результат проклятия, а не благословения; это уничтожение, а не обеспечение особенного своеобразия. Но столь же невозможно выводить касту из колена; между ними нет реальной связи, нет никаких посредствующих звеньев; колено погибло рано, а каста произошла слишком поздно, и, как доказано, из свободных ростков. Но при таких условиях крайне загадочно совпадение имен: Левий, третий сын Иакова, быть может, просто одноименный с матерью, Левий, и Левий - профессиональный жрец. Если бы было можно объяснять происхождение употребления термина Левий в последнем смысле, из нарицательного значения корня, то можно было бы предположить случайность; но такое объяснение невозможно. Поэтому пытаются открыть такую лазейку: насильственное разрушение племени в эпоху судей побудило будто бы отдельных левитов, не имевших более земли, добывать себе средства к жизни посредством отправления жертвенного культа; это будто бы им лучше всего подходило и удалось, так как когда то к их числу принадлежал божий человек Моисей и передал им в наследство некоторое преимущественное право на священный сан. Но ведь тогда не было большого числа жреческих мест, которые никому не принадлежали; с другой стороны, крайне трудно предположить, чтобы в старину, при редкости крупных святилищ, был возможен такой массовый переход левитов к служению Яхве. Быть может, справедливо, что Моисей действительно происходил из Левия и что отсюда надо объяснять позднейшее значение имени Левит действительно, возможно предположение, что это имя сначала прилагалось только к потомкам и родственникам Моисея и лишь позднее было перенесено на жрецов вообще, которые не имели с Моисеем ничего общего по крови, но все хотели стоять с ним в связи, как со своим главою. Однако, в этом вопросе мы никогда не выйдем из области гипотез. Настоящие наследственные жрецы, которых вначале было немного, перешли к израильтянам от хананеев, быть может, одновременно с жертвенниками; на это указывает и тот факт, что еще в более позднюю эпоху левиты не принадлежали к союзу израильских колен, но были gerim (союзниками, состоявшими в оборонительном союзе). 3. В то время, как во Второзаконии духовное колено левитов выступает еще скромно (X, 8 и след., XVIII, 1. Иис. Нав. ХIII, 14, 33), в жреческом кодексе на него обращено глубокое внимание; колено Левий (Числ. I, 47, 49, III, 6, XVII, 3, XVIII, 2) отдано остальными коленами святилищу, переписано по генеалогической системе, его фамилии насчитывают 92000 мужчин, и оно получает даже своего рода племенную область, 48 левитских городов (Иис. Нав. XXI). В начале этой главы мы уже рассматривали еще более значительный шаг вперед жреческого кодекса, связанный с этим расширением клира: в то время, как до жреческого кодекса речь шла всегда только об отделении клира от мирян, жреческий кодекс вводит глубокое внутреннее деление клира на две части, на Ааронидов и левитов. Левит-это почетный титул жреца не только во Второзаконии, но повсюду в ветхом завете, кроме книг Ездры, Неемии и Хроник, Сам Аарон назван так в месте Лев. IV, 14, уже не раз упоминавшемся, и при этом для того, чтобы обозначить его профессию, а не фамилии, которая у него одинакова с Моисеем; от последнего он отличается приложением: твой брат Левит. Но удивительно, что Второзаконие с намеренным ударением устанавливаешь одинаковое правомочие всех левитов на совершение богослужения в Иерусалиме: "жрецы-левиты, все колено Левия, не должны иметь ни части, ни наследия с Израилем; они должны есть жертвы Яхве и часть, приходящуюся ему, - и если Левит из какого-нибудь города во всем Израиле, где он живет, придет к месту, которое избрал Яхве, то он может служить там во имя своего бога, равно как и левиты, которые стоят там пред Яхве (ХVIII, 1, 6, 7)". Законодатель имеет в виду здесь свое основное руководящее правило, именно, уничтожение всех святилищ , кроме Иерусалимского храма. Поэтому он так часто и так настойчиво внушает провинциалам, чтобы дни во время своих путешествий для принесения жертв в Иерусалиме не забывали местных левитов и брали их с собой. Для понимания последующего развития это очень важно, так как отсюда видно, что централизация богослужения угрожала положению внеиерусалимских левитов. На деле оказалось невозможным провести доброе намерение автора Второзакония, и вместе с высотами пали и жрецы высот. Если они вообще принимали еще участие в священнослужении, то уже как подчиненные сынов Садока (II Цар. XXIII, 9). Быть может, с полным основанием Граф относит к этому моменту предсказание I Сам. II, 36: "когда-нибудь к утвержденному богом царскому жрецу будут приходить потомки низверженного дома Илии просить у него милостыни или говорить: приставь меня к какой-нибудь жреческой должности, чтобы я мог есть кусок хлеб. То обстоятельство, что с исторической точки зрения смещенные левиты не имели никакой связи с их старинными товарищами по судьбе из дома Илии, для писателя поздние Второзакония не могло составить препятствия к такому истолкованию этого пророчества. Таким путем произошло различие между жрецами и левитами; это было противозаконное следствие реформации Иосии. Для Иезекииля это различие является еще новшеством, которое должно быть оправдано и санкционировано; для жреческого кодекса это "вечная заповедь", хотя и не вполне неоспоримая, как видно из последней обработки рассказа о возмущении Корея. Но для Иудейства после Ездры и отсюда для христианской традиции также и в этом отношении жреческий кодекс сделался руководящим. Вместо формулы Второзакония жрецы-левиты, со времени Ездры говорят жрецы и левиты; старое словоупотребление особенно часто исправляется в переводах. Для нашей цели поучительно проследить, как была проведена новая организация служебного персонала в храм после плена; это как раз удобнее всего сделать в настоящем месте. В 538 г. с Зоровавелем и Иисусом вернулись из Вавилона четыре жреческих рода, всего 4289 человек (Ездры II, 36-39); в 458 году вместе с Ездрой пришло еще два рода, численность которых не обозначена (VIII, 2). Левитов пришло в первый раз 74 человека (II, 40); второй раз среди 1500 человек, которые находились на назначенном Ездрою сборном месте, откуда должно было начаться путешествие через пустыню, не нашлось сначала ни одного левита, и только после настойчивых заявлений книжника, наконец, присоединилось еще около 30-ти левитов (VIII, 15-20). Как объяснить этот перевес жрецов над левитами, который остается изумительным даже в том случае, если считать должности жреца и левита несравнимыми друг с другом? Конечно, тысячелетнее существование отношений, изображенных в жреческом кодексе и в книге Хроник тут ничего не в силах объяснить. Напротив загадка исчезает, если левиты были разжалованными жрецами Иудейских высот. Они вообще не были более многочисленны, чем Иерусалимская коллегия, и, во всяком случай, для них не представляла ничего привлекательного перспектива по возвращении на родину уже не приносить жертвы, но только закалывать и совершать омовения. Им было вполне простительно, если у них не было никакой охоты добровольно унизиться до роли прислужников сынов Садока. Кроме того, надо принять во внимание, что в среду соломонова жречества сумели тогда проникнуть некоторые не принадлежавшие к нему элементы (в особенности левитские); то обстоятельство, что это не всем удалось сделать, указывает, что многие пытались это сделать (Ездры, II, 62), и нельзя думать, чтобы все попытки остались без успеха при той легкости, с какою тогда создавались и получали признание родословные, восходившие до глубокой древности. Но каким образом случилось, что впоследствии отношение численности левитов и жрецов если не совсем, то приблизительно соответствовало установленной законом пропорции, как можно заключить из данных книги Хроник? Просто путем левитизации чужих родов. В списках Ездры II, Неемии VII левиты еще не различаются от певцов, стражей ворот и нееинеев. Но разница потеряла всякое фактическое основание после того, как левиты были также низведены на степень храмовых служителей и стали нееинеями жрецов (Числ. III, 9). Поэтому там, где хронист, он же и автор книг Ездры и Неемии, передает не древнейшие источники, а пишет сам, он трактует певцов и стражей ворот, как левитов. При помощи искусственных генеалогий три певческих рода Емана, Асафа и Ееана были выведены от древних левитских родов Кааеа, Гирсома и Мерари (I Хрон. VI, 1 и след.) причем по отношению к материалу хронист был здесь крайне неразборчив. Неизвестно, насколько строго соблюдалось в позднейшее время различие между нееинеями и левитами. Было бы недурно, если бы намерение Иезекииля изгнать иностранцев из храма исполнилось таким образом, что эти языческие священнослужители, эти меунеи, нефисеи, салмеи и еще многие другие, странные имена которых названы у Ездры II, 43 и след., нашли доступ в колено Левия излюбленным генеалогическим способом. Своеобразным светом освещает направление, в котором шло развитие, тот факт, что певцы, которые в эпоху Ездры зачастую еще были левитами, поздние стыдились левитского звания и хотели, по крайней мере, по внешности равняться с жрецами. Они просили царя Агриппу II выхлопотать им от синедриона право носить белую жреческую одежду. 4. Венцом священного сооружения, воздвигнутого законодательством середины Пятикнижия, является первосвященник. Как Аарониды возвышаются над левитами, так Аарон возвышается над своими сыновьями; в его лице получает окончательное выражение единство культа, единство, дорогу которому пробили Второзаконие и Иосия. Остальному ветхому Завету чужда эта фигура, имеющая столь несравненное значение; даже Иезекииль не знает первосвященника, обладающего столь выдающейся святостью. Правда, уже до плена богослужение в Иерусалимском храме было настолько величественно, и персонал настолько многочисленен, что чувствовалась необходимость в правильном распределены должностей и в иерархической ординации. Во время Иеремии жрецы составляли товарищество, разделенное на классы или роды со старейшинами в качестве представителей; верховный жрец пользовался значительным влиянием при назначении ниже его стоящих коллег (I Сам. II 36); рядом с, ним были второй жрец, страж порога и начальник страниц это были главные должности . Но в законе Аарон занимает не просто верховное, но единственное в своем роде положение, подобное тому положении, какое римский понтифекс занимает по отношению к епископам; сыновья Аарона служат под его наблюдением (Числ. III, 4), единственный полноправный жрец только один он, он концентрирует в себе все святое в Израиле. Он один носит урим и туммим и ефод: жреческий кодекс уже не знает значения последнего термина и смешивает `ephod zahab с `ephod bad, одетое в золото изображение бога с одеянием жреца; но смутные воспоминания сообщают торжественному облачению Аарона еще более магический вид. Только он может входить в святое святых и приносить там курительную жертву; вход туда открывается для первосвященника только в великий день очищения, в других случаях и для него вход закрыть (Неем. VI, 10-11). Только в лице первосвященника, в одном пункте и в один момент Израиль непосредственно соприкасается с Яхве, острее пирамиды достигаешь неба. Первосвященник полный самодержец в своей области. Как мы видели, до плена святилище было собственностью царя, а жрец был царским слугой; даже у Иезекииля, который во всем остальном стремится к эмансипации, князь имеет еще очень большое значение в храме, к нему направляются повинности народа, и он расходует их на богослужение. Напротив, в жреческом кодексе повинности направляются прямо в святилище, культ вполне автономен и имеет сам в себе свою собственную вершину божию милостию. Но первосвященник не только представляет автономно святыни, он представляет также господство святого над Израилем. Он не носит скипетра и меча, нигде, как метко указал Ватке (стр. 539), мы не замечаем попытки присвоить ему светскую власть. Но как раз в силу своего духовного достоинства, как верховный жрец, он является верховным главою теократии, настолько, что возле него нет места никому другому, рядом с ним немыслим теократически царь (Числ. XXVII, 21). Он один есть ответственный представитель всего Израиля, имена двенадцати колен написаны у него на сердце и на плечах. Его проступок влечет за собою вину всего народа и искупляется, как грех всего народа, князья сравнительно с ним характеризуются, как частные люди, так как они приносят за свои грехи отдельный жертвы (Лев. IV, 3, 13; XXII, 9, 7; XVI, 6). Смерть первосвященника создает эпоху; амнистия беглецам дается не при смерти царя, но при смерти первосвященника (Числ. XXXV, 28). При возведены в сан он подобно царю получает помазание и называется поэтому жрецом-помазанником; он украшен диадемой и тиарой, подобно царю (Иезекииль, XXI, 31); подобно царю он одет в пурпур. Что означает, что вершина культа - именно как таковая и только как таковая, не облеченная политическими правами и не вторгающаяся в управление - одновременно есть и вершина нации? Конечно, только то, что светское господство отнято у этой нации и уже не является свойственным ей делом, что она имеет еще только духовное, церковное существование. С точки зрения жреческого кодекса, Израиль существует, действительно, не как народ, но как община; светские обстоятельства далеки от него и нигде не затрагиваются этим законодательством, жизнь общины проходит в священнослужении. Перед нами выступает здесь община второго храма; это Иудейская теократия, под чужеземным господством, которое является предпосылкой ее возможности. Правда, идеальным, т.е. крайне неопределенным именем теократии в законе обычно обозначаюсь то, что в исторической действительности называется иерархией; но кто хочет уяснить себе таким образом отличительные черты явления, тот обманывать сам себя. Кто готов на это, тому удастся и больше, удастся переместить теократическую общинную конституцию во времена Моисея, так как она исключает царскую власть, и затем или утверждать скрытое существование ее в течение всего периода судей и эпохи царей, или с помощью рычага фикции сдвигать с места целиком всю историю, передаваемую традицией исторических книг. Тому, кто хоть до некоторой степени знаком с историей, не нужно доказывать, что так называемая Моисеева теократия, которую нигде нельзя вдвинуть в условия более раннего времени, и о которой пророки не имеют ни малейшего представления даже тогда, когда рисуют самые идеальные картины будущего израильского государства, выкроена, так сказать, по мерке для послепленного Иудейства и только в эту эпоху имела действительное существование. Тогда чужеземные властители отняли у Иудеев заботу о светских делах; Иудеи могли и должны были посвятить себя чисто святым делам, в которых им была предоставлена полная свобода. Так храм сделался исключительным средоточием жизни, а князь храма-главою духовного общежития; последнему выпало на долю и заведывание политическими делами, поскольку они еще остались у нации, так как вообще, кроме него, у нее не было другого главы. Хронист снабжает два ряда сорокалетних поколений, по двенадцати поколений в каждом ряду (первый ряд считается от освобождения из Египта до построения соломонова храма, а второй от последнего момента до освобождения из Вавилона) столькими же первосвященниками; даты продолжительности служения этих первосвященников (о которых история ничего не знает) заменила собою даже продолжительность правления судей и царей, но которым считали прежде (I Хрон., V, 29 и след.). В облачении Аарона, которому, впрочем, впоследствии недоставало урим и туммим (Неем. VII, 65), Иудеи почитали трансцендентное величие, оставшееся до известной степени в утешение народу божию за потерянную им земную славу. Во время греческого владычества первосвященник сделался этнархом и председателем синедриона; только при помощи понтификата Хасмонеи могли достичь господства; но, соединив с понтификатом полную светскую власть, они создали дилемму, которая привела их к гибели. Оглавление   www.pseudology.org