|
Оксана Химич |
|
| Романтик - “восьмидесятник” Александр Яковлев: “У нас в политике всесторонне недоразвитые люди“ | |
|
При Сталине ему, заведующему отделом пропаганды и агитации Ярославского обкома партии, высшие чины КГБ докладывали о подозрительных настроениях, блуждающих в среде местного студенчества. При Хрущеве он вырос до аппарата ЦК КПСС и трудился в секторе пропаганды и идеологии уже в масштабе целой страны — пробивал строительство Останкинской башни, стал одним из отцов-основателей радиостанции “Маяк”, писал речи для членов Президиума Верховного Совета СССР и самого Никиты Сергеевича. При Брежневе — уже возглавил идеологический сектор ЦК КПСС и продолжал заниматься “писательской деятельностью” — то есть составлял речи и доклады для генсека. При Горбачеве “дорос” до секретаря ЦК КПСС и оставался главным идеологом страны. И перевернул эту самую страну с ног на голову, на пару с Горбачевым став архитектором перестройки. Яковлев “пережил” всех. И теперь, когда “иных уж нет, а те далече”, Александр Николаевич по-прежнему на особом счету. Завтра ему исполнится 80, но о пенсии он даже не думает: лично встречается с президентом, наставляет на путь истинный друзей-демократов и возглавляет международный фонд “Демократия”. — Вам довелось работать со Сталиным, Хрущевым, Брежневым, Андроповым. К кому-то из них относились с симпатией? — Ни к кому. Все были способны на расстрел. Хотя бы Хрущев. Конечно, его великая заслуга в XX съезде, разоблачении культа личности Сталина. Но при нем в России было 16 восстаний, которые были подавлены вооруженным путем. А Андропов — не приведи господи, чтобы он оставался долго у власти. Он законченный сталинист, искренне верил в коммунизм. Андропов много говорил о взятках, коррупции. В принипе он имел на это право. Андропов, как и Суслов, никогда не был уличен во взятках. Все остальные-то этим грешили. Лет 20 я работал с Сусловым. Все эти 20 лет он ходил в одних галошах, длинном черном пальто и черной шляпе. Помню, выходит как-то Суслов из здания ЦК в своих галошах, прищуривается, присматривается — на улице солнышко светит. Он опять вернулся в здание, снял галоши в холле и поехал домой уже без них. А Брежнев был более циничен, ему на все было наплевать. — Между тем генсеками вы были обласканы. А вы сами-то человек без греха? — Безгрешных людей не бывает. Но грех — понятие религиозное. А я — человек крещеный и своих детей покрестил. Жена настояла, а если женщина говорит надо — значит, надо. А грех... Вот пытаюсь что-нибудь припомнить... Если нравятся две девушки, а с которой целоваться — вот задача. Как думаете, это грех? По-моему, нет. — В своей книге “Сумерки” вы признаетесь, что прессинг СМИ того времени приводил вас в ужас. А как по-вашему, что сейчас происходит со свободой слова? — Ну что происходит? За исключением нескольких изданий, к которым я отношу и газету “Московский комсомолец” да еще парочку, — все остальные редакторы притихли, они боятся. А с телевидением совсем беда. Либеральное телевидение просто исчезло. Есть отдельные передачи, но я их даже называть не буду — ведь задавят сразу. Если вы меня спросите: кто виноват в том, что нет свободы слова, — я вам отвечу. На 5% — власть, а на 95% — мы. Мы же сами прижимаем хвосты. У нас же как: только человек добился редакторского кресла, уже боится его потерять. Может, еще никто и не запрещал чего-то писать, а они уже трясутся. — Получается, то, к чему вы стремились в период демократических преобразований, даже спустя 18 лет так и не свершилось? — Но в истории не было такого периода, чтобы ожидания полностью совпали с реальностью. Вот дьявольские вещи сбываются: задумал войну и сделал дело. А решился на мирные перемены без насилия — столько трудностей и подводных камней! Естественно, я был готов, что не все из намеченного можно исполнить. Даже писал Горбачеву записку: что и как нужно делать. И кое-что у нас все-таки получилось. Конечно, я мечтал не о сегодняшнем законодательном собрании. Мне, по моей романтической натуре (а в политике это вредное дело), казалось, что в Думу на альтернативной основе выберут честных, порядочных, совестливых людей. А пришли прохвосты, демагоги, хапальщики, продажные лицемеры. И люди стремятся попасть туда во что бы то ни стало. Мне ведь тоже предлагали стать заместителем председателя партии, генеральным секретарем, председателем Верховного Совета. А я отказался. Трижды приглашали в Думу со стопроцентной гарантией прохода туда. Но я уже знаю, что такое власть. Мне этого хватило. Одно могу сказать: если бы я был председателем Верховного Совета, путча бы не случилось. События 1991 года приостановили перестройку в самый острый, самый нужный, напряженный момент. Все-таки крепки мы задним умом. — Ваш друг Михаил Сергеевич, вместе с которым вы и затевали перестройку, с вами согласен? — Мы не очень-то и дружим. Я вообще не знаю, что означает это слово. Просто в хороших, нормальных отношениях. По большому счету поверить в дружбу политических зверей невозможно. Да что далеко ходить. Я провел на своем веку тысячи переговоров — мой партнер по переговорам знает, что я вру, я знаю, что он врет. Но делаем вид, что говорим друг другу чистейшую правду. А с Горбачевым мы расходимся по некоторым вопросам. — По каким? — Конечно, по политическим. С Горбачевым встречаемся не очень-то часто — он же всегда за рубежом. Михаил Сергеевич ведет активнейшую жизнь, и слава богу. Мы пару раз обсуждали сложившуюся ситуацию, но наши векторы сегодня разошлись, но мы не стали портить отношения из-за этого. Дело в том, что он безусловно поддерживает все, что происходит сегодня, а я считаю, что ни у одной политической партии не может быть безусловной поддержки. Поддержка всегда обусловлена программой и целями. Если все это не противоречит здравому смыслу, почему бы и не поддержать. — И что же, сегодня вы никого не поддерживаете? — Ну почему же? Я поддерживаю внешнеполитический курс президента и правительства. Но я категорически против гимна, под музыку которого убивали миллионы и миллионы людей. Честно вам скажу: просто физически не могу это слушать — меня трясет. И дело даже не в музыке, хоть “чижик-пыжик” пускай будет. Петь два разных гимна, написанных одним человеком, но противоположных друг другу по смыслу... Ответы на все мои вопросы я вижу в объявленной концепции дальнейшего развития нашей страны — сильное государство и наведение порядка. Но отчего же никто не разъяснил, что значит сильное? Сильное ракетами, армией? А может быть, сила — в свободе человека и его благополучии. Вот это уже, считаю, по-настоящему крепкое государство. Так вот и займитесь этим. Не закрывайте газеты и телеканалы, а бросьте деньги на сатирические журналы. Это — свобода. — Получается, что и в советское время свободы не было и сейчас ее не хватает? — Конечно! Единственный путь, который может привести к благосостоянию человека и государства, — развитие малого и среднего бизнеса. Попробуйте открыть хотя бы парикмахерскую или заводик полуфабрикатов. О-о-о! Вам на это потребуется года два и деньги, которых у вас нет. На самом деле государству вы должны просто предъявить информацию о сумме на вашем счету, а если финансов не хватает, взять кредит. И все. А что же происходит? Государство сегодня стремится только зажать все эти начинания. — Ваши слова — укор президенту? — Возьмите три-четыре обращения Путина к Федеральному Собранию — все прекрасно! Чисто либеральная программа. Нет ничего консервативного. Я готов подписаться под каждым его словом. Но ничего же из того, что было заявлено, не делается. — У вас был случай высказать свое недовольство Путину? — Мы с ним встречались. Это была доброжелательная встреча. Он прислушивался к моим советам, даже по ходу беседы по телефону делал распоряжения, следуя моим наставлениям. Я говорил, что нужно поднимать малый и средний бизнес, говорил, что спасение России — в Сибири и Дальнем Востоке. Но больше мы не встречались. — Кроме Владимира Владимировича есть еще немало политзначимых персон. Они прислушиваются к вам? — На эту тему есть одна притча: “не бойся тюрьмы, не бойся сумы, не бойся ни хлада, ни глада, а бойся того, кто скажет: я знаю, я знаю, как надо”. Так вот, в значительной мере окружение президента все знает. Не нуждаются в советах только всесторонне недоразвитые люди. — Значит, неспроста в последнее время слово “демократ” стало нарицательным. Как на это реагируете? — Что же, сама демократия дала повод так думать. Мы сделали много ошибок. Конечно, необходимо было создать слой богатых людей. Но нельзя создавать условия, при которых люди могли бы получать миллиарды долларов за каких-то пять лет. Из-за этого и случаются революции. — После Горбачева к власти пришел Ельцин. Есть вещи, за которые вы не можете его простить? — Всего одна — он не запретил коммунистическую партию. Он мог это сделать. Фашисты должны быть только в тюрьме. — Александр Николаевич, давайте сменим тему. 2 декабря вам исполнится 80 лет. Как собираетесь отметить столь почтенную дату? Кого пригласите на торжество? — Во-первых, пригласил коллег из Академии наук. Во-вторых, близкое мне окружение на политической арене. Это демократы из “Яблока”, СПС. В-третьих, газетчиков, с которыми у меня, слава богу, хорошие отношения. Ведь без них в свое время привести страну к свободе слова было невозможно. Обязательно позову дипломатов из посольств разных стран. Скажем, польского посла. Своих друзей из-за границы, которые, конечно, не приедут, но обидятся, если не приглашу. И Горбачева обязательно... Конечно, родные придут — жена, дети. — Как сложилась судьба ваших детей? — Дочка Наташка — генеральный директор маленькой типографии. Издает приличную литературу — Войновича, Сарнова. Ох не прибыльное это дело. От нее я выслушаю то, что и от жены не смогу. Хотя и послать куда подальше тоже могу. В нашей семье не выбирают слов для общения, мы всегда искренны. Мой сын Анатолий учился на философском факультете МГУ. Он оригинал. Даже не сказал нам с женой, куда решил поступать. Раньше при поступлении в вуз необходимо было заполнить анкету и прописать место работы родителей. О матери он написал правду, что работает учительницей. А про отца — что он... старший лейтенант милиции. Я когда узнал, сказал ему: “Ну неужели ты не мог придумать что-нибудь приличное?” — Вы столько лет находились на самом верху. Правнуки, если что, обеспечены? — Вряд ли. Взять хотя бы такой пример. Я президент фонда “Демократия”, и мне приходится подписывать документы о финансовой отчетности — ничего в них не понимаю. Смотрю, как баран. Хорошо еще дочка помогает. Мы занимаемся совершенно неприбыльным делом — публикуем ранее засекреченные документы. При этом я сам ищу спонсоров. Уже издали 36 томов, из которых 8 — на деньги фонда Сороса. Сейчас заключили договор с Йельским университетом. Ну какое же может быть богатство? При советской власти было неписаное правило: отдавать гонорары куда-нибудь. Когда выходили мои книги, я пересылал деньги в Фонд мира. Дача у меня была казенная. Когда вышел на пенсию, все отобрали. Да и слава богу. Немножко получше стал жить, когда меня академиком избрали. Хоть какой-то добавочек. А так — военная пенсия, как инвалиду второй группы, и гражданская. Всего 8 тысяч рублей. 15 лет я являюсь председателем комиссии по реабилитации жертв политических репрессий. Найдите еще такого дурака, который аккуратно ходил бы на работу и за это ни копейки не получал...
Александр Яковлев: мы повысили наши требования к
демократии На следующей неделе Яковлеву — 80. Но он по-прежнему бодр, остр и возглавляет Комиссию при президенте страны по реабилитации жертв политических репрессий. От современной российской демократии Яковлев вовсе не в восторге. Но и сам признаёт: за прошедшие годы требования к демократии стали куда выше. - Александр Николаевич, прошло всего 14 лет после первых условно свободных выборов 89-го года. Сейчас готовимся к выборам в Госдуму, и больше всего сомнений и жалоб на то, что излишне запрограммирована предвыборная кампания. Как вам происходящее в стране? - Вы попали в самую больную точку для меня. Я был яростным сторонником введения свободных альтернативных выборов. Честно говоря, это был этакий романтический угар. Думали, что если это сделать, тогда уж явно все пойдет хорошо. Если сейчас бы провести некий рейтинг моих разочарований, то первое, это, конечно, законодательный орган. - Александр Николаевич, хотел бы поговорить о Грузии. Как вам показалась вся эта история с отставкой Шеварднадзе? Вы ведь знали Эдуарда Амвросиевича не одно десятилетие? - Наши политики частенько обманываются высокими рейтингами. Это не только наша практика, но и зарубежная; это обычная ошибка честолюбцев. - Как вы думаете, Шеварднадзе в энциклопедию войдет как советский или грузинский политик? - Я думаю, конечно, как советский политик. И я не думаю, что его роль в Грузии закончилась. В моих книжках, написанных еще до этих событий, я говорил, что после отставки Шеварднадзе Грузия распадется на "княжества", то есть на какие-то республики, территории. Сейчас это и происходит. - Я хочу привести цитату Черчилля, который сказал, что демократия - отвратительная система, но лучше еще никто ничего не придумал. Правда, наверное? - Конечно. Конечно. - Так что, несмотря на эти все недостатки, в том числе те недостатки, о которых мы с вами говорили по ходу российской кампании, будущее-то какое-то у страны есть? - Понимаете, раз мы живем в этой стране и собираемся строить ее, не какую-то другую страну, а именно Россию, давайте смотреть реально. Как бы ни говорили, но сейчас есть свобода слова. До 85-го года была цензура: ни одной статьи без разрешения печатать нельзя, тем более критической. Разве была религиозная свобода? 300 тысяч священников расстреляны за то время. Тысячи храмов разрушены. Разве работают сейчас такие постулаты старые, как постулат насилия, локомотив истории в виде насильственных революций? Мы сумели в то время убрать из Конституции руководящую роль одной партии. Появилась многопартийная система. Мы уже теперь начинаем критиковать, повысив наши требования. Да, сейчас произвол чиновничества, диктатура чиновничества. Один большой диктатор исчез. Все распалось на мелкие кусочки, на мелкие-мелкие. - Стекольную крошку всегда труднее подметать, чем вытащить стекло? - Совершенно верно. И больше опасности по этой крошке ходить — обязательно ноги искровенишь, это точно - Пойдете на выборы сами? - Да, видимо, пойду. Пойду проголосовать, чтобы другие не прошли |
|
Он
родился за год до смерти Ленина.