|
С.БУНТМАН: Ну что же,
новая книга. Некоторые документы появлялись время от времени – постановления
о том или ином фильме, о том или ином спектакле, появлялись и в «Искусстве
кино», и в различных журналах, начиная от 86-го, 87-го – потихонечку
появлялись. Теперь большой том «Власть и художественная интеллигенция.
Документы с 1917 по 1953 год», серия «Россия, 20 век». Александр Николаевич,
Вы сказали, что этот том очень сложный. Чем он сложнее «Антипартийной
группы», «Дела Лаврентия Берия», двухтомника «1941-й год», который у Вас не
так давно вышел?
А.ЯКОВЛЕВ: Во-первых,
речь идет об интеллигенции. А поскольку отношение к ней со стороны еще даже
не власти, а будущей власти было определено Лениным еще в начале века, когда
он высмеивал, что она изображает из себя мозг нации, а на самом деле, как он
сказал, это не мозг, а… - далее шло слово, которое не очень удобно по радио
для всех говорить. И вот эта позиция так ведь и осталась. Сразу, как только
свершилась Октябрьская контрреволюция 1917-го года, немедленно же стал
вопрос об отношении к интеллигенции. И если очень внимательно посмотреть,
как это все развертывалось, то очень любопытная прослеживается линия ее
преследования, ее подкупа и активное насаждение, как одна из главных задач
добровольных осведомителей. Было создано ведь несколько отделов. Более
половины отделов ВГПУ занималось интеллигенцией, включая цензуру, переписку.
Ведь, скажем, все письма… Мы один год посмотрели: 245 тысяч писем было
послано за границу, все были перлюстрированы. То есть интеллигенция была
накрыта таким зонтиком, что просто невозможно.
С.БУНТМАН: Это какой год?
А.ЯКОВЛЕВ: Двадцать
четвертый. Понимаете, именно тот факт, что речь идет об интеллигенции,
действительно о цвете нации, о той движущей силе, которую обозвали
прослойкой – именно она почему-то стала наиболее травимой, преследуемой,
подкупаемой, разлагаемой – ну и все аналоги, которые есть, можно употребить.
То есть, для интеллигенции была создана, как бы мы не судили поступки того
или другого, современно трагическая обстановка. Если в этом сборнике вы
почитаете некоторые письма Сталину, умоляющие, говорящие о преданности – они
то ли вымаливали жизнь – это тоже было, не у всех, правда – то ли
чувствовали полную правоту Сталина и просили прощения. Скажем, письма от
известного Киршона, где он пишет: «Да, я сделал одну ошибку в жизни - в 16
лет, в 1921 году я проголосовал за троцкистскую платформу в организации. Но
я тут же понял, что это враг народа, стал с ним бороться и все время
посвятил борьбе с троцкизмом.» И все время пишет: «Дорогой товарищ Сталин»
или «Товарищ Сталин, родной, помогите мне» или «Простите меня, я всю жизнь
посвящу борьбе с врагами народа» и так далее. Ему 34 года. Ничего, через три
месяца он был расстрелян.
Трагическое письмо, у меня даже
упрекать язык не поворачивается. Какую трагедию талантливый человек,
написавший десятки пьес, участвовавший действительно во всех писательских
организациях, был в президиумах и так далее… Мы здесь опубликовали «Приемы
Сталиным интеллигенции». Он Киршона принимал, разговаривал с глазу на глаз и
так далее. Через три месяца после этого письма он был расстрелян. Я в данном
случае даже не хотел бы кого-то обвинять, кого-то возносить…
С.БУНТМАН: И потому это
трагедия.
А.ЯКОВЛЕВ: Сама по себе
трагедия. Противно иногда читать. Ну, скажем, в 1934 году возникло дело
Васильева. Поэт Васильев был. Был такой даже термин в свое время –
«васильевщина». Обвиняли в том, что он разлагает молодежь и все такое – было
это дело. Но почему его расстреляли? Расстреляли его по письму самих
писателей, которые требовали от Союза писателей и от ЦК, чтобы к нему были…
Я просто хочу сказать, кто требовал. Вот смотрите, пишут: «Перечисленные
факты заставляют нас во весь рост поставить перед Президиумом правления
вопрос о том, что пора принять более эффектные меры к искоренению
васильевщины в нашей литературной жизни. Мы считаем, что достигнуть этого
можно только путем принятия решительных и строгих мер, направленных против
самого Васильева, показав тем, что в условиях советской действительности
оголтелое хулиганство, определенно антисоветски заостренное, не может ни для
кого сходить безнаказанным.» Таких писем, вроде, было много. Но кто
подписал! Алексей Сурков, Михаил Голодный, Джек Алтаузен, Михаил Светлов,
Вера Инбер, Николай Асеев, Семен Кирсанов, Борис Агапов, Александр Жаров,
Иосиф Уткин, Владимир Луговской, Александр Безыменский. Я некоторых из них
просто помню и знаю, где-то понимаю, что у них творилось на душе на самом
деле. Я хочу сказать, в каких условиях все это было, когда они начинали так
вот… Да, после этого письма, через год, по-моему, Васильева расстреляли.
Н.АЛЕКСАНДРОВ: А кем
составлено письмо? Можно понять или нет?
С.БУНТМАН Да, при работе
с такими документами…
А.ЯКОВЛЕВ: Именно это
письмо – трудно, нет достаточно документов. Но есть документы такого рода:
вот, скажем, был такой Ганин. С ним работал какой-то опер, он ему подсказал:
«Ты напиши такое антисоветское, потом мы все это сделаем. Нам надо
выкорчевать, кто вас будет поддерживать…» Тот написал. Тот же опер другую
рецензию написал, и его расстреляли, это один из приятелей Есенина. То есть
иногда были и такого рода чистые провокации. Но ведь у Дурова в 24-м году
была постановка с животными – известная дуровская династия. На все эти вещи
ходили оперуполномоченные и давали рецензии. Так вот, было написано
безграмотным опером, что ему показалось, что когда свинки морские выходили –
там слово «агитатор» - и вот это какая-то аллюзия, намек на агитаторов,
поэтому надо запретить и привлечь к ответственности. Кого? Может быть,
морских свинок. Понимаете, обидно то, что действительно осведомителей было
много. Ведь есть документ, где НКВД требует, чтобы на первый Съезд писателей
в каждой делегации, которые приедут с мест, был обязательно их осведомитель.
Так и сделали: в каждой делегации был официальный осведомитель, и наверх
подавались записки через день о ходе съезда писателей.
Н.АЛЕКСАНДРОВ: Может
быть, стоит сказать, какие документы вошли в книгу, потому что мы
действительно говорим о разных жанрах.
С.БУНТМАН: Совершенных
разных: записки, постановления Политбюро, записки, которые из органов
приходят в Политбюро или в органы. Например, здесь замечательное письмо
директора Художественного театра, о том, что директор-коммунист не может не
столкнуться с двумя стариками-руководителями в своей деятельности – имеются
в виду Немирович-Данченко и Станиславский. Предлагается именно то, что потом
и произошло. При всем подчеркивании опыта и оказании внешнего почета думать
о будущем театра в понятном смысле слова. То есть, какие документы?
А.ЯКОВЛЕВ: Документы
разные, это Вы уже сказали. Это постановления правительства, прежде всего
Политбюро и ЦК, это письма Сталину, письма в другие правительственные
органы. Доносы друг на друга, докладные карательных органов с предложениями
того, что надо сделать, докладные Реперткома, который был создан сразу после
революции, Главлита, тоже созданного после революции в 1922 году –
надзирательных органов. Я повторяю, письма Сталину особенно любопытные: как
интеллигенция обращалась, что она хотела, как она это делала. Это отдельные
обзоры, краткое содержание этих разного рода донесений или содержание
собраний: состоится собрание, донесение на это: кто что говорил, как
говорил, почему говорил – и так далее. Читается как роман.
С.БУНТМАН: Не то слово. Я
уже сейчас делаю усилие, чтобы дальше вести передачу, а не просто углубиться
в эту книгу. Александр Николаевич, я прочел здесь один документ. Спасибо
некоему заместителю начальника третьего отдела второго управления КГБ СССР
майору госбезопасности Шибнякову, что он донес до нас, например, слова
Пришвина времен войны, что он подслушал, настучал, конечно, на писателя…
Удивительные слова о войне: «Одной их величайшей загадок и тайн жизни надо
считать следующее явление: население войны не хочет, порядком недовольно. Но
как только такой человек попадает на фронт, то дерется отважно, не жалея
себя. Я отказываюсь понять сейчас это явление.» Кому-то сказанное – верно,
другу или тому, кого считал другом – абсолютно честное высказывание. Для Вас
такого рода открытия были – кроме досадной и трагической униженности очень
многих представителей интеллигенции? Были такие?
А.ЯКОВЛЕВ: Конечно. Но,
может быть, для читателей будет интересно, что же все-таки запрещали сразу
после….
С.БУНТМАН: Да, что
запрещали? Время от времени мы это читаем, но по каким причинам – иногда не
догадываемся.
А.ЯКОВЛЕВ: Вот, скажем,
были запрещены «Братья Карамазовы». Какая причина? «Пьеса реакционная,
культивирующая христианское смирение». С.БУНТМАН: Это имеется в виду
постановка Художественного театра?
А.ЯКОВЛЕВ: Да, МХАТа.
Малый театр – «Мария Стюарт» - «религиозно-мистическая». Камерного и бывшего
Александринского театров – «Саломею».
С.БУНТМАН: Оскара
Уайльда?
А.ЯКОВЛЕВ: Да.
«Декадентская, эстетская». Даже не понять простому человеку. «Идеальный муж»
- «утверждающая буржуазный парламентаризм.»
С.БУНТМАН: Что-то,
парламентаризм?
А.ЯКОВЛЕВ: Да.
С.БУНТМАН: Очень
интересно.
А.ЯКОВЛЕВ: Это просто
удивительно. Правда, были разрешительные. Ну, например, было постановление
Политбюро. Раньше была запрещена «Зойкина квартира» Булгакова. Вдруг решение
Политбюро – «разрешить постановку «Зойкиной квартиры» в виду того, что это
основной источник доходов и существования театра». Временно отменить запрет.
Н.АЛЕКСАНДРОВ: То есть
коммерческая сторона тоже очень учитывалась?
А.ЯКОВЛЕВ: Да. Кто-то,
видать, попросил, и вот – отменили.
С.БУНТМАН: Да, вещи
поразительные совершенно. Скажите пожалуйста, Вы доводите сборник документов
до смерти Сталина. Взаимоотношения «кнуто-пряничные» власти с интеллигенцией
и с искусством на этом не кончились. Потому что все мы знаем – в 50-х годах
– уже, конечно, не в такой форме, особенно в хрущевские времена, в форме
иногда более открытой, более простонародной… У Вас не было идеи продолжить
это?
А.ЯКОВЛЕВ: Да, конечно. У
нас в плане будет второй том, это после 53-го года. Конечно, это более
знакомо людям, но кое-что, я думаю, мы находим и незнакомое. Их той же
тематики мы предполагаем издать том «Власть и научная интеллигенция». Это
менее интересная сфера. Ученые не так активно, как писатели, занимаются этой
тематикой – им то ли не до этого… Но там – особенно интеллигенция, с одной
стороны, историческая, то есть с точки зрения идеологии, а с другой стороны
оборонительная интеллигенция, занимающаяся проблемами военными и так далее –
этот «колпак» и как там все это делалось… Там меньше расстреливали, но там
больше арестовывали и заставляли, как Солженицына, в шарашках работать.
С.БУНТМАН: Да, шарашки…
Иногда стоило о шарашках пожалеть. Как при уничтожении, например, советской
генетики и при уничтожении лично Вавилова. Стоило пожалеть, что было у нас
не столько в биологии шарашек, что, может быть, слава богу, что ученые,
посаженные в шарашку, работали на оборону и что это, кстати, тот же Берия
поднимал. Я думаю, что Вы, изучая документы, такие вещи видели.
Н.АЛЕКСАНДРОВ: Генетика
не сразу… Виделись перспективы не сразу, наверное…
А.ЯКОВЛЕВ: Не поняли.
Невежество же было, энциклопедическое невежество – как я называю.
Н.АЛЕКСАНДРОВ: Александр
Николаевич, я понимаю, что в трагических судьбах российской интеллигенции
все-таки были периоды, отмеченные конкретными датами, особенно по массовому
своему исходу, допустим, репрессиям – особенно трагичные. Что-нибудь
открылось нового, допустим, в таких вопросах, как высылка за границу в 1922
году?
С.БУНТМАН: В 1922-м году
- да. В основном философов и российской профессуры. Можно ли сказать, что
это как-то готовилось?
А.ЯКОВЛЕВ: Да, идея
высылки за границу принадлежала Ленину. Он распорядился специальным письмом
Дзержинскому, дал недельный срок составить списки, подготовить эти пароходы.
Они были составлены и уже 18 августа 1922 года руководство ГПУ направило
Ленину отчет по этому поводу и списки высылали по Москве, Петербургу и
Украине. Причем, что интересно – в этом письме написано, что московской
публике объявлено, что они должны дать подписку о невозвращении. Иначе, при
самовольном возвращении домой, они подлежат расстрелу. И вот в документах
есть известное письмо Ильина, где он клянется, что он не вернется и поэтому
уезжает и все такое. Караться расстрелом – но за что, опять же? Вот
смотрите: были сосланы Бердяев, Семен Франк, Федор Степун - я о троих
говорю. За что? Какая была мотивировка этой ссылки? За выпуск в Москве
сборника статей «Освальд Шпенглер и “Закат Европы”». Книжка интересная, в
которой, как Ленин сказал, оспаривалась идея предопределенности социализма.
И вот они за Шпенглера…
С.БУНТМАН: Сейчас я как
раз в блоке документов – с 23-номера от 21-го года… Весь этот блок
документов, о которых мы много и в воспоминаниях читали - трагический:
отпустить или не отпустить Александра Блока за границу.
Н.АЛЕКСАНДРОВ: Федора
Сологуба…
С.БУНТМАН: Да, но
Сологуба здесь в номере 25-м отпускают: «разрешить выезд» вроде бы. А здесь
все время идет… Поразительно: за Бальмонта ручался не только Луначарский, но
и Бухарин. «Блок – натура поэтическая. Произведет на него дурное впечатление
какая-нибудь история, и он совершенно естественно будет писать стихи против
нас. По-моему, выпускать не стоит, а устроить Блоку хорошие условия
где-нибудь в санатории. С коммунистическим приветом, Вацлав Менжинский».
А.ЯКОВЛЕВ: Но ведь летом
18-го года, еще года не прошло после переворота, как Александра Блока
арестовывают по надуманному обвинению в принадлежности, в причастности к
заговору левых эсеров, к чему он не имел ни малейшего отношения. В это же
время, немножко попозднее, арестовывают Немировича-Данченко и Ивана
Москвина. Это все сразу непосредственно после революции. А после этого
начались изгнания за рубеж. Ведь, на самом деле, сразу после революции
покинули нашу страну и Бунин, и Шаляпин, и Репин, и Андреев, и Бальмонт, и
Мережковский, и Коровин, и Шагал…
С.БУНТМАН: С другой
стороны, здесь есть постановление о народном артисте Шаляпине и народном
художнике Илье Ефимовиче Репине… Кстати говоря, у вас здесь есть чрезвычайно
любопытный список награжденных орденами и медалями – в основном, орденами,
высшими наградами советскими - писателей… Здесь ведь не только писатели.
А.ЯКОВЛЕВ: Композиторов…
С.БУНТМАН: Композиторов,
художников, деятелей театра. Несколько вопросов на пейджер есть: «Сколько
всего книг в этой серии вышло и где они постоянно продаются?». Александр
Васильевич, дорогой, «постоянно продаются» - это громко сказано. Пошел я
покупать предыдущий том – «Лаврентий Берия» - нет, не увидел. Сколько книг
вышло?
А.ЯКОВЛЕВ: Сейчас вышло
десять томов. По нашему плану должно быть 42-43 тома. Продаются они пока
что… У нас договор с магазином – сами мы не имеем права торговать, поскольку
мы бесприбыльная некоммерческая благотворительная организация и упаси
господи, если мы хоть одну копейку получим – это значит, что у нас пошли
налоги и прочие неприятности такого рода.
С.БУНТМАН: В
«Библио-глобусе», да?
А.ЯКОВЛЕВ: Да, в этом
магазине.
С.БУНТМАН: Раньше было
больше. Сейчас то ли как-то разобрали, то ли не выставляют.
А.ЯКОВЛЕВ: Разобрали. У
нас постоянно возят партиями.
С.БУНТМАН: Возят
постоянно, да? Так что следите. Теперь там немножко переменилось, там в
другом месте исторические книги, так что найдите. Вот очень интересный
вопрос: «Александр Николаевич, как на Ваши книги откликаются Горбачев и
Зюганов?» Как Михаил Сергеевич откликается, во-первых?
А.ЯКОВЛЕВ: Михаил
Сергеевич никак не откликается, и я, честно говоря, не могу понять, почему.
А у Зюганова реакция была еще раньше: они наш отдел по реабилитации жертв
политических репрессий назвали «отделом фальсификаций». А тут я сам задавал
вопрос: почему же они не откликаются? Но ведь дело в том, что это документы.
Как откликнуться? Если ты не веришь в какой-то документ – иди в архив и
проверь. Тогда уже действительно хоть в суд подавай. Тут аргументация не
очень принятая, как у нас сейчас: «ты дурак» - «сам дурак». Тут документы.
Или ты его поддержи….
С.БУНТМАН: Да, книга
поражает беспристрастностью: номер одни, два, три, четыре. Остальное –
думайте сами.
А.ЯКОВЛЕВ: Или ты отрицай
это. Поэтому тут, я думаю, вступать в спор с документами дело
обременительное, и бессмысленное, и бесперспективное, я бы сказал. На самом
деле, как спорить… Я просто несколько фактов приведу. Ведь мы не знали всего
этого. Говорят: «Сейчас изменили точку зрения». Как не изменить? Киевский
митрополит Владимир был оскоплен, застрелен и голым брошен на поругание.
Петербургский митрополит, который планировался вместо Тихона, заменить его в
случае его смерти, превращен в ледяной столб. Его сначала поливали холодной
водой на морозе, а затем утопили. Тобольский епископ Гермоген в свое время
добровольно поехавший с царем в ссылку, был живым привязан к колесу парохода
и измочален лопастями. Это все по документам. Пермский архиепископ Андроник
закопан живым в землю, черниговский архиепископ Василий распят на кресте и
сожжен. И дальше – тоже документы, свидетельствующие, что священнослужители
– монахи и монахини – это рангом пониже – подвергались самым зверским
расправам. Ну, например: их распинали на царских вратах, варили в котлах с
кипящей смолой, скальпировали, причащали расплавленным свинцом, топили в
прорубях. Только за 18-й год было произведено более 3 тысяч расстрелов
священнослужителей.
Н.АЛЕКСАНДРОВ: И речь
идет в принципе о цвете русского духовенства.
А.ЯКОВЛЕВ: А ведь эти
имена – это цвет нравственного среза православной церкви.
С.БУНТМАН: Кстати говоря,
здесь и в случае с философами, которые были высланы – здесь вопрос от нашей
слушательницы или слушателя: «Не считаете ли Вы, что это, может быть, было
благо, что их выслали, иначе бы они здесь погибли? А то они достаточно много
и написали, сохранили для нас».
А.ЯКОВЛЕВ: Конечно. Я
абсолютно согласен.
С.БУНТМАН: Но это
невольное, мне кажется, благо.
А.ЯКОВЛЕВ: Но видимо,
тогда общественное мнение, что ли, не полностью подготовлено к этому,
особенно интеллигенция – к непосредственным карательным акциям.
С.БУНТМАН: Ну да. Вообще
действительно, слава богу. Здесь спрашивают у нас: «Вчера я купила книги
“Кино: политика и люди, 30-е годы”, ‘Кинематограф, оттепель”. В чем разница
по подбору материала и другим аспектам?» Сейчас довольно много издается и по
тридцатым годам. Здесь есть те вещи, которые вы впервые выносите?
А.ЯКОВЛЕВ: Дело все в
том, что при издании тех документов, которые мы издаем, мы все-таки
стремимся, кроме принципа тематической цельности, как можно больше
неизвестных документов включить. У нас два принципа: тематическая
целостность, цельность сборников и все-таки, по возможности, неизвестные
документы или те, которые нам только в последнее время стали известны. Вот,
собственно, эти два принципа.
Н.АЛЕКСАНДРОВ: А то, что
касается проблемы государства: большевики и церковь… Будет отдельный том?
А.ЯКОВЛЕВ: Да. Это будет
отдельный том. Его готовит один из институтов, мы такой том заказали.
Правда, документы по самому патриарху…
С.БУНТМАН: Тихону
А.ЯКОВЛЕВ: Они изданы….
Но это все-таки часть проблемы. Проблема огромная. На самом деле ведь… Я
назвал цифру: 3 тысячи только в 1918-м году расстреляно священнослужителей и
то, что делали с руководством, я вам тоже зачитал. Но ведь смотрите: это не
последнее слово власти. Вот, пожалуйста, 1937 год - 136 тысяч арестовано,
расстреляно 85 тысяч. 1938 – 21500 расстреляно. В 1939 году расстреляно 900,
в 1940-м году расстреляно 1100. И, наконец, даже в 1941 году – уже война
началась, казалось бы, пытались единым всем обществом пойти против фашизма,
это и было сделано – было казнено 1900 священников. Н.АЛЕКСАНДРОВ: Уже
просто почти не осталось, поэтому и цифры…
С.БУНТМАН: Я бы хотел,
чтобы Вы коротко ответили на несколько вопросов, которые приходят. Они
принципиальные, на мой взгляд. «Александр Николаевич, почему только все
страшные документы и истории вскрываются? Неужели нет ничего положительного
из того времени? Как-то односторонне.»
А.ЯКОВЛЕВ: Этот вопрос
мне задают. Я недавно делал доклад на президиуме Академии Наук, и там
некоторые академики такой же вопрос задавали. Но ведь все положительные
документы давно опубликованы, и не один раз пропагандировались, и они ни от
кого не закрыты. Мы-то стремимся ту часть документов, которую общество не
знало… А там – пожалуйста, возьмите: сборников полно напечатано всяких и
исследований – и в газетах, и в журналах…
С.БУНТМАН: Есть огромная
серия: «РКП(б), ВКП(б), КПСС в резолюциях и постановлениях». Там все это
есть.
А.ЯКОВЛЕВ: А потом есть
документы КПСС по молодежи, КПСС об интеллигенции, КПСС о женщинах и так
далее.
С.БУНТМАН: А что касается
интерпретации истории сталинского времени – недавно видел только что
изданный снова без всяких комментариев «Краткий курс истории ВКП(б)». Еще
один вопрос конкретный, который мне очень хочется задать. Хотя это не совсем
по теме - по теме реабилитации. Геннадий Васильевич Гульпин спрашивает:
«Подлежат ли реабилитации участники восстания в Симбирской губернии 1921-го
года?»
А.ЯКОВЛЕВ: Да, я знаю
этот вопрос. Что я могу ответить? В ближайшее время у нас будут выпущены -
они уже в типографии - два тома «Симбирской Вандеи» - там об этом есть. В
целом эти два тома вообще неизвестных документов. И третий том будет – суд
над Колчаком. Тоже не напечатано. Интереснейший, читается просто с огромным
интересом – даже просто читателям. А что касается вот этих восстаний – в
принципе, общим указом они реабилитированы. Но дело все в том, что сейчас
трудно – каждый человек хочет получить, что он реабилитирован.
С.БУНТМАН: Или его
родственники.
А.ЯКОВЛЕВ: Да. Этим
занимаются постоянно. Недавно мы реабилитировали группу так называемых
националистов в то время по Якутии – сами не знали, что такая группа
существовала. А это еще 29-й год.
С.БУНТМАН: Я бы хотел в
связи с этим спросить, есть ли контактный телефон, по которому можно
обращаться людям?
А.ЯКОВЛЕВ: 206-2494
С.БУНТМАН: Потрясающий
вопрос: «Уважаемый Александр Николаевич, сколько человек было расстреляно в
СССР за ваше пребывание в Политбюро?»
А.ЯКОВЛЕВ: Во время моего
пребывания – если говорить о политических, то ни одного, абсолютно ни
одного. Посажено за антисоветскую или другую деятельность – тоже. Все или
были выпущены – уже посаженные до нас… Это был медленный процесс, но
все-таки процесс постепенный. Потому что ведь сначала была организована
комиссия по реабилитации жертв политических репрессий при Политбюро. Я был
председателем 11 лет. И я думаю, что мы тогда очень быстро стали освобождать
из тюрем. Хотя КГБ давало справки совершенно дикие по антисоветской
деятельности того или другого человека. Но все-таки нам удалось преодолевать
это все дело и выпускать людей. Нет, ни один не расстрелян и ни один не
арестован.
В прямом эфире радиостанции «Эхо
Москвы» был Александр Яковлев, председатель Российской партии социальной
демократии.
Источник
www.pseudology.org
|